Критический анализ политического дискурса предвыборных кампаний 1999-2000 гг.

Определяющей доминантой политического дискурса является «борьба за власть», которая предполагает привлечение как можно большего числа сторонников на свою сторону. В этом случае можно говорить о том, что субъекту политики необходимо создать соответствующую дискурсивную среду (реальность), которая максимально бы отвечала удовлетворению потребностей, интересов и ожиданий целевой аудитории. Политический текст должен быть полностью понят всеми членами предполагаемой аудитории, он должен полностью поддаваться расшифровке [Алтунян 1999:19].

В этом случае можно говорить о создании дискурсивной реальности «комфорта», как основной модели манипуляции. Под дискурсивным «комфортом» понимается максимальное совпадение конструктов дискурсивных реальностей при номинации ожидаемых реципиентом личностных когнитивных структур (верований, мнений, суждений, предубеждений). Реципиент в процессе коммуникации получает реализацию своих основных предубеждений, стереотипов, т.е. политик в максимальной степени приближается к реальности самого реципиента. Происходит интерференция двух реальностей: той, которую создал и в которой живет реципиент, и той, которую создает политик. Чем больше степень наложения двух дискурсивных реальностей, тем выше степень «комфорта», «разделяемости взглядов» и поддержки.

Создание «комфортной» дискурсивной реальности основывается на выявлении разделяемых элементов дискурсивной реальности политика и реципиентат (Схема 1).

Размещено на http://www.allbest.ru/

Схема 1. Структура дискурсивного «комфорта»

Элемент «Своя»-реальность предполагает наличие как минимум трех основных взаимодействующих компонентов:

- «наши ценности», т.е. когнитивные предпочтения, своеобразная точка отсчета;

- «я свой», что означает положительную самопрезентацию в рамках когнитивных представлений реципиента;

- «враги», что подразумевает реификацию и делигитимацию оппонента.

Данные категории имплицитно взаимосвязаны, так как, обозначая, например, враждебный для аудитории образ, политик тем самым подчеркивает разделяемость взглядов, становится своим.

Конструирование и воспроизведение дискурсивной реальности в процессе предвыборной кампании предполагает ее неудовлетворительное положение в силу объективных и субъективных причин, а также ее динамическое развитие в будущем при условии реализации условий, выдвигаемых субъектом. Будущая реальность обусловлена модальностью текстов политического субъекта в настоящем.

Для создания дискурсивной реальности политические субъекты прибегают к различным наполнителям, в качестве которых выступают предубеждения, верования, установки, ценности и стереотипы.

Последние представляют собой определенный тип социальных представлений, под которыми понимается «общий для членов данного социума интерактивно воспроизводимый процесс понимания объектов и процессов и способ коммуникации по их поводу» [Макаров 2001:68]. С. Московичи отображает социальные представления как сложную многоуровневую систему действий, идей и ценностей. При этом выделяются две функции социальных представлений:

- установление порядка, который позволил бы индивидам ориентироваться в материальном и социальном мире и управлять ими;

- обеспечение самой возможности общения, посредством выработки кода для социальных обменов и кода для наименования и единой классификации различных аспектов «мира», индивидуальной и групповой истории.

В политической коммуникации продуктом познавательного процесса являются социально-политические представления. Их группировку и типологизацию можно осуществить исходя из их содержания, заключенных в них идей, концепций, политических ориентаций, познавательных функций [Дилигенский 1996:54-55]. Социальные представления суть результат интеракции. Именно в интерактивных процессах социальные представления рождаются, модифицируются, обмениваются и распространяются по социальным группам: они конституируют социальные группы и определяют их границы.

В данном контексте представляется возможным применить для конструирования и реализации социальных представлений в процессе манипуляции термин анкоринг, заимствованный из концепции социальных представлений [Макаров 2001]. Суть данного процесса заключается в том, что новые дискурсивные практики строятся на прецендентных социально-политических репрезентациях, т.е. в политической коммуникации манипуляция строится на уже существующих стереотипах, предубеждениях и верованиях. При этом могут формироваться новые типы социальных представлений (стереотипы, предубеждения, верования). В тоже время манипуляция, как было замечено, во многом базируется на существующих социальных представлениях, и это также можно отнести к категории «заякоривания» посредством вербальных и невербальных средств коммуникации.

Манипуляция в политическом дискурсе включает в себя сознательную трансформацию дискурсивной реальности или создание новых различных дискурсивных практик (например, гиперболизации, эвфимизации или элиминирования информации). Термин «манипуляция», по нашему мнению, адекватно отражает процесс конструирования политической дискурсивной реальности при использовании различных лингвистических средств.

Фактически смысловое наполнение дискурсивной реальности основывается на семантической мотивации, когда посредством реализации компонентов дискурсивной структуры реципиент воспроизводит свои когнитивные элементы в заданном для манипулятора направлении.

2.2 Стереотипизация политического дискурса

Реализация определенной дискурсивной реальности базируется на реификации социально релевантных стереотипов. Задача стереотипов состоит в том, чтобы укреплять мнения и сомнения своих носителей; одновременно они представляют собой основу для формирования и укрепления солидарности таких людей (общий язык и общие ценности объединяют). Стереотипы поставляют вокабуляр, мотивирующий и объясняющий действия. Такие метафоры и выражения свидетельствуют о том, что в обществе существуют объекты, в отношении которых позволяется враждебность и агрессия [Водак 1997].

Под стереотипом в социологии и психологии обычно понимается стандартизированный, устойчивый, эмоционально насыщенный, ценностно-определенный образ. В основе производства социального стереотипа лежит психологический феномен генерализации, обобщения, схематизации данных опыта. Особенностями социального стереотипа как регулятора социальных отношений является феномен поляризации качеств человека (как главного социального объекта и основного содержания стереотипа) и жесткая фиксированность такой полярной дихотомии. Синонимом стереотипа нередко выступают понятия предубеждения, предрассудка или клише.

К языковым стереотипам можно отнести способы номинации, референции, предикации в их прагматических значениях, а также распределение и соотношение различных стилистических средств. Взятые вместе они составляют языковой стереотип формирования дискурса как структуры социального порядка (соотношение между формой и социокультурной ценностью). К языковым стереотипам можно отнести использование таких категорий как многословие, сдержанность, эмоциональность, логичность, красноречие и др. [Методология исследований политического дискурса 1998:33].

В отличие от языковых стереотипов, не связанных непосредственно с поведенческим аспектом языка, коммуникативные стереотипы - это проявление конвенционального речевого поведения, включенного в интерактивную деятельность и регулирующего социальный процесс. Коммуникативные стереотипы по своей мотивированности, степени формализованности и обязательности подразделяются на ритуальные (совершаемые в типичных ситуационных контекстах по традиционной форме, немотивированные с точки зрения современного коллектива) и неритуальные, представляющие собой конвенциональные формы поведения, формирующиеся постоянно под влиянием социальной практики и предполагающие возможность варьирования и творческого выбора в репертуаре говорящих.

Конституирующее действие коммуникативных стереотипов может выступать в двух функциях: свидетельствовать только о принадлежности коммуникантов к языковому коллективу как целому или диагностировать их различные социальные роли, т.е. выполнять функцию социального символизма [Методология исследований политического дискурса 1998:33-34].

Стереотип не только выявляет статистически среднее мнение, но задает норму, упрощенный или усредненный до предела образец социально-одобряемого или социально-допустимого поведения.

Стереотипы с лингвистической точки зрения представляют макротематические структуры с развитой, а иногда и взаимоинтегрированной иерархией пропозиций. Детализация пропозиционального содержания макротематической структуры может во многом зависеть от экстралингвистических факторов (гендер, социальный статус, целевая аудитория и т.д.).

Любая пропозиция, привлекающая общие пропозиции, которые, в свою очередь, являются пропозициями идеологических схем или могут быть извлечены из таких схем, является предпочтительной в производстве идеологического дискурса. Отсюда следует, что темы (являясь пропозициями) управляют макроструктурами и порождают имплицитные пропозиции, которые они обычно подразумевают, но не утверждают и т.д.

Если контекст дискурса реализует идеологическую функцию (его назначение - обучение идеологии, ее пропаганда), то можно ожидать, что и в целом, и в отдельных случаях все пропозиции семантической репрезентации ориентированы на формирование ключевых пропозиций идеологии [ван Дейк 2000:59].

Для нашего исследования мы ограничились лишь произведениями, представленными в средствах массовой информации (центральные телеканалы, газеты, журналы и радио). Мы допускаем, что политическая ориентация того или иного СМИ играет существенную роль в репрезентации материалов. Однако в нашем исследовании мы ограничиваемся выявлением манипулятивных стратегий. В связи с этим фактор политической ангажированности СМИ нами учитывается, но не включается в типологическую картину.

Конструктивно в политическом дискурсе создаваемая реальность выражается в категориях «я/мы-свой» и «враги», направленных на солидаризацию со «своей» целевой аудиторией и на дистанцирование от «чужой».

О.С. Иссерс, говоря о речевом воздействии политиков на аудитории, выделяет три типа коммуникативных стратегий: когнитивную, семантическую и риторическую [Иссерс 1997]. Вычленение последнего типа вызывает некоторые сомнения, поскольку приемы убеждения, привлечения внимания (повторы, преуменьшения, преувеличения, метафоры и т.д.) могут быть включены в первые два.

Т.А. ван Дейк определяет когнитивную стратегию как «способ обработки информации в памяти». Новое знание должно быть введено в модель мира адресата таким образом, чтобы он «принял его, соотнес с уже известным и осознал как свое, личное» [ван Дейк 1989:277]. Целью когнитивной стратегии является содействие адресату в обработке информации. Адресата в этой связи направляют в соответствующем векторе на переход «от частного примера к обобщению, из общих положений сделать выводы о частностях, перенести информацию из одной когнитивной области в другую» [там же].

Семантическая стратегия определяется как способ индуцирования желательной семантики, осуществляемый через использование различных языковых ресурсов. Семантические стратегии определяют, как и какими языковыми средствами цель может быть достигнута. Стратегии этого типа имеют непосредственное отношение к выбору семантических, стилистических и прагматических средств. Возможность достичь цели разными путями находит отражение в понятии речевой тактики, которое в некоторой степени соотносится с понятием семантического хода у Т.А. ван Дейка [ван Дейк 1989]. Семантический ход реляционен, т.е. он определяется функционально по отношению к предшествующему и последующему ходам. Тактики же относительно независимы, они могут использоваться как изолировано, так и комплексно.

Говоря о языковых стереотипах, Е. Родионова выдвигает тезис о том, что клишированное выражение, вобравшее в себя некую сумму смыслов, становится мифологическим концептом данной идеологии. В его интенции заложено очень много -- оно очерчивает объект, его состояние и то, как следует к нему относиться. Происходит подмена основного общеупотребительного значения слова на его коннотацию. Во многих случаях такое клише-понятие остается маркированным настолько сильно, что при любых обстоятельствах, в любом другом контексте коннотация ущемляет все прочие значения. Клише-понятия имеют несколько очевидных постоянных признаков. Первый из них -- то, что, собственно, и делает их клише, -- это повторяемость. Клише употребляются с некоторыми вариативными изменениями, это бывает, в частности, когда одно клишированное выражение сочетается с другим. Эта вариативность не противоречит другому несомненному признаку клише-понятия -- их смысловой неразложимости. Любое клишированное выражение -- это целый блок смыслов, который в сжатом виде содержит возможное дальнейшее развитие идеологического текста, а также некую предысторию, поэтому оно употребляется и воспринимается как единое целое [Родионова 2000].

Коннотативная специфика лексики политического дискурса получила широкое внимание со стороны исследователей, которые, в свою очередь, подошли к этой проблеме, используя различные терминологические категории. Так, М. Эдельман [Edelman 1964] произвел диверсификацию политических вербальных знаков на:

- референтные знаки (referential symbols), которые обладают эмоциональной нейтральностью и являются наиболее оптимальными средствами соотношения с объектами действительности (candidate, governor, senator);

- конденсирующие знаки (condensation symbols), которые аффективно заряжены и соотносятся с эмоциональными когнитивными образами (freedom fighters, independence).

В отличие от референтных знаков с явно выраженным денотатом, конденсирующие знаки характеризуются более расплывчатым и неопределенным денотатом [там же: 6].

Е. И. Шейгал предлагает обозначать коннотативно нагруженную лексику политического дискурса как «политические аффективы» [Шейгал 2000:115] и, вслед за Д. Грейбером [Graber 1976:291-294], выделяет следующие прагматические категории этих единиц:

- способность генерировать богатые образные ассоциации, извлекать из памяти яркие картинки прошлого опыта;

- способность активизировать сильные эмоции, провоцировать желаемую реакцию и тем самым служить сильным мобилизующим средством;

- обеспечение быстрой категоризации понятия, его проведение через тот или иной «оценочный фильтр»;

- способность эффективно и экономно репрезентировать сложные политические реалии, что значительно облегчает процесс коммуникации.

В то же время данные преимущества могут приводить и к противоположным последствиям:

- упрощению и искажению картины реальной действительности, особенно за счет установления ложных казуальных связей;

- возникновению политических разногласий между социальными группами за счет диффузности денотатов;

- лимитированию способности критического анализа действительности [там же:308].

Неопределенность политического дискурса является одним из ключевых направлений в реализации манипулятивности. Использование методики неопределенности направлено на вуалирование и сознательное элиминирование нежелательной информации (мистификация истины), которая может иметь отношение как к совершенным действиям, так и к обещаниям (потенциальным действиям): "Это абсолютно реальный сценарий. И Примаков, и Лужков должны с этим смириться", - заметил в разговоре на прошлой неделе один из высокопоставленных кремлевских чиновников (АиФ.21.12.1999) .

Неопределенность понятий, использованных в политическом дискурсе, затрудняет контроль со стороны адресата за действиями говорящего. В семиотическом плане неопределенность обусловлена явлением неточной референции. Е. В. Клюев [1996:125] выделяет несколько типов референциональной неопределенности, где слово соотносится с:

- чрезмерно широким кругом референтов;

- абстрактным референтом;

- референтом, по-разному трактуемым;

- неизвестным референтом;

- «чужим» референтом;

- несуществующим референтом.

Стереотипизация политического дискурса также проявляется в категориях формальности/неформальности. Среди языковых признаков формальной речи часто упоминаются её более высокая структурная организация, синтаксическая, лексическая и фонетическая нормативность и тщательностьзамедление темпа речи и увеличение объёма, высокий уровень когезии и когеренции, упорядоченность мены коммуникативных ролей, фиксированность темы.

Неформальной речи свойственна меньшая структурированность, эллипсис, повторы слов, хезитации, более высокий темп и ритм речи, а это значит, меньший объем ее единиц; тематическое разнообразие, снижение уровня когезии [Макаров 1998:147].

Формальность коррелирует с уровнем подготовленности речи и дискурса, где выделяются два аспекта: предварительное обдумывание и планирование (когнитивный аспект), а также организация языковых средств для оптимального выражения идей (риторический аспект). «Результатом предварительной подготовленности текста является то, что он ...характеризуется большей развёрнутостью, последовательностью, связанностью, законченностью» [Новиков 1983: 22]. Данная корреляция имеет ещё одно измерение: предварительно подготовленный текст обретает многие качества письменной формы речи, даже если этот текст и озвучен посредством чтения (scripted speech) [Atkinson 1982: 109].

К признакам спонтанной речи, помимо упомянутых выше синтаксической простоты, меньшей длины предложений и слов, эллипсиса, относится также преобладание действительных конструкций. В подготовленном дискурсе, наоборот, возрастает удельный вес неагентивных конструкций (пассив) и безличных предложений, синтаксическая сложность реализуется в увеличении доли подчинительных связей.

Охарактеризовав основные характеристики манипуляции в политическом дискурсе, перейдем к анализу более широких структур, связанных непосредственно с тематической определенностью дискурса и стратегиями манипуляции. Как уже говорилось, основными доминантами в критическом анализе политического дискурса является выявление когнитивных структур, которые способствуют манипуляции общественным сознанием, а также способов их реализации.

Дихотомия политического дискурса «мы» - «они» диктует необходимость обратить внимание на эти структуры. Безусловно, интерференция данных категорий в политическом дискурсе приводит к появлению пограничных случаев, когда отдельные структуры в равной степени сочетают в себе элементы как категории «мы», так и «они». Для их анализа необходимо более глубокое и интегрированное изучение, поэтому в нашем исследовании мы ограничимся проявлениями наиболее типичных и часто используемых стратегий манипуляции.

При структурировании категории «они» в политической коммуникации мы выделяем методики реификации и делегитимации оппонента. Относительно конструирования категории «мы» в политическом дискурсе мы выделяем непосредственно амальгамирование (мы- дискурс) и героический дискурс.

Основные стратегии манипуляции можно свести к следующей схеме:

Размещено на http://www.allbest.ru/

Взаимопроницаемость манипулятивных стратегий обусловлена комплексным воздействием возможных параметров для достижения большей эффективности манипуляции.

Ниже приводится более детальный анализ заявленных стратегий применительно к политическому дискурсу предвыборных кампаний 1999-2000 гг. Данные стратегии классифицировались по частотности и универсальности употребления политическими субъектами. Поэтому, несмотря на то, что некоторые политические субъекты расположены на разных политических осях (Путин, Зюганов, Явлинский, Чубайс, Жириновский и т.д.), и, по сути, употребление манипулятивных стратегий должны иметь разные семантические и функциональные основания, мы придерживаемся точки зрения, что функциональная детерминированность коммуникации политических субъектов сводится к захвату и удержанию власти, иными словами, можно предположить, что основной семантико-прагматический базис для всех политических агентов один и тот же, поскольку анализируемые политические субъекты, с одной стороны, имеют определенный контроль над обществом, а, с другой стороны, хотят его расширить.

Выбор, использование и анализ политического дискурса предвыборных кампаний 1999-2000 гг. был обусловлен тем, что, во-первых, в ходе предвыборных кампаний политические агенты пытаются в краткосрочный период получить как можно больше сторонников, во-вторых, в связи с этим проявляется агональность основных противоречий в обществе, и, в-третьих, выборы 1999-2000 гг. явились уникальным экспериментом политических технологов по внедрению новых политических субъектов в существующую политическую конъюнктуру, которые смогли заполучить значительное количество голосов избирателей за короткий срок, что указывает на эффективность предпринятой манипуляции в рамках политической коммуникации.

2.3 Реификация оппонента

В политическом дискурсе, где основной функцией является борьба за власть, необходимо конструирование и периодическое разрушение образа оппонента. Политическая коммуникация происходит на фоне символической борьбы за «производство здравого смысла», за «монополию легитимной номинации», в том числе, манипуляцию образами «своего» и «чужого» [Бурдье 1994:197-199]. Наиболее эмоционально детерминированным в этом плане, безусловно, является образ врага. При этом происходит необходимая поляризация на «своих» и «чужих».

Делегитимация в данном случае служит формированию образа врага, который виновен в сложившейся негативной ситуации. Посредством казуальной атрибуции происходит поиск «козла отпущения» [Водак 1997]. Выбор этих злых сил может производиться на основе стереотипов, распространенных в данной среде. Реализация сложившихся когнитивных моделей в то же время подчеркивает легитимность создаваемой действительности [Дука 2002].

Говоря о создании образа оппонента (врага) политики, в основном используют два типовых сюжета:

1. Непосредственная адресная референция на противостоящую враждебную силу.

2. Элиминирование или диффундирование референта. Среди типовых структур со смытым референтом в образе врага выступают:

- мифическая группа (враги России и трудового народа; расхитители народного добра; предатели и авантюристы);

- группа, имеющая отношение к экономическому управлению (воровская олигархия, навязавшая всем нам режим криминальной диктатуры; горстка алчных дельцов);

- группа, имеющая отношение к управлению государством (Политика правящего режима полностью подпадает под международно-признанное определение геноцида (НПСР Воззвание к патриотам России 11.10.1999);

- метафорические абстракции, связанные с неудовлетворительным экономико-правовым аспектом жизни государства (бандитизм, криминал, бюрократия).

Для номинализации врага политики часто используют тактику тематической гиперболизации, куда относится создание конвенциональных структур (КС) с ярко выраженной социально негативной коннотацией. Данные структуры используются, во-первых, для создания деструктивной социально-дискурсивной реальности, а, во-вторых, для обозначения круга своих, которые разделяют данные стереотипы.

Среди них в российском политическом дискурсе наиболее рекуррентными являются:

КС с тематическим компонентом Заговор

Говоря о заговоре, имеют в виду тайное влияние на власть, неочевидность ее захвата или стремление захватить враждебными силами [Дука 1998]. Создается ощущение ясности врага при одновременной его трудноуловимости: Как только мы приближаемся к союзу с Белоруссией, находятся силы, которые хотят это остановить. И это все как раз сценарий Запада. Они страшно боятся этого (Жириновский В.В. НТВ, «Глас народа». 30.11.1999).

КС с тематическим компонентом национальная угроза

Мы-дискурс выражается в стратегиях интеграции с какой-либо социальной группой, которая тесно соотносится со стратегиями номинации [Wodak, Seldak 2000]. Психологической основой манипулятивного использования знаков интеграции является их способность обеспечивать контактную фазу общения [Шейгал 2000:131].

Лингвистически Мы-дискурс выражается посредством следующих вербальных приемов.

1. Личные и притяжательные местоимения (мы, наш). В оппозиции «свой» - «чужой» первый элемент маркирован гораздо слабее, нежели второй: «Нашесть может маркироваться возвышенной лексикой и торжественно-приподнятой тональностью» [Романов 2000:24].

2. Лексемы со значением совместности (вместе, единство). Наиболее характерным примером могут послужить названия партий и движений, названия которых эксплицитно или имплицитно выражают концепцию единения (Отечество-Вся Россия, Единство, За Победу).

3. Собирательные лексемы с компонентом совместимости, выступающие в функции вокатива с коннотацией групповой (социальной) отнесенности (друзья, товарищи, сограждане, соотечественники). Чаще всего данные лексические средства, а также этнонимы употребляются политиками в обращениях вместе с эмотивно заряженными прилагательными (Дорогие сограждане).

4. Этнонимы (россияне, москвичи). Использование этнонимов способствует выделению группы-адресата по локальному признаку.

5. Топонимы (Россия, Москва, Санкт-Петербург).

6. Сравнительные обороты со значением причастности (я, как и вы): Сегодня, в новогоднюю ночь я, как и вы с родными и друзьями, собирался выслушать слова приветствия президента России Бориса Николаевича Ельцина (Новогоднее обращение В.В. Путина, 31.12.2000).

7. Грамматические формы непрямого императива со значением включения в сферу его действия говорящего: Пожелаем друг другу тепла, счастья, любви (Новогоднее обращение В.В. Путина, 31.12.2000).

8. Специфические маркеры социальной (групповой) отнесенности (пролетарский, коммунистический, демократический, либеральный). Данные лексические средства представляют собой ориентационный компонент. Употребление политических аффективов [Шейгал 2000:130] способствует идентификации политического агента, обеспечивает его приверженность определенной группе. Благодаря своей социально-политической коннотации («я свой», «я с вами») парольные слова выступают в суггестивной функции и способствуют успеху оратора у слушателей тех социальных групп, с которыми он желает идентифицироваться.

9. Безагенсные (надо настоять, было сделано, требуется) и псевдоагенсные конструкции (обстановка требует, течение событий покажет, СМИ должны), которые деперсонифицируют политического деятеля и соотносят его с некой референтной группой (администрация, партия).

10. Гиперболизированные выражения со значением положительной коннотации и значением разделяемых общечеловеческих ценностей: Все честные люди видят ту обстановку, в которой находится наша страна, наше общество, понимают насколько обстановка подошла к критическому рубежу, и ищут выход из этой драматической ситуации (Зюганов. Г.ЭМ. 08.12.1999).

В данном примере «все честные люди» подразумевают, что реципиент также причисляет себя к разряду «честных людей», а значит «видящим, что происходит».

Коннотативный элемент вышеизложенных методик представляет собой комбинацию двух аспектов: собственно эмотивный план (чувство солидарности, гордости, надежды) и социально-политическую коннотацию, которая имплицитно выражает концепт единения.

В особую группу можно выделить обращение политиков к прецедентным именам, тем самым подчеркивая, что ценностно маркированными для них являются те же имена, что и для электората [Бакумова 2001]. Данная стратегия направлена на возбуждение эмпатии у избирателей: Перед глазами вдохновляющий пример наших великих предков: Александра Невского и Дмитрия Донского, Козьмы Минина и Дмитрий Пожарского, Александра Суворова и Михаила Кутузова, Владимира Ленина и Иосифа Сталина, Георгия Жукова и Александра Василевского, Игоря Курчатова и Сергея Королева (НПСР. Воззвание к патриотам России. 11.10.1999).

Использование прецендентных имен [Гудков 2000:47] функционально направлено на:

- реификацию и конкретизацию абстрактных понятий;

- участие в признаковом дейксисе;

- создание экспрессивного эффекта, выражение эмотивной оценки;

- выражение непрямой оценки;

- реализацию функции «пароля» для своих.

Мы-дискурс также выражается посредством общей тональности речетворчества политиков.

Некоторыми лингвистами [Шейгал 1999; Романов 2000] выделяются основные функции Мы-дискурса:

1. интегративная функция (инклюзивное мы), функция солидаризирования;

2. функция противопоставления и отчуждения (эксклюзивное мы);

3.манипулятивная функция (мы как прием расширения ответственности, перекладывание ответственности с индивида на группу, в частности, легитимация предубежденных речевых актов);

4.фасцинативная функция (воодушевление, создание чувства сопричастности);

5. магическая (заклинательная) функция (мы в значении гиперболической множественности);

6. имперское МЫ (повышение властного статуса лидера).

Мы-дискурс неразрывно связан с понятием «нация» как наиболее универсальной легитимной ценностью в политической жизни [Миллер 1997]. Особенность этого когнитивного элемента состоит в том, что он пробуждает целый спектр эмоций, накопившихся за долгое время его употребления, и, как всякий символ, неоднозначен. К. Вердери [Verderi 1993:38] определяет понятие «нация» как «базовый оператор в системе социальной классификации», «элемент политического и символико-идеологического порядка, а также социального взаимодействия и чувствования».

Все политические субъекты вынуждены вступать в борьбу за право утвердить в обществе собственное толкование нации и тем самым становятся участниками националистического дискурса, используя понятие нации в качестве мобилизационного ресурса.

2.6 Героизация

Первопричиной всего позитивного, что происходит или может происходить в обществе, также оказывается наделенный мифическими чертами персонаж: благородный монарх, харизматический лидер или герой. Мифологические представления формируются преимущественно дедуктивным методом: в их основе лежит обобщенный идеологический миф, к которому приспосабливаются данные реального опыта [Дилигенский 1996:56-57].

Героический дискурс опирается на пропозицирование основного тезиса я/он-хороший (Я считаю, что он достойный человек. Шойгу - очень порядочный человек… Он хороший руководитель. Успешный министр (Путин В. Время MN. 27.09.1999).

Данная пропозиция эксплицируется посредством следующих стратегий:

1. Высокие морально-этические качества:

Я приверженец традиционной морали, христианин. Поэтому я всячески избегаю любых злачных мест: ни разу в жизни не был, например, в казино (Доренко С. Вечерние ведомости. 24.11.1999).

Шойгу - душа "Единства" (Грызлов Б. НГ. 29.01.2000).

2. Деятельность в интересах народа или реализация общепринятых ценностей:

… легендарный генерал Лев Рохлин, которого боготворила не только армия, но и все, кому сегодняшняя жизнь не по душе (Илюхин В. Завтра. 14.12.1999).

Я считаю, что у Путина есть два качества, которые позволяют ему стать лидером в России. Это то, что он понимает и пытается сегодня реализовывать либеральные ценности в России (Березовский Б. Коммерсантъ-Daily. 27.11.1999).

3. Высокая профессиональная компетентность:

У меня есть опыт на Кавказе, глубочайшая убежденность, что вопросы там должны решаться и могут быть решены только мирными способами (Березовский Б. Коммерсантъ-Daily. 22.10.1999);

Я работал с Валентиной Ивановной последние одиннадцать лет, я ее очень хорошо знаю как прекрасного работника…. В МИДе она вообще была одним из лучших послов. Я, как министр, был в Греции, я видел ее на месте, в деле, видел, как к ней относятся…. И она блестяще работала на своем посту, отвечая за социальные вопросы. Она один из лучших работников в правительстве и не случайно они оставалась при всех моих приемниках (Примаков Е.М. НТВ, «Герой дня». 27.03.2000).

4. Достижения (в системе ориентаций ценностей общества):

Мы, наконец, стали вовремя платить пенсии. Начали по возможности помогать нуждающимся (Путин В.В. Открытое письмо Владимира Путина Российским Избирателям).

В этом случае также примирительны аллюзии положительного исторического опыта для верификации «правильности» своей стороны: при советской власти наша наука достигла тех высот, которые просто поразили всех (Зюганов Г. ЭМ. 08.03.2000). Может подчеркиваться уникальность достижения и его благостность в интересах реципиента: Именно ЛДПР приняла Конституцию, по которой вы стали губернатором …И без ЛДПР она не была принята. Мы бы жили в условиях диктатуры сегодня (Жириновский В.В. НТВ, «Глас народа». 30.11.1999).

5. Непримиримость к нарушителям общих ценностей:

Я буду наказывать тех, кто нарушает конституцию и издевается над нами (Жириновский В. Авторская программа С. Доренко. 19.02.00).

6. Обозначение сходства и тождественности объекта аппологизации с литературными и историческими персонажами, чья позитивная деятельность мифологизирована в массовом сознании и общепринята в рамках социума:

Вы казались нам героем, вроде этакого Добрыни, вступившего в борьбу за Российский народ с "Идолищем поганым"! (СР 07.03.2000).

7. Репрезентация реалий с положительной оценочностью: