Общая социология

Наряду с чувством уважения в актах выражения почтения содержится своего рода заверение, выражающее в сжатой форме торжественное обещание, клятву актора относиться к реципиенту по-особому в будущем. Клятва подтверждает, что ожидания и обязанности реципиента, как реального, так и церемониального плана, будут восприняты и поддержаны актором. Тем самым акторы обещают, что они будут разделять представление о самости, которое реципиент выработал, исходя из правил, которыми он руководствуется...

Я уже упомянул (несколько) весьма распространенных форм выражения почтения в представительских ритуалах: приветствия, приглашения, комплименты и мелкие услуги. С их помощью реципиенту сообщается, что он не изолированный остров и что он с его заботами в той или иной степени не безразличен для других. Взятые вместе, эти ритуалы представляют собой кальку тех пределов, в которых ego реципиента доступно для других.

Итак, нами были рассмотрены два основных типа ритуалов выказывания почтения: представительские ритуалы, посредством которых актор зримо выражает свою оценку реципиента, и ритуалы уклонения (avoidance rituals), принимающие форму предписаний, запретов и табу, направленных на действия, от которых актор должен удерживаться. Если он совершает такие действия, то тем самым нарушает право реципиента держать актора на дистанции. Мы уже знакомы с этим различием из дюркгеймовского деления ритуалов на позитивные и негативные².

Если мы предполагаем, что существует нечто, что должно быть сделано и сказано в отношении реципиента, и то, что не должно быть сделано и сказано, то нам должно быть ясно, что неизбежны внутреннее противостояние и конфликт между этими двумя формами почтения. Если мы спрашиваем о здоровье человека, о его семье, о делах, то мы показываем нашу искреннюю заинтересованность. Однако если этот ритуал будет совершен в особом контексте, то это будет означать, что мы вторглись на запретную территорию. Это становится ясным, когда такие вопросы задает человек с неподобающим статусом или если недавние события делают ответы на них болезненными. Дюркгейм подчеркивает: «Человеческая личность -- это священное понятие. Никто не смеет нарушать ее границы и вторгаться в ее пределы. И в то же время величайшее благо для нее -- общение с другими»³.

Пристойное поведение

Итак, было заявлено, что церемониальная сторона реального поведения включает в себя как минимум две базовые составляющие -- почтительность и пристойность. Почтение было определено как признательная оценка какого-либо человека, которую индивид доносит до этого человека либо посредством ритуалов уклонения, либо посредством ритуалов представления, и мы уже обсудили эту проблему. Сейчас можно перейти к проблеме пристойного поведения.

Под пристойностью я буду иметь в виду те элементы церемониального поведения индивида, которые обычно передаются с помощью манер, одежды, умения держаться. С помощью этих манер индивид демонстрирует своему непосредственному окружению то, что он представляет собою некую личность, обладающую определенными желательными либо нежелательными качествами. В нашем обществе «хорошо» или «должным образом» ведущий себя человек должен обладать такими свойствами, как благоразумие и искренность; умеренность в своих запросах; спортивность; владение речью и осанкой; самоконтроль над своими чувствами, аппетитом и желаниями; устойчивость в критических ситуациях и т.д.

При попытке проанализировать качества, передающиеся через поведение, возникает несколько тем для обсуждения. Благовоспитанный человек обладает качествами, которые обычно ассоциируются с «воспитанием характера» или «социализацией»... Другие -- правильно или ошибочно -- пытаются использовать эти качества в диагностических целях, как свидетельства того, что именно представляет собой актор вообще, в другое время и в другой обстановке, когда он занимается другими видами деятельности. В дополнение следует отметить, что умеющий вести себя человек -- это тот, кто умеет оградить свой мир от бесцеремонного вмешательства и таким образом защитить себя от исходящего от других заражающего воздействия. Но наиболее важным является то, что пристойное поведение -- это необходимое условие для превращения актора в того, на кого можно положиться в том плане, что он станет хорошим партнером в актах коммуникации (interactant) и будет действовать так, чтобы не подвергать опасности других, которые представляют себя в качестве его партнеров в коммуникации.

Следует еще раз подчеркнуть, что пристойное поведение включает в себя черты, извлеченные из интерпретаций других, основанные на том, как индивид представляет себя в процессе социального общения. Сам индивид не может обрести эти черты с помощью словесных уверений о том, что он ими обладает, хотя он иногда самонадеянно может пытаться это делать. (Он может, однако, ухитриться вести себя так, что другие в процессе интерпретации его поведения могут приписать ему такие качества, какие он хотел бы, чтобы другие видели в нем.) Следовательно, в целом, хотя с помощью почтительного поведения индивид и создает собственный образ, но, строго говоря, это не тот образ, который предназначен для его внутреннего употребления. Это, конечно, не должно мешать нам понять и то, что человек может вести себя пристойно благодаря тому, что он обладает высокой самооценкой, и, наоборот: того, кто не обладает этим качеством, могут обвинить в отсутствии «самоуважения» или в том, что он даже в своих собственных глазах ставит себя весьма низко...

Правила пристойности, как и правила почтительности, могут быть симметричными и асимметричными. Между людьми, равными в социальном отношении, чаще всего предписаны симметричные правила. Среди неравных людей возможны различные комбинации. Например, у врачей во время собраний персонала психиатрических подразделений клиники была привилегия ругаться, менять тему беседы, сидеть в не совсем приличных позах. Санитары и санитарки, с другой стороны, могли присутствовать на собраниях персонала и даже задавать вопросы (в духе ориентации на методы групповой терапии, характерной для этого рода учреждений), однако подразумевалось, что они должны были вести себя с большей осмотрительностью, чем врачи... Предельный случай этих правил -- отношение между хозяином и слугой, когда, например, придворные дамы и кавалеры должны в пристойной манере оказывать услуги недостойному королю. Аналогично и врачи имели право побездельничать в комнате сестер, растянуться на смотровой кушетке, пошутить и побалагурить с сестрами. Персонал низших рангов мог принять участие в этом неформальном общении с врачами, но только тогда, когда его инициировали сами врачи.

Почтительность и пристойное поведение

Почтительность и пристойное поведение -- аналитические термины. В практическом плане действия, которые они обозначают, налагаются друг на друга. Действие, с помощью которого индивид выказывает свое почтение другим или отказывается делать это, является типичным средством демонстрации того, насколько хорошо он воспитан. Некоторые стороны данного наложения можно прокомментировать. Во-первых, осуществляя данный акт представительского почтения, например предлагая гостю стул, актор обнаруживает, что это можно сделать уверенно и гладко, демонстрируя самоконтроль и выдержку, а можно -- неловко и неуверенно, демонстрируя нерешительный характер. В данном случае мы имеем дело со случайной и побочной связью между почтительностью и пристойностью. Для иллюстрации можно воспользоваться нашими материалами по поводу взаимоотношений между врачами и пациентами. Одна из жалоб со стороны врачей заключалась в том, что пациенты не принимают душ перед врачебным осмотром. Прием душа -- это способ выказывания почтения врачу и в то же время это возможность для пациента продемонстрировать, что он чистоплотный человек с хорошими манерами. Другой пример. Громкая речь, крики, пение нарушают право других больных на одиночество и покой, а с другой стороны, указывают на плохое воспитание и отсутствие контроля за эмоциями.

Влияние той же самой связи между почтительностью и пристойностью прослеживается в церемониальных сложностях межгрупповой интеракции: жесты почтения, ожидаемые членами одного общества, иногда несовместимы со стандартами пристойности, которых придерживаются члены другого общества. Например, в течение XIX в. дипломатические отношения между Великобританией и Китаем были весьма напряженными в силу того обстоятельства, что от британских послов при посещении китайского императора требовался Kot'ow⁴, они же воспринимали этот ритуал как несовместимый с их чувством собственного достоинства.

Вторая форма связи между почтительностью и пристойностью проявляется в том, что желание отдать долг уважения другим является одним из качеств, которое индивид должен выразить своим поведением, равно как и желание вести себя пристойно является общепринятым способом выражения уважения к окружающим.

Какими бы ни были практические связи между почтительностью и пристойностью, аналитические связи между этими понятиями «взаимодополняющие», а не связи идентичности. Образ себя, который индивид должен передать другим, совсем другого типа, нежели тот, который другие должны составить об индивиде. Образы почтения указывают на большое общество, выходящее за рамки непосредственной интеракции, на место, которое индивид занимает в иерархии этого общества. Образы пристойности указывают на качества, которые могут быть раскрыты в процессе интеракции благодаря тому или иному социальному положению, занимаемому индивидом, поскольку эти качества связаны больше с тем, как индивид использует свое положение, нежели чем с рангом и местом этого положения относительно положения других.

Далее. Образ себя, который индивид должен передать другим посредством поведения, является чем-то вроде оправдания и восполнения того образа, который другие должны передать путем выражения почтения индивиду. Каждый из этих образов может в действительности служить гарантией и способом проверки другого образа. Во многих культурах можно обнаружить формы обмена знаками внимания (interchange). Например, хозяин выказывает уважение гостям, подчеркивая, как рад он их видеть и как высоко он их ценит. Они, в свою очередь, должны хотя бы раз не согласиться со столь высокой их оценкой (offering), показывая тем самым, что они не самонадеянные и не нескромные и что они не сгорают от нетерпения получить благорасположение хозяина. Точно таким же образом, когда мужчина хочет встать при появлении женщины, оказывая уважение к ее полу, а она прерывает и останавливает его, демонстрируя, что она не дорожит своими правами в этом качестве и готова определить ситуацию как такую, которая складывается между равными людьми. Следовательно, в целом, когда некто относится к другим почтительно, он предоставляет им возможность устранить преувеличенную благорасположенность, продемонстрировав тем самым свои хорошие манеры. Посредством этой дифференциации в символизации функций почтения и пристойности общество создает атмосферу, строящуюся на более возвышенных образах, чем те, которые проистекали бы лишь из оценки чьих-либо заслуг. Все согласны с тем, что практично оказывать почтение в отношении других, давая им несколько завышенную оценку и понимая, что такого рода индульгенция будет отклонена и воспринята как свидетельство хорошего воспитания.

Вместе с тем существуют и другие взаимодополняющие связи между почтительностью и пристойностью. Если индивид чувствует, что ему необходимо вести себя пристойно, чтобы к нему отнеслись почтительно, он должен пребывать в положении, позволяющем ему сделать это. Он, например, должен быть в состоянии скрыть от окружающих те свои стороны, которые могут заставить их прийти к мысли, что он не достоин их внимания, быть в состоянии уединиться, когда он находится в неприглядном виде с точки зрения одежды, настроения, позы или действия. Ритуалы уклонения, которые другие осуществляют в отношении его, дают ему пространство для маневра, позволяя демонстрировать только те стороны личности, которые заслуживают уважения. В то же время в результате этого уклонения другим легче уверить себя в том, что почтение, которое они ему выказывают, оправданно.

Чтобы показать разницу между почтительностью и пристойностью, я выделил взаимодополняющие отношения между ними. Однако даже этот род зависимости может быть чрезмерно акцентирован. Тот факт, что человеку не удается выказать должное почтение в отношении других, не освобождает их от обязанности вести себя подобающим образом в его присутствии, какое бы неудовольствие это у них ни вызывало. Точно таким же образом неспособность индивида вести себя пристойно не освобождает окружающих от необходимости относиться к нему с должным почтением. Только путем разделения почтительности и пристойности мы можем оценить многие аспекты церемониальной жизни. Например, тот факт, что группа может преуспеть в одной из этих областей поведения и иметь плохую репутацию в другой области...

Мы должны понять, далее, что существует масса случаев, когда было бы неправильно со стороны индивида сообщать о себе то, что другие готовы сообщить ему о нем, поскольку каждый из этих двух образов является гарантией и оправданием другого образа. Речь не идет о зеркальном отражении одного образа в другом. Мысль Мида о том, что индивид примеряет на себя установку, которую другие имеют по отношению к нему, кажется нам чрезмерным упрощением ситуации. Индивид скорее должен полагаться на других для завершения картины своей личности, которую ему позволено раскрашивать только определенными красками. Каждый индивид ответствен за пристойность собственного образа и за почтительное отношение к нему других. Чтобы завершенная личность человека получила выражение, люди должны взяться за руки, образуя своего рода церемониальную цепь, когда каждый, выражая почтение и пристойно ведя себя по отношению к тому, кто справа, в ответ получает то же самое от того, кто слева. Можно согласиться, что индивид является обладателем уникальной, всецело принадлежащей ему личности. Однако свидетельство этого обладания -- полностью продукт совместного церемониального труда: когда та часть личности, которая выражается через пристойное поведение индивида, не более значима, чем та часть, которая выражается другими посредством их почтительного поведения в отношении к нему.

Заключение

Правила поведения, которые связывают актора и реципиента, -- это социальные связи. Однако многие действия, которые осуществляются в соответствии с этими правилами, носят нерегулярный характер и требуют много времени для завершения.

Следовательно, возможностей для утверждения морального порядка в обществе немного. Именно здесь церемониальные правила выполняют свою социальную функцию, так как многие из актов, подпадающих под действие этих правил, непродолжительны, не связаны с большими затратами и могут совершаться в процессе каждой социальной интеракции. Какой бы ни была деятельность по своему характеру и сколь бы приземленной она ни была, всегда имеется много возможностей для проведения в ее рамках локальных церемоний, коль скоро в этой деятельности участвуют и другие люди. Посредством этих ритуалов, определяемых церемониальными обязанностями и ожиданиями, общество наполняется снисхождением и терпимостью. Другие люди своим присутствием постоянно напоминают индивиду, что как хорошо воспитанный человек он должен держаться вместе с ними, подтверждая тем самым священность этих других. Жесты, которые мы иногда называем пустыми, возможно, являются на самом деле наиболее содержательными.

Следовательно, важно понимать, что личностное достояние человека (the self) является отчасти объектом поклонения, чем-то сакральным, к чему надо относиться с соответствующей ритуальной заботой, с тем чтобы она предстала перед глазами других в должном свете. Пристойное поведение индивида, когда он вступает в контакт с другими и когда другие с почтением относятся к нему, является средством утверждения этой личности. В равной степени важно понимать, что если индивид должен играть в эту священную игру, то для нее необходимо найти подходящее поле. Окружающая среда должна гарантировать, что индивид не заплатит слишком высокую цену за свое пристойное поведение и что в ответ получит соответствующую почтительную реакцию. Практики почтительности и пристойности должны быть институционализированы так, чтобы индивид был в состоянии развернуть жизнеспособную священную самость и продолжал оставаться в игре на соответствующей ритуальной почве.

Далее. Среда, описанная в терминах церемониальное™ действия, является местом, где либо легко, либо трудно играть в ритуальную игру наличия самости. Там, где церемониальные практики тщательно институционализированы, как это было, например, в палате А, оказывалось, что личностью быть легко. Когда эти практики не установились, как до известной степени было в палате Б, то в этих условиях личностью быть трудно. То, что в одной палате легко сохранять свою личность, а в другой это оказывается сложным, зависит отчасти от типа пациентов, собранных в палате, и от типа режима, который пытается поддерживать персонал.

Одно из оснований разделения пациентов психиатрических больниц по всему миру на категории, -- это степень легко определяемого «умственного расстройства». По большому счету это означает, что пациенты делятся на категории в соответствии с тем, в какой степени они нарушают церемониальные правила социального общения. Существуют весомые практические причины помещения пациентов в разные палаты на этом основании, и действительно, та больница считается отсталой, где не применяется данная практика. Тем не менее подобного рода деление часто приводит к тому, что те, кто безнадежно утратил навыки цивилизованности в одном аспекте поведения, помещаются в непосредственной близости от тех, кто безнадежно утратил навыки цивилизованности в другом аспекте. Таким образом, индивиды, которые по крайней мере готовы сохранять свою личность (project a sustainable self), помещаются в окружение, где это практически невозможно.

Именно в этом контексте мы можем по-новому взглянуть на некоторые представляющие интерес моменты, связанные с эффективностью принуждения и давления на индивида. Если предполагается, что индивид должен вести себя пристойно и выказывать соответствующее почтение, тогда у него должно быть пространство для самоопределения. У него должен быть достаточный запас тех мелочей, которые в его среде используются в русле идиомы почтительности (idiom of regard), -- сигарет и еды, которыми можно угостить, стульев, которые можно предложить гостям и т.д. У него должна быть свобода движений, чтобы он мог принять позу, которая передает соответствующее уважение к другим и свидетельствует о его хороших манерах. Если пациент привязан к кровати, он может не найти практических причин, чтобы не делать под себя, и, естественно, не может встать при появлении женщины. Ему необходим запас чистого белья, если он должен выглядеть, как подобает приличному человеку. Чтобы быть привлекательным, ему может понадобиться галстук, ремень, шнурки для ботинок, зеркало и бритвенные лезвия, словом, он нуждается именно в тех вещах, выдавать которые администрация отказывается, считая это неразумным. У него должен быть доступ к кухонной утвари, которую его общество рассматривает в качестве подобающей для использования, поскольку он может обнаружить, что мясо неудобно есть при помощи картонной ложки. И, наконец, без каких-либо особых последствий для себя он должен иметь право отказаться от некоторых видов работ, проходящих сейчас под рубрикой «трудовой терапии», выполнение которых его социальная группа считает infra dignitatem⁵.

Когда на индивида оказывается предельное давление, он автоматически выпадает из круга пристойности. Для него недоступны носители знаков и физические символы, с помощью которых осуществляются обычные церемонии. Другие могут выказать почтение в отношении его, но он не в состоянии ответить так, чтобы показать, что он этого достоин. Единственные церемониальные фразы, на которые он способен, это непристойности.

История лечения психических болезней -- это история изобретения стягивающих, сдавливающих, сжимающих приспособлений, среди которых стесняющие движение перчатки и камзолы, цепи, приковывающие к полу и креслу, наручники, «намордники», открытый для наблюдения туалет, шланг для обливания, смирительная рубашка, картонные приборы для еды и т.д. Использование этих приспособлений предоставляет обширный материал для размышлений о способах, с помощью которых личность лишают почвы для церемониального поведения. С другой стороны, эта история дает нам представление об условиях, которые должны обеспечиваться, чтобы индивиды сохраняли свою личность. К сожалению, и по сей день существуют больницы, где прошлое заведений подобного рода можно изучать опытным путем. Исследователи межличностных церемониалов должны разыскивать эти учреждения столь же упорно, как разыскивали исчезающие культуры исследователи форм родства.

В данной работе я отстаивал мысль, что мы можем узнать о церемониальных ритуалах, изучая современную светскую ситуацию, а именно ситуацию, в которой оказался индивид, отказавшийся использовать церемониальную идиому своей группы, в силу чего его госпитализировали. В контексте пересечения культур целесообразно посмотреть на это как на продукт нашего сложного разделения труда, когда пациентов объединяют, вместо того чтобы предоставить каждого самому себе. Кроме того, это разделение труда соединяет вместе тех, обязанностью которых является забота об этих пациентах.

Мы, таким образом, подошли к особой дилемме, перед которой стоит медицинский работник. Как член большого общества, он должен принимать меры против больных с психическими расстройствами, которые нарушают правила церемониального порядка, но его профессиональная роль обязывает его заботиться и защищать этих самых людей. Когда акцент делается на «групповую терапию», эти обязанности требуют от него даже большего: он должен теплотой отвечать на враждебность, вниманием -- на отчужденность.

Мы видели, что персонал больницы становится свидетелем неподобающего поведения, при котором нельзя применять обычные негативные санкции, и в то же время медики обязаны использовать по отношению к пациентам принуждение, которое не имеет ничего общего с уважением к личности. Третьей особенностью является то, что персонал должен оказывать услуги пациентам, вроде смены носков, завязывания шнурков или стрижки ногтей, т.е. те услуги, которые за стенами больницы рассматриваются как знак высочайшего почтения. В условиях больницы подобные действия связаны скорее с чем-то неподобающим, поскольку санитар в то же самое время реализует ту или иную власть и демонстрирует моральное превосходство над своими подопечными. Последняя особенность церемониальной жизни в психиатрических больницах заключается в том, что индивиды терпят крах как носители даже минимального церемониального смысла, и другие вдруг понимают, что те, кого они воспринимали в качестве самодостаточных сущностей, удерживаются в действительности вместе лишь под давлением правил, которые могут быть уничтожены без всяких последствий. О таком понимании, какое появляется обычно на войне или на похоронах родственника, много не говорят, но оно, возможно, заставляет пациентов и персонал вопреки желанию сплотиться в группу, которую соединяет неприятное знание.

В заключение, таким образом, следует сказать, что современное общество собирает в одном месте нарушителей церемониального порядка и обычных членов общества, которые вынуждены там жить. Они обитают там, где правят бал низкие поступки и низкие мысли. Вместе с тем некоторые из них сохраняют приверженность церемониальному порядку за пределами больничных стен. Каким-то образом эти приверженцы церемониальной жизни должны вырабатывать способы и механизмы выживания без ряда необходимых церемоний.

В данной работе я высказал мысль, что понятия Дюркгейма, связанные с примитивной религией, можно перевести в понятия почтительности и пристойного поведения и что эти понятия могут помочь нам высветить некоторые стороны современной городской светской жизни. Вывод заключается в том, что в определенном смысле этот секуляризованный мир не столь безрелигиозен, как это может показаться. Многие боги канули в прошлое, но сам индивид упорно стремится остаться воплощением важного божества. Он ходит с достоинством и является реципиентом многих маленьких почестей. Он ревниво следит за тем, является ли достаточным выказанное ему уважение, но, если к нему подобрать ключи, он готов простить своих обидчиков. Из-за относительности статусов некоторые люди могут расценить его влияние как оскверняющее их, другие думают, что они оскверняют его. В любом случае существует понимание, что они должны относиться к нему с ритуальным вниманием. Индивид, возможно, божество столь жизнеспособное потому, что он на самом деле может осознать церемониальное значение того, как к нему относятся, и он способен вполне самостоятельно и адекватно отреагировать на это. В контактах между такими божествами нет нужды в посредниках; каждый из этих богов может служить священником для самого себя.

Чарльз Кули

Чарльз Хортон Кули (1864-1929) -- один из зачинателей американской социологии и социальной психологии, профессор Мичиганского университета. Автор книг: «Человеческая природа и социальный порядок», 1902; «Социальная организация», 1909; «Социальный процесс», 1918; «Социологическая теория и социальное исследование», 1930.

Наибольшее влияние на развитие социологической мысли оказали два его научных результата. Во-первых, акцент на тщательное изучение самости людей ("Looking-Glass Self), их менталитета как основания человеческих взаимодействий, что стало важной предпосылкой возникновения символического интеракционизма, разработанного Гербертом Мидом. Во-вторых, различение первичных и вторичных социальных групп, анализ особого значения первичных групп как «воспитателей человеческой природы» в процессе социализации индивида, становления его личности. Критики Ч. Кули усматривали в его концепциях влияние условий малого города, поскольку он родился, жил и умер в небольшом городке Анн-Арбор, штат Мичиган.

Как показано в базовом пособии учебного комплекса (глава 5), действия человека в обществе начинаются с его поведения в первичной группе. Аргументацию в пользу этого положения читатель найдет в приведенном ниже фрагменте из книги Ч. Кули «Социальная организация» (1909).

Н.Л.

ПЕРВИЧНЫЕ ГРУППЫ*

Значение первичных групп. -- Семья, игровая площадка и соседи. -- Как велико влияние более широкого общества. -- Значение и устойчивость «человеческой природы». --Первичные группы, воспитатели человеческой природы.

Под первичными группами я подразумеваю группы, характеризующиеся тесными, непосредственными связями (associations) и сотрудничеством. Они первичны в нескольких смыслах, но главным образом из-за того, что являются фундаментом для формирования социальной природы и идеалов индивида. Результатом тесной связи в психологическом плане является определенное слияние индивидов в некое общее целое, так что даже самость индивида, по крайней мере во многих отношениях, оказывается общей жизнью и целью группы. Возможно, наиболее простой способ описания этой целостности -- сказать, что они есть некое «мы»; она заключает в себе тот тип сопереживания и взаимного отождествления, для которого «мы» являемся естественным выражением. Человек живет, погружаясь в эту целостность ощущения, и обнаруживает главные цели своей воли именно в этом ощущении.

Не следует предполагать, что единство первичной группы есть единство сплошной гармонии и любви. Это всегда дифференцированное и, как правило, состязательное единство, допускающее самоутверждение и различные присвоительные страсти; но страсти эти специализированы сопереживанием и подчиняются или имеют тенденцию подчиняться упорядочению со стороны некого общего настроения. Индивид будет предъявлять какие-то претензии, но главный объект, на который они направлены, будет желанным местом в мыслях других, и он почувствует приверженность общим стандартам служения и честной игры. Так, мальчик будет оспаривать у своих товарищей место в команде, но превыше таких споров будет ставить общую славу своего класса и школы.

Наиболее важные, хотя никоим образом не единственные сферы этой тесной связи и сотрудничества -- семья, игровая группа детей, соседи и общинная группа старших. Они практически универсальны, присущи всем временам и всем стадиям развития; соответственно они составляют основу всего универсального в человеческой природе и в человеческих идеалах. Лучшие сравнительные исследования семьи, такие, как работы Вестермарка¹ и Говарда², представляют ее нам не только как некий универсальный институт, но и как в большей степени одинаковую во всем мире, чем это можно было вывести из преувеличения роли различных специфических обычаев, раннюю школу исследователей. Нельзя сомневаться и во всеобщем преобладании игровых групп среди детей и неформальных объединений среди старших. Такая связь, очевидно, воспитывает человеческую природу в окружающем нас мире, и нет никакой явной причины предполагать, что это положение дел где-то или в какое-то время чем-то существенно отличалось. Что касается игры, я мог бы, если бы это не было предметом обычных наблюдений, привести многочисленные иллюстрации всеобщности и спонтанности группового обсуждения и сотрудничества, которым она дает начало. Главное заключается в том, что жизнь детей, особенно мальчиков приблизительно старше 12 лет, протекает в различных компаниях (fellowships), в которых их симпатии, амбиции и честь часто вовлекаются даже в большей степени, чем это имеет место в семье. Большинство из нас может вспомнить примеры того, как мальчики стойко выносят несправедливость или даже жестокость, но не жалуются на товарищей родителям или учителям, например при издевательствах над новичками, столь распространенных в школах, с которыми по этой самой причине так тяжело бороться. А как развита дискуссия, как убедительно общественное мнение, как горячи амбиции в этих компаниях!

И эта легкость юношеских связей не является, как это иногда предполагается, чертой, свойственной только английским и американским мальчикам; опыт нашего иммигрантского населения очевидно показывает, что потомство даже рестриктивных цивилизаций на Европейском континенте образует самоуправляющиеся игровые группы почти с такой же легкостью. Так, мисс Джейн Аддамс, отметив почти полную универсальность «банды», говорит о непрекращающейся дискуссии по поводу каждой детали деятельности банды, замечая, что «в этих социальных песчинках, если можно так выразиться, молодой гражданин учится действовать на основе своих собственных решений»³.

О соседской группе можно сказать в общем, что, начиная с того времени, когда люди стали образовывать постоянные поселения на земле, и по крайней мере вплоть до появления современных индустриальных городов она играла главную роль в первозданном, сердечном общежитии людей. У наших тевтонских предков сельская община была, по-видимому, основной сферой сопереживания и взаимопомощи для простых людей на протяжении всех «темных» и средних веков и во многих отношениях она остается таковой и в настоящее время. В некоторых странах мы все еще застаем ее былую жизненность, особенно в России, где мир, или самоуправляющаяся сельская группа, является главной сценой жизни наряду с семьей для примерно 50 миллионов крестьян.

В нашей собственной жизни близость с соседями была нарушена в результате роста запутанной сети более широких контактов, которая оставляет нас чужаками для людей, живущих в том же доме, что и мы. Этот принцип работает, хотя и менее очевидно, даже в деревне, ослабляя нашу экономическую и духовную общность с нашими соседями. Насколько этот процесс характеризует здоровье развития и насколько болезнь -- до сих пор, наверное, все еще не ясно.

Наряду с этими практически универсальными типами первичной связи существует множество других, формы которых зависят от особенного состояния цивилизации; единственно существенная вещь, какяуже сказал, -- это некая близость и слияние личностей. В нашем собственном обществе, будучи слабо связаны местом проживания, люди образуют клубы, братства и тому подобное, основанные на сходстве, которое может привести к реальной близости. Многие такие отношения складываются в школе и колледже, а также среди мужчин и женщин, объединенных в первую очередь своим занятием, как, например, рабочие одной профессии и т.п. Там, где налицо хоть небольшой общий интерес и общая деятельность, доброжелательность растет как сорняк на обочине.

Но тот факт, что семья и соседские группы являются наиболее влиятельными в открытую будущему и пластичную пору детства делает их даже в наше время несравненно более значительными, чем остальные группы.

Первичные группы первичны в том смысле, что они дают индивиду самый ранний и наиболее полный опыт социального единства, а также в том смысле, что они не изменяются в такой же степени, как более сложные отношения, но образуют сравнительно неизменный источник, из которого постоянно зарождаются эти последние. Конечно, они не являются независимыми от более широкого общества, но до некоторой степени отражают его дух, как, например, немецкая семья и немецкая школа довольно отчетливо несут на себе печать немецкого милитаризма. Но он в конечном счете подобен приливу, проникающему в устья рек, но, как правило, не поднимающемуся по ним достаточно далеко. У немцев и еще в большей степени у русских крестьянство создало традиции свободного сотрудничества, почти независимые от характера государства; и существует известная и хорошо обоснованная точка зрения, что сельская коммуна, самоуправляющаяся в том, что касается ее местных дел, и привыкшая к дискуссии, является очень широко распространенным институтом в устоявшихся сообществах и наследницей автономии, схожей с той, которая ранее существовала в семейной общине. «Создает царства и устанавливает республики человек, но община кажется прямо вышедшей из рук Всевышнего»⁴.

В наших городах переполненные дома, общая экономическая и социальная неразбериха нанесли семье и соседству глубокую рану, но, учитывая подобные условия, тем более замечательна та живучесть, которую они выказывают; и нет ничего, на что совесть эпохи была бы настроена более решительно, чем на их оздоровление.

Итак, эти группы являются источниками жизни -- не только для индивида, но и для социальных институтов. Они лишь частично оформляются особыми традициями и в большей степени выражают некую всеобщую природу.

Религия или правительство других цивилизаций могут показаться нам чужими, но детская и семейная группы повсеместно имеют общий жизненный облик, и в них мы всегда можем чувствовать себя как дома.

Я полагаю, что только через человеческую природу мы можем понять те чувства и импульсы, которые являются человеческими постольку, поскольку возвышаются над чувствами и импульсами животных, а также и в том смысле, что они свойственны человечеству в целом, а не какой-то отдельной расе или эпохе. Сюда включаются, в частности, сопереживание и бесчисленные чувства, частью которых они являются: любовь, негодование, честолюбие, тщеславие, почитание героев и чувство социальной правды и неправды⁵...

Вернемся к первичным группам: идея, которая здесь отстаивается, состоит в том, что человеческая природа не есть нечто такое, что существует отдельно в индивиде, но есть групповая природа, или первичная фаза общества, относительно простое и всеобщее условие социального сознания. С одной стороны, это нечто большее, чем простейший, врожденный инстинкт, хотя он и включается сюда. С другой стороны, это нечто меньшее, чем более совершенное развитие идей и чувств, которое обусловливает возникновение институтов. Именно эта природа развивается и выражается в подобных простых, непосредственных группах, которые достаточно схожи во всех обществах: семье, соседских группах и игровых площадках. В их существенном сходстве можно обнаружить эмпирическую основу схожих идей и ощущений в человеческом сознании. В них, где бы это ни было, и зарождается человеческая природа. Человек не имеет ее от рождения; он может обрести ее лишь благодаря товариществу: в изоляции она приходит в упадок.

Талкот Парсонс

Сведения о Т.Парсонсе приведены перед его текстом в разделе 1. Ниже помещена, с сокращениями, его статья, в которой с позиций структурно-функционального анализа раскрываются современные аспекты фундаментальной проблемы социализации человека, общая характеристика которой дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 4).

Процесс социализации и структура референтных групп*

Для последних примеров положительной кодификации я выбрал общий обзор некоторых основных моментов процесса социализации, в котором специально подчеркиваются условия его отношения к системам референтных групп. При помощи этого анализа я надеюсь, хотя и ориентировочно, «замкнуть круг», сделать набросок в высшей степени «динамичного» процесса, который связан с основной классификацией уровней структурной организации общества, рассмотренной мною в первом разделе¹. Следующая цель настоящего раздела -- это хотя бы немного показать то исключительно важное значение, какое имеет для социолога теснейшая связь между организацией отдельной личности и организацией социальной системы.

В качестве отправного пункта своего анализа я беру точку зрения, в настоящее время широко известную и общепринятую, что основной характер структуры отдельной личности сложился в процессе социализации на основе структуры систем социальных объектов, с которыми она имела связь в течение своей жизни, включая, конечно, культурные ценности и нормы, институционализированные в этих системах². Это та группа систем социализации, которую мне хотелось бы рассматривать как референтную группу систем, связанную с процессом социализации.

* Цит. по: Парсонс Т. Общетеоретические проблемы социологии // Социология сегодня: проблемы и перспективы. / Пер. с англ. В.В. Воронина, А.К. Жирицкого, О.Н. Яковлевой. М., 1965. С. 58-65. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 4 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

¹ Социализацию, конечно, не нужно связывать, хотя это часто происходит, с

процессами структурных изменений в обществе, в котором она протекает.

² Наиболее подробное изложение этого взгляда можно найти в моей работе

«Family, Socialization and Interaction Process» (1955. Chaps. 2-4).

Мой тезис заключается в том, что процесс социализации проходит ряд стадий, определяемых как подготовка к участию в различных уровнях организации общества; только некоторые избранные меньшинства готовятся участвовать с сознанием всей ответственности в более высоких уровнях организации. Системы ориентации, включенные в процесс социализации, не являются поэтому просто «соотнесенными» к сериям организационных уровней, рассмотренных в первом разделе; в действительности они представляют собой особые разновидности организации на соответственных уровнях. Как в первом разделе, так и здесь важно построить непрерывный ряд, который бы связывал низ и вершину модели³. Все приведенные ниже примеры взяты из американского общества.

Я попытаюсь обрисовать довольно схематично три основные стадии процесса социализации в нашем обществе, каждая из которых, в свою очередь, подразделена на две более ярко выраженные подстадии. Первая из них имеет место в семье, вторая концентрируется в начальной и средней школе и третья -- в колледжах, в высших и профессиональных школах. Как и следовало ожидать, разделение на категории имеет тенденцию становиться менее четким по мере приближения к вершине шкалы, поскольку институционализация на этом уровне еще несовершенна.

Как было замечено в первом разделе, основная семья представляет особый тип первичной, или технической, социальной системы, одна из важнейших функций которой -- социализация детей. Мы можем говорить о трех основных стадиях процесса в период, когда семья играет главенствующую роль. Первой является стадия так называемой «устной идентификации», приобретающая особо важное значение к концу первого года жизни ребенка. Она может быть названа «протосоциализацией», поскольку имеет дело с образованием базиса, на котором может быть построена структура позитивно социализированной личности. Вторая стадия включает в себя упомянутую фрейдовскую «первую настоящую привязанность к объекту», или период «любовной привязанности» ребенка, преимущественно к матери. Третья -- это период возникновения у ребенка чувства враждебности к отцу из-за чрезмерной любви к матери.

Первая стадия не представляет большого интереса, учитывая, что она должна быть принята как нетребующая доказательства.

³ Разделяя некоторые психоаналитические взгляды относительно весьма большого значения социализации в ранние годы детства в основной семье, я, однако, не делаю из этого вывод о том, что более поздние стадии не имеют значения.

О двух других можно сказать, что они составляют интернализацию относительно двух основных осей дифференциации семьи как социальной системы. Таким образом, вторая стадия образуется вокруг оси поколения. Ее основной психологической проблемой является равновесие между «зависимостью» статуса детства от влиятельного, сильного родителя и степени автономии, или независимости, которой ребенок способен достичь как интернализованная моти-вационная подсистема по отношению к родителю. Американская система особенно подчеркивает независимость, воспитываемую во время этого периода. На третьей же стадии, в так называемый «Эдипов период», интернализуется половой интерес, когда ребенок испытывает необходимость выбора между установившимися ролями двух полов. Пройдя первую основную фазу социализации, ребенок уже приобретает, можно сказать, необходимое понятие о главной структуре основной семьи как социальной системы, которая, как было указано, является прототипом социальной системы. Однако он еще не принял какого-нибудь определенного предрасположения к той или иной социальной роли в обществе, за исключением дифференциации по полу, что является очень важным моментом.

В таком случае можно предположить, что системы образования в начальных и средних школах повторяют основной процесс социализации на следующем, более высоком, уровне обобщения усваиваемой культуры и организации социальной структуры. Система образования в начальной школе построена таким образом (речь идет о классе с одним учителем), что все ученики данного класса поставлены перед одной и той же группой ожиданий, в отношении которой оцениваются их действия одним лицом в понятиях этой группы стандартов. Результатом является дифференциация класса с точки зрения поддержания непрерывности достигнутого уровня, оценка которого была оформлена в системе градации. Здесь ребенок впервые поставлен перед проблемой достижения статуса, а сложившееся о нем мнение за период пребывания в данной группе является главным и прямым условием того, попадет ли он в колледж. Результат становится известным задолго до того, как будет произведено разделение на подготовленных и не подготовленных к колледжу учащихся средней школы. Об этом можно сказать как об интернализации иерархической оси социальной организации уже на более высоком уровне, на котором, вообще говоря, те, кто достиг высоких показателей, должны будут занять позиции, с которых им предстоит контролировать работу лиц с более низкими показателями или «техническую» работу людей подобного статуса. К тому же это происходит в обстановке, в которой 170

эти предполагаемые различия в статусе независимы от таких предписанных факторов, которые имеют прочную связь либо с семьей, либо с другими отношениями родства.

Что касается средней школы, то она связана прежде всего с дифференциацией различия между инструментальным и консума-торным типами ролей на этом уровне организации. Знаменательно, что именно здесь появляется, так сказать, законченная «молодежная культура». Основная линия дифференциаций проходит, как мне кажется, между теми представителями возрастной группы, которые в большей степени ориентируются на достижения школьного образования и на формальное «обучение», и теми, кто ориентируется главным образом на структуру группы равных, на «лидерство», «популярность» и т.п.

Американская система образования приближается к тому моменту, когда окончание средней школы становится обычным для всех людей, за исключением незначительного меньшинства. По окончании средней школы население грубо подразделяется на группы с предпочтением одного из четырех типов-ролей⁴, основанных на двух главных осях организационной структуры, одна из которых предусматривает ориентацию на достижение более высокого и более низкого престижа и уровня ответственности в той или иной организации, а другая означает ориентацию на достижение более «технической» и инструментальной цели и на более консуматорную или экспрессивную выразительность.

Ясно, что система формального образования служит центральным моментом интернализации системы более высокого порядка социальной организации, чем на уровне основной семейной ячейки. Этот этап социализации определяется влиянием скорее «неличных» и универсальных форм контроля, чем «частных» и неопределенных форм семейного взаимодействия...

Хотя, по-видимому, и можно ожидать, что в будущем все американское население будет иметь высшее образование, но в настоящее время только около одной трети поступает в различные колледжи. Поэтому, как отмечалось в предыдущем разделе, существует особый процесс отбора, в результате которого большая группа людей

* Этот тип обобщения явно и непосредственно относится к мужской половине населения и находит свое прямое выражение в мужской профессиональной роли. Женская дифференциация не совсем ясна, но я все же надеюсь показать ее (наиболее ясно -- в несемейных ролях) не только в профессиональном отношении, но и в различных типах общественной деятельности и даже в тенденциях «уклониться» от обычных определений семейных ролей.

«остается позади» и непосредственно вступает в ряды рабочей силы, не получая дальнейшего формального образования. Далее предполагалось, что отбор данной группы происходил в основном еще в период учебы в начальной школе, и поэтому поступление в колледж является одним из поздних последствий этого процесса отбора.

Интересно отметить, что в период учебы в высшей школе все учащиеся -- и с высокой и с низкой успеваемостью, хотя они и значительно различаются в своей академической работе, -- обычно держатся вместе на основе «молодежной культуры», находясь в общей школе и обладая общей внепрограммной и неформальной лояльностью. Это может помочь построить базис общей солидарности, выходящей за пределы профессиональных различий, которые уже обозначились.

Можно даже сказать, что, в сущности, та же самая парадигма повторяется и на следующем уровне, и притом опять в двух подстадиях. Хотя колледж не совсем так распадается на группы, как начальная школа, в целом, однако, он имеет тенденцию отделять группу академически успевающих учащихся от другой группы, которая не в такой степени подготовлена в этом отношении. И снова учащиеся с высокой успеваемостью выдвигаются кандидатами для продолжения своего обучения -- на этот раз уже в высших школах.

Высшие школы дают общеобразовательную основу для таких специальностей более высокого уровня, как медицина, юридические науки, научная работа (включая и область научного исследования) и некоторые другие. Те, кто не поступает в высшие школы, включая и тех, кто окончил «профессиональные» курсы, такие, как курсы по подготовке инженеров, обычно переходят непосредственно в контингент рабочей силы, которая может быть названа более высокой подгруппой мэнеджериального уровня организации. Большинство администраторов и инженеров в отличие от научных работников набираются из окончивших колледж без прохождения курса аспирантуры...

И на этот раз только в общем можно сказать, что те, кто идет в высшие школы, все более и более расслаиваются по профессиональной ответственности, что я назвал институциональными уровнями социальной структуры. Это особенно касается тех, которые были названы мной высшими профессиональными группами...

В этом коротком наброске я смог лишь в общих чертах показать то, что процесс социализации в нашем обществе, начинаясь в семье, проходит ряд стадий, для которых структура референтной группы гораздо более соответствует общему ряду уровней организации обще-

ства, охарактеризованного в первом разделе данной статьи. То, что здесь имеется такое соответствие, хотя и трудно охарактеризовать его подробно, и что имеется непрерывный ряд таких референтных групп, представляет собой самое важное из того, что удалось здесь установить. Поскольку это верно, тип структурного анализа, проведенного в предыдущем разделе, становится важной частью анализа одного из самых «динамичных» социальных процессов -- процесса развития личностей.

Вильям Томас, Флориап Знанецкии

Флориан Знанецкии (1882-1958) родился в Польше, которая тогда входила в состав Российской империи. Родители -- польские дворяне. В молодости проявлял большой интерес к литературе, поэзии и философии. Поступил в Варшавский университет, но вскоре был исключен за участие в студенческих выступлениях. С 1903 по 1909 г. изучает широкий комплекс гуманитарных дисциплин в Женеве, Цюрихе и Париже. В 1910 г. защищает докторскую диссертацию в Ягеллонском университете (Краков) на тему «Проблема ценностей в философии».

В Варшаве занимает пост директора Ассоциации по защите и помощи эмигрантам, и в этом качестве в 1913 году впервые встречается с В. Томасом (1863--1947), который приглашает его на работу в Чикагский университет. Плодом их сотрудничества стал пятитомный труд, вышедший в 1918--1920 гг. и получивший название «Польский крестьянин в Европе и Америке» (в Хрестоматии воспроизводится глава из этой книги). До сих пор эта работа рассматривается в качестве классики мировой социологической литературы.

В 1920 г. Знанецкии возвращается в Польшу, где получает кафедру в Познаньском университете. Здесь он основывает Польский социологический институт и первый социологический журнал «Polski Przeglad Sociologiczny». Таким образом создаются основы школы Знанецкого, к которой принадлежали Джозеф Халасинский и Ян Щепаньский (Президент Международной Социологической организации в 1970--1974 гг.). Еще до войны Знанецкии уезжает в США, где работает в нескольких университетах, в том числе -- в Колумбийском и в Университете штата Иллинойс. В 1953 г. был избран Президентом Американской Социологической Ассоциации на 1954 г.