Законотворческая деятельность российских либералов в Государственной думе (1906-1917 гг.)

Близкими к данной позиции были и взгляды той либеральной части общества, для которой позиция конституционных демократов представлялась излишне радикальной, недостаточно учитывавшей исторические особенности России и, в частности, отмечаемую ими психологическую связь между обществом и государством. Один из наиболее видных теоретиков этого течения в российском либерализме Д.Н. Шипов считал, что в современных условиях государство - необходимое и неизбежное явление, однако оно не есть «самодовлеющая цель своего существования». По его мнению, государство, прежде всего, есть средство, содействующее осуществлению высшей цели всечеловеческого бытия. «Государственный строй и установленный в нем правопорядок, - писал Д.Н. Шипов, - должны исходить из признания равенства людей и обеспечения каждой личности полной свободы в своем духовном развитии и в своих действиях, не причиняющих ущерба и не производящих насилия по отношению к своим ближним в христианском значении этого слова». По мнению Д.Н. Шипова, главным основанием государственного строя и политики государства должна служить «идея единения людей». На практике это находило выражение в деятельности государства по охране установленного правового порядка, выраженного в действующем законодательстве, и «в ограждении, путем применения принуждения и материальной силы, государственного строя, общественной безопасности и личных прав всех граждан от посягательства «злой воли людей».

«Государство, - писал Д.Н. Шипов, - не может не быть учреждением правовым, но право, нормирующее жизнь государства, всегда должно стремиться к постепенному установлению в государстве высшей правды и справедливости, призывающей всех людей к доброжелательному единению и к проявлению деятельной любви. Правовое государство должно всегда ставить себе целью создание условий государственной жизни, наиболее соответствующих этическим запросам человечества». К характерным чертам мировоззренческих представлений Д.Н. Шипова и его единомышленников и предлагаемых ими способов реформирования общественно-политического строя страны современные отечественные исследователи относят примат эволюционного пути общественного развития, бережное отношение к историческим традициям государственности и общества, идею компромисса между властными институтами и общественными структурами, сохранение единства страны. И хотя они справедливо представляются утопичными для России того времени, но содержащийся в них положительный для общества потенциал мирного реформизма вряд ли может быть подвергнут сомнению.

Сходной точки зрения придерживался и М.М. Ковалевский, который, выступая безусловным сторонником правового государства, обращал внимание (впрочем, как и его коллеги) на то, что субъектов политического процесса поджидает целый ряд опасностей и разочарований на первых стадиях практической реализации идей правового государства. «Народовластие, - писал М.М. Ковалевский, - подменяется господством парламентского большинства, а исполнительная власть настолько усиливается, что становится независимой от этого большинства. Свобода граждан не обеспечивается материально и носит формальный характер. Правительство же служит не столько интересам всего народа, сколько интересам тех классов, которые сосредотачивают в своих руках капитал и земельную собственность».

Как мы уже отмечали выше, на всех этапах развития либеральной общественной мысли России не существовало единства взглядов относительно оптимального для страны способа организации государственной власти. Отсутствие единства мнений по данному вопросу в значительной мере отразилось и в программатике российского либерализма, материалах его партийных организаций и их руководящих органов. В значительной мере на отражение данного вопроса в программных документах либеральных партий влияли разнообразные тактические аспекты партийной деятельности, значимые для партий в определенные периоды их деятельности. Однако анализ либерального теоретического наследия как в области философии права, так и в части развития государственного права позволяет сделать определенные выводы о тех основных формах государственного устройства страны, которые виделись отечественным исследователям в качестве возможных сценариев реализации либеральной программы преобразований общественного строя страны.

В целом количество либеральных проектов преобразования, в той или иной мере содержащих идеи относительно государственного устройства страны, весьма велико. Те из них, которые относятся к эпохе «Великих реформ», получили достаточно подробное рассмотрение в отечественной исследовательской литературе. Либеральные проекты Основного закона России начала ХХ в. предполагается рассмотреть в следующей главе настоящей работы. Соответственно, в рамках настоящей главы основное внимание будет уделено теоретическому наследию либеральной отечественной мысли.

Начиная с Б.Н. Чичерина и К.Д. Кавелина, в российском либерализме получило развитие направление, ориентировавшееся на необходимость учета особенностей исторического развития при определении будущего государственного устройства страны. На практике это нашло выражение в признании за Россией естественного тяготения к монархическим формам организации государственной власти в сочетании с констатацией необходимости длительного периода политического воспитания народа, роста его сознательности до уровня, необходимого для реализации традиционных институтов демократии.

В последующий период развития политические ориентиры отечественных теоретиков претерпевают определенную трансформацию. Признав в качестве базового постулата тезис о первенствующей роли государства в общественном реформировании страны, они сосредотачивают свои усилия на исследовании места и роли законодательной власти в общей системе государственной власти. Это вполне объяснимо и закономерно, т.к. политические реалии России той эпохи оставляли либеральной части общества сколь-нибудь значимые шансы реализации своего сценария общественных преобразований почти исключительно в этой сфере. Попытки либералов в предшествующий период воздействовать в духе идей Чичерина на совершенствование правовой системы общества посредством внесения изменений в гражданское право путем повышения роли судьи как правотворца потерпели неудачу. Предлагаемые же оппонентами с левого фланга силовые сценарии преобразования, подразумевавшие провозглашение принципов господства захватного права, противоречили самой сути либеральной идеологии.

Вершиной в либеральной теоретической мысли дореволюционной России несомненно стала разработка теории правового государства и конкретного механизма ее реализации применительно к условиям российской действительности. Отечественная философия права изначально четко разграничивала общетеоретическое понятие правового государства и конкретно-социальные формы его воплощения в современной им политической практике. «Чистые государственные формы очень редко воплощаются в конкретной действительности как реальные факты, - писал Б.А. Кистяковский, - но они должны быть теоретически установлены в виде идеальных по своей законченности, полноте и совершенству типов».

Российская либеральная правовая мысль сформулировала основные положения теории правового государства, главными из которых были принципы ограниченности государственной власти признанием за личностью неотъемлемых, ненарушаемых и неприкосновенных прав, но и все свободы и права также получали строгую регламентацию, исключающую их взаимное столкновение. Продолжая традицию своих предшественников, неизменно обращавших внимание на неразвитость российского правосознания, что, по их мнению, создавало трудности в развитии страны по конституционному пути, либералы начала ХХ в. в качестве одной из задач своей как политической, так и законотворческой парламентской деятельности, постулировали необходимость развития народного правосознания. «Ни правопорядок, ни государственный строй не могут быть долговечны, - писал Б.А. Кистяковский, - если они не находят себе опоры в общественном правосознании».

Любопытно отметить, что те же либеральные теоретические идеи о природе и сущности государства мы находим и в записке С.Ю. Витте Николаю II: «Государственная организация имеет не только внешнее историческое оправдание, то есть государство не может жить и развиваться только потому, что оно существует. Оно оправдывается и внутренне заложенной в его существо идеей, то есть для жизни государства должна быть цель, государство живет во имя чего-нибудь… Право, действующее в стране, получает оценку постольку, поскольку оно охраняет данный строй и данный способ управления. Свобода - поскольку она совместима с таким искусственно построенным правом». Однако, как показала дальнейшая история взаимоотношений российского общества и исторической власти, в правящих слоях возобладала иная тенденция, основанная на вере во всемогущество государства полицейского типа.

Не сводя правовое государство к современным им конституционным государствам, отечественные либеральные теоретики однозначно делали вывод о неразрывной органической связи правового и конституционного государства, считая конституционный способ организации государственной власти наиболее реальным способом воплощения на практике принципов правового государства. Наличие в системе государственной власти народного представительства позволял, по их мнению, в полной мере реализовать принцип ограничения властных полномочий государства как аппарата управления правами человека и гражданина. «Органы государственной власти бывают действительно связаны законом только тогда, когда им противостоят граждане, наделенные субъективными публичными правами, - писал Б.А. Кистяковский». По его мнению: «Только имея дело с управомоченными лицами, могущими предъявлять правовые притязания к самому государству, государственная власть оказывается вынужденной неизменно соблюдать законы».

Однако, оставаясь реалистами в практической политике, российские либералы не надеялись, что сам факт законодательного разграничения прав человека и государства создаст фундамент для земного рая. Многообразие юридических школ и направлений, к которым относились российские либералы начала ХХ в., взаимно обогащало их, способствуя оптимизации предлагаемых способов правового переустройства страны. В области философии государственного права мы можем видеть синтез естественной школы права с ее учением о неотъемлемых правах человека и исторической школы, для которой понимание правовых явлений и прогнозирование их будущего развития было немыслимо без учета особенностей социально-исторического развития конкретной страны, а юридический позитивизм привносил в теорию строго юридические формы с присущей праву строгой формальной логикой. Немалую роль играл и социологический позитивизм как комплексное учение, пытавшееся объединить достижения иных направлений в отечественном праве.

В контексте синтеза теоретических взглядов различных либеральных направлений права человека и гражданина составляют только основу и предпосылки государственного строя, присущего правовому государству. Декларирование верховенства права не отрицало признания необходимости для него организованной власти в виде различных учреждений, выполняющих функции власти. Самым важным признавалось народное представительство, которое делало народ участником власти. По мнению Б.А. Кистяковского, «государственная власть и в конституционном государстве остается властью и сохраняет свое собственное и самостоятельное значение и существование, но эта власть солидарна с народом», хотя на практике до полной реализации этого принципа должно было пройти достаточно много времени.

На первом же этапе становления конституционного (правового) государства, по мнению либеральных мыслителей, главной задачей была передача законодательной власти народному представительству. Базовый принцип правового государства предполагает, что «…в избрании народного представительства должен участвовать, конечно, весь народ; никакие разделения народа и выделения из него привилегированных групп по отношению к праву избирать народных представителей, т.е. никакие ограничения избирательного права, принципиально недопустимы». Следует отметить, что при последующей реализации данного теоретического постулата в конкретной законотворческой деятельности и программатике отечественного либерализма возникла достаточно острая дискуссия относительно избирательных прав женщин применительно к российским условиям.

В самом общем виде формулу реализации теоретических разработок российского либерализма дал А.А. Кизеветтер, который писал: «Организация свободы на принципе правомерности и смелое социальное законодательство - таковы две основные задачи момента, от успешного разрешения которых зависит сейчас в наибольшей степени дальнейшая судьба возрождения нашей Родины».

Отсюда в значительной мере берет свои корни и острая дискуссия об оптимальной для России начала ХХ в. форме государственного устройства, ее соответствия потребностям общества, переживающего системный кризис и перспективам развития страны, находящейся в осознаваемой либералами ситуации цивилизационного отставания. Здесь либеральным теоретикам, бывшим в большинстве своем и практическими политиками весьма реалистического склада, приходилось вести борьбу на два фронта. Они одновременно подвергались нападкам и справа, и слева. Их оппоненты с правого фланга с разной мерой негодования обвиняли либералов в «подрыве устоев российской государственности», уничтожении «самости русского народа», непонимании специфики отечественного самодержавия, несводимого к общеевропейской типологии монархизма. Оппоненты же слева, предпочитали приписывать либеральной правовой теории и политической практике прямо противоположные черты, пытаясь доказать тяготение либеральных кругов к сохранению всевластия монархии, приверженности к узкоклассовой социальной политике, сводя отличия либеральных сил лишь к более тонким, чем у правых партий, методам маскировки защиты интересов имущих классов.

Не было единства и в самом либеральном лагере. В зависимости от степени оптимистичности прогноза развития политической системы страны, приоритеты в определении оптимальной формы государственного устройства колебались от парламентской республики до конституционной монархии.

Характеризуя строй, сложившийся в России после введения в систему государственной власти представительного (законодательного) органа, отечественная либеральная юридическая мысль исходила из того, что он представляет собой первый этап трансформации страны к правовому государству. Значительное внимание уделялось и дискуссии со своими политическими оппонентами, отстаивая конституционность нового строя и его жизненность в условиях российской политической действительности. В связи с этим представляет интерес анализ взглядов ведущих либеральных правоведов на конкретные аспекты этой проблемы, отраженные в ряде их теоретических и публицистических работ.

По мнению Б.А. Кистяковского, в связи с переходом либеральных кругов к парламентскому этапу своей деятельности появление в России Думы и Государственного совета, Положения о выборах в них «вводят новый у нас принцип ограничения монархической власти».

«Акты 1905-1906 гг., полагал он, «преобразовали наш государственный строй, превратив его из абсолютно-монархического в конституционный». По его мнению, «не подлежит сомнению, что конституционный государственный строй у нас установлен и у нас существует конституция». Соотнося развитие страны с теорией правового государства, предполагавшимися стадиями его развития он отмечал, что Россия «совершила в данный момент переход к формам правового государства. Если у нас конституционный строй далеко еще не осуществлен полностью, то с каждым годом, и даже с каждым месяцем он будет и должен осуществляться».

Полемизируя с оппонентами, утверждавшими, что «государственное управление совсем не регулируется Государственным советом и Государственной думой», Б.А. Кистяковский указывал: «Даже помимо того, что управление у нас осуществляется на основании тех законов, которые издаются с их согласия, им предоставлен целый ряд законных средств влиять на то, чтобы правительство управляло страной так, как это, по их мнению, желательно и полезно». К числу этих средств он относил утверждение бюджета, упразднение и создание в законодательном порядке учреждений и должностей подчиненного управления и право запросов».

Отвечая на аргументы многих политических противников российских либералов по поводу отсутствия в российском праве применительно к правовой системе страны термина «конституция», Б.А. Кистяковский отмечал, что «отсутствие слова «конституция» не имеет принципиального значения. В некоторых других конституционных государствах это слово также не употребляется». «Отсутствие слова «конституция», - заключал он, - не означает еще, что у нас нет конституции».

Аналогичную точку зрения поддерживал известный юрист Н.И. Лазаревский, который писал: «Конституцией наши Основные законы не именуются. Само собою разумеется, что не в имени дело. Да и установившаяся практика не требует непременно именно этого названия… Юридически существенно то, что в нашем законодательстве появился отдел, по юридической силе и по содержанию своему вполне аналогичный тому, что на Западе называется конституциями».

Сходную позицию занимал Б.А. Кистяковский и в полемике относительно титулования последнего российского императора как фактора, определяющего государственный строй страны. Имея ввиду титулы «самодержец» и «самодержавный», он писал: «Эти титулы чересчур тесно и неразрывно связаны со всем развитием у нас монархической власти; ни один русский монарх не может отказаться от них, и в них наиболее типично выражается характер нашей конституции как конституции дарованной. Однако сами по себе титулы не могут иметь не только решающего значения для государственного строя, но и быть показателем его. Не государственный строй определяется ими, а они определяются государственным строем».

На аналогичной точке зрения, отстаивая либеральную трактовку сути государственного строя России, стоял и Н.И. Лазаревский. «Так как понятие неограниченности есть понятие абсолютное, не допускающее степеней, - подчеркивал он, - то власть, ограниченная в одном каком-либо отношении (в делах законодательства), уже не может признаваться вообще неограниченною».

Квалифицируя государственный строй России, он опирался на общие понятия теории государственного права, указывая, что «с точки зрения отношений, существующих между правительством и парламентом, монархии делятся на два основные типа, допускающие, впрочем, много переходных ступеней: монархии конституционные, или дуалистические, и монархии парламентарные». «Дуалистическая система, - как отмечал Н.И. Лазаревский, - является отражением теории разделения властей в ее первоначальном виде: королю и его министрам приписывается власть исполнительная в полном объеме, законодательная власть предоставляется народному представительству».

В связи с этим Н.И. Лазаревский отмечал, что данный термин «представляет то существенное неудобство, что он употребляется одинаково и для обозначения всех вообще государств с представительной формою правления, и для обозначения одного вида их, а именно тех, где не существует зависимости министерства от парламентского большинства». «В государствах парламентарных, - указывал Н.И. Лазаревский, - признается, что министры должны принадлежать к составу палат и что они должны пользоваться их доверием».

Отражая присущее ему понимание стадиальности в конкретно-исторических формах воплощения идей правового государства на практике он подчеркивал, что «гранью между абсолютизмом и конституцией надо считать не торжество правопорядка, а появление народного представительства с отведением ему роли, указываемой конституционною теорией, т.е. с предоставлением ему решающей роли в законодательстве».

«Так как в России народное представительство существует, и так как ему предоставлена именно та роль в законодательстве, какая указывается конституционной теорией, - отмечал Н.И. Лазаревский, - то и надо считать, что Россия перешла к конституционной форме правления, и ни недостаточное проведение конституционных начал в Основных законах, ни сохранение силы старых законов, по духу своему свойственных только абсолютной монархии, ни правительственная практика, отступающая от духа и даже от буквы новых законов, не опровергают того, что этот переход уже совершился: эти явления свойственны всем странам, только что покончившим с абсолютизмом, и в постепенном устранении этих явлений во всех государствах и состоит главная задача народного представительства».

В полемике относительно сути государственного строя России начала ХХ в., определяемого как конституционная или парламентская монархия, на сходных позициях стоял С.А. Котляревский, считавший, что «с точки зрения, сохранившейся у немецких государствоведов и действительно гармонирующей с общим, так сказать, стилем их воззрений, конституционная и парламентарная монархии суть два типа, имеющие гораздо больше различий, чем сходств».

Он полагал, что «русский государственный строй является совершенно дуалистическим в смысле противоположности парламентаризму и вообще недопущения в какой бы то ни было степени начал политической ответственности. Дуалистический отпечаток в нем выражен явственнее, чем в таком классическом образце этого типа, как прусская конституция - не говоря уже об австрийской».

«Мы имеем, - указывал С.А. Котляревский, - ряд примеров, как в рамках конституционных норм, созданных с мыслью о полной политической независимости правительства от представительства, вырастает несомненная зависимость. Дуалистический конституционный строй в различных странах Европы заменялся режимом, который в большей или меньшей степени приближается к парламентаризму». Отличительным же признаком последнего была «организация правительства», которая обеспечивает «его солидарность с общественным мнением».

Что касается данной ситуации в России, то здесь, как отмечал ученый: «Наше министерство политически вполне независимо от Государственной думы и Государственного совета, и эта независимость как бы утверждается Основными законами». «Политическая ответственность министерства перед законодательными органами, - по его мнению, - совершенно чужда нашим Основным законам: авторы последних, очевидно, принципиально ее отвергали».

Подобно своим коллегам, большое значение он придавал деятельности нижней палаты, имея ввиду ее значение как для законодательной деятельности, так и для политического воспитания населения, что объективно подготавливало условия для укрепления в России основ правового государства. «Постоянная деятельность представительных учреждений, - писал С.А. Котляревский, - одною длительной своей наличностью создает новые и новые юридические положения, все глубже врезается, так сказать, в самую толщу общественно-государственного целого и вырабатывает компетенцию, соответствующую условиям этой работы».

Задаваясь вопросом о сущности конституционного государства, известный кадетский специалист в области государственного права В.М. Гессен указывал, что «с того момента … когда действительно народное представительство становится участником законодательной власти, устанавливается в стране конституционный режим» и, соответственно, «государство бывшее абсолютной монархией, становится конституционным государством». По его мнению, «строй, осуществляющий в своей организации начало участия народного представительства с решающим голосом в законодательстве, является строем конституционным», т.к. в нем находит выражением главный принцип конституционного государства. Анализируя российское законодательство, он приходил к выводу, что «с этим самым принципом мы встречаемся и в действующем государственном праве России».

Ближайшие задачи, которые, по его мнению, стояли перед либеральными политическими силами и вытекали из общей концепции реформирования государственного строя России, были связаны с расширением прав законодательного органа власти и дальнейшей демократизацией избирательного законодательства. «Из начала народного суверенитета в применении его к народному представительству, - писал В.М. Гессен, - вытекают два постулата: А) требование демократического избирательного права, определяющего состав первичного органа государственной власти…; В) второе требование есть требование демократической избирательной системы - определяющей конструкцию вторичного органа, т.е. парламента».

Отвечая на вопрос о типологии отечественного государственного строя, он писал: «В зависимости от характера отношений между законодательной и правительственной властью, или - точнее - между парламентом и главой государства, различаются два типа конституционного государства: парламентарный и дуалистический». По результатам изучения опыта конституционного законотворчества В.М. Гессен считал важным признаком их различия то, что «в дуалистических государствах министры остаются у власти до тех пор, пока они угодны монарху», а в парламентарных государствах министры остаются у власти «до тех пор, пока они угодны не только монарху, но и парламенту». «Министерство, неугодное парламенту, - констатировал В.М. Гессен, - не может оставаться у власти; вотум недоверия влечет за собою его выход в отставку - в этом вся сущность парламентаризма. Все остальные его признаки являются признаками вторичными или производными; они характерны для парламентаризма лишь постольку, поскольку вытекают из его основного начала».

Подводя общий итог своим исследованиям относительно сути нового строя России, Гессен считал, что «Конституционным является государство, в котором народ или народное представительство принимают решающее участие в осуществлении законодательной и учредительной власти», Россия же в этом ряду являла собой «наименее правовое из всех правовых государств». Проводя политический и юридический анализ проблемы, он писал: «С точки зрения права мы должны признать Россию конституционным государством, несмотря на все несоответствие этого конституционного режима с реальными отношениями государственной жизни».

В изучение этих вопросов внес свой вклад и А.А. Алексеев, который особое внимание уделил изучению вопроса о степени влияния представительной власти на политику правительства в дуалистических монархиях.

В целом, по мнению ученого, в дуалистической монархии, к каковой он относил и Россию, «власть, принадлежащая монарху, проявляется гораздо ярче, выпуклее, он чаще напоминает там о своем существовании, придавая политической жизни государства характерные черты своей индивидуальности». Алексеев указывал, что вместе с тем «дуалистическая монархия есть государство правовое, в котором не личная воля главы государства или, по крайней мере, не одна его личная воля определяет направление правительственной деятельности».

А.А. Алексеев утверждал, что в дуалистических государствах «министерство не эмансипировано вовсе от влияния на него со стороны народного представительства, и в них оно находится в известной от него зависимости и является проводником начал общественного самоопределения в область государственного управления». Дуалистический монарх, по его мнению, «не может выбирать министров по собственному усмотрению, не считаясь с настроением парламента и не принимая во внимание общественного мнения страны».

Конкретизируя данные теоретические постулаты на примере взаимодействия законодательной и исполнительной власти в России, Алексеев указывал, что «несмотря на всю шаткость и ограниченность русского бюджетного права, несмотря на то, что значительная часть бюджета изъята из-под действительного контроля со стороны народного представительства, существующие полномочия дают ему возможность известного влияния на административную деятельность государства, заставляют министров в той или иной степени сообразоваться с теми взглядами, которые в нем проводятся». Он так же отмечал, что «русские представительные учреждения, раз вызванные к жизни, являются фактором, с которым министрам приходится считаться, игнорировать который они уже более не могут, и деятельность их протекает отныне под контролем палат, находится в известного рода зависимости от них».

Общие тенденции развития виделись ему достаточно благоприятными. Как считал А.А. Алексеев, в дуалистических государствах «с постепенным увеличением социального веса народного представительства, с расширением его компетенции наблюдается тенденция в сторону уменьшения личного влияния монарха и увеличения значения и авторитета общественного самоопределения».

Несмотря на определенные отличия в области понимания правовой природы государства, прав и свобод человека от позиций иных либеральных юристов, сходно оценивал сущность дуалистической и конституционной монархии Н.М. Коркунов. «Представительные монархии, - отмечал ученый, - могут принимать две различные формы: монархии дуалистической и монархии парламентарной», а различие «двух форм представительной монархии заключается в различии объема власти парламента». «В дуалистической монархии, - подчеркивал Н.М. Коркунов, - власть парламента охватывает собою только законодательную и финансовую функции».

Говоря о конституционно-дуалистической монархии, Н.М. Коркунов писал: «Монарх и парламент при таких условиях являются двумя самостоятельными, различными властями, из которых каждая имеет свою сферу действия. Отсюда и название - дуалистическая монархия».

«Собственно управление остается исключительно функцией монарха, - характеризовал он дуалистическую монархию. Оно осуществляется при посредстве министров, свободно им выбираемых, хотя и ответственных пред парламентом. ... Парламент при этом действует не иначе как совместно с монархом, санкция которого необходима для всякого законопроекта. Монарх же в сфере управления действует самостоятельно, без содействия парламента, лишь с обязательством соблюдать закономерность».

«В монархии парламентарной, - писал Н.М. Коркунов, - парламент распространяет свою власть на все функции государственной власти, так что монарх вовсе не может осуществлять власти самостоятельно, без участия в том парламента». Внешнее выражение «всевластие парламента, - по мнению Н.М. Коркунова, - находит себя в том, что назначение министров в парламентарной монархии не есть уже свободный акт короля. Король и тут назначает министров. Без королевского назначения никто министром сделаться не может. Но вместе с тем король может назначать министрами только членов парламента и притом принадлежащих к партии большинства. Таким образом, министерство, всегда солидарное, превращается в комитет парламента, избираемый из среды господствующей в нем партии, но только не самим парламентом, а монархом».

Подводя итог, можно отметить, что несмотря на разницу в теоретическом понимании правовой природы государства, в оценке оптимальных темпов общественных преобразований, в принадлежности к различным научным школам российские либеральные юристы сходились во мнении что после 1906 г. в России существуют основные элементы конституционного государства, относящегося по своей типологии к дуалистической монархии, характеризующейся дисбалансом распределения властных полномочий в сторону исторической исполнительной власти. Общим выводом, встречающимся в той или иной форме в трудах либеральных юристов, было указание на первостепенное значение таких направлений законотворческой работы, как реформирование избирательной системы и борьба за расширение полномочий законодательной власти.

В отечественной либеральной традиции разработки возможных и допустимых сценариев развития общества, нашедших свое выражение как в совокупности фундаментальных теоретических трудов, так и в известных либеральных проектах Основного закона, понятие места и роли государства как одного из базовых элементов системы прошли ряд последовательных трансформаций. Изначально, в период 50-60-х годы XIX в. государство понимается по преимуществу как некая данность, основанная на длительной исторической традиции, воздействовать на которое предполагается в рамках имеющихся у общества возможностей. У Б.Н. Чичерина под ними понимается ведущая роль аристократии, которая, по его мнению, в условиях неразвитости политических форм жизни страны способна к управлению государством на основе сочетания всесословных интересов, в силу своей определенной независимости, насколько это возможно в условиях абсолютной монархии. Для К.Д. Кавелина одним из наиболее реалистичных способов усовершенствования российского общества выступает создание всесословного административного сената в качестве некоей предтечи законосовещательного учреждения, параллельно выполняющего функции единения монарха с народом и одновременно подготавливающего население для перехода к новым, более сложным формам политической самоорганизации и непосредственного участия в государственном управлении.

Однако общей равнодействующей для первого этапа общественных преобразований в либеральной среде в той или иной степени была признана конституционная монархия с балансом между законодательной и исполнительной властью, подразумевающим систему сдержек и противовесов. Достаточно характерны в данном случае либеральные проекты Основного закона, особенно их последние редакции, где четко прослеживается курс на компромисс с исторической властью.

В качестве оптимальной формы организации законодательной власти предлагается двухпалатный парламент, в котором нижняя палата состоит из народных представителей (общее для европейской парламентской традиции), а верхнюю в конечном счете предполагалось формировать на основе необходимости обеспечить представительство регионов, но также на выборной основе. Впоследствии это ляжет в основу либеральных проектов Основного закона страны начала ХХ в.

Исполнительная власть в разработках либеральной юридической мысли России отнюдь не виделась как подчиненная власти законодательной. Это обуславливалось признанием государства главным средством преобразования общества именно в сфере действия исполнительной власти. Немаловажным был и учет того, что покушение на прерогативы исполнительной власти в России с перспективой реального соотношения сил исторической власти и нарождающейся либеральной оппозиции выглядело явно выходящим за пределы задач, мыслимых для реальной политики.

Принципиально отличным от западной традиции, где предполагалось максимально ограничить влияние государства в части вмешательства в общественные дела, российская политическая теория и практика именно в государственной реформаторской деятельности видела главное, наряду с политическим воспитанием населения и созданием необходимого положительного законодательства, средство социально-политических преобразований.

Один из базовых тезисов отечественного либерализма, заключавшийся в безусловной приверженности к мирному, эволюционному пути развития общества, трансформировался применительно к либеральной субмодели преобразования страны, в программную установку на овладение способами влияния на процесс реализации государственной власти путем активной законотворческой парламентской деятельности, ставящей власть в строгие рамки положительного законодательства.

2.2 Личность

Проблема личности в трудах отечественных либералов приобретала особое значение уже в силу признаваемого практически всеми особого статуса индивида в России на протяжении большей части ее истории, характеризуемого отсутствием сколь-нибудь гарантированных прав и свобод. Реформы 60-х годов XIX в. положили начало не только теоретическим изысканиям в данной сфере, но и обращению к обществу как к источнику политического влияния на историческую власть. Немаловажным представлялось изучение взаимодействий в системе отношений личность - государство, которые, как отмечалось выше, предлагались в качестве критериальных при определении правомерности действий государства. Симптоматично, если в западноевропейской традиции, с истоком еще в эпоху буржуазных революций, как неотъемлемый элемент данной системы, рассматривалось право индивида на восстание, то отечественный либерализм уже не вводит этот элемент в конструируемую систему общественных отношений. Опыт революций Запада в сочетании с обостренным пониманием особенностей «русского бунта - решительного, бессмысленного и беспощадного», оцененный на базе пакета общелиберальных ценностей, привел к отдаче приоритета мирному пути развития.

Если говорить о первых шагах в этом направлении, то у Чичерина личность лежит в основе либерализма как научно-политического учения и особого рода мировоззрения. По его мнению, исходить следует из представления о человеке как о существе свободном, которое в таком качестве вступает в общество и остается свободным даже тогда, когда ограничивает свою волю волей других, подчиняясь гражданским обязанностям и повинуясь распоряжениям власти. Этот кажущийся парадокс разрешается по Чичерину тем обстоятельством, что человек в любых условиях сохраняет человеческое достоинство и прирожденное право на беспрепятственное развития своего разума.

«Свобода совести, свобода мысли - вот присущий человеку божественный огонь, - пишет Чичерин, - вот источник всякой духовной силы, всякого жизненного движения, всякого разумного устройства, вот что дает человеку значение бесконечное. Все достоинство человека основано на свободе; на ней зиждутся права человеческой личности». Он же усматривает неразрывную связь прав и обязанностей. «Человек потому только имеет права, - отмечает ученый, - что он несет на себе обязанности, и наоборот, от него можно требовать исполнения обязанностей единственно потому, что он имеет права». Личная свобода человека, по мнению Чичерина, неразрывна со свободою других и может успешно существовать в условиях действия гражданских законов, что предопределяет необходимость повиноваться власти, охраняющей данные законы. «Власть и свобода точно так же нераздельны, как нераздельны свобода и нравственный закон, - пишет Б.Н. Чичерин, - а если так, то всякий гражданин, не преклоняясь безусловно перед властью, какова бы она ни была, во имя собственной свободы обязан уважать существо самой власти».

Б.Н. Чичерин полагал, что «начало равенства, последовательно проведенное, устраняет начало способности. Все граждане, за исключением женщин и детей, получают совершенно одинаковое участие в верховной власти. А так как высшее развитие всегда составляет достояние меньшинства, дела же решаются большинством, то здесь верховная власть вручается наименее способной части общества». Подчинение же просвещенного меньшинства невежественной массе «состоит в коренном противоречии как с требованиями государства, так и с высшими задачами человечества, которые осуществляются в государственном порядке».

Однако в системе его взглядов права личности еще не выступают в качестве самостоятельного института, неотъемлемых и неотчуждаемых прав, встроенных в систему отношений государство - личность и образующих систему правоотношений, присущих правовому государству в его либеральной трактовке.

Обращаясь к сравнительному анализу становления основных либеральных правовых институтов в России и Западной Европе, К.Д. Кавелин справедливо указывает на как параллельность в их развитии, так и отставание России. «Исчерпавши все свои исключительно национальные элементы, - подчеркивает он, - мы вышли в жизнь общечеловеческую, оставаясь тем же, чем были и прежде - русскими славянами. У нас не было начала личности: древняя русская жизнь его создала; с XVIII века оно стало действовать и развиваться». Он так же делает вывод о такой общей тенденции их развития, как антропоцентричность: «И у ней и у нас речь шла тогда о человеке, - пишет ученый, - Европа боролась и борется с резко, угловато развившимися историческими определениями человека; мы боролись и боремся с отсутствием в гражданском быту всякой мысли о человеке». «В основание европейской общественности легла сильно развитая личность, - отмечает К.Д. Кавелин, - личная независимость, личная свобода, возможно нестесненная, всегда была исходной точкой и идеалом в Европе, весь ее гражданский и политический быт, сверху донизу, был построен на договорах, на системе взаимного уравновешивания прав».

В России же речь шла, как отмечалось выше, о начале процесса юридического закрепления прав личности на общем фоне подавления индивидуального развития не только государственным механизмом, но и социальной средой. Не видя вокруг себя сколь-нибудь массового широкого стремления к самоусовершенствованию, К.Д. Кавелин делает вывод, к которому задолго до него и не раз впоследствии будут приходить ученые, задавшиеся целью найти способы и пути преобразования общества. Он начинает полагаться на нравственное усовершенствование личности, которое в перспективе приведет и к изменению социальной действительности. «Только когда у нас разовьется индивидуальное начало, - пишет он, - когда народится и на Руси нравственная личность, может измениться и наша печальная ежедневная действительность».

Практическое значение изменения правового статуса личности для реальной политики состояло, как отмечает Кавелин, в расширении институтов представительства, их превращению в основную форму участия различных слоев общества в управлении государством. Кавелин не абсолютизирует такую форму, как «выборное государственное представительство», давая достаточно развернутую типологию средств и форм организации общественной жизни, с помощью которых общество так или иначе оказывает влияние на процесс принятия решений центральной государственной властью. Он обращает внимание современников на то, что сам процесс введения выборного представительства может сопровождаться такими социальными потрясениями, которые минимизируют весь возможный положительный эффект. Однако представительство является не прихотью отдельных лиц, а «вытекает из общих условий развития органической жизни», «заменяя и исключая у одних народов существующую государственную организацию, у других только дополняя ее новыми элементами». Подводя итог своим рассуждениям о сходстве исторических судеб основных государственных и правовых институтов России и Западной Европы, проецируя теоретические выводы на современную ему политическую ситуацию, он делает вывод о том, что «потребность в выборном государственном представительстве зарождается … в физиологических условиях государственной жизни». «Рост и развитие каждого государства, особенно обширного, - пишет он, - необходимо вызывают на очередь вопрос о представительстве», которое «…служит признаком мощи и здоровья государственного тела».

Оценивая роль своих предшественников в теоретической разработке проблемы законодательного закрепления прав и свобод личности, Б.А. Кистяковский отмечал, что для К.Д. Кавелина «как бы не существует бесспорная, с нашей точки зрения истина, что свобода и неприкосновенность личности осуществимы только в конституционном государстве».

Таким образом, в оценке места и роли личности в либеральных проектах преобразования российского общества, представленных в творчестве Б.Н. Чичерина и К.Д. Кавелина, представляется возможным отметить как общие, так и отличительные черты. Общим для них тезисом было определение личности одним из критериев общественного развития в сочетании с трактовкой государства как главного организатора общественной жизни и как бесперебойно работающего механизма, работа которого должна была быть усовершенствована за счет привлечения к его работе новых сил. Вместе с тем их трактовке личности свойственны определенные ограничения, связанные с общей оценкой неразвитости российских форм общественной жизни.

В отличие от своих предшественников, российский либерализм рубежа XIX-XX вв. видел в правах человека, их законодательном закреплении не просто выполнение некоего морально-этического обязательства власти или интеллигенции перед народом, а необходимый конструктивный элемент правового государства, альтернативы которому в современной им цивилизации они не видели. В работах таких теоретиков российского либерализма как Б.А. Кистяковский, М.М. Ковалевский, мы видим детально разработанную концепцию реализации института прав человека и в философском, и в конкретно-правовом аспекте.

Понимая права человека как необходимый институт правового государства, ограничивающие всевластие государства как способа организации общественной жизни, Б.А. Кистяковский отмечает, что «неотъемлемые права человеческой личности не создаются государством, напротив, они по самому существу своему непосредственно присвоены личности». Давая примерную структурную схему прав человека, Б.А. Кистяковский начинает со свободы совести, которую он считает безусловно свободной от какого бы то ни было вмешательства государства, выводя из нее свободу слова и свободу общения (свобода союзов) и указывая вместе с тем, что любые права «оказались бы иллюзией, если бы в правовом государстве не была установлена неприкосновенность личности».

Подобно своим предшественникам, сознавая неразвитость присущих российскому обществу форм политического самовыражения, либеральная юриспруденция начала ХХ в. не питала иллюзий относительно его мгновенного и массового обращения к общедемократическим идеалам. Однако в отличие от либералов середины XIX в. не считали необходимым ограничивать доступ всего населения к участию в государственном управлении, как это предполагалось в концепциях Б.Н. Чичерина и К.Д. Кавелина. Универсальным средством минимизации возможных отрицательных последствий приобщения к активным формам политической жизни масс населения считалось совершенное законодательство, регламентирующее права и свободы, исключающие возможность их взаимного столкновения.

Но либеральной мысли этого периода приходилось бороться не только с определенной ограниченностью места и роли института прав человека в теоретическом наследии своих предшественников. В связи с распространением в России социалистических учений и прежде всего марксизма отечественный либерализм столкнулся с оппонентами, которые в качестве критерия прогрессивности общественного развития ставили не интересы отдельной личности, а принцип полезности того или иного общедемократического института интересам революционного преобразования общества. Столкнувшись с данной разновидностью правового нигилизма, российский либерализм прилагал усилия, чтобы доказать своим оппонентам, что провозглашаемое ими в качестве идеала социалистическое государство есть по сути усовершенствованная модификация государства правового. Но как показала последующая история, они не были услышаны и здесь, что привело к предсказанному ими господству силы и захватного права вместо господства принципов права.

Разрабатывая собственное понимание института прав человека как необходимого элемента будущего общественного устройства страны, отечественная юридическая мысль внимательно изучила современные ей западные теории. Соглашаясь или отвергая их отдельные положения, российские юристы сумели взять на вооружение то, что, по их мнению, не только соответствовало общему направлению развития демократических институтов, но и отвечало реалиям российской действительности.

Российский либерализм в массе своей отказался от получившей распространение в немецкой юриспруденции концепции природы личных прав, в основе которой лежало признание неограниченности суверенитета государства (Г. Еллинек считал, что публичные и политические права являются такими же субъективными правами, как и частные гражданские права) и, соответственно, отрицалось существование у граждан иных прав, кроме созданных государством). Логический вывод, делавшийся ее сторонниками, состоял в том, что конституция и провозглашаемые ею индивидуальные права являются добровольным самоограничением государства, а, соответственно, конституция для государства обязательной не являлась, и обеспечение прав личности отдавалось на усмотрение государства. Следующим шагом был возврат к государству, тотально регламентирующему права своих членов и постоянно следящих за их исполнением, т.е. полицейскому государству. Круг замкнулся. Практически ни один из пунктов данной логической цепи не соответствовал выстроенной отечественной либеральной теорией концепции преобразования страны.

Не всех отечественных мыслителей устраивала и концепция естественного происхождения прав человека, традиционно противопоставляемой теории дарования прав человека государством. Основным ее недостатком признавалась априорность и недоказуемость постулируемого ею некоего исходного, естественного состояния, в котором человек пребывал до появления государства.

Ища третий путь, М.М. Ковалевский предлагал отказаться от крайностей двух основных теорий и признать, что «право и государство вытекают из одного источника, преследуют одну задачу, отвечают одной и той же потребности - человеческой солидарности». Обращаясь к материалам исторической школы права, Ковалевский справедливо замечает, что догосударственные формы организации общества дают еще меньше оснований говорить о полноправии индивида, чем дает, к примеру, полицейское государство. Отсюда, по его мнению, проистекает и общецивилизационная тенденция к постоянному расширению прав человека за счет аналогичного сокращения сферы действия государства.

В основе классификации прав личности было положено отношение личности к государству, т.к. считалось, что все субъективные публичные и политические права заключались или 1) в свободе личности от государства, или 2) в праве личности на положительные услуги со стороны государства, или 3) в праве личности на участие в организации государства, т.е. в праве влиять на направление государственной деятельности.

Первая категория субъективных публичных прав сводилась к «праву на невмешательство государства в жизнь и деятельность отдельных лиц. Приоритет среди этих прав занимает неприкосновенность личности, жилища и писем с вмешательством не иначе, как по постановлению суда, а также полная свобода передвижения, не стесняемая никакими полицейскими правилами, т.е. отмена паспортной системы и свобода занятий. Сюда же относится свобода совести, т.е. право исповедовать любые научные, политические и религиозные убеждения, право изменять их -- право верить и не верить и переходить из одной религии в другую. Наконец, сюда же относится и право высказывать свои мнения и взгляды, т.е. свобода слова и право свободно печатать и распространять их, иначе свобода печати. К правам личности относятся и те свободы, которые необходимы для нормального общения лиц между собой: отсюда вытекает свобода собраний и временных соглашений -- стачек, а также свобода постоянных организаций и союзов».