Строение тела и характер

Хорошим примером в современной литературе может служить Герхард Гауптман: сначала яркий натурализм, а затем, к общему удивлению, фантастическая романтика, красивая по форме и стиху. Нередко у шизотимиков и обратное развитие: бесчувственный формализм в период полового созревания, заканчивающийся позже ненавистью к формам. Автобиографические статьи Толстого изображают это характерное превращение. В более сильных степенях оно вызывается главным образом психотическими толчками или эквивалентами психоза. Юношеский период типичных циклотимиков не обнаруживает аналогичных резких контрастов, и даже маниакально-депрессивная смена фаз вызывает в художественном стиле лишь слабые текучие изменения настроения, так как выраженная депрессивная фаза благодаря меланхолической задержке вскоре прекращает художественную продуктивность.

Поэты мировой скорби представляют собой не чистых циклотимиков, а гиперастетичных шизоидов.

Шизотимический художественный формализм обнаруживается в умении строго систематически построить все художественное произведение, особенно у драматургов; в создании отдельных форм, в предпочтении звучных стихов, чистого ритма и изысканных выражений. Эта тенденция к формальному художественному языку проходит через все типы шиллеровского, гёрдерлинского и платенского склада. Мы в качестве примера особенно выделили Платена, так как шизотимическую красоту форм он выявляет почти в чистой культуре. Гёте, так говоря о Платене, характеризует отсутствие всякой циклотимической душевной теплоты: «У него отсутствует любовь; он так же мало любит читателей и других поэтов, как самого себя».

Другое проявление шизотимического искусства, которое отличается от стиля Гёрдерлина, выражающегося в чопорной торжественности, -- стиль Уланда. Вращаясь между настроением романтизма и шиллеровского пафоса, он выработал художественную форму, вообще присущую шизотимикам: лирику, передающую насыщенное содержание настроения в коротких, несложных четверостишиях, которые звучат так же просто, как наивная народная песня. Это свойство родственно, пожалуй, дарованию известных шизотимиков к эпиграммам и остротам, а также их научной потребности к сильной концентрации.

У шизотимических поэтов среднего типа отдельные художественные красоты находятся в акустическом, в музыкальности речи, где они пышно расцветают; у циклотимиков художественная сила таится в оптическом, в пластической образности отдельного выражения и в сценичном изображении. Эту наивную оптическую предметность мы совершенно не находим у чистых шизотимиков. И их образные выражения могут быть очень богаты, но они выбираются с известной логической сознательностью, как у Шиллера, красочно, переплетаются между собой без стойкой сценической предметности., отличаются туманным символизмом и звучат, как у Гёрдерлина. Эти четкие различия стиля можно ощутить, если сравнить писателей -- Лютера, Готфрида Келлера, Фрица Рейтера с Шиллером, Гёрдерлином, Платеном.

у менее одаренных в художественном отношении шизотимический формализм становится театральным актерством, педантической сухостью или проглядывающей всюду логической рефлексией.

Изобразительные искусства

В изобразительных искусствах мы находим приблизительно такие же различия в стиле, как у поэтов, только там они более затушеваны вследствие различия технических навыков и направлений. Мы находим много простой объективности у пикнических циклотимиков (Ганс Тома), поразительную жизненную свежесть в картинах Франца Гальса, который был толстяком и вел веселый образ жизни; однако у типичных шизотимиков мы обнаруживаем тенденцию к классическим красивым формам (Фейербах), и к крайнему пафосу (Микеланджело и Грюневальд).

Особого внимания заслуживает лишь экспрессионизм, чисто шизотимическая художественная форма, совершенно совпадающая в своих существенных тенденциях с художественным творчеством, которое мы находим на картинах одаренных душевнобольных шизофреников. Эта аналогия, впрочем, с астетической точки зрения ни похвала, ни порицание, а лишь простой факт, который не нравится только обывателям. В психологическом отношении это направление, во всяком случае, очень интересно. То, что мы называем экспрессионизмом, имеет различные психологические компоненты, которые, как мы видели, являются типично шизотимическими: 1. Тенденция к крайней стилизации, кубистические компоненты. 2. Тенденция к пафосу, к созданию крайне выразительного действия в красках и жестах, даже с сознательным риском карикатурного искажения. Это экспрессионистский компонент в более узком смысле, который указывает в первую очередь на родственную связь современного направления в художестве с их средневековым патроном, Грюневальдом. Многое из этой тенденции таится у гениальных художников-шизотимиков прошлого за принципиально различными внешними художественными средствами, формами Ренессанса у Микеланджело и готическим стилем Грюневальда (стоит только сопоставить очень родственный выразительный пафос жестов и контрастных движений в изображениях Воскресения Христа у Грюневальда и в рисунках Микеланджело). 3. Аутистический компонент: тенденциозное игнорирование реальной формы, нежелание рисовать вещи такими, каковы они в действительности, даже тогда, когда уклонение от реальной формы не дает повода для стилизованного или патетически экспрессионистского изображения. 4. Наконец, компонент, которым обусловлены известные шизофренические механизмы мышления: таковы сновидения, выраженная склонность к перемещениям, сгущениям и образованиям символов в смысле Фрейда. Такие механизмы, как, например, изображение нескольких гетерогенных моментов на той же картине (лицо крестьянина, которое одновременно являет собой ландшафт пахотного поля), мы находим часто в произведениях современных художников-экспрессионистов.

Для анализа соответствующих типов темперамента в музыке пока отсутствуют опорные пункты, так как известные великие композиторы преимущественно обнаруживают сложные биологические конституциональные сочетания, а собрать достаточный материал относительно небольших талантов может только специалист.

Типы ученых

Ученые, как и люди практических действий, в меньшей степени, чем поэты, дают нам объективный материал, ценный в индивидуально-психологическом отношении. Поэтому их мы обрисуем бегло, тем паче что у них повторяются уже известные нам черты. Затем у этих групп, не считая нескольких великих людей, отсутствуют доступные портреты и биографии, тщательно разработанные с точки зрения индивидуальной психологии. В существующих биографиях либо перечисляются внешние факты жизни, либо они представляют собой популярно составленные занимательные панегирики.

Интересно, как в последнее десятилетие переместился телесный тип ученых. В старое время, особенно среди теологов, философов, юристов, доминировали длинные, узкие, резко очерченные лица, фигуры, подобные Эразму, Меланхтону, Спинозе и Канту. С XIX столетия среди естествоиспытателей стали преобладать пикнические фигуры. Очень грубым методом может служить сравнение больших коллекций портретов. Я, например, сопоставил коллекцию из 60 портретов 1802 г.: теологов, философов, юристов и среди них нашел приблизительно 35 шизотимических типов строения тела, 15 сильно смешанных и 9 пикнических. В иллюстрированном врачебном календаре я насчитал среди известных медиков XIX столетия: пикников -- 68, неясно выраженных -- 39, шизотимиков -- 11.

Каковы бы ни были ошибки в таком суммарном методе, все-таки различия в пользу шизотимических форм строения тела у представителей абстрактной и метафизической науки прошлых столетий и в пользу пикников у наглядно описывающих естествоиспытателей столь значительны, что мы их не можем игнорировать.

Нелегко выбрать отдельные примеры для циклотимических темпераментов у исследователей, так как великие люди имеют различные конституциональные соединения, а биографии менее значительных исследователей недостаточно разработаны. Современная эмпирическая медицина открывается тремя, преимущественно пикническими фигурами: Бергаве, Свинтен и Альбрехт Галлер. Типичный пикник -- Гмелин, известный как ботаник и географ, исследователь Сибири, предшественник А. Гумбольдта. Среди известных естествоиспытателей и врачей многие обнаруживают пикнический habitus или ясные пикнические компоненты. Мы назовем, например, Галля, Дарвина, Роберта Майера (циркулярные психозы), Вернера Сименса (энергичный практик), Бунзена (солнечно-юмористичный, практический темперамент), Пастера, Роберта Коха.

Приблизительное представление о циклотимических исследователях можно получить, если назвать имена Альбрехта Галлера, Гёте и Александра Гумбольдта, причем мы не должны каждый раз считаться с более слабыми шизотимическими налетами конституции. В биологическом смысле надо отметить, что Галлер страдал значительным ожирением и перенес приступ депрессии, что Гёте был сыном типичной циклотимической матери, сам страдал легкими периодическими колебаниями настроения и временами был склонен к корпуленции, что А. Гумбольдт в пожилом возрасте имел типичное лицо пикника и обнаруживал преимущественно циклотимную психику с подвижностью, добросердечностью и юмором.

Рис. 29. Александр Гумбольдт.

Следующие черты являются общими для этих исследователей: 1. Громадный экстенсивный характер работы, увлечение различными областями науки, многосторонность и текучая душевная подвижность, которая охватывает все отрасли человеческого знания и наряду с этим сильные художественные тенденции. 2. Наглядно эмпирическое направление в работе, склонность собирать, накапливать и описывать конкретный научный материал, наивная любовь к чувственному, к непосредственному созерцанию и «ощупывание» этих предметов. «Он слишком много ощупывает», -- говорит Шиллер о Гёте. Изречение одинаково характерное для обоих. Науки, которые они предпочитают, -- наглядно описательные: ботаника, анатомия, физиология, геология, этнология. 3. В негативном смысле, по крайней мере у Гёте и Гумбольдта, инстинктивная и подчеркиваемая антипатия ко всему систематизирующему, теоретически конструктивному и метафизическому, ко всем философским и теологическим притязаниям, которые не имеют прочного фундамента и не основаны на чувственном опыте. «Верь своим чувствам, они не обманут тебя» --таков научный девиз Гёте, между тем все остальное для него является «неисследованным», что можно признавать только с осторожностью. Гумбольдт в старости говорил с юмористическим равнодушием, что «он не желает заниматься пустяками потустороннего мира». Гёте, несмотря на все старания Шиллера, только поверхностно познакомился с философией Канта, а Гумбольдт отвергал стоявшего тогда на своем кульминационном пункте философа Гегеля.

Насколько мы можем судить, принимая во внимание трудность исследования материала, эти экстенсивные, наглядно эмпирические, живые, близкие к жизни описательные науки, по-видимому, ближе всего подходят к циклотимическим темпераментам. Во всяком случае они вполне соответствуют типу темперамента, как это мы видели у циклотимических людей вообще, и особенно ясно при эпически широком реализме циклотимических художников.

Наряду с таким стремлением к научному исследованию у практически работающих ученых-циклотимиков обнаруживается еще склонность к популяризации в доступных народу произведениях, статьях и лекциях; у Александра Гумбольдта она, например, очень ясна и, вероятно, находится в связи с подвижностью, наглядностью, красноречием и суетливостью, с качествами, свойственными гипоманиакальному темпераменту. Она заключает в себе положительные и отрицательные стороны одновременно, подобно тому как циклотимические свойства наглядного эмпиризма таят в себе известный недостаток в концентрации, системе и углубленной работе мысли. Отсутствует то, что для шизотимика Шиллера является высшим принципом работы: из мельчайших крупинок накапливать наивысшую силу.

Если мы перейдем в естественных науках от наглядно описательных к более точному теоретическому крылу -- к физике и математике, то нам кажется, что возрастает число исследователей, личности которых следует отнести к шизотимической группе как в отношении строения тела, так и индивидуальной психологии. Не подлежит сомнению, что среди математиков встречается много типичных шизотимиков; из известных математиков прошлых столетий резкие шизоидные стигматы обнаруживаются в строении тела Коперника, Кеплера, Лейбница, Ньютона, Фарадея. Красивые пикники очень редко попадаются среди них. Мёбиус говорит на основании своих тщательных исследований, что большинство математиков принадлежат к нервозным, что среди них часто встречаются своеобразные характеры, оригиналы и чудаки. У Ампера, по-видимому, был приступ шизофренического расстройства, а неясный психоз Ньютона скорее всего можно толковать как легкую позднюю шизофрению. Психозы Кардана и Паскаля Мёбиус считает «истерическими». Старший Болиа был шизоидным психопатом. Мёбиус подчеркивает редкость способностей к медицине и математике у одних и тех же лиц, что совпадает с нашими конституциональными исследованиями. Напротив, способности к математике и философии довольно часто встречаются одновременно. Среди философов, строгих систематиков и метафизиков встречается очень много шизотимиков. Это соответствует преобладанию «влечения к формам» над «влечением к содержанию», любви к строгому построению, к чисто формальному, склонности к сверхчувственному и ирреальному, подобно тому что мы видели у шизотимических поэтов. Мы можем различить две часто переходящие друг в друга группы:

1. Людей точной, ясной

логики и системы, типа Канта, которые соответствуют в поэтическом творчестве художникам формы, со строгим стилем, и драматургам.

2. Романтических метафизиков, типа Шеллинга, которые имеют связь с поэтами-романтиками. У менее значительных теософов это шизотимическое направление мышления благодаря кататимическим механизмам может достигнуть необычайных степеней логической расплывчатости.

Тот и другой склад мышления, несмотря на внешние различия, тесно связаны между собой в биологическом отношении. У точных представителей критики познания, Типа Канта, мы находим наряду с этим сильные потребности в метафизике, желание смотреть «на звездное небо, стоящее надо мной», поиск априорных, сверхчувственных, религиозно-нравственных постулатов. Между тем романтики мысли, особенно незначительные, расплывчатые среди них, обнаруживают ясную склонность к конструктивно-абстрактному описанию своих идей. Поэтому приходится постоянно удивляться, когда мы находим у. самых точных мыслителей известный «мистический уголок», который напрасно будем искать у эксквизитно наглядных эмпириков типа Александра Гумбольдта.

Рис. 30. Философ Джон Локк.

Это взаимоотношение между систематической точностью и мистической реальностью мышления принадлежит к такого рода явлениям, которые никогда нельзя предложить a priori и которые мы, так сказать, против воли устанавливаем на основании опыта. Еще более ясно, чем у здоровых шизотимиков, это взаимоотношение проступает в мышлении душевнобольных шизофреников, где господствующее иррациональное содержание, например мистически религиозного характера, выливается в чистую схему понятий, цифр, номеров и геометрических фигур.

Что же касается биологической основы, то среди отдельных видных философов, чьи хорошие портреты и достаточное количество биографических заметок имеются у нас в распоряжении, мы выявили нескольких эксквизитных шизотимиков в отношении строения тела и психики. Напротив, пикников среди них очень мало. Из 27 обследованных до сих пор философов-классиков мы не нашли ни одного с пикническим строением тела, а пикнические налеты встречаются в очень умеренном количестве». Тяжелыми астениками являются Кант, Спиноза, Якоби и Мендельсон; Спиноза, кроме того, страдал туберкулезом. Красивые шизотимические лица, кроме названных, мы встречаем у Локка, Вольтера, Лотце, Шиллера, Гегеля (высокая средняя часть лица), Д. Ф. Штрауса, Гамака, Гердера, В. Гумбольдта, Фенелона, Гемстериуса, Кьеркегора. Резко выраженные стигматы строения тела шизотимического характера обнаруживаются у Фихте (громадный нос) и в юношеских портретах Шлейермахера (склонность к угловому профилю, к укороченному лицу в форме яйца, астенический habitus); у того и другого в позднем возрасте присоединились пикнические компоненты, что имеет свою параллель и в индивидуальной психологии.

Из старых гуманистов типичным шизотимическим строением тела и характером отличались Эразм и Меланхтон. Шеллинг по не всегда согласующимся портретам, и описаниям, по-видимому, обладал смешанным строением тела в психическом отношении он был выраженным шизотимиком: «неугомонного характера», недоступный и раздражительный в общении с людьми, совершенно лишенный юмора и веселости, в беседе большей частью пребывал в «состоянии какого-то напряжения, которое с трудом исчезает», резко альтернативный и склонный к комплексной, параноидной установке. В молодые годы можно было обнаружить в его характере контрастирующие черты -- стремление понимать природу в смысле Гёте и стремление к критически-антиромантичному, «эпикурейскому» мировоззрению. Возможно, все эти цикло-тимические черты идут параллельно с пикническими компонентами строения тела. Кант в своей частной жизни представляет шизотимический тип «отчужденного от мира идеалиста» в его самой чистой и высшей форме, со спартанской умеренностью в потребностях, с детской наивностью и крайне идеалистической нравственностью. Лейбниц своим оптимистически-полипрагматическим характером составляет в телесном и психическом отношении переходной тип между шизо-тимической и циклотимической группами ученых, но все-таки он преимущественно астеник.

В частном образе жизни шизотимиков мы находим у некоторых групп непрактичность и кабинетную ученость (Кант, Ньютон), у других -- героически-фанатические черты шизотимического характера (Фихте, Шеллинг), в противоположность примирительности, живости, подвижности, умению жить полной жизнью циклотимиков (Гумбольдт и Гёте).

Полученные до сих пор результаты относительно природных склонностей ученых, при указанных трудностях сбора обширного материала, должны быть еще проверены и требуют осторожного отношения. Они касаются главным образом только хорошо выраженных оригинальных дарований исследователей. Между тем у ученых среднего типа, как и вообще при выборе профессий, экзогенные случайности -- господствующей в науке моды, полученного образования и всей окружающей среды -- играют гораздо большую роль для избранного направления, чем конституциональные моменты. Только немногие люди (это, конечно, касается и других групп) отличаются такой односторонней шизотимической или циклотимической конституцией, чтобы они при добром желании и хороших способностях не могли проникнуться противоположным способом мышления и чувств, если только этого требуют внешние обстоятельства. Лишь немногие узкие специалисты так односторонне направлены -- или только на наглядное, или только на систематическое, что не могут привлекать к себе противоположный тип.

Вожди и герои

Как циклотимические, так и шизотимические темпераменты в определенных пропорциях дают благоприятные шансы для практической деятельности. Между тем в других соотношениях, например в случае чрезмерного циклотимического полнокровия, а среди шизотимиков лишенные аффекта гиперэстетики, тупые и дефективные типы дают на ответственных практических постах отрицательные результаты. Шизоидные преступники типа «безумных цезарей» могут причинить громадное зло.

Здесь нас интересуют только продуктивные практические стороны темперамента в их гениальных проявлениях. На циклотимической стороне мы находим в гипоманиакальном темпераменте многочисленные благоприятные факторы: размах, оптимизм, храбрость, подвижность, текучую практическую энергию. Затем, переходя к средним состояниям, -- здравый смысл, практический инстинкт, душевность, умение обращаться с людьми. У чистых циклотимиков, наоборот, отсутствуют твердость характера, идеалистическое напряжение, принципиальная последовательность и методичность. Циклотимический металл сам по себе слишком мягок. Поэтому у великих вождей, преимущественно циклотимического темперамента, мы находим, насколько пока можно судить, значительные шизотимические конституциональные примеси. На основании нескольких исторических примеров можно выделить среди циклотимиков следующие типы вождей:

1. Храбрые борцы, народные герои.

2. Живые организаторы крупного масштаба.

3. Примиряющие политики.

Последние ближе примыкают к средним состояниям, между тем две первые группы обязаны своей силой гипоманиакальным компонентам.

Блестящим примером гениального вождя, который сочетал в себе эти обе стороны циклотимического характера, является Мирабо, разумный руководитель первого периода Французской революции. В соматическом отношении это фигура с округленными формами и короткими членами, полная темперамента и мягкости, -- словом, типичный пикник.

Он обладал тенденциями храброго борца, осторожностью и способностями примиряющего политика: пламенный дух, полный ораторского таланта и пылающей чувственности, полный остроумия и сознания собственного достоинства; но при этом всегда справедливый и примирительный, весельчак, кутила, игрок, постоянный должник, но добродушный, как дитя, человек, который сам любил пожить и давал жить другим; человеколюб, совавший каждому нищему деньги в руки, беспечный, доступный, всюду пользовавшийся популярностью и кичившийся ею; мастер популярно выражаться, умевший руководить при самых горячих прениях, пропитанный тонким юмором и способный в самый сухой официальный документ вставить умное замечание и прекрасный оборот. Человек, лишенный скрупулезности и не отличавшийся очень высокой моралью, но великодушный, со здравым смыслом и свободный от фанатизма и доктрины.

В новейшей истории Германии мы видели ловких дипломатов пикнически-циклотимической конституции -- и мягкосердечных, великодушных, подвижных, неутомимых организаторов, как Фридрих Науманн, и любезных, внимательных, приспособляющихся, как князь Бюлов, и лиц с наивным самомнением, полипрагматичных дилетантов.

Из группы крупных организаторов мы возьмем в качестве примера великого техника и изобретателя Вернера Сименса, имевшего характерную голову с резко изогнутым носом, очень выразительные глаза, закругленные пикнические формы лица. Натура завоевателя, полный энергии, любви к жизни, отваги, свежести, мужественности и эластичности; творческий человек, создававший новые планы и идеи, невзирая на опасность; современный крупный промышленник громадной предприимчивости, который, не. имея раньше никаких средств, с «головокружительной быстротой» завоевал мир и основал крупнейшие предприятия в России и за океаном. Веселая, изобилующая силой личность, большой оптимист, искренний, гордый, храбрый и совершенно не сентиментальный. Более мягкое проявление этого типа представляет собой Бодельшвинг, известный как психотерапевт и социальный организатор крупного масштаба, отличавшийся оптимизмом, отвагой, человеколюбием и оригинальным юмором. Его конституция обнаруживает еще яснее пикнические гипо-маниакальные черты. Если мы людей этого типа называем организаторами, то центр тяжести их организаторской силы лежит скорее в гипоманиакальном первичном аффекте, в стремлении создавать и завоевать, а не в систематической разработке.

Рис. 31. Мирабо. (Из «Mirabeau Lettres». London, Wilson, 1832.)

Из типа народных героев, борцов и воинов мы назовем имена Блюхера и Лютера, причем в сложной личности Лютера мы осветим одну главную сторону его характера, не касаясь меланхолических и шизотимических черт. Тот и другой при сильно выраженных циклотимически-гипоманиакальных чертах темперамента обнаруживают склонность к эндогенным колебаниям настроения (у Блюхера депрессивные психозы), а Лютер также и пикнический habitus; но, кроме того, у них выступают и сильные шизотимические конституциональные налеты. Блюхер отличался атипическим строением тела, у него был душевнобольной сын, вероятно шизофреник. У Лютера наводят на мысль о шизотимических чертах портреты и характерология его родителей и его изображения в дни молодости (склонность к угловому профилю). Эти гетерогенные налеты обусловливают, вероятно, у обоих стойкость воли и намеки на фанатизм.

В их типе отсутствует дух примиренности одной и организаторский талант другой из названных групп. Их величие заключается в пылающем огне, который -- типично для гипоманьяка, особенно при первом порыве, -- воспламеняет, увлекает за собой все окружающее, предоставляя другим заниматься отделкой. Бессистемная политика Лютера, зависящая от его настроения (крестьянская война), и пикническая тучность немецких князей налагают на первый период немецкой Реформации циклотимический отпечаток. Блюхер и Лютер были людьми беспримерной популярности. Народу нравится героическое и детское в них, гнев и смелость обоих, яркий и грубый язык, прямодушие и природный ум.

Совершенно иного склада герои шизотимических темпераментов. Их успехи обусловлены главным образом следующими чертами шизотимической характерологии: настойчивостью и систематической последовательностью, непритязательностью, спартанской строгостью, стоической выносливостью, холодностью в отношении к судьбам отдельных личностей, с одной стороны, и утонченным этическим чувством и неподкупной справедливостью -- с другой, а особенно тонким чутьем к стонам слабых и раненых, гиперэстетическим состраданием, отвращением и пафосом по отношению к народным страданиям, дурному обращению с угнетенными классами и склонностью к идеализму вообще. Обратная сторона этих преимуществ -- известная склонность к доктринерству, односторонне узкому и фанатичному, недостаток доброжелательности, приятного, естественного человеколюбия, понимания конкретной ситуации и особенностей отдельных личностей.

Их можно подразделить на следующие группы:

1. Чистые идеалисты и моралисты.

2. Деспоты и фанатики.

3. Люди холодного расчета.

Прежде всего несколько слов о последней группе как менее важной. Такие черты можно видеть в дипломатических способностях князя Меттерниха, человека с резко выраженными шизотимическими формами лица. В шиллеровском описании полководца Валленштейна ясно выступает эта осторожность, скрупулезная холодность, расчетливость в умении властвовать над людьми и ситуациями, в парадоксальном, но биологически-естественном сочетании с мистически-метафизическими наклонностями шизотимика. Более пассивный вариант этой примирительной холодно-дипломатической, бездушной тактики -- Эразм периода Реформации. Здесь следует сравнить портрет Эразма, писанный Гольбейном, который может заменить любую характеристику, -- настолько хорошо в нем передано как анатомическое строение тела и лица, так и выражение Эразма. Вольтер -- худой, хитрый, саркастический человечек. «Будьте добродетельны», -- пишет он своим друзьям («Mentez, mentez! II faut mentir comme un diable, non pas timidement, non pas pour un temps, mais hardiment et toujours»).

Подобно тому как шизотимический круг, полный антитезами, всегда заключает в себе крайности и лишен средних положений, так и этому холодному, гибкому и отчасти аморальному типу противостоят патетическая страстность и строгая последовательность чистых моралистов и идеалистов. Именами Канта, Шиллера и Руссо можно характеризовать данную группу.

Особенность перечисленных натур заключается в том, что они, не принимая участия в практической жизни -- за исключением Шиллера -- и неспособные к этому, все-таки благодаря простому высказыванию своих мыслей творили великие дела, которые по своей силе и длительности значительно превосходят исторические деяния упомянутых практических людей расчета. Непостоянный, робкий гиперэстетик Руссо, нелюдимый отшельник с сензитивным бредом преследования во внутреннем «я», из своего убежища взволновал душу французского народа и дал непосредственные стимулы для Великой Революции: «Природа», «Право человека», «Государственный договор». Он создал такие девизы, исполнения которых только и ждала жаждущая деятельности современность. Железный, «категорический императив» Канта, идеализм Канта и Шиллера вообще стоят в близкой, хотя и не прямой, связи с великими освободительными войнами и даже налагают отпечаток на известный период истории Пруссии.

Действие этих и многих других незначительных шизотимиков на современников обусловливается резкой альтернативностью их чувств и логических формулировок. Это не люди, которые всюду видят большую или меньшую степень хорошего или плохого, всюду находят реальные возможности и выходы. Они видят не возможность, а только грубую невозможность. Они видят не пути, а только один путь. Либо одно, либо другое. Здесь -- в рай, там -- в ад. Горячая ненависть смешивается с трогательной благожелательностью. Яркие карикатуры шиллеровских юношеских драм, утопический идеализм Руссо, категорический императив. «Ты можешь, так как ты должен» -- так вырисовывается у них одна линия, которая кажется прямой и простой, так отчеканивают они горячие и холодные крылатые слова, сильные лозунги, которые до мозга костей пронизывают полусгнившую, трусливую современность. Они герои великих переворотов, которым не нужно реалистов, когда невозможное делается единственной возможностью.

Аутистическое мышление не становится здесь реальностью, поскольку это невозможно, но делается сильно действующим ферментом при превращении одной исторической реальности в другую. При известных исторически заостренных ситуациях эти ферментные действия аутистических лозунгов, даже у фанатиков и утопистов среднего типа, влияют сильнее, чем реально-политические эксперименты и соображения. Ферментное действие аутистической мысли, односторонней, резко заостренной антитетической идеи мы наблюдаем даже в этическом учении великого Канта, которое возникло в тиши кабинета без всякого пафоса и желания действовать на массы. Однако такой невинный девиз из тихого кабинета ученого часто встречал звучный резонанс в пафосе повседневных боев и даже воспламенял насыщенную атмосферу той или иной эпохи, что приводило в ужас самого мыслителя.

В этом заключается внутреннее родство между идеализмом и революционностью --то, что нас ведет к типу шизотимических фанатиков и деспотов. Все элементы высоконапряженного нравственного идеализма мы находим в фигурах Савонаролы, Кальвина, Робеспьера -- резко альтернативную этическую установку, аутистическую одержимость идеями современников, беспощадную ненависть к реальному миру, к прекрасному, к удовольствиям, ко всему тому, что улыбается, цветет и бьет ключом. Ничего не остается, кроме чистой, голой этической религиозной схемы. Человечество, сделавшееся добродетельным, благодаря страху окружено кругом решеткой и колючей проволокой. Если возникает некто, нарушающий категорический императив: касается или игнорирует его, -- то он лишается головы. И над всем этим Робеспьер. Кровопийца? Нет, ученик Руссо и сын нежной матери, робкий, мягкий мечтатель, бледная добродетельная фигура, выдающийся учитель жизни не понимает ужасов. Он углублен в чтение Du Contrat social, своей любимой книги, идеи которой он претворяет в действительность с педантичной тщательностью. Он не осознает, что творит, и продолжает посылать на гильотину с неподкупной справедливостью. Он ничего не чувствует, кроме добродетели и идеала. Он не ощущает, что это причиняет страдание. При этом он пишет стихи, как Гёрдерлин, и проливает слезы умиления, когда говорит. Простой, приличный, скромный, мягкий, нежный семьянин, который больше всего боится оваций и дам.

В истории имеется мало примеров, которые представляют собой такую классическую чистую культуру шизотимических качеств в их странных контрастах, как Робеспьер: резкая эмоциональная холодность наряду с эксцентричностью, героическим пафосом, фанатической настойчивостью и внезапным отказом от решений, скрытая замкнутость при верности своим принципам. Что-то угрюмое, недоверчивое, напыщенное, педантичное, робкое. Добродетельный убийца, варвар из гуманности, «фанатик холодной, но безумной рефлексии».

Странный идеалист Мирабо, его циклотимический антипод, говорит о нем, покачивая головой: «Этот человек верит во все,. что он говорит».

Ту же шизотимическую триаду: идеализм, фанатизм, деспотизм мы находим у более крупной и глубокой личности Кальвина. Робеспьер действует как его карикатурный двойник в другом столетии. Идеалистически-теократическое революционное владычество Савонаролы во Флоренции, Кальвина в Женеве и Робеспьера в Париже имеет много любопытных исторических аналогий.

Из-под рясы Савонаролы выглядывает угрожающий угловой профиль. Шизотимическое творчество незначительных людей быстро преходяще, между тем религиозное учение Кальвина, как каменный монумент великого шизотимического разума, лишь постепенно проникло в умы людей и держалось столетия: со строгой организацией в построении, холодное, систематическое, полное нравоучений и фанатичной силы убеждения, нетерпимое -- чистая мысль и чистое слово -- без образа, смеха, души, юмора, примирения. Заклятый враг всех диатетических аффектов.

Менее известно то, что Кальвин из теологических мотивов в течение четырех лет казнил 50 человек и еще более сослал. Циклотимик Лютер думает по этому поводу, что «палачи не являются лучшими докторами».

Рис. 32. Кальвин. Позднейшая гравюра. (Из монографии проф. D. Benrath «Calvin und das Genfer Reformationswerk». В «Werkshagen des Protestantismus». Там же еще многочисленные другие портреты Кальвина для сравнения.)

Наконец в хладнокровной героической стойкости Фридриха Великого шизотимическая сила характера празднует свой величайший триумф. Просвещенный абсолютизм его государства, во всех мелочах отражающего личность Фридриха, который был удивительным, машинообразным, шизотимическим произведением из абстрактного, категорического чувства долга, спартанской простоты и суровости, внушенного автоматизма, монументальной педантичности, точной логической систематики, руководимый самим королем в смысле философски-абстрактно окрашенного, разумного и добродетельного идеализма, причем строгая схема справедливости перекрещивается иногда с прихотью деспота и едким сарказмом. Этот схематический, шизотимический основной фундамент государственной мысли Фридриха Великого смягчается значительными реалистически-юмористическими компонентами его характера, которые широко практически используются. Только это циклотимическое конституциональное сочетание довершает у него прилагательное «Великий».

«Неукротимый характер», «Гранит», --говорит Каролина о Шеллинге.

Благородство, широкий размах мысли, стойкость при неприятных ситуациях, твердость, чистота и цельность личности, героизм -- вот жизненная форма великих шизотимиков. Таковым был Шиллер. Все половинчатое и надломленное он отбрасывает от себя беспощадно. Пусть гибнут граждане, пусть гибнет Шлегель, пусть гибнет все, что не живет и не может умереть. Остаются только -- идеал и воля. «Как скала, -- говорит несколько охлажденный его посещением Жан Поль, -- тверд, как скала, полон драгоценных камней, полон сил -- но без любви». Гёте даже в старости, когда думает о своем друге, говорит с торжественным подчеркиванием: «Он был как Христос, и таким нужно быть».

Глава 14. Теория темпераментов

Три понятия конституция, характер и темперамент получили в течение нашего исследования следующий смысл. Под конституцией мы понимаем сумму всех индивидуальных свойств, которые покоятся на наследственности, т. е. заложены генотипически. Только часть конституциональных факторов мы положили в основу наших исследований: взаимоотношение между строением тела, предрасположением личности, а также психической и соматической заболеваемостью. Понятие о конституции является психофизическим, общебиологическим и относится как к телесному, так и к психическому. Понятие «характер», напротив, --чисто психологическое.

Под характером мы понимаем сумму всех возможных реакций человека в смысле проявления воли и аффекта, которые образовались в течение его жизни из наследственного предрасположения и всех экзогенных факторов: соматических влияний, психического воспитания, среды и переживаний.

Понятие «характер» выделяет из аффективной сферы целостную психическую личность, включая, разумеется, интеллект. Он имеет много общего с понятием «конституция»: унаследованную часть психических качеств оно абстрагирует от телесных коррелятов, которые заключаются в понятии конституции, но одновременно в него как составная часть входят экзогенные факторы, особенно результаты воспитания и среды, чуждые понятию конституции. Тяжелые болезненные душевные состояния не относятся к характеру.

Кроме этого точно отграниченного значения можно пользоваться выражением «характер» для построения личности, не придавая существенного значения различию между конституциональными и экзогенно развивающимися факторами.

Понятие «темперамент» является для нас не строго установленным, а лишь эвристическим термином, который должен стать отправным пунктом для главной дифференцировки биологической психологии.

Мы представляем себе пока два основных, переплетающихся между собой круга действий.

1. Психические аппараты, которые называют также психической рефлекторной дугой, следовательно, факторы, которые, вероятно по филогенетически наслоенному пути, способствуют переработке в смысле образов и представлений психических раздражений от чувственного раздражения до моторного импульса. Их телесный коррелят -- мозговые центры и пути -- находится в неразрывной связи с органами чувств и двигательными инстанциями, -- словом, аппарат чувств, мозга и движений.

2. Темпераменты. Они, как мы это твердо эмпирически знаем, обусловлены гуморально химизмом крови. Их телесный представитель -- аппарат мозга и желез. Темпераменты составляют ту часть психического, которая, вероятно по гуморальному пути, стоит в корреляции со строением тела. Темпераменты, давая чувственные тона, задерживая и стимулируя, проникают в механизм «психических аппаратов». Темпераменты, насколько возможно эмпирически установить, очевидно, имеют влияние на следующие психические качества: 1) психэстезию -- чрезмерную чувствительность или нечувствительность к психическим раздражениям; 2) окраску настроения -- оттенок удовольствия и неудовольствия в психических содержаниях, прежде всего на шкалу веселого или печального; 3) психический темп -- ускорение или задержка психических процессов вообще и их специального ритма (цепко держащийся, неожиданно соскакивающий, задержка, образование комплексов); 4) психомоторную сферу -- общий двигательный темп (подвижный или флегматичный), а также на специальный характер движений (параличный, быстрый, стройный, мягкий, закругленный).

Следует эмпирически установить, что силы, которые влияют на все эти факторы, очевидно, имеют значение для образования типов представления, для того, что мы называем интеллектом и психическим предрасположением. Мы уже обращали внимание на это в отдельных главах, особенно по поводу ученых и художников. Мы еще не в состоянии установить, в какой степени действуют при абстрактном и наглядном мышлении, оптических и акустических представлениях влияние темперамента и структурные особенности специальных мозговых аппаратов. Тем более при наличии возможности, что гуморальные действия гормонов оказывают влияния на атомическое строение мозга и на строение тела вообще, вследствие чего весь вопрос приобретает необычайную сложность. Поэтому будет правильно группировать понятие темперамента вокруг психических инстанций, которые легко реагируют на острые химические действия как экзогенного (алкоголь и морфий), так и эндогенного характера, следовательно, вокруг эффективности и общего психического темпа.

В частности, по поводу биологической основы наших представлений о темпераментах надо сказать следующее: мозг остается заключительным органом для всех действий, относящихся к темпераменту, даже тех, которые исходят от химизма крови. Экспериментальные наблюдения над травмами мозга показывают, что непосредственные воздействия на мозг могут вызвать резкие изменения темперамента. Этот очевидный факт следует особенно подчеркнуть, чтобы не впасть вновь из анатомической односторонности в гуморальную, тем более что при современных течениях таковая опасность существует. В настоящее время мы не можем решить вопрос, насколько мозг наряду со свойствами заключительного органа обладает еще первичными, активными функциями при возникновении таких психических качеств, как окраска настроения и общий психический темп. В отношении различных сенсорных и психомоторных типов функций, типов образования представлений и воззрений мы пока не сможем дать ответа на вопрос: что из этих различных психических функций репрезентируется в отдельных анатомических мозговых аппаратах, а что обусловливается лишь переключениями того же аппарата вследствие различных химически-гуморальных влияний? Но мы будем считать достижением, если эти вопросы будут поставлены и сформулированы. Этим существенно модифицируется одностороннее направление мышления, которое имеет тенденцию локализовать все психическое в мозговых центрах. Во всяком случае эта постановка вопроса не выдумана нами, а навязывается ходом наших эмпирических исследований во всей этой книге.

Коснемся теперь желез внутренней секреции. Что эндокринная система имеет существенное влияние на психику, особенно на качество темперамента, является эмпирическим фактом, установленным в отношении щитовидной железы врачебными наблюдениями при кретинизме, микседеме, cachexia strumipriva и базедовой болезни, а в отношении половой железы -- экспериментами с кастрацией.

Мы вновь видим у больших шизотимических и циклотимических групп корреляцию между строением тела и темпераментом, то есть биологическое взаимоотношение, которое бросается в глаза, если рассматривать параллелизм между психическим уродством и гипопластическим строением тела у кретинов или между ростом в длину костей конечностей и сдвигом в темпераменте у молодых кастратов и евнухоидов, то есть вещи, которые можно закономерно биологически проследить вплоть до высших животных. Что касается гипофиза, то влияние его на рост тела особенно ясно выступает в заболевании акромегалией; параллельное влияние на темпераменты можно установить при некоторых акромегалиях, но вопрос этот клинически еще недостаточно разработан. Уже совсем ясно можно видеть при полигландулярных симптомах, как грубые нарушения функций желез действуют на строение тела, на трофику тканей, на психические функции.

Напрашивается мысль, что нормальные типы темпераментов циклотимиков и шизотимиков в эмпирической корреляции со строением тела могут возникать аналогичным, параллельным гуморальным действием; при этом мы должны не односторонне думать о кровяных железах в узком смысле, а обо всем химизме крови, который вообще обусловливается большими внутренними железами и в конце концов каждой тканью тела. Мы вместо одностороннего параллелизма -- мозг и душа -- выставим сознательно и уже окончательно другой -- тело и душа, метод мышления, который все больше и больше укореняется в клинике.

Для подкрепления гуморального способа рассмотрения темпераментов служит следующий эмпирический материал со стороны эндогенных психозов как крайних заострений нормальных темпераментов. Во-первых, тот факт, что как при маниакально-депрессивном психозе, так и при шизофрении анатомические находки, несмотря на тщательные исследования, не дали значительных результатов, а у циркулярных они даже оказались отрицательными; если и существуют иногда изменения в мозге, то они могут быть обусловлены вторично гуморальным действием ядов. Поэтому и клиническое понимание этих психозов все больше и больше склоняется к гуморальному.

Затем при шизофрении мы установили ряд специальных факторов в строении тела, сексуальном инстинкте и клиническом течении (см. главу 6), которые, взятые вместе, действуют весьма отягощающим образом на половую железу. Нам здесь приходится не думать о грубых моносимптоматических расстройствах половой железы, которые, как известно, не вызывают шизофрении, а в корреляции со всем эндокринным аппаратом и мозгом о сложных дисфункциях половой железы. Пока необходимо соблюдать крайнюю осторожность, так как вообще невозможно делать определенные заключения на основании эмпирического материала, в особенности в том направлении, что половая железа должна принимать участие во всех случаях; ведь вполне возможно, что различные эндокринно-химические комбинации могут оказывать те же психотические действия. Кроме этих частых фактов, подозрительных в смысле зародышевой железы, нам в отдельных случаях попадались соматические находки, которые указывают на грубые полигландулярные расстройства (см. главу 5). Эти грубые находки составляют лишь незначительную часть и, помимо того, в психиатрическом отношении стоят на границе, где более тонкая шизофреническая симптоматология переходит в простые дисгландулярные формы слабоумия и состояние грубого отупения. Напротив, нам до сих пор не удалось у циркулярных установить такие соматические факты, которые можно поставить в аналогию с действиями кровяных желез. Мы могли лишь констатировать ясные взаимоотношения с общей экономией организма, прежде всего с весом тела и жировым обменом веществ. Здесь, следовательно, предпосылая гуморальную этиологию вообще, придется думать скорее о других факторах химизма крови, как, например, о больших железах внутренностей, а не о собственно кровяных железах.

В этом отношении любопытно также, что известные до сих пор психические влияния отдельных кровяных желез вращаются преимущественно в психэстетической шкале, между тем в диатетическом отношении они менее очевидны. Кастрация, например, уже при массовом эксперименте над домашними животными не столько влияет на эйфорию, сколько на психэстетическое состояние, в смысле известного флегматического притупления темперамента. Душевная жизнь евнухоидов находится в тесной аналогии с известными шизоидными группами. В равной степени грубые выпадения функции щитовидной железы у человека при кретинизме и микседеме влекут за собой психэстетические притупления. Напротив, чрезмерная продукция щитовидной железы при базедовой болезни создает эксквизитно-гиперэстетическую нервозность; и настроения при половом созревании, которые сопровождаются усиленным функционированием половой железы, выражаются в типичных аффектах: пафос, сентиментальность с их альтернативным и эксцентрическим характером качественно соответствуют известным пропорциям шизотимиков.

Хотя и существуют взаимоотношения между более узкой эндокринной системой и диатетическими аффектами (инволюционная меланхолия, психозы при базедовой болезни), но они менее обычны, и установить эту непосредственную связь труднее, потому что более острые психэстетические перемещения вторично сопровождаются интенсивными ощущениями удовольствия и неудовольствия.

Во всяком случае мы легко можем себе представить, что темперамент человека, безотносительно к состоянию его мозга, зависит от двух химических гормонных групп, из которых одна связана с диатетической, другая -- с психэстетической шкалой аффектов, или, лучше сказать, одна сочетается с циклотимическим типом, другая -- с шизотимическим. У среднего человека, можно полагать, обе гормонные группы смешаны и соотношения между ними изменчивы, в то время как типичные циклотимики и шизотимики с односторонним усилением одной гормонной группы могут возникать благодаря или отдельным наследственным вариантам, или последовательному культивированию их среди определенных семей.

Не следует при современном положении наших знаний придавать большее значение всем этим теоретическим соображениям. Необходимо и полезно только точно продумать все сложные точки зрения и возникающие при этом мысли применить предварительно на практике, считаясь с возможностью отказаться от них в каждый данный момент. Ведь у любого исследователя создается в конце концов какое-нибудь смелое представление о связи вещей, и тот, кто как чистый эмпирик хочет избежать глубоких размышлений, впадает в самую мрачную мифологию мозга, что, к сожалению, случалось в прошлые десятилетия. Поэтому мы должны тщательно себя предохранять от всяких односторонности и догматов, и в нашем мышлении мы оставим место для церебральных каузальных моментов в отношении темпераментов и строения тела, хотя гуморальная точка зрения при современном состоянии знаний больше всего приемлема.

Большее значение, чем теория, имеет установление непосредственных эмпирических результатов наших исследований, из которых наиболее важные мы еще раз объединим в следующей таблице:

Таблица 15. Темпераменты

Темпераменты, таким образом, разделяются на две большие конституциональные группы -- шизотимиков и циклотимиков. Внутри обеих главных групп происходит дальнейшее разделение в зависимости от того, направлен ли циклотимический темперамент больше к полюсу веселого или печального, а шизотимический -- к полюсу раздражительного или холодного. Множество индивидуальных оттенков темперамента объясняется уже диатетической и психэстетической пропорцией, т. е. тем отношением, при котором, в пределах того же типа темперамента, полярные противоположности перемещаются, наслаиваются друг на друга и сменяют друг друга. Кроме пропорций индивидуального темперамента нас интересуют его конституциональные сочетания, т. е. те оттенки, которые приобретает господствующий тип темперамента в ходе наследственности благодаря элементам другого рода.

Это богатство оттенков еще увеличивается различиями психического темпа. Здесь перед нами эмпирический факт: веселые циклотимики в то же время и подвижны, а представителей темперамента с депрессивной окраской отличает спокойная медлительность. Нам уже давно из клинического опыта известна тесная зависимость между веселым возбуждением, вихрем идей и психомоторной легкостью в маниакальной картине и депрессией, задержкой мышления и воли в меланхолическом симптомокомплексе. У здоровых циклотимических темпераментов известное настроение связано с определенным психическим темпом, причем веселость и подвижность сочетаются с гипоманиакальным типом темперамента, тенденция к депрессиям и медлительность -- с мрачным типом темперамента.