Понятие власти в философии франкфуртской школы

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

Факультет гуманитарных наук

МАГИСТЕРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ

по направлению 47.04.01. «Философия»

Квалификация: Магистр

Образовательная программа «Философская антропология»

Понятие власти в философии франкфуртской школы

Турко Дмитрий Сергеевич

Научный руководитель

Кандидат философских наук, доцент

Глухов Алексей Анатольевич

Москва, 2019

Введение

Значительную часть представителей так называемой континентальной философии характеризует своеобразный критический этос мышления. Этот критицизм, производный от общей критической установки философии, имеет, тем не менее, специфические происхождение и задачи. Ранним манифестом критической установки можно назвать одиннадцатый тезис о Фейербахе Маркса, хотя её исток следует искать ещё в философии Гегеля. «Критические и рациональные стандарты Гегеля, и особенно его диалектика, пришли в противоречие с преобладающей социальной реальностью. По этой причине его систему вполне можно назвать негативной философией, как это делали его современники-оппоненты» . Негативизм философии Гегеля заключается в методической критике всего, что почитается обыденным сознанием за неоспоримую истину или естественный порядок вещей. То, что кажется нам существующим от века, на деле -- лишь очередной этап в развитии духа, который подлежит снятию. Роль философского субъекта -- критика всей этой иррациональной кажимости. Для того, чтобы стать действительной, социальная реальность должна стать разумной, то есть при помощи разума обнаружить все заключённые в теле общества противоречия . Согласно Маркузе, философия Гегеля послужила основанием «диалектической теории общества». Он отмечает, что подлинными наследницами Гегеля должны считаться не отдельные по-разному его читавшие школы мысли (неогегельянство, британское гегельянство, немецкая историческая школа и социология фон Штейна), которые все в итоге предложили «позитивную» интерпретацию его «негативной философии». Скорее, дух диалектики был воспринят критическим методом как таковым с его стремлением приложить философскую критику к изучению личности, государства и общества. Главным и первым наследником критической части философии Гегеля был Маркс. В двадцатом веке идеи Маркса служили камнем преткновения как в политической борьбе, так и в сфере философской спекуляции. Они дополнялись, искажались, переосмысливались и заковывались в тесные колодки догмы. Нельзя сказать, что последнее -- принципиальное стремление к ортодоксии в ущерб мышлению-- было характерно для группы авторов, которые к началу 1930-х годов собрались вокруг Института социальных исследований во Франкфурте. Основанный в 1923 году в качестве объединения независимых марксистских интеллектуалов, Институт при первом директоре Карле Грюнберге занимался в основном историей социализма и рабочего движения и политэкономией в ортодоксальном марксистском духе (в лице Генрика Гроссмана, который разработал теорию краха капитализма под влиянием Ленина) . В 1928 году на должность директора Грюнбергу приходит Фридрих Поллок, в 1931 году его сменяет Макс Хоркхаймер. При Хоркхаймере Институт становится междисциплинарным учреждением. Чтобы объяснить провал революции в Германии и неспособность пролетариата выступить в качестве революционного субъекта, Хоркхаймер и его коллеги Теодор Адорно, Лео Лёвенталь, Герберт Маркузе и Эрих Фромм отходят от марксистской «фетишизации экономики» и пытаются вместо экономического базиса сосредоточиться на изучении культурной надстройки . Представителей Франкфуртской школы, которые вдохновлялись гегельянской негативной философией, идеями раннего Маркса, неомарксизмом Корша, Лукача и Грамши, психоанализом Фрейда и Вильгельма Райха, объединяют в направление под названием«критическая теория общества». Сейчас термин «критическая теория» применяют в том числе к эклектичному движению в философии и культурной критике, более похожему на определённое интеллектуальное умонастроение, чем устоявшуюся традицию .

Что касается критической теории самих сотрудников института, то она выразила «материалистическое содержание идеалистического [гегельянского] понятия разума» как задачу по ликвидации социальной несправедливости . Помимо Франкфуртской школы, внутри линии так называемого западного марксизма были созданы теории культурной гегемонии Грамши и идеологического аппарата государства Альтюссера. Ученик Альтюссера Фуко совершил настоящую революцию в нашем понимании власти, связав последнюю с операциями производства знания и формирования субъекта . власть диалектика философия

Несмотря на общие марксистские корни (которые уже в случае Фуко прослеживаются довольно смутно), едва ли можно найти единый родовой признак, который бы объединял всех перечисленных мыслителей. Так, внутри Франкфуртской школы существуют на первый взгляд антиномичные интерпретации одного и того же концепта разума . Но очевидно следующее: континентальная политическая философия редко занимается изысканием нормативных проектов общежития, построенных на сотрудничестве априори рациональных и разумных индивидов (ярким примером такого проекта может служить политическая философия Ролза). Скорее, она представляет собой критику человеческого состояния в эпоху «позднего капитализма». Эта критика, или постгегельянский критический этос, и есть то, в чём заключается семейное сходство перечисленных мыслителей и традиций.

Лейтмотивом настоящей работы будет применение этой критики к явлению власти. В вышеназванных традициях данная критика уже была применена, в частности, к идеологии , дисциплинарным институтам , культурной индустрии , сфере медиа , сексуальности (Fromm 1969; Marcuse 1974) и теории эмоций (Butler 1997). Для Хоркхаймера и Адорно объектами анализа становятся этнические предрассудки, фашизм, тоталитарное государство и авторитарный тип личности . Критическая теория призвана обнажить властные отношения во всех перечисленных явлениях и сферах. Конечно, скрепляющим эти отношения каркасом можно недолго думая назвать государство или культурную индустрию, а бенефициаром -- правящий класс. Но власть позднего модерна лишена обладающего её полнотой суверена, отправной точки и центра. Она не выстроена в чёткую иерархию . Более адекватно её можно представить в виде сетки. "[О]тношения власти не однозначны; они выражаются в бесчисленных точках столкновения и очагах нестабильности, каждый из которых несёт в себе опасность конфликта, борьбы и по крайней мере временного изменения соотношения сил" .

Нормативные определения власти, которые видят в ней взаимовыгодный договор, формализацию разделения труда и механизм распределения благ должны быть подвергнуты критике. Они представляют собой то, что Маркузе назвал бы примером аффирмативного мышления . Но и те определения власти, которые помещают в центр этого понятия авторитарный и вертикальный характер её отправления после Франкфуртской школы и Фуко уже явно неадекватны. Традиционная модель власти в виде пирамиды во многом потеряла свою эвристичность. Значит, мы не можем представить государство и правящий класс в виде современного суверена. Откуда же в таком случае исходит власть? Ответ, который давали на этот представители критический теории, следующий: её воспроизводят сами элементы общества -- индивиды. Они являются и носителями, и претерпевающими, и субъектами, и объектами власти. Их речь и поведение и создают сеть отношений, которым они же и оказываются захваченными. Форму власти, которая опирается на захват, а не на принуждение, которая действует в индивидах, а не на них, которая делает их своими соучастниками; власть-в-нас и власть-между-нами в отличие от власти-над-нами, предлагается называть авторитетом.

Цель исследования.Обозначенное выше понятие авторитета (authority в отличие от power) -- изобретение современной аналитической философии , хотя корни его, вероятно, уходят в классическое различение auctoritas и potestas). Авторитет в таком значении присутствует в сочинениях теоретиков Франкфуртской школы, пусть и не в виде расхожего понятия. "Формально свобода гарантируется каждому. Никто не должен официально нести ответственности за то, что он думает. Взамен этого каждый обнаруживает себя с самых ранних лет заключенным в систему церквей, клубов, профессиональных союзов и прочих связей, представляющих собой чувствительнейший инструмент социального контроля" . Эта ситуация -- формальная свобода, отсутствие явного угнетения, избавленность от прямого насилия, скрывающая при этом слаженный и скрытый механизм господства, и есть ситуация авторитета.

Целью исследования будет применить идеи Франкфуртской школы критической теории к явлению авторитета. Во-первых, раскрыть генеалогию авторитета, которая бы позволила связать человеческую рациональность как таковую и современные формы политического. Во-вторых, исследовать механизмы функционирования авторитета в обществе позднего модерна. В качестве «путеводных нитей» для решения первой задачи была использована работа М. Хоркхаймера и Т. Адорно «Диалектика Просвещения» (1944), второй -- труд Г. Маркузе «Одномерный человек» (1964). Решение этих задач должно помочь найти решение центрального вопроса авторитета.

Исследовательская проблема.Как действует власть? Как она воспроизводится? Когда establishedsociety ничего не угрожает и когда оно терпит крушение? Что является условием возможности власти? Что изменилось в механизме функционирования власти и государства в эпоху позднего модерна? Что изменилось в нашей идее власти? В конце концов, почему власть существует? Почему человеческие индивиды захвачены универсальным типом отношений, внутри которого их поведение вынуждено отвечать тотальной логике господства и подчинения, а незначительная девиация от этой логики тут же встречает санкции? Что побуждает властвующих распоряжаться, а подвластных (и это, кажется, более трудный вопрос) -- подчиняться? Каким образом отношения власти и подчинения настолько сложны и первазивны, что творят гигантскую сферу общественной жизни, называемую политикой, а по мнению Мишеля Фуко, вообще пронизывают всю сферу познания и речи? Каким образом эти отношения разрастаются настолько и захватывают индивидов настолько, что подчиняют себе их разум и волю до степени забвения собственных интересов и даже жизни?

Несмотря на свою первазивность и способность эволюционировать и изыскивать всё более изощрённые и тотальные формы (как показано в сочинениях Фуко), власть не есть абсолютная характеристика любой человеческой коммуникации и не есть неизбывная черта социального. Доказательство этого -- существование горизонтальных, неавторитетных отношений между людьми, которые следуют иной логике, чем господство-подчинение. Значит, власть восстаёт, берётся откуда-то, применяет какие-то средства для установления самой себя. Что это за средства?

Ответ, что власть действует лишь насилием и угрозой насилия, очевидно ложен. Насилие само по себе неспособно породить тотальные иерархические структуры и произвести эффекты, описанные выше, да и не нуждается в них. Власть может отсылать к насилию, но не сводится к нему и не действует исключительно посредством него. Если власть действует только насилием, то неясно, почему подвластные не отвечают на насилие насилием и не освобождают самих себя из подчинённого состояния. Авторитет существует, покуда он не нуждается в насилии. Насилие, что со стороны властвующих, что подвластных -- это конец авторитета. Если авторитет не действует прямым насилием, то каким образом?

Каждая из двух глав работы предлагает свой ответ на этот вопрос. Так, первая глава исследует связку власти, разума и познания, которая была заявлена в «Диалектике Просвещения». Для Хоркхаймера и Адорно возможность тоталитарных режимов XX века была обеспечена самим характером человеческой рациональности, истоки которой следует искать в далёком прошлом, а история есть развёртывание интенции господства, заложенной в образе действия познающего субъекта."Просвещение относится к вещам точно так же, как диктатор к людям. Они известны ему в той степени, в какой он способен манипулировать ими" . Быть готовым манипулировать вещами и людьми значит встать к ним в познавательное отношение, которое фундирует эту манипуляцию. Демифологизация мира происходила как раскол на субъект и объект, расчленение мира на тех, кто познаёт, и то, что претерпевает познание; тех, кто высказывается, и то, кто является предметом высказывания; тех, кто распоряжается, и тех, кто подчиняется. Субъект-объектная оппозиция в познании коррелятивна оппозиции господствующего-подвластного в политике. Властная установка -- это познавательная установка. Условия возможности власти -- это условия возможности познания. Ответить на вопрос, как возможна власть, означает ответить на вопрос, что есть эпистемология власти. Связку власть-знание необходимо расширить до объёма власть-познание.

Но власть не только познаёт, но ещё и говорит . Власть и её нарратив, или идеология, находятся в отношениях взаимной корреляции. Власть творит нарратив, и одновременно нарратив творит власть. В трихотомии "познание, речь и действие" последний элемент является лишь производным от первых двух. Поэтому чтобы объяснить политическую реальность как поле человеческой активности, нам надо объяснить подлежащие ей эпистемологию и нарратологию, из которых первая служит условием возможности самого политического, а вторая порождает его. Речь и нарратив, дисциплины и технология, познание и рациональность, сексуальность и репрессия, индивид и тотальность, потребление и культура -- вот элементы этой наррато-эпистемологии, которые необходимо сложить в мозаику, чтобы получить обладающую объяснительной силой теорию власти. Этой реконструкции посвящена вторая глава работы, которая исследует современные формы идеологии (а значит, и авторитета) в позднем капиталистическом обществе на материале «Одномерного человека» Маркузе.

Задачи исследования.

1) установить, каким образом понятие власти встраивается в общую парадигму критической теории;

2) рассмотреть теорию происхождения, или генеалогию, власти, которую предлагают Хоркхаймер и Адорно в «Диалектике Просвещения»;

3) изучить положения Г. Маркузе о "новых формах контроля" в развитом индустриальном обществе (по работе «Одномерный человек»);

4) проанализировать роль, которую Хоркхаймер, Адорно и Маркузе отводили культуре и искусству в соответствующих разделах указанных работ.

На основе изученного материала исследовать условия возможности авторитета. В заключении предложить ответ на вопрос: "Как возможен авторитет?". Основное условие возможности авторитета -- согласие подвластного на подчинение. Как авторитет достигает этого согласия? Переформулировка того же вопроса со стороны подвластного: "Почему подвластный соглашается быть подвластным?"

Гипотеза исследования.Власть и разум, связанные генеалогически, в современную эпоху порождают административно-технологический тип господства. В этом типе господства авторитетный захват индивидов достигается не посредством репрессивного аппарата, а через поддержание материального довольства и изготовление потребностей, транслируемых культурой и авторитетной речью. Коллективное сознание в развитом индустриальном обществе формируется воздействием производительных сил, которые предлагают индивидам ложные потребности как их собственные, изготавливая «одномерных» индивидов. Власть, таким образом, начинает функционировать как чужое сознание. Она всё меньше нуждается в прямом насилии, поскольку справляется средствами идеологии и административно-технологического аппарата. С другой стороны, познавательная и техническая мощь современной инструментальной рациональности достигает такого уровня, что начинает существовать автономно от человека и угрожает ему. Просвещение ремифологизируется: творятся новые мифологии, которые компенсируют индивидам неуверенность, вызванную подозрением к авторитету. Просвещение также возвращается к своим истокам в том смысле, что порождает культуру страха. Страх был основным мотивом, который, согласно Хоркхаймеру и Адорно, привёл к интенции познавать и господствовать. Эту интенцию, перефразируя Фуко, можно объединить в связку "власть-познание". Возможный выход из описанной ситуации лежит в негативистском типе культуры, не утверждающем, а отвергающем текущую социальную реальность, и критической задаче философского разума, который подыскивает вариант отношения разума с природой, не угнетающий, а освобождающий её.

Научная и практическая значимость исследования. Создавая академический философский текст, нельзя не работать на историко-философских полях. Но свою программу-максимум, реализация которой явно выходит за рамки этой работы, автор видит в создании эвристичной, убедительной и философски строгой теории власти (авторитета). Предполагается, что работа носит, прежде всего, теоретический, а не историко-философский характер. В историко-философском отношении данное исследование освещаетнекоторые идеи трёх теоретиков Франкфуртской школы, но при этом подходит к ним критически. Но ведь любая критика лишь тогда достигает завершения, когда обращается на самоё себя .

Методология исследования. Анализ источников и вторичной литературы, сравнительно-исторический анализ, теоретический анализ.

Актуальность темы исследования. Текущий политический климат на Западе, особенно в США, возродил интерес прессы к Франкфуртской школе. Средизаголовковвпрессеможнонайти «If you want to understand the age of Trump, read the Frankfurt School» и «Why a forgotten 1930s critique of capitalism is back in fashion» . В 2018 году колумнист TheGuardian Стюарт Джеффрис издал популярную биографию Франкфуртской школы . Эра постправды и восход правого популизма заставляют искать ответы в творчестве теоретиков, работавших в сходной исторической ситуации. Кроме того, на наших глазах возникают новые формы авторитета (например, внутри электронных медиа), которые меняют специфику отношений между политическими агентами.

Но актуальность Франкфуртской школы выходит за пределы исторической конъюнктуры. Многие крупные работы этой традиции описывают последовательную генеалогию знания и человека. Исторический метод всегда был чертой континентального письма: чтобы понять наше нынешнее состояние, необходимо разобраться в наших истоках. Франкфуртская школа -- «философский дискурс о Модерне». Эта теория предлагает вместе с генеалогией и критику. В качестве критики она заочно даёт интерпретацию тех явлений, которые её ранние представители не успели застать. Конечно, некоторые из аспектов этой критики оказались неадекватны или устарели, но то, что из наследия Франкфуртской школы обладает эвристическим потенциалом для понимания власти, призвано актуализировать данное исследование.

Степень разработанности темы исследования. Первые русскоязычные исследования Франкфуртской школы по времени практически совпали с появлением первых тематических монографий на английском : советской ортодоксии необходимо было защищать себя от конкурирующих интерпретаций Маркса. Сегодня философское наследие Франкфуртской школы не пользуется большим интересом в российской академической среде (в отличие от западной). Из литературы последних лет выделим исследование А. Н. Дмитриева (2004) об эволюции неомарксизма от Лукача к Франкфуртской школе , монографию И. А. Михайлова по Хоркхаймеру (2008) , исследования С. В. Шачина (2015, 2017) , работы И. М. Чубарова . Автору пока не удалось обнаружить исследования на русском языке, посвящённые специфически проблеме власти у авторов Франкфуртской школы.

Структура работы. Работа состоит из двух глав, заключения и приложения. Первая глава «Генеалогия власти» содержит два параграфа: «Понятие власти в критической теории» и «Избавление от страха (господство в «ДиалектикеПросвещения» М. Хоркхаймераи Т. Адорно)». Вторая глава «Технологии власти» также состоит из двух параграфов: «Новые формы контроля (господство в «Одномерном человеке» Г. Маркузе)» и «Культуриндустрия и художественное отчуждение (культура как средство порабощения и освобождения)». В приложении «Набросок теории и критики авторитета» предложены собственные разработки автора на тему власти, вдохновлённые Франкфуртской школой, но не имеющие к ней прямого отношения.

Обоснование выбора философской традиции. Данная работа концентрируется на тех авторах новейшей философской традиции Германии, которые решали вопрос о внутренней механике, условиях существования и целях власти. Существует иное понимание политической философии, которое предлагает нормативную рамку власти как институциональной справедливости. Такой подход творит теорию власти как теорию справедливости. Однако понятие справедливости не обязательно находится снаружи авторитетного нарратива. Оно может порождаться самим авторитетом. Государство, закон и полицейский порядок объявляют справедливыми самих себя . Моральный реалист сказал бы, что справедливость существует вне этой легитимации как интеллигибельная сущность, эксплицировать которую -- задача для специалистов по этике. Последователь континентальной политической философии сказал бы, скорее, что условие справедливости -- подчинение, соответствие требованиям, пребывание внутри властных инстанций. Властный нарратив -- это также нарратив о справедливости, которая пребывает в нём имманентно. Поэтому, чтобы понять политическое, необходимо исследовать не справедливость внутри этого нарратива, а сам нарратив.

Тема власти в философии Франкфуртской школы. «Успешная пролетарская революция в Германии [30-х годов] была ещё менее вероятна, чем в 1919 году: рабочих и нижние слои среднего класса всё более притягивала обещанная Адольфом Гитлером диктатура в качестве альтернативы слабому демократическому правительству. В 1929 году Хоркхаймер и Фромм запустили проект эмпирического изучения сознательного и бессознательного отношения рабочего класса Германии к авторитарным фигурам. Хотя это психоаналитически сконструированное исследование так никогда и не было закончено, вывод его состоял в том, что немецкий рабочий класс бессознательно жаждет господства над собой. Рабочие были готовы, но не к социалистической революции, а к Третьему рейху» .Поражение революции 1919 года, инертность европейского пролетариата, затем торжество реакции, подъём сталинизма и фашизма, примирение масс с капиталистическими строем и культурой, разрастание бюрократии и администрирования -- всё это провоцировало интерес теоретикам Франкфуртской школы к проблемам власти. Целью теоретиков Института социальных исследований было «раскрыть динамику авторитета в современной личности» .Не будет преувеличением сказать, что тема власти и желание решить проблему авторитета являются движущим мотивом изысканий Франкфуртской школы как довоенного, так и позднего периодов. Капиталистическое общество посредством овеществления, идеологии, культуриндустрии, обеспечения довольства и администрирования смягчает социальный антагонизм и устраняет негативистскую речь из универсума дискурса. Все названные явления могут, таким образом, быть рассмотрены как средства авторитета, используя которые одномерное общество удерживает индивидов под своим контролем.

Глава 1. Генеалогия власти

В данной главе будутрассмотрены следующие вопросы: (1) каким образом понятие власти встраивается в общую парадигму критической теории; (2) какую теорию происхождения, или генеалогию, власти предлагают Хоркхаймер и Адорно в «Диалектике Просвещения».

1.1 Понятие власти в критической теории

Необходимо установить, какое место занимает понятие власти в теоретической парадигме Франкфуртской школы критической теории. Для этого проясним само понятие критики.

В широком смысле критика - это предприятие по выявлению скрытых структурбытия в противовес явлениям, которые даны чувственности или рассудку непосредственно, находятся «на виду», но сами лишь порождаются этими скрытыми структурами. Иммануил Кант, основатель критической философии, мыслил её как выявление априорных форм чувственности и рассудка, которые преобразуют эмпирический материал, порождая воспринимаемые явления. Такое понимание критической философии было использовано позднейшими мыслителями. Но если у Канта дихотомия скрытого и видимого реализуется в виде ноумена и феноменов, то у Гегеля -- конкретного и действительного (разумного, реального), у Маркса - надстройки и базиса, у Фрейда - поведения и речи пациента и бессознательного.

Для того, чтобы мы могли добиться успеха на пути критики, нам необходима коррелятивная дихотомия не только на уровне предметов, а уже на уровне познавательных способностей. Для познания скрытых форм требуется особая способность -- разум (Vernunft, reason). Разум критической теории -- иная способность по сравнению с рассудком (Verstand). Рассудок в состоянии лишь уловить поверхностную сторону предмета, например, собрать и обработать данные наблюдения, квантифицировать их, действовать в поле математики и формальной логики. Всё это незаменимые операции для точных и эмпирических наук, которые, однако, предлагают нам лишь познание предмета на уровне его описания. Критическая теория отличается верой в разум, который способен проникнуть сквозь пелену явлений и познать порождающие структуры. "Все они [Кант, Гегель и Маркс] были заинтересованы способностью разума обнаружить то, что является нам, и исследовать рациональные структуры, которые дают нам доступ к разумному познанию мира» . Разум охватывает свой объект целостно, в его тотальности. Кроме того, разум обращает внимание на динамику объекта и характер протекающих в нём процессов.

Теперь установим черты критической теории, которые отделяют её от традиционной теории. Это необходимо сделать для того, чтобы в дальнейшем отделить критическое понятие власти от «традиционного».

Критическая теория -- это теория капиталистического общества. Однако она мыслит капитализм не столько в ортодоксальном марксистском духе, то есть политэкономически. Скорее, капитализм понимается как система властных отношений, которые пронизывают всё общество, начиная с семейной жизни и заканчивая большими формами политической жизни. В этом плане критическая теория стремится мыслить общество холистически, как систему отношений неравенства и эксплуатации, которые поддерживают друг друга, но тем не менее по-разному реализуются на разных уровнях общественного бытия.

Критическая теория -- это теория несовершенного обществаи«покалеченной жизни», которая призвана диагностировать общественные патологии, ориентируясь по их симптомам. Она в большей степени ориентирована на эту диагностику, чем на обоснование ценностно-нормативной модели справедливого общества (по крайней мере, до «Теории коммуникативного действия» Хабермаса). «Ключевая интуиция критической теории общества, таким образом, не в том, чтобы навязывать социуму некий набор априорных ценностей и идеалов, а раскрыть противоречия, которые уже существует внутри него (…)» .

Критическая теория не только исследует и истолковывает, но и стремится изменить социальную реальность. Критическая теория -- такая, которая диалектически объединяет три вида активности: описание, объяснение и изменение. Описание без объяснения и изменения - прерогатива эмпирических наук. Объяснение без изменения -- занятие гуманитарных дисциплин, например, культурологии и литературной критики. Наконец, то теоретическое предприятие, которое описывает и объясняет, держа в уме интенцию преобразования описываемого предмета, может называться критическим. Гегельянская диалектика предлагает вариант критики, которая вскрывает скрытые противоречия внутри объекта. Но раскрытие этих противоречий изменяет сам субъект. Благодаря глубокому пониманию объекта субъект изменяется сам. Цель критической теории - «расширить сферу человеческой эмансипации посредством разумного, рационального сознания» .

Критическая теория ориентирована на изучение коллективного субъекта.Авторы, которые оказали большое влияние на становление Франкфуртской школы - Лукач, Корш, Грамши и Райх - в своём анализе классового сознания пролетариата сделали акцент на субъективном и психологическом. Такой коперниканский поворот характеризует разрыв неомарксистских теоретиков, включая сотрудников Института, с ортодоксальным марксизмом.

Критическая теория исследует условия производства знания. Каким образом властные структуры интериоризируются и воспроизводятся субъектом? Подобно тому, как кантовский трансцендентализм занимается условия возможности опыта, социальный критицизм изучает условия возможности знания. Аргумент данной работы, который, на наш взгляд, соответствует позиции Хоркхаймера, Адорно и Маркузе, состоит в том, что властные отношения функционируют как условия производства знания в авторитетном обществе.

Критика и понятие власти. Теперь мы можем ответить на то, как необходимо ставить вопрос о власти внутри критической теории. Если продолжать дихотомию явления и ноумена, тогда критика власти - это попытка выявить отношения влияния, контроля, подчинения и зависимости, которые остаются скрытыми от тех, кого они охватывают. Более того, если критика по существу (как мы установили в предыдущем параграфе) -- это критика сознания, тогда критика власти - это критика подвластного сознания. Чтобы реализовать эту критику, Франкфуртская школа обращает своё внимание на сферу культуры и психологии, которая ортодоксальным марксизмом сбрасывалась со счётов как лишь надстройка над экономическим базисом.«Критика сознания должна была быть понята как критика социальных формаций, которые образуют его, так как самосознание индивидов испытывает воздействие несовершенных социальных отношений и структур и искажается ими» .

Двоится предмет исследования власти: то, что «на виду», представляет интерес главным образом для социологов и политологов; критические теоретики же пытаются через исследование обнаружить то, что скрыто и что порождает первое. В первом случае мы имеем должности, законы, институты, институты, государственный строй. Во втором -- вещи, которые традиционно не связывают со властью -- семья, предрассудки, подсознательное, массовая культура.Если нашим предметом является власть, то рассудок науки будет заниматься изучением государственного строя, политической системы и институтов; он будет квантифицировать различные политологические и социологические показатели, предлагать различные коэффициенты и индексы (человеческого развития, восприятия коррупции, неравенства и так далее). Всё эта чрезвычайно важная работа, которая, однако, не обязательно приближает нас к ответу на фундаментальные вопросы: что в принципе порождает неравенство, как власть ограничивает или обуславливает развитие, как коренные особенности властных отношений порождают возможность коррупции. Критический разум будет искать те структуры, которые порождают все конкретные формы политической жизни. Например, чтобы объяснить механику и генезис фашизма, нам потребуется изучить коллективное бессознательное.

Изучение властных структур позволяет нам понять, конституцию современной личности. «Индивидытворятсявластьюиавторитетомивоспроизводятих» . «Социальные силы творят личность, формируют эго таким образом, что в нём присутствует влечение к авторитету и подчинению и решительный отказ от стремления к свободе» . Эти силы могут эффективно удерживать массы под своим контролем, создавать стабильность, довольство и согласие. Но в то же время ввиду своей неосознанности и иррациональности они подавляют свободу и возможности развития.

Теперь необходимо обозначить историко-философский контекст, в котором находились теоретики Франкфуртской школы в 1930-х годах. Как сотрудников Института, так и современных их «западных» марксистов и неомарксистов волновала проблема «неудачи» пролетариата в исполнении роли, которую ему уделял Маркс. Объяснить эту неудачу, оставаясь социалистами, можно было лишь указав на то, что сам капитализм претерпел эволюцию -- особенно в том, как он контролирует угнетённых индивидов. «Было совершенно ясно, что капитализм превращался в нечто большее, чем систему производства (…)» . Капитализм становится нормативной силой, которая создаёт формы легитимности. Легитимность и довольство при позднем капитализме создают удовлетворение и поддержку среди масс. Авторитет захватывает свои элементы через воздействие на их сознание. Другими словами, ключ к разгадке устойчивости капитализма, как и решение проблемы авторитета, лежит в поле коллективной субъективности. Выделим следующие теоретические источники философии Франкфуртской школы:

1. Гегельянство. Одна из интерпретаций этоса Франкфуртской школы, предлагаемая Dahbour, заключается в том, что она стремилась реализовать эмансипаторный потенциал гегельянства . Вплоть до сравнительно поздних сочинений, таких, как «Разум и революция» Маркузе (1941) и «Негативная диалектика» (1966) Адорно, гегелевский методиспользовался критическими теоретиками в качестве фундамента для познания капиталистического общества в его тотальности и раскрытия имманентных ему противоречий.

2. Западный марксизм и неомарксизм. Франкфуртской школой «Марксова критика политической экономии с её акцентами на капитале, эксплуатации, товарном фетишизме, отчуждении и так далее была применена к структурным и материальным основаниям модерна» . Адорно и Маркузе в особенности старались использовать идеи товарного фетишизма и преобладания меновой стоимости над потребительской стоимостью для того, чтобы объяснить дегуманизацию культуры. Однако ортодоксальный марксизм, сциентистский и механистический, оказался неспособен объяснить кризис социалистического движения в Европе. Требовалась более изощрённая теория общества --теория, которая бы объясняла сложные трансформации субъекта и коллективного сознания (а именно, классового сознания пролетариата) в капиталистической системе. «Как отмечал Вилли Штрзелевич, приход нацистов к власти и их успехи в контроле над немецким обществом сделали непригодными шаблонные марксистские схемы изображения нацизма как «лакея крупного капитала» - весь методологический аппарат исторического материализма нуждался в свете новой реальности в серьезном пересмотре. Обращение к психологии и проблематике культуры стало тем новым вкладом, которым франкфуртские мыслители считали необходимым дополнить марксистскую теорию, развивая импульс к ее пересмотру, заданный пионерными работами Лукача и Корша первой половины 1920-х гг.» .

Влиятельной для становления ранней Франкфуртской школы оказалась работа Дьёрдя Лукача «История и классовое сознание» (1923) и развитая в ней теория овеществления (Verdinglichung, reification). Лукач предложил «философско-социологическое описание зрелогокапитализма и порождаемых им противоречий овеществленногосознания, разрешить которые оказалась неспособнойбуржуазная философия от Канта до Риккерта» . Теория реификации -- развитие Марксовых идей товарного фетишизма и отчуждения. Коллективное самосознание пролетариата становится самосознанием товара «рабочая сила». Лукача можно прочитать таким образом, что отсутствие всестороннего сопротивления капитализму и провал революции объясняетсявоздействием товарной структуры на сознание индивидов. В работе «Марксизм и философия» (1923) Карл Корш писал о существовании «субъективного фактора» в классовой борьбе. Для того, чтобы осуществить революцию, необходимо изменить сознание рабочего класса. У рабочего класса должна появиться способность размышлять и критически оценивать систему, внутри которой они находятся, в том числе идеологические продукты этой системы. Другими словами, требуется критика идеологии. Критика в понимании Корша представляет собой объединение субъективной и объективной точек зрения.Теория гегемонии Грамши призвана ответить на тот же вопрос, который ставили Корш и Лукач. Идеи буржуазии вписаны в ткань институтов. Культура превращается в область критики. В культуре власть и господство вплетены в сознание и повседневную жизнь. «Грамши развивает идеи Корша и Лукача, показывая, как культурные идеи, практики и нормы работают против классового сознания и политических интересов и вынуждают индивидов поддерживать ту самую систему, которой им следует противостоять» .

3. сихоанализ.«Длявсехсотрудниковинститутасинтезсоциальнойтеории, критическойфилософииипсихоанализабылотправнойточкой, скоторойследовалоначатьанализмодернавегоцелостности» .Вильгельм Райх считал Фрейдову теорию бессознательного необходимой для объяснения иррациональных сил, под действием которых находилось коллективное сознание. Он пришёл к выводу, что современный ему рабочий класс на самом деле мыслит реакционно, а не социалистически. Для объяснения этого феномена он предпринял попытку фрейдомарксистского синтеза. Авторитарная личность рождается благодаря подавлению примитивных влечений и потребностей индивида, которое начинается с детства и продолжается на протяжении всей жизни. Интроектированные авторитарные структуры притупляют стремление к свободе и внушают страх перед ней. Так авторитарный тип личности с готовностью принимает реакционные идеи. К появлению фашизма привели не экономические факторы, а подавленный характер современного индивида, который, соединяясь с кризисами в капиталистической экономике, высвобождает авторитарные импульсы.

4. Социология Макса Вебера.Вебер писал об экспансии рациональности на уровне роста бюрократии и администрирования. С бюрократией распространялись рациональные и легитимистские формы авторитета и господства. Современное государство «носит характер рационального учреждения и непрерывно действующего предприятия» . Эти две черты государственного-корпоративного авторитета - опора на инструментальный разум и «непрерывное действие», то есть склонность к постоянной экспансии, стали устойчивыми темами работ Хоркхаймера, Адорно и Маркузе начиная с 1940-х годов.

Возвращаясь к упомянутой выше критической дихотомии, можно сказать, что идеология в своих конкретных формах (массовая культура, пропаганда, авторитетный нарратив) представляет собой лишь явление, а не сущность. «Разрушение идеологического мышления означало преодоление реифицирующих аспектов сознания, вызванных администрирующей рациональностью и проникновением товарной формы и меновой стоимости во все аспекты массового общества» . Таким образом, перед радикально настроенными критическими теоретиками стояла задача критика идеологии. Если научить людей видеть сущности за явлениями, если продемонстрировать им процессы, которые порождают ложное сознание, можно позволить им преодолеть его и тем самым избавиться от воздействия авторитета, а с ним и от самого капитализма.

Но как заставить современных индивидов культивировать у себя критическое сознание в эпоху конформизма и реификации? «Чем рациональнее, продуктивнее, техничнее и тотальнее становится репрессивное администрирование общества, тем труднее представить средства и пути, которыми управляемые индивиды смогут избавиться от подчинения и достичь собственного освобождения» .

Как люди, находящиеся под гнётом авторитета, могут разыскать возможности освобождения? Как «управляемые индивиды» могут освободить себя от самих себя, как и от своих господ?

На этотключевой для Франкфуртской школывопрос её теоретикам, возможно, никогда не удавалось ответить исчерпывающим, убедительным и непротиворечивым образом. После «разочарования» в пролетариате как революционном субъекте в 1930-х годах Хоркхаймер и Адорно постепенно пришли к пессимизму «Диалектики Просвещения» и «Негативной диалектики». Маркузе в «Одномерном Просвещении» делает ставку на «маргинальные» слои, которым нет места в универсуме репрессивного дискурса. Но и «пессимисты», и «оптимисты» школы возлагали свои надежды на освобождение через эстетическое. Однако художественная культура также может быть амбивалентной, негативной и аффирмативной. Её реакционный и эмансипаторный потенциал, как его видели сотрудники Института, рассмотрен во втором параграфе второй главы данной работы.

1.2 Избавление от страха (господство в «Диалектике Просвещения» М. Хоркхаймера и Т. Адорно)

Изданная в 1944 «Диалектика Просвещения» представляет собой «трансисторическую критику власти и господства над природой» . Многие комментаторы указывали на антиисторичный, диахронический характер понятия разума как на недостаток работы. Abromeit предлагает считывать подход Хоркхаймера и Адорно к истории через «Тезисы о философии истории» Беньямина, которые были получены авторами незадолго до начала работы над «Диалектикой Просвещения». Беньямина история интересует главным образом когда она «вспыхивает», «предстаёт историческому субъекту в момент опасности» . Там, где для нас -- последовательность событий, рождение и гибель исторических субъектов,прогрессивное движение, Беньямин, а возможно вместе с ним и Хоркхаймер с Адорно видят «сплошную катастрофу». То, что мы называем прогрессом, для них есть шквал, который нагромождает руины перед лицом ангела истории. Катастрофическая перспектива открылась авторам «Диалектики» в момент эсхатологической опасности: очевидно, что радикальность предложенной критики была реакцией насобытия, которые разворачивались в мире во время её создания .

«”Диалектика Просвещения” лишена необходимого условия диалектического мышления -- исторического опосредования» . Но можно попытаться объяснить «диалектичность» книги иначе. Вместо того, чтобы понимать тезис о синонимичности власти и знания через посредство конкретно-исторических условий, в «Диалектике Просвещения» мы, наоборот, пытаемся прочесть историю как этапы развёртывания потенций господства. В диалектическом отношении здесь находятся элементы оппозиций, между которыми развёртывается драма власти: природа и человек, господство и подвластное, инструментальный разум и преобразуемый им материал.

Просвещение может выполнить своё обещание эмансипации лишь с тем условием, что с реализацией конкретных форм свободы возникают и новые, тотальные формы угнетения. Перспектива освобождения через познание таит в себе и риск полного порабощения. «К сожалению, нельзя отказать в логике и исторической правде «диалектике просвещения», которое одновременно освобождает человечество и угрожает заново поработить его с появлением новых господ, которые могут осуществлять контроль более полный, чем когда бы то ни было» .

Изначальный парадокс, от которого отталкиваются авторы, следующий: почему эмансипаторная установка Просвещения с её ценностями прогресса, рациональности, свободы и самостоятельности оборачивается в XX веке рабством фашизма и тоталитаризма? Почему «просвещённая планета воссияла под знаком триумфирующего зла» ?

На поверхности лежат два варианта решения этой проблемы. Во-первых, можно сказать, что на каком-то этапе развития европейской цивилизации произошёл логический разрыв, то есть предательство ценностей Просвещения, поворот к Анти-Просвещению. Но едва ли мы можем обнаружить такой разрыв. Скорее, Адорно и Хоркхаймер видят историю европейского сознания дискретно, как развитие заложенных ещё на этапе мифологического сознания потенций. Поэтому второй путь (который и избирают авторы)--доказать, что те явления, которые западный мир пережил в XX веке, присутствуют в изначальной программе разума, то есть не чужды ей, а производны от неё.

Диалектичность процесса реализации разума в истории раскрыта Хоркхаймером и Адорно сполна: непрерывное движение европейской цивилизации к тоталитаризму двадцатого века показано как серия витков отрицания и снятия внутри процесса раскрытия заложенных уже на мифологической стадии потенций. Генеалогия Просвещения ретроспективно ведёт авторов к философии науки раннего Модерна (работу открывает обширная цитата из Бэкона), гомеровскому эпосу, магии, наконец -- к мифу. Поскольку Хоркхаймер и Адорно берут «просвещение в самом широком смысле прогрессивного мышления» , такое расширительное толкование позволяет им искать корни этого феномена в далёком прошлом и видеть его закономерные итоги в современности.

Преображающая мир деятельность человека для Адорно и Хоркхаймера -- не что иное, как процесс овладения. Основанное на знании действие, которое подчиняет человеку природу, объединяет три элемента (действие, знание, господство) в коррелятивное единство. Если корреляция «познание-речь-действие» держалась философией в уме начиная с классиков, то ещё один элемент, господство, не был осознан вплоть до эпохи Просвещения. Просвещение рационализировало этот элемент как вопрос о господстве человеком над самим собой: человек выходит из состояния детства, освобождается от власти социальных и природных сил и своих собственных заблуждений и становится себе господином. Но (как показывают Хоркхаймер и Адорно) власть оказывается примордиальным и конститутивным элементом познающего субъекта.

В философии XX века связь познания и власти была в наиболее известном варианте постулирована Мишелем Фуко. Согласно Фуко, власть и знание предполагают друг друга. Нет ни отношения власти без соответствующей области знания, ни знания, которое не образует отношений власти . В указанном тексте Фуко прослеживает генеалогию гуманитарных наук и утверждает, что в частности все науки с корнем "психо" родились из отправления дисциплинарных практик надзора, контроля и формирования послушного индивида.Для Фуко конкретные формы знания выражают конкретные модели отправления власти (концентрическая, дисциплинарная, биополитическая), которые были «открыты» не одновременно, а оформляются с ходом истории. Однако почти за полтора десятилетия до основных трудов Фуко Хоркхаймер и Адорно постулируют связку «власть-знание» в ещё более радикальном и абстрактном виде: как сочленение разума и господства. В познавательной операции уже заложена интенция на то, чтобы обладать тем, что мы познаём. «Власть-знание» корректнее было бы переформулировать как «власть-познание».

Если рассуждать предельно общо, вещь, которая может быть познана, также может быть и подвластна. Чтобы стать подвластной, вещь должна быть познана. Это чрезвычайно простая идея, которая находит своё косвенное подтверждение на уровне естественного языка. Мы говорим "я владею английский языком" или "я владею музыкальным инструментом". Перед тем, как мы можем с полным правом это заявить, необходимо долгое изучение языка или музыкального искусства -- то есть познавательный процесс. Попросту говоря, чтобы овладеть чем-то, нам необходимо понять, как это нечто работает.

Освобождая человека из-под власти природы, Просвещение творит свою собственную эпистемологию, апофеозом которой имплицитно присутствующее субъект-объектное отношение. Взгляд ученика, который желает овладеть языком, взгляд учёного, который познаёт свой предмет и взгляд правителя, который желает распоряжаться своими подданными, это всё такая диспозиция, которая предполагает членение мира на познающий разум и непознанную материю, властвующего и подвластных, субъект и объект.

В поле зрения деспота вещь попадает только если она поддаётся или сопротивляется контролю; учёному вещи интересны только если они могут быть познаны и знание о них может быть концептуализировано; капитализму вещь главным образом интересна только если она может приносить прибыль. "В-себе" вещей становится их "для-нас". Просвещение -- торжество инструментальной рациональности. Поэтому, неслучайно, что прагматизм, операционализм и позитивизм родились практически одновременно с фашизмом -- эти направления в науке есть не что иное, как осознание Просвещение самого себя, а фашизм -- претворение изначальных потенций Просвещения в жизнь .

Страх и господство.Заявленная цель Просвещения --"избавить людей от страха и сделать их господами" . Каким же образом связаны эти два желания? Интересно, что эти два предиката (отсутствие страха и господство) объединены здесь в конъюнкцию. В понятии господства нет ничего, что исключало бы страх. Скорее, наоборот: как хорошо известно, тиран -- несчастнейший из людей, потому что репрессивный характер его власти заставляет его отовсюду ожидать сопротивления и возмездия. Напротив, счастливый подвластный, будь то ребёнок или раб, которого оберегают забота и наставничество старшего, казалось бы, имеет меньше поводов бояться, чем когда он предоставлен сам себе. Но всё эти возражения содержат элементы рационализации. Авторы «Диалектики» скорее отталкиваются от более примитивного психологического факта: мы ненавидим то, чего боимся, и желаем нейтрализовать объект своего страха. Чтобы нейтрализовать его, мы должны сами стать сильнее него, заставить бояться себя, поработить его. Этот универсальный ход, лежащий вне рационализации и наблюдаемый повсеместно, для Хоркхаймера и Адорно настолько фундаментален, что описывает динамику рождения рациональности.

Ещё до исторической эпохи, гомеровского эпоса и появления литературы человек обнаруживает себя заброшенным в страшный, грозящий ему множеством опасностей природный мир. Человеческий страх перед природой обращается мстительным желанием господствовать над ней. Чтобы преодолеть свой страх перед природой, человек стремится познать её, чтобы в конце концов овладеть ею. «Просвещение есть ставший радикальным мифологический страх» . Демифологизация мира -- это восстание человека против вечно угрожающих ему богов и репрезентируемых ими природных сил. Раб и господин меняются местами. Разум есть не что иное, как гипостазированное стремление к господству и одновременно средство достижения этого господства. Страх запускает познание и рождает разум.

Это стремление знать и господствовать постепенно забывает свои корни, расширяется и со временем охватывает не только природу, но и человека. Наука постоянно изыскивает средства, которые бы уберегли нас от природных опасностей и продлили жизнь, но и средства, которые бы защитили от антропогенных опасностей. Орудия войны, подавления и контроля, дисциплинарная власть и биополитика, согласно этому аргументу, порождены страхом ни чуть не меньше, чем желание найти лекарство от рака.

Предложим менее изощрённую экстраполяцию этого аргумента. Власть живёт в страхе быть свергнутой -- во-первых, теми, над кем она властвует, во-вторых, другими властными акторами. Поэтому она изыскивает средства, которые бы обезопасили её от этой двоякой угрозы. Но эти средства, доступные всем и амбивалентные сами по себе, рождают всё большие опасности. Желание избавиться от страха оборачивается паранойей: поскольку знание просвещения демократично и услужливо, оно с готовностью работает на любого актора. Инструменты, которые призваны обезопасить нас, угрожают тем, кого мы конституируем как опасность, и порождают чувство опасности у них. Отправление власти превращается в порочный круг страха. Если авторы «Диалектики Просвещения» правы и корнем власти-познания является страх, то этот аффект никогда не перестаёт быть питающей субстанцией власти, её ихором.