Религиозный аспект византизма и русская национальная духовность

Основными источниками византизма являются восточное христианство и римская идея мирового господства. Они дополняют и развивают друг друга, активно используются императорами как во внутренней, так и во внешней политике.

Христианство соединило в себе иудейский монотеизм и эллинский политеизм, восточные представления о воскрешении из мертвых, философские идеи гностиков и неоплатоников. В результате выработалось уникальное учение, быстро получившее широкое распространение на востоке Римской империи.

Принятие Константином Великим христианства в качестве официальной религии не случайно. Даже в Риме власть императора не всегда была беспрекословной, она чрезмерно походила на старые эллинские монархии, к которым римляне никогда не скрывали своего пренебрежения. Сначала не слишком это осознавая, потом более и более сознательно кесари II-го, III-го и IV-го веков искали религиозную систему, основанную на вере во всемогущего и самодостаточного Бога, которым они могли бы утвердиться как его эманация. При анализе язычества они сталкивались с принципом политеизма, но бесконечный и вечно изменяющийся пантеон римских богов не мог стать точкой опоры абсолютной земной монархии.

Именно христианство, слишком долго воспринимавшееся как источник разрушения императорской власти, со своим единым и вечным Богом, которого человек может знать везде и в любой момент, позволило имперской идеологии найти, наконец, свое завершение: существование небесного царя всех людей обосновывало существование земного царя, тоже единого, который должен отчитываться только перед Богом.

Конечно, нельзя утверждать, что после Константина Великого вся империя стала христианской. В течение двух последующих веков язычники, в основном старая элита, для которой вера была одним из главных элементов классовой гордости, медленно теряют свое влияние в государстве, вплоть до 529 г., когда Юстиниан лишил их всех средств культурного выражения. С этих пор, как пишет Duсellier: «Было бы напрасным искать в православном мире раньше 1204 г. малейшее свидетельство неверия: принадлежность к христианству, по крайней мере с V1 в. есть такая очевидность, что имя христианин обычно использовалось для обозначения совокупности граждан империи»(41.291).

Новая вера не только обеспечила легитимность императорской власти, но и позволила укрепить римскую идеологию мирового господства, став объединяющим началом в многонациональном государстве. "«Только христианская церковь, - пишет А.В.Карташев, - перерастая уровень двух миров - иудаизма и эллинизма, породила и осмыслила самую идею всеобщности, вселенскости, всемирности человеческой истории, сознательно оттолкнувшись от обветшавших национализмов. Провозгласила: нет ни эллина, ни иудея, но все и во всем Христос»(61.31).

Византия никогда не была мононациональной. Изначально располагаясь в пределах старой Римской империи, она уже объединяла десятки народностей, а позже ассимилировала и другие этнические элементы. Причем процесс ассимиляции заключался не в нивелировании национальных особенностей новых народов, а в принятии ими общих для всей империи культурных, экономических и политических основ, позволявших в течение многих веков сохранять ее целостность. «Немыслимо говорить о какой-нибудь господствующей национальности в Византии, возникшей как конечный итог многовекового синкретизма национальностей, - пишет А.П.Рудаков. - Господствующим был, да и то не везде, только греческий язык; общим являлась лишь веками взращенная и высокая государственная, экономическая, социальная, религиозная, умственная и художественная культура»(114.65).

Благодаря наличию прекрасных для своего времени путей сообщения, морских и сухопутных, передвижение по территории империи не составляло особого труда. Миграция населения из одних частей империи в другие была непрерывной. Ее вызывали различные причины: семейные связи, потребности ремесла, торговли или службы, религиозные искания или желание усовершенствовать свое образование. Частыми были миграции населения из районов, разоряемых набегами варваров, в центральную часть империи, особенно в последние века ее существования. Но мы не обнаружили ни одного свидетельства бегства представителей какой-либо этнической группы из-за притеснений по национальному признаку.

Даже евреи, которых не жаловало законодательство и к которым недоброжелательно относились многие граждане, жили крупными процветающими общинами во многих городах империи и славились как отличные ремесленники и купцы. Считается, что лучшими из византийских врачей тоже были евреи.

Удачно построить карьеру, добиться признания и почета в византийском обществе мог представитель любой национальности. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратить внимание на этническую принадлежность выдающихся византийских чиновников, военачальников и даже императоров. Например, Феодосий Великий был испанцем, Константин V - сирийцем, первой женой которого была дочь хазарского кагана, мать Льва IV Хазара; Лев V - армянин и даже, как полагают некоторые исследователи, среди предков Юстиниана Великого были славяне.

Объяснение такого благоприятного построения межнациональных отношений в Византии содержится в самой сути ее идеологии: в империи, которая, как считалось, должна объединить под знаменем христианства все человечество, не могло быть избранного народа. Все ее граждане, по сравнению с остальными людьми, избранны уже только потому, что они византийцы. Все причастны ее могуществу и великолепию, какую бы национальность они не представляли.

Ни полиэтничность, а обилие ересей вызывало опасения правительства, хотя, и это очевидно, поскольку официальная Церковь идеологически поддерживала единство всех народов империи, утверждая вселенский характер своих догматов, любые сепаратистские и националистические претензии оправдывали себя своеобразным пониманием христианских истин и поэтому легко сливались с еретическими движениями, подрывая единство и могущество империи.

Итак, если единство империи обеспечивалось через единство кафолической веры, то появление и распространение ересей было связано, как правило, с национальными движениями, стремящимися к церковной независимости от Константинополя. Таким образом, нельзя воспринимать византизм как «местный буквализм». Напротив, «местный буквализм» направлен против единой Церкви как одной из основ византизма.

Естественно, было бы удивительно, если бы во всех регионах пестрой в этническом плане империи христианство принималось и воспринималось одинаково. Уже во времена Константина Великого наметились в пределах Священной Римской империи существенные отличия восточного и западного христианства, которые лишь в 1054 г. привели к окончательному расколу на католицизм и православие.

Определенное, хотя и не главное значение в этом процессе имеет территориальное разделение восточных и западных диоцезов. После смерти Константина власть в империи была разделена между тремя его сыновьями. Причем, одному достался Восток (Констанцию), двум другим Запад. В результате конфликта весь Запад переходит к одному из них - Константу, и это уже праобраз дальнейшего разделения империи.

Территориальное разделение ойкумены на Запад и Восток совпадало с реально существовавшими сферами латинского и греческого культурного влияния.

Испытывавшая в течение нескольких веков бесконечные нападения варварских народов западная часть империи была практически разрушена. Новые племена, занесенные сюда переселением народов с севера и северо-востока, принимали христианство в упрощенном, популярном виде, не вдаваясь в догматические тонкости.

Гораздо более сложная ситуация складывается на Востоке. Здесь помимо греков живут и другие народы с древними культурами, наделенные способностью к религиозному мистическому творчеству - кушиты, семиты, арийцы, копты, арабы, сирийцы, персы. Им не достаточно официального признания иерархией какого-либо догмата, его необходимо пережить, прочувствовать в собственном опыте. Поэтому, как пишет В.Н. Лосский, «Восточное предание никогда не приводило резкого различия между мистикой и богословием, между личным познанием Божественных тайн и догматами, утвержденными Церковью»(84.9).

Важное значение имеет и язык. Греческий язык способен адекватнее выражать глубокие по содержанию религиозные понятия. Латынь лаконична и практична в повседневном употреблении, но для теоретических споров подходит меньше. К тому же переводы священных текстов на латынь не всегда были доброкачественными.

Из двух путей богопознания, которые рассматривает Псевдо-Дионисий Ареопагит в работе «О мистическом богословии», - апофатического и катафатического - христианскому Востоку ближе первый, а Западу - второй. С одной стороны, это не случайно и связано, как видно из вышеизложенного, с разницей в уже существовавших культурных предпосылках; с другой стороны, разница приоритетов в принципах богопознания приводит к серьезным отличиям в методах и результатах духовного творчества двух христианских миров.

Использование катафатического пути привело западных богословов к формированию схоластики. Бог становится здесь объектом рационального изучения, в качестве критерия истинности рассуждений о бытии и сущности Бога, рассматриваются основные логические законы, выведенные Аристотелем и, по утверждению Аквината, вложенные в человеческий интеллект при сотворении. Рационализм стал специфической чертой западной духовности. Он проявляется в формулировке идеи искупления, в отношении к Богу, построенном на принципе внешнего подданства, в утверждении относительной независимости человека от божественного произвола. Смиренное ожидание посмертного блаженства не устраивает западного человека. Он чувствует себя сотворцом Бога на земле, подчиняя себе силы природы и обустраивая собственный быт, как писал И.В.Киреевский, у западного человека «наружная рассудочность брала перевес над внутренней сущностью вещей»(63.), поэтому его усилия были направлены на усовершенствование внешних форм, высоко ценилась внешняя деятельность людей. Личность с ее познавательными и творческими возможностями очень высоко оценивается. Схоластика является первым шагом к западному возрождению и ведет к протестантизму с его отказом от Церкви вообще.

На Востоке схоластика просто невозможна. Формулируемые и сопоставляемые, приписываемые Абсолюту при катафатическом богословии понятия ведут, по мнению восточных богословов, не к истине, а к ее зыбкому образу, соответствующему познавательным способностям и жизненному опыту несовершенного человека. Его разум ориентирован на исследование конечных объектов и, используя его для постижения Бесконечного, можно получить только видимость знания, ибо «Насколько небо далеко от земли, настолько мысль Моя далеко от мыслей ваших» (Ис.55.9). Цель восточного богословия, в основе которого лежит апофатический метод, не позитивное знание о Боге, которое в принципе не возможно, а мистическое соединение с ним, вимдение, в результате которого обретается неведение, незнание, которое выше знания. Как пишет Г.Палома. «Неведение» - это знание, которое превышает ум, земные познания и опыт, это «знание по ту сторону знания», результат благодатного озарения души при приближении ее путем духовного подвига, к Богу»(100.122).

Мысленная часть души, согласно восточному богословию, как потолок, отделяет нас от Абсолюта, заключая в себе многочисленный материал земных забот. Апофатический путь предполагает огромную внутреннюю работу человека, направленную на преодоление господства телесных потребностей над духовными, требует от него «распять плоть со страстями и похотями» (Гал. 5.24), стать бесстрастным. Но бесстрастие в этой интерпретации не является бесчувствием. Избавиться от страстей нельзя, но подчинить их уму, направить страстные силы от греховных, худших устремлений, к лучшим, добродетельным можно. Одно только апофатическое восхождение не приводит еще к желанной цели, «Оно освобождает понятие Бога от всего прочего, но само по себе не может принести единения с запредельным»(101.82). Поэтому оно является хотя и исходным, фундаментальным, но не единственным элементом в восточной мистической практике - исихазме - развивавшейся в течение многих веков и подробно описанной восточными богословами.

Догматической основой исихазма является тезис о том, что из непознаваемой Божественной сущности вечно исходят нетварные энергии, которые, как дар Божий, получает каждый человек в виде благодати и наличие которых в человеке делает возможным возвышение его над собственной природой, обожение. Сам Абсолют желает этого. Как пишет св. Максим Исповедник, «человеческий ум не смог бы подняться настолько, чтобы воспринять Божие озарение, если бы сам Бог не увлекал его, освящая своими лучами»(101.66). Но человек свободен и соединение с Богом предполагает также его искреннее желание двигаться по многотрудному пути спасения. Избавившись от пристрастий преходящего мира путем упражнений в аскетических подвигах (греч. askeo - искусно обрабатываю, упражняюсь) - посте, нестяжании, терпеливом перенесении лишений и искушений, в смирении и самоуничижении подвижник с молитвой и постоянным трезвением должен обратить свой взор в глубины собственной души, ибо, согласно Библии, «Царство Божие внутри вас есть» (Лк. 1721). В этом процессе трезвение ума и молитва дополняют друг друга и в принципе неразделимы. Первое предполагает постоянное духовное напряжение с целью ограждения от греховных помыслов, притупляющих «внутреннее зрение», способное к созерцанию благодатного Фаворского света. Проф. Зорин в работе «Аскетизм» по этому поводу пишет: «Трезвение - это «заботливостью», трудом и опытом приобретаемое «внимание ума к тому, что происходит в «сердце», т.е. во внутренней жизни, - внимание, сопровождаемое «бодренностью», т.е. неослабным напряжением сил с целью «охранения» сердца от дурных движений, для достижения чистоты сердца»(67.24). Молитва же позволяет сконцентрировать внимание на трансцендентном объекте, является «мостом, проводящим через искушения» (Иоанн Лествичник). Но такой может стать только та молитва, которая не звуком голоса, а безгласно исходит из глубины сердца. Умная (внутренняя) молитва - особое таинство, в ней к Богу возносятся не просьбы о помощи в мирских делах (как это бывает обычно), а безграничное стяжание благодати, адекватнее всего выраженное в безмолвии - высшем молитвенном экстазе всепоглощающей любви к Богу, состоянии «ведения Божиих тайн и единения с Богом»(67.29).

Обожение не есть игра воображения, галлюцинации или сон. Слившись с Богом, ум пребывает в полном сознании, но не мыслит - у него нет нужды и возможности рассуждать о том, что выше всякого рассуждения. Это состояние описывает Евагрий: «Ум, сосредотачиваясь в самом себе, видит уже не что-то чувственное или рассудочное, но обнаженные умные смыслы и божественные воссияния, льющиеся миром и радостью»(101.103).

Конечно, такое просветленное состояние - вершина мистического подвига. Его достигают немногие и не надолго. «Много званных, но мало избранных». Эти святые подвижники, образуя видимую связь между Царствием Земным и Царствием Небесным, являют каждому христианину пример жизни, отданной Богу и полностью соответствующей всем заповедям. Но из особенностей восточной экезиалогии следует вывод, что вне Церкви их подвиги были бы бессмысленны и даже невозможны.

Если главой Западной Церкви является непогрешимый - Папа, занимающий Римский престол, и всякий неповинующийся ему тем самым, как считается отказывает в подчинении самому апостолу Петру, то Восточная Церковь считает своим главой только Иисуса Христа. Его крестная смерть вернула человечеству природу, которой обладал первый Адам до грехопадения, природу, которая способна к восприятию благодати и обожению. Эта обновленная природа мистическое тело Христа, частая и непорочная среда, в которой только и возможно соединение с Богом - есть Церковь. Христиан много, но Церковь одна, человеческая природа, освобожденная Христом от греха тоже одна, и все христиане в ней - как один человек. В Церкви Св. Дух дает благодать каждому приобщающемуся в таинстве крещения, как в день Пятидесятницы, когда он в виде огненных столбов снизошел на апостолов. Но, по мнению восточных богословов, спастись они могут только вместе.

В Церкви, как в самой Св. Троице, непротиворечиво уживаются абсолютное единство и абсолютная множественность. В этом особенность православной соборности - кафоличности. Каждый член этого сообщества свободно подчиняет ему свою волю, чувствует себя частью единого богочеловеческого организма, но в то же время, согласно принципу соборности, для Церкви каждый ее член - непреходящая ценность, цель и смысл ее существования. Это внутреннее единство людей в Церкви на основе любви не требует объяснения, оно иррационально, очевидно для верующих и существует в сфере не разума, а высших чувств. Кроме того, «Кафолическая Церковь, - как гласит Пространный христианский катехизис, - не может погрешать или заблуждаться, и изрекать ложь вместо истины: ибо Дух Святый, всегда действующий чрез верно служащих Отцов и учителей Церкви, предохраняет ее от всякого заблуждения»(108.48). Любой император, патриарх, подвижник и даже святой не застрахованы от ошибок. Только соборное единение христиан в Церкви дает им силу и уверенность в истинности собственной веры. «В вопросах веры нет различия между ученым и невеждой, церковником и мирянином, мужчиной и женщиной, государем и подданным, рабовладельцем и рабом, - пишет Хомяков, - где, когда это нужно, по усмотрению Божию, отрок получает дар ведения, младенцу дается слово премудрости, ересь ученого епископа опровергается безграмотным пастухом, дабы все было едино в свободном единстве живой веры, которое есть проявление Духа Божия. Таков догмат, лежащий в глубине идеи собора»(34.20). Вне истины, хранимой соборностью Церкви, личный опыт был бы лишен всякой достоверности, всякой объективности. Это была бы смесь верного и ложного, реальности и иллюзии - «мистика» в дурном смысле этого слова.

Иногда под влиянием особого представления о собственной религиозной миссии, а часто и в угоду политическим амбициям, Запад формирует и повседневную религиозную жизнь, не соответствующую принятым на Востоке канонам. Вот лишь некоторые примеры: православные используют тройное погружение в воду новокрещенного, а на Западе, под влиянием арианства, довольствуются одним погружением. Начиная с VII в. Восточная Церковь запрещает пост по субботам, а Западная - нет, в православии покаяние принимали только монахи, а на Западе также и наиболее благочестивые из мирян.

Таким образом, в пределах единой империи формируются не просто две сферы религиозного управления, но, при различии в правах, обычаях, языке, литургии, в формах благочестия и даже в каноническом праве, это уже два различных способа мышления, два образа жизни. Не случайно Конгар пишет: «Мы стали разными людьми. У нас один и тот же Бог, но мы перед Ним - различные люди и не можем одинаково мыслить о природе наших к нему отношений»(84.19).

Византизм сформировался как культурный феномен на основе восточного (православного) христианства, но от культуры Запада он отличается не только особенностями церковного канона. По этому поводу З.В. Удальцова пишет: «Главными типологическими особенностями, которые отличали культуру Византии от средневековой культуры Западной Европы, на наш взгляд, были: 1)длительное и устойчивое сохранение античных, вернее, позднеантичных традиций; 2)интенсивное воздействие цивилизаций народов Востока (Сирии, Палестины. Египта. Ирана, арабов и др.); 3)влияние христианства в его особой, православной (восточной) форме; 4)господство имперской государственной доктрины.»(140.3-4).

Действительно, византизм вобрал в себя и отразил в себе особенности политической, экономической и культурной жизни восточной части Римской империи. Но было бы преувеличением совершенно отрицать наличие западных влияний на его формирование, проявившихся в очевидных имперских амбициях.. Вместе со столицей из Рима в Византию, как мы уже отмечали, была перенесена императорами старая римская идея мирового господства, но здесь она была существенно модифицирована и воспринималась как византийская мессианская идея. Получив религиозное оправдание, империя приняла на себя многие качества Церкви и в некоторых аспектах даже отождествлялась с ней. Границы империи - это одновременно и границы Церкви, пределы действия Святого Духа. Если в дохристианские времена многие народы путем военной интервенции становились подданными Великой Римской империи, то христианская империя привлекает в свои пределы новых подданных богатством и глубиной своей культуры, а также религиозной проповедью. Ибо, по мнению византийцев, весь мир должен в конце концов стать христианской империей. Это не только цель императора и его окружения. Это цель самого Бога.

Обоснованием этого утверждения, впрочем и всей концепции вечности и избранности Римской империи, стало пророчество Даниила о царстве, воздвигнутом Богом, «которое во веки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно» (Дан. 2.44). Так как Римская империя возникла в эпоху, близкую пришествию Христа, и поскольку в ней родился Спаситель, то значит и в пророчестве речь идет именно об этой империи. Причем, на основании другого пророчества из той же книги Даниила - о четырех царствах, предшествующих концу света (Дан.7.2-23), делается эсхатологическое заключение и о том, что Римская империя не только избранная, но и последняя.

Граждане империи, к какому бы народу они не относились, рассматриваются как единое коллективное христианское лицо. Принадлежность великой православной империи является основанием гордости каждого - от императора до простого недавно крещенного славянского воина. Император, воспринимаемый теперь как ставленник Бога, должен способствовать чистоте веры, защищать христианскую ойкумену от внешней угрозы варварских племен и от внутренних конфликтов.

А проблем внутри империи, действительно, было немало. За блеском и показной праведностью официальной жизни таилось множество пороков. В гордой своими юридическими традициями империи сложнее всего было добиться справедливости. Централизация суда и полнота власти чиновничества на местах порождали злоупотребления, волокиту и вымогательства. Жертвой чиновничьего произвола мог стать не только любой бедняк, но и богатый, знатный человек. Расправы над жертвами судебной системы здесь отличаются крайней жестокостью. Смертная казнь и членовредительства для византийского законодательства являются нормой. Но и это не приводит к снижению уровня преступности, ибо главная ее причина - нищета и бесправие основной части населения империи. Желание выжить и хоть как-то прокормить свою семью вынуждают многих мужчин становиться разбойниками, а женщин - проститутками. Некоторые крестьяне сами оскопляли своих детей-мальчиков, чтоб те могли сделать в Константинополе евнушескую карьеру и поддерживать родителей в старости.

Постоянные военные компании и поборы центральных властей также ложились тяжким бременем на плечи провинциалов, вызывая их закономерное недовольство и таким образом подрывая основы единства империи. «Обилие чиновничества и его частые смены, алчность новичков, стремившихся поскорее набить карман, и плохое разграничение функций и компетенций делали положение населения безвыходно печальным, - пишет А.П.Рудаков. - Только почитать о всех этих стратигах, диэкэтах, дасмологах, магистрианархах, коммеркиариях...преторах и анаграфевсах и т.д., «которых столица посылает в провинцию в большем числе, чем Бог некогда лягушек в Египет», только перечислить все эти нескончаемые подати, повинности и поборы,.. только упомянуть о наездах сановников, требовавших... царских приемов для себя и своих многочисленных свит, - и мы поймем, что государственная машина Византии была слишком громоздка, чтобы не действовать саморазрушающе»(114.213).

Церковь использовала все имеющиеся у нее возможности, чтобы влиять на общественную мораль, воспитывать в согражданах сострадание и милосердие. Создаваемые во многих византийских городах богодельни, приюты, больницы и воспитательные дома (в одном только Константинополе их было около 40) имели в большинстве своем церковное происхождение. Кроме того, духовенство, подавая пример мирянам, систематически участвовало в раздачах хлеба и милостыни беднякам, вдовам, сиротам. Действительно, несмотря на обилие нищих в городах, попрошайничество приносило им больший доход, чем поденщикам их тяжкий труд. Но можно ли утверждать, что плоды воспитательной работы Церкви были значительными? К сожалению, нет. Христианская империя во все времена своего существования была полна примеров грубости и насилия. Публичные казни воспринимались толпой зевак как зрелище, равное скачкам на ипподроме. Впрочем, зверские расправы самой толпы над случайной жертвой ради увеселения тоже имели место.

Даже императоры и их окружение, как свидетельствуют многочисленные источники, не были образцами высокой морали. Дворцовые интриги и государственные перевороты могли привести к власти случайного человека, который мог оказаться не только неграмотным, как Юстин I, подписывавшийся с помощью трафарета, еретиком, как монофизит Анастасий I Дикор, но и кровожадным развратником, как Михаил Ш Пьяница. Причем практически все они не разбирались в средствах, желая достичь какой-либо цели, а возможных претендентов на трон, часто своих близких родственников и их сторонников, либо казнили, позже выставляя на всеобщее обозрение их головы, либо уродовали и ссылали в отдаленные провинции. В случае же удачного переворота та же судьба ожидала самого императора.

Однако, может быть болезненнее, чес любая другая политическая система, Православная империя переживает несоответствие возвышенного идеала и действительности. «Это тайная неудовлетворенность, которая окрашивает всю историю Восточной империи, - пишет А.Ducellier, - есть только фактическое отображение страдания бытия, которое беспокоит всякого истинного христианина, когда он представляет свои крайние требования к своему реальному обыденному поведению, боль бытия, которая никогда не смягчится в православном мире для многочисленных компромиссов, которые начиная со средних веков, делали латинскую христианскую доктрину относительно удобной»(41.6).

Стремление приблизить реальность к идеалу приводит тысячи православных христиан на путь монашеского подвига. Монах (греч. monos - один только) - это человек, который добровольно возложив на себя обеты нестяжания, девства и послушания, стремится преодолеть двойственность, присущую человеческому роду, разделенному на два пола и обладающему одновременно и духовным телесным началом, т.е. подчинить плоть духу, уничтожить двуличие - несоответствие мыслей словам, а слов делам, как это бывает достаточно часть «в миру». По определению св. Федора Студита, «Монах есть тот, кто на единого взирает Бога, единого Бога желает, Богу единому прилежит, Богу единому угодить старается, мир имеет к Богу и мира между другими виновниками бывает»(145.485). Отказавшись от жизни обывателей, монахи как бы умирают для этого мира, становятся иноками (иными) для него и посвящают себя только молитве и стяжанию Святого Духа.

Именно монашество, его консерватизм, аскетизм и благочестие, оказали значительное влияние на формирование православной духовности. Суровые природные условия аравийских и египетских пустынь были идеальными для тех, кто стремился буквально следовать по пути Христа, через отшельничество и лишения подчинить тело с его страстями духу, сконцентрировать все мысли в одном стремлении любви и служения Богу. Здесь, вдали от мирской суеты, искушений слуха, взора и языка проще достичь этих целей. «Для отшельника пустыня была открытою книгою, в которой он читал неизмеримое величие Божие, - пишет Иоанн Ковалевский, - она вместе с тем была и училищем самопознания, потому что человек, оставаясь один сам с собою, мог внимательно и без развлечения следить за помыслами, возникавшими из глубины его души; пустыня была для отшельника и средством к самоусовершенствованию, потому что даже страстные помыслы, не находя себе удовлетворения, в конце концов утихали, успокаивались»(65.10).

Поэтому достаточно быстро оформились основные виды этой формы подвижничества - отшельничество, скитское и общежительное монашество. Основоположником пустынного жительства считается монах-анахорет Антоний, живший в Ш-1У вв. в Египте. В это же время формируются общежительные монастыри и скиты в Египте, Палестине, Сирии и т.д.

Монахи пользовались выдающимся авторитетом среди христиан, живущих в миру. Блаженный Иероним и Иоанн Златоуст специально ходили к пустынникам, чтобы получить собственный опыт этой формы аскезы. Да и сами монахи часто появлялись в городах и не просто были посвящены в подробности многочисленных догматических споров, но и принимали в них самое активное участие. Действительно, уход монахов из мира нельзя понимать как отказ от мира. В какой-то степени это объясняется их уверенностью в невозможности личного спасения вне Церкви, о чем мы уже писали. Но этого объяснения не достаточно, ибо в таком случае монашеская проповедь благочестивой жизни для мирян, забота об их благоразумии и чистоте их веры может быть рассмотрена только как забота о самих себе. Это не так. Гораздо более сильным основанием интереса монашества к жизни остальных людей является одна из главных заповедей Христа: «возлюби ближнего твоего как самого себя» (М.12.31). Именно любовь является основанием всех христианских добродетелей, любовь деятельная и самоотверженная. Без нее невозможно понять православную систему христианских нравственных ценностей, созидателями и бескомпромиссными исполнителями которой были монахи. Любовь и самолюбие несовместимы, поэтому она лежит в основе смирения. С одной стороны, проявляя искреннюю любовь к людям, принимая, как свои, грехи всего человечества, подвижник считает себя самым грешным и недостойным из всех. Смирение считается православными монахами источником долготерпения и бесконечного покаяния, самоуничижения и безропотного принятия страданий и бедствий как кары за свои грехи. И если лишь очень немногие граждане империи вели праведную жизнь, то эти чувства, воспитанные православием, были близки большинству, они не раз проявлялись в судьбе империи, полной драматических, трагических событий и завершившейся варварским уничтожением.

С другой стороны, смиряющийся подвижник должен приписывать все свои подвиги и добрые дела Богу, проявляя искреннюю любовь к нему, уповает только на Него и благодарит даже за испытания, кротким принятием и перенесением которых он может проявлять свою веру в Бога. «В миру» следование подобным принципам часто оборачивалось обрядоверием, пассивностью в ситуациях, требующих личной инициативы и воздействия на сложившиеся обстоятельства с целью их изменения в свою пользу. Людям, живущим вне пустыни и монастырских стен всегда сложнее буквально следовать всем предписаниям религиозной морали. Здесь множество искушений и неумелое их преодоление может увести человека в противоположную добродетели сторону - в ересь, гордость, самомнение и поношение окружающих. Поэтому еще более ценными являются примеры истинного подвижничества в миру, а их было немало.

Особо следует отметить аскетические подвиги юродивых, тех, кто оставаясь в здравом уме и духовно предстоя только Богу, принимали вид безумных, жили, не заботясь о пище, одежде и крове, терпели постоянные поношения и унижения, не стеснялись говорить резкую правду в глаза сильным мира сего. Вращаясь часто среди самых порочных членов общества, юродивые многих из них вернули на путь спасения.

Отстаивая чистоту православия по всей империи, подвижники были активными проповедниками веры среди язычников на окраинах и за ее пределами, способствовали распространению византийской культуры.

До середины 1Х в. христианизация язычников не имела особого успеха. Это связано с тем, что расширение пределов христианского мира рассматривалось византийскими императорами как одновременное, естественное и очевидное, увеличение пределов своей империи, и новокрещенные народы поэтому подвергались не только религиозному, но и политическому подчинению, что не соответствовало амбициям молодых народов. Конечно, факты крещения были, но они носили эпизодический характер. Середина 1Х в. - культурный ренессанс Византии. В это время патриарх Фотий посылает на Балканы и в Центральную Европу ряд христианских миссий, некоторые из которых имели большой успех.

Приблизительно в 862 г. Ростислав, князь Великой Моравии, направляется в византийское правительство с просьбой прислать священников. Моравия к этому времени уже была христианской, но нужны были люди, способные готовить кадры священников и обучать народ вере на славянском языке. Во главе моравской миссии встали монахи Кирилл и Мефодий. Браться происходили из семьи высоких византийских функционеров из Фессалоника, учили славянский язык в детстве и обладали большим миссионерским опытом. Кирилл и Мефодий пришли в Моравию в 863 г. И их миссионерский труд имел большой успех главным образом благодаря введению славянского языка в богослужение. Древние исторические источники недвусмысленно свидетельствуют, что святые Кирилл и Мефодий являются творцами 1-ой славянской азбуки. До ее создания славяне не имели книг, читали и гадали с помощью черточек и зарубок. А когда крестились, вынуждены были записывать славянскую речь латинскими и греческими буквами.

Основная работа над славянской грамматикой была закончена до моравской миссии в Болгарии к началу 60-х годов 1Х в. В это же время проводится миссионерская работа в Сербии и Македонии, на славянский язык переводятся лучшие произведения византийской литературы, кодексы византийских законов.

Таким образом, славянские племена еще до официального раскола Запада и Востока формировались как православные и, имея православных учителей, на их образцах строили собственную религиозную и даже светскую культуру.

Тысячелетняя история империи - это история постоянных изменений границ, которые чаще сокращают, чем расширяют ее территорию. При Юстиниане империя является средиземноморской и даже евразийской, при Комненнах и первых Палеологах сжимается вокруг Эгейского бассейна и потом постоянно сокращается вплоть до своей гибели в Константинополе и на Пелопоннесе.

Но даже в дни наиболее мрачных бедствий имперская власть не допускала отказа от универсалистской идеи, всегда умела примирить неприкосновенные принципы и часто чрезмерный прагматизм. Если вначале империя включала в себя все православные регионы, то затем она уже играет роль отца, временами наставляющего православные народы, а после Х1У века Византия и сама становится не более чем одним из таких регионов, преимущественно греческим, но в ней и тогда сохраняется имперский дух.

Важное значение для понимания специфики византизма принадлежит анализу взаимоотношений Церкви и государства. Христианская империя провозглашает идею симфонии двух властей. Автором этой идеи считается Юстиниан. Он пишет в Codex'a Juris Canonici: «Величайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием, - это священство и царство. Первое служит делам божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят от одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому цари более всего пекутся о благочестии духовенства, которое со своей стороны постоянно молится за них Богу. Когда священство бесспорно, а царство пользуется лишь законной властью, между ними будет доброе согласие »(61.364). Конечно, это идеал. Выясним, как он соотносится с действительностью.

Так как на Западе ведущей личностью являлся папа римский, то светские власти занимали по отношению к нему подчиненное положение, и даже готские и франкские короли в своих поступках исходили из его совета и благословения. И, наконец, когда Карл Великий провозгласил себя императором Запада, то Рим он подарил папе и с этих пор тот стал не только церковным, но и гражданским главой святого города.

На Востоке, наоборот, церковная иерархия полностью подчинялась императорскому произволу. Обладая всеми полномочиями, императоры постоянно вмешиваются во внутрицерковную жизнь. От позиции кесаря, от мудрости и дальновидности его политики зависят решения догматических и организационных проблем Церкви.

Например, Константин Великий, став покровителем христианства, способствовал эффективному развитию взаимоотношений Церкви и государства. Заботясь о стабильности и гармонии в духовной жизни империи, он в качестве одной из важнейших задач ставил разрешение церковных споров. Обращаясь к епископам, он писал: «Пока люди Божии - говорю о моих сослужителях - взаимно разделяются столь неоправданной и губительной распрей, могу ли я быть покоен в душе своей?»(61.26). Поэтому не случайно он стал инициатором первого Вселенского собора, приложил все усилия для организации наиболее продуктивной его работы, принял деятельное участие в разработке его решений.

Но через 30 лет после смерти Константина Великого к власти приходит его племянник Юлиан, прозванный Отступником за отход от христианства и поддержку умирающего язычества. Он требовал соблюдения языческого культового календаря и казнил несогласных. По решению императора Льва Исавра объявляется борьба с иконами, но при перемене на троне высочайшим же постановлением утверждается иконопочитание. Перемены на троне могли как обогатить Церковь, так и, наоборот, разрушить и изъять уже имеющиеся у нее ценности.

Результатом государственной политики, направленной на примирение восточных патриархатов, часто конфликтовавших между собой по поводу преимущества на Востоке, стало признание Константинополя Новым Римом. Впервые эта идея была сформулирована в 3-м правиле II Константинопольского вселенского собора (381 г.): «Константинопольский епископ да имеет преимущества чести после Римского епископа, т.к. Константинополь есть Новый Рим»(61.134).

Казалось бы, удивительно - ни Антиохия, ни Александрия, ни Иерусалим, с их апостольскими кафедрами и широко известными богословскими школами не получают первенства. Их церковные аргументы не выдерживают столкновения с политической очевидностью - усилением роли столицы и авторитета столичного епископа, поддерживаемого самим василевсом.

И если после II вселенского собора даже на Востоке были противники признания его 3-го правила, то со временем сама жизнь решила эту проблему. Именно в столице определялся политический и церковный климат империи, сюда ехали в поисках справедливого решения своих споров епископы всей Малой Азии, к прямому Константинопольскому управлению тяготели ближайшие диоцезы, не имевшие сильных административных центров, а также такие известные близлежащие города, как Халкидон, Никея, Никомидия. В 450 г., по желанию императрицы Пульхерии, светский языческий обряд коронования был заменен актом церковного венчания на царство, который тогда впервые был совершен архиепископом Константинопольским Анатолием.

Окончательно идея «Константинополь - II Рим» была обоснована 28-м правилом 1У Халкидонского вселенского собора (451 г.). В нем четко разъясняется светское, а не церковное основание возвышения Константинополя: «Престолу древнего Рима отцы, как и подобало, дали преимущества, потому что он был царствующим городом. Следуя тому же побуждению и 150 боголюбезнейших епископов предоставили такие же преимущества святейшему престолу Нового Рима, справедливо рассудив, чтобы город, получивший честь быть городом царя и сената и имеющий равные преимущества с древним императорским Римом, был бы в соответствии с этим, подобно ему, возвеличен и в церковных делах стал бы вторым после него»(61.279).

Чем более сокращалась территория империи, тем очевиднее становилось превосходство столицы над остальными византийскими городами. Сюда в поисках признания стремятся наиболее способные и активные граждане. Начиная с VII в. Константинополь становится чуть ли не единственным центром высшего образования в империи. Роскошь его дворцов и площадей, пропитание его огромного населения достигалось все большим опустошением провинций. С гневом обращаясь к жителям столицы, об этом пишет Михаил Акоминат: «Вы, пышные граждане Константинополя, не желаете выглянуть из-за своих стен и ворот, не хотите посмотреть на древние, окружающие вас города, ждущие от вас справедливости; вы посылаете в них один за одним форологов, с их зубами звериными, говоря, согласно Моисею, чтобы пожирать последние останки. Сами же вы остаетесь у себя, предаваясь покою и извлекая богатство из законов и суда, города же опустошают негодные фискалы.»(114.215). С другой стороны, блеск и слава Константинополя, сосредоточившего в своих стенах лучшие достижения византийцев, всегда были основанием их гражданской гордости, олицетворяли для них торжество православной культуры над окружавшим империю варварским миром. Константинополем восхищались и признавали его поистине Царьградом многие путешественники, иноземные купцы и даже завоеватели. Виллегардуэн, один из крестоносцев, пришедших овладеть сказочной столицей, с восторгом описывая Константинополь, говорит, что «кто не видел его собственными глазами, не поверит, будто может существовать на свете столь богатый гордо - верховный над всеми», что «не может не затрепетать сердце человека», увидевшего его высокие стены, мощные башни, богатые дворцы и великолепные церкви(114.122).

Византийцы искренне верили, что сама Богородица является покровительницей Константинополя. С ее заступничеством связывали чудесные избавления города от многих осаждавших его противников. Никто не мог представить себе другой город, способный стать преемником Константинополя как центра православного мира, поэтому представление о том, что момент падения Царьграда будет одновременно моментом конца света и Страшного Суда не подвергалось сомнению. История же показала, что это, действительно, был день конца, конца реального существования византизма.

Так же, как Константинополь, ставший Новым Римом, не стал подобием Старого Рима, византизм, являясь наследником многих древних культур, имел свою специфику и свое непреходящее значение в истории мировой культуры. Проявления византийского искусства в самых различных областях так или иначе связаны с христианством. Именно оно внесло в старые языческие культуры революционное начало, разбудило творческие силы народов Римской империи.

В зодчестве эти новшества проявляются прежде всего в строительстве христианских храмов. Византийцы первыми удачным образом решили задачу помещения купола над основанием четырехугольного плана. Разработанные в Византии принципы строительства православных храмов используются и по сей день.

Широкое применение живописи для украшения стен храмов привело к развитию этого вида искусства. К 1-й половине 1Х в. были выработаны неизменные, установленные авторитетом Церкви типы живописных изображений, связанных с религиозной тематикой. Отличительные черты византийских живописных изображений: сухость и худощавость форм тела, слишком длинная пропорция фигур, скуластость лиц, принужденные, неловкие позы, узкие, туго обтянутые по телу драпировки, покрытые множеством прямолинейно-ломающихся складок, частое употребление золота не только для фона картин и нимбов вокруг голов, но и в штрихах драпировок.

Византийская литература также несет на себе печать христианства. В ней отражены и выработка христианской догматики, и иконоборческие сомнения, и борьба византийских богословов против иудейской и мусульманской религиозных систем, силившихся подорвать основы христианского вероучения.

Это был всеобщий творческий подъем. И как сейчас на улицах наших городов обсуждаются политические и экономические проблемы, так на улицах Константинополя и других византийских городов обсуждались христианские догматы и работа вселенских соборов. Григорий Нисский пишет: «Одни, вчера или позавчера оторвавшись от черной работы, вдруг стали профессорами богословия. Другие, кажется прислуги, не раз битые, сбежавшие от рабьей службы, с важностью философствуют о Непостижимом. Все полно этого рода людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это торговцы платьем, денежные менялы, продавцы съестных припасов. Ты спросишь их об оболах (копейках), а они философствуют о Рожденном и Нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, отвечают: «Отец больше Сына». Справишься: готова ли баня? Говорят: «Сын произошел из несущих»»(61.128). Главнейшие моменты напряжения в сфере религиозной жизни выдвигали целый ряд подвижников и угодников. Особенным обилием отличается литература житий 1Х-Х веков, посвященная жизнеописаниям новых исповедников, пострадавших за святые иконы.

Церковная поэзия Византии не имеет себе соперников. На всем пространстве, где используется византийский богослужебный обряд, она получила широкое распространение.

«Все это было в высшей степени самородно, оригинально, ново, - пишет К.Леонтьев, - Дух во всей этой литературе единый, творческий и дотоле небывалый; роды литературные, почти все: от лиризма акафистов, канонов и тропарей, пожалуй, даже до некоторого подобия драматизму в богослужебных действиях»(73.221).

Анализируя византизм, Леонтьев полагает, что заслуга в его выработке принадлежит исключительно греческой нации, и если он и называет их византийцами, а не собственно греками, то с единственной целью разделить творцов двух культур: языческой греческой и христианской византийской. Он пишет: «Благодаря философской мощи греческого ума, пластической наклонности греческого воображения и благодаря греческим навыкам к антропоморфизму, стала возможной глубокая разработка догмата, создалось великолепное богослужение наше и самое, столь драгоценное для нас, русских, иконопочитание восторжествовало над иконоборческими стремлениями»(79.387).

Конечно, вклад греков в создание византизма велик и даже первостепенен, но мы не можем рассматривать эту культуру как чисто греческую. Как мы выяснили выше, византийская культура впитала в себя достижения и колорит многих народов, принявших активное участие в ее политической, экономической и культурной жизни. Поэтому для нас более приемлема точка зрения игумена Иоанна Экономцева, считавшего, что «рассматривать византизм как греческую средневековую культуру неправомерно. Византизм - это вселенский феномен, в формирование которого внесли свою лепту и греческий мир, и латинский Запад, и Ближний Восток, и Египет, а с УП-1Х веков, когда уже можно говорить о византизме как об особой культуре, отличной от позднеантичной и раннехристианской - и славяне» (165.9).

Позже других к плодам византизма приобщилась Киевская Русь. Но именно она смогла стать его действительной наследницей, приняла, как свои, его глубинные основания - государственную и религиозную идею. Воплощая эти идеи в создании Российском империи и в формировании своей культуры, русский народ не раз, часто неосознанно, пользовался теми же методами, шел по тому же пути, который так печально закончился для византийцев. Проанализировав основные направления влияния византизма на русскую духовность, мы сможем увидеть и позитивные, и негативные его последствия, понять, в какой мере сохранение и развитие этого наследия может быть благотворно, а в какой - неприемлемо для дальнейшей судьбы русской культуры.

2.2 Анализ византийских влияний на русскую культуру

византизм духовность философия культура

Занимая место между цивилизациями Запада и Востока, русская культура ближе западному типу. Не только русскую культуру нельзя представить без западного влияния, но и западную - без русского. Такая восприимчивость друг к другу двух самобытных культурных типов объясняется наличием у них общего источника - христианства. Но с христианством же связаны их взаимное противоборство и недоверие. Дело в том, что, если влияния католического и протестантского Запада на русскую культуру стали доминирующими, начиная с XVIII в., когда духовные основы ее самобытности, которые мы рассмотрели, уже были сформированы и закреплены в русском национальном самосознании, то на ранних этапах формирования русской нации ее «воспитателем» была православная Византия.

Это связано с событием, значение которого никогда не оценивалось однозначно, а именно с крещением Руси киевским князем Владимиром Святославовичем по византийским православным канонам.

Здесь с одинаковой легкостью находят и корни извечного русского консерватизма, даже скудомыслия и, напротив, источник духовного богатства России, живительные силы будущего духовного прогресса. Мы уже рассматривали рассуждения некоторых сторонником этих точек зрения в русской мысли XIX века. Сейчас, в связи с тысячелетием крещения Руси, споры вокруг этого события обрели новую силу. Нет смысла гадать, как развивалась бы история, если бы Россия была крещена Римом. Нас интересует эффективность и особенности византийского воздействия на формирование русской национальной духовности, и поэтому остановимся на других вопросах.

Что побудило языческую Русь в Х в. обратиться к христианству и почему именно Византия стала ее «крестной матерью»? Что способствовало проникновению новой религии вглубь народных масс, в сердца русских людей и в какой степени соответствовали формирующиеся у них представления о православии византийскому первоисточнику?

Нельзя сводить причины христианизации Руси только к тем, что приводятся в сюжете «Выбора веры» в Повести Временных Лет. Оставив на суд теологов утверждения о божественном предопределении в этом процессе, обратимся к анализу реальных факторов.

Один из факторов, объясняющих направленность интересов Киевской Руси на юг и восток, а следовательно, на Византию - географическое положение. Основные торговые связи Древней Руси осуществлялись по рекам Восточно-европейской равнины, медленно текущим с севера на юг. Это знаменитый путь из Варяг в Греки и Волжский путь. По их берегам строились города, велась оживленная торговля. Если в конце Х в. на Руси было 25 городов, являвшихся административными, ремесленными, торговыми и оборонительными центрами, то через 100 лет их было уже 90. По этим рекам русские купцы везли свои товары на лучшие европейские и азиатские рынки. Арабский автор Ибн Масуди утверждает, что по Черному морю, называвшемуся тогда Русским, «никто, кроме Руси, не плавает»(109.114). Г.Прошин не так категоричен, но и он считает, что «в целом торговля здесь практически монополизирована. Русских купцов-воинов знали и на суровом холодном Готланде, и в знойной Армении, и в оазисах Согдианы, и на берегу Влтавы, под стенами пражского Вышеграда»(109.115). Выгодное географическое положение Византии позволяло ей контролировать европейские рынки, в которых была заинтересована Русь. Именно с решением вопросов торговли были связаны многие из известных истории конфликтов между Русью и Византией.