Критический анализ политического дискурса предвыборных кампаний 1999-2000 гг.

Функции и социально-когнитивные особенности политического дискурса. Реификация и делегитимация оппонента. Конструирование манипулятивной модели дискурса. Идеологичность, интертекстуальность, конвенциональность, институциональность политического дискурса.

Рубрика Иностранные языки и языкознание
Вид диссертация
Язык русский
Дата добавления 29.06.2018
Размер файла 186,4 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Тверской государственный университет

Диссертация

на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Критический анализ политического дискурса предвыборных кампаний 1999-2000 гг.

10.02.19 - теория языка

На правах рукописи

Филинский Алексей Анатольевич

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор М.Л. Макаров

Тверь 2002

Введение

Речь политиков стала объектом пристального внимания со стороны исследователей еще во времена Древней Греции и Древнего Рима, когда были предприняты первые попытки систематизировать основные риторические ходы для придания речи благозвучия и большей убедительности.

Более активное изучение политической коммуникации началось в середине прошлого века и было обусловлено, по крайней мере, двумя факторами:

1) внутренними потребностями лингвистической теории, которая в разные периоды истории лингвистики обращалась к реальным сферам функционирования языковой системы; 2) собственно политологическими проблемами изучения политического мышления, его связи с политическим поведением; необходимостью построения прогнозирующих моделей в политологии, а также разработки методов анализа политических текстов и текстов средств массовой информации для мониторинга различных тенденций в сфере общественного сознания.

Интенсивное изучение политической коммуникации привело к появлению различных направлений или школ, отражающих историко-культурное наследие своих государств.

Во французском направлении анализа политических текстов основополагающим стало сочетание исследований в области политологии, политической философии (в основном марксизм) и направления французской лингвистической школы.

Во Франции традиционно выделяются две методологические линии. Первая из них представляет собой «политическую лексикометрию», использующую статистический подход к анализу политического лексикона. Метод, разработанный «Лабораторией лексикометрии и политических текстов» (Laboratoire Lexicometrie et textes politiques), основывается на сопоставительном изучении отдельных политически релевантных текстов (в основном тексты Французской Коммунистической Партии) с учетом относительной частотности употребления определенных маркированных лексем [Bonnafous, Tournier 1995].

В целом такая методология охватывает макро-социологические и исторические вопросы политического дискурса. Например, некоторые исследования показывают, как относительная частотность употребления travailleur и salarie варьируется в документах и официальных текстах французских профсоюзных деятелей, представляющих различные идеологии и политические взгляды, и как эта частотность изменяется со временем (начало 1970-х и конец 1980-х), отражая хронологические сдвиги в политических идеологиях. Сами исследователи подчеркивают, что количественный анализ, представленный их методологией, обеспечивает лишь базис для интерпретативного анализа политического дискурса.

Второе методологическое направление неоднородно. Наиболее ярким является течение, основывающееся на марксистских взглядах на общество Л. Альтуссера, в которых подчеркивается значение «государственного аппарата» [Pecheux 1990]. Это направление отражает дискурсивный подход к политическому феномену государства как комплексному набору дискурсов, создающих политические «объекты».

В рамках данного направления исследуются также конкретные риторические модели, например, методики манипулирования в период проведения президентских кампаний 1988 и 1995 гг. [Groupe de Saint-Cloud 1995].

В Германии анализ политического языка, политических текстов и политического словаря во многом определяется специфическими политическими интересами немцев, в особенности связанными с историческим прошлым фашизма и последующим политическим разделением Германии на два немецких государства.

При изучении языка фашизма особое внимание уделяется лексике, ее использованию и значению [Klemperer 1975]. Язык национал-социалистов рассматривается как социальный феномен, характеризуемый специфическими дискурсивными практиками [Ehlich 1989].

В немецкой школе прослеживается развитие методологии от лингвистического анализа, нацеленного на изучение лексики, до коммуникативного анализа, ориентированного на текст и дискурс.

В области сравнения семантической структуры политического словаря Восточной и Западной Германии были предложены концепции связи с идеологией (Ideologiegebundenheit) и идеологической полисемии (ideologische Polysemie) [Dieckmann 1981].

Исследования немецкой школы также затрагивали критическое отражение стратегического использования политических концептов для достижения специфических политических целей.

Под влиянием англосаксонского прагматического направления, конверсационного анализа и анализа произведений средств массовой информации рассматривались организационные принципы лингвистических действий (таких как стратегии ролевой мены, схематическая ориентация, речевые акты), реализующиеся в интервью с политиками, в политических выступлениях и теледебатах [Holly 1989].

Процесс политической трансформации в Восточной Германии и последующее объединение Германии расширили сферу применения анализа политического дискурса. Многочисленные подходы (в основном с точки зрения прагматики, социолингвистики и когнитивной лингвистики) использовались для анализа изменений в политическом лексиконе, ритуальном дискурсе бывшей ГДР и изменений в типах текстов и дискурсивных стратегиях [Fix 1992; Reiher, Lazer 1993].

Критическая позиция к политическому дискурсу, выраженная в работе Дж. Оруэлла «1984», подтолкнула некоторых английских лингвистов к более детальному рассмотрению объекта политической коммуникации [Fairclough 1989; Fowler 1996; Fowler, Hodge, Kress 1979]. Следуя современным направлениям, были разработаны трансформационно-генеративные модели, которые обеспечили средства описания определенных синтаксических форм, обладающих политически прагматическими импликациями.

Однако более важную роль в Британской и Австралийской школах стала играть «функциональная» лингвистика М. Халлидея [Halliday 1973], позволившая связать лингвистическую форму с социальной, в том числе с политической деятельностью. Но инструменты этого подхода к анализу политического дискурса по существу эклектичны. В них в основном делается акцент на прагматику, в особенности на теорию речевых актов [Wilson 1991; Blommaert, Verschueren 1991], когнитивную лингвистику [Chilton 1985], конверсационный анализ [Atkinson 1984], «европейский» анализ текста, разработанный Т. А. ван Дейком [ван Дейк 1989].

Сам Т.А. ван Дейк применяет целый ряд аналитических методов, включая текстовые, прагматические, этнометодологические и когнитивные подходы к анализу политического дискурса, к критике расистского дискурса в средствах массовой информации и других областях социальной жизни общества [van Dijk 1995, 1996, 1997, 1998, 1999, 2001].

В отечественной лингвистике доперестроечной эпохи существовало негласное табу на исследования политического дискурса - дозволялся только критический анализ буржуазной прессы. Политическая перестройка стимулировала бурное развитие анализа политического дискурса в России. Приоритет отдавался изучению тоталитарного языка советской эпохи [Норман 1997] и постперестречных инноваций в русском языке конца ХХ века [Баранов 1997; Баранов, Казакевич 1991; Дука 1998; Шейгал 1999]. В отечественной науке в последнее время возрос интерес к изучению функционирования языка в политической сфере [Бакумова 2000, 2001, 2002; Попова 1995; Почепцов 1997, 1998, 1999; Романов 2000; Шейгал 2000 и др].

Е.И. Шейгал [Шейгал 2000] выделяет два основных методологических течения: дескриптивный и критический. Современная лингвистика в рамках дескриптивного анализа изучает языковое поведение политиков, включая реализацию языковых средств, риторических приемов и манипулятивных стратегий, используемых политиками в целях убеждения [Михальская 1996; Политический дискурс в России - 1998, 1999, 2000; Holly 1989 и др.].

В сферу дескриптивного анализа включаются также методы контент-анализа, непосредственно связанные с политологией и направленные на содержательную сторону политических текстов.

Использование контент-анализа и когнитивного картирования способствует выявлению когнитивных диспозиций отдельных политиков - ценностных приоритетов, конфликтную или коллаборанистическую доминанту, характер причинно-следственных связей и соответствующих фрагментах картины мира [Дука 1998; Chilton, Ilyin 1993].

Критический анализ, в свою очередь, направлен на критическое изучение социального неравенства, выраженного в дискурсе. Ангажированность автора для некоторых ученых представляет своеобразный камень преткновения. Объективность критического анализа ставится под сомнение, что выдвигает на передний план проблематику субъективности/объективности в гуманитарных науках.

Дискуссия о субъективности и объективности в социальных науках выявила, что нет абсолютно объективных исследований, т.е. интересы, ценности и решения исследователя всегда влияют на результаты анализа. Следовательно, требуется сформулировать эти ценности эксплицитно, чтобы проанализировать все аспекты, принять во внимание разнообразные данные и методы, прежде чем делать заключения, интерпретировать или объяснять что-либо, соблюдать определенную дистанцию по отношению к предмету исследования [Водак 1997:16].

Тем не менее, заинтересованность лингвистов в критическом анализе дискурса постоянно растет. Это можно объяснить тем, что: 1) он соединился с текстоориентированным анализом дискурса и глубинным пониманием последних социологических взглядов на общество, культуру и власть; 2) он обеспечил связь теории и метода, которая отсутствует во многих социологических работах, касающихся повседневной жизни и использования языка, и во многих лингвистических трудах, затрагивающих социальную динамику [Bloome, Talwalkar 1997].

Цель критического анализа дискурса «рассмотреть связь между использованием языка и неравными отношениями власти» [Fairclough 1989:1].

В работах Н. Фейклаф [Fairclough 1989], Р. Водак [Wodak 1997], Д. Блума и С. Тальвалкара [Bloome, Talwalkar 1997] и других представителей критической лингвистики рассматривается проблема использования языка как средства власти и социального контроля.

Относительно недавно в области анализа политической коммуникации лингвистами начал разрабатываться когнитивный подход, позволяющий перейти от описания единиц и структур дискурса к моделированию структур сознания участников политического дискурса. Методология структурирования когнитивной базы политического дискурса включает в себя анализ когнитивных моделей и концептов политического дискурса, метафорических моделей и стереотипов, лежащих в основе политических предубеждений [Баранов 1990; Баранов, Караулов 1991; Ильин 1997; Fowler 1991; van Dijk 1997].

В рамках когнитивного подхода исследуется также взаимосвязь языка и идеологии [Seidel 1985; van Dijk 1995, 1996, 1998]. Политическое общение всегда идеологизировано, поскольку коммуниканты выступают в нем не как личности, представляющие самих себя, а как представители институтов и политических групп.

Диссертация выполнена в рамках критического анализа дискурса и посвящена изучению политического дискурса предвыборных кампаний 1999-2000 гг. в Государственную Думу РФ и на пост президента РФ.

Объектом исследования является политический дискурс. Предметом анализа выступают дискурсивные способы конструирования социальной реальности в текстах предвыборных кампаний 1999-2000 гг.

Актуальность избранной темы обусловлена следующим:

1) исследование политического дискурса является важным направлением современной прагматики языка и социолингвистики; эта проблематика вызывает также растущий интерес со стороны социальных, философских наук к изучению языка;

2) социально значимым является исследование языковых средств, используемых в целях манипуляции, дискриминации в дискурсе тех или иных идеологических систем;

3) метод критического дискурс-анализ не получил широкого распространения в отечественной лингвистике применительно к изучению политического дискурса;

4) критический дискурс-анализ имеет важное социальное значение для выявления лингвистически релевантных способов конструирования версий социальной реальности в интересах различных политических субъектов, выступая как инструмент нейтрализации, повышения социальной защиты от манипуляции.

Целью диссертационного исследования является критический анализ политического дискурса, исследование форм репрезентации социо-культурных схем (идеологем, конкурирующих дискурсов) на материале политического дискурса предвыборных кампаний 1999-2000 гг. В работе не исследуются источники образования коллективных установок, а также не рассматриваются проблемы суггестивной лингвистики, фоносемантики, нейролингвистического программирования и им подобные, поскольку эти подходы предполагают качественно иную методику исследования, которую мы не в состоянии интегрировать в диссертации в силу ограниченности ее жанра.

Для достижения поставленной цели в диссертации решаются следующие задачи:

1) рассмотрение существующих направлений и школ критического дискурс-анализа и анализа политического дискурса;

2) уточнение методики критического дискурс-анализа относительно исследования политического дискурса;

3) отбор корпуса текстов и его систематизация применительно к теме исследования;

4) выявление и описание основных функций политического дискурса;

5) определение языковых особенностей конструирования социальной реальности в политическом дискурсе.

Материалом исследования послужили речи и публичные выступления политических деятелей, интервью с ними, тексты политических дискуссий, материалы предвыборных кампаний, появившиеся в СМИ (печатных: «Аргументы и факты», «Век», «Ведомости», «Время MН», «Завтра», «Итоги», «Коммерсантъ-Daily», «Коммерсантъ-Власть», «Комсомольская правда», «Московская правда», «Московские новости», «Независимая газета», «Новое время», «Новые известия», «Общая газета», «Правда», «Российская газета», «Сегодня», «Эксперт», «Советская Россия», «Труд»; радио: «Маяк», «Эхо Москвы», «Открытое радио»; телевизионных: Авторская программа С. Доренко (ОРТ), «Вести» (РТР), «Время» (ОРТ), «Герой дня» (НТВ), «Глас народа», «Здесь и сейчас» (ОРТ), «Зеркало» (РТР), «Народ хочет знать» (РТР), а также персональных веб-страниц политиков и политических партий, объединений, движений) в период с сентября 1999 года по апрель 2000 года.

Корпус выборки составил 701 текст, систематизированный в Приложении 1 и Приложении 2 к диссертации.

Основным методом исследования явился критический дискурс-анализ, предполагающий привлечение данных смежных социальных наук. При анализе дискурса предпочтение отдавалось качественным методикам исследования, а именно: применялись компоненты семантической и прагматической интерпретации, контекстуального, сопоставительного анализа, интроспекции, контент-анализа, интертекстуального анализа.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в выявлении языковых средств конструирования социальной реальности, в установлении и описании особенностей социокультурных компонентов применительно к политическому дискурсу предвыборных кампаний 1999-2000 гг. в России.

Теоретическая значимость выполненной работы состоит в развитии теории и практики критического дискурс-анализа, описании функций политического дискурса и языковых средств конструирования социальных версий действительности, применяемых в политическом дискурсе, в выявлении конвенциональных структур, в углублении познания в таких традиционных областях современной науки, как «язык и общество», «язык и культура», «язык и человек».

Практическая ценность работы определяется возможностью применения ее результатов в разработке общих и специальных курсов по семантике и прагматике речевого общения, теории речевого воздействия, социолингвистике, риторике; они могут также использоваться специалистами в области социологии, психологии, журналистики, связей с общественностью.

Теоретической базой исследования послужили работы отечественных и зарубежных ученых в области семантики и прагматики текста
(Р. Водак, Т.А. ван Дейк, В. Дикман, В.И. Карасик, М.Л. Макаров,
Г.Г. Почепцов, А.А. Романов, И.П. Сусов, Н. Фейклаф, П. Чилтон, Е.И. Шейгал), социолингвистики (Н.Б. Мечковская, К. Шеффнер), когнитивной лингвистики и психолингвистики (А.Н. Баранов, А.А. Залевская, Дж. Лакофф), политической психологии (Г.Г Дилегенский).

На защиту выносятся следующие положения.

1. При определении понятия «политический дискурс» в диссертации учитываются признаки конвенциональности, институциональности, идеологичности и интертекстуальности; демонстрируется, что прагматической доминантой политического дискурса является борьба за власть (в широком смысле).

2. Основными функциями политического дискурса являются ориентирующая и манипулятивная.

3. Основным способом реализации этих функций выступает дискурсивное конструирование социальной реальности в соответствии с системой ценностей, норм, установок, идеологии того или иного политического субъекта.

4. Манипуляция в политическом дискурсе опирается на (вос)производство дискурсивной идентичности и солидаризации политического субъекта с реципиентом, т.е. на максимальное удовлетворение ожиданий и установок последнего по реализации релевантных социокультурных схем. Таким образом, дискурсивный «комфорт» достигается при помощи актуализации соответствующей системы ценностей, норм, установок аудитории, конструирующей дихотомию «свой-чужой» и структурирующей «свою» реальность.

5. Главными стратегиями дискурсивного (вос)производства «МЫ» «ОНИ» являются: реификация и делегитимизация оппонента, «амальгамирование» («мы-дискурс») и «героизация». Для этого используется широкий спектр языковых средств.

Основные положения и результаты исследования были апробированы на аспирантских семинарах, заседаниях кафедры английской филологии и кафедры теории языка и межкультурной коммуникации ТвГУ, международной научной конференции, посвященной 60-летию факультета иностранных языков, в Тверском государственном университете (2000), международном научном семинаре «Социальная власть языка» (Воронеж, 2001). По теме диссертации опубликовано 4 статьи общим объемом 1,75 п.л.

Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы, списка условных обозначений и двух приложений.

Во введении рассматриваются основные направления развития политической лингвистики, а также формулируются цели и задачи исследования.

В первой главе дается теоретическое обоснование выделения категории политический дискурс, а также описываются его коммуникативно-языковые и социально-когнитивные особенности.

Во второй главе описываются приемы и методы создания виртуальной версии действительности.

В третьей главе рассматриваются особенности критического анализа, а также приводятся примеры его применения к дискурсам различных политических субъектов.

В заключении представлены результаты проведенного исследования и обозначены перспективы дальнейшей работы в предлагаемом направлении.

В приложениях приводится база данных по настоящему исследованию, представляющая собой классификацию текстов политических субъектов в период предвыборных кампаний 1999-2000 гг.

Глава 1 Характеристики политического дискурса

институциональность политический дискурс манипулятивный

1.1 Коммуникативно-языковые особенности политического дискурса

1.1.1 Дискурс как предмет лингвистического изучения

Политический дискурс является сложным социальным явлением, доказательством чему служат разнообразные методики интерпретации этой категории и различные методологические подходы к его анализу. В лингвистической литературе выделяются следующие направления в изучении языкового общения, дискурса (в широком смысле) и прагматики языка [Макаров 1998:75]:

- теория речевых актов (Дж.Остин, Дж.Р.Сёрль, Д.Вундерлих);

- логико-прагматическая теория коммуникации (Г.П.Грайс, Дж.Лич, С.Левинсон, П.Браун);

- конверсационный анализ (Г.Сакс, Э.Щеглов, Г.Джефферсон, Д.Циммерман, Дж.М.Аткинсон, Ч.Гудвин, Г.Хенне, Г.Ребок, К.Элих, Й.Ребайн);

- анализ диалога (М.Даскал, Ф.Хундснуршер, Э.Вайганд, Г.Фриц, Л.Карлсон);

- анализ дискурса (Бирмингемская школа: Дж.Синклер, М.Култхард, Д.Брэзил, Д.Гиббон);

- лингвистика текста (В.Дресслер, Р.де Богранд, Т.ван Дейк, З.Шмидт) и грамматика дискурса (Р.Лонгейкр, Т.Гивон);

- критический анализ дискурса (Н.Фейклаф, Р.Лаков, Р.Водак, Т.ван Дейк);

- социолингвистический анализ вариативности (У.Лабов, С.М.Эрвин-Трипп);

- интерактивная социолингвистика (Дж.Гамперц, Э.Гоффман);

- этнография коммуникации (Д.Хаймс, Дж.Гамперц, Дж.Филипсен);

- психолингвистические модели производства, обработки и понимания дискурса (Р.Шенк, Р.Абельсон, В.Кинч).

Прежде чем перейти к характеристикам политического дискурса необходимо определить базовые понятия. Категория «дискурс» является довольно сложным явлением, о чем свидетельствует большое количество работ, посвященных его анализу [см. Макаров 1998, Борбодько 1998].

В Лингвистическом Энциклопедическом Словаре дискурс определяется как «связный текст в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими, социокультурными, психологическими и другими формами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмом их сознания (когнитивных процессах)» [ЛЭС 1990:136].

В упрощенной модели дискурс включает в себя «все формы речевой интеракции, формальной и неформальной, а также письменные тексты всех видов» [Potter, Wetherell 1987:7].

И. П. Сусов [Сусов 1988:10] отмечает, что структуры дискурса соотнесены со структурами деятельности и структурами сознания, которые обусловлены экстралингвистическими факторами. В этом же аспекте рассматривается дискурс и Р. Водак и Н. Фейклафом [Fairclough, Wodak 1997:261], трактующими дискурс как специфическую форму производства знаний (production of knowledge).

В лингвистической литературе дискурс выделяется в сопоставлении его с другими лингвистическими явлениями. В частности, наиболее часто обращаются к дихотомии «дискурс (устный) - текст (письменный)» [Тураева 1986]. Вслед за М. Л. Макаровым, мы разделяем точку зрения, что такое разграничение «неоправданно сужает объем данных категорий, сводя их только к двум формам языковой действительности - использующей и не использующей письмо» [Макаров 1998:70].

Во многих исследованиях, посвященных анализу текста и дискурса, делаются попытки дать отличительные характеристики этих двух категорий:

1. Категория дискурса регламентируется областью социолингвистики, тогда как текст относится к области лингвистического [Kress 1985]. Текст определяется как вербальное представление («словесная запись») коммуникативного события [Михальская 1998], а дискурс - как «текст в событийном аспекте», «речь, погруженная в жизнь» [Арутюнова 1990:137], «функционирование языка в живом общении», «язык, присвоенный говорящим» [Бенвенист 1974: 296]. В дискурсе деятельность «сужена до ее социально ориентированных речевых проявлений. В свою очередь, при рассмотрении дискурса в качестве феномена (следа), оставленного деятельностью, акцент делается на то, что это феномен (след) социально ориентированной речевой деятельности (социологический документ), «прочитанный» лишь с этих позиций» [Методология исследований политического дискурса 1998:11].

2. Во многих функционально ориентированных исследованиях прослеживается тенденция к противопоставлению процесс / результат. Характеристиками дискурса в этом контексте выступают деятельность, процессуальность, связанная с реальным речепроизводством, а текст, как продукт речепроизводства, представляет собой определенную законченную и зафиксированную форму [Brown, Yule 1983; Бисималиева 1999]. Текст и дискурс связаны отношениями реализации: дискурс находит свое выражение в тексте, «дискурс возникает и выявляется в тексте и через текст. В то же время это отношение не является однозначным: любой текст может быть выражением реализацией нескольких, иногда конкурирующих и противоречащих дискурсов. Каждый конкретный текст, как правило, носит черты нескольких разновидностей дискурса» [Kress 1985:27].

3. Дискурс и текст противопоставлены в оппозиции «актуальность / виртуальность». Дискурс рассматривается как реальное речевое событие, как «творимый в речи связный текст» [Конецкая 1997:106]. Текст лишен жесткой прикрепленности к реальному времени, он представляет собой абстрактный ментальный конструкт, реализующийся в дискурсе [Schiffrin 1994].

В связи с этим различаются структурный текст - продукт (text-as-product) и функциональный дискурс- процесс (discourse-as-process) [Brown, Yule 1983:24].

Согласно В.В. Богданову [1993] термины «речь» и «текст» являются видовыми по отношению к родовому термину «дискурс», при этом подчеркивается обобщающий характер понятия дискурс и элиминируется всякая ограниченность бинарными признаками устный / письменный, монологичный / диалогичный. Речь связана со звучащей субстанцией, спонтанна, ненормативна, эллиптична, диалогична, тогда как текст подготовлен, нормативен, развернут, монологичен или диалогичен и отличается от речи графической репрезентацией языкового материала. Дискурс в таком понимании объединяет все параметры, свойственные как речи, так и тексту.

В некоторых трудах дискурс противопоставлен речи [Попова 1995]. Речь понимается двояко: как сам процесс говорения (речевая деятельность), так и его результат (речевое произведение, фиксируемое памятью или письмом). Главное различие между двумя явлениями заключается в противопоставлении «социальное» / «индивидуальное». Дискурс относится к категории «социальное»: для него характерны типовые ситуации общения с нормативно закрепленной последовательностью речевых актов (институциональные формы общения). Важнейшим признаком речи является ее индивидуальный характер (темп, продолжительность, тембр, громкость и др.).

Существенной особенностью дискурса является его недискретность, под которой понимается несводимость дискурса к отдельным коммуникативным событиям. Дискурс континуален, не имеет временных границ начала и конца - невозможно определить, когда закончился один дискурс, и когда начался другой. В то же время дискурс, безусловно, дискретен в смысле его членимости - единицами членения и анализа дискурса являются коммуникативный ход, реплика, обмен, трансакция [Макаров 1998].

Категориальная дефиниция дискурса, включающая производство знаний, тесно связана с социологией знаний, в том числе с конструированием социальных знаний [Hulsse 1999]. Это взаимодействие играет важную роль, поскольку социология знаний во многих отношениях составляет теоретическое обоснование социального конструктивизма. В связи с этим можно говорить, что изучение дискурса является наиболее очевидным способом изучения социальных явлений.

Принимая во внимание различные подходы к определению дискурса, в данной работе термин «дискурс» употребляется в широком смысле: как речевая деятельность в звуковой, графической или электронной репрезентации, включенная в широкий социальный, психологический, деятельностный и т.д. контекст.

1.1.2 Понятие «политический дискурс»

В онтологии исследований политического дискурса однозначно выделяется проблема дифференциации политического дискурса по отношению к другим типам дискурса (юридическому, педагогическому, рекламному, военному и др.). Политический дискурс представляет собой явление, которое в социуме имеет гораздо большее частотное проявление по сравнению с другими типами дискурсов. В связи с этим феномен политического дискурса не поддается однозначному определению, так как, во-первых, сама категория политики в настоящее время не обладает четкой дефиницией, во-вторых, выделение политического дискурса по совокупности узко лингвистических признаков не представляется возможным.

В политологических работах политика определяется как набор некоторых действий, направленных на распределение власти и экономических ресурсов в какой-либо стране [Зеленский 1996:371]. Этот официальный уровень политики включает в себя средства массовой информации, систему образования и все те социальные институты, которые контролируют явления социальной жизни.

В нашем исследовании мы разделяем основные положения В.Ф. Халипова [1999:109], связанные с определением категории политики. Однако для данной работы важна властная доминанта политики, поэтому термин «политика» определяется как деятельность государственных органов, объединений граждан и отдельных лиц в сфере отношений между государствами, нациями, большими группами людей, которая направлена на реализацию, отстаивание своих интересов и связанная со стремлением к завоеванию и использованию власти.

Основным критерием для выделения политической коммуникации служит тематический и целевой определитель «борьба за власть» [Schudson 1997].

В понимании «власти» мы придерживаемся концепции В.Ф. Халипова [1999:31], где власть - это:

- способность, право и возможность тех или иных лиц, органов, учреждений, систем распоряжаться кем-либо, чем-либо; оказывать решающее воздействие на судьбы, поведение и деятельность конкретных людей, их общностей и институтов с помощью различного рода средств - права, авторитета, воли, принуждения;

- государственное, политическое, экономическое, духовное или иное господство над людьми.

Стратегии власти формируются как коммуникативные стратегии, направленные на такую организацию коммуникативной среды, коммуникативный процесс которой был бы обусловлен правилами и границами смыслопорождения главенствующего дискурса.

Политическая коммуникация представляет собой «любую передачу сообщений, оказывающей влияние на распределение и использование власти в обществе, особенно если эти сообщения исходят из официальных правительственных институтов» [Schudson 1997:311].

Процессуальность как дистинктивный признак политического дискурса стал определяющим фактором для выделения политического дискурса в качестве «формы политического действия, части политического процесса» [Wodak, Seldak 2000:224]. Р. Водак и М. Зельдак систематизируют политическое действие по шести сферам деятельности, являющимися «сегментами соответствующей политической реальности, которые обеспечивают заданность фрейма» [там же:224-225]. Сюда относятся: 1) законодательный процесс; 2) внутренние решения политики партий; 3) создание общественно-политического мнения; 4) политическая пропаганда; 5) политическое управление; 6) политический контроль.

Институциональность политического дискурса находит свое определение в концепции А. Н. Баранова и Е. Г. Казакевича, которые считают, что политический дискурс образует «совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освещенных традицией и проверенных опытом…» [Баранов, Казакевич 1991:6].

В семиотическом подходе политический дискурс определяется как своеобразная знаковая система, в которой происходит модификация семантики и функций разных типов языковых единиц и стандартных речевых действий [Шейгал 2000:3]. Политический дискурс трактуется как институциональное общение, которое, в отличие от личностно-ориентированного, использует определенную систему профессионально-ориентированных знаков, т.е. обладает собственным подъязыком (лексикой, фразеологией и паремиологией). С учетом значимости ситуативно-культурного контекста, политический дискурс представляет собой феномен, суть которого может быть выражена формулой «дискурс = подъязык + текст + контекст» [Шейгал 2000:15].

Целевая доминанта стала определяющей в рассмотрении политического дискурса как «совокупности политических дискуссий социума: дискурса власти, контрдискурсии публичной риторики, закрепляющих систему общественных отношений либо дестабилизирующих ее» [Методология исследований политического дискурса 1998:12].

В некоторых работах высказывается предположение, что языку политики свойственно специфическое содержание, а не форма. В формальном отношении язык политики отличается лишь небольшим числом канонизированных выражений и клише. П. Серио в качестве грамматических особенностей советского политического дискурса выделяет гипертрофированную тенденцию к номинализации и сочинению [Seriot 1985]. Рассматривая исследования П. Серио, Ю. С. Степанов определяет советский политический дискурс как «первоначально особое использование языка, в данном случае русского, для выражения особой ментальности, в данном случае также особой идеологии». Особое использование, по мнению Ю. С. Степанова, «влечет активизацию некоторых черт языка и, в конечном счете, особую грамматику и особые правила лексики» [Степанов 1997:723].

Существуют предположения об особом положении грамматического строя политического языка, как, например, тенденция к устранению лица при помощи номинализованных конструкций-девербативов и безагенсного пассива [Рижинашвили 1994], инклюзивное использование личных местоимений мы, наш. Мы разделяем мнение Е. И. Шейгал [Шейгал 2000], что эти грамматические особенности, в отличие от специальной лексики, не являются чертами, присущими исключительно политическому дискурсу, - данные формы и конструкции используются и в других видах коммуникации (с различием в частотности и прагматической ориентации).

Наличие общих когнитивных схем деспециализации политических терминов в политическом дискурсе обуславливают его понимание практически всеми членами языкового сообщества. Детерминирующим обстоятельством повсеместной деспециализации политических терминов является то, что политическая коммуникация, как никакой другой домен общественных отношений, направлен на массового потребителя (адресата). С другой стороны язык выражения отношений власти в официальном дискурсе является, по терминологии Р. Панова [см.: Макаров 1988:77], «сильным языком», который свидетельствует о достаточно высоком статусе говорящего, удовлетворяющего требованию его позиционной роли. Такой текст свидетельствует о повышенном внимании говорящего к лингвистической выразительности и оформлению своего послания. К разряду подобных текстов относится и политическая ораторская речь [Стриженко 1982:27].

К признакам таких текстов относятся синтаксическая сложность, большой объем соответствующих синтаксических единиц, а значит, и более размеренный темп, меньшая скорость интеракции, опора на синтаксические структуры, усвоенные на поздних этапах освоения языком; сложные предложения, часто с несколькими придаточными, с большим «удельным весом» подчиненных отношений [Макаров 1988, Попова 1995].

Некоторые ученые [Паршин 1999] подвергают сомнению существование феномена политического дискурса, считая, что языковые черты своеобразия политического дискурса немногочисленны и не столь просто поддаются идентификации, а обычные лексические и грамматические маркеры, по которым можно выделить политический дискурс как своеобразное явление, не выходят за рамки соответствующих идиоэтнических («национальных») языков. По мнению П. Б. Паршина, под политическим языком подразумевается вовсе не язык или, по крайней мере, не совсем и не только язык. Он выдвигает тезис о том, что предметом политической лингвистики является идиополитический дискурс, т.е. «своеобразие того, что, как, кому и о чем говорит тот или иной субъект политического действия» [Паршин 1999].

Этот вопрос находит также отражение в анализе политического дискурса, предпринятого Т. А. ван Дейком [van Dijk 2001]. По его мнению, хотя и существуют возможные стилистические, тематические и интеракциональные маркеры, способствующие выявлению дистинктивных признаков политического дискурса, не представляется возможным создать какую-либо типологию политического дискурса на основе только вербальных свойств. Т.А. ван Дейк приходит к выводу о том, что основополагающей категорией для выделения политического дискурса является контекст, а не сам текст.

Следуя данной логике, Т.А. ван Дейк [van Dijk 1999a] характеризует политический дискурс как совокупность жанров социального домена политики и противопоставляет его образовательному дискурсу, дискурсу средств массовой информации и юридическому дискурсу. При этом подчеркивается, что домен политики имеет довольно расплывчатые границы, так как сам термин «политика» по разному трактуется в различных источниках [van Dijk 2001].

Контекстное ориентирование в идентификации политического дискурса, на наш взгляд, снимает наиболее сложные вопросы, связанные с лексическими и грамматическими особенностями политического дискурса.

В своей работе мы понимаем под рабочим определением «политический дискурс» речевую деятельность политических субъектов в сфере их институциональной коммуникации. Отличительными признаками политического дискурса являются институциональность, конвенциональность, идеологичность и интертекстуальность.

1.1.3 Функции политического дискурса

Функциональное определение дискурса обусловлено семиотическим пониманием языка как системы знаков, которая «служит и используется для достижения каких-либо целей, иначе, выполнения функций» [Макаров 1998:68]. Методология функционализма предполагает изучение структуры и функционирование языка с целью выявления соответствий между ними. Теоретически функциональная методология основывается на признании взаимозависимости между формой и функцией и на учете влияния употребления языка на его структурные характеристики.

Функциональный подход к изучению дискурса предполагает обусловленность анализа функций дискурса изучением функций языка в широком социокультурном контексте. Вопроса о функциях языка в той или иной мере касаются в своих работах многие лингвисты, философы и психологи, однако, единство мнений по этому поводу пока не достигнуто.

Политический язык находится между двумя полюсами - функционально обусловленным специальным языком и жаргоном определенной группы со свойственной ей идеологией. Именно поэтому политический язык должен выполнять противоречивые функции, в частности: быть доступным для понимания (в соответствии с задачами пропаганды) и ориентированным на определенную группу (по историческим и социально-психологическим причинам). Последнее часто противоречит доступности политического языка [Водак 1997:22].

Основные направления в определении функций языка в современной лингвистике были положены К. Бюлером и Р. Якобсоном. К. Бюлер останавливается в своем органоне на трех ведущих компонентах акта коммуникации (отправитель, получатель, предметы и ситуации). Треугольная модель с тремя абсолютно независимо варьирующимися смысловыми отношениями дает основание для выделения ведущих функции языка: экспрессия, апелляция и репрезентация [Бюлер 1993:34].

Аналогичный базис для дифференциации функций языка реализован
Р. Якобсоном, который разграничивает шесть функций языка в зависим
ости от ориентации на один из компонентов коммуникации: адресант, адресат, референт, сообщение, контакт, код. В осуществлении референции состоит коммуникативная функция языка. С референцией сопряжена также и познавательная функция. С адресантом и адресатом соотносятся коннатотивная, или аппелятивная, или «регулятивная» [Мечковская 1994:14], эмотивная/экспрессивная. Метаязыковая функция обеспечивает реализацию кода, а поэтическая функция ориентирована на сообщение [Якобсон 1975:198].

Выделенные Р. Якобсоном и К. Бюлером функции соотносятся с природой языка в целом. Здесь необходимо подчеркнуть, что степень реализации конституирующих функций в различных типах дискурсов является определяющим фактором для их классификации. Так, политический дискурс, наряду с религиозным и рекламным, входит в группу дискурсов, для которых ведущей функцией является регулятивная [Шейгал 2000:35].

Исходя из целевой направленности, основной функцией политического дискурса можно считать его использование в качестве инструмента политической власти (борьба за власть, овладение властью, ее сохранение, осуществление, стабилизация или перераспределение). Однако, по мнению Е.И. Шейгал [2000:35], данная функция по отношению к языку настолько же глобальна, насколько коммуникативная функция всеохватывающа по отношению к языку. В связи с этим предлагается дифференцировать функции языка политики в качестве аспектных проявлений его инструментальной функции по аналогии с тем, что все базовые функции языка рассматриваются как аспекты проявления его коммуникативной функции.

Конфликтность политического дискурса подчеркивается Г. Сайделом [Seidel 1985], который утверждает, что политический дискурс одновременно должен выполнять многие функции и реализовывать многие мотивы. Так, партийная программа призвана убеждать, агитировать, пропагандировать (персуазивная функция); при этом должна быть очевидной связь каждого конкретного пункта программы с убедительной идеологией данной партии или группы, т.е. каждое требование, каждый поступок должны быть аргументативно связаны с ценностями, традициями и идеологией (аргументативная функция).

Именно перспективные программы партий не должны растворяться в отдельных обещаниях, ориентированных на сугубо сегодняшнюю политическую ситуацию, - утопия, модель лучшего другого мира (в соответствии с определенными убеждениями) также должна быть эксплицирована (персуазивно-функциональная функция). И, наконец, должно быть ясно, почему собственная программа превосходит все другие. Это реализуется чаще всего в процессе (риторико-диалогической) дискуссии с другими направлениями, убеждениями и идеологиями (дистанцирующая функция). В результате такого дистанцирования реализуется следующая функция - функция группового объединения. Программа должна в языковом и содержательном плане воплощать идентичность данного политического направления, а также формировать ее [Водак 1997:23].

П.Чилтон и К. Шеффнер [Chilton, Schaeffner 1997] выделяют четыре типа стратегических функций политического дискурса.

- Принуждение. «Принуждение» относится к таким речевым актам, как приказы или законы, которые подкрепляются какими-либо санкциями. Политические деятели часто действуют принудительно посредством дискурса, определяя вопросы, выбирая темы в разговоре, позиционируя себя и других в определенных отношениях, делая предположения о реалиях, которые слушатели должны, хотя бы временно, принимать для восприятия текста и речи. Власть может реализовываться и посредством контроля за использованием языка «других» - посредством различных видов степеней цензуры и контроля доступа.

- Сопротивление, оппозиция, протест. Данная категория функций политического дискурса противопоставлена функции принуждения, и реализуется в противовес властным отношениям. Дискурсивными характеристиками этого типа могут служить как особенности СМИ (самиздат), граффити (среди маргинальных этнических групп, постеры и т.д.), так и специфические лингвистические структуры (петиции, прошения, слоганы и т.д.).

- Симуляция. Данная стратегия сопряжена с контролем над информацией. Она сочетает в себя как эффекты дефокусирования «нежелательных мест» посредством эвфемизации исходных данных, так и непосредственное инвертирование исходных данных.

- Легитимизация и делегитимация. Легитимизация тесно связана с функцией принуждения, так как она реализует механизм повиновения, т.е. легитимность. Используемые техники включают аргументацию желаний избирателей, общие идеологические принципы, проекцию харизматического лидера, позитивную самопрезентацию и т.д. Делегитимация по сущности представляет оппозицию: репрезентация других (иностранцы, «внутренние враги», институциональная оппозиция, неофициальная оппозиция) носит негативный оттенок. Техники данной категории включают использование идей расподобления.

Аналогичный принцип при анализе существующих работ в области дифференциации функций политического дискурса применяет Е. И. Шейгал, которая в рамках инструментальной функции языка политики выделяет восемь конституентов:

- функция социального контроля (создание предпосылок для унификации поведения, мыслей, чувств и желаний большого числа индивидов, т.е. манипуляция общественным сознанием);

- функция легитимизации власти (объяснения и оправдание решений относительно распределения власти и общественных ресурсов);

- функция воспроизводства власти (укрепление приверженности системе, в частности, через ритуальное использование символов);

- ориентации (через формулирование целей и проблем, формирование картины политической реальности в сознании социума);


Подобные документы

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.