Герои и героизм в культурно-историческом бытии народов Европы и России

В обоих случаях - человек жертвует настоящим (обыденностью), во имя прошлого или будущего (идеальные миры, которые не относятся к повседневности, но влияют на нее «издали»). И там, и здесь - движение к одной точке «идеального равновесия», а эти культуры по отношению друг к другу - как зеркально перевернутые миры. Существуют и культуры, потерявшие ориентир-вектор, когда обнаруживается некоторая усталость, исчерпанность их потенциала («сумерки богов»), а состояние общества ощущается как кризисное. Но само осознание и переживание кризиса - уже позитивно, это и жажда нового общественного идеала, и активные поиски его, готовность жертвовать. Идеал же может быть создан только человеком, воплотиться через его образ и самопожертвование его жизни (здесь усматривается связь с древним языческим ритуалом жертвоприношений Богу, если Бога понимать как коллективную личность или «сверх-Я» в психике человека).

Но есть еще одна установка, выраженная призывом довольствоваться только настоящим, сосредоточившись на удовлетворении сиюминутной потребности «здесь и сейчас», отбросив все мечты, устремления, идеалы. Эта установка приводит к полной апатиии, бессилию, бесчувственности. Не имеющая перспективы, она ведет в «никуда», к потере всякой культуры: она и есть настоящий симптом угасания.

Можно сказать, что весь период существования и развития локальной культуры - это и есть период расшифровки смыслов, таящихся за образами и символами, их испытание на жизнеспособность и применимость «в пути». Миф, а значит и культура, и представления, и образ жизни, построенные и строящиеся на этом мифе, неизбежно претерпевают изменения, утрачивая первоначальное значение. Общество, а особенно динамично развивающееся, рано или поздно приходит к тому, что «образ мира», поддерживаемый мифами и старыми богами, перестает соответствовать с новыми знаниями; миф устаревает, он не способен уже помогать ориентироваться в окружающем мире (перспектива устаревшего мифа - сказка). И общество начинает лихорадить, возникает борьба между «консерваторами» и «новаторами». Такие периоды характеризуется «упадком нравов»: система ценностей - основание всех оценок, поддерживаемая старым мифом, разрушается. Общественный хаос наступает и сеет тревогу в душах людей.

Общество, находящееся в состоянии хаоса, в лице философов, культурной элиты, приходит к пониманию того, что спасение заключается в следующем: 1) в выявлении состояния и сущности реальности и создании адекватной ей целостной картины мира; 2) в поиске - в этих условиях, нового общественного идеала (проекта желаемого «образа мира» будущего с обновленной-переосмысленной системой общезначимых ценностей), который только и может спасти людей от неминуемой гибели, наполнить новым смыслом их жизнь.

Поэтому для героя, которого жаждет «кризисное» общество, характерно обладание следующими чертами и характеристиками: обостренным восприятием реальности, что обусловлено повышенной чувствительностью, «эмоциональной подвижностью» и характерно для сознания человека, осторо переживающего «разлад» в бытии. Герой должен сознательно или «подсознательно» «идентифицироваться» с самим обществом; глубоко чувствовать происходящее с миром, «как происходящее с самим собой», а на его личной жизни должно негативным образом отражаться все происходящее. Герой должен ощущать свою принадлежность к конкретному сообществу (в замечательном мультфильме «Балто - 2» (2001 г.) героиня, полусобака-полуволк пытается понять не просто «Кто Я», а «Кто Я ТАКАЯ»). Характерно, что настоящим героем часто оказывается наиболее гонимый и больше других страдающий, что в мифологии отражено в мотиве «изгнания», унижения.

Герой находит в себе силы и смелость, он берет на себя ответственность (вольно или невольно) за преобразование мира (понимая - вся вина, в итоге, ляжет на него!). А, значит, ему необходимо ЗНАТЬ, каким должен быть этот мир, а лучше - иметь проект, идеал будущего, чтобы сделать мир соответствующим потребностям человека (делая его все более человечным - «очеловеченным», «окультуренным»).

Идеал не является заблуждением. И если заблуждение - это отклонение знания от истины вопреки желанию, то идеал есть отклонение от общепринятой истины соответственно желанию. Истина и идеал взаимосвязаны друг с другом, но не совпадают в том, что «критерием истины является верификация и практика, она требует доказательств, а критерием идеала является вера, заменяющая идеалу доказательство, а жертвоприношение - практическую проверку» (причем, чем значительнее жертва, тем оказывается убедительнее доказательство истинности идеала) [19; С. 244]. Реализация идеала определяет всю систему ценностей данного общества, то есть его культуру. Раскрытие значения категории идеала ведет к пониманию смысла человеческой деятельности (опираясь только на категорию истины, затруднительно раскрыть этот смысл).

Исторические личности часто являются теми, кто берет на себя бремя ответственности за разрушение устаревшего, разложившегося идеала (и «образа мира») и провозглашение нового. В случае успеха, признания массами нового идеала их имена почитаются, они становятся культовыми фигурами, героями-пророками. В случае упадка идеала, имя настигают проклятия. Доказательства предоставляет недавнее прошлое России: фигура Ленина в СССР была настолько почитаемой, что образ реального человека был превращен в подобие божества. Упадок идеологии отразился на образе бывшего «вождя народов»: сначала его провозгласили разрушителем доброго старого (царского) времени, и из безлико-доброй фигуры он внезапно превратился в злого демона-Антихриста; сегодня иногда встречается комический образ (и ряженый «Ленин» фотографируется со всеми желающими за деньги возле Красной площади).

Образы исторических героев, их почитание и упадок идеологий, ими провозглашенных, имеют аналогии в мифах народов. Например, в древнегреческих мифах говорится о «вине» героя. О проклятии родов героев до седьмого колена упоминается в трагедиях: а ведь именно такой срок требовался роду-общности для того, чтобы новый идеал смог не только прижиться, но и расцвести, либо погибнуть.

Обостренное восприятие мира, вечная неудовлетворенность им и нацеленность на трансформизм характерны для европейской культуры. «Движущие силы беспредельной динамики Запада вырастают из «исключений», прорывающих здесь всеобщее, - отмечает К. Ясперс, - Запад отводит определенное место исключению. Он допускает в ряде случаев совершенно новую жизнь и деятельность - и затем иногда столь же решительно уничтожает их» [172; С. 87]. Человек - «трансформер», не нащупав «твердой почвы под ногами», живет в ощущении неустойчивости и неблагополучия, а значит, постоянной мысли о способах изменить мир, что и выражается в активном действии. Сюда добавляется безграничная уверенность в себе, в собственных силах (богоуподобление). Во всем этом не последнюю (скорее, первую!) роль играют философы - героические личности, постоянно пересматривающие и переоценивающие основы человеческого бытия, не довольствующиеся верой в «незыблемые» авторитеты.

Человек, остро переживающий неудовлетворенность и несоответствие наличного мира (ущербный «образ мира») своим представлениям о должном (идеальном «образе мира»), - для него мир, являющий себя в символах, оказывается наполненным глубоким смыслом и значением. И становится харизматической личностью, когда выбирает действие: не только «горит» сам, но и способен сформулировать и распространить идеал в широких массах - «зажечь других».

Исторический героизм, олицетворяемый героями истории, является одним из важнейших культурообразующих факторов, направленных на разрушение прежнего, изжившего свое общественного идеала и на конструирование нового идеала, его утверждение в сознании других. Таковы Иисус Христос, Наполеон, Робеспьер, Г.В. Ф. Гегель, К. Маркс, В.И. Ленин, Л.Н. Толстой и другие. Посредником между харизматической личностью и другими выступают различные образы, «символы веры» (пятиконечная звезда, христианский крест и др.). Харизматическая личность - герой, способный создать или обновить «примелькавшиеся» в повседневности символы, поднять до святости, прояснить в сознании других их жизненную ценность, значимость, реальность и, объединив людей общим желанием, верой, мечтой, направить их силу на достижение идеала. Люди, заряженные харизматической личностью, ощущают желанный прилив жизненных сил и с радостью следуют за своим героем, подчиняя себя его воле.

Таким образом, миф направлен не только на формирование «образа мира», через него осмысливается становление личности и ее роль в социокультурном процессе. Культурный герой, являясь динамическим центром мифа, во всех своих метаморфозах отражает разные стороны бытия культуры: становление и упадок, гибель и возрождение, а также изменение мироощущения человека в этом процессе. Роль культурного героя совпадает с ролью исторических личностей; историческая личность, ставшая истоком нового сообщества людей и новой культуры, в будущем мифологизируется и даже обожествляется.

Исторической личностью и культурным героем - субъектом культуры, становится сильная религиозная (в понимании Ю. Китаямы - верующая-верящая) личность с проявленными в процессе культурации и индивидуации архетипами, духовно связанная со своим сообществом, с развитым чувством личной ответственности за судьбу людей. Обесценение (десакрализация) и разрушение прежнего мировоззрения, разрыв нравственных связей между людьми, хаотизация общества ощущаются ею как движение к гибели мира, и она оказывается - ввиду восприятия реальности как экстремальной ситуации - способной, пробуждая символы-архетипы коллективного мышления, наполнить их новым смыслом и содержанием посредством создания общественного идеала, отвечающего потребностям времени. Так, героическое сознание, постоянно преобразующее культуру и формирующее новый тип личности, способствует созданию новых - более прогрессивных культурных «пластов», тем самым обеспечивая многоцветье и многообразие мировых культур. Высокие культуры формируются благодаря самореализации великих личностей, которые через высвобождение потенциала своего сообщества и концентрацию (сублимацию) его на единой духовной цели - общественном идеале, совершают прорыв к новой форме человеческого бытия и свободы.

2.3 Кризис европейской культуры и метаморфоза героического мифа

Как уже отмечалось, большинство европейских мыслителей XVII - XIX века, обращавшихся к исследованию феномена нравственного величия и героизма в истории, сходятся в том, что героизм как явление историческое, возможен только на определенных этапах развития общества, в особые периоды становления культуры. Со временем необходимость в нем исчезает, и героизм «расплывается», теряет свой «блеск» (А. Рено, А.В. Луначарский).

И это связывалось с несколькими факторами: течение истории направляется «по мирному руслу» (А. Рено); человек становится все более разумным и обретает способность контролировать проявления своих чувств и эмоций (П. Сорокин в ранних работах и др.); прогресс «чистого научного знания» (Т. Карлейль) не оставляет места ничему чудесному и необъяснимому; наконец, ожидается и активно приближается (трудовым героизмом - «последним рывком вперед») наступление «светлого будущего», где не будет человеческих страданий, а значит, и вынужденной героической борьбы (советский марксизм). Возможность героизма в государстве также, подвергается большому сомнению, исходя из сущности самого государства, принуждающего личность подчинить свою жизнь и волю государственным требованиям и целям (по мысли Г. Гегеля, цели государства определяются истинными героями - правителями, проводниками и носителями мирового разума).

Для европейской мысли XIX - начала XX вв., вдохновленной успехами науки, характерна уверенность в неминуемом прогрессе человечества, вера в возможность прогрессивного разума «вытащить» человечество из череды нескончаемых войн, бед и нищеты. Прогресс (европейской, в первую очередь) цивилизации оставляет все меньше возможностей для спонтанных (природных, естественных), а значит, неконтролируемых проявлений человека - всего того, что характеризует героизм «детства народов». Т. Карлейль говорит: «Герои-боги, герои-пророки суть продукты древних веков… Они существуют при известной примитивности человеческого понимания, но прогресс чистого научного знания делает их невозможными» [58; С. 60].

Да и сам путь науки - это непрерывная героическая борьба против «идолов» (Ф. Бэкон), порождаемых религиозным сознанием, приверженностью к старым авторитетам. В познании и освоении мира человеку, благодаря науке и технике, удалось добиться больших успехов; пришло и религиозное освобождение: боги развенчаны, свергнуты многие святыни и этот процесс продолжается. Т. Карлейль справедливо замечает, что проявлений героизма и его почитания в том виде, в каком это имело место тысячи и сотни лет назад, невозможно. Мир, в котором живет человек (пространство культуры), стал иным: цивилизация задает иные параметры существования человека и проявления его личности. Поэтому, чтобы понять, имеет ли место героическая духовность в современном мире, необходимо рассмотреть характерные особенности и тенденции современной культуры, выявившиеся в XX веке.

Причины, по которым невозможен героизм в «прежнем виде», раскрыты Й. Хейзингой, О. Ортега-и-Гассетом, О. Шпенглером и многими другими философами. Во многом они связаны с тем, что жизнь человека доиндустриального общества протекала «на миру», «который оценивал каждого члена сообщества строго и взыскательно. «Мир» в отличие от публики требовал от человека не зрелищности поведения, а надежности сотоварища в тяжелом повседневном труде. Подчиняясь традиционным обычаям и неписаным законам, человек не был в полной мере хозяином собственного бытия, зато в избытке наделен сознанием ответственности за свои поступки» [23; С. 108]. Дурная слава разрушала не только его собственную репутацию, но и несла урон будущему его детей и позорила его предков [См.: 45].

В индустриальном и постиндустриальном обществах человек освобождается от надзора общины, но оказывается заброшенным в «обезличенные ситуации общения», в которых он «лишается лица и биографии, выступает лишь носителем функций или исполнителем социальных ролей». Человек потерял ощущение единства своего бытия, перестал «собирать себя воедино» перед лицом своей общины (или Богом). Как заметила Л. Гинзбург, «человек XX в. - человек неясных доминант, да и свойств вообще… Не характер, но латентный набор всеобщих и всевозможных реакций на всевозможные ситуации… Человека, не имеющего характера, задолго до Кафки открыл Чехов, который стоял у истоков прозы XX века. Персонаж Чехова - это социальная роль (очень важная для него профессия действующих лиц) и спонтанные реакции на очередной поворот жизни» [23; С. 111].

Мотив недовольства культурой, породившей «человека без характера», звучит в работах Ф. Ницше. Современному обществу чужд героический аристократизм, разделяющий людей на особо ценных индивидов - аристократов «по духу», и людей «второго сорта» - это противоречит демократическим ценностям, главному прогрессивному завоеванию европейской культуры. Становление демократических ценностей имеет своим истоком христианскую идею о равенстве каждого человека перед Богом, отрицающую духовное превосходство аристократии; эта идея давала надежду каждому человеку на спасение и имела целью подвигнуть его к нравственному совершенствованию. В то же время, средневековая церковь разработала доктрину «Града земного» - церкви, героической по своим целям спасения человечества через его духовно-нравственное воспитание. И христианская культура выдвинула на передний план новую «духовную аристократию» (служителей Христа - альтернативу прежней, «неистинной» аристократии), берущуюся за упорядочение дел мира сего, имеющую ввиду «богоугодности», моральное право на власть над умами и сердцами людей. Но наука, вестник новой культуры, взращенная в лоне христианской схоластики, постепенно развенчивает всех богов и «расколдовывает» мир: теперь нет оснований для веры в существование особенного человека. Разум и здравый смысл теперь считаются главным завоеванием человечества, хотя часто под разумом понимают «холодный» рассудок.

Но благодаря открытиям З. Фрейда и его последователей обнаруживается, что здравый смысл не всегда ведет к счастью, а освобожденный (от суеверий) разум еще не стал достоянием большинства людей. Итак, расцвет демократических ценностей и утрата религией доминирующего влияния на мировоззрение современного человека лишает возможности существования «аристократического» героизма, основанного на утверждении «богоизбранности» отдельного человека.

Развенчание всех богов и «торжество» здравого смысла имело последствием то, что современное состояние общества оставляет мало надежды на возможность становления героической «по духу» натуры, стремящейся преодолеть низменное начало, прежде всего, в себе: отсутствие надличностных идеалов низвергает человека на «грешную землю». Х. Ортега-и-Гассет указывал на тенденцию «варваризации» общества как на результат описанного им «восстания масс», господства в социуме «массового человека». Эта масса, как говорит Х. Ортега-и-Гассет, состоит из людей «вполне довольных собственной неотличимостью от других, одержимых идеей беспрепятственного роста жизненных запросов, уверенных в собственном совершенстве, насаждающих во всех сферах жизни - от политики до искусства - тиранию интеллектуальной пошлости; не приученных считаться ни с кем, кроме самих себя (пока нужда не заставит)» [Цит. по: 74; С. 141]. Такому человеку, порожденному «культурой буржуа» (М. Оссовская), не присуще стремление к личностному самосовершенствованию, он не признает почти никаких авторитетов (кроме авторитета «всемогущего» «золотого тельца»). Более того, «человек массы», с атрофировавшейся способностью к интеллектуальной активности и критичности, очень удобен «властьпридержащим»: его можно держать под контролем, манипулировать им.

Если в прежние эпохи человек прекрасно понимал, что от его усилий зависит выживание его самого и его семьи, общины - только так узнавая «благосклонность» или гнев богов, то нынешнего «человека массы» характеризует пассивность, в первую очередь, интеллектуальная.

M. Featherstone, сравнивая два противоположных способа существования - «жизнь обыденную», повседневную и «жизнь героическую», говорит, что «героическая жизнь» основывается преимущественно на «мужских ценностях» и направлена на поиск «интенсивного волнения боя». Именно здесь идет развитие экстраординарных, «внеповседневных» (героических) качеств человека. Он расценивает современность как торжество «повседневной, обыденной» - «женской», по своей сути, культуры с традиционно женскими же ценностями, направленными на «воспроизводство» жизни, обеспечивающей «нерефлексивное погружение в непосредственно текущие опыты и действия». Возникает этот тип культуры на основе завоеванного мужчинами мира [176; С. 182]. Итак, ориентация на повседневность и воспроизводство в культуре говорит о цивилизации, вытесняющей героический - «мужественный» аспект. А Й. Хейзинга в 1935 году (еще до появления телевидения, но уже в эпоху кинематографа) заметил возрастание такой характерной черты современной культуры, как «пассивность людей в досуге» и потребительство.

Современный человек снова ощущает себя в ситуации неимоверного общественного хаоса, как во времена «вавилонского столпотворения», связанного с утратой смыслового ядра - «образа мира», разрушением общезначимой системы ценностей, которая складывалась веками (зачастую в результате героической борьбы), и люди перестают понимать друг друга (слишком велики бывают различия в мировоззрениях: здесь и традиционализм, и экзотическое новаторство); в этом изменчивом мире сосуществуют, борются и перемешиваются, как в калейдоскопе, различные системы ценностей разных людей и сообществ, и каждый пытается найти хотя бы в своем маленьком мирке точку опоры. И находит ее часто в виде идеи «получить от жизни все и как можно быстрее, потому что непонятно, что за ее пределами»; да и будущее, которое «должно рассудить» его существование, оказывается сегодня «под большим вопросом». Но чем больше люди отгораживаются друг от друга, тем больше они попадают в ситуацию, где «человек человеку волк», а взаимоотношения сводятся в демонстрацию и единоборство эгоизмов индивидуалистов, воюющих за «кусок последнего пирога». Этому способствует потребительский тип экономики, предполагающий отношение человека к человеку, как к объекту наживы.

Но действительно ли сегодня не существует тех сфер, где традиционно выявлялись герои: войны, путешествия, экстремальные ситуации и природные катаклизмы, ситуации, связанные с борьбой против угнетения человека человеком? Очевидно, что эти сферы сегодня выглядят несколько иначе, чем сотни лет назад. А методы эксплуатации и подавления личности стали намного изощреннее. Р. Гвардини отмечал противоположность результатов деятельности современного человека его подлинно человеческим целям. Он говорил о взбунтовавшейся против человека цивилизации (в частности власти), о «не-культурной культуре». Н. Бердяев, видевший трагическую особенность всего Нового времени в «отпадении от христианства», по отношению к нашим дням более всего опасался безмерной веры в технику, т.е. безграничной власти над природой и человеком со стороны безличных социальных сил; безбрежной рационализации сознания человека и потому потери смысла человеческого существования. Можно сказать, в целом он страшился полного преобладания цивилизации над культурой. Питирим Сорокин писал о «чувственной культуре» индустриальной эпохи, обреченной на гибель вследствие ценностного релятивизма, переходящего в нигилизм. Э. Фромм и Б. Вышеславцев обращали внимание на то, что и в позднеиндустриальном обществе колониальная организационная система - государство плюс современная промышленность, которые, функционируя в собственных, часто весьма далеких от человека, а то и враждебных ему интересах, полностью превращают его в объект, происходит порабощение человека.

В XX столетии жизнь еще не приобрела мирного течения, наоборот, многочисленные столкновения в войнах и революциях противоборствующих сторон, имеющих свои цели и пропагандирующих разные системы ценностей, унесли огромное количество жизней. К концу второго тысячелетия не исчезла и угроза ядерной войны. Частыми стали локальные войны, носящие затяжной характер, в том числе и на территории нашей страны после распада СССР. Ушедший в прошлое в 90-х годах «двухполюсный мир», являвшийся источником международной напряженности, оставил массу трудноразрешимых глобальных противоречий, будоражащих мировое сообщество.

Войны испокон веков выявляли истинных героев. Однако «прежние войны вели профессиональные армии, сохранявшие что-то от рыцарских правил игры. Народы в целом не воевали. Возвращаясь к родным очагам, солдаты всасывались мирной средой, растворялись в ней… Мировая война все это переменила. Она загнала в окопы слишком много мужчин - добрую половину во всех цивилизованных странах. И цивилизация начала расползаться, как старая кожа змеи, и вылезла жестокость. Жестокость вошла в искусство, даже в религию» [113; С. 173]. Тем не менее, в войнах последнего столетия проявлялся и героизм, и самопожертвование, чему многочисленные свидетельства явила Великая Отечественная война.

В конце века человечество столкнулось с такими явлениями, как мировой терроризм, воинствующий национализм. Эти явления, унесшие и все еще уносящие в России («чеченская» война), в США (террористические акты в сентябре 2001 года), в других местах планеты (Ближнем Востоке, Палестина и Израиль…) тысячи человеческих жизней, заставляют снова ощутить хрупкость и уязвимость человеческого бытия, по-новому взглянуть на роль и место героизма в современном мире.

«Внутреннее самоощущение человека является наиболее очевидным критерием устойчивости культуры. …В период кризиса человек деморализован, растерян, не знает, на что ему опереться в тех или иных обстоятельствах; былые ценности теряют свою актуальность, путь к новым ценностям тернист и долог. Кризис - это время острого ощущения человеком своей неабсолютности, нецельности, неподлинности. Это время тоски и отчаяния» [74; С. 151].

Непроявленность идеалов, незнание направлений, по которым следует двигаться, оценивается как состояние хаоса и именуется аномией. Нравственные «пустоты» заполняются ценностями криминальной среды, антиценностями (ложными представлениями). Молодежь легко затягивается преступной средой, потому что не имеет мощного внутреннего «противоядия» в виде ясных представлений о моральном добре и зле. Ценности приходят к человеку из мира культуры, формируются в результате длительной душевной работы, но естественнее всего они усваиваются через личностные образцы. Образное мышление скорее воспримет, «что такое хорошо, и что такое плохо» на примере поведения и поступков другого человека, добившегося успехов в значимой (престижной) сфере. Люди увлекаются и проникаются мыслями и идеями того, кто интересен, кто является в их глазах «сверхчеловеком».

Чтобы увидеть героя современного мифа, следует обратиться к тем жизненно важным сферам человеческого бытия, которые и сегодня притягивают внимание своей непостижимостью. Нельзя забывать и о том, что образ культурного героя всегда формировался искусством (словесным, письменным, наглядным - в народном фольклоре, изображении, а позднее - в литературе, живописи…) и интерпретировался, осмысливался через него. По-прежнему, не смотря на успехи науки, неизведанным остается мироздание в масштабах Вселенной, а угрозы или благодеяния, исходящие от предполагаемых внеземных цивилизаций (дружественных или враждебных), являются предметом беспокойства: отсюда - герои фантастики, «звездные воины». Полон неясности социум, здесь главные персонажи героического мифа и культа - «звезды» - те, кто сумел пробиться «наверх» и достичь видимого успеха (здесь особую роль приобретает демонстрация внешних атрибутов успеха и социального статуса); политики (часто окружающие себя «звездами»); игроки - любимцы непостижимой «богини Фортуны»; бунтари - победители приспешников тех сфер жизни (например, бюрократического аппарата, тюрьмы), которые утрачивают «человеческий облик»; стражи общественного порядка (полицейские, сыщики, службы спасения...) - борцы с «темными» сторонами общественной жизни. Как всегда, источником мистификации (и героизации) является прошлое, получающее новую интерпретацию и переосмысление в искусстве.

Да и сам человек все чаще становится заложником своего бессознательного, героем оказывается тот, кто обнаруживает способность к установлению теплых человеческих связей (герои мелодрам), борцы с темными силами душевного хаоса (олицетворяемого вампирами, маньяками и т.д.). Как и во все времена, культурный герой появляется на границе мира человека и всего того, что ему противостоит своей непостижимостью, бесчеловечностью (природа, социум, собственное бессознательное или собственная слабость). Но в современном мифе действует «традиционный герой», который, особо не меняясь внутренне, способен «правильными поступками» (старыми методами - огнем и мечом) прийти к желаемому, «навести порядок» и наказать зло.

В целом же, в постиндустриальной эпохе обнаруживается утрата сущностного аспекта героизма, имевшего место в предыдущие исторические эпохи, заключавшегося в активном поиске человеком путей духовного освобождения и становления личности, а так же адекватных форм самовыражения, открывающих для общества (вернее, его части) пути для развития. Современное общество, оказавшись в состоянии духовного кризиса, испытывает острую потребность в личностных образцах (поиск культурного героя-ориентира), которые помогли бы найти «точку опоры» в мире, утратившем определенность.

На этой потребности произрастает масса спекуляций и мистификаций. Сегодня процветают «фабрики грез», штампующие, согласно законам рынка, «героев» (псевдогероев) массовым тиражом; «героев» создают и политические технологии, ставшие доступными благодаря развитию психологии. Зачастую, это не ожидаемый герой в «полном смысле слова», пекущийся о благе нации, а только политик-лицедей, актер, играющий персонажа героического мифа. Разуверившиеся в добродетельности своих правителей, люди обращают свой взор к тем, кто обещает сломать этот несправедливый мир и принести новую духовность, кто объявляет себя «новыми мессиями», отсюда - расцвет всевозможных сект, в том числе тоталитарных.

И культ гения, культ героя в наше время оказывается вытесненным культом «звезды», поднявшейся над массой неизвестных. Представление о нравственном величии, т.е. о том главном качестве героя, что определяет истинный героизм и обозначает ему должное место в мире людей (что было всегда взаимосвязанным), все чаще замещается представлением только о социальном статусе, славе (акцентирование на внешних атрибутах: блеск маскирует внутреннюю пустоту). Эти внешние атрибуты успеха многие считают «подарком судьбы», «благоволением фортуны», не понимая, что подлинное счастье может быть только результатом собственных усилий.

Shermer M. разграничивает понятия героя и знаменитости: «Герой отличается по его достижениям, знаменитость - своим изображением или торговой маркой. Героем был «большой человек», знаменитость - «большое название» (имя)», справедливо замечая: «Истинные герои могут достигать статуса знаменитости в современном мире, но никакая знаменитость не может купить величие» [189; С. 280-301].

Культ «звезды», успешной личности обнаруживает два, на первый взгляд, противоречивых, но в сущности взаимосвязанных аспекта. Опираясь на результаты сравнительного анализа биографических статей, печатавшихся с 1901 по 1941 годы в журналах «Кольерс» и «Сатердвей ивнинг пост» (был проведен Л. Лоуенталем), исследователь массовой культуры Дуайт Макдональд пришел к выводу о том, что герои начала века - это идолы производства (бизнесмены, специалисты из разных сфер и политические деятели), сегодняшние же - идолы потребления» [70; С. 60].

Современная духовная ситуация характеризуется недостатком жизни, и это заставляет людей видеть проявления жизни главным образом в зверстве, в военизированном зле… «Люди все сильнее осознают, что самое главное в жизни - жизнь. В себе и в людях кругом они сознают ужасающее отсутствие жизни, чувствуют сухую принудительность и вялую мертвенность добра. И они отвергают добро и обращают взгляды к прекрасному, хищному древнему зверю. Возносится на высоту «белокурая бестия», Цезарь Борджиа, железный кондотьер, англичанин-завоеватель, хищная женщина-паучиха. Воля к жизни отождествляется с волею к господству, волею к мощи. По воле тоскуют упадочные герои Достоевского, по ней же тоскуют ряд очень ярких новых писателей. Лишенные своего собственного, человеческого ощущения к жизни, они способны видеть жизнь только в жестоких и торжествующих проявлениях прекрасного хищного зверя» [25; С. 138].

Большую роль в Новое время, а особенно сегодня, в век смешения этносов и рас, приобрело государство, ставшее основой новой идентичности; оно базируется на принципе общности территории, языка, экономики, идеологии, иногда - менталитета, исторического прошлого. Но государство - рационально, а не сакрально, институт права в нем стремится восполнить мораль и нравственность (опять таки, испокон веков имевших «сакральное» происхождение). В то же время, человек современный все еще находится во власти древних представлений (архетипов), поэтому воздействие на сферу «протосознания» оказывается наиболее эффективным, причем государству, а особенно тоталитарному, даже выгодно видеть своих граждан детьми, не имеющими собственной воли (без чего героизм не мыслим), чему всячески содействует массовая культура, думающие-критикующие же создают для него нежелательное беспокойство.

Рост могущества государственного аппарата, особенно при незрелости гражданского общества, приводит к тотальному контролю над человеком в разных сферах жизни, подчиняя его целям идеологов, во многом лишая человека права на самостоятельное решение, избавляя от бремени самостоятельного, т.е. личностного выбора и ответственности перед потомками - исконной привилегии героев истории!

В наши дни возрождающаяся первобытная культура, «чьи мифы формируются теперь уже средствами массовой информации, сужающими пространство, превращающими мир в «глобальную деревню» и создающими нового «племенного человека», создает широкое поле для развертывания новых модификаций религии, но уже «секуляризованной» от Бога - идеологии. XX век продемонстрировал стремительный расцвет и закат различных воинствующих идеологий, базирующихся на мифологических формах восприятия мира массами (гитлеровская Германия, Италия, Россия времен Сталина). Тоталитарные государственные режимы - одна из примет столетия. Важной чертой тоталитаризма является харизма, наделение лидера чертами спасителя народа, нации. Политический миф - центральное ядро идеологии. Идеология подобна вирусу, она подключается к мифомышлению масс, паразитирует на архетипах и заставляет человека работать на свои цели. Политическая мифология сфокусирована на образе архетипического героя, в данном случае - реального человека, абсолютизированного общественным сознанием. «Для функции хранения нравственного идеала центральным символом является образ одухотворенной Родины-матери - как бы второй, животворящей земную жизнь ипостаси Абсолюта, Хранительницы опыта и традиций. Однако для функции реализации нравственного идеала, т.е. собственно политики, Родина-Мать должна родить из себя от Абсолюта - Прародителя нации единородного сына - героя, персонифицированное воплощение самости человека-«сверхчеловека». …Именно сверхчеловек и становится центральным символом политического самосознания нации» [112; С. 196-197].

Технологии манипуляции индивидуальным и общественным сознанием, известные сначала небольшому количеству профессиональных психологов, разведчиков и высокопоставленных лиц, сегодня очень популярны и активно применяются, хоть и в несколько иных формах, чем в начале-середине века; развита целая сеть услуг профессиональных имиджмейкеров, «пиаровцев» (специалистов по связям с общественностью), работающих в этой области. Героический миф и сегодня активно реализуется в политике. Технологии политического мифотворчества хорошо освещены в современных, в том числе и российских, исследованиях. «В быстропеременчивую толпу с неожиданными эксцессами в любом направлении могут складываться, при известных условиях …люди всех времен, народов, состояний», - писал Н.К. Михайловский [94; С. 178]. Особенно опасны в этом отношении всевозможные политические «технологии», маскирующие истинную сущность человека.

В предшествующие эпохи многие люди искали себе славы героя на поле брани, в дальнем путешествии или в делах мироустройства, либо скромно и упорно трудились, осознавая свое героическое предназначение. Сегодня же слово «герой» не всегда звучит как похвала: уж слишком часто служители религии, идеологи, политики использовали бескорыстие, вдохновение идеалами, героическое самопожертвование людей в целях, не всегда расцениваемых потомками как прогрессивные. Поэтому сегодня оказывается более популярным слово «харизма» нежели «герой»: ввиду неадекватного его использования произошло смещение внимания с содержательного компонента на формальный, и слово «герой» постепенно начало утрачивать свое истинное значение («великий человек»), превращаясь в штамп. А харизматическая личность - это и Иисус Христос, и Магомет, и Гитлер, и Муссолини.

Таким образом, анализ тенденций культуры XX столетия позволяет сделать вывод, что она все меньше оставляет места для проявления героизма в том виде, в каком он существовал сотни и тысячи лет назад (воинственного, завоевательного, аристократического). Это связано с развитием материальных благ цивилизации, большей безопасностью для физического существования обычного человека - по сравнению с предшествующими эпохами; демократизацией общества. Признание физического и духовного превосходства некоторых индивидов в прежние эпохи являлось основой для иерархической структуры, упорядочивающей общество. Современность же характеризуется массовизацией, хаотизацией общества и его ценностей, поэтому ощущается острая потребность в культурных героях, которые могли бы внести некоторую упорядоченность (иерархичность!), структурированность мира (на своих принципах, своей системе ценностей), сформировав новую идентичность. На этой потребности основывается целая индустрия массовой культуры, мифологизирующая человеческие миры и создающая искусственных героев-призраков, имеющих и культивирующих внешнее (традиционное) сходство с культурным или историческим героем (успех, избранность, поведенческие реакции, элитарность и т.д.).

2.4 Специфика представлений о героизме в России

Государство Российское складывалось на больших просторах Европы и Азии, ведя постоянную борьбу с другими государствами за свое выживание «не на жизнь, а на смерть». Эта борьба происходила на фоне неслыханных народных страданий, «усугублявшихся жестокой поспешностью неграмотного и радикального реформирования» [29; С. 41].

Менталитет россиянина исторически формировался под влиянием необъятных и богатых природой российских просторов, большого числа населяющих ее народов с их культурами, вбирая специфику самого государства. «Терпимость россиян к другим народам и к собственной нищете, ибо «чего копить - все равно отнимут», перешла в толерантность к своему государству, жестокому, но своему, «так уж Бог послал», в готовность к самопожертвованию, так как терять, в буквальном смысле, было нечего, поскольку не было собственности, да и «кто, если не мы». Но эти же исторические факторы выработали в россиянах высокую духовность, умение сострадать и откликаться на беды других, они породили изумительный коллективистский дух, всегда помогавший нам побеждать и ставший нашей национальной ценностью» [29; С. 41-42].

Особенностью российской культуры является прерывистость в развитии ее культуры; подобно маятнику, она то приобщалась к ценностям европейской цивилизации, за короткий срок стремясь не только догнать, но и перегнать ее, то уходила в изоляцию, взращивая самобытность. Для России Европа, с ее высокоразвитой культурой, цивилизацией, неоднократно становилась тем культурным героем, с которого она брала пример (христианизация, петровские реформы, марксизм, постперестроечная Россия), но она постоянно стремилась перерасти ее, обретя зрелость и самостоятельность «на свой лад».

Каждый раз обращение к культуре Запада становилось для России импульсом для формирования нового культурного «пласта», переработкой европейских достижений «на русский манер», в чем проявлялось самолюбивое национальное самосознание, нежелание раствориться, потеряв «свое лицо».

В зависимости от направления культурного развития России, обусловленного и ее отношением к европейским ценностям, происходила внешняя метаморфоза героизма (богатыри-язычники, православные святые - воинство христово, русский интеллигент или простой солдат петровской армии, жаждущие величия России). Образ героя обогащался, но сохранялась его сущность: «История русского народа пестрит проявлением доблести. Не перечесть ни одиночных подвигов, ни коллективного мужества, проявленного во все времена исторической жизни нашими воинами на полях брани. …Воинская доблесть нашего народа носит особый характер. Она не ходульна, не бьет на театральный, показной эффект, в ней не найдешь часто энтузиазма и захватывающего порыва», - говорит П. Андрианов [Цит. по: 106; С. 553].

Самосознание древнего народа Руси сформировало представление о лучшем своем человеке, воплотившемся в образах богатырей, героев эпоса: Святогоре, Микуле Селяниновиче, Садко, Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче. Любопытно заметить, насколько искусство верно подмечает связь образов с архетипами народного сознания: в картине В. Васнецова «Богатыри» тройка богатырей несет в себе три ипостаси русского архетипа: Илья Муромец - сила народная, Добрыня Никитич - разум русского князя, представителя власти, Алеша Попович, самый молодой - вера, православное духовенство. «Православие (Дух), Самодержавие (Власть) и Армия (Сила) исторически являлись государство-и-системообразующими» [27; С. 21]. Не менее выразительна его же картина «Витязь на распутье», которую вообще можно читать как образ всей русской культуры (символизирует ее Илья Муромец) в периоды духовных кризисов, «распутья», пробуждающего русское размышление о пути-дороженьке в будущее.

До поры герой Руси является обыкновенным человеком, который даже «ниже» по социальному статусу князей, бояр, купцов. Но в какой-то момент в нем обнаруживаются необыкновенные, сверхчеловеческие силы, проявляются фантастические способности, которые возвышают его над всеми. Иногда сила покидает героя, но потом снова возвращается; иногда, в момент опасности, происходит чудо, помогающее богатырю, что означает благоволение высших сил.

Образ богатыря символизирует собой коллективное представление русского народа о самом себе «в образе», о национальных качествах своего характера - добродушии и долготерпении, скрытых, словно спящих потенциях, но которые пробуждаются могучей неукротимой силой в годину смертельной опасности, силой «горы сворачивающей», позволяющей сделать богатырю-народу стремительный рывок к своему будущему. Этот образ формировался русскими магами-поэтами: гуслярами-сказителями, волхвами-кудесниками, мудрецами -«боянами», позднее - летописцами, осмыслявшими прошлое «в духе своего времени, собственных исторических понятий и политических пристрастий» [119; С. 216]. Так, например, в «Повести временных лет», записаной на основе устной традиции, передававшейся из поколения в поколение, а затем переосмысленной и летописцем, повествуется о великих и трагических временах русской истории, о знаменитых людях Древней Руси, князьях-язычниках Рюрике, Вещем Олеге, Ольге, Святославе.

Становление новой великой культуры на Руси, пришедшей из Византии - православного христианства, породило культ святых; возникает образ нового героя, утверждающего по-христиански новые ценности: страстотерпца, подвижника, святого мученика «за веру», что оказало огромное влияние на мироощущение русского человека. Первые христиане причисляли к лику героев, святых военачальников и простых солдат, разделивших судьбу многих современников-единоверцев - людей разных национальностей, слоев общества, различных профессий, отказавшихся предать свои убеждения ради спасения жизни. Будучи мучениками за веру каждый из святых воинов в глазах любого христианина являл собой нравственный образец, пример победы человеческого духа над страстями (святые мученики Борис и Глеб, Преподобный Феодосий, игумен Печерского монастыря, аскеты, «отрекшиеся от всего мирского»). Культ святых мучеников за веру и землю русскую представляет собой сплав языческих и христианских образов, воплотившийся в самом знаменитом российском героическом символе, в образе Святого Георгия - всадника, змееборца.

Катастрофической эпохой для православной культуры Руси становится Петербургский период, связанный с переориентацией русской культуры на Запад. Целью всех преобразований Петра Первого было, как известно, создание великой Российской империи, которая бы заняла виднейшее место в ряду европейских государств. По сути, это и есть имперский дух космизации хаоса, о котором шла речь в связи с древним Римом. С XVIII века культура Руси перестает быть однородной и оказывается в «ситуации культурного двоемирия»: помимо «допетровской Руси» - крестьян, духовенства, купечества, - появляется новый слой «петербургской России» - дворянство, по духу и воззрениям чуждый первому, но генетически с ним связанный.

В России в начале XIX века сформировалась личность «новоевропейского типа», цельный и гармоничный человек, российский рыцарь, полный индивидуального достоинства и чести (и готовый в дуэли пресечь любую попытку посягательства на нее), внутренне независимый, чей образ присутствует в романе-эпопее Л. Толстого «Война и мир», в «Бородино» М. Лермонтова («богатыри»). Это такие люди «золотого века», как князь С.Г. Волконский, Д.В. Давыдов, А.С. Пушкин…

Декабристское движение прогрессивных, героических личностей с обостренным чувством ответственности за свою страну, с готовностью на жертвенность и самоотречение есть проявление противоречий русской культуры. Носителем героических - рыцарских ценностей становится русское воинство - офицерство, формировавшееся преимущественно из потомственного дворянства и «властных сословий». С присвоением офицерского звания офицер становился личным дворянином (без права передачи титула жене и детям) и оставался им до конца жизни. Характеризовалось офицерство особой кастовостью, предпочитая считать себя не сословием, а «военной корпорацией слуг России», где главное - не принадлежность к дворянству, а профессиональное служение во благо Отечества и родной Армии.

Культурный процесс в России происходит стремительно, «семимильными шагами», и уже в период царствования Николая I в русской культуре возник внутренний конфликт между цивилизацией (самодержавное государство, стремящееся «законсервировать» культуру) и собственно культурой, и который выразился в мироощущении «лишних людей» (литературные образы Онегина, Печорина, Рудина). Героический дух этих личностей вошел в противоречие с принудительностью государства, испытывающего кризис, но уже не нуждающегося в их высочайшей культуре, энтузиазме и энергии, а стремящегося опасливо подавить и подчинить человека, вкусившего дух свободы. Кризисное сознание, отчаянно ищущее выхода из создавшегося противоречия между личностью и обществом, культурой и цивилизацией, обусловило «философское пробуждение».

Осознание своей ненужности «лишними людьми» (обладающими большим культурным потенциалом!), ощущение ими своей беспочвенности в силу разрыва духовных связей с народом и поиск применения своим силам во благо России, вылилось в «народопоклонство» перед простым крестьянством, «народом богоносецем», «прирожденным социалистом» (что явилось, по мысли П. Сапронова, капитулянтством высокой культуры перед низкой). Движение разночинцев - нигилистов, идеологов и пропагандистов, с их хождением в народ, выражало мечту этих людей о будущем, освобожденном от ненавистных оков самодержавия.

За убийством императора в 1881 году наступила политическая реакция. Кипучий оптимизм периода реформ, атмосфера героического «хождения в народ» сменилась прозаической идеологией «малых дел» и проповедью социального конформизма. На общественную сцену и в литературу пришли новые типы: хотя и болезненных, но ярких героев Ф.М. Достоевского сменили гончаровский Обломов, «маленькие Гамлеты» В. М. Гаршина, «скучные люди» А. П. Чехова… В «забродившем на революционных дрожжах» обществе активность, творчество, самопожертвование стали главными ценностями» [136; С. 81].

Появляется новый «тип эпохи» (определение М. Вебера) - русский интеллигент, прогрессивно мыслящий, устремленный в «светлое будущее» и отвергающий настоящее, высоко идейный «носитель революционности», «на рациональных началах» проектирующий будущее - справедливое мироустройство. Именно его мировоззренческие установки, его идеализм, «отрыв от реальности» и «историческая нетерпеливость» осуждаются С. Булгаковым и означаются как неистинный «интеллигентский героизм», ведущий Россию к катастрофе. Проекты «идеального устройства мира» героя-интеллигента пронизаны образами мифологического мышления - этого непременного атрибута идеологии, и, будучи обрамлены заманчивыми социальными перспективами, находят отклик у народа.

Идеи марксизма, пропагандируемые большевиками - преобразователями мира, оказались близки простому народу России, в религиозных представлениях которого жил еще мессианско- апокалиптический архетип, не преобразованный «петербургской» культурой. Пролетариат должен был почувствовать себя тем героическим народом-мессией. В начале XX века русская культура в лице наших соотечественников (и тех, кто был вынужден эмигрировать, и тех, кто остался на родине) снова (в который раз в истории!) испытала шок от «крушения кумиров» старшего поколения, гибели устоев и форм бытия. Идеология же заполнила образовавшийся вакуум, дала определенность людям, при этом вытеснив «за рамки» все, что противоречило ее целям.

Новому государству пришлось искать духовную опору в образах, символах прошлого, которое было пересмотрено и переоценено через призму идеологии. Многое в образе героя-революционера (буденовка, например) напоминает былинного богатыря: языческие образы были ближе «новому человеку», нужно было вытеснить воспоминания о христианских святых, а главное - сделать ненавистным образ русского офицера, с его ценностями низвергнутой «империалистической» культуры. Однако необходимость возврата к высокому идеалу русского офицерства и обращения к ценностям христианства была осознана властями в годы Великой Отечественной войны.

В ходе войны стало меняться отношение властей к старому (русскому) офицерскому корпусу. «На щит были подняты имена великих русских полководцев. Исчез негативный образ русского офицера («контра», «золотопогонник», «белогвардеец», «офицерье» и др. оскорбительные клички), восстановлены были многие воинские традиции: награждение «историческими» орденами и медалями, возвращение «золотых» погон и самого слова «офицер», воссоздание гвардии (с 1941г.), кадровой армии» [106; С. 589]. Была возвращена слава именам Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова… Но так и не была восстановлена настоящая преемственность между русским и советским офицерством.

Наша страна в XX столетии оказалась втянутой не только в мировые войны, но и в войны локальные. Неудивительно, что развал страны начался с развала советской армии: задачей воина является защита страны, в сознании военного должна проходить четкая грань между «своими» (территория родины, ее народ и правитель - «отец нации»), и всем остальным миром. Армия же в «перестроечной» России оказалась деморализованной: объект защиты потерял свои очертания, и только в последнее время начинает обретать их в виде целостного государственного образования. В «эпоху гласности» дегероизации подвергнуты были вооруженные силы в целом: были вскрыты и обличены пороки в советской армии, «дедовщина», стали известны бесчинства и злоупотребления некоторых высших военных руководителей; политическая неразбериха и развал, деморализация армии усилили недоверие к государству и неуважение к политикам, бездарно распоряжающихся воинским (героическим!) потенциалом страны.