Новая постиндустриальная волна на западе

Деньги, кроме того, остаются единственным критерием, принимаемым в расчет в ВВП -- этой своеобразной табели о рангах для государств. Если какой-либо продукт или вид деятельности не имеют денежного выражения, они и не учитываются в нем. За неимением лучшего средство превратилось в цель, и в конце концов деньги заслонили все прочее. Отчасти мы сами так считаем, отчасти политики полагают, что мы так думаем, убеждая нас, что, если мы отдадим за них свой голос, количество фунтовых или долларовых купюр в наших кошельках увеличится. Однако в западном мире все сильнее ощущается, что такие представления не соответствуют действительности. Мы стали пленниками собственной риторики, сложенного нами мифа о деньгах.

Однако не исключено, что голод большой никак не связан с голодом малым, а представляет собой нечто совсем иное. Деньги, скорее всего, необходимое, но не достаточное условие счастья, а если так, то большее их количество не сделает вашу жизнь счастливее, если вы уже достаточно обеспечены материально. Если в вашем доме и так тепло, то от повышения температуры уютнее вам все равно не станет, хотя определенное количество тепла необходимо всем живущим в холодном климате.

Такой подход может оказаться неприятной неожиданностью для правительств и экономистов, поскольку означает, что у роста существуют пределы -- на этот раз не физические или экологические, а психологические и философские, справляться с которыми куда труднее. Как понравиться народу, если обещания дать больше хлеба по меньшей цене увлекают не всех? Между тем экономический рост возможен лишь при условии, что большинство людей постоянно требует хлеба, и только хлеба. Хуже того, философия рынка, который обеспечивает высокое качество хлеба при низкой цене и является основным принципом капитализма, уже подает тревожные сигналы.

Ни Адам Смит, ни (за редким исключением) его последователи не считали, что задачи государства следует полностью отдать на откуп рынку. Начать с того, что функционирование рыночной системы регламентировано законами и механизмами, проводящими их в жизнь. Никто ведь всерьез не считает, что полицией и судами должны руководить частные коммерческие предприятия. Тем не менее, мода на приватизацию предполагает, что рыночная философия должна быть внедрена во все без исключения сферы жизни. В этом подходе скрыта опасность извращения наших целей.

Коммерческие предприятия живут и умирают по воле рынка. Это отличный механизм, автоматически подающий сигнал о том, где наметилась нехватка, а где есть ненужные излишки. Он, со всеми присущими ему побудительными и сдерживающими факторами, является стимулом изобретательности и отражением стремления к совершенствованию, хотя многие не выдерживают этой гонки. Срок жизни даже крупных корпораций редко превышает сорок лет, а многие компании начинают деградировать намного раньше. В то же время школы, больницы и социальные учреждения нельзя закрыть, даже если они работают неэффективно, поскольку заменить их бывает нечем. В отличие от успешно действующих компаний, лучшие школы не могут расширяться до бесконечности, ибо в таком случае качество преподавания в них почти наверняка снизится. Следовательно, если поместить такие организации в рыночные условия, то лучшие из них станут средними, а худшие окажутся еще хуже.

Теперь оставим организации и подумаем об индивидууме. Рынок не заинтересован в продуктах, затраты на производство которых больше получаемых от них доходов, или в клиентах, расходы на обслуживание которых превышают выручку. Если бы общество жило, руководствуясь строгой рыночной логикой, следовало бы увольнять людей, не имеющих знаний и умения, чтобы своим трудом произвести добавленную стоимость, достаточную для покрытия своего прожиточного минимума. И что тогда, вывозить их из страны? Казнить? Принцип страхования, в соответствии с которым гражданам всех демократических государств прямо и косвенно гарантируется медицинское обслуживание, не должен был бы, если следовать чисто рыночной логике, распространяться на людей, страдающих тяжелыми болезнями, требующими дорогостоящего лечения. Однако разве нужно поэтому отказывать в помощи больным СПИДом или лечить стариков в последнюю очередь? Если бы общественный транспорт не был сферой государственного регулирования, поезда и автобусы не стали бы ходить в отдаленные уголки либо проезд туда стоил бы слишком дорого. Рыночные принципы не срабатывают там, где слишком большими оказываются альтернативные социальные издержки.

Я не отрицаю важной роли товарных отношений в любом развитом обществе. Возведение принципов действия городского рынка до уровня ключевой экономической концепции -- одно из самых продуктивных достижений в истории цивилизации. Однако мы не должны быть идолопоклонниками. У рынка есть свои пределы, свои непредвиденные последствия. Он представляет собой лишь механизм, а не философию. Рыночные законы срабатывают не везде. В частности, они не действуют там, где результат не имеет денежного выражения, где предложение ограничено или действует распределительная система.

Неясно, например, как оценивать работу тюрем, отчасти потому, что мы еще не решили -- является ли их задачей наказание, превентивная функция или реабилитация заключенных. До тех пор пока мы не определим цель, нельзя оценить и итог. Без четкого определения искомых результатов любая рыночная стратегия в управлении исправительными учреждениями будет сосредоточена на том, что поддается измерению: расходах на содержание заключенных. Но конкуренция, основанная на критерии меньших затрат, не гарантирует наилучших результатов. Тот же аргумент применим к большинству социальных институтов. Когда нельзя измерить результат, конкуренция идет по линии уменьшения расходов, однако самая дешевая школа или больница еще не обязательно лучшая.

Популярный, но дефицитный товар создает монопольную ситуацию, о которой мечтают поставщики и от которой страдают покупатели. При этом существование некоторых монополий является неизбежным, поскольку дублирование таких объектов, как трубопровод, линия электропередачи или занимающаяся исследованиями клиника, привело бы к неоправданным расходам. Стоимость привлекаемых дополнительных ресурсов перевесила бы потенциальную выгоду от наличия конкуренции. В таких ситуациях главную роль играет регулирующий орган, призванный обеспечить, чтобы данный объект был доступен всем желающим по разумной цене. Ничем не ограниченный рынок здесь не сработает. Однако регулирующие органы не всеведущи и не всезнающи. Принадлежащая им самим монополия на власть и так не всегда используется честно.

Трудность состоит в том, что необходимо определиться, где можно дать свободу действий рыночным отношениям, а где они могут нанести ущерб. Здесь требуется трезвый анализ, а не слепое поклонение. <...>

На заре горбачевской перестройки, когда первые советские менеджеры приезжали на стажировку в Лондонскую школу бизнеса, кое-кто шутил, что русские слышали о затратах и ценах, но не знают, что эти два понятия связаны между собой. Позднее я понял, то же самое можно сказать о наших собственных государственных службах -- больницах, школах, коммунальном хозяйстве и т.д.

Рынок хорош тем, что увязывает цену с затратами, но он срабатывает лишь тогда, когда покупатель знает цены и имеет возможность выбора. Переведя государственные учреждения на рыночные рельсы, мы будем иметь частные монополии до тех пор, пока не появится альтернативное предложение, а государственное регулирование, сколь бы решительно и умно его ни проводили, не может заменить потребителю свободу выбора.

Другая крайность -- предлагать пользователю бесплатные услуги, как, например, делает это Британская национальная служба здравоохранения, но при этом поощрять конкуренцию врачей и больниц на искусственно созданном внутреннем рынке. В таком случае свободный выбор подменяется решением бюрократа. Любой бизнес, ставящий собственные интересы выше интересов клиента, ущербен. Рынок -- великое изобретение, но работает он лишь тогда, когда дает покупателю информацию о ценах и предоставляет ему возможность выбора. Уберите одну из этих двух составляющих, и в конце концов вы будете обслуживать бюрократа, а не клиента. <...>

Рынок работает на покупателя, однако тот не всегда желает и получает лучшее, даже при одинаковой цене.

Когда на английском телевидении появятся 230 каналов вместо 5 нынешних и между ними начнется конкуренция, качество программ неминуемо ухудшится, поскольку большее количество телекомпаний начнет оспаривать прежнюю сумму рекламных денег.

В Великобритании дипломы вузов подразделяются на степени: первую, вторую и третью. Предполагается, что система проверок поддерживает общий критерий качества образования, однако вузы борются за студентов, и соблазн применять менее строгие критерии и выдавать большее количество дипломов первой степени для того, чтобы привлечь большее число лучших студентов, силен, и, по общему мнению, далеко не всем удается его избежать.

В 1967 году в Соединенном Королевстве было два курса, присваивавших степень магистра в области управления бизнесом. Тридцать лет спустя их стало уже сто двадцать. Ясно, что качество подготовки различается, а степень присваивается одна и та же. В этой области существует два рынка. Первичный -- потенциальные студенты, которые хотят, чтобы курс был как можно короче, лишь бы печать в дипломе была соответствующей. Субъекты вторичного рынка -- работодатели -- не всегда могут сделать правильный выбор, ориентируясь в первую очередь на репутацию заведения. Существует искушение сократить и уплотнить курс, чтобы сделать его более привлекательным для потенциальных студентов, не нарушая при этом интересов конечных потребителей их знаний. <...>

В теории рынок все приводит к общей норме. В конечном счете все стремится к тому, чтобы сравняться с лучшим или самым дешевым. Однако в действительности дело обстоит иначе: рынки некоторых продуктов -- компьютерных программ, фильмов, юридических услуг -- сегодня расширились настолько, что «победитель получает все», по меткому выражению Роберта Фрэнка и Филипа Кука, озаглавивших так свою книгу.

Как отмечают эти авторы, высококлассные профессионалы, будь то теннисисты, юристы или писатели, могут зарабатывать во много раз больше, чем люди этой же профессии, лишь немного уступающие им или не столь широко разрекламированные Похоже, что чем шире рынок, тем выше вознаграждение удачливых игроков, будь то отдельные лица или корпорации.

Организация бизнес-семинаров стала сегодня международным делом. И где бы они ни проводились -- в Катаре, Сиднее или Фениксе, -- организаторы хотят видеть в качестве лекторов одних и тех же известных личностей. Без них, считают они, мероприятие не будет иметь международного значения и не привлечет желаемую аудиторию. Эти знаменитости могут назначать свою цену, хотя во многих случаях лекции, которые они читают, ни по содержанию, ни по стилю не лучше тех, что могли бы прочитать многие из менее известных специалистов.

Умение рекламировать свое имя становится не менее важным, чем профессиональные качества, однако любая рекламная кампания обходится дорого. Тем временем затраты, а следовательно, и стоимость участия в мероприятиях продолжают расти. В теории, повышение расценок способствует появлению новичков, которые предлагают более низкие цены, но рынок профессионалов ориентируется в первую очередь на престиж, который тем выше, чем выше стоимость оказываемых услуг, поэтому сбивание цен не приветствуется. В результате мы имеем рынок столь же нереальный, сколь и нечестный.

Бизнес-семинары могут в один прекрасный день стать настолько дорогими, что их попросту перестанут организовывать, однако это не коснется других высокооплачиваемых профессий. Когда на карту поставлена жизнь или свобода, кто не заплатит максимально возможную цену за услуги лучшего адвоката в округе? Но как узнать, кто лучший? Гонорар -- один из надежных показателей. В этом случае старое уравнение, увязывающее цену с качеством поставляемого товара, не действует. Даже если мы, заплатив втрое дороже, получаем лишь на десять процентов больше товаров или услуг, мы выберем самый дорогой вариант, какой сможем себе позволить, поскольку хотим получить эти дополнительные десять процентов, сколько бы это ни стоило.

Однако сверхзаработки для немногих и гроши для остальных -- отнюдь не то, что призван обеспечить рынок, даже если потребитель готов нести неимоверные расходы.

Рынком игнорируется все, что не имеет стоимостного выражения. Самый яркий пример -- окружающая среда. Воздух не имеет цены, мы пользуемся им бесплатно и загрязняем его в большинстве случаев безнаказанно. Так же мы относимся и к водным ресурсам. То, что никому не принадлежит, не имеет стоимостного выражения и не может быть включено ни в один расчет. Выход, очевидно, состоит в том, чтобы определить цену природных ресурсов путем установления налога на их использование или как минимум на нанесение им ущерба, но на практике такую политику осуществить сложно.

Некоторые вещи не бесплатны, но поскольку цена за их ежедневное использование не установлена, они кажутся бесплатными. Одним из примеров могут служить дороги. В Британии пользование ими в основном бесплатно, за исключением нескольких мостов, за проезд по которым взимается сбор. Разумеется, содержание дорог финансируется за счет множества налогов на транспортные средства и горючее, но непосредственно за пользование ими мы не платим и поэтому не знаем, во сколько обходится стране, да и нам самим, каждая поездка. Путешествие по железной дороге, где за каждую лишнюю милю нужно платить, кажется дороже, чем поездка на то же расстояние на автомобиле, хотя если учесть все косвенные расходы, то зачастую более дорогостоящей оказывается автомобильная поездка. Однако средний гражданин не может сравнить цены, в результате чего рынок не срабатывает. Многие люди стали бы реже пользоваться автомобилями, если бы знали, во сколько им это обходится на самом деле. Чтобы решить эту проблему, необходимо поставить автомобильные и железные дороги в равные условия, или сделав и те, и другие бесплатными, или оплачивая каждую милю поездки.

Неоплачиваемая работа по дому является еще одним ярким примером того, что рынок игнорирует не имеющий цены товар. Поскольку за домашнюю работу не полагается денежного вознаграждения, родители испытывают соблазн предложить свои услуги на оплачиваемом рынке труда и нанять прислугу для выполнения работы, которую им пришлось бы делать бесплатно. Возможно, что на обычной работе получаешь большее удовлетворение, но я подозреваю, что, если бы был найден способ платить родителям за работу по дому, многие из них решили бы уделять ей больше времени.

Правда, лично я не хотел бы, чтобы мне платили за воспитание моих детей. Это обесценило бы время и любовь, которые я им дарю. Точно так же я не хочу, чтобы мне платили за работу в добровольных организациях: часто большее удовольствие доставляет отдавать, а не получать. С другой стороны, если живешь в условиях рынка, всегда подвергаешься искушению следовать его законам. Вещи, не имеющие стоимости, либо не поддаются оценке, как, например, забота о собственных детях, либо ничего не стоят, потому что никто не хочет платить за них. Поэтому неудивительно, что чаще всего благотворительной деятельностью занимаются те, у кого есть оплачиваемая работа, а не безработные, пенсионеры и домохозяйки, как логично бы было предположить. Если чья-либо работа ничего не стоит на рынке оплачиваемого труда, то бессмысленно предлагать ее в качестве подарка на рынке труда бесплатного.

Мы не можем организовать любую работу на рыночной основе. Даже если бы я хотел получать деньги за воспитание детей, кто станет мне за это платить? Что мы могли бы сделать, так это шире признать, что безвозмездный труд жизненно важен для общества. Нет никаких значимых причин, по которым нельзя было бы включить его оценочную стоимость в статистику ВВП, коль скоро это действительно валовой внутренний продукт. То, что не просчитано, в расчет не принимается, однако рыночная цена не должна быть единственным количественно оцениваемым параметром. Игнорируя то, что по определению не поддается оценке, рынок может извратить наши ценности. <...>

Если бы вы оказались один на необитаемом острове, вам не нужны были бы деньги и рынки, вы бы не ощущали и их отсутствия. Однако жить в одиночестве, не имея рядом никого, с кем можно себя сравнить, очень трудно. Именно из этого и происходит конкуренция. Она дает основу для сравнения, позволяя нам узнать, что значит быть умным, надежным, хорошо готовить или быстро бегать. Смысл этих слов выявляется только благодаря сравнению. Конкуренция, таким образом, является важнейшей частью любой [социальной] системы, и действие ее не измеряется в денежных знаках. <...>

Побывав в Венгрии в те времена, когда она еще была государством с централизованно планируемой экономикой, я спросил, зачем в сравнительно небольшой стране необходимо иметь два завода по производству удобрений, если в этой отрасли промышленности крупные предприятия обладают серьезными преимуществами. «Все очень просто, -- ответили мне, -- если бы у нас был только один завод, мы должны были бы устанавливать стандарты централизованно, а мы не знаем, сколько стоят удобрения. Поэтому было построено два завода, которые, конкурируя друг с другом, сами определяют для себя нормы и стандарты».

Конкуренция генерирует энергию, награждает победителей и наказывает проигравших. Поэтому она служит горючим для экономики. В 1992 году Билл Клинтон обещал, что основанная на конкуренции экономика обеспечит «хорошую работу за хорошую зарплату». С тех пор американская экономика стала гораздо более конкурентоспособной, хотя до этого проигрывала Японии. Растет экс- порт, прибыли достигли небывалых высот. Было создано множество новых рабочих мест -- гораздо больше, чем во всех европейских странах вместе взятых. К сожалению, лишь половина из них может быть названа «хорошими» во всех смыслах этого слова. Конкуренция предполагает, что Америка становится богаче, но при этом некоторые американцы становятся гораздо богаче других, а кое-кто и беднеет. Производительность не всем приносит одинаковые блага.

Отчасти по этой причине Европа не так агрессивно стремилась к конкуренции, как Америка, и не смогла создать новые рабочие места. Из каждых 100 рабочих мест, существовавших в Европе в 1975 году, сейчас осталось только 96. В Америке на каждые 100 рабочих мест, существовавших в 1975 году, сегодня приходится 156. С другой стороны, разрыв между десятью процентами самых богатых и самых бедных семей в Америке вдвое выше, чем в Европе. <...>

Мы не можем с уверенностью сказать, что плоды конкуренции -- экономический рост и богатство -- делают людей довольными и счастливыми. В Японии, на Тайване и в городах Америки темп жизни очень напряженный; пешеходы там движутся быстро, тогда как медленнее всего ходят индонезийцы. В странах с быстро растущей экономикой выше процент самоубийств, а автомобилисты ведут'себя на дорогах более агрессивно. Я помню, как мой первый преподаватель экономики, работающий сейчас в Америке выходец из Центральной Европы, Нобелевский лауреат, задумчиво говорил, что всегда предпочитал жить в странах, где экономика на спаде, потому что обеденный перерыв там гораздо длиннее. Только вот в таких странах не было спроса на его работу. <...>

Можно оспаривать значение, которое придается в капиталистической системе деньгам и рынкам, но вряд ли кто-либо станет подвергать сомнению один из основных результатов развития рыночной экономики -- экономически эффективное общество. Экономическая эффективность не есть худшая цель в мире. Оставим в стороне вопрос о том, кому достаются деньги. Когда система работает исправно, в выигрыше оказываются все. Возможно, политикам следовало бы придавать этой идее большее значение в своих программах.

Россия еще не стала таким обществом, поэтому трудно жить в этой стране. В гостинице в Санкт-Петербурге я попросил портье дать мне телефонную книгу, чтобы узнать нужный номер. Девушка ответила, что телефонной книги не существует. «В городе семь миллионов населения, -- сказала она, -- разве можно напечатать все телефоны?» Через год-два окажется, что очень даже можно.

Экономическая эффективность и ее результаты -- наиболее очевидные плоды капитализма, конкуренции и рынка. Обилие товаров, высокое качество услуг, низкие цены и большая надежность делают жизнь удобной и легкой. Эти плоды должны были бы с лихвой компенсировать любой перекос в системе. Чаще всего так и бывает, но есть реальная опасность того, что наше стремление к экономической эффективности само создаст перекосы. Мы можем так увлечься рационализацией производства, что забудем о первоначальной цели предприятия. Рентабельность не всегда есть синоним разумности.

Электронная и голосовая почта -- замечательные помощники делового человека, позволяющие быстро и легко установить сообщение между людьми. В самом деле, они действуют настолько эффективно, что глава одной крупной консалтинговой фирмы как-то пожаловался, что ее сотрудники тратят массу времени на прослушивание, чтение и ответы на поступающие сообщения и совсем перестали думать. Эффективно? Да. Разумно? Не уверен.

Недавно я обнаружил, что нажатием кнопок на телефонном аппарате можно забронировать билет в кино, выбрать нужную дату, сеанс, место и цену, оставить свой номер телефона и все реквизиты банковских карточек, получить через голосовое устройство компьютера подтверждение этих данных, а потом пойти в кино, вставить карточку в машину, получить билет -- и все это без участия человека. На меня произвел впечатление уровень автоматизации этого процесса, вот только кнопки пришлось нажимать долго, а звонок оказался междугородным. Эффективно с точки зрения кинотеатра, но не очень удобно для меня самого.

Правда, в конце концов я получил то, что хотел. А ведь часто, когда я звоню в больницу или на какую-нибудь фирму и меня просят нажать на ту или иную кнопку, я или не получаю ответа на свой вопрос, или слышу автоответчик. Могу представить, что в один прекрасный день, придя на прием к врачу, мы будем общаться с заменившим его компьютером. Может быть, и рационально уменьшить количество визитов на биржу труда, которое нужно совершить молодому безработному, чтобы получать пособие, но при отсутствии личных контактов уже ничто не будет стимулировать его к более энергичному поиску работы. Наше общение было бы более эффективно, будь оно менее рационализировано.

Теоретически рыночные механизмы или хороший менеджмент со временем исправят эти изъяны, но если весь мир пойдет одной дорогой и будет преследовать лишь одну цель -- повышение рентабельности, то у потребителя просто не окажется выбора, а следовательно, и права голоса. Однако это лишь слегка нервирует общество, где компьютерные программы и телефоны дешевле, надежнее и менее хлопотны, чем люди. Есть и более серьезные последствия нашего увлечения экономической эффективностью. <...>

Английский экономист Фред Хирш считал, что экономический рост в конечном итоге самоограничен, поскольку он будет все более обеспечиваться за счет «престижных товаров», вещей, которые выделяют нас из среды соседей: дач в живописных местах, членства в элитных клубах, редкого антиквариата. Количество этих товаров по определению ограниченно, поскольку, если бы они были у всех, они потеряли бы свою исключительную ценность. Он, возможно, недооценил нашу способность придумывать новые модные увлечения и причуды, однако, повторяю, общество, основная движущая сила которого -- зависть к соседям, вероятно, не то общество, за которое стоило бы бороться, и не то, в котором многие из нас хотели бы жить, потому что личному соперничеству и чувству вечной неудовлетворенности не будет конца и края. Хозяйственный рост, движителем которого является стремление к экономической эффективности, не может быть бесконечным, сколь бы странным ни казалось это сегодня. С другой стороны, если бы мы отказались от принципа эффективности, общество перестало бы нормально функционировать.

Приходится признать, что эффективность может иметь решающее значение для существования общества, но в итоге ни она, ни экономическая модель, к которой она принадлежит, не могут удовлетворить духовный голод человечества, ответить на вопрос о смысле жизни. Возможно, нам придется больше времени и сил отдавать деятельности вне экономической сферы, активности, мотивиро- ванной не стремлением к эффективности, а желанием обрести внутреннее удовлетворение и достоинство. В такой системе ценностей деньги и рынок отойдут на второй план. <...>

Рынок и экономическая эффективность имеют свои изъяны, но следует соблюдать осторожность, чтобы не выплеснуть ребенка -- капитализм -- вместе с грязной водой непредусмотренных результатов. До сих пор мы мало говорили о достоинствах рынка и экономической эффективности. Необходимо восстановить равновесие. <...>

Капитализм должен вновь обрести свою истинную роль -- роль философии, призванной обеспечить средства для жизни, но не ее цель. Такое переосмысление этого понятия позволило бы избежать распространенной критики в адрес капитализма, заключающейся в том, что у коммунизма была всеобщая цель -- искоренение бедности, гарантированная работа и крыша над головой для каждого, -- но не было механизма ее достижения, тогда как у капитализма есть механизм, но нет общей цели. Такое переосмысление понятия высветило бы, что капитализм есть лишь механизм, который позволяет каждому индивиду самому ставить себе цели. Убеждение, что деньги есть средство, а не цель, послужило бы не ограничению, а освобождению личности.

Все это предвидел Кейнс, обратившийся в своем эссе 1930 года «Экономические возможности для наших внуков» от экономики к философии и писавший: «Мы больны новым недугом, названия которого, возможно, еще не слышали некоторые читатели, но о котором они не раз услышат в ближайшие годы, а именно -- технологической безработицей. Это безработица, возникающая в результате того, что изобретение новых способов экономии труда опережает появление новых областей применения рабочей силы... Последнее означает, что в будущем экономические проблемы перестанут быть вечным спутником человечества».

Кейнс считает, что, когда будет решен экономический вопрос, человечество утратит традиционную цель и перед ним встанет реальная проблема: как жить мирно, разумно и счастливо. По мнению Кейнса, не все воспримут это с радостью: «Я полагаю, -- отмечал он, -- что нет ни одной страны и ни одного народа, которые могли бы без страха ждать наступления эры изобилия». Однако в конце концов, «когда накопление богатств не будет более иметь решающего значения, в системе нравственных ценностей произойдут серьезные изменения... мы сможем понять истинную роль денежной мотивации».

С тех пор ничего не изменилось. Капитализм, каких бы успехов он ни достиг, никогда сам по себе не сможет дать исчерпывающего ответа на вопрос «зачем мы живем?». Мы можем искать выход либо в разработке более совершенных теорий управления, которые принимают в расчет как пределы возможностей человечества, так и его потенциал, либо в создании новой экономики, которая учитывает реальную ценность предмета, а не только его стоимость. Однако эти преобразования могут быть проведены (если это вообще возможно) лишь в том случае, если мы поймем, чего хотим от жизни для себя и для других. В конечном счете нам необходимо новое понимание жизни, отдающее деньгам должное, но не более того.

Правительствам не под силу справиться со стихией капитализма. Только мы сами можем поставить ее под контроль. Чтобы рынок стал нашим слугой, а не хозяином, понадобится коллективная воля большинства. Для этого людям надо четко понять, кто они, зачем живут и чего ждут от жизни. К сожалению, это легче сказать, чем сделать, но это необходимо, если мы хотим управлять своей собственной жизнью и нашим обществом.

Адам Смит считал, что даже добродетельные мужчины и женщины сами по себе ничего изменить не могут, пока не изменится вся система. Однако его собственный пример уже много десятков лет служит доказательством того, что хорошие идеи, появившиеся в нужное время, с помощью добродетельных людей могут изменить сложившийся порядок. Хорошие идеи обычно не новы, а представляют собой старые идеи, возвращенные к жизни в нужное время. Быть может, пришло время возродить и некоторые философские учения прошлого о жизни и обществе.

Вацлав Гавел, драматург, диссидент, бывший заключенный и нынешний президент Чешской Республики, так сформулировал этот вызов: «Спасение нашего мира -- лишь в сердце, умении думать, смирении и ответственности человека. Без глобального переворота в человеческом сознании ничто не изменится к лучшему, и катастрофа, к которой стремится этот мир, станет неизбежной». <...>

Путь к познанию самого себя долог и труден. <...> Похоже, что существует некая необходимая последовательность, через которую мы должны пройти.

Фрэнсис Кинсмен в книге «Тысячелетие: навстречу обществу завтрашнего дня», написанной в конце материалистических восьмидесятых и в то время оставшейся почти незамеченной, использовал для описания своего видения мира три психологических типа человека, разработанных Стэнфордским исследовательским институтом. Вот эти три типа:

«Движимые поиском средств к существованию»;

«Ориентированные на внешний мир»;

«Ориентированные на внутренний мир».

Эти слова, настолько неуклюжие, что сначала я неправильно их понял, выражают важные истины.. В моем понимании «ориентированные на внешний мир» значило «заботящиеся о других людях». В действительности же, как мы сейчас увидим, это означает, что индивид интересуется тем, что думают и делают другие люди, их ценностями и заботами. «Ориентированность на внутренний мир» -- это то, что Юнг назвал бы «индивидуализацией», а я называю «разумным эгоизмом», т.е. способностью вырабатывать собственные ценности и ставить себе цели. Специальные термины, если вы их понимаете, хороши тем, что не окрашены эмоционально. Для моего собственного удобства и каждодневного использования я дал стэнфордским категориям свои названия: «Выживание», «Достижение» и «Самовыражение», -- но этим терминам не хватает точности стэнфордских. Последние определяются следующим образом:

Движимые поиском средств к существованию

Основная цель людей, которыми движет поиск средств к существованию, -- безопасность, как финансовая, так и социальная. Одни из них бедны и/или не имеют работы, другие живут в достатке, но крепко держатся за то, что имеют. Эти люди склонны к клановости, закоснелы и противятся переменам. Они -- «остаточный продукт философии сельскохозяйственной эпохи -- верхушка, середина и основание феодальной пирамиды».

Ориентированные на внешний мир

Люди, ориентированные на внешний мир, многого добиваются. Они жаждут уважения и социального статуса в качестве внешних символов своего успеха. Поэтому в жизни им нужно иметь все са- мое лучшее или, по крайней мере, чтобы все было «как надо». Обычно они умны, хорошо образованны и честолюбивы. Они материалисты, за исключением тех кругов, где модно не быть материалистом. Они являются движущей силой экономически преуспевающих обществ.

Ориентированные на внутренний мир

Побудительный мотив этих людей -- проявить свои таланты и убеждения. Это не означает, что они замкнуты и отчужденны или что у них нет честолюбия, но они в меньшей степени материалистичны, чем две другие группы, больше заняты этическими проблемами, постижением механизма управления обществом. В систему их ценностей входят развитие личности, самореализация, обостренность восприятия и качество жизни их самих и других людей. Одни называют их «чудаками», другие считают их опасными. «Как научиться распознавать таких людей -- и как искоренить эту напасть?» -- спросил один менеджер, придерживавшийся авторитарных методов руководства.

Для Кинсмена эти категории необходимы, чтобы нарисовать картину общества, которое может возникнуть в новом тысячелетии. Пользуясь данными международных обзоров, он отмечает постепенный поворот от озабоченности поиском средств существования к ориентации на внешний, а затем и на внутренний мир, хотя процесс этот различается по странам весьма значительно. В 1989 году люди, ориентированные на внутренний мир, составляли 36% британцев и 42% голландцев. Среди немцев ориентированных на внешний мир было больше, чем в любой другой стране, тогда как в Италии и Франции, где в некоторых районах все еще сильна аграрная культура, в большинстве оказались озабоченные поиском средств к существованию. Британцы, на мой взгляд, все больше интересуются самовыражением, поиском смысла жизни.

Но данные категории можно использовать и в качестве мерила нашего развития как личностей. Маслоу, американский психолог, настаивал на том, что они соотносятся друг с другом по принципу матрешки. Мы никогда не принадлежим полностью к одной из них, всегда представляя собой их смесь, изменяющуюся по своей композиции на протяжении всей жизни. Я прекрасно помню периоды, когда мной во многом руководил поиск средств к существованию, а на заре карьеры я попросту боролся за выживание. Потом насту- пил период, когда меня заботило самоутверждение. Я все еще ловлю себя на том, что бросаю завистливые взгляды на красивые дома, объявления о продаже которых печатают в журналах с глянцевыми обложками, так что у меня отнюдь не выработался иммунитет к символам успеха, столь привлекательным для ориентированных на внешний мир. Однако мне хочется верить, что теперь, будучи уже весьма пожилым человеком, я твердо придерживаюсь ценностей группы, ориентированной на внутренний мир, и ищу путей проявить мою истинную сущность и оставить свой след в жизни.

Сказать так -- значит признать, что развитие личности идет по поступательной от поиска средств к существованию, через ориентацию на внешний мир к ориентации на мир внутренний. Это соответствует теории Маслоу и других ученых, занимающихся психологией развития, и подтверждается опытом жизни значительной части человечества. Если мы хотим управлять своей судьбой, а я утверждаю, что это -- единственный наш выбор, было бы глупо подчинять свои желания моде, продиктованной другими, а именно это и движет первыми двумя категориями людей. Нам следует как можно быстрее настроиться на восприятие жизни, которое в основном определялось бы ориентацией на внутренний мир.

Я признаю, тем не менее, что такой выбор слишком обременителен для людей, никогда не знавших вкуса свободы, которую ощущают те, для кого превыше всего их самоутверждение. Я знаю, что прелесть жизни, ориентированной на внутренний мир, нелегко понять, не вкусивши радостей мира внешнего. Между тем утверждать, как это делают некоторые, что стремление к самовыражению и к тому, чтобы быть хозяином собственной жизни, свойственно яишь представителям среднего класса, среднего возраста и среднего достатка, -- это до смешного грешить снобизмом. Для молодых и бедных этот путь нелегок, но автоматически причислять их к рядам ищущих средств к существованию -- значит предположить, что у них нет желания отвечать за свое будущее, сколь бы трудным это ни казалось.

Так кто же эти люди, ориентированные на внутренний мир? <...> Быть может, их голос звучит тише, чем голоса тех, кто ориентируется на внешний мир, и потому им уделяют меньше внимания. В шуме публичных диспутов не слышно простодушных, не решающихся высказать вслух свое мнение. Вспомним слова Эдмунда Бер-ка, сказанные им двести лет назад: «Лишь потому, что полдюжины кузнечиков под кустом папоротника наполняют поле несносным стрекотанием, тогда как тысячи коров, отдыхающих в тени британского дуба, жуют жвачку и молчат, прошу вас, не думайте, что те, кто шумит, -- единственные обитатели поля и что их очень много; в конце концов, они не более чем маленькие, жалкие, тощие, скачущие, пусть крикливые и назойливые, но всего лишь насекомые-однодневки».

Запутавшись в риторике материальной эпохи, мы, возможно, слышим только кузнечиков, хотя следовало бы внимательнее прислушиваться к более тихим звукам.

* - Weizsaecker E., van, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. Doubling Wealth -- Halving Resource Use. L., Earthscan Publications Ltd., 1997. Copyright -- Weizsaecker E., von, Lovins А. В., Lovins L.H. 1997. Текст воспроизводится с

Лестер Туроу. Будущее капитализма. Как экономика сегодняшнего дня формирует мир завтрашний

Jlecmep Карл Туроу родился 7 мая 1938 года в городе Ливингстон, штат Монтана, США. Окончил Уиллиамс-колледж в I960 году, Оксфордский университет (Великобритания) в 1962 году и получил докторскую степень в области экономики в Гарвардском университете в 1964 году. С 1966 по 1968 год работал в группе экономических советников при президенте Л.Джонсоне. С 1965 по 1968 год-- ассистент в Гарвардском университете, с 1970 года по настоящее время-- профессор менеджмента и экономики в Массачусетсском технологическом институте (Кембридж, шт. Массачусетс). С 1987 по 1993 год являлся директором Школы менеджмента имени А.Слоуна при том же институте. Живет в Бостоне, штат Массачусетс.

Научная деятельность профессора Туроу принесла ему широкую известность в США и за границей. На протяжении последних тридцати лет он опубликовал 10 книг (наиболее известные-- «Инвестиции в человеческий капитал» [1970], «Порождая неравенство: механизмы распределения в экономике США» [1975], ^Общество с нулевой отдачей» [1980], «Схватка: грядущая экономическая битва между Японией, Европой и Америкой» [1992]) и более 100 статей в академических изданиях. Он работал членом редакционных коллегий газеты «Нью-Йорк таимо в 1979--1981 годах и журнала «Ньюсуик» в 1981--1983 годах, постоянно публикуется в таких изданиях, как «Boston Globe», «USA Today», «Nikkei Business»(2noHUH), «Basler Zeitung» (Швейцария) и ряде других. Его работы отмечены восемью престижными премиями, он является почетным профессором 12 университетов в разных странах мира. Книги Л, Туроу переведены на все западноевропейские языки, а также издавались в Латинской Америке, Японии, Китае и странах Юго-Восточной Азии. Профессор Туроу избран действительным членом Американской академии наук и искусств, в 1993 году он был вице-президентом Американской экономической ассоциации.

Книга «Будущее капитализма. Как экономика сегодняшнего дня формирует мир завтрашний (The Future of Capitalism. How Today's Economic Forces Shape Tomorrow's World)» принесла Л. Туроу наибольшую известность. Она вышла в свет в 1996 году и с тех пор переведена на 9 языков; в Англии и США выпущено шесть дополнительных тиражей ее английского издания. Более всего читателя привлекает широкий междисциплинарный характер книги, который отчасти объясняется тем, что она была написана на основе переработанного курса, который автор прочел в 1995/1996 году в качестве приглашенного лектора по проблемам этики, политики и экономики в Йельском университете. Задачей курса было исследование моральных и этических основ современного общества. Поэтому и в самой книге автор в контексте глобальных перемен рассматривает современные проблемы, с которыми столкнулись как развитые, так и развивающиеся страны.

Книга содержит 15 глав. Основная ее часть посвящена проблеме формирования современного мира, на которое, по мнению автора, оказали значительное воздействие четыре фундаментальных процесса. Это крушение коммунистических режимов в конце 80-х -- начале 90-х годов; формирование в развитых странах экономики, основанной на информации и знаниях; демографические изменения, среди которых особенно отмечается старение населения; глобализация хозяйственных процессов. Л. Туроу отмечает, что сегодня нет возможности говорить о современном мире как примере торжества западной модели развития; скорее, он может быть представлен как многополюсная система, в которой не существует доминирующего центра силы. Такой подход позволяет автору рассмотреть современный мир не столько в качестве легко моделируемой и управляемой конструкции, сколько как систему, характеризующуюся состоянием точечного (стохастического) равновесия (punctuated equilibrium).

Нынешняя эпоха отмечена, по мнению Л. Туроу, такими трансформациями традиционного капитализма, в результате которых изменяются трудовые отношения, устраняется традиционная капиталистическая частная собственность, информация становится доминирующим производственным ресурсом, меняются роль и значение рыночной инфраструктуры, а горизонты производственных и коммерческих решений становятся все уже. Именно это, подчеркивает автор, и актуализирует интерес современных исследователей к будущему.

Учитывая внимание, уделенное в книге морально-этическим и социологическим вопросам, мы предлагаем читателям ряд отрывков, в той или иной мере касающихся проблемы формирования современного массового общества. В первую очередь, это размышления о соотношении демократии и рыночного хозяйства и роли правительства (глава 13), анализ сегодняшнего положения среднего класса и перспектив его эволюции (глава 2), а также оценка автором религиозного и этнического фундаментализма как важных проблем современного мира (глава 12). Завершается подборка фрагментом, посвященным формированию системы ценностей массового общества, противоречий и опасностей, неизбежно возникающих в ходе этого процесса (глава 4). Все эти вопросы весьма актуальны сегодня для России, переживающей трудный период реформирования, в ходе которого, как показывает опыт, политические, этнические и религиозные проблемы нередко чреваты более опасными, деструктивными последствиями, чем реформирование хозяйственной системы (предлагаемые вниманию читателей отрывки соответствуют стр. 31-34, 82-87, 232-247, 271-277 в издании Nicholas Brealey Publishing).

Ввиду того, что эти фрагменты не в полной мере отражают основные положения книги, мы обратились к автору за его согласием на публикацию именно этих частей его работы. Такое согласие было получено в ходе личной встречи с ним в Кембридже в марте 1998 года. Лестер Туроу БУДУЩЕЕ КАПИТАЛИЗМА КАК ЭКОНОМИКА СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ ФОРМИРУЕТ МИР ЗАВТРАШНИЙ*

Демократия и капитализм по-разному понимают, как должна быть распределена власть. Демократия подразумевает абсолютное равенство политических прав -- «один человек, один голос», тогда как капитализм исходит из того, что экономически сильный должен вытеснить слабого и довести его до хозяйственного краха. «Выживание сильнейших» и неравенство покупательной способности составляют суть экономической эффективности при капитализме. Люди и фирмы стремятся достичь эффективности ради обогащения. В крайних своих проявлениях он сопоставим с рабством, которое существовало на американском Юге больше двухсот лет. Демократия же несовместима с рабством.

В экономике, где стремительно углубляется неравенство, разногласия во взглядах на разделение власти обостряются до предела. В демократическом капиталистическом обществе существуют два источника власти -- богатство и положение в политической иерархии. В течение последних двух столетий действовали два фактора, позволявшие сосуществовать этим двум системам, основанным на противоположных принципах распределения власти. Во-первых, всегда было можно превратить экономическую власть в политическую и наоборот -- политическую власть в экономическую. Владевшие одной чаще всего обретали и другую. Во-вторых, правительство активно использовалось в целях регулирования деятельности рынка и более равномерного распределения доходов. Тот, кто чувствовал себя обделенным рыночной экономикой, видел в правительстве позитивную силу, позволявшую ему пользоваться экономическими плодами капитализма. Без взаимодействия этих двух факторов давно уже образовалась бы зияющая пропасть между демократическим и капиталистическим принципом распределения власти.

В том, что касается распределения, капитализм с равным успехом приспосабливается как к чисто эгалитарному распределению покупательной способности (все имеют одинаковый доход), так и к абсолютно неравному распределению (один человек получает доход, значительно превышающий тот, который необходим для существования всего остального населения). Капитализм просто начинает производить разные наборы товаров для удовлетворения разных видов потребностей.

Тем не менее в сфере производства капитализм создает громадное неравенство доходов и богатства. Изыскание экономических возможностей заработать большие деньги становится движущей силой эффективности производства. Некоторые такие возможности находят, другие -- нет. Вытеснить с рынка этих последних, свести их доходы к нулю -- завладеть их возможностями делать деньги -- в этом и есть существо конкуренции. С ростом богатства растут и возможности, поскольку накопленное богатство создает возможности делать деньги, недоступные тем, у кого его нет.

Равномерное распределение человеческих способностей создает основу для предположения, что рыночная экономика сама по себе приведет к такому же равномерному и совместимому с демократией распределению доходов и богатств. Одна из загадок экономического анализа заключается в том, что рыночная экономика приводит к гораздо более широкому спектру распределения доходов, чем поддающееся оценкам различие человеческих способностей и талантов. Разница между коэффициентом умственного развития людей, к примеру, гораздо меньше, чем разница между их доходами и богатством. На один процент населения, владеющий 40% богатства, вовсе не приходится 40% общего коэффициента умственного развития. Людей с таким коэффициентом, в тысячи раз превышающим средний, просто не существует (чтобы попасть в этот один процент, ваш интеллектуальный коэффициент должен быть на 36% выше среднего)1.

Даже начав с уравнительного распределения покупательной способности, рыночная экономика быстро превращает равенство в неравенство. Какое распределение товаров и услуг ни было бы установлено, рабочие получат неодинаковое вознаграждение. Людям платят по-разному, потому что у них разные способности, потому что они потратили неодинаковое количество денег и усилий на приобретение профессионального мастерства, потому что они расходуют различное количество времени и сил на то, чтобы заработать деньги, потому что они начинают с разных исходных позиций (богатства или бедности), потому что у них неравные возможности (чернокожие или белые, люди со связями или без таковых) и, пожалуй, самое важное, потому что одним везет, а другим нет.

Процесс образования дохода не подчиняется правилам простого сложения, при котором пятипроцентное преимущество человека в отношении каждого из двух аспектов его способностей зарабатывать деньги приводит к десятипроцентному увеличению дохода. Зависимость гораздо сложнее. Человек, чьи способности на 10% превышают средний уровень, от которого зависит величина его дохода, зарабатывает в четыре раза больше (десять раз по десять составят совокупный доход в размере ста), чем тот, чьи способности превышают средние на 5% (пять раз по пять дадут совокупный доход в размере двадцати пяти).

Такое же нелинейное соотношение существует между талантом и оплатой, что лучше всего видно на примере гонораров в спорте. Заработок человека, талант которого не позволяет ему войти в число профессионалов Национальной баскетбольной ассоциации, равняется нулю. Определенный уровень способностей дает минимальный доход в 150 тыс. долларов. Если измерить разницу между талантом звезд и способностями рядовых игроков (скорость, высота прыжка, процент точных попаданий), она окажется очень небольшой, но разрыв в заработках -- колоссальный. И эта незначительная разница в уровне таланта позволяет звездам господствовать в игре.

Хотя разница в заработке может быть громадной, он по своей природе конечен, поскольку человек в силу природных факторов может посвятить работе ограниченное количество времени. Однако богатство не знает таких ограничений; для него не существует верхней планки. Богатство производит богатство, и этот процесс не имеет предела, задаваемого личным временем человека. Для умножения богатства нанимаются другие. Преимущества множатся. На нерегулируемых рынках неравенство доходов со временем растет. Тот, кто заработал деньги, располагает деньгами и связями для новых капиталовложений и получения еще больших доходов.

Большое богатство не создается благодаря бережливости и вложению средств под описанный в учебниках экономики процент <...>. Билл Гейтс, самый богатый американец, имеющий 15 млрд. долларов, разбогател отнюдь не накопительством. В основе его состояния лежит соединение удачи и таланта. Как и любой другой богатый человек в американской истории, он воспользовался ситуацией, или ему выпала удача ей воспользоваться, когда рынок был готов капитализировать его текущую прибыль с высочайшей кратностью. Компании «Майкрософт» выпал случай приобрести операционную систему для персональных компьютеров у другой компании, обанкротившейся как раз в тот момент, когда IBM потребовалась такая система для ее новых машин. Последняя купила у «Майкрософта» на неэксклюзивных правах операционную систему, известную ныне как MS-DOS, вместо того, чтобы создать собственную, что задержало бы выход на рынок ее компьютеров на несколько месяцев, но надолго сохранило бы за ней рынок и позволило бы избежать крупнейшего просчета в истории компьютерной индустрии. Гейтсу повезло: он оказался в нужном месте с нужным продуктом, но надо также сказать, что он обладал талантом и в полной мере воспользовался подвернувшейся ему возможностью. Большое богатство немыслимо без того и другого.

Капиталистическая экономика по сути похожа на Алису в Стране чудес: нужно очень быстро бежать, чтобы оставаться на месте, -- требуются постоянные усилия, чтобы не дать неравенству расти. Поскольку рыночная экономика не создала достаточного для демократии экономического равенства, в ходе истории все демократические режимы считали необходимым «вмешиваться» в дела рынка, осуществляя множество программ, призванных остановить рост неравенства.

В XIX веке за обязательным бесплатным начальным и средним образованием последовала безвозмездная передача земель сельскохозяйственным университетам. По закону о гомстедах американцы, готовые переселиться на Запад, бесплатно получили в собствен- ность участки земли. Деятельность железных дорог регулировалась, чтобы не дать их владельцам воспользоваться своим монопольным правом и тем самым снизить доходы своих клиентов из среднего класса общества. Позднее было введено антимонопольное законодательство, не дававшее другим монополиям воспользоваться своими преимуществами на рынке. И те, и другие были капиталистами, действовавшими по принципу «выживает достойнейший», и правительство намеренно их усмирило. В XX веке был введен прогрессивный подоходный налог -- богатые должны в большей степени участвовать в правительственных расходах; страхование в случае потери работы должно было обеспечить тех, кого уволили, социальное страхование -- тех, кто слишком стар, чтобы работать, финансовая помощь -- вдов и сирот. После второй мировой войны был принят «Солдатский билль о правах», обеспечивший бесплатное образование целому поколению молодых американцев. В 1960-е годы последовали законы о гражданских правах, война с бедностью, программа позитивных действий в пользу меньшинств. В 1970-е появилась система медицинского страхования для пожилых («Мэдикэр») и для бедных («Мэдикэйд»). Но, несмотря на все эти усилия, в Соединенных Штатах по-прежнему сохраняется очень большое неравенство в распределении доходов и богатства, хотя и более равное распределение покупательной способности, чем это было бы без введения перечисленных мер.