Если для создания социализма, обосновывает бланкистский тезис Ленин, требуется определенный уровень культуры, то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы" (86, т. 45, 381). "Сначала" получилось, а с "потом" вышла неудача. Вспомним, что предшествовало буржуазной политической революции.

Ни о каком политическом завоевании со стороны третьего класса не было и речи, пока не совершился переход от простой кооперации и мануфактуры к крупному машинному производству. Зарождение и развитие крупного машинного производства, капиталистической фабрики привели к утверждению капиталистических производственных отношений как по форме, так и по содержанию.

Это была качественно новая ступень развития производительных сил, самого процесса производства. Частная собственность приобрела капиталистический характер по источникам и способам образования, стала основываться на присвоении прибавочной стоимости. Это была подлинная, действительная экономическая революция, если под экономической революцией понимать глубокие качественные изменения в процессе общественного воспроизводства, затрагивающие формы капитала, собственности и управления.

В России только складывались предпосылки осуществления экономической революции, а потому под политическую революцию большевиков закладывалась мина замедленного действия. "Социальные факторы власти", если использовать термин, введенный австромарксистом О.Бауером, еще не стали серьезной силой, двигателем революции. К "социальным фактором власти" Бауэр от-носил численность класса, активность его организаций, его место в процессе производства и распределения, высокий уровень политической активности, духовное воздействие на массы. Если эти факторы налицо, нет необходимости прибегать к "материальным факторам власти", т.е. к средствам насилия, как это делали большевики.

К числу социальных факторов можно отнести ассоциированную собственность и государственную собственность. Об ассоциированной форме собственности свидетельствует возникновение акционерных обществ (как групповых форм собственности). Здесь собственность непосредственно распространяется лишь на акции, которые находятся в руках владельца, т.е. фиктивный капитал, и владелец уже не может распоряжаться действительным капиталом. Происходит отделение капитала-собственности от капитала-функции.

С развитием государственной формы собственности связь капитала с процессом воспроизводства принимает еще более сложный характер, собственники еще более удаляются от воспроизводства в ее рамках (государственной собственности). "Если раньше, - замечает Энгельс, - капиталистический способ производства вытеснял рабочих, то теперь он вытесняет и капиталистов, правда, пока еще не в промышленную резервную армию, а только в разряд излишнего населения" (104, т. 2, 289).

Производственные отношения в своей содержательной основе начинают претерпевать определенные изменения, которые выражаются в появлении нового субъекта, носителя таких отношений.

Логику становления нового субъекта производственных отношений, субъекта экономической революции раскрыл тот же Маркс в главе 27 отдела пятого книги третей "Капитала": "... Кооперативные фабрики самих рабочих являются, в пределах старой формы, первой брешью в этой форме. Но в пределах этих фабрик уничтожается противоположность между капиталом и трудом, хотя вначале только в такой форме, что рабочие как ассоциация являются капиталистами по отношению к самим себе, т.е. применяют средства производства для эксплуатации своего собственного труда. Они показывают, как на известной ступени развития материальных производительных сил и соответствующих им общественных форм производства с естественной необходимостью из одного способа производства возникает и развивается новый способ производства" (104, т. 25, ч. 1, 483-484).

Отметим лишь кратко, не забегая вперед, главным субъектом новых производственных отношений является тот, кто совмещает в одном лице работника и хозяина, кто является капиталистом по отношению к самому себе.

В индустриально развитых странах активно продолжается процесс становления такого работника-владельца.

Факторы, на которые ссылаются современные марксистские теоретики,, такие, например, как: 1) концентрация и централизация средства производства, допускающие регулируемый процесс труда; 2) развитие армии труда с усиливающимся общественным характером труда; 3) организационно-управленческая структура производства, направляющая и контролирующая производственный процесс, - еще не составляют необходимую совокупность для экономической революции, не говоря уже о социалистической революции. В противном случае Запад давно бы сотрясали революционные бури и политические катаклизмы. Если эти условия не обеспечивают победу рабочему классу в последней четверти XX столетия, то о полнокровной реализации поставленной революционерами в 1917 г. цели говорить будет затруднительно.

Таким образом, речь должна идти не о количественной стороне материально-организационных предпосылок социалистических производственных отношений, а о качественном изменении социально-экономической среды и носителей новых отношений.

На теоретическом уровне (если взять политический аспект) распространенным было утверждении о тождественности отношений собственности и производственных отношений. Преобразования собственности воспринимались как переворот в сфере производственных отношений. Отношения собственности, имеющие юридический характер, были имплантированы в систему производственных отношений, которые представляют форму объективно необходимого развития материальных производительных сил.

С самого начала социалистической практики наблюдалось смешения понятия собственности в качестве экономического явления и права собственности как юридического феномена. Экспроприация капиталистической собственности, конфискация и национализация воспринимались как начало развития социализма, тем самым юридическую сферу желали сделать экономической реальностью.

Любой способ производства заключает в себе совокупность таких элементов, которые составляют необходимое условие воспроизводства самого себя. Экспроприация всех видов собственности, произведенная государством диктатуры пролетариат, хотя и являлась, по мнению ее руководителей, таким необходимым условием, тем не менее не могла и не может обеспечить на постоянной основе процесс воспроизводства. Другими словами, последний для своего развития каждый раз нуждается в импульсе извне.

Для того, чтобы процесс воспроизводства мог осуществляться, требовалось усиление организационного начала в лице государственных органов. Отсюда трактовка государства как составной части системы производственных отношений, экономического базиса, расцвет концепции "государства - базиса", анализ которой будет сделан позже.

Подобные оценки вытекали и из идеи соответствия производственных отношений производительным силам, которое достигается в ходе социалистической революции. Если в основе производственных отношений видеть отношения собственности и считать, что смена субъектов собственности способна радикально изменить отношения производства и обмена и привести их к созданию новых, то тогда теория соответствия будет верной.

Так, Ленин уверенно отмечал, что "труд объединен в России коммунистически постольку, поскольку... отменена частная собственность на средства производства" (86, т. 39, 273). Тем самым производственные отношения становились подвластными власть имущим. Но такая "имплантация", не зависящая от состояния производительных сил, просчитываемых последствий и т.д., была противоестественным, достаточно искусственным мероприятием. Происходило постоянное отторжение политики от экономики. Вплоть до конца 20-х - начала 30-х гг. в экономике, процессе производства действовал капитал - чуждая новым социалистическим формам собственности сила. Не случайно Ленин в 1919 г. говорил об экономике, как о главном внутреннем враге

совершившейся революции (86, т. 39, 461). Такого врага можно обратить в союзника лишь в условиях тотального огосударствления всех секторов экономической жизни, когда государственная форма общественной собственности становится безраздельно господствующей. Поэтому отрыв "экономики" от "политики" рассматривался, как серьезное отступление от партийной линии в послереволюционное время. Для партийных руководителей это означало непонимание проблемы "в ее целом", значило упускать "основное, от чего нельзя скрыться, улизнуть, спрятаться" (26, 111).

В свете исторического опыта весьма реалистическими оказались предостережения Бернштейна, идущие вразрез с господствующими тогда в немецкой и международной социал-демократии представлениями о якобинско-бланкистских попытках решения хозяйственных проблем путем политического вмешательства в недозревшую для социализма экономику.

Формально обобществленные все наличные производительные силы требовали для своего функционирования непрекращающегося применения административных, принудительных, не экономических мер. Процессы общественного воспроизводства стали протекать исключительно под воздействием чрезвычайных насильственных мер, т.е. политического фактора, что не могло не вести к гипертрофированной роли государственных, политических институтов власти. Вспомним о "деспотическом вмешательстве" в право собственности и в "буржуазные производственные отношения" из "Манифеста...".

Однако практика все-таки свидетельствует, что в конечном счете экономика развивается по своим собственным объективных законам производства и воспроизводства, а последние достаточно автономны и впрямую не зависят от государственных и политических институтов.

Публичная власть, как оказалось, не желает терять свой политический характер вопреки, предсказаниям классиков марксизма. В "Анти-Дюринге" Энгельс следующим образом описывает условия отмирания государства: "Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества, - взятие во владение средств производства от имени общества, - является в то же время последним самостоятельным актом его как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда во всех областях излишним и само собой засыпает. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство не отменяется, оно отмирает"(104,т.20,292)

Первым условием "отмирания" государства считается захват пролетариатом государственной власти и превращение средств производства в общественную собственность. Весь государственный механизм за ненадобностью переводится в "музей древностей" и располагается "рядом с прялкой и бронзовым топором".

Такие видные отечественные представители науки о государственном праве, как Ф.Ф. Кокошкин, Б.А. Кистяковский, П.И. Новгородцев, считали, что здесь обнаруживался очевидный теоретический пробел, что революционная теоретическая мысль не имела ясных, четких представлений о природе и значении юридических и политических форм. "Политическая власть, - пишет Новгородцев, - не есть какой-то волшебный жезл, который можно вырвать из рук злодея, чтобы употребить его для своих благих целей и затем спрятать в потайной ларец или, употребляя собственное выражение Энгельса, - в "музей древностей". Политическая власть, - продолжает ученый, - это сложная система юридических отношений и психических воздействий, которая при помощи своих разветвлений, путем самых разнообразных правил, постановлений и мер регулирует и направляет общественную жизнь" (115,306).

Почему идея безгосударственного состояния прочно вошла в марксистский теоретический арсенал? Истоки этой идеи опять же лежат в ранних работах Маркса.

Политическое государство, которое можно назвать правовым, допустило расцвет эгоистических интересов человека, смирилось с существованием и развитием частного человека с его личными потребностями и интересами, т.е. буржуа. Остановить безудержное движение эгоизма можно лишь на уровне новых взаимоотношений между людьми, на связи людей, пронизанных родовым всеобщим

сознанием. Индивидуальная жизнь человека, его личностные устремления перекрываются общественной сущностью. Общественная норма и порядок становятся внутренним законом индивидуумов. В этих условиях отпадает необходимость в упорядочение и надзоре со стороны права и государства. Политика становится излишним занятием. В этом случае государство поглощается обществом, наступает его безгосударственное существование. В пункте о судьбе отдельного конкретного человека марксизм принципиально отличается от анархизма.

Анархисты отрицают политику и государство, власть и принуждение во имя свободы отдельной личности, отвержения насилия над естественным проявлением человеческого духа, его индивидуальных притязаний.

Классики марксизма исходят из противоположного основания. Необходимость отсечь экономическое начало во имя безусловных и всеобщих положений, осуществления идеального порядка, представляющего собой по существу безличный автоматический процесс, рационалистический строй. Поэтому, как справедливо считали российские правоведы, идеал коммунистов строился не только за пределами правового государства (в смысле государства и права), но и за пределами свободы.

Подобные идеи, столкнувшись с реальной действительностью, показали свою утопичность. Для искоренения эгоизма индивидов была брошена сила эгоизма классового. Последний вызвал напряжение всех сил властного руководства, всю энергию государственного принуждения. Общество вступило в состояние перманентной борьбы за "высшее торжество социализма", которое также перманентно отодвигалось все дальше и дальше.

Вместе с Новгородцевым поставим риторические вопросы:

"Средство и путь не окажутся ли на необозримо долгое время целью и пределом, единственно доступными и достижимыми? Стремясь к состоянию безгосударственному, не случится ли надолго задержаться в состоянии сугубой и нарочитой государственности, в состоянии величайшего противоречия между бесконечной заманчивостью заданий и гнетущей недостаточностью достижения?" (115, 320).

На второй день после революции, т.е. с переходом власти в руки пролетариата политические задачи не стали занимать подчиненное место по отношению к задачам экономическим, как об этом заявлял Ленин. Произошла очередная инверсия, переворачивание средств и цели, политического и экономического. Государство и политика как средство и временная мера, как виделось революционерам, стали их целью и пределом возможного и допустимого. Поэтому, столкнувшись с наличной действительностью, программные установки левого крыла рабочего движения стали показывать свою несостоятельность, искусственную заданность. Революционные руководитель были в затруднительном положении относительно своих действий "на другой день революции".

Совсем по-другому сегодня воспринимается оценка меньшевика Н.И. Суханова о программе социалистических преобразований большевистской партии, ее утопичности, объективных предпосылках для социализма в России. Суханов утверждал, что большевики не имели ясных представлений, точных предположений и планов о том, что они будут делать с завоеванным государством, как будут им управлять, какие будут задачи нового пролетарского государства, каковы способы удовлетворения насущных интересов трудового народа. Суханов считал, что у большевиков "ничего не было за душой, кроме немедленного предоставления земли для захвата крестьянам, кроме готовности немедленно предпочесть мир, кроме самых путаных представлений о "рабочем контроле" и самых фантастических мыслей о способе выпекать хлеб при помощи "матроса" или "работницы" (159, т. 3,279).

Большевики тем не менее самым решительным образом взялись за преобразования в отношениях собственности на средства производства в основных отраслях промышленности, за уничтожение собственности на землю, за овладение экономическими "командными" высотами и т.д., пытаясь в максимально короткие сроки решить свою стратегическую задачу *.(* Любопытный эпизод имеется в стенографическом отчете так называемой "Овермановской комиссии", своеобразного "суда" над Октябрьской революцией, устроенного американскими сенаторами в 1919 г. На вопрос председательствующего: "Каково точное значение слова "большевик"? - Вильямс, известный публицист, ответил так: "Я спросил у одного русского, как он понимает слово "большевизм", и он ответил: "Это кратчайший путь к социализму". Очень точная характеристика"(121,122).

Но насильственное подтягивание наличной реальности к априорно провозглашенной цели не могло привести к какому-либо положительному результату. Стремление достичь конечной цели с помощью насилия обернулось потерей привлекательности коммунистического идеала, омертвением источника движущих сил в общественном развитии социализма, падением авторитета компартий в движении левых сил.

Перенос большевистского опыта в пункте полной замены частной собственности на средства производства и рыночного регулирования на почву высокоорганизованного индустриального общества не могло бы не поставить под угрозу основополагающие результаты воспроизводства. Поэтому западные коммунисты приходят к пониманию, что в силу структуры социума возможна только постепенная трансформация социально-экономических и политических отношений. Идея поэтапного переустройства общества, как известно, свойственна реформистским кругам, но она проникает и в коммунистические ряды.

Один из социал-демократических лидеров Запада О. Лафонтен пустил по миру сентенцию: "Призрак бродит по Восточной Европе - призрак социал-демократии". "Социал-демократизация" коммунистических партий, о которой давно мечтали деятели, далекие от коммунизма, становится реальностью сегодняшнего дня. Об этом свидетельствует и тот факт, что самая крупная коммунистическая партия в индустриально развитых странах - Итальянская компартия (как она тогда называлась) на XIX внеочередном съезде (март 1990 г.) заявила о намерении изменить свое название и вступить в Социалистический Интернационал. Даже в таких ортодоксальных партиях социалистического мира, как КПСС, принималось положение о том, что перестройка открывает возможность для преодоления исторического раскола социалистического движения, возрождение его как мирового на современном этапе. Коммунисты предприняли попытку взять на вооружение концепцию гуманного, демократического социализма, которая оставалась, продолжает оставаться теоретическим знаменем социал-демократии.

Кризисные явления поразили не только коммунистические партии, но и весь спектр левых сил, включая социал-демократическое движение. Эти трудности связаны с адаптацией в условиях структурных изменений в западном обществе, переходом на новую модель развития.

В контексте трудностей, имеющих место в коммунистическом секторе политической шкалы, можно выявить определенную закономерность, которая выражается в медленном угасании теоретической и практической значимости конечной цели как стратегической установки коммунистической партии. Конечная цель - экономическое освобождение рабочего класса - перемещается на позицию ближайшей цели, т.е., в аспекте нашего рассмотрения, начинает выступать в качестве средства, что адекватно соответствует реальным процессам, происходящим в индустриально развитом обществе.

Эволюция тактико-стратегических позиций компартий, смена теоретических парадигм имеют свою внутреннюю логику развития. К числу главных вопросов при определении стратегической перспективы и содержания партийных программ являются вопросы соотношения ближайших, промежуточных и конечных целей партии или движения. Такое соотношение в первую очередь рассматривалось через призму взаимосвязи различных этапов, переходных форм в классовой борьбе, реформы и революция.

Какие подходы в определении конечных, промежуточных и ближайших целей наблюдались в теоретической деятельности компартий? В этом смысле определенный интерес вызывают материалы дискуссии, развернувшейся в ходе обсуждения программных документов на IV конгрессе Коминтерна (ноябрь-декабрь 1922 г.).

Произошел спад революционной волны, замедлились темпы революционной борьбы. В первые годы после революции для коммунистов, в подавляющей своей части стоявших на левых и ультралевых позициях, и у которых была нацеленность только на социалистическую революцию и диктатуру пролетариата, возникли серьезные трудности с принятием тактики единого фронта. Перенесение центра тяжести на подготовительный этап переходных требований воспринималось как "трусость мысли" и "оппортунистические наклонности". С большим трудом пробивали дорогу переходные требования, такие как лозунг рабочего правительства, рабочий контроль над производством и др. Преобладала ориентация на конечную цель.

Борьба за конечную цель фокусировалась в указании В.И. Ленина: "Не упускай из вида главного (социалистической революции); ставь ее в первую голову, подчиняй ей, координируя, соподчиняя ей, ставь все демократические требования и памятуй, разгореться борьба за главное может, начавшись и с борьбы за частное" (86, т. 49, 347).

На рубеже 50-60-х гг. марксистская теоретическая мысль при разработке концепции антимонополистической демократии преимущественное внимание уделяла вопросам соотношения промежуточных целей, ступеней и конечных целей, ступеней и конечных целей борьбы рабочего класса. В большинстве программных документов коммунистических и рабочих партий развитых капиталистических стран этап антимонополистических реформ рассматривался как процесс перехода от капитализма к социализму. Повсеместно в марксистских кругах считалось, что рабочий класс в "новой исторической обстановке" может навязать буржуазии осуществление таких мер, которые, выходя за пределы обычных реформ, имеют жизненное значение в борьбе за победу революции, за социализм.

Эта парадигма просуществовала до середины 70-х гг., когда развитые капиталистические страны оказались втянутыми в экономический кризис с его социально-политическими издержками для трудящихся. Новая обстановка требовала новой стратегии: выдвижения конкретной программы решения насущных социально-экономических проблем, таких лозунгов, в которых нашло бы отражение органическое переплетение как ближайших, так и промежуточных целей.

В решениях Брюссельской конференции коммунистических и рабочих партий стран Западной Европы (1974 г.) в наиболее общей форме были выражены поиски ближайших интересов, целей.

В социально-экономической области это охрана и повышение жизненного уровня, борьба против инфляции, гарантия занятости, сокращение длительности рабочей недели, снижение пенсионного возраста, расширение социального обеспечения и социальных прав.

В политической области подчеркнута необходимость борьбы за защиту и расширение демократических свобод. Неизбежное в условиях углубления кризиса капитализма усиление авторитарных и реакционных тенденций политики крупного капитала может быть предотвращено путем борьбы за отмену репрессивных законов, направленных против рабочего и демократического движения, в том числе в профессиональном плане, путем обеспечения справедливого представительства трудящихся и их организаций в социально-экономических органах и институтах, расширения их прав на рабочих местах, демократизации всех отношений общественной жизни (21,149-158).

Разработка коммунистическими партиями проблем соотношения ближайших целей трудящихся и промежуточных целей исходя из специфических условий в той или иной стране, помогло бы найти то необходимое звено, которое является неотъемлемой частью тактико-стратегической системы в целом.

Исходные философские позиции при анализе закономерностей общественного развития должны требовать выявления диалектических связей, проявляющихся в этом развитии, через общее, особенное и единичное. Если бы стратегия и тактика компартий адекватно отражала реальные тенденции в общественной жизни, то в них соответствующим образом должны были быть взаимосвязаны элементы, части, установки, характеризующие через общее, особенное и единичное.

Общее - это конечная цель; в качестве особенного выступают промежуточные цели, а единичное - это конкретные, ближайшие цели, без борьбы за которые нельзя достичь промежуточных рубежей.

На всем пути к достижению конечной цели происходит вызревание и разрешение определенных противоречий. Общее существует и проявляется в особенном и через особенное. Отсюда вытекает и то, что достижение конечной цели (общее) будет осуществляться за счет процессов, совершающихся на промежуточных этапах, где ставятся и реализуются промежуточные цели (особенное). Точно так же разрешение противоречий на промежуточных этапах в конце концов достигается через разрешение частных противоречий, которые отражаются в ближайших целях (единичное).

Направлялись ли стратегические и тактические установки компартий на разрешение определенных противоречий на тех или иных этапах общественного развития?

Ближайшие цели должны были концентрироваться в наибольшей степени в тактических установках компартий, где формулируются те или иные ближайшие требования. Если эти ближайшие требования не нацеливались на решение противоречий на промежуточных этапах развития или недостаточно разрабатывались и продумывались, то такая тактика не могла рассчитывать на какой-либо значительный успех в целом и, как правило, его не имела в отличие от социал-демократических партий.

С включением ближайших, первичных требований в свои программы тактико-стратегическая система получила бы относительную завершенность, но представляется, во-первых, что это сделано было с большим опозданием, имеющим свои драматические последствия, и, во-вторых, наблюдалось элементарное недопонимание диалектики общего, особенного и единичного - связи, носящей всеохватывающий характер.

Не случайно поворот в сторону реформ, ориентация на первоочередные задачи, в которых концентрируются насущные интересы людей труда, поставили вопросы взаимоотношения коммунистов и социал-демократов в иную плоскость, а именно, к сближению подходов.

Программное обновление Социнтерна, новые подходы марксистов к диалектике соотношения эволюционных и революционных форм развития, а также к критериям социального прогресса по-новому ставят вопросы взаимоотношений в современном социалистическом движении.

2.3 Конечная цель и движение социал-демократии

Четкие формулировки тактико-стратегических целей рабочего движения в двух его вариантах дали видные представители немецкой социал-демократии - Э. Бернштейн и Р. Люксембург.

Бернштейн изрек известную формулу: "То, что считают конечной целью социализма, для меня ничто, движение - все" (14, 281).

Р. Люксембург ответствовала, что "именно эта конечная цель превращает все рабочее движение из бесплодного штопания, предпринимаемого для спасения капиталистического строя, в классовую борьбу против этого строя с целью его окончательного уничтожения" (95, 20).

Необходимость теоретического обоснования этих формулировок породило их различное толкование. Бернштейн считал, что социалистическое движение не зависит от теории. Она может дать объяснение движению, указать ему определенные пути, но социалистическое движение черпает свои силы и свои права из "фактических отношений и проистекающих из них потребностей и возможностей". Его оппоненты, прежде всего в лице Р. Люксембург, напротив, исходили из того, что в программе должны формулироваться не только конечный пункт исторического развития общества, но и все промежуточные фазы этого развития; указания о соответствующем поведении в целях приближения к социализму в каждый данный момент и т.п.

Реформистское крыло рабочего движения отказалось от единого унифицированного теоретического обоснования своих тактико-стратегических установок, поскольку теория находится в постоянном развитии. Тем самым на вооружение брался бернштейнианский подход. Поэтому анализ реформистских взглядов на соотношение целей и средств, соответственно экономических и политических факторов, невозможен без обращения к теоретическим посылкам Э. Бернштейна.

Можно согласиться с Люксембург, считавшей теорию Бернштейна первой и последней попыткой дать реформизму теоретическое обоснование. "Последняя" в том смысле, что реформизм (оппортунизм) в творчестве Бернштейна завершил свое развитие в теории и дошел до своих конечных выводов. Дополнительный штрих: критику в свой адрес со стороны Люксембург Бернштейн считал самой лучшей.

В своей книге "Социальные проблемы", в заключительной главе, которая называется "Конечная цель и движение", "отец ревизионизма" приводит ряд аргументов в обоснование выдвинутой им формулы. Бернштейн отмечает "иллюзорный дуализм, который проходит через все грандиозное творение Маркса". Возвращение к "Коммунистическому манифесту" (в пункте, связанном с вопросом о конечной цели) свидетельствует, что доля утопизма действительно сохранилась в системе Маркса, в этих случаях у него исчезает "точность и достоверность". Бернштейн видит противоречивость марксовой позиции в оценке отношений между экономикой и властью в истории. Если прежде марксисты приписывали политической власти совершенно отрицательную роль, то в настоящее время (в момент написания книги) наблюдается противоположная крайность: "Власти приписывают почти всемогущую творческую силу, и подчеркивание политической деятельности стало почти квинтэссенцией "научного социализма" (14, 299).

Маркс признавал, и это его отличало от других демагогов, что рабочий класс еще не достиг зрелости, необходимой для его эмансипации, что не существует для этого необходимых экономических условий; и тем не менее он каждый раз обращался к тактике, которая предусматривала оба условия осуществившимися. Бернштейн в отличии от Маркса не ставил осуществление социализма в зависимость от его "имманентной экономической необходимости". Бернштейн не обнаруживал эту "необходимость", и для него теряла смысл "конечная цель".

В другой программной работе "Возможен ли научный социализм?" (1901 г.) он снова возвращается к проблеме субъективного целеполагания, которое является базой формирования социальной доктрины, но не может быть составным элементом теории, науки. Бернштейн поднимает вопрос о понимании социализма, его сущности. Для него не важно, что можно представить социализм как "состояние", или как "движение", или как "учение". Социализм для него прежде всего некая "идеальная модель будущего", "проект будущего", о котором ничего не известно. "Но, рассматривая в качестве цели социалистического движения идеальный общественный строй будущего общества и подчиняя этой цели свои действия сегодня, социал-демократия, - отмечает Бернштейн, - превращает социализм до известной степени в утопию" (15, 178).

Итак, утопию нельзя объявить целью, это, во-первых. Во-вторых, более важный момент в рассуждении Бернштейна заключается в неприемлемости им постулата о наступлении социализма "при любых условиях и обстоятельствах". "Как цель общественного движения социализм ни в коем случае не должен рассматриваться в качестве неизбежного и необходимого результата общественного развития, осуществления которого ждут все социал-демократы, пусть с большей или меньшей степенью уверенности"(15,178).

Социология не доказала и не обосновала нового общественного строя. Социология в состоянии "лишь выявить те предпосылки, при которых победа социализма наиболее вероятна". Наука об обществе, по категорическому мнению автора, должна быть свободна от ценностных, нормативных суждений. Никакой вопрос, в том числе социальный, "нельзя решать окончательно".

Непредубежденное прочтение работ Бернштейна, тем более в свете накопленного исторического опыта, позволит отказаться от упрощенных трактовок известной формулы реформизма. Известный исследователь, автор ряда работ по анализу методологии ревизионизма и центризма И.М. Клямкин следующим образом объясняет логику Бернштейна. Отсрочка экономического "краха" капитализма, а значит, и отсрочка реализации "конечной цели" не должны беспокоить социалистов, ибо "крах" и "конечная цель" связываются с недореализоавнным, не раскрывшим своих потенций капитализмом, и такая цель не есть социализм, такая цель есть ничто. И наоборот, создание реальных предпосылок социализма в недрах капиталистического общественного строя, т.е. именно само "движение" к "конечной цели", есть "все" (74, 13,172; 75, 46).

Клямкин выдвигает интересную трактовку причин постановки Марксом вопроса о завоевании политической власти рабочим классом. Буржуазия, в данном случае в германии, не способная решить специфические задачи именно буржуазного развития (индустриального развития на товарно-капиталистической основе), вынуждена уступить реализацию этой задачи другой социально-классовой силе - индустриальному пролетариату*.(*Трудно сказать, кто является автором данной трактовки роли рабочего класса в странах второго эшелона развития капитализма. По крайней мере, в 1966 г. А. Гершенкрон в США опубликовал книгу "Экономическая отсталость в исторической перспективе", где теория "замещения" подробно представлена (205).

Пролетариат может реализовать себя в качестве субъекта социализма. Исследователь отмечает, что это нашло подтверждение в условиях России 1917 г., и указывает в связи с этим на коренную особенность социалистической экономики, а именно, ее огосударствление, политизацию хозяйственных отношений и др. Может быть, коренная особенность советского социализма, как и любого другого, выраженная поглощением экономики политикой, и объясняется прежде всего преждевременностью завоевания политической власти рабочим классом, точнее, политической партией, неосуществленностью экономической революции. Может, прав Бернштейн, утверждавший, что курс на завоевание власти немецким пролетариатом, провозглашенный Марксом, ничего общего не имел с пониманием решающей роли экономики, о которой раньше заявлялось основоположниками марксистской теории.

Представляется, что пафос "Социальных проблем", как и других работ Бернштейна, заключается в нахождении "пропорционального отношения" экономического и политического аспектов в теории и практике рабочего движения и выявлению противоречий в этом вопросе в концепции Маркса. Приоритет политического, политической власти, т.е. неэкономического фактора, является, по мнению Бернштейна, той фальшивой нотой в марксизме, которая выражена английским словом cant. В XVШ в. этим словом обозначалось лицемерно благочестивое нескладное пение пуритан, а позднее оно приобрело значение неумышленной нелепицы, чепухи, неправильной речи.

Сам Бернштейн относил себя к сторонникам "эмансипации посредством экономической организации", а не "политической экспроприации". Для него было характерным неприятие догм, стереотипов, он быстро откликался на новые моменты, явления, тенденции в экономике и политике.

Бернштейн поставил под сомнение один из краеугольных камней марксистской теории о всеобщем уничтожающем кризисе системы производства. Крах системы маловероятен в силу приспособляемости индустрии, усиления ее дифференциации. Средствами приспособления капитализма являются: 1) развитие кредитной системы, усовершенствование средств сообщения, организации предпринимателей; 2) устойчивость средних сословий; 3) улучшение экономического и политического положения пролетариата.

В увеличении численности и значения акционерных обществ, в практике выпуска акций Бернштейн увидел фактор децентрализации и демократизации капитала, что ведет к увеличению числа собственников, т.е. расширению среднего класса, росту благосостояния трудящихся.

Теоретическую разработку этих вопросов начал не Бернштейн, он воспользовался (и не скрывал этого) выводами, сформулированными на основе анализа большого массива статистических данных Г. фон Шульца-Геверница и ученых, вышедших из школы Брентано, экономистами Геркнером, Зинцхеймером, а также Ю. Вольфом.

Так, Шульц-Геверниц в книге "Крупное производство" делал заключение об уравнивании имущественных противоположностей в силу того, что труд получает все большую и большую долю общего национального дохода, и данный процесс отнюдь не делает богатых богаче, а бедных беднее, а приводит как раз к обратному. Кстати, эта работа, по словам Струве, представляет самое тщательное монографическое исследование по социальной истории английской промышленности.

С Бернштейном, подхватившим эти и другие соображения, вступает в резкую полемику Г. Плеханов, который не уставал подчеркивать "буржуазный" и "апологетический характер" экономических и социальных исследований, тем самым подтверждая, что может существовать "либеральная, консервативная или социалистическая социология" (131, т. 2, 546-575).

Бернштейн, и не только он, считал подобную социологию "бессмыслицей". Если обратиться к профессиональным социологам, в частности к В. Парето и П. Сорокину, то мы получим достаточно убедительные свидетельства того, что гипотеза Маркса об ухудшении экономического положения пролетариата и одновременной концентрации богатства у все меньшего числа людей не подтверждается.

П. Сорокин в своей классической работе "Социальная и культурная мобильность" (1927 г.) анализирует и гипотезу Парето, суть которой заключается в утверждении, что профиль экономической стратификации или частность распределения дохода в любом обществе или по крайней мере во многих обществах представляет собой нечто постоянное и единообразное и может быть выражен логико-математической формулой, так называемой "кривой Парето" (155, 315).

Маркс утверждает, что, если перевести теорию катастрофного наступления социализма на язык социологии, изменение высоты и профиля экономической стратификации может быть практически безграничным. В то же самое время Маркс считал данную тенденцию лишь временной, которая после социального переворота должна вытесняться противоположной, направленной на уничтожение самой экономической стратификации. Это означает, что Маркс допускал возможность и необходимость "неограниченного изменения экономической формы социальной организации от чрезвычайно рельефного профиля до абсолютно "плоской" формы общества экономического эгалитаризма" (155, 315).

Социолог опирался по существу на тот же массив статистических данных, известных и Бернштейну, и Плеханову, и другим теоретикам рабочего движения; и выводы научного социологического исследования совпали по существу с выводами реформиста Бернштейна.

Марксистская гипотеза об ухудшении экономических условий рабочего класса была опровергнута ходом истории. Приведем небольшую часть статистики, взятую из работы П. Сорокина. В Англии с 1850-х гг. до начала XX столетия коэффициент реальной заработной платы рабочего класса вырос от 100 приблизительно до 170 (с 1790-х по 1900 г. - от 37 до 102). В США покупательная способность средней заработанной платы одного служащего увеличилась в период с 1850-х по 1910 г. от 147 до 401; в период с 1820 по 1923 г. реальная заработная плата увеличилась с 41 до 129. Подобная ситуация наблюдается во Франции, Италии, Японии и в некоторых других странах.

Также не подтвердилась та часть гипотезы Маркса, где говорилось об обнищании и исчезновении средних экономических классов и концентрации богатства в руках немногих. Сорокин, по данным американского экономиста Р. Бинкерда, рисует следующую картину о "диффузии собственности" в США и европейских странах, принявшую "громадный размах за последние несколько десятилетий".

В 1918 по 1925 г. число акционеров в некоторых отраслях промышленности (железные дороги, дорожное строительство, газ, свет, электричество, телефон, часть нефтяных корпораций, и металлургических корпораций, дюжина смешанных компаний обрабатывающей промышленности) увеличилась почти вдвое и достигло числа 5 051 499 человек. Около половины из них - служащие, рабочие и члены компаний, другая половина акционеров - вне этих компаний. Число фермеров, материально заинтересованных в кооперативной закупке и продаже, увеличилось с 650 тыс. в 1916 г. до 2,5 млн. в 1925 г. Число вкладчиков и сумма их вкладов выросли соответственно с 10,5 млн. и суммы 1более 11 млрд. в 1918 1г. до 9 млн. с суммой 0в 21 млрд. в 1925 г. Кроме того, увеличение числа держателей акций и облигаций по самым скромным подсчетам составило по крайней мере 2,5 млн. (155, 317-320).

И если гипотеза Маркса, по мнению Сорокина, неверна, то гипотеза о постоянном профиле экономической стратификации (В.Парето) нуждается в пересмотре. Для Сорокина наиболее вероятной является гипотеза колебаний высоты и профиля экономической стратификации, анализ которой (гипотезы) не обнаруживает ни строгой тенденции к уменьшению экономического неравенства, ни существования противоположной тенденции.

Возвращаясь к роли и значению теоретических инноваций Э. Бернштейна, отметим следующую особенность его видения будущности рабочего движения. Это - необходимость в усилении контроля общества над условиями производства, в том числе посредством законодательства, расширения экономической демократии.

Борьба за экономическую демократию - эффективное средство постепенного введения социализма. Эта идея получила свое развитие в программных документах реформистской части рабочего движения в 20-30-е гг. XX столетия.

Так, в новой программе СДПГ, принятой в Гейдельберге (1925 г.), не ставится задачи овладения политической властью рабочим классом: путь к социализму должен был идти через "экономическую демократию", нынешняя парламентская демократия должна быть дополнена демократией в экономике.

Данная сюжетная линия стала лейтмотивом в деятельности социал-демократии. Основы современных программных установок были заложены документом, принятым немецкими социал-демократами в Бад-Годесберге в 1959г. и имевшим большое теоретическое значение для международной социал-демократии того времени.

Остановимся подробнее на позиции СДПГ, поскольку она традиционно вносила наибольший вклад в разработку социал-демократических концепций, и ее теоретические декларации выражают типические черты реформистского движения в целом.

Автор при этом понимает опасность обобщений, игнорирующих программную специфику национальных отрядов социал-демократии. Идейно-теоретические установки СДПГ, ставшие предметом анализа (77), не всегда можно перенести обоснованно на другие социал-демократические партии, имеющие свои конкретно-исторические особенности.

Сами социал-демократические теоретики выделяют две группы партий, каждая из которых имеет общие черты. Так, в социалистических партиях Северной Европы, Великобритании, Австрии, Швейцарии и ФРГ получила распространение концепции "функционального социализма". В ней проблема форм собственности уже не стоит в центре социалистической стратегии, конечной цели. Главное - это воздействие различных общественных институтов на реальное экономическое право распоряжения в условиях рыночных отношений.

Другая группа социалистических партий, действующих в западноевропейских странах Средиземноморья и позднее в Великобритании, ориентировалась на теорию разрыва с капиталистической логикой. Ключевые отрасли промышленности обобществляются, создается доминирующий общественный сектор, и используются преимущества государственного планирования. Такая экономическая логика, по мнению этих партий, только и может быть признана социалистической. В этой группе примером может служить теоретическая и практическая деятельность французской социалистической партии, чья политика в годы их участия в правительстве будет также рассмотрена.

Программные установки СДПГ ориентируют своих членов на социализм. Так, в "Основной программе ключевую роль играло понятие социализма как "постоянной задачи" (196, 7). Ни в этой, ни в других программах нет четкого разграничения между "социализмом" как движением, "социализмом" как теорией и "социализмом" как состоянием. Под категорией социализма как "постоянной задачи" понимают прежде всего такое движение к социализму, которое не предполагает наличия переломного момента, качественного "скачка", знаменующего переход к социализму - "состоянию". Само восприятие как "состояние" общества не допускается. Так же как нет и термина "построение социализма".

Многие теоретики вслед за Годесбергской программой повторяют о том, что "социализм" не нуждается в формулировке конечной цели. В. Брандт - многолетний руководитель партии - говорил о "демократическом социализме", как о "никогда не кончающейся задаче все больше и больше вновь и вновь осуществлять социальные требования демократии в процессе политической борьбы, иначе говоря, претворить в социальную действительность право индивидуума на личную и политическую свободу" (200, 361).

Автор статьи "Демократический социализм - не конечная цель, а особая задача" Р. Ройшенбах дополняет мысль председателя своей партии: "Последователи демократического социализма не стремятся к тому или иному общественному строю как к конечной цели - более того, у них нет конечной цели" (200, 361).

Таким образом, вопрос о завоевании рабочим классом политической власти как предпосылки и условия общественных преобразований снимается с повестки дня социал-демократами. На авансцену теоретических разработок выдвинулся лозунг "социальной демократии", основным компонентом которого является триада: "свобода", "справедливость" и "солидарность".

Требования демократизации всех сторон общественной жизни непосредственно затронули проблему государства. Что такое современное государство? Уничтожать его или оно нуждается в серьезном преобразовании? Эти вопросы всегда находились в центре внимания социал-демократической теоретической мысли.

Уделяя особое внимание этой проблематике, реформизм однозначно отказался от учения о диктатуре пролетариата, порвал с марксизмом в этом вопросе. В противовес марксистскому учению о государстве реформизм выдвигает тезис, согласно которому современное государство, выполняя многочисленные функции, перестает быть орудием политического господства экономически господствующего класса капиталистов или агентов объединившихся монополистов (198, 442-443). Очевидно, что такая позиция ведет к отказу от идеи слома буржуазной государственной машины.

Г. Венер - один из ведущих теоретиков, излагая взгляды руководства СДПГ, констатировал: "Мы не стремимся к созданию "государства будущего". Речь идет о том, чтобы данное, уже существующее государство, которое является также нашим государством, наполнить социалистическим содержанием в той мере, в какой мы сможем этого достичь, приложив все усилия в федерации, землях и общинах" (201, 103).

В. Брандт высказывался неоднократно в поддержку данного государства, в создании которого существенное участие принимали социал-демократы. Постулатом стала идея борьбы за всеобъемлющую политическую, экономическую и социальную демократию. Особого внимания потребовала к себе проблема контроля за экономической властью.

Часть проекта Годесбергской программы, посвященной экономическим принципам, экономической политике СДПГ, взаимоотношениям собственности и власти, была подготовлена экспертом партии Х. Дайстом (1902-1954 гг.). Дайсту удалось отстоять свою концепцию, которая вошла в Годесбергскую программу. Суть концепции в следующем. Автономное развитие экономики, базирующееся на рыночных принципах при ограниченном вмешательстве государства и существовании общественных предприятий, обеспечивает справедливое распределение доходов и имущества, что собственно и будет означать движение в сторону социализма.

Социализм можно построить не по марксистской схеме: осуществление экономической демократии дает возможность преобразовать капитализм без его ликвидации. Дайст и другие теоретики так же, как и Бернштейн, не связывал государство с общественным классом, считал, что оно способно видоизменяться и через демократическое развитие превратиться в социалистическое государство.

Дайст, исследовав процесс концентрации в сфере производства, приведший к изменению всей структуры хозяйства, отметил, что самым характерным структурным признаком экономики стала концентрация власти. Власть экономическая воздействует на политические институты - правительство, парламент, органы управления. "Они (крупные предприятия, союзы предпринимателей В.К.), - писал Дайст, - узурпируют государственную власть. Экономическая власть - это также и власть политическая" (197, 16).

Такое развитие событий не может не беспокоить тех, для кого свобода, справедливость и социальная безопасность являются основами человеческого общества. Поэтому центральной задачей свободной экономической политики стало обуздание власти крупной экономики. Отсюда необходимость укрепления жизнеспособных средних и мелких предприятий с тем, чтобы они могли выдержать конкуренцию с крупными предприятиями. Участие таких предприятий в этой конкурентной борьбе - решающее средство предотвращения экономической власти монополистической экономики. Немаловажную роль играют также предприятия "свободной обобществленной экономики". Под ними понимается тот сектор экономики ФРГ, который находится в основном в собственности профсоюзов, не ставящих своей главной задачей извлечение прибыли, ориентирующихся на потребности людей, т.е. на социальные аспекты. В этот сектор входят предприятия, взаимосвязанные друг с другом в финансовом отношении: страховые общества, банки (один из них являлся четвертым по мощности), строительные предприятия (одно из них самое крупное в Западной Европе), производственные и потребительские кооперативы с широкой сетью собственных магазинов и пр.

Свободную обобществленную экономику наряду с партией, профсоюзами и культурными учреждениями в СДПГ считают четвертым "столпом" рабочего движения.

Исходя из многообразия форм собственности Дайст говорит о возникновении социальной теории собственности, которая связывает права на пользование собственностью с интересами всего общества. Отсюда был сделан вывод о том, что частная собственность не является главной причиной социальной несправедливости. Более того, частная собственность должна быть защищена законодательно.

Центральной проблемой социал-демократической политики в сфере экономики является проблема права распоряжения частной собственностью, а главной задачей - демократический контроль над экономической властью. В контексте такого понимания конечная цель социализма - передача средств производства в руки общества - перестает быть таковой. Подобная передача рассматривается как один из многих вариантов демократического контроля.

Общественная собственность не является синонимом государственной собственности. Принцип передачи частной собственности в собственность государства отклоняется. В Годесбергской программе нашлась более легкая формулировка: "Всякое сосредоточение экономической власти, в том числе и в руках государства, таит в себе опасность" (196, 15).