Концепция вневременного бытия Творца объясняет видимое отсутствие вмешательства Бога в повседневные дела человека и уравнивает объективные позиции «материализма» и «идеализма» в настоящей жизни, оставляя каждому только субъективный выбор веры в Бога или в совершенство и одухотворенность Природы. 9 При этом понятия «нарушения», «греха» как отступления от предначертанного Богом или Природой правильного Пути в обоих мировоззрениях совпадают.

Ответ на вопрос о том, как найти правильное направление и не оступиться на предстоящем участке дороги, дают канонические предписания всех религий и рекомендации науки. Определенные руководящие критерии можно постараться найти также при обсуждении еще одного важнейшего Принципа Мироздания.

Тезис седьмой. Принцип Избранности. Реальный мир и математика в своих формальных построениях выявляют бесконечную вариабельность, виртуальность возможных будущих последствий Настоящего. Образно говоря, действительность в каждый наступающий момент времени стоит перед выбором неисчислимого множества равноправных продолжений существования, что делает абсолютно невероятным то конкретное будущее, которое реализуется на самом деле - без вмешательства Провидения (с точки зрения религии) или математического Принципа (с точки зрения науки). Для Природы различия между этими точками зрения нет.

Этот трудный для нематематика тезис можно пояснить на примере. Проследите цепь событий, предшествующую Вашему рождению. Ваши родители вовсе не должны были встретиться! А у них были свои родители, а у тех - свои, и так далее. Даже после все же произошедшей, тянущейся в необозримое прошлое последовательности встреч, на свет появились именно Вы, а не кто-либо из миллионов ваших родных братьев и сестер-близнецов, имевших для этого абсолютно те же права! В строгом математическом описании, вероятность появления Вас - ноль, т.е. строгий научный анализ отвергает даже самую малую случайную возможность Вашего появления на Божий свет. Но Вы существуете!

Вывод, который мы должны отсюда сделать с теологической и с научной точек зрения, очевиден: Мы, часть Сущего, узелки на нитях Жизни, из которых она соткана Создателем или Природой - избраны!

Это - главная награда нам от Природы и от Бога. Всё остальное - расовые, национальные, религиозные, идеологические различия - невообразимо мелко по сравнению с этой наградой.

Тезис восьмой. Нравственные выводы. В свете Принципа Избранности бездуховное существование человека - преступление против Бога, против Природы, против Человеческого Предназначения. Его общезначимые выводы:

- неизмеримая ценность Человеческой жизни (и всякой твари) на Земле;

- кровное братство живущих сейчас и здесь на планете людей и живых существ;

- обязательство охранять жизнь всех, обеспечивать всем достойные избранничества и братства условия существования.

Тезис девятый. Общая роль в экономическом развитии. Теперь обратимся к проблеме сотрудничества религии, культуры и науки в прагматической задаче улучшения жизни людей. Полезность и необходимость такого сотрудничества в сегодняшней жизни очевидна. Однако стоит обратить внимание на более глубокие внутренние механизмы влияния этих гуманитарных субъектов общества на материальную экономику.

Кибернетическая модель производящей материальные продукты экономики в наиболее обобщенном описании может быть представлена цепочкой последовательных ускоряющих воздействий «Наука Технологии Производство». Если при этом задаться вопросом, кто оказывает ускоряющее воздействие на Науку, придем к выводу, что это Культура, на которую огромное влияние веками оказывала и продолжает оказывать Религия. В конечном итоге цепочка ускоряющих воздействий записывается в следующем виде:

«Религия Культура Наука Технологии Производство». 10

Эта схема прямо указывает на материальную роль гуманитарных блоков общества - Науки, Культуры и Религии и одновременно объясняет, почему эта роль скрыта от обыденного сознания. Это - скрытые от непосредственного наблюдения вековые корни экономики, которые приходится буквально выкапывать средствами кибернетики из хаоса и криминальных нечистот реальной экономической действительности.

В сегодняшней России правительство пренебрегает даже национальной Наукой и ведёт разговоры только о подъёме разрушенного Производства и о поиске иностранных инвестиций для закупок импортных Технологий. Тем более не обращается никакого внимания на работающие на ещё более глубоких горизонтах гуманитарные блоки Культуры и Религии.

По приведенной схеме воздействие гуманитарных блоков на материальную экономику запаздывает по мере удаления от реального Производства, так что роль Науки сказывается в основном на среднесрочных и долгосрочных интервалах времени, а роль Культуры и Религии - только на исторических периодах времени. Но при этом темпы прироста Производства в ответ на эти отдаленные воздействия, наоборот, растут по мере их отдаления. Это означает, что без Науки, Культуры и Религии Производство обречено в лучшем случае на вялое прозябание, а интенсивный ускоренный рост, демонстрируемый, например, Японией и в последнее время Китаем, может происходить только на базе согласованной опоры экономики на все ее гуманитарные блоки.

Тезис десятый. Университет Мироздания. Межрелигиозные, культурные и мировоззренческие разногласия - теряющиеся в глубинах веков и сегодняшние - не являются присущими нашим внутренним идеалам и целям. Поэтому следует искать не то, что нас разделяет, а то, что способно объединить. Различиями на уровне профессиональных занятий и обрядности можно пренебречь на фоне великой тайны Бытия. Мироздание - не фотография, на которой наука старается рассмотреть все более мелкие подробности, а многогранный и многоцветный таинственный живой кристалл, постижение которого в принципе не может быть осуществлено только научными методами, или только путем художественного восприятия, или только в результате религиозного погружения. Оно требует широкого кругозора, объединения и согласования всех точек зрения.

Это - главный тезис согласия между Наукой и Религией. Поэтому столь важен доброжелательный диалог между учеными, деятелями культуры и приверженцами религий, наша взаимная толерантность.11

Антон А. Балдин*^* Балдин Антон Александрович, д.физ.-мат.н., Объединенный институт ядерных исследований (Дубна).. ОСОБЕННОСТИ РЕЛИГИОЗНОЙ И НАУЧНОЙ ТОЛЕРАНТНОСТИ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

В настоящее время очень остро стоит вопрос о новой цивилизационной парадигме. Он обусловлен проблемами глобализации, методологическим кризисом системы научного знания, кризисом адекватности существующих социально-политических и религиозных систем, что прежде всего связано с конфликтом групповых интересов и интересов человечества в целом. Очевидно, что социально-культурные, научные модели, построенные в конце XIX века, не работают в современных условиях.

Обозначим несколько различных методологий мышления. Под «научным мышлением» мы будем понимать подход, основанный на выдвижении множественных альтернативных гипотез, проверка которых способна опровергнуть существующую систему знаний и трансформировать её в новую, которая на следующем этапе также будет подвергнута ревизии. Здесь уместно упомянуть известную работу Д. Платта «Метод строгих выводов». Согласно Д. Платту, некое построение не является научным, если оно не может быть опровергнуто в результате какого-то эксперимента или некоторого набора новых фактов. Такой способ мышления по определению толерантен, поскольку он изначально готов к восприятию новой информации, стремится к пересмотру собственных основ.

Под религиозным подходом мы понимаем такой подход, который не стремится к собственному видоизменению и неспособен к нему. Религиозный подход, по Ф.М. Достоевскому, строится на собственной избранности и уникальности. Это характерная черта религиозного мышления.

Оба типа мышления присутствуют как в современных религиях, так и в науках. Так, например, в последние десятилетия мы наблюдаем ярко выраженные черты религиозного мышления в наиболее развитых областях точных наук, например, в теории поля и в физике элементарных частиц. Учёные объединяются в крупные коллаборации (до тысячи ученых) для проведения одного стандартного эксперимента, подтверждающего «Стандартную модель». Очевидными сопутствующими чертами исследования при этом являются догматизм, тоталитаризм, отвержение точки зрения, отличной от «общепринятой», разнообразные виды насилия по отношению к инакомыслию. При этом предаётся забвению один из основных принципов научного подхода - эксперимент осмыслен в том случае, если он может опровергнуть теорию и изменить существующие представления о мире или обнаружить новые явления, для которых не существует не только теории, но и языка, с помощью которого их можно описать.

Проиллюстрируем эту ситуацию в науке заявлением организаторов Нобелевской конференции, сделанным в 1989 г. Озаглавлено оно было вполне откровенно: «Конец Науки». В нём, в частности, говорилось: «Поскольку мы занимаемся изучением мира сегодня, нас не покидает всё более острое ощущение того, что мы подошли к концу науки, что наука, как некая универсальная объективная разновидность человеческой деятельности, завершилась <…> Если наука не претендует на изучение внеисторических универсальных законов, а признаёт себя социальной, временной и локальной, то не существует способа говорить о чём-то реальном, лежащем вне науки, о чём-то таком, что наука лишь отражает».

К.Поппер считает скептицизм основанием толерантности: «Под релятивизмом или ...скептицизмом я имею в виду концепцию, согласно которой выбор между конкурирующими теориями произволен. В основании такой концепции лежит убеждение в том, что объективной истины вообще нет, а если она всё же есть, то всё равно нет теории, которая была бы истинной или, во всяком случае, хотя и не истинной, но более близкой к истине, чем некоторая другая теория». 1

Можно сделать вывод, что классические научные дисциплины оказались не готовы к этому «мультиперспективизму», проявив узость мышления.

Отметим интересную особенность. Общие представления человека о мире, в основном, базируются на религиозном мироощущении, в то время как изменение условий жизни (особенно стремительное в последнее время) обусловлено развитием фундаментальных наук.

Очевидно, что в основе своей научный подход обладает всеми признаками толерантности. Вспомним Пагуошское движение ученых за мир, первые совместные эксперименты американских и советских физиков в конце периода так называемой «холодной войны». Запуск крупнейшего ускорителя заряженных частиц FNAL и первые физические эксперименты на нем проводились в тесном сотрудничестве физиков Объединенного института ядерных исследований (Дубна), Рокфеллеровского и Рочестерского университетов.2

Тезис «Наука сближает народы» широко эксплуатируется политиками.

Приведем здесь классификацию толерантности, рассмотренную В.А.Лекторским. 3 Он рассматривает четыре модели толерантности:

· Толерантность как безразличие. «Толерантность при таком ее понимании выступает как по существу безразличие к существованию различных взглядов и практик, так как последние рассматриваются в качестве неважных перед лицом основных проблем, с которыми имеет дело общество».

· Толерантность как невозможность взаимопонимания. «Согласно данному пониманию толерантности религиозные, метафизические взгляды, специфические ценности той или иной культуры не являются чем-то второстепенным для деятельности человека и для развития общества. Толерантность в данном случае выступает как уважение к другому, которого я вместе с тем не могу понимать и с которым не могу взаимодействовать».

· Толерантность как снисхождение. «В случае данного понимания толерантность выступает как снисхождение к слабости других, сочетающаяся с некоторой долей презрения к ним. Например, я вынужден терпеть взгляды, несостоятельность которых я понимаю и могу показать, но вступать в критическую дискуссию с таким человеком не имеет смысла».

· Толерантность как расширение собственного опыта и критический диалог. «Толерантность в этом случае выступает как уважение к чужой позиции в сочетании с установкой на взаимное изменение позиций в результате критического диалога».

Последний пункт данной классификации наиболее близок к пониманию толерантности в научном мышлении.

В последнее время широко используется термин «глобализация». Впервые его употребил американский ученый Т.Левитт в 1983 г. для обозначения феномена слияния рынков отдельных продуктов, производимых транснациональными корпорациями. В дальнейшем, следуя профессору Гарвардской школы бизнеса К.Омэ, под глобализацией стали определять состояние мировой экономики, сформированное финансово-экономической деятельностью Евросоюза, США и Японии.

Нам представляется, что процесс глобализации затронул практически все стороны деятельности человеческой цивилизации. Наиболее ярким примером является информационная революция. Интернет как средство передачи и обработки данных эксперимента в области фундаментальной физики, созданное в международном европейском центре ядерных исследований, перерос в фактор глобального влияния на жизнедеятельность всего мирового сообщества. Влияние данного фундаментального открытия пока не может быть оценено полностью. Видно, что оно явилось толчком к появлению и развитию принципиально новых фундаментальных наук.

Процесс глобализации неизбежно оказывает чрезвычайно сильное влияние на религиозное мышление, в частности, на проблемы религиозной толерантности. Суть его состоит в резком расширении и усложнении взаимосвязей и взаимозависимостей как людей, так и государств, что выражается в процессах формирования планетарного информационного пространства, мирового рынка капиталов, товаров и рабочей силы, в интернационализации проблем техногенного воздействия на природную среду, межэтнических и межконфессиональных конфликтов и безопасности.

Взгляды на некоторую проблему «снаружи» и «изнутри» кардинальным образом различаются в религиозном и научном мышлении.

Противоречия и нетерпимость даже внутри одной конфессии зачастую бывают гораздо более острыми, чем между представителями этой конфессии и представителями совершенно другой системы взглядов. Например, с точки зрения иудаизма, противоречия между католичеством и православием несущественны. Заметим, что отсутствие толерантности наблюдается в отстаивании «правильности» той или иной научной модели при терпимом и даже благожелательном отношении к теоретическим положениям других разделов науки. То же зачастую демонстрируют и политики, жёстко критикуя близкие (на взгляд обывателя) точки зрения, в то же время проявляя лояльность к позициям, далёким от их собственных.

Для сохранения устойчивости некоторой структуры (системы взглядов, социальной, политической группы и т.д.) «инакомыслие внутреннее» должно быть подавлено, в то время как различие во взглядах со структурами, внешними по отношению к данной, вполне нормально и даже может приветствоваться. Так пытается выжить замкнутая система. Однако более жизнеспособна на современном этапе открытая плюралистическая система. Д. Трумэн отмечал, что если обществу удаётся избежать «революции, вырождения, упадка и сохранить стабильность, …то только благодаря множественности принадлежности». 4

Важным отличительным признаком плюралистической культуры является признание неизбежности и необходимости плюрализма взглядов, а следовательно, и требование толерантности, терпимости к инакомыслию. Социальные и политические конфликты признаются неизбежными спутниками общественного развития, а акцент делается на процедурах их демократического разрешения путём учёта и согласования интересов всех участвующих сторон.

Д. Локк отмечает очевидное противоречие: закон природы универсален, налагаемые этим законом обязательства имеют всеобъемлющий и императивный характер; но людям присущи различные нравы, различные представления о долге, и образ жизни разных общественных групп народов не позволяет говорить о том, что они исполняют требование этого закона. Пытаясь разрешить это противоречие, Локк говорит: «Хотя закон и обязывает всех, кому он предназначен, но он не обязывает тех, кому он не предназначен, а не предназначен он тем, кто не способен его понять».

Эта мысль перекликается с известной дискуссией в квантовой физике о роли прибора в получении физического результата и понимании сущности явления.

К. Поппер формулирует принцип терпимости следующим образом: «Терпимость ко всем, кто сам терпим и не пропагандирует нетерпимость… Из этого принципа вытекает, в частности, что следует относиться с уважением к моральному выбору других людей, если этот выбор не противоречит принципу терпимости». Как считает К. Поппер, в этой формулировке не подразумевается непременного запрета нетерпимых направлений, но следует предусмотреть и такую возможность. «Мы должны провозгласить право подавлять их в случае необходимости даже силой: ведь вполне может оказаться, что они не готовы общаться с нами на уровне доводов и разума и начнут с того, что отвергнут всякие доводы… Таким образом, во имя терпимости следует провозгласить право не быть терпимыми к нетерпимым. Мы должны объявить вне закона все движения, исповедующие нетерпимость, и признать подстрекательство к нетерпимости и гонениям таким же преступлением, как подстрекательство к убийству, похищению детей или возрождению работорговли».5

Таким образом, предел толерантности определяется необходимостью сохранения целостности системы.

Всеволод Л. Керов*^* Керов Всеволод Львович, д.и.н., профессор Российского университета дружбы народов, действительный член Международной академии наук высшей школы.. ПРАВОСЛАВИЕ И КАТОЛИЦИЗМ О ВЕРЕ И РАЗУМЕ

Вопрос о соотношении веры и разума, взгляд на эту проблему православных и католических теологов - представителей двух древнейших ветвей христианства - имеет многовековую историю. Корни русского православия следует искать в идейной церковной жизни византийского общества, особенно в период после Седьмого Вселенского собора, который был созван в Никее в 787 г. и решения которого признавались обеими сторонами - и православной, и католической. Второй иконоборческий собор 815 г., позднее преданный анафеме, лишь временно задержал осуществление этих решений.1

Для католиков основополагающими были и остаются до сих пор концепции Блаженного Августина Аврелия (354-430) и особенно Фомы Аквинского (1225-1274). Точка зрения Августина и других отцов церкви, сформулированная до формального разделения двух церквей в середине XI в. и, в особенности, после реального разрыва между ними в начале XIII в., неизменно признавалась православными теологами (например, одним из ведущих православных деятелей и богословов князем Е.Н. Трубецким в конце XIX в.).2

Постепенно, в контексте изменений, происходивших в духовной жизни человеческого общества, старый термин «разум» сменился в теологических спорах на адекватный этим изменениям термин «наука».

Изучаемая нами проблема приобрела особо важное значение для обеих церквей в свете постоянно ускоряющегося развития научных знаний. Поэтому и та, и другая церковь сочли необходимым обозначить свою позицию в продолжающихся спорах по указанному вопросу.

Русская Православная церковь в лице Московской Патриархии издала в 1998 г. специальный сборник, который был озаглавлен: «О вере и науке».3 В сборнике цитируются как деятели православия прошлых веков, так и современные теологи и иерархи. Здесь прежде всего подчёркивается тесное единство этих двух понятий, представленных в названии сборника. Составители приводят мнение архиепископа Иоанна (Шаховского), который, в частности, заявил: «Конфликт “веры и науки”, “знания и веры” есть конфликт несуществующий. Вера небесная есть соль жизни. Без веры небесной всякое прикладное знание, всякая вера земная - пресны, безжизненны, томительны. Земное знание освятил Сам Господь Спаситель, ставши плотником. Этим Господь освятил в мире всякий земной труд и всякое знание земного мира: химию, физику, архитектуру, историю, медицину, социологию, геометрию; благословил порядок земных научных верований в аксиомы и гипотезы. Но при условии, чтобы кесарь - жизнь мира сего - не затмевал в душах Бога». Далее тот же автор ссылается в своих рассуждениях на пример великих ученых: «Ломоносову, Паскалю, Пастеру, Ньютону знание низшего круга не мешает знанию круга высшего… Они поняли, что их “научное” знание не есть “высота” для их богообразных душ и потому нашли другую высоту, иную науку - духа и вечности».4

Авторы сборника цитируют известного русского мыслителя XIX в., славянофила А.С.Хомякова: «Дух Божий, глаголющий Священными Писаниями, поучающий и освящающий священным преданием вселенской Церкви, не может быть постигнут одним человеческим разумом. Он доступен только полноте человеческого духа под наитием благодати. Попытка проникнуть в область веры и в её тайны, преднося перед собою один светильник разума (человеческого), есть дерзость в глазах христианина не только преступная, но в то же время безумная. Только свет с неба, сходящий и проникающий всю душу человека, может указать ему путь; только сила, даруемая Духом Божиим, может вознести его в те неприступные высоты, где является Божество».5

Число подобных примеров можно было легко приумножить. Многие авторы уже нынешнего, XXI века продолжили эту традицию. Ирина Силуянова в своей книге «Истины и идолы» посвятила интересующему нас вопросу специальную главу - «Противоположны ли наука и религия?» и сделала вывод, что разделение веры и знания является теологическим заблуждением.6

Источником воззрений православных теологов и историков церкви являются труды и выступления церковных деятелей Византийской империи. Эту связь отмечали и отмечают не только русские, российские философы и теологи, но и зарубежные. Так, известный властитель дум широких кругов западных читателей в послевоенное время, британский историк и философ А.Дж. Тойнби подчеркивал: «Русские отчетливо сделали свой выбор, приняв восточно-православное христианство от Византии, а после захвата Константинополя турками в 1453 году и исчезновения последних остатков Восточной Римской империи Московское княжество... застенчиво и без лишнего шума восприняло византийское наследие». Последнее, добавил он, не утратило своего влияния на «марксистскую Россию». Тойнби писал, имея в виду Советский Союз, что Россия унаследовала от своего византийского прошлого и веру в предопределение: «как под Распятием, так и под серпом и молотом Россия - всё ещё «Святая Русь», а Москва - всё ещё «Третий Рим». Tamen usque recurret (всё возвратиться на круги своя)».7

Схожа с православной и позиция теоретиков современного католицизма. Они ссылаются и непосредственно на Священное Писание, и на церковных мыслителей Средневековья, взгляды которых признавались до определенного периода православными теологами. Так, относительно проблемы соотношения веры и разума (науки) современный «Катехизис Католической Церкви» (в пункте 159) ссылается на церковные документы: «Вера и наука. “Хотя вера стоит выше разума, между ними не может быть истинного разногласия. Бог, открывающий тайны и сообщающий веру, даровал человеческому духу свет разума; Бог не может отрицать Себя Самого, а истина не может противоречить истине”. “Поэтому методическое исследование во всех сферах знания, если оно производится действительно научным образом и согласно нравственным нормам, по существу никогда не может противоречить вере, ибо земные реалии и реалии веры ведут своё начало от одного и того же Бога. Более того, тот, кто смиренно и постоянно старается проникнуть в тайну тварного мира, как бы ведётся - хотя и не осознает этого - десницей Бога, Который поддерживает всё существующее и делает его тем, что оно есть”».8

Вместе с тем современные авторы, изучающие теорию католицизма и Католической церкви, широко используют материалы, касающиеся проблемы «веры и разума», содержащиеся в трудах Блаженного Августина и его последователей (так называемый августинизм или августинианство), с одной стороны, а также в произведениях Фомы Аквинского (отца учения, в преобразованном виде - неотомизм - официально взятого на вооружение современным католицизмом) и иных отцов церкви, с другой.

Авторитетный российский исследователь А.К.Дживелегов в своём предисловии к одному из дореволюционных переводных изданий трудов Августина с полным основанием писал: «Средневековая философия как в схоластической, так и в мистической части… идёт от Августина. Индивидуализм Августина оказал сильное влияние на мыслителей Возрождения… Мощный ум гениального варвара проложил пути в самых главных и самых важных направлениях, по которым впоследствии пошло развитие человеческой мысли».9

Итальянский автор Карло Кремона считал, что соединение разума и веры - это сущность учения Августина.10 Известный русский дореволюционный историк И.М.Гревс утверждал, что «Августин не в силах примирить разум с верой, исследование с откровением, свободу с провиденциальной необходимостью, подвиг и заслугу с даровой милостью Творца избранным творениям…»11

Следует добавить, что Августин и другие отцы церкви в этом вопросе стремились не столько «примирить» эти два несовпадающих понятия, сколько лишь выявить характер их взаимоотношений. Более того, Августин прямо и недвусмысленно писал, что не знание, а вера имеет в религии наибольшую важность. Но это, пояснял он, не исключает возможности рационального познания предметов веры и не делает его излишним. Вера необходима в настоящей жизни потому, что разум человека не может в настоящем состоянии вместить то познание, которое необходимо для человека и которое он должен иметь. Поэтому для Августина неизбежно принятие истины как внешнего факта, сообщаемого высшим разумным авторитетом. Вера, подчёркивал Августин, есть низшая ступень знания (Videt verum esse, quod nondum videt. Epist. ad Consent. CXX, 5). Возникновение и присутствие веры в душе не устраняет деятельности разума: вера и знание существуют и развиваются параллельно и содействуют друг другу (Quamquam et ipsum credere nihil aliud est, quam cum assensione cogitare. De praedest. sanct. II, 5. И далее: Cogitat omnis qui credit, et credendo cogitat, et cogitando credit. Ibidem). Конечная цель веры - превращение её в знание или созерцание (Hoc est nimirum quod requiris, quid primum, quid ultimum teneatur: inchoari fide, perfici specie. Ench. 5). Иногда, поясняет Августин, христианин в настоящей жизни вынужден ограничиваться верой и ожидает познания как награды за веру в будущей жизни (Intellectum est merces fidei).12

В XIII столетии последователи Августина - прежде всего представители францисканского ордена - столкнулись, в частности, в этом вопросе с доминиканцем Фомой Аквинским и его сторонниками. И хотя францисканцы оказались расколоты в результате появления внутри ордена мятежников-спиритуалов во главе с Петром Иоанном Оливи (1248-1298), представители обоих лагерей действовали сообща против Фомы Аквинского и его последователей.13 В свою очередь и августинианцы, и томисты единодушно боролись против появившихся в середине XIII в. в Парижском университете сторонников философии Ибн-Рушда (Аверроэс, 1126-1198) - так называемых парижских аверроистов во главе с Сигером Брабантским (ок. 1235 - между 1281-1284) и близким к нему философом Боэцием Дакийским (ум. не позднее 1284). Среди теолого-философских проблем, ставших камнем преткновения в спорах двух идейных лагерей, был и интересующий нас вопрос о вере и разуме.

Особенностью позиции Сигера и его друзей было безоговорочное разделение, разграничение сфер философии и теологии и, как следствие, противопоставление веры и разума. Первым против них выступил продолжатель августинианской традиции, генеральный настоятель францисканского ордена знаменитый Бонавентура (Джованни Фиданца, ок. 1217-1274) вместе с близкими к нему теологами. Прежде чем возглавить францисканский орден, Бонавентура был магистром Парижского университета. В середине XIII в. этот университет и, в частности, его теологический факультет стали центром ожесточённой идеологической борьбы. Против аверроистов выступили и ведущие теологи-доминиканцы, также обосновавшиеся в Парижском университете, - Альберт Великий (Альберт Больштедтский, ок. 1193-1280) и его ученик Фома Аквинский.

Но вернёмся ко взглядам Сигера Брабантского и его соратников. Согласно Сигеру, если нельзя уяснить какой-либо вопрос с помощью человеческого знания, следует обратиться к вере, превосходящей любой разум.14

Знаменитый французский философ и теолог Этьен Анри Жильсон особо подчёркивал приоритет веры в воззрениях Сигера, подробно объясняя и обосновывая ход своих рассуждений, приведших его к такому выводу и показавших вместе с тем сложный характер воззрений Сигера и его сторонников. По мнению Жильсона, Сигер Брабантский положил в основу своей концепции идею двойственной истины, присущую взглядам Аристотеля и его арабского комментатора Аверроэса. С точки зрения Сигера, сказанное этими философами совпадает с наукой и слушать их означает слышать сам разум. Учение Аристотеля нередко противоречит Откровению; поэтому его учение есть философия. С другой стороны, существует абсолютная наука (истина) - истина Откровения. Из сказанного следует, что существуют два решения некоторых вопросов: одно - с помощью Откровения, и именно оно истинно; другое - с помощью лишь философии и естественного разума. Когда между этими решениями возникает конфликт, пишет Жильсон, Сигер делает вывод: «Так как Бог не может лгать, я принимаю истину, данную нам в Откровении, и впитываю её верой». Как истолковать такую позицию Сигера? - ставит вопрос Жильсон. И сам отвечает на него: «Для Сигера есть только одна истина, и это - истина веры».15 Далее он поясняет, что подобная позиция Сигера не исключает имеющихся у него заблуждений, которые были чётко обозначены при осуждении аверроизма в 70-е гг. XIII в., в том числе по вопросу о соотношении философии и религии или, иначе, разума и веры. Фома Аквинский, отмечает Жильсон, позднее упрекал аверроистов за их предположение, что разум способен доказать нечто противоположное некоторым постулатам веры. Жильсон поясняет возможные причины появления противоречий в рассуждениях аверроистов. «Христианская вера, - пишет он, - была нормальным состоянием духа в его (Сигера Брабантского) среде и в его эпоху (Средневековья)».16 Поэтому отклонение от некоторых постулатов веры ещё не превращает этих людей в неверующих.

По мнению А.В. Аполлонова, Боэций Дакийский, как и Сигер Брабантский, жёстко разграничивал сферы философии и теологии, что подрывало тезис о единстве веры и разума, который оказывал большое влияние на духовную жизнь средневекового общества со времён Августина до XIII в.17

Среди мыслителей, близких к парижским аверроистам, можно выделить и известного парижского философа Жиля Орлеанского.18

Фома Аквинский включился в антиаверроистскую полемику в 1270 г., выпустив в этом году свой знаменитый трактат «О единстве разума против аверроистов» (De unitate intellectus contra averroistas). В этом произведении Фома решительно выступает против языческого монопсихизма - учения о наличии у человечества единого разума, во что верили и что защищали и Аверроэс, и Сигер. Фома и аверроисты по-разному понимали значение и роль философии в жизни человека. Для Фомы смысл земной жизни человека - приближение к Богу, стяжание блаженства в жизни грядущей. Из этого следует, что роль философии в жизни человека - вспомогательная: философия - это служебная наука; она должна обеспечивать «бoльшую доходчивость положений теологии». Философия, конечно, имеет и определенное утилитарное значение: Фома отнюдь не утверждает, что философия, или наука (в эпоху Аквината философия включала все отрасли научного знания) существует исключительно для нужд теологии. Очевидно, что такие дисциплины, как медицина, механика, политика и т.д., необходимы человеку в его земной жизни. Но никакое философское знание не является спасительным и не подводит человека к его истинной цели, которая находится за гранью его земной жизни. Счастье, или блаженство (beatitudo) есть либо Сам Бог, если мы говорим о блаженстве как таковом, либо соединение с Богом, если мы говорим о блаженстве и счастье, к которому должен стремиться человек в силу того, что блаженство само по себе - это Бог. Но путь к Богу и соединение с Ним невозможно без сверхъестественной благодати, поскольку природа человека повреждена первородным грехом, а его разум ограничен и недостаточен. Именно поэтому, пишет Фома, «для спасения человеческого бытия необходимо, чтобы сверх философских дисциплин, которые основываются на человеческом разуме, существовала некоторая наука, основанная на божественном Откровении; это было необходимо прежде всего потому, что человек соотнесен с Богом как с некоторой своей целью… Итак, необходимо, чтобы философские дисциплины, которые получают свое знание от разума, были дополнены наукой, священной и основанной на Откровении».19

Точка зрения аверроистов противоположна томистской. Боэций Дакийский, например, разграничивая сферы теологии и философии, писал, что «вера не есть знание», поскольку опирается на сверхъестественные явления и чудеса, а не на рациональные аргументы. Теологические истины, таким образом, нельзя назвать не только «разумными», но и «сверхразумными»: с точки зрения философии и рационального знания они бессмысленны.20

Вернёмся к объяснению критической позиции Фомы Аквинского в отношении монопсихизма. Фома утверждал: «[118] Но ещё больше справедливого удивления и даже негодования заслуживает, что некто, почитающий себя христианином, смеет столь непочтительно высказываться о христианской вере, говоря, что «латиняне не принимают это (то есть то, что существует только один разум) в качестве принципа, поскольку тому, по всей видимости, противоречит их Закон». И здесь двойное нечестие: во-первых, он сомневается в том, противоречит ли это [положение] вере; во-вторых, он показывает, что сам он чужд этому Закону. И он говорит потом: «Это есть аргумент, посредством которого католики, как представляется, обосновывают свою позицию», применяя [термин] «позиция» по отношению к догмату веры! И не менее самонадеянно он имеет наглость заявить далее, что Бог не может сделать так, чтобы существовало много разумов, поскольку это влечёт противоречие.

[119] Но ещё более тяжкой ошибкой является то, что он говорит после этого, что «с помощью разума я необходимо заключаю, что разум один по числу, но верою твердо держусь противного». Он, следовательно, полагает, что мы верим в то, противоположное чему может быть необходимо доказано, а поскольку необходимо доказано может быть только необходимо истинное, противоположным которому является невозможное ложное, то из его слов следует, что мы верим в невозможное и ложное, которое не может содеять даже Бог, но уши верующих не могут перенести таких речей».21

Точка зрения Фомы Аквинского, ненамного отличавшаяся от концепции Блаженного Августина, стала доминирующей. Её высказывали авторитетнейшие теологи в последующие столетия. Так, знаменитый богослов Фома Кемпийский (1380-1471) писал: «5. [530]. Разум и всякое естественное изыскание должны следовать за верою, а не предварять и не преступать её (подчёркнуто нами. - В.К.); и в сем святейшем и пресветлом таинстве вера и любовь особенно сияют и действуют сокровенными путями. Бог, Предвечный и Бесконечный и Всемогущий паче меры и числа, творит велия и неисследимая на небеси и на земли, и нет испытания дивным делам Его; а когда бы таковы были дела Божии, чтобы мог легко постигнуть их человеческий разум, не были бы они чудны и не было бы им имени неисследимых дел. Аминь». 22

В 1879 г. учение Фомы Аквинского (томизм), приспособленное к веяниям Нового времени (неотомизм), было провозглашено Римско-католической церковью официальным догматическим учением католицизма (энциклика Папы Льва XIII «Eterni patris»).

Кардинал Поль Пупар подчеркивал в начале 80-х гг. XX в.: «Ищущему уму сопутствует непрестанное развитие веры, а ищущей вере - все большее раскрытие интеллектуальных возможностей. Для думающего христианина вера ни в коей мере не является ограничением. Напротив, вера ведёт к приращению разума благодаря высшему свету, которым она озаряет наш ум».23 Тот же автор приводит слова будущего Папы Иоанна Павла II, в то время кардинала Кароля Войтылы, из его теологического доклада на Синоде епископов по вопросам евангелизации 8 октября 1974 г.: «В наши дни необходимо объединить в теории и на практике достоверность Божественного с достоверностью человеческого. В самом деле, вера обладает собственным антропологическим значением и играет огромную роль как в жизни и самообразовании человека, так и в жизни и культуре всего общества. Вера неотделима от человеческого духа, она способствует его самоопределению благодаря общению человека с Богом. Подлинная культура невозможна вне связи с Богом» (Documentation catholique, т. XXI, 1974, с. 967).24

Мы видим, что современные позиции православных и католических теоретиков по вопросу о соотношении разума и веры весьма близки друг другу.

Ростислав Н. Волкославский Волкославский Ростислав Николаевич, доктор богословия, профессор Заокской духовной академии Церкви христиан-адвентистов Седьмого Дня.. «МЫСЛЯЩИЙ ТРОСТНИК» В ЭПОХУ НЕТЕРПИМОСТИ

Ещё древние греки называли человека «мыслящим тростником». Это удачное сравнение сочетало в себе краткодневность, хрупкость человеческой жизни и желание постигнуть и объять умом необъятный мир. По сей день человек остаётся хрупким, краткодневным и столь же пытливым. Со времён французской буржуазной революции конца XVIII в. европейская культура развивается в основном в светском, безрелигиозном духе. Отодвинув в сторону изрядно скомпрометировавшую себя церковную опеку, общество уверовало во всесилие человеческого разума и научного метода. Можно предположить, что только научный прогресс даст когда-то ответ на вечные вопросы: что есть человек и каково его место в мире природы. Однако научный и философский методы познания необходимы в своей сфере исследования, но недостаточны для раскрытия вечных вопросов. Даже расшифровка генома человека не раскрывает тайны его бытия. Поэтому неизменно остаются в силе слова известного философа ХХ в. Карла Ясперса (1883-1969), который писал, что «нам неизвестен даже окончательный удовлетворительный ответ на вопрос: что такое человек? Исчерпывающий ответ на него мы дать не можем. Мы, собственно говоря, не знаем, что такое человек, и это относится к сущности нашего человеческого бытия».1

Подобные высказывания можно встретить в различных сферах естествознания и истории. Известный теоретик науки Карл Р. Поппер достаточно четко обозначил относительные возможности научного метода в естествознании. Уважаемый академик В.Л. Гинзбург откровенно признал, что на основании современной науки о вселенной невозможно ни доказать, ни отрицать бытие Божье. Впервые он смело заявил об этом еще в эпоху махрового атеизма, когда на всех уровнях советской науки по вопросу бытия Божьего положено было давать только однозначно отрицательный ответ. Ставить вопрос о самопознании и самоопределении человека в зависимости только от научных открытий - это значит навсегда оставить без ответа самые животрепещущие и жизненно необходимые людям истины.

На наш взгляд, именно библейское откровение о сотворении мира и человека дает ответ на вопрос, кто есть человек. Этим жизненно необходимым знанием обладали люди прошлых тысячелетий, но доступ к нему возможен и для современного человека. Оно не зависит от поступательного движения положительных научных знаний о мире природы. Было бы уместно упомянуть двух Авраамов: Авраама, сына Фарры, из Ура Халдейского (XIX-XVIII вв. до н. э.) и Авраама Линкольна (XIX в. н.э.), и ещё двух Исааков: Исаака, сына того же Авраама, из Ура и Исаака Ньютона, величайшего физика Нового времени. Что общего между этими двумя Авраамами и двумя Исааками? Ведь они жили в разных исторических и культурных мирах; их отделяет друг от друга тридцать шесть веков (за это время в мир пришли и ушли 140 поколений людей). Общим для них является то, что они верили в Бога, который сотворил мир и создал человека по Своему образу и подобию. Они знали Бога в своём жизненном опыте, чувствовали свою нравственную ответственность перед Создателем и имели надежду на будущее Царствие Божие на земле, которое они обретут по воскресении мёртвых.

Именно это знание, данное свыше Богом и принятое верою, создаёт единство человеческой истории, раскрывает смысл и назначение человеческой жизни, независимо от того, в каком веке и где живет человек. Было бы очень печально и поистине трагично, если бы ответы на эти насущные вопросы были поставлены в зависимость от титанических усилий естествознания.

Духовное здоровье последних поколений жителей земли изрядно подорвано именно отсутствием живой личной связи с Богом. Иисус Христос пророчески предсказал, точно определил эпоху маловерия, в которую мы живем: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18:8).

Динамизм современной исторической жизни сопровождается и в значительной степени стимулируется умножением объема научных знаний. Об этом также говорит библейское пророчество (Дан. 12:4).

Однако, к великому сожалению, с умножением знаний не уменьшается, а умножается зло, и разрушительные силы на земле возросли до чудовищных размеров. Человек же остаётся тем же хрупким и колеблющимся «мыслящим тростником». Это метафорическое определение древних только отчасти справедливо. Есть более древнее и более адекватное определение человека: человек сотворен по образу и подобию Божию (Быт. 1:27). И Тот, Кто сотворил его, вдохнул в него искру жизни и жажду познания. Человек от начала имеет личностный статус, потребность свободы выбора. Его путь омрачён грехопадением, которое везде и всюду даёт о себе знать и о котором мы нынче вовсе не слышим ни в педагогике, ни в социологии, ни в средствах массовой информации. Хотим ли мы этого или нет, но сам ход истории делает актуальным вопрос о выживании человеческого рода. Становится всё более очевидным, что своими силами, умом и знаниями мы не в состоянии спасти жизнь на земле и спастись самим. Всё это делает чрезвычайно актуальной весть Евангелия о Спасителе, Которого Бог послал в мир в лице Иисуса Христа.

Лимит жизненных сил человека и природных ресурсов говорит нам о том, что нет времени ни сопоставлять, ни противопоставлять данные науки и библейские постулаты о происхождении мира. Перед людьми остро стоят не только «проклятые вопросы бытия» (Достоевский), но и вопросы спасения. А утопающий хватается, как говорят, за соломинку, и кто его может судить за это? Творец жизни предлагает нам во спасение не соломинку, а Своё вечное слово, в котором есть сила Божия для спасения всякому верующему (1 Кор. 15:1).

Андрей Ю. Григоренко*^* Григоренко Андрей Юрьевич, зав. кафедрой религиоведения Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, профессор кафедры культурной антропологии СПбГУ.. ПРОБЛЕМА ТОЛЕРАНТНОСТИ СКВОЗЬ ПРИЗМУ КУЛЬТУРНОЙ АНТРОПОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ

Известно, что агрессия и нетерпимость к чужим - древнейшие формы поведения людей. Привести примеры? Их достаточно. Дети, завидев незнакомого человека, испытывают инстинктивный страх, зовут на помощь близких, сигнализируют об «опасности» плачем. В школах Москвы и Санкт-Петербурга, других городов нынешней России детей на уроках призывают опасаться незнакомцев, не вступать с ними в контакт. Взрослые также испытывают чувство психического дискомфорта при общении с незнакомыми людьми. То же самое поведение мы наблюдаем и у животных. Даже котенок или щенок бежит от незнакомых ему людей, пришедших в гости к хозяину, спешит забраться к последнему на колени или на руки в поисках безопасного места, а взрослый пес просто-напросто облает незнакомца. Только в кругу близких или родственных особей любое живое существо чувствует себя защищённым от опасности. Таким образом, стремление к общению с близкими, со своими, а следовательно, деление всех особей на «своих» и «чужих» имеет глубокие биологические корни.1

И у животных, и у людей существуют разнообразные механизмы различения «своих» и «чужих».2 Крысы, в частности, отличают «своих» от «чужих», т.е. одну группу крыс от другой группы, по запаху. Люди для той же цели, т.е. для отличения «своих» от «чужих», изобрели целую систему культурных институтов и ценностей: нормы поведения, опознавательные знаки вроде татуировки, религиозные ритуалы и верования и т.д. Первобытные коллективы были весьма ригористичны. Любое отклонение от общепринятых норм поведения, верований (причём не существенно, касалось ли это представителей других групп или внутренних бунтарей и диссидентов, бросавших вызов своей группе) вызывало агрессию со стороны других членов первобытного коллектива. Моментально включались репрессивные механизмы, описанные в XIX-XX вв. многими антропологами. Чаще всего такие бунтари и диссиденты уже в эпоху первобытности обвинялись во вредоносном колдовстве и на основании этих обвинений подвергались остракизму, изгнанию и т.д.

«Чужих» узнавали с первого взгляда по костюму, по манере поведения, по языку, наконец. Не случайно всех «чужих» наши далекие предки в Московской Руси называли «немцами», «немыми», т.е. не такими, как «мы». «Чужих» не пускали на территорию «своих», от них защищали свое пространство, свою территорию. «Вот пример из охотничьей жизни тунгусских родов в суровых просторах дореволюционной сибирской тайги. Каждый род отличался своей татуировкой лица так же, как некоторыми особенностями оружия и утвари; при нечеткой размежеванности между родами охотничьих территорий встреченного человека с «чужой» татуировкой убивали, и труп его бросали на съедение диким зверям».3

В отличие от животных, которые также защищают свое пространство и набрасываются стаей на незваных пришельцев, следуя инстинкту, человек как разумное существо стремился к объяснению причин своего поведения. В итоге родилась оппозиция «мы - они», «свои - чужие», из которой выросла целая идеологема: «мы» - это люди, «они», соответственно, - «нелюди». «Своим» стали приписываться только положительные, человеческие качества, а «чужим», соответственно, отрицательные, нечеловеческие, животные характеристики. В свете сказанного становится более ясным происхождение понятия «нелюдь».

Сегодня многие исследователи считают матрицу «свой-чужой», в которой доминирует различие между людьми и общностями, одной из наиболее фундаментальных в истории человечества, в истории человеческой психики и мышления. Так, заведующий кафедрой международных отношений СПбГУ В.И.Фокин считает, что в основе человеческих отношений лежит именно обнаружение различий (противопоставление «свой - чужой») и что изначальное антропологическое состояние - это чувство страха перед «чужим». Защищая идею изначальной психологической дихотомии «свой - чужой», В.И. Фокин подчёркивает, что позиция изначального различения «свои - чужие» в самоопределении человека базируется на этнографических исследованиях, где это различение фиксируется как основа всех традиционных архаических культур.4

Представления о «своих» и «чужих» в архаическом сознании образуют весьма стройную, упорядоченную, со своей внутренней архитектоникой, систему, которая, особенно в архаическом обществе, выполняет немаловажные функции. А.К. Байбурин, например, считает, что необходимость противостояния «чужому» работает в направлении мобилизации социума.5

Можно исследовать дихотомию «свой - чужой» и внутри одного типа общества. Политические антропологи сегодня уделяют большое внимание сравнительному анализу «своего» и «чужого» в современных обществах. Оказалось, что в европейских либеральных обществах ближайший «другой» из-за своего традиционного поведения и верований часто представляется гораздо более далеким от европейцев, чем тот африканец, которого исследовали антропологи на его родине. Известный французский специалист в области политической антропологии М. Оже считает, что ныне в Западной Европе резко изменилось понимание «другого»: исчезает способность терпеть различия, растет нетерпимость к «другому». А такая нетерпимость, по его мнению, порождает чуждость, которая выражается в национализме, регионализме, фундаментализме, «этнических чистках», свидетельствующих о кризисе идентичности и увлечении чуждостью, различием. 6

Дихотомия «свой - чужой» проявляется не только в сфере политического сознания и поведения людей, но и в религиозной сфере, где она также выполняет определенные функции/дисфункции в социуме. В качестве средств отличия «своих» от «чужих» уже древнейшие люди, как было сказано выше, стали использовать различные социокультурные институты, которые в обществе выполняли двоякую, а именно интегративно-дезинтегративную функцию. Сплачивая членов коллектива в одно целое, способствуя появлению у них социокультурной, этнической общности, эти институты в то же время противопоставляли данный коллектив, данную общность и ее членов иным коллективам, иным общностям, общинам, родам, этносам, государствам, расам. В ряду таких социокультурных институтов находилась и религия. Интегрируя членов одной общности в единое целое, религиозные верования и ритуалы в то же время противопоставляли их представителям других общностей. Тем самым религия вносила новые акценты в оппозицию «мы - они», «свои - чужие», в результате чего возникло противостояние религий «своих» и религий «чужих».

Об интегративной функции религии сегодня говорят и религиозные лидеры, и общественные деятели, и государственные чиновники, и журналисты. При этом все они как бы забывают о дезинтегративной функции религии, о ее возможных дисфункциональных, т.е. дезинтегративных последствиях. Забывают о том, что религия всегда играла немаловажную роль в возникновении конфликтов в обществе, забывают о многочисленных религиозных конфликтах и войнах, которых было так много в прошлом. Не было в истории общества ни одной эпохи, и современная не есть исключение, без религиозной розни, нетерпимости, религиозных гонений и конфликтов. Не было в истории и ни одной религии, которая бы обошлась без демонстрации своего превосходства и преследований инаковерующих.