Управление несвободой (дисциплинарная модель развития современного российского общества)

В результате функциональной инверсии дисциплин власть становится такой социальной силой, которая постоянно увеличивает свой потенциал за счет общества. Именно так и происходит в процессе концентрации, централизации, институционализации, демократизации постсоветской власти. Но как только возникает проблема административного освобождения свободы власти, так сразу же на первый план выходит коррупция, которая существенным образом деформирует, извращает и фетишизирует все эти административные процессы и их результаты.

На этапе постсоветского термидора созданная в условиях антитоталитарной революции и ее функциональной инверсии административная реальность получила новый импульс к развитию за счет оборотной стороны администрирования - за счет коррупции. Она таким образом скорректировала действие отмеченных выше процедур административного строительства царства свободы новой власти, что, в результате, олигархический капитализм с помощью активного клонирования государственных олигархов и соответствующих форм их хозяйствования (государственных корпораций) превратился в особую олигархическую форму развития (извращения и фетишизации) государственного капитализма. В результате такого рода концентрации власти во власти она стала основным ресурсом управления экономической и политической несвободой общества. Данный ресурс активно использовался в процессе постреволюционного развития революции с помощью специфических дисциплинарных инструментов, которые позволяли не только сконцентрировать, но и централизовать власть таким образом, чтобы максимально обеспечить ее коррупционную эффективность. Речь в данном случае идет о превращении президентской республики в более простую и понятную дисциплинарную схему централизации власти - во «властную вертикаль». С ее помощью формировалась административно-коррупционная система отношений между различными дисциплинарными институтами, аппаратами, технологиями властвования. Она значительно усиливала потенциал свободы власти и, одновременно с этим, открывала перед ней принципиально новые возможности по управлению несвободой общества. Единая властная вертикаль делала этот процесс более эффективным и продуктивным. Она не просто вовлекала общество в свои административные игры, но активно и целенаправленно коррумпировала деятельность различных общественных институтов и структур. В результате такого рода централизации власти коррупционный сговор власти и общества становился основным принципом развития их единства. Он обеспечивал «справедливый» обмен свобод общества на определенный властный порядок. Властная вертикаль гарантировала порядок при условии, что общество передаст ей часть своих свобод.

В эпоху постсоветского термидора процесс институциализации властных отношений осуществлялся не путем их формально-административного объединения в рамках обновленной административной реальности («правового государства»), а посредством существенного усиления их далеко не формального воздействия на общество. В новых исторических условиях накопленный в годы антитоталитарной революции потенциал административного строительства «свободы» власти превратился в мощную «административную машину» (М. Фуко), которая стала выполнять функции двигателя внутреннего сгорания для постсоветской экономики и политики. Та административная реальность, которую из различных общественных институтов и отношений с помощью коррупции создавала эта машина, была не только способом консолидации и объединения различных форм их активности, но, что самое главное, она порождала из самой себя, была постоянно действующим источником развития несвободы общества. Мы называем эту реальность, форму и продукт ее институционализации «административным ресурсом». Он был не просто двигателем экономического и политического развития постреволюционного развития постсоветского общества. Коррупция сделала его единственным, во всяком случае, наиболее эффективно действующим субъектом управления несвободой общества. Административный ресурс не просто вовлекал, осваивал, присваивал различные институциональные схемы, процедуры, институты, аппараты общественной жизни, но за счет консолидации их потенциала, концентрации их деятельности на решении проблем институционального саморазвития административной реальности превращал свободу в несвободу общества. В результате обретения с помощью коррупции собственной свободы, административный ресурс становился таким субъектом, который свободу общества превращал в его несвободу - управлял этим сложным и противоречивым процессом.

В условиях постсоветского термидора демократизация власти и общественной жизни существенно увеличивала потенциал несвободы общества и создавала максимальные условия для того, чтобы в рамках одемокраченной административной реальности общество могло постоянно и в расширенных масштабах самостоятельно воспроизводить свою несвободу. Демократически избранная власть стала надежным ресурсом и средством самоуправления несвободного общества. Оно с помощью административного подкупа и коррупционного обмена свободы на мнимый демократический порядок не просто воспроизводило в себе некие штампы несвободы, но активно и целенаправленно использовало их в целях существенного усиления потенциала своего административного самоуправления. Концентрация, централизация, институционализация постсоветской власти с помощью формально-демократических выборов, а фактически - администрирования и коррупции, существенным образом извратили суть и смысл демократического транзита и его результатов. И когда постсоветское общество попыталось с помощью таким образом препарированной административной и манипулятивной демократии решить проблему собственного самоуправления, оказалось, что сделать это оно могло исключительно посредством административного потенциала государственного капитализма, используя основные процедуры самоопределения властной вертикали и соответствующие технологии административного ресурса. Фактически это был исчерпывающий список инструментов, которые «одемокраченный» термидор мог предложить постсоветскому обществу для решения проблем его самоуправления. Возможность их объединения, а также повышения эффективности действия всецело определялась коррупцией. В конце концов именно она была той превращенной формой, которая процедуру самоуправления общества делала универсальной процедурой управления его несвободой. Будучи основной формой властного самоопределения постсоветского общества, демократически избранная власть с помощью этих инструментов могла управлять, но только и исключительно несвободой общества. При помощи коррупции она превратила его несвободу в важнейшую модальность «автоматического» (М. Фуко) функционирования и развития общества.

Коррупция управляла им посредством функциональной инверсии тех дисциплинарных механизмов (государственный капитализм, вертикаль власти, административный ресурс и административная демократия), которые создали на «развалинах» антитоталитарной революции новый дом постсоветского термидора. Инверсия превратила государственно-олигархический капитализм в «семибанкирщину» и новое «политбюро», в имитацию государственно-частного партнерства, при котором «ближний круг» властного центра в частных интересах монополизировал право распоряжения и присвоения произведенной за счет государства прибавочной стоимости. В умелых руках коррумпированной власти президентская республика сначала стала «семьей», а затем - филиалом известного кооператива. Коррупция не просто активно воспроизводила и широко транслировала все новые и новые формы административных отношений («откат», «распил», «крышевание», «рейдерство» и т.п.), но всячески способствовала их институционализации в качестве основополагающих механизмов «горизонтализации» общественной жизни и «вертикализации» власти. В результате коррупционной экспансии в административно-командной пирамиде новой властной реальности оставались лишь те административно-аппаратные отношения, которые беспрепятственно пропускали сквозь себя коррупционные сигналы, способствовали их повсеместному распространению. Коррупция всячески содействовала превращению этих извращенных и фетишизированных отношений в единый и неделимый административный ресурс, который власть активно использовала в целях еще большей демократизации посттоталитарной властной и общественной жизни. В результате их администрирования и коррупционного перерождения производство человека эпохи постсоветского термидора превратилось в конвейер, на котором с помощью административного ресурса власти и ворованных политических технологий штамповалось множество «полезных индивидов». Самым полезным качеством произведенного таким образом продукта, с точки зрения производящей его власти, было то, что он служил надежным источником и гарантом ее бесконечной избираемости. Мы называем произведенного антитоталитарной революцией и производящего постсоветский термидор «полезного индивида» постсоветской истории особым термином - хомократ (Homo (лат.) - человек, Kratos (греч.) - власть).

Важнейшей технологией изготовления «полезных индивидов» в условиях постсоветского термидора, как уже отмечалось, была коррупция. Она естественно и достаточно эффективно вписалась в общий процесс администрирования несвободы, заняв в нем главенствующее место. Этому в значительной степени способствовал тот факт, что, пережив бурное время первоначального накопления капитала, постреволюционное российское общество семимильными шагами отправилось догонять всех тех, от кого мы за годы социалистического строительства отстали, - бросилось вдогонку за потребительским обществом. Что не могло не способствовать широкому распространению различного рода коррупционных дисциплинарных схем и процедур. Они-то и исполняли главную роль в процессе «разборки» и последующей «сборки» «полезных индивидов» - хомократов.

Властная «разборка» индивида осуществлялась в формах администрирования и с помощью коррупции в процессе замены революции - стабильностью, хаоса - порядком, производства - активным потреблением. С «разбираемым» индивидом разговаривали примерно так: «Ты нам отдаешь свою свободу - “свободно” изъявляешь свою волю в процессе демократических выборов, а мы тебе, учитывая твою усталость от революций, гарантируем стабильность и относительный порядок. Ты нам отдаешь свою свободу, а мы тебе взамен китайско-турецкий ширпотреб и мясное изобилие без карточек». Не всегда этот обмен был равноценным, иначе откуда бы взялись в стране местные и неместные олигархи. Но в целом паритет сохранялся. Общая масса свободы, так же как и несвободы, практически оставалась без изменения, но с помощью коррупционных механизмов она перераспределялась между различными властными центрами и субъектами. И не только перераспределялась. Скорость и амплитуда ее исторического вращения вокруг своей собственной оси существенно увеличивалась, что в конечном итоге создавало серьезные препятствия для решения проблем детоталитаризации современной российской истории.

Коррупционный обмен свободами является не только особым дисциплинарным механизмом «разборки» индивида, но и специфической технологией изготовления его властной полезности. «Сборка» полезных индивидов и превращение их в хомократов происходит на совершенно других основаниях, нежели их «разборка», но с помощью все тех же коррупционных механизмов. В советское время вместо свободы индивиду в качестве универсальной формы его социального бытия предлагалась «справедливость» - сначала классовая, затем общенародная. В постсоветское время, когда антитоталитарной революции понадобились новые хомократы, власть частично вернула им свободу, замещая справедливость развитого социализма участием в ваучерной приватизации и демократическом транзите. В эпоху постсоветского термидора коррупционные механизмы стали надежной основой социально-экономической стабильности и гражданского порядка. С их помощью устанавливался баланс между потреблением властью свобод граждан и потреблением гражданами своих несвобод, а также потреблением ими тех перераспределенных материальных благ, которые с помощью государственного принуждения удалось забрать у «разобранных» олигархов. После административных «разборок» советских и постсоветских властных отношений собирать полезного власти хомократа стало достаточно сложно - накопилась некоторая усталость от несвободы. Поэтому пришлось вернуться к проверенным образцам и апробированным в советское время способам взаимодействия коррупции и государственного принуждения. С их помощью удалось в целом стабилизировать процесс стабильного производства «полезных индивидов» и обеспечить расширенное воспроизводство соответствующих механизмов и технологий коррупции.

«Сборка» хомократа является, говоря словами М. Фуко, «оборотом политической оси индивидуализации» [10, с.282]. В результате этого оборота, который в нашем случае инициирует и обеспечивает коррупция, власть становится все более анонимной и функциональной, а люди, участвующие в ее сборке, все более индивидуализируются. «Нисходящая индивидуализация» позволяет власти с помощью надзора, наблюдения, сравнительного измерения и допустимого отклонения создать новую «политическую анатомию тела индивида». Не просто соединить вместе некоторые историко-ритуальные качества индивидуального бытия постсоветского человека, но с помощью специфической технологии власти (администрирования) произвести «полезного» для власти индивида.

Хомократ является продуктом функциональной инверсии администрирования и коррупции в несвободу - является важнейшим результатом самоопределения постсоветского термидора. Попадая по воле случая или по зову сердца, как объект манипулирования или средство политического строительства в процесс воспроизводства системы властвования, он из произведенной совокупности административно-коррупционных отношений становится ее ключевым производящим элементом. «Разобранно-собранный» с помощью функциональной инверсии администрирования и коррупции хомократ является если не единственным, то наиболее продуктивным источником дисциплинирования власти и общества в эпоху постсоветского термидора. Вместе с тем, достигнутый им уровень «полезности» не позволяет ему стать полноценным субъектом управления несвободой и строителем на обломках антитоталитарной революции свободной от свободы общественного самоуправления административной реальности. С помощью процедур формальной демократии хомократ вытесняется из активной общественной и властной жизни, преобразуется в винтик огромного административно-коррупционного аппарата. Став с помощью администрирования и коррупции во всех отношениях приятным и полезным для власти индивидом, он превращается в исторического маргинала, в простую функцию процесса управления несвободой. Становится могущественным членом элитарного клуба «молчаливого большинства».

Коррупция превратила строителей светлого будущего в строительный материал, а иногда и в строительный мусор, который власть активно, с помощью различного рода манипулятивных технологий использовала для возведения на обломках тоталитарной властной реальности очередной пирамиды административно-коррумпированного счастья. И что еще очень важно подчеркнуть, в результате такого рода функциональной инверсии, администрирования свободы власти и несвободы общества большинство процедур и механизмов, институтов и форм организации общественного самоуправления, подавляющее большинство форм демократического устройства активно вытесняются на задворки общественного сознания и самые далекие окраины общественной жизни.

Основные «тактики» администрирования и коррупции («роение дисциплинарных механизмов»)

«Роение» дисциплинарных механизмов представляет собой совокупность процедур и технологий их «размножения», движения в «свободном» состоянии, «раздробления», «расползания», «пронизывания», «передачи и адаптирования», «распространения». В процессе и результате «расползания» по телу общества и «пронизывания» ими всех без исключения властных и невластных отношений возникает два устойчивых и воспроизводимых способа существования власти в обществе. М. Фуко называет их «идеальной формой» [10, с.301] и «абстрактной формулой» [10, с.330]. Именно они обеспечивают самообоснование власти и общества - их оборачивание в самих себя, а также появление, в результате этих превращений, особой «диаграммы власти» и так называемого «общества надзора».

В процессе распространения различного рода дисциплинарных процедур и схем осуществляется «анализ», «распределение», «различение», «сравнение» действий рассеянной, многообразной, поливалентной «множественной власти» во всем теле общества. Данный способ властного самополагания М. Фуко назвал идеальной формой «диаграммы механизма власти». Посредством ее происходило как бы отделение власти от множества ее конкретных проявлений и выделение в обществе особых «очагов контроля», с помощью которых базовые идеальные техники «роения» закрытых и открытых дисциплинарных механизмов превращались в универсальную диаграмму власти. «Роение» осуществляется не только как распространение власти, но и в форме «пронизывания» социальной реальности различного рода дисциплинарными схемами и процедурами. В этом случае основным механизмом властного «пропитывания» общества оказывается уже не процесс его различения и анализа, а процедура обобществления - некая абстрактная формула обобщения деятельности множества «очагов контроля». В результате ее действия произведенные «очаги контроля» превращаются в специфические устройства обобщения, в такие дисциплинарные аппараты, с помощью которых дисциплинарное общество становится из «общества зрелищ» «обществом надзора». Таким образом, в процессе распространения механизмов дисциплинирования и пронизывания дисциплинарными механизмами социальных и властных отношений формируется программа базового, низового функционирования дисциплинарного общества («очаги контроля») и становится сеть вездесущих и недремлющих дисциплинарных устройств («аппаратов»), которые обеспечивают укрепление его социальных сил за счет превентивности, непрерывности и автоматизма действия власти.

М. Фуко говорил о такой абстрактной формуле, которая раскрывает суть и смысл действия универсального механизма дисциплинарного обобществления единства общества («программа базового функционирования») и власти («сеть дисциплинарных устройств»). В отличие от идеальной формы, которая лишь сопрягает различные процедуры и технологии дисциплинирования, абстрактная формула, обобщая множественные действия различных дисциплинарных механизмов, обеспечивает определенное качество контроля: постоянство, безграничность, исчерпывающий и вездесущий характер надзора и управления.

В условиях постсоветского термидора идеальная форма и формула «роения» дисциплинарных механизмов отражают и выражают логику становления специфической системы управления несвободой. Идеальная форма фиксирует основные закономерности распространения административных механизмов и процедур освобождения свободы власти. Формула же особым образом представляет способ освобождения освобожденной властью общества от свободы - административно-коррупционный механизм становления его несвободы. Вместе они устанавливают ключевые закономерности дисциплинирования посттоталитарного общества и постреволюционной власти, и, что самое важное, скрытую логику действия тех дисциплинарных схем, которые обеспечивают управление их несвободой.

В целях распространения дисциплинарных механизмов и пронизывания ими различных общественных отношений и структур власть применяет «четыре основных метода: строит таблицы; предписывает движения; принуждает к упражнениям; наконец, чтобы достичь сложения сил, использует “тактики”» [10, с.244]. В условиях постсоветского термидора она использовала их для того, чтобы обеспечить превентивность, непрерывность и автоматизм собственных действий, которые должны были, в конечном итоге, особым образом укрепить социальные силы общества. Эти методы дисциплинирования были объединены некой идеальной формой, которая гарантировала не только эффективность их самостоятельного функционирования, но и за счет их «сложения» - достижение особого качества сопряжения действий власти и общества. В условиях постреволюционного развития антитоталитарной революции идеальная форма «роения» дисциплинарных механизмов проявлялась в виде следующих процедур администрирования отношения власти и общества: идеологической фундаментализации («предписывает движения»), социальной стратификации («строит таблицы»), административной регламентации («принуждает к упражнениям»), экономической и политической манипуляции (складывает силы в «тактики»). Вместе они создавали своеобразную диаграмму освобождения свободы власти из пут несвободы общества и превращения «очагов контроля» в особые зоны коррупции. Каждая из них была своеобразной точкой роста несвободы. В ней происходило таинство административного оборачивания свободы власти в несвободу общества. Получается так, что коррупция была не только закономерным результатом административного преобразования «очагов контроля», но и средством их превращения в активно действующие административные аппараты. Она как бы собирала, сопрягала, складывала различные властные и общественные силы с тем, чтобы значительно усилить административный эффект их воздействия на власть и общество. И в первую очередь, обеспечить из этих зон эффективное управление несвободой общества.

С помощью идеологической фундаментализации власть стремится, во-первых, вычленить, картографировать основные экстенсивные траектории распространения тех общественных настроений, социальных инстинктов и верований, которые формируют своеобразную «программу базового, низового функционирования» [10, с.306] духовной жизни общества, отделить их от всего наносного, чрезмерно сложного, не нашего, бесполезного для власти, во-вторых, сконструировать из полученного таким образом исторического материала некий духовный фундамент (идею) властвования и с помощью различного рода заимствованных и придуманных вновь идеологем законсервировать его самодостаточное бытие, объявив полученный таким образом извращенный продукт духовной традицией, народным духом, ментальностью нации и т.п., в-третьих, превратить полученный «консервант» в своеобразную «дорожную карту», предписывающую каждому захваченному властью индивиду определенный набор полезных для власти умственных действий и практических движений [4].

Посредством особым образом организованной социальной стратификации в «котловане» (А. Платонов) классовой истории создавались новые «человеческие множества», обновлялись старые комбинации их властного бытия и в этом постоянно бурлящем властном бульоне рождались во всех отношениях полезные для власти дисциплинированные индивидуальности и «очаги контроля» за ними. В результате строительства властью различных социальных «таблиц» на авансцене истории оказывались бывшие «комсомольцы-олигархи», «красные директора», «челночники», бюджетники, федеральные и региональные элиты, государственные и муниципальные служащие, выборщики, «рассерженные горожане», средний класс, внутренние мигранты и т.д. и т.п. Их бесконечные флуктации происходили на фоне соответствующими же «таблицами» организованного хаоса социальных взаимодействий, который, в свою очередь, с помощью «таблицы всех таблиц» порождает в себе множество «очагов контроля» за социальной активностью «новых-старых» элит. Административно-социальная стратификация обеспечивает особым образом организованную индивидуализацию и автономизацию социальных и властных отношений постсоветского общества. Она с помощью особых «таблиц» структурирует деятельность уже существующих форм властвования и общественной активности, а также инициирует их объединение на принципиально новых основаниях. В результате чего различные отряды номенклатуры становятся новыми экономическими и политическими элитами. А обслуживающие их общественные организации превращаются в административные органы новоявленного гражданского общества. Наконец, последнее. С помощью «таблицы всех таблиц» эти элиты и органы становятся постоянно действующими «очагами контроля» над властью и инструментами управления несвободой общества.

Для того чтобы обеспечить эффективное «роение» соответствующих административным образом стратифицированных дисциплинарных механизмов, необходимо научиться управлять социальным хаосом и властными рисками. Но сделать это всегда сложно. Проще решить данную задачу с помощью привлечения всех желающих к административному «принуждению к упражнениям». В основе действия этого дисциплинарного механизма лежат простые и незамысловатые отношения между стимулом и реакцией. Административная регламентация деятельности индивидов и дисциплинарных аппаратов, с одной стороны, является процедурой аппроксимации, то есть сведения сложного к простому, с другой стороны, она посредством «упражнений» превращает простое и специальным образом упрощенное действие в цепочку достаточно сложных и специальным образом перепутанных комбинаций. В результате неустанных административных упражнений, выполненных по соответствующим регламентам, у индивидов и аппаратов формируются и остаются для жизни не так уж много реакций. В конечном итоге все они сводятся к одной - неукоснительному исполнению соответствующих административных приказов и директив. В условиях постреволюционного развития антитоталитарной революции административная регламентация не только активизировала соответствующие методы советского народовластия, но и достаточно успешно использовала в целях строительства новой административной реальности различного рода правовые, моральные нормы и идеологические конструкты. При этом, она всецело подчинила их действия достижению одной цели - обеспечению стабильности (преемственности и легитимности) существующей власти.

Особым искусством является деятельность по построению с помощью различных экономических и политических «тактик» верноподданных исполнителей в стройные ряды строителей новой административной реальности. Столь же изощренной и непредсказуемой может быть деятельность по сопряжению между собой различных аппаратных устройств, кодированных видов их деятельности и уже приобретенных в результате идеологического зомбирования, хаотичной стратификации и административных упражнений принципиально новых навыков дисциплинирования. Этим искусством отцы-основатели постсоветского термидора практически не владели. Поэтому за основу были взяты те образцы сопряжения и сложения различных социальных и властных сил, те способы их превращения в «тактики» распространения свободы власти, которые до этого момента, активно использовались в процессе социалистического строительства: административная мобилизация и социальное принуждение. В новых исторических условиях суть данных процессов и «тактик» не поменялась, а вот инструменты, с помощью которых сопрягались и складывались различные властные и социальные силы, изменились существенно. Широкое распространение получили дисциплинарные схемы, которые объединяли значительные ресурсы и средства вокруг процессов имитации и симуляции политической и экономической деятельности. С помощью различного рода манипулятивных технологий и устройств формировалось такое административное пространство, в котором различные идеальные формы свободы властвования складывались и превращались не просто в «очаги контроля», но становились механизмами управления свободой власти. В экономике посредством администрирования формировались определенные имитационные зоны, которые симулировали процедуры ее качественного обновления и превращения в рыночную экономику. Достаточно вспомнить залоговые аукционы девяностых годов и создание государственных корпораций в двухтысячных. Нечто подобное происходило и с политической реальностью. С помощью административного ресурса и ручного управления в ней складывались такие имитационные псевдополитические отношения, которые превращали эту реальность в «гиперреальность» (Ж. Бодрийяр) - в господство симулякров, замещающих действительную реальность знаками реального. Манипулировать «знаковыми» партиями и общественными движениями, ирреферентными выборами и настроениями людей значительно проще, чем из различных политических сил и социальных предпочтений создавать новую, способную к воспроизводству и обновлению политическую реальность. Постсоветский термидор - это время активного и масштабного строительства административной гиперреальности, населенной множеством симулякров, представляющих и имитирующих не существующую рыночную экономику и демократическую политику. Они «роятся» в этой реальности, создавая из нее различного рода знаковые машины по производству исключительно свободы власти. В результате их модуляции происходит имитация ее несуществующего освобождения, за счет чего существенно укрепляет свой абсолютно реальный потенциал и рубежи несвобода общества.

В процессе дисциплинирования свободы власти в эпоху постреволюционного развития революции использовались определенные методы администрирования. Их объединяла некая идеальная форма - коррупция. Будучи рефлексивной формой развития администрирования, она проявлялась исключительно как абстрактная формула обобщения функционирования дисциплинарных процедур и их преобразования в аппараты управления. В результате она делала методы администрирования особыми «тактиками» властного самоопределения дисциплинарного общества. М. Фуко рассматривал четыре «тактики» роения дисциплинарных механизмов и «пронизывания» ими общества «вдоль и поперек» [10, с.306]: «клеточную», «органическую», «генетическую» и «комбинированную» [10, с.244]. По его мнению, «тактики» представляли собой не что иное, как «искусство строить из выделенных тел, кодированных деятельностей и сформированных муштрой навыков аппараты, в которых результат действия различных сил усиливается благодаря их рассчитанной комбинации» [10, с.244-245]. В условиях постсоветского термидора с помощью соответствующих «тактик» освобожденная власть превращала различные административные «очаги контроля» в аппараты, которые усиливали их административно-аппаратную деятельность до такой степени, что она становилась особой формой управления «обществом надзора». Важно подчеркнуть тот факт, что в этих условиях основным механизмом их оборачивания в административные аппараты, смысл существования которых - правильно «рассчитать комбинацию сил» и обеспечить тем самым соответствующий уровень управления дисциплинарным обществом, была коррупция. Будучи оборотной стороной администрирования, она таким образом комбинировала «силы», что в результате свобода власти оборачивалась несвободой общества. Существуя в порах соответствующих «тактик», и дисциплинируя административные «очаги контроля», коррупция добивалась автоматического функционирования несвободного общества. Создавала такие административные аппараты, которые обеспечивали не просто расширение и углубление пространства осуществления несвободы общества, но способствовали становлению соответствующих дисциплинарных механизмов его самоуправления. И все это она делала не прямо, а косвенно, опосредованно деятельностью соответствующих аппаратов и самодеятельностью некоторых дисциплинарных «тактик».

Функционирование коррупции как формулы обобщения обычно завершается двумя взаимосвязанными результатами: развитием несвободы общества и превращением его в «остроумно устроенную клетку» (М. Фуко), жизнь в которой протекает по законам «автоматизированной власти», которая, в том числе и с помощью коррупции, принуждает общество быть субъектом собственной несвободы. Когда формула становится механизмом «автоматического функционирования власти», она превращается в аппарат. С его помощью коррумпированное общество становится «началом собственного подчинения» (М. Фуко), а коррумпированная власть из «очагов контроля, разбросанных по всему обществу» [10, с.310] превращается в аппарат властвования - «единую строгую административную машину» [10, с.312]. В результате администрирования и коррупции в обществе постсоветского термидора формируются такие обобщающие аппараты, которые позволяют с помощью объединения клеточной, органической, генетической и комбинированной «тактик» существенно усилить результат действия совершенно определенных властных и социальных сил. Рассмотрим более подробно механизмы превращения соответствующих «тактик» в административно-коррупционные аппараты на примере строительства в условиях постсоветского термидора новой политической реальности.

С помощью «клеточной» тактики несуществующее, еще не созданное политическое пространство делится между тремя «идеальными» силами: коммунистическими, либеральными и какими-то иными «государственно-позитивными». При этом утверждается, что одна клеточка в административно-политической пирамиде, а именно коммунистическая, явно лишняя и со временем она исчезнет. В будущем должны будут остаться только две партии: партия власти и другая партия. Их непримиримая и принципиальная возня (борьба) вокруг власти должна будет создать не только для индивида, но и для общества в целом необходимые условия их превращения из политической силы в «полезную силу» самообоснования и развития властвующей власти. Партия власти - ведь это не просто клеточка в политической реальности постсоветского термидора. В определенных ситуациях она может стать и в действительности становится важнейшим дисциплинарным аппаратом ее обобщения и консолидации, но теперь уже не в качестве единой политической силы, а просто в виде «полезного» для самоопределения власти ресурса [5]. Любая партийная деятельность предполагает замещение и представление политических интересов и предпочтений разных общественных групп и граждан в определенных формах и с помощью специфических технологий. Но партия власти проделывает все это особым образом. Она отрывает общественные интересы и настроения от их носителей и той почвы, которая их питает. Затем извращает их содержание и превращает полученный продукт в особые аппараты политического и идеологического принуждения. С помощью идеологических и административных аппаратов задает не только фетишизированные каноны партийной деятельности, но и обобщающие формулы для самоорганизации произведенной властной реальности. Фактически она отчуждает партию от общества, превращает ее деятельность во власть партийного аппарата. Не следует забывать, что в основе «клеточного» разделения политической реальности постреволюционного развития революции лежит все та же коррупция, которая последовательно, не пропуская ни одной бреши в социальном пространстве с помощью различных дисциплинарных механизмов и аппаратов (разделения, извращения, фетишизации партийного строительства) сводит политическую активность человека и общества к их «полезности» для власти.

Посредством «органической» тактики администрирования и коррупции политическое пространство и соответствующая деятельность по его обустройству разделяется на действия наших и не наших, деятельность системной и несистемной оппозиции. Те, которые наши, являются как бы неотъемлемой органической частью предшествующей богатой событиями и именами истории России и СССР. Идеологически они пытаются без особой мировоззренческой и практической рефлексии наследовать все, что было, с их точки зрения, в российской истории позитивного до Октября 1917 года. А на практике, в действительности они активно и целенаправленно работают над формированием нового «неосоветского» политического класса. Административное вытеснение «неорганических» политических сил и субъектов на задворки общественной жизни и их последующая маргинализация позволяет «органическим» силам и соответствующим субъектам, заняв их место, монополизировать реальную и вымышленную историю России и таким образом закодировать современную политическую деятельность, что она с необходимостью превращается в «органическую автономию» (М. Фуко). Например, в суверенную демократию. На наших глазах и с нашим активным участием формируется соответствующий административный аппарат «органической» самоидентификации той политической реальности, которую строят наши для наших. Речь в данном случае идет не только о таком универсальном механизме идеологической идентификации, как национальная идея (мечта), но и о таких столь же изощренных и непрозрачных аппаратах политической самоидентификации, как неуправляемая и управляемая демократия, демократические выборы и демократические не-выборы, митинги поддержки и не-поддержки и т.п. С их помощью «органическая тактика» препарирует процесс политического строительства, в результате чего он превращается в совокупность административно-аппаратных процедур автономизации существующих властных институтов - их выделения и отделения от реальной политической деятельности. Что с необходимостью ведет к появлению политики без политики. Нет особой необходимости доказывать тот факт, что в политической реальности, если она действительно желает быть «органической», но не «органически автономной», наши без других существовать и развиваться не могут. Противодействуя не нашим, пытаясь полностью исключить их из политической реальности, они лишают себя возможности самоидентификации в качестве позитивной политической силы общественного развития. А в отсутствие политической конкуренции они в лучшем случае смогут лишь управлять несвободой общества.

Использование «генетической» тактики позволяет принципиально по-новому организовать автогенетическую самотождественность политической реальности эпохи постсоветского термидора. В результате генетического «роения» появляются дисциплинарные аппараты, с помощью которых более или менее эффективно решаются две основные задачи «суммирования времени» исторического самоопределения постсоветской политической реальности: происходит воспроизводство удобных для современной власти элементов советской политической истории и обеспечивается стабильная преемственность (несменяемость) и непрерывность самоопределения существующего властного порядка. Важнейшим из таких аппаратов, например, был известный политический фантом под названием «тандем», который в определенных условиях практически смоделировал и достаточно успешно реализовал генетическую стабильность и преемственность процедур и институтов властвования в России. «Возвращение» в Советский Союз - генезис наоборот обеспечивается множеством разнообразных локальных и универсальных «политик» («возвращение» гимна, ГТО, избранных элементов советской истории, коллективных писем, методов коммунистической пропаганды и контрпропаганды т.п.), которые в совокупности образуют единое аппаратное пространство генетического сведения настоящего в прошлое и устанавливают между ними отношения исторической преемственности и наследования. Генетическое сведение настоящего к настоящему осуществляется в процессе стабилизации стабильности - установления с помощью особых видов государственной политики совершенно определенного административного порядка. Генетическое сращивание различных органов власти (исполнительной, законодательной, общественного самоуправления) и субъектов государственной политики обеспечивает не только несменяемость власти, но и фактическую непрерывность процесса властвования. В результате такого рода «суммирования времени» их деятельности в политической реальности современной России происходит выравнивание полномочий и компетенций различных административных аппаратов и их генетическое сведение к единому и неделимому центру государственной власти, который и является реальным источником непрерывности властвования. Сама по себе генетическая «тактика» дисциплинирования власти и общества достаточно эффективно работает, когда она включена в процесс исторического самоопределения общества. Но в условиях постсоветского термидора, когда она превращается в универсальный и всесильный инструмент стабилизации стабильности генетически жестко центрированной и административно структурированной власти, отношение основных дисциплинарных механизмов и аппаратов оказывается существенно деформированным. Что, естественно, сказывается на эффективности функционирования возникшей на этой основе политической реальности: она оказывается своеобразной черной дырой для всякой, а не только государственной политики.

С помощью тактики «комбинирования» решается такая важнейшая проблема самоопределения политической реальности эпохи постсоветского термидора, как обеспечение легитимности власти и установление эффективности («полезности») ее функционирования. Ключевой процедурой и технологией ее решения были демократические выборы. Они обеспечивали легитимность и подтверждали меру эффективности деятельности различных властных институтов и политических сил не только с помощью выборов, но и посредством использования различных форм и схем «сложения» политических сил в соответствующих органах власти, общественных секторах властной реальности (общественная палата, общественные организации, общественные советы и т.п.). Наиболее значимым ресурсом формирования политической реальности, самым главным аппаратом, с помощью которого происходило комбинирование деятельности различных общественных структур и манипулирование разными политическими силами, был «административный ресурс» - совокупность определенных административно-коррумпированных аппаратов и технологий дисциплинирования. Он обеспечивал складирование голосов выборщиков на демократических выборах, сбор различных сегментов и участков политической реальности в единую картину «порядка» и «стабильности», сложение разных политических сил и их деятельности в общую копилку единой государственной политики. С помощью административного ресурса устанавливалась объективная мера эффективности деятельности различных политических сил. Она отражала их аппаратный вес и место в общей конструкции администрирования властной и социальной реальности. Использование данного аппарата - и это, наверное, является самым важным фактором самоопределения процессов политического строительства того времени - гарантировало не только легитимность деятельности различных властных институтов, но и правомочность проводимой ими политики, в том числе необходимость и «постреволюционную» законность политических фальсификаций выборов и аппаратных манипуляций с политическими партиями, общественными движениями.

Различные тактики по-разному участвовали в процессе оборачивания политического «хаоса» девяностых в «порядок» двухтысячных и последующего триумфального и повсеместного развития административного порядка. В конце концов важен тот вклад, который каждая из них внесла в общее дело - превращение политической реальности в универсальный аппарат властвования свободной власти над несвободным обществом. Этот аппарат объединяет множество функционально и структурно различных дисциплинарных процедур и технологий. Следует особо подчеркнуть тот факт, что в настоящее время он является единственным способом самоопределения и внутренней формой самообоснования постсоветской псевдополитической реальности. И в этом качестве он выполняет функции единственного субъекта развития политического администрирования и коррупции современного российского общества. Совокупный эффект воздействия на процесс формирования новой, посттоталитарной политической реальности аппаратного объединения «тактик» проявляется, в частности, в том, что данный аппарат отчуждает политику от власти, убирает из политики все сложное и живое, извращает их отношения до такой степени, что государственная политика становится источником развития несвободы общества. В результате политическая реальность постсоветского термидора превращается в склад подержанных, с вторичного рынка заимствованных политических технологий и схем. С помощью различных манипулятивных технологий хозяин этого склада фетишизирует административное всевластие аппарата и основные процедуры его социального «роения». Подменяя живую политическую работу особыми идеальными формами и абстрактными формулами, он создает из политической реальности нечто абсолютно иное - «неосоветскую» гиперреальность, в которой абсолютно комфортно чувствуют себя только те аппаратные симуляторы, которые «роятся» в ней с помощью соответствующим образом обработанных «тактик» - посредством администрирования и коррупции.

В процессе осуществляемого с помощью определенных методов и в форме специфических «тактик» административного «роения» дисциплинарных механизмов, становится идеальная форма и абстрактная формула самоуправления (автоматического функционирования) несвободного общества. Они консолидируют значительный потенциал развития власти, на основе которого, если иметь в виду историю постсоветского термидора, происходит перерождение обычного «общества надзора» в нечто абсолютно другое - в административно-командную систему. Активно включаясь в этот процесс, регулируя административное «распространение» дисциплинарных механизмов и коррупционное «пронизывание» ими соответствующих общественных структур, эти методы и тактики возвращают власти ее свободу, а обществу - его несвободу. Погружают их в административную реальность постсоветского термидора в виде особым образом структурированных аппаратов властвования, которые опосредуют сущностную связь свободы власти и несвободы общества и таким странным образом, во-первых, укрепляют и «складывают» их внутренние силы, а, во-вторых, обеспечивают их самоуправление.

«Промежуточная сеть» и «метадисциплина» как инструменты государственного управления несвободой («государственный контроль над дисциплинарными механизмами»)

Дисциплинарные аппараты появляются в результате функциональной инверсии и «роения» различного рода открытых и закрытых дисциплинарных механизмов. Функционируют и обновляются они не посредством «распространения» и «пронизывания» властных и социальных отношений, но путем установления государственного контроля над ними. В процессе их самодвижения становится своеобразная «анатомия власти» (М. Фуко). Эта форма контроля над дисциплинарными механизмами образует очень подвижную, единую для власти и общества нервную систему, которая буквально оживляет данную анатомическую структуру и принуждает ее двигаться более интенсивно в соответствии с законами функционирования «единой строгой административной машины».

Государственный контроль как бы собирает разбросанные по всему обществу «очаги контроля» (аппараты), объединяет и превращает их единство в специфическую форму самоопределения «общества надзора». Он «сопрягает» их со всем телом общества, превращая «пыль его событий» в своеобразные точки отправления и роста власти. В результате такого рода сопряжения аппаратов появляется безликий, невидимый «постоянный, исчерпывающий, вездесущий надзор» [10, с.313]. Кроме этого, государственный контроль может проявляться как «сложная функция» взаимодействия различных дисциплинарных аппаратов между собой. Как сложная функция взаимозависимого существования и взаимопроникновения аппаратных технологий и процедур, их возможного слияния, заполнения с их помощью всех пока еще дисциплинарно не освоенных брешей в недисциплинированных пространствах. Государственный контроль сопрягает власть и общество «посредством сложно организованной документации» [10, с.313-314], которая обеспечивает «постоянный учет поведения индивидов» [10, с.314] и регистрирует «формы их поведения, установки, возможности, подозрения» [10, с.314]. И, наконец, последнее, что отличает государственный контроль от «функциональной инверсии» и «роения» - в качестве универсальных средств обеспечения безграничного контроля и вездесущего надзора он использует «промежуточную сеть» и «метадисциплину» [10, с.315]. С помощью этих инструментов различные аппаратные формы распространения «очагов контроля» в обществе превращаются в способы и технологии самоопределения «общества надзора».

В условиях постсоветского термидора государственный контроль над дисциплинарными механизмами, так же как функциональная инверсия и «роение», осуществляется опосредованно соответствующими технологиями администрирования и процедурами коррупции. С их помощью аппаратное самодвижение дисциплинарного общества превращается в процесс самодостаточного функционирования «строгой административной машины» - в административный надзор общества за самим собой. А государственные аппараты и институты становятся «очагами контроля» за всеми иными «очагами контроля». Возникает достаточно мощная и, как это ни покажется странным, простая дисциплинарная схема надзора за всем и всеми. Простая потому, что она всегда, в этом ее особенность, переформатирует любую задачу и любой сложности проблему в нечто обычное, очевидное, прозрачное, доступное для прямого и непосредственного администрирования. Она не приемлет сложных проблем и всегда переводит их на язык простых и понятных административных кодов - приказов, установлений, распоряжений, положений, регламентов, указаний и т.п., которые обеспечивают если и не эффективное, то хотя бы беспрепятственное прохождение административных сигналов по соответствующим административным сетям. Очень часто в процессе государственно-административного контроля в системе дисциплинарных и недисциплинарных отношений возникают как бы вторичные «очаги контроля», которые являются потенциальными точками роста коррупции. В этих точках административных завихрений опасность возникновения коррупционных схем проявляется значительно сильнее, и появляются они там куда чаще. Одной из причин их коррупционного перерождения является монополизация государственным администрированием всех ключевых процессов и процедур надзора, а также исключение из этой деятельности каких-либо форм и способов общественного контроля.

Административное строительство системы государственного контроля над дисциплинарными механизмами предполагает не просто более или менее организованное «роение» различных аппаратов, но продуманную систему действий по объединению, сопряжению, слиянию, разделению, комбинированию и т.п. их действий. При этом могут использоваться различные модели административного дисциплинирования деятельности этих аппаратов: настройка, перенастройка, надстройка. В результате административной настройки «очагов контроля» возникает функциональная и структурная зависимость их деятельности от соответствующих административных регламентов. В процессе перенастройки аппараты сопрягаются и «сливаются», возникают новые дисциплинарные устройства, расширяются и углубляются зоны их действия. Очень часто в целях организации эффективной деятельности этих аппаратных устройств над существующими «очагами контроля» надстраиваются еще дополнительные контролирующие государственные структуры и органы, с помощью которых надзор становится более административно действенным и продуктивным. Потенциально каждый из данных способов моделирования административного дисциплинирования деятельности аппаратов, поскольку объективно он ориентирован на усложнение функциональных взаимосвязей между существующими и возникающими «очагами контроля», представляет собой зону повышенного коррупционного риска. Государственный контроль над государственным контролем, как показывает опыт соответствующих административных реформ, очень часто принимает форму «сложной функции», которая может спровоцировать возникновение различного рода коррупционных рисков. Чем сложнее функционирование административной «простоты», тем проще превратить ее в ресурс развития коррупции.