Управление несвободой (дисциплинарная модель развития современного российского общества)

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Управление несвободой (дисциплинарная модель развития современного российского общества)

Лоскутов В.А.

Цель. Реконструкция основных механизмов и процедур развития современного российского общества. Анализ ключевых закономерностей перехода от антитоталитарной революции к постсоветскому термидору и процедур управления его несвободой.

Методы. В качестве методологической основы исследования используется теоретическая модель «дисциплинарного общества» М. Фуко.

Результаты и практическая значимость. В качестве основных механизмов дисциплинирования современного российского общества определены администрирование и коррупция. Они формируют административную реальность постсоветского термидора и являются ключевыми технологиями управления его несвободой. В основе несвободного развития современного российского общества лежат особые административно-коррупционные процедуры, которые в специфической форме представляют и замещают универсальные дисциплинарные механизмы его развития.

Научная новизна. Управление несвободой современного российского общества в условиях постсоветского термидора является основным способом и инструментом его функционирования и обновления. Оно осуществляется путем планомерного развития свободы власти, которая с помощью таких универсальных дисциплинарных инструментов, как «функциональная инверсия», «роение», «государственный контроль», формирует особую административную реальность постсоветского общества.

Ключевые слова: «хомократ», административная реальность, администрирование, антитоталитарная революция, коррупция, постсоветский термидор, управление несвободой.

антитоталитарнвя революция постсоветский термидор общество

Если бы мне надо было дать название современному положению вещей, я сказал бы, что это - состояние после оргии. Оргия - это каждый взрывной момент в современном мире, это момент освобождения

Ж. Бодрийяр

В СССР, к примеру, правящий класс поменялся, однако прежние властные отношения остались

М. Фуко

Удивительно ли, что тюрьмы похожи

на заводы, школы, казармы и больницы,

которые похожи на тюрьмы?

М. Фуко

Известный французский философ Жиль Делёз, считал, что современная цивилизация стоит на пороге создания нового общества: «мы приближаемся к обществу контроля, которое также функционирует уже не через изоляцию, но через постоянный контроль и мгновенную коммуникацию» [3, c.222-223]. В чем-то очень важном они будут наследовать те дисциплинарные механизмы, которые господствовали в индустриальном обществе девятнадцатого и двадцатого века, а в каких-то случаях станут их вытеснять, в результате чего «дисциплинарное общество» (М. Фуко) эволюционным путем превратится в общество контроля, а индустриальная цивилизация станет постиндустриальной. Мишель Фуко и сам понимал, что в современном ему обществе происходят такие изменения, которые свидетельствуют о серьезном кризисе дисциплинарной модели его развития. Еще в 1978 году он писал: «теперь в индустриально развитых странах подобные виды дисциплины входят в состояние кризиса» [9, с.320], и поэтому пора всем «задуматься над развитием общества без дисциплин» [9, с.320]. Наверное, это так, и какие-то наиболее развитые страны должны уже сегодня задуматься об этом. Но существуют иные общества, для которых переход от индустриального способа развития к постиндустриальному связан не с ликвидацией дисциплинарной модели их самоопределения, а совсем наоборот - с качественным обновлением и серьезным укреплением ее исторического и системного потенциала. Несмотря на серьезные кризисные явления в современном дисциплинарном обществе, его потенциал еще далеко не исчерпан. И некоторые страны, основываясь на нем, могут сделать очень важные и нужные шаги в направлении постиндустриального развития. К тем, кто активно ищет свой путь в постиндустриальное общество и в целях продвижения туда все чаще пытается использовать модифицированный потенциал индустриального общества, в частности дисциплинарную модель его развития, относится, в том числе, и Россия.

На наш взгляд, Жиль Делёз несколько поторопился, утверждая, что «мы уже живем не в дисциплинарном обществе, мы не являемся более таковым» [3, с.226]. Да, безусловно, «новые силы стучатся в дверь», но им пока еще открыты далеко не все двери, и они не накопили в достаточной степени необходимый потенциал освобождения, который мог бы стать надежным и постоянно действующим источником развития и воспроизводства общества контроля. «Мы свидетели конца перспективного и паноптического пространства (которое еще остается моральной гипотезой, согласующейся со всеми попытками классического анализа «объективной» сущности власти)» [2, с.83], но это не значит, что мы присутствует на его похоронах. Дисциплинарное общество не просто живо, но оно по-прежнему остается важнейшим способом самодвижения современного индустриального общества, в том числе способом его продвижения в постиндустриальный мир.

Российское общество, переживая очередную волну индустриализации («неоиндустриализации»), укрепляя границы и совершенствуя потенциал «догоняющего развития», настойчиво продолжает эксплуатировать пока еще нереализованные возможности индустриального и скрытые резервы дисциплинарного общества. При этом Россия активно ищет пути и средства выхода на новые рубежи социального обновления и, что очень важно, стремится освоить и присвоить не только продукты и результаты перегоняющего развития иных общественных систем, например, общества потребления, но и их базовые властные модели. В том числе, естественно, и соответствующий ресурс еще только нарождающегося общества контроля.

Дисциплинарное общество, прошедшее «круги» социалистического строительства и пережившее все прелести советской тоталитаризации, приобрело некоторые принципиально новые свойства и качества развития, которые и сегодня оказывают существенное влияние на выбор тех или иных траекторий его обновления. Этот факт необходимо подчеркнуть особо, так как в процессе развития советского тоталитаризма многие из процедур и механизмов исторического самоопределения дисциплинарного общества были отчуждены, извращены, фетишизированы и особым образом встроены в общую логику тоталитаризации (социалистического строительства) истории. А это значит, что приведение основных параметров и траекторий развития дисциплинарного общества в соответствие с общей логикой глобализации современного мира и основными векторами его постиндустриального развития возможно только на путях кардинальной детоталитаризации советской истории.

Дисциплинарная модель современного российского общества в своих основных и системообразующих свойствах наследует соответствующие механизмы развития и принципы организации советского общества. Обратим внимание лишь на два очень тесно взаимосвязанных между собой существенных параметра ее воспроизводства. Советское дисциплинарное общество - это сложный и противоречивый синтез тоталитаризма и социализма. В системе их конкретно-исторического тождества тоталитаризм фиксирует уровень предельных оснований развития советского общества, законы его исторического развития. А социализм, или правильнее будет сказать - социалистическое строительство, устанавливает степень и формы их осуществления в историческом процессе. Представляет конкретные технологии и процедуры реализации универсального содержания законов тоталитаризма в советской истории.

Следует различать уровень самообоснования конкретно-всеобщих законов исторического развития той или иной социальной системы, находясь на котором они опосредуют сами себя в качестве единого универсального основания самоопределения целостного общественного процесса, и уровень их рефлексии в мир действительной истории, в которой они самым разным способом и в различных формах осуществляются. Если иметь в виду советскую историю, о чем мы уже достаточно подробно писали ранее [5], то на уровне законов ее развития произошло нечто такое, что принципиально и глубоко сущностно изменило исторический мир России до неузнаваемости - превратило его в тоталитарную историю. Во-первых, изменилось место и роль власти в системе общественного развития - она превратилась из формы и способа воспроизводства и обновления исторической реальности в предельное основание и «последнюю причину» ее бытия. Во-вторых, качественно изменилась природа самой власти - она стала универсально-абстрактной формой развития всякой общественной самодеятельности, превратив ее, тем самым, в единственную движущую силу развития общества. В-третьих, отчужденная и фетишизированная власть стала универсальным субъектом сотворения нового мира - способствовала превращению практической и духовной истории в зазеркалье советского народовластия. Тоталитаризм так бы и остался в глубинах социального бытия, если бы не нашел адекватных форм для самоопределения в качестве универсальной силы его исторического развития. Он смог «дотянуться» до исторической действительности лишь с помощью такого универсального средства построения нового мира, как социализм. Тоталитаризм «спускал коммунизм из идеи в тело» (А. Платонов) с помощью социалистического строительства, которое было универсальным инструментом и способом проявления тоталитарных законов в российской истории ХХ века. В руках новоявленных устроителей котлованов «всеобщего счастья» (А. Платонов) оно оказалось наиболее эффективным способом и средством тоталитаризации истории.

Антитоталитарная революция и постсоветский термидор

В процессе перехода от индустриальной цивилизации к постиндустриальной, от дисциплинарного общества к обществу контроля существенным образом меняется не только число степеней личной и социальной свободы, но и качество ее исторического бытия. В частности, это проявляется в том, что проблема управления свободой становится своеобразной доминантой и источником трансформации одного общества в другое. Она и раньше была одной из системообразующих проблем самоопределения индустриального общества. Для ее решения в основном использовались разнообразные властные средства. В первую очередь те исторические формы властвования, которые были способны обеспечить в историческом процессе баланс деятельности и самодеятельности. Главенствовали среди них различные формы государственного управления и общественного самоуправления. Дисциплинарное общество поддерживало между ними постоянный баланс, обеспечивало их расширенное воспроизводство и обновление. Проблема управления свободой в индустриальном обществе разрешалась опосредованно развитием форм властвования, которые, так или иначе, были встроены в единый процесс демократизации общественной жизни. С помощью демократических процедур решалась триединая задача по управлению свободой: устанавливался баланс взаимодействия различных форм властвования, регулировалось отношение между властью и свободой, создавались условия для исторического самоопределения свободы и ее рефлексии в саму себя как сущность истории.

Переход от индустриального к постиндустриальному обществу связан, в том числе, а может быть и в первую очередь, с качественным обновлением способов и средств решения проблемы управления свободой, с сущностной трансформацией основных процедур и механизмов демократизации общественной жизни. Три основных вектора осуществления данного процесса определяют логику и характер превращения одного состояния и способа развития общества в другое: историческая самодеятельность из предельного основания превращается в постоянно действующий универсальный источник общественного развития; свобода из сущности истории становится субъектом этой самодеятельности; а самоуправление свободой оказывается основной движущей силой и доминантой ее самообоснования. В результате отмеченных выше субстанциональных превращений индустриального общества, которые проявляются, в том числе, в различных демократических формах, возникает принципиально новый способ решения проблемы управления свободой - возникает гражданское общество.

Советское общество в ХХ веке было первым «гражданским обществом», которое попыталось процесс собственного исторического самоопределения организовать таким образом, чтобы с помощью средств и методов индустриализации общественной жизни сразу и однозначно оказаться на следующей ступени исторического развития - в постиндустриальном обществе. В этих целях была кардинальным образом преобразована система координат развития индустриального общества и, естественно, существенно трансформирован существующий способ управления свободой. В результате такого рода качественных изменений историческая самодеятельность «пролетарского движения» (К. Маркс) из предельного основания общественного развития превратилась в его единственный источник - в пролетарскую революцию. Свобода стала субъектом развития пролетарской революции в форме диктатуры пролетариата. А универсальным способом саморазвития и самоуправления данного субъекта оказалось советское народовластие. Итогом строительства такого рода «гражданского» индустриального общества было его превращение не в постиндустриальное, а в тоталитарное общество. В процессе и результате установления с помощью различных форм «пролетарского движения» конкретно-исторического тождества тоталитаризма (законов) и социализма (форм осуществления этих законов) произошло не просто превращение свободы в несвободу, самодеятельности в деятельность по расширенному воспроизводству индустриальных форм ее самоопределения, но возникла особая система управления несвободой. Она никуда не исчезла из истории в результате тех кардинальных трансформаций, которые произошли в России в конце двадцатого века. И сегодня она по-прежнему является важнейшей подсистемой развития постсоветской истории современного российского общества.

Мы выделяем два основных этапа развития постсоветской истории, две формы детоталитаризации советского народовластия: антитоталитарную революцию и постсоветский термидор. В основе их единства лежит специфическая логика развития и разложения абстрактного и абсолютного тождества тоталитаризма и социализма. В соответствии с ней в результате антитоталитарной антисоциалистической революции были качественно обновлены предельные основания и формы развития советского общества и появились иные источники и способы его исторического самоопределения. Далеко не случайно в центре произошедших с ним сложнейших исторических трансформаций оказалась проблема управления свободой. В результате детоталитаризации советской истории свобода должна была вернуться в базис общественного развития в качестве его сущности и базового принципа обновления, а историческая самодеятельность, будучи универсальной формой ее развития, должна была стать ключевыми способом строительства новой исторической реальности. Предельный смысл и конечная цель антитоталитарной революции заключалась в том, чтобы освободить свободу и самодеятельность из тоталитарного плена социализма. Частично ей это удалось - она с огромными усилиями и естественными для таких исторических событий потерями все-таки освободила из пут «тоталитаризма-социализма» нечто. Но, как оказалось, она освободила не свободу, а несвободу.

Антитоталитарная и антисоциалистическая революция девяностых годов двадцатого века освободила советское общество от особой формы развития несвободы, которая во время господства советского народовластия была, хотя и необходимым, но все-таки производным качеством его самоопределения. В результате революционных событий произошло не механическое отделение одного от другого, а становление специфической системы отношений между сущностью и формой осуществления несвободы. И в первую очередь тех отношений, которые отвечают за ее способность к самообоснованию. Нельзя не заметить, что они наперекор всему, в каком-то смысле нарушая общую логику детоталитаризации истории и подрывая основы процесса освобождения от несвободы, постоянно и настойчиво вновь, как это было раньше, пытаются стать универсальным источником развития постсоветской истории. И этот странный факт отражает не просто незначительный зигзаг истории, но доминирующую тенденцию их постреволюционного развития. Наиболее определенно и показательно она проявилась на этапе постсоветского термидора - постреволюционного развития антитоталитарной революции.

В результате антитоталитарной революции существенным образом меняется вектор общественного развития. При этом по форме он хотя и изменяется, но по содержанию обновляется не столь кардинально и существенно, сохраняя и активно вовлекая в процесс капиталистического строительства наиболее эффективные образцы строительства социалистического. Конечно, нельзя значение данного факта переоценивать, ибо системообразующую роль в этом процессе играли все-таки «капиталистические» формы его осуществления: рынок и демократия. Но и преуменьшать их влияние на реальные процессы перехода от одного общественного строя к другому нельзя. Иначе будет трудно, если вообще возможно, объяснить, каким образом демократический транзит так и не вышел за рамки процесса освобождения свободы в рамках несвободы.

Демонтаж одних способов строительства и их замещение другими, прямо противоположными, процедурами не отменял того факта, что при определенных исторических условиях между ними возникали сложные взаимодействия и достаточно запутанные отношения. Наиболее продуктивен их синтез был в тех точках демократического транзита, в которых решалась проблема освобождения несвободы - проблема обновления отношений свободы и несвободы в рамках несвободы. В каком-то смысле появление множества форм их «демократического» синтеза объясняет то, почему мы в процессе антитоталитарной революции так и не смогли выйти за пределы освобождения несвободы и перейти к полноценному решению задач освобождения свободы. Второй же причиной, почему этот процесс не произошел и мы остались в плену несвободы, является то, что строительство нового дома мы начали на старом фундаменте. Естественно, была предпринята масса усилий для того, чтобы изменить его конструкцию, обновить материалы, из которых он был сооружен. Но не следует забывать того, что в данном случае мы имеем дело с объективными законами исторического развития, изменить которые за столь короткое время и исключительно революционными средствами практически невозможно. В условиях детоталитаризации истории основной закон тоталитаризма - предельным основанием и источником развития истории является власть - по-прежнему продолжал действовать. Все его модификации, так или иначе, участвовали в этом процессе, полагая допустимые границы и пределы его осуществления. Важнейшим из них как раз и была несвобода. Когда тоталитаризм пошел на попятную и в форме антитоталитарной революции вновь допустил в историю свободу, он сделал это исключительно в форме властного освобождения несвободы. В результате кардинальной трансформации исторической реальности отношение власти и свободы как бы перевернулось - теперь уже власть из предельного основания и источника развития стала формой и способом продвижения свободы в истории. Появились не просто практические формы их различения, но и особые траектории их относительно самостоятельного развития. Правда, все это случилось исключительно в границах несвободы. И тем не менее, несмотря на то, что антитоталитарная революция освобождала лишь несвободу, она буквально взорвала фундамент социалистического строительства.

Некоторые социальные революции заканчиваются тем, что возникает необходимость их рефлексии в самих себя. Оказывается, что есть проблемы общественного развития, которые могут быть решены только и исключительно посредством оборачивания конкретного исторического события в собственные основания развития. К таким проблемам как раз и относится вопрос о процедурах и механизмах освобождения в процессе антитоталитарной революции несвободы. Рефлексия позволяет обнаружить сущность, которая может быть источником и гарантом установления развивающегося баланса между свободой и несвободой в процессе освобождения несвободы. Она не просто указывает пути и способы установления определенных отношений между свободой и несвободой в революции, но пытается активно и целенаправленно консолидировать тот исторический потенциал, который гарантировал бы ей расширенное воспроизводство в качестве источника общественного развития. В современной России среди множества путей решения проблемы освобождения в несвободе свободы выделяется один - консолидация процедур освобождения свободы вокруг процесса восстановления свободы власти. Несвобода ищет и находит в себе ту свободу, которая способна обеспечить ей не просто надежные тылы, но прорыв к новым общественным источникам развития и обновления. И этой свободой является свобода власти. В условиях тоталитаризма единственным источником исторического развития советского общества была, как мы уже отмечали, власть. Ее освобождение и превращение в источник развития не только истории несвободы (антитоталитарной революции), но и несвободной постреволюционной истории является задачей, которая достаточно убедительно и эффективно решается в эпоху постсоветского термидора.

Термидор не является просто локальным, отдельным историческим событием. Он представляет собой некую универсальную историческую закономерность, которая отражает и выражает необходимость и возможность взаимодействия социальной революции с целостным историческим процессом и с самой собой. В соответствующей литературе наиболее глубоко и объективно исследованы две исторические формы термидора: французская и советская. Исторический смысл термидора во Франции заключался, и в этом мы, безусловно, согласны с Л. Д. Троцким,не в «восстановлении старых форм собственности или власти старых господствующих сословий, а в распределении выгод нового социального режима между разными частями победившего “третьего сословия”. Буржуазия все более прибирала к рукам собственность и власть (прямо и непосредственно или же через особых агентов, как Бонапарт), отнюдь не покушаясь на социальные завоевания революции, наоборот, заботливо упрочивая, упорядочивая, стабилизуя их» [8]. Если, не мудрствуя лукаво, заменить в этом контексте слово «буржуазия» на существительное «бюрократия», что и сделал в своих работах Л. Д. Троцкий, то мы получим определение сути советского термидора и сталинского бонапартизма. Дискуссии об источниках и природе советского термидора продолжаются и далеки от завершения. У нас еще будет возможность по этому поводу высказаться, а предварительно заметим, что мы, безусловно, согласны с мнением известного специалиста по Французской революции Д. Бовыкина о том, что термидор - «это время, когда “революционеры имеют лишь одно желание - закончить, наконец, Революцию”. Но закончить ее не контрреволюцией, не возвращением к прошлому, а созиданием и стабильностью». [1, с.158]

Мы считаем необходимым выделить общедиалектическую и общеисторическую структуру термидора. В первом случае она включает в себя следующие базовые элементы (процедуры): развитие возникновения, становление нового качества, превращение становления в источник его развития. Во втором случае термидор представляет собой единство трех основных процессов: инверсию в революцию, постреволюционное развитие революции, начало развития постреволюционной истории. Когда в конкретно-исторической ситуации происходит наложение двух структур и их элементов друг на друга, возникает специфическая логика саморазвития термидора, которая особым образом раскрывает и характеризует взаимосвязь различных этапов осуществления этого процесса. На каждом из них происходит самоопределение термидора одновременно по отношению к своему прошлому, настоящему и будущему. В результате становится достаточно сложная, не линейная, но системная взаимосвязь различных траекторий его осуществления. Она в полном объеме раскрывает место и роль термидора в постреволюционном развитии революции и диалектику его превращения в конец революционных преобразований и начало развития новой истории.

Используя образ термидора в качестве теоретического концепта для описания и объяснения логики превращения потенциала антитоталитарной революции девяностых годов в качество развития новой постсоветской истории, мы получаем уникальную возможность связать исторические времена таким образом, что в результате возникает целостный образ их саморазвития. С его помощью оказывается возможным объяснить то, насколько далеко мы ушли от советской истории, каким образом и в какой степени были обновлены предельные основания ее развития, что, в каких формах и почему наследует постсоветский термидор из ее прошлого.

На смену антитоталитарной и антисоциалистической революции пришел постсоветский термидор, что является естественной реакцией истории, ставшей на путь качественного обновления предельных оснований собственного развития. Он представляет собой своеобразную форму рефлексии антитоталитарной революции в саму себя. В результате такого рода оборачивания и постреволюционного развития революции в историческом процессе устанавливается своеобразный баланс революции и контрреволюции, обновления и реставрации, реакции (реваншизма) и реформации. Тот баланс, который позволяет истории в самой себе искать и находить конкретные возможности для самоопределения и формировать новые траектории саморазвития.

Если антитоталитарная революция девяностых годов решала в основном задачу освобождения несвободы, то в условиях постреволюционного развития революции и постсоветского термидора главной и основной стала задача создания устойчивой и воспроизводимой системы управления освобожденной несвободой. Во главе угла оказалась задача укрепления и развития потенциала свободы власти, выхода за границы той революционной ситуации, в тупиках которой запуталось советское общество, и задача формирования траекторий его эволюционного развития. В том числе за счет устойчивого и расширенного воспроизводства единства свободы власти и несвободы общества. Не следует забывать, что проблема управления несвободой отражает и выражает глубинный смысл рефлексии антитоталитарной революции в саму себя как единство революции и контрреволюции. Поскольку она является основной проблемой развития термидора, для ее решения привлекаются самые разнообразные реформаторские и реваншистские, революционные и контрреволюционные, обновленческие и «стабилизационные» процедуры и средства.

Основные механизмы управления несвободой в условиях постсоветского термидора: администрирование и коррупция

Управление свободой и несвободой в дисциплинарном обществе осуществляется по одним и тем же законам, но в принципиально различных формах, с разными средствами и инструментами дисциплинирования. В данной статье мы попытаемся выделить и проанализировать те механизмы, которые объединяют различные дисциплинарные схемы и технологии в единую логику исторического самоопределения постсоветского термидора

В отношении социальной реальности дисциплина выполняет множество функций. Посредством дисциплинирования ее недисциплинированных проявлений и дисциплинарных процедур она организует, упорядочивает, кодирует аналитическое пространство властного бытия общества и индивидов. Расчерчивает его. Локализует и обеспечивает циркуляцию индивидуальных тел, их размещение и распределение в сети властных отношений. Будучи модальностью власти, дисциплина использует для ее интенсификации и разветвления различные инструменты и технологии. С их помощью она артикулирует, умножает и подразделяет саму себя. В результате взаимодействия и взаимопересечения сфер их ответственности возникают такие дисциплинарные схемы, которые объединяют разные дисциплинарные процедуры и технологии вокруг решения конкретных проблем самоопределения власти. В их ряду мы выделяем такую модальность дисциплинирования, которая отражает и выражает способность дисциплинарной схемы к инверсии - к оборачиванию на саму себя и раскодированию в самой себе, с одной стороны, предельных оснований собственного самоопределения, с другой стороны, того скрытого потенциала, который при определенных условиях может обеспечить ей эффективный выход в любое аналитическое пространство, социальное и индивидуальное бытие. Эту рефлексивную форму осуществления дисциплинарной схемы мы называем управлением.

Управление несвободой - это особая модальность дисциплинирования, способ соединения в рамках определенной схемы различных процедур и технологий дисциплинарного развития общества и власти. Будучи рефлексивной формой осуществления этого процесса, она раскрывает предельный смысл и сущность взаимодействия тех дисциплин, которые лежат в основании ее воспроизводства и обновления. В качестве таковых М. Фуко рассматривал «открытые» («дисциплины-механизмы») и «закрытые» («дисциплины-блокады») дисциплины [10, с. 306]. Восстанавливая их единство, управление несвободой превращает несвободу общества в свободу власти. Делает власть постоянно действующим источником воспроизводства и обновления единства различных дисциплин и дисциплинарного общества в целом. Возвращается же данная дисциплинарная схема из глубин самообоснования несвободы в мир действительной властной истории посредством такой формы управления ей, как «размыкание» - путем обращения свободы власти в несвободу общества. В результате прямых и рефлексивных трансформаций соответствующих дисциплинарных схем управление несвободой объединяет в единое целое две взаимосвязанные процедуры: превращение несвободы общества в свободу власти и обращение свободы власти в несвободу общества.

В процессе освобождения несвободы (антитоталитарная революция) были задействованы как «закрытые», так и «открытые» дисциплины. Если первые в основном были заимствованы из нашего тоталитарно-социалистического прошлого и осуществлялись в виде различного рода административных технологий и процедур, то вторые зарождались в недрах демократического транзита и формировались с помощью преимущественно политических технологий. Переход от антитоталитарной революции к постсоветскому термидору существенным образом изменил взаимоотношение административных и политических видов дисциплинирования. Выдвижение на первый план проблемы управления несвободой заставило по-новому посмотреть на то, как, с помощью каких инструментов при ее решении могут и должны взаимодействовать между собой «закрытые» и «открытые» дисциплины - предельные основания данного способа дисциплинирования. Реальное освобождение свободы власти, то есть первая из процедур управления несвободой, происходило в двух взаимосвязанных формах: путем создания из обломков самовластья новой «вертикали» власти и посредством строительства новой политической реальности. В первом случае в процессах государственного строительства и обновления государственного управления были в основном задействованы такие процедуры «закрытых дисциплин», как «исключение» и «распределение». С помощью «исключения» решалась проблема ликвидации возникшего во власти и обществе «смешения» различных уровней и ветвей власти и проблема исключения конституционного «беспорядка» во власти и обществе. Посредством «распределения» и «индивидуализации» формировалась новая политическая реальность, в которой индивидуализация политических субъектов происходила путем детальной сегментации и «клеймения» («за» новую власть - «против» новой власти) их деятельности. И в том и в другом случае процедуры «закрытых дисциплин» использовались в качестве средств развития «открытых дисциплин». То есть новая власть и новое общество для наведения порядка и обеспечения собственного воспроизводства достаточно эффективно применяли «закрытые» технологии советского прошлого. Имел место и обратный процесс, в котором с помощью средств и технологий демократического транзита решалась задача «размыкания» «закрытых дисциплин» и их превращения в «открытые дисциплины». Вертикализация власти осуществлялась, в том числе, путем дисциплинирования тех индивидов, которые были вовлечены во властные отношения и могли быть субъектом их развития (реформа государственной службы). Аналогичным образом происходило дисциплинирование различного рода дисциплинарных аппаратов (административная реформа) и дисциплинарных институтов (исполнительной и представительной власти). «Размыкание» политической реальности также было связано с использованием потенциала различного рода «открытых» дисциплинарных механизмов: демократических выборов и политических технологий. Естественно, что в условиях постсоветского термидора, в процессе строительства «вертикали власти» и новой политической реальности процедуры «размыкания» практически на равных взаимодействовали с обратными процедурами, что лишний раз свидетельствовало о переходном характере данного этапа развития постсоветского общества и постсоветской власти. В результате их взаимодействия, взаимооборачивания и взаимопроникновения «закрытых» и «открытых дисциплин» формировалась достаточно устойчивая и, в принципе, позитивная платформа, на основе которой решалась такая сложнейшая проблема управления несвободой, как освобождение свободы власти. В этом процессе фактически была создана новая матрица управления несвободой - она обеспечивала переход от несвободы общества к свободе власти.

Управление несвободой - это, как мы уже отмечали, особая модальность процесса дисциплинирования. Когда оно осуществляется не в форме рефлексии в собственные основания развития (взаимодействие «закрытых» и «открытых» дисциплин), а путем инверсии свободы власти в несвободу общества, в иные дисциплинированные и недисциплинированные пространства, становится принципиально новая форма ее социального проявления. В результате такого рода оборачивания процесс управления несвободой превращается в универсальную дисциплинарную схему, которая объединяет различные процедуры администрирования. Она и оказывается, в конце концов, той самой матрицей управления несвободой, которая обеспечивает историческое самоопределение постсоветского термидора.

Власть всегда, во все времена претендовала на то, чтобы быть основной, системообразующей противоположностью ее противоречивого единства с обществом. Это - закон развития всякой властной реальности. Тоталитаризм делает его законом воспроизводства и развития не только власти, но и истории. Не просто отождествляет два относительно самостоятельных вида реальности, но полагает в качестве основного закона и предельного основания развития их тождества власть. С помощью различных средств социалистического строительства тоталитаризм утверждает безусловное главенство власти во всех сферах общественной жизни. Важнейшим из этих средств во времена господства советского народовластия была процедура администрирования тождества власти и общества.

В результате триумфального шествия советского народовластия по просторам российской истории их тождество превратилось в особую административную реальность. С формальной точки зрения, она существует как совокупность определенных дисциплинарных аппаратов, институтов, должностей (процедур и технологий) и системы отношений между ними. В административной реальности доминируют процедуры централизации решений, неукоснительного исполнения директив, постоянного контроля, абсолютного подчинения по вертикали. Они осуществляются в форме аппаратной, машинообразной, официальной, автоматической деятельности по исполнению предписаний некоего «государственного дела». Эта особым образом формализованная деятельность создает неповторимый административный стиль управления. Его носителями и адептами были не только «солдаты партии» и «труженики индустриальных штабов» (Г. Попов), но и все иные винтики универсального административного механизма советского народовластия. В рамках административной реальности многообразная и многофункциональная деятельность соответствующих дисциплинарных аппаратов и институтов регулируется отношениями административной зависимости: в форме «приказа» и «назначения». Их взаимосвязь и взаимозависимость является постоянно действующим источником рождения и развития развернутой, структурированной, иерархически выстроенной сети специфических отношений, попадая в которую, отдельные организации и должности с помощью приказов и назначений не просто хаотично или организованно перемещаются, но производят определенные действия по известному принципу «стимул-реакция». В роли стимула выступает приказ, а в единственно адекватной реакции на приказ является его исполнение: «не надо понимать приказ, надо воспринимать сигнал и немедленно на него реагировать, следуя заранее установленному более или менее искусственному коду» [10, с.242]. Эффективность деятельности различных субъектов административной реальности измеряется тем, насколько качественно и своевременно исполнен приказ и сколь успешно и беспрепятственно он движется по многочисленным формализованным и неформальным сетям различных организаций, в какой степени он продуктивен в процессе воспроизводства системы разных административных отношений между должностями. Казалось бы, административная реальность полностью замыкает властную реальность на саму себя, погружая в хитросплетения ее самодостаточного бытия все многообразие властных и социальных отношений между людьми. Однако это не совсем так, ибо, в конечном итоге, смысл ее исторического существования заключается не в том, чтобы превратить все, что попадает в эти сети, в функцию самодвижущихся приказов, установлений и циркуляров, а в том, чтобы создать необходимые условия для управления несвободой. Не она превращает свободу в несвободу, но именно административная реальность из самой себя порождает наиболее эффективные механизмы и процедуры управления ей.

В условиях административной реальности «тоталитаризма-социализма» возникла особая дисциплинарная схема ее рефлексии в предельные основания собственного бытия. В результате этого процесса в административном зазеркалье истории появились такие объективные законы ее развития, которые совместно с различными процедурами принуждения обеспечивали расширенное воспроизводство основных технологий и инструментов социалистического строительства. Поскольку зарождаются они в зазеркалье истории, то в реальном историческом процессе проявляются в виде специфических «законов-паразитов», которые могут жить и развиваться только за счет скрытого потенциала административной реальности. Важнейшим из них является коррупция [7].

В силу своей паразитарной природы данные законы оказались наиболее чувствительны к тем глубоким и существенным трансформациям, которые случились с советским тоталитаризмом и социализмом в конце двадцатого, начале двадцать первого века. Они сумели уловить и использовать в своих интересах пока еще очень слабые и разрозненные сигналы тех тектонических процессов обновления предельных оснований развития индустриального и дисциплинарного общества, которые в различных революционных и контрреволюционных формах, так или иначе, но все-таки пробивались сквозь различные «шумы» демократической трансформации. И что самое главное, они начали их активно модулировать. В результате «законы-паразиты» тоталитарного общества, в том числе и коррупция, превратились в своеобразную матрицу контроля над общественным развитием - «сито, отверстия в котором постоянно меняют свое расположение». С помощью различных технологий администрирования они стали базовыми процедурами деятельности своеобразного административно-квантового генератора, который начал производить энергию общественного развития за счет собственной модуляции.

«Новая» (постсоветская) коррупция - это уже не «закон-паразит», но особая модуляция административной реальности постсоветского общества. И если в «обществе контроля» «важны уже не подпись или номер, но шифр» [3, с.229], то ключевым шифром современного российского общества, с помощью которого оно пытается открыть потайную дверь в постиндустриальный мир, становится взятка: она «допускает вас к информации или отказывает в допуске» [3, с.230]. Взятка (шифр) - это пароль, который позволяет выстраивать эффективные социальные и властные коммуникации и решать те задачи, которые ранее решались исключительно с помощью «лозунгов» (Ж. Делёз). И, если, как считает Ж.Делёз, змея - «это животное обществ контроля» [3, с.230], то символом и паролем нашего, в очередной раз переходного и догоняющего, общества является змея, пожирающая свой хвост, - коррупция.

Коррупция выступает важнейшей технологией администрирования свободы власти в условиях постсоветского термидора. Она раскрывает суть взаимодействия свободы и несвободы в процессе администрирования власти и общества. Посредством коррупции администрирование оборачивается на само себя, погружается в предельные основания своего развития (свободу власти) и затем, как Феникс, восстает из пепла для того, чтобы превратить «освобожденную» власть в основополагающий принцип воспроизводства несвободы общества. Администрирование и коррупция - это глубоко взаимосвязанные между собой «скромные модальности, стелющиеся методы» [10, с.249] управления несвободой.

Если рассматривать и определять коррупцию предельно абстрактно, то мы увидим, что она представляет собой способ трансляции и адаптации, расширенного воспроизводства и обновления отношения власти и не-власти (общества и гражданина). Способ взаимодействия между «государственным человеком» (А. Платонов) и «гражданином преестественным» (Р. Салтыков-Щедрин), которые в этом процессе замещают и особым образом представляют интересы и полномочия власти, так же как потребности общества и интересы составляющих его граждан. В результате соответствующих действий они обмениваются между собой самым важным и сокровенным, что у них есть, - своими свободами. «Гражданин-начальник» отдает то, что у него есть как у представителя власти - отдает свободу властвования. А просто гражданин кладет на алтарь коррупции свою социальную и гражданскую свободу. В результате коррупционного обмена свободами гражданин и общество приобретают несвободу, становятся все более и более зависимыми от власти, а власть, частично «теряя» свою свободу, за счет приватизации ее различного рода мелкими и крупными начальниками, присваивает свободы «преестественных граждан» и тем самым компенсирует свои естественные потери.

Общество контроля - это особый способ управления свободой. Современное российское дисциплинарное общество более или менее рационально и эффективно управляет несвободой. Субъектом этой странной деятельности, которая при ближайшем рассмотрении, по сути, не является контролем и, тем более, управлением, а осуществляется исключительно как процесс администрирования тождества власти и общества, оказывается коррупция - особая логика дисциплинирования дисциплин, дисциплинарных механизмов и аппаратов, дисциплинарного общества и, наконец, собственно, процесса дисциплинирования. Для того чтобы остановить, прекратить процесс поедания змеей собственного хвоста, следует, как бы это ни казалось странным и невозможным, обернуться в его начало и произвести простое и понятное действие - вернуть людям свободу и гражданскую ответственность. В свое время путем коррупционного обмена и социального принуждения их обменяли на бусы и огненную воду классовой справедливости. Теперь, если мы стремимся перейти от дисциплинарного общества к обществу контроля, если мы хотим управлять не несвободой, а свободой, следует вернуть человеку его естественное право на историческую самодеятельность.

Будучи «скромными модальностями» процесса управления несвободой, администрирование и коррупция должны были, в конечном итоге, обеспечить самоуправление несвободы. Когда М. Фуко анализировал становление дисциплинарных механизмов «автоматического функционирования власти», он выделял три способа их реализации: «функциональную инверсию дисциплин», «роение дисциплинарных механизмов» и «государственный контроль над дисциплинарными механизмами». По его мнению, именно они опосредовали процесс превращения дисциплинарного общества «в такое устройство, где отправление власти не добавляется извне (как жесткое принуждение или тяжесть) к функциям, в которых он (Паноптикон. - В.Л.) участвует, но присутствует в них столь тонко и ловко, что повышает их эффективность, одновременно укрепляя свои точки сцепления». [10, с.302-303] В условиях постсоветского термидора эти дисциплинарные механизмы особым образом сцепляют между собой администрирование и коррупцию. В результате чего их связь превращается в некий «технологический» базис самообоснования несвободы - в важнейшую историческую силу, которая автоматически управляет несвободным миром.

Их практическая связь в условиях постсоветского термидора превратила мечту многих поколений власть имущих об автоматическом, простом, эффективном и невидимом функционировании власти в страшную реальность. М. Фуко, ссылаясь на мнение Жака Антуана Ипполита Гибера, так характеризовал ее: «рисуемое мной государство будет иметь простое, надежное, легко контролируемое управление. Оно будет напоминать огромные машины, которые с помощью чрезвычайно простых средств достигают поразительных результатов. Сила этого государства будет проистекать из его собственной силы, благополучие - из его собственного благополучия. Время, которое разрушит все, умножит его мощь. Оно опровергнет ходячий предрассудок, будто империи подвержены неумолимому закону упадка и разрушения» [10, с.247]. В конце концов, ведь для тех, кто думает, что управляет постсоветским термидором, неважно, что в действительности они имеют дело не с управлением государством, а с особыми процедурами управления несвободой власти и общества. Для этих субъектов главное и основное - чтобы управление «огромными машинами» несвободы было простое, экономное, надежное и контролируемое.

Несколько последних десятилетий весь цивилизованный мир занят поиском форм и средств управления свободой, связывая с решением этой эпохальной задачи свои перспективы перехода от индустриального к постиндустриальному способу развития.

Российское общество и власть последние пятнадцать лет настойчиво и целеустремленно, с помощью различных дисциплинарных схем («функциональной инверсии», «роения», «государственного контроля») решают иную задачу - пытаются создать надежную и эффективную систему управления несвободой.

Почему так получилось, и почему мы опять идем не в ногу с наиболее развитыми странами современности?

Основные процедуры администрирования несвободы общества и «сборки» Хомократа («функциональная инверсия дисциплинарных механизмов»)

Функциональная инверсия дисциплинарных механизмов, по мнению М. Фуко, это не «просто шарнир, или теплообменник между механизмом власти и функцией, но способ заставить отношения власти действовать в некой функции, а функцию - действовать через отношения власти» [10, с.303]. Она является механизмом оборачивания и погружения социальной реальности в саму себя как властную реальность. С помощью инверсии эта реальность становится единой, а сила и эффективность ее дисциплинирования существенно возрастают, но не сами по себе, а благодаря достигнутому единству. В условиях постсоветской истории она осуществляется в виде четырех относительно самостоятельных процедур дисциплинирования общества и власти: как концентрация, централизация, институционализация и демократизация властных отношений. Эти дисциплинарные процедуры обеспечивают, с одной стороны, превращение советской власти и общества в такую административную реальность, в которой свободная власть по своему образу и подобию с помощью коррупции творит несвободу общества. С другой стороны, следует помнить, что в результате функциональной инверсии кардинальным образом меняются не только соответствующие траектории развития «тела общества» (М. Фуко), но и формы властного воспроизводства соответствующих «тел индивидов». Рассмотрим эти два процесса в их взаимосвязи более подробно.

Функциональная инверсия советского народовластия и советского человека в собственные основания развития порождает необходимые и достаточные условия для существенного увеличения степеней свободы обновленной власти. Посредством администрирования власть активно и целенаправленно формирует из остатков советского народа как новой исторической общности множество «полезных индивидов» (М. Фуко), наличие которых является необходимым условием ее административного освобождения. Достаточными же эти условия становятся тогда, когда советское народовластие и вместе с ним советский человек с помощью особых дисциплинарных механизмов навсегда покидают те маргинальные позиции на задворках общества, которые они, несмотря на все идеологические заклинания, занимали при социализме. Когда с помощью отделения от господствующих при тоталитаризме дисциплин «исключения» и «искупления», «заточения» и «затворничества» власть и индивиды укореняются в наиболее важных и продуктивных секторах общественной жизни, «присоединяются к некоторым существенно важным функциям» [10, с.309] ее развития.

В результате концентрации власти в условиях антитоталитарной революции, то есть в процессе ее функциональной рефлексии возникает такая форма административного синтеза экономики и политики, как олигархический капитализм. Процесс ее централизации завершается формированием единого административного (властного) центра постсоветского общества - президентской республики. По мере того как постсоветская власть с помощью институциализации обретает свободу и оборачивается в единую для общества, индивидов и власти систему административных (должностных, организационных, управленческих) отношений, она, хотя и формально, становится универсальным способом разделения и синтеза различных дисциплинарных институтов и аппаратов - превращается в «правовое государство». В процессе демократизации, то есть оборачивания в предельные основания функционирования советского народовластия, происходят существенные изменения в способах и формах осуществления «свободной» власти - она становится формально демократической. С помощью соответствующих дисциплинарных процедур формально-демократическая власть создает новую административную реальность, в которой мнимая демократия в формах свободного волеизъявления граждан представляет и замещает только одно - административную свободу освобожденной от тоталитарного пресса власти.