Анализ закономерностей использования и технологических возможностей блуждающего сюжета в современной российской и зарубежной политической коммуникации

Что куда важнее в рамках данной работы, так это тот факт, что личному мифу на уровне коллективного бессознательного соответствует точно такой же «национальный миф» (который сейчас, когда государства в основном стали многонациональными, лучше было бы назвать «мифом страны», «государственным мифом»), который переживает весь народ на том или ином этапе своей истории. Причастность к своей стране, к государственной идеологии, переживание коллективных проблем -- все это делает человека восприимчивым и к «национальному мифу», влияние которого он испытывает на себе особенно сильно, когда вовлекается в массовые движения или какие-то формы организаций.

Чтобы проиллюстрировать тезисы о личных и национальных мифах, мне хотелось бы привести пример, о котором рассказывал Карл Густав Юнг в интервью, взятом у него в 1938 году американским корреспондентом Хубертом Р. Никербокером. Рассуждая о сущности трех диктаторов XX века (Гитлер, Муссолини и Сталин), Юнг наиболее тщательным образом препарирует личность немецкого фюрера, делая, в частности, замечание о том, что Гитлер принадлежит к типу «шамана», который послушен своему внутреннему голосу, с помощью которого к нему обращается его бессознательное. «Его глазами смотрит ясновидящий», - говорит Юнг о сущности руководителя Третьего Рейха. Юнг К.Г. Диагностируя диктаторов.

Таким образом, хотя Юнг прямо не говорит о личном мифе, тем не менее, по его словам можно судить, что он всецело признает власть этого мифа, а в целом и власть всего архетипа «избранника духов» (которым по сути своей и является фигура шамана) над личностью Адольфа Гитлера, который всецело подчинился своему личному мифу и позволил не только личному, но и коллективному бессознательному всех немцев говорить своими устами. Юнг говорит: «... Гитлер - это сама нация. Это объясняет, кроме того, почему Гитлер вынужден говорить так громко, даже в частной беседе, потому что он говорит семьюдесятью восемью миллионами голосов» Там же.

Национальное же бессознательное немцев, по мнению Юнга, обладает специфическим комплексом, благодаря наличию которого власть Гитлера получила свою почти магическую природу -- это «типично немецкий комплекс неполноценности, комплекс младшего брата, который всегда немного запаздывает на пир» Там же.

Рассказывая немцам истории об объединении нации и светлом будущем, а также обращаясь к сюжетам древне-германского эпоса и фигуре Вотана, Гитлер смог поднять и объединить в единый крепкий механизм всю Германию -- и помогло ему в этом, с точки зрения Юнга, полное подчинение личному мифу, за счет которого он не только получил доступ к коллективному бессознательному всех немцев, но и смог транслировать его содержания и символы.

Что дает нам этот исторический пример в контексте работы над сюжетикой в современной политической коммуникации? В первую очередь, следует сделать замечание о выборе сюжетов для использования во время политической коммуникации. Приведенный выше пример ясно показывает, что согласованность личного и национального мифа, достигнутая в результате тех или иных действий политического лидера, многократно увеличивает эффект от коммуникации, а следовательно, и влияние образа лидера на граждан, его власть над обществом. Достигнуть такого эффекта можно, используя сюжеты, которые будут сочетаться с личным мифом лидера, а также с «национальным мифом», влияние которого распространяется на массы.

Однако остается неисследованным вопрос влияния «национального мифа» на каждого отдельного человека. Многие ученые и исследователи не без оснований разделяют человека вне толпы и человека в толпе. Это, в свою очередь, становится и причиной разделения двух отраслей знания: личной психологии и социальной психологии, иначе называемой массовой. О «коллективной душе» (или о «душе толпы») писал еще Густав Лебон, идеи которого поддерживал в том числе и Зигмунд Фрейд, который написал на основе книге Лебона «Психология масс» свой собственный труд, названный Фрейдом «Массовая психология». В частности, Лебон делает следующее важное замечание: «Главной характерной чертой нашей эпохи служит именно замена сознательной деятельности индивидов бессознательной деятельностью толпы» Лебон Г. Психология масс. 1995. /. Следуя умозаключениям Лебона, можно сделать несколько выводов об основных психологических свойствах, которыми обладает человеческая толпа:

1) сила массы возникла не случайно -- это результат разрушения старых идей, которые долгое время господствовали в умах человечества; разрушение идей повлекло за собой сплочение в массы в поисках новых истин;

2) в поисках новых идей ассоциации и толпы выработали идею о своих интересах и о сознании своей силы; склонность же масс к действию приводит к тому, что идея, которую поддерживает достаточно большая масса, претворяется в жизнь -- это служит дальнейшему сплочению;

3) сила толпы направлена главным образом на разрушение (роль массы с древних времен сводилась к уничтожению устаревших цивилизаций), в то время как владычество толпы указывает на вступление общества в фазу варварства;

4) руководство толпой -- задача почти неосуществимая; «надо отыскивать то, что может произвести на нее впечатление и увлечь ее». Там же

Как очень верно замечает Лебон, для образования коллективной души совершенно необязательно собрать множество индивидов в одном и том же месте. Все черты одухотворенной толпы может приобрести общество, захваченное переживанием за какое-либо «великое национальное событие»: «целый народ под действием известных влияний иногда становится толпой, не представляя при этом собрания в собственном смысле этого слова» Там же. Стирание индивидуальности, исчезновение личной ответственности -- предполагают ситуацию, когда на первый план выходят конструкции коллективного бессознательного, так как именно они, являясь общими для всех индивидов группы, обладают наибольшим соединительным потенциалом.

Стоит отметить, что работу Лебона высоко оценил один из главных психоаналитиков XX века Зигмунд Фрейд. Его замечания и уточнения к мыслям, которые приводил в своем труде Лебон, будет полезно включить в данную работу для более четкого определения тех критериев, которыми обусловлено возникновение массового сознания.

Итак, в своей статье «Массовая психология» Фрейд, полемизируя с Лебоном, указывает в первую очередь на тот факт, что исследователь недостаточно заострил свое внимание на трех нюансах: 1) факторы, которые связывают собрание людей в массу; 2) классификация разных типов массы; 3) фигура лидера, вождя. Фрейд З. Массовая психология.

В первую очередь нужно привести те факторы, которые, по мнению Фрейда, связывают множество индивидов в психологическую массу, наделяя их массовым сознанием, пробуждая коллективное бессознательное и, в том числе, стадный инстинкт. Среди таких факторов Фрейд называет два основополагающих: 1) интерес к какому-либо объекту (идее), гомогенная эмоциональная реакция на нее; 2) подверженность влиянию со стороны других индивидов, придерживающихся этой идеи. Там же

Фрейд объясняет второй пункт следующим образом: «заметные признаки аффективного состояния способны вызвать автоматически тот же аффект у наблюдающего лица. Этот автоматический гнет будет тем сильнее, чем у большего числа людей наблюдается одновременно этот аффект» Там же. В данном случае аффективное состояние наступает из-за упомянутого Лебоном «стирания индивидуальности», растворения в толпе. Таким образом, чем больше последователей у той или иной идеи и чем больше индивидов в той или иной массе, тем легче в нее вовлекаются новые члены.

Если говорить о разных типах массы, то Фрейд на основе изученной им информации делает следующий вывод: стоит различать как минимум массу спонтанную (а потому кратковременную) и массу стабильную. Первый случай, по мнению Фрейда, характерен для революций, в то время как второй, в силу своих особенностей, присущ организациям -- Фрейд упоминает о церкви и армии, однако список, естественно, шире. Разделять стоит также толпу (характерным отличием которой является отсутствие организации) и уже непосредственно группу (где организация присутствует и хорошо разработана).

Для поднятия душевной жизни массы на более высокий уровень Фрейд приводит пять основополагающих условий: 1) повышение степени постоянства массы (за счет продолжительности времени в массе и наличия в ней ролей); 2) образования представлений о природе, строении, функциях и требованиях массы, укрепление отношения к ней; 3) конкуренция с другими массами; 4) наличие традиций, обрядов и установлений, регулирующих отношения участников массы; 5) существование в массе расчленений по видам деятельности и ответственности индивидов. Фрейд З. Указ. Соч.

На основании этих критериев мы можем увидеть, что сюжеты имеют свою функцию в укреплении массового сознания, на которое они непосредственно влияют. Блуждающие же сюжеты, в силу своей «архаической» истории и того факта, что они отвечают на базовые вопросы человеческого сознания, становятся необходимым инструментом для укрепления массы и для управления ею.

Наконец, личность вождя Фрейд тоже рассматривает как важный элемент в структуре массового сознания. Фрейд считает, что не менее важный критерий для деления масс: это массы без вождя и массы, имеющие вождя. Рассматривая две искусственные массы (армия и войско), Фрейд особенно отмечает не только роль самого вождя, но и роль привязанностей индивидов, составляющих массу, к вождю. Вообще же Фрейд думает, что массы, имеющие вождя, первоначальны и потому следует изучить этот вид общности отдельно. Если рассматривать отношение к вождю в контексте сюжетики, то можно легко сделать вывод, что отношение индивидов к лидеру будет тем лучше, чем больше сюжеты историй, в которых участвует политический лидер, соответствуют ценностям этой массы, а также ее психологическим проявлениям: фантазиям, надеждам и страхам.

Каким же образом можно «увлечь толпу», как выразился Лебон? Очевидно, что обращаться в этом случае необходимо к конструкциям, которые обусловлены самой структурой человеческого сознания, которое очень мало изменилось со времен архаики. В этом случае многие ученые говорят о силе мифа. Мы же, рассматривая в первую очередь блуждающие сюжеты, предложим взгляд на этот вопрос с другой точки зрения: человечество нуждается не столько в самом мифе, сколько в самом процессе «рассказывании историй», которое предполагает не активное действие, а пассивное слушание, сопереживание, а иногда и чувство непосредственной причастности индивида происходящему, которое происходит за счет самоидентификации с героями сюжета, как это часто происходит с детьми, которые слушают сказки. Именно блуждающие сюжеты в этом случае становятся «скелетом» историй, которые обладают наивысшим психическим потенциалом, так как блуждающие сюжеты повторялись в жизни каждого человека уже много раз, они известны ему с раннего возраста. С этой точки зрения необходимо рассмотреть в рамках данной работы (перед переходом непосредственно к практической части с анализом блуждающих сюжетов в современной политической коммуникации), концепцию, которая получила среди американских исследователей название «Homo Narrans» (Человек Рассказывающий или Человек Повествующий).

Однако для начала подведем некоторые итоги этой главы. Анализ психологического аспекта влияния блуждающих сюжетов на человеческое сознание показал, что сюжет занимает особенное место в комплексе коллективного бессознательного. Сюжет в этом случае выполняет важную функцию связующего звена между архетипическим портретом («маской») героя и непосредственно мифом, который создается при использовании этого сюжета. Таким образом, на первое место выходит совместимость сюжета с архетипом действующего лица -- удачное совмещение будет усиливать узнаваемость сюжета и эффект от него, в то время как не подходящий к маске сюжет не только не даст эффекта узнавания, но и будет выглядеть искусственно при восприятии зрителем/читателем.

Блуждающий сюжет в этом случае обладает наибольшим психическим потенциалом в силу своей принадлежности к «архаическому инвентарю человечества» (такая очень похожая на «душевный инвентарь» Фрейденберг формулировка встречается в работе Зигмунда Фрейда), выражая те вечные чаяния и надежды, страхи и истины, в которые верит человеческое общество. Естественно, национальная и культурная специфика играет свою роль в формировании отношения к блуждающему сюжету, влияет на степень его узнаваемости и воздействия. Однако, зная и учитывая эту специфику, можно «адаптировать» или разработать сюжет, который будет рассчитан на строго определенную аудиторию и культуру, что особенно полезно в процессах пропаганды и информационной войны.

В связи с этим фактом было также сделано важное замечание о наличии и проживании так называемых «личных мифов». Можно предположить, что именно реализация такого внутреннего личного мифа во внешних условиях (как это было в случае с Гитлером), даст наиболее сильный эффект, так как действующее лицо будет нацелено на исполнение собственной бессознательной программы, что обусловит некоторую искренность его действий. Положение о том, что политик должен быть «фанатиком», доказывающим свою идею, сделанное Фрейдом, также является одним из проявлений личного мифа во внешнем мире.

Совместимость «маски» и действующего сюжета -- не единственное, что необходимо учитывать при анализе. Не менее важна и функция, которую исполняет тот или иной архетипический герой. Анализ книг по писательскому мастерству (наиболее интересна с этой точки зрения монография Кристофера Фоглера) показывает, что в зависимости от ситуации тот или иной герой может функционировать под разными архетипическими образами. Однако законы этой совместимости также необходимо знать и учитывать при работе с блуждающими сюжетами.

Важно учитывать и другую особенность массового сознания, о которой также говорил Зигмунд Фрейд -- это восприятие событий и явлений через идентификацию и сопереживание. Предположительно те сюжеты, где будет действовать герой, с которым может идентифицировать себя потенциальный читатель (зритель, слушатель) будут иметь более высокую вероятность сработать, попав в массовое сознание.

Масса нуждается не только в вожде, но и в герое. Еще лучше, когда вождь выступает с героическими поступками и действует таким образом, который вызывает одобрение в массовом сознании. Поскольку именно фигура героя является центральной во всех историях, в первую очередь стоит обратить внимание на комплекс героических сказок, особенно выделяя те сюжеты, в которых герой функционирует так же и как правитель. Нельзя забывать при этом и об известной дихотомии «Правитель -- Тиран», как о важном свойстве массового восприятия, которое строится на контрастах. С этой точки зрения стоит смотреть на тексты оппонентов, ведущих политическую компанию против того или иного героя. Если учитывать свойство контрастного восприятия, то можно сделать предположение, что именно тексты и сюжеты, эксплуатирующие «обратную сторону медали», найдут наибольший отклик.

Если суммировать все, сказанное Фрейдом и Лебоном о специфике массового сознания, то можно сделать вывод о том, что общество, составляющее то или иное государство, обладает всеми признаками организованной массы. Ядро массы, таким образом, будут составлять индивиды, которые поддерживают идеи политического лидера и правящей политической силы, идентифицируя себя с лидером по критерию национальности. Оппозиция же будет составлять массу, отвергающую политического лидера и его курс. В этом случае организованность массы, господствующие в ней сюжеты и традиции будут влиять на степень сплоченности этой массы и на ее силу в политической игре. На увеличение этой силы и могут быть направлены истории, сконструированные при помощи блуждающих сюжетов.

3. «БЛУЖДАЮЩИЕ СЮЖЕТЫ» В КОНЦЕПЦИИ HOMO NARRANS

Перед тем, как рассмотреть непосредственно саму концепцию Homo Narrans, необходимо сделать несколько заметок о том, какие отголоски термина «блуждающий сюжет» можно было встретить в различных областях, связанных с политической коммуникацией и журналистикой. Часто смысл, который вкладывают в эти термины те или иные объясняющие их авторы, весьма близок к тому, который мы можем найти, исследуя понятие «бродячего сюжета». Вполне вероятно, что новый термин появлялся в силу того, что авторы не были знакомы с концепцией блуждающих сюжетов, либо по той причине, что с генезисом теории и появлением положения о «самозарождении» сюжетов термин стал меньше отвечать самому понятию, а потому разные авторы искали ему более отвечающие сути альтернативы.

В первую очередь нужно отметить здесь французского мыслителя Жана Франсуа Лиотара, который в своей работе «Состояние постмодерна» упоминал такой термин, как «grand narratives» («великие сюжеты», иногда синонимом этого слова становится понятие «universal narratives» - «универсальные сюжеты»). Лиотар писал, что состояние постмодерна характеризуется как раз нарастающим скептицизмом относительно «великих сюжетов», которые потеряли свою силу, их власть над человеком разрушена. Фактически, Лиотар придерживался идеи о том, что любой сюжет (и особенно «великие сюжеты», культивировавшиеся веками) направлен на то, чтобы поймать в свои сети сознание человека, лишив его таким образом возможности критического восприятия, а также возможности объективно рассматривать идеи, которые лежат вне «великих сюжетов» или же противоречат им. Лиотар видел перспективу в том, чтобы человеческое сознание в эпоху постмодерна смещало восприятие с «великих сюжетов» к сюжетам «локальным», отвечающим совершенно определенным условиям и решающим определенные проблемы, которые «великие сюжеты», по мнению философа, решить не могли, так как были общими для всего человечества. Lyotard J.F. The Postmodern Condition (Theory and history of literature, v. 10)

Кроме непосредственно понятия «grand narrative» в работе Жана Франсуа Лиотара встречаются так же такие вариации, как «master narrative» («руководящий» или «господствующий» сюжет -- перевод Ю.Ч. Термин встречается в предисловии к монографии) и «metanarrative» («метанарратив» или же «метасюжет», термин встречается в самом тексте монографии). Если говорить о тонких отличиях между этими понятиями, основываясь на работе философа, то можно выделить следующую закономерность:

1) «метанарратив» -- это непосредственно универсальный сюжет или сюжетная схема («narrative schema»), скелет которого может использоваться в разных областях жизни и научного знания для доказательства той или иной вечной истины или социального положения (для легитимизации того или иного знания); метанарратив в своей сути практически никак не изменяется с течением времени, он глобален и соединяет воедино множество историй;

2) «господствующий сюжет» - это так же глобальный, объединяющий множество историй сюжет, который, в отличие от метанарратива, имеет глубокие корни и особенно сильное влияние только на представителей определенной культуры; термин в основном применяется в стратегической коммуникации. Ibid.

Стоит отметить, что многие исследователи не склонны проводить четкую границу между смыслом этих двух понятий. Так, Фредерик Джеймисон, написавший предисловие к труду Лиотара, оперирует в основном понятием «master narrative», в то время как Лиотар использует только термин «metanarrative», который, очевидно, является более привычным для философского дискурса.

Справедливости ради стоит также отметить, что в труде Лиотара упоминается и понятие «нарративный архетип» («narrative archetype»), которое подразумевает под собой «великие легитимизирующие мифы» Lyotard J.F. Op. cit..

Необходимо отметить и тот факт, что термин «master narrative» встречается и в работах, посвященных непосредственно журналистике, хотя исследователи этой области отмечают, что термин был позаимствован напрямую из литературной критики. Rosen J. PressThink Basics: The Master Narrative in Journalism.

В качестве самого простого объяснения этого термина создатели посвященного журналистике блога PressThink предлагают следующую логику: «Это история, которая генерирует (порождает) все другие истории» Ibid..

В качестве примера автор приводит ситуацию предвыборной гонки, которая может быть интерпретирована с точки зрения разных «руководящих нарративов»: например, за основу может быть взят нарратив войны, и тогда все новости, генерируемые по этому большому поводу, будут оперировать сюжетикой военных перипетий и военными метафорами (что, вполне вероятно, подразумевает и использование связанных с состоянием войны блуждающих сюжетов). Этот прием может использоваться не только комплексно, но и фрагментарно, что не мешает читателю дополнить фрагменты до полной картины уже непосредственно во время прочтения.

Как мы видим, к сожалению, очень трудно установить терминологическое единство в этом вопросе и, если термин «master narratives» более подходяще употребляется в контексте философского дискурса, то в журналистике его использование связано больше с языком в целом: его метафорикой и символическим рядом. Тем не менее, поскольку сюжет (и блуждающие сюжеты в этом случае не являются исключением) тоже в большинстве своем порожден именно языком, имеет смысл особенно подчеркнуть, что сюжет должен подходить не только к «маске» лидера, к которому он привязан, но и согласовываться с ведущими темами материала, его символическим и семантическим рядом, с «господствующим нарративом» истории, о которой рассказывает материал -- только в этом случае эффект от сюжетики будет максимально возможным.

Концепция того, что человечество воспринимает все, происходящее вокруг, через истории, оформилась полностью в конце XX века. Первое заметное появление самого термина «Homo Narrans» можно отнести к 1985 году, когда в Journal of Communication были отдельным блоком опубликованы исследования группы ученых, занимавшихся разными аспектами нарративной теории. Симпозиум, посвященный этой теме, был озаглавлен «Story-Telling in Mass Culture and Everyday Life» (“Рассказывание историй в массовой культуре и повседневной жизни”). Среди последователей этой теории перечислены следующие исследователи: Вальтер Р. Фишер (Walter R. Fisher) -- он же является основоположником теории, предложившим сам термин «Homo Narrans»; Джон Луи Лукайтэ (John Louis Lucaites) и Селеста Мишель Кондит (Celeste Michelle Condit), Томас Фаррелл (Thomas B. Farrell), Эрнест Борманн (Ernest G. Bormann), Михаэль Кельвин МакГи (Michael Calvin McGee) и Джон Нельсон (John S. Nelson), а так же Ланс Беннетт (W. Lance Bennett) и Мюррэй Эдельман (Murray Edelman). Frey L., Cissna K. Routledge Handbook of Applied Communication Research.

В первую очередь стоит уделить внимание Вальтеру Фишеру, который разрабатывал нарративную парадигму. За нарративной парадигмой и изучением историй, которые рассказывают люди, стоит традиция не менее древняя, чем за изучением мифов. Сами же последователи теории вооружились словами Платона, который говорил: «Тот, кто рассказывает историю -- управляет обществом» Homo Narrans: Story-Telling in Mass Culture and Everyday Life // Journal of Communication, Vol. 35, No. 4, 1985, p. 73 . Постулат Фишера заключается в том, что с древних времен происходит категоричное отделение логоса от мифоса, и первый при этом претендует на абсолютное знание, истинность и объективность, в то время как мифос сведен к мифу, то есть к фикции. С этой точки зрения все, что не является логосом и не принадлежит к «чистому», объективному и «технологическому» знанию -- может претендовать лишь на относительную истинность. Одновременно с этим Фишер подчеркивает, что при превосходстве логоса чрезмерное значение получают так называемые «эксперты», слова которых также претендуют на объективность и неоспоримость. Такое положение вещей кажется Фишеру глубоко неверным, в связи с чем он и предлагает концепцию нарративной парадигмы, которая могла бы уравновесить (или по крайней мере служить альтернативой) существующей теории. Фишер пишет: «Нарративная парадигма видит людей как рассказчиков историй -- авторов и соавторов -- которые творчески считывают и оценивают тексты из жизни и литературы. Она представляет существующие общественные установления как проводники сюжетов, которые всегда находятся в процессе воссоздания, нежели как сценарии» Fisher W.R. The Narrative Paradigm: In the Beginning // Journal of Communication, Vol. 35, No. 4, 1985, p. 86 ( здесь и далее перевод на русский мой -- Ю.Ч.).

С этой точки зрения люди вырабатывают суждения о природе того или иного явления, выносят самому явлению или действию человека какую-либо оценку, проверяя связанную с этим явлением историю на ее «чистоту», «истинность», которая, в свою очередь, определяется тем, как эта история коррелирует с реальным опытом человека и теми сюжетами, которые он встречал в течение своей жизни.

Коррективы в парадигму Фишера вносят Михаэль МакГи и Джон Нельсон, которые предпочитают функциональный взгляд на нарратив и сюжетику. Подводя некоторые итоги умозаключениям Фишера, авторы особенно выделяют тот факт, что исследователь видел две отдельные парадигмы человеческой коммуникации: рациональную и наррациональную, повествовательную (в статье - “rational” и “narrational”) McGee M.C., Nelson J.S. Narrative Reason in Public Argument // Journal of Communication, Vol. 35, No. 4, 1985, p. 139. При этом Фишер упрекает «экспертов», оперирующих исключительно в рамках рациональной парадигмы, в том, что, несмотря на то, что эта парадигма лучше подходит для научного дискурса, она совершенно неприменима в рамках дискурса социального, когда идет обсуждение ценностей общества и процесс дачи моральной оценки тому или иному событию. В этом случае общество нуждается в нарративной парадигме, так как именно с ее помощью оно может выработать мнение о ситуации и дать оценку происходящему. Авторы статьи «Narrative Reason in Public Argument», рассуждая о роли и значении историй в современной жизни, ссылаются также на работы Фредерика Джеймисона, который писал: «нарратив, рассказывание историй -- это специфический способ осмысления мира, имеющий свою собственную логику и не поддающийся осмыслению другими типами мышления» Ibid. P. 142. Тем не менее, с развитием науки история постепенно стала «подкреплением к высказыванию», когда речь заходит о публичной сфере -- история сама по себе перестает существовать, она становится лишь иллюстрацией той или иной истины, положения, которое за счет истории лучше усваивается. Проиллюстрировать сказанное лучше всего примером: рассказывание сказок естественным образом входит в процесс воспитания детей, которым посредством интересных историй преподносят те или иные представления о морали, нравственности, социально-поощряемом поведении и так далее.

По мнению авторов статьи, ставить акцент на «высказывании» (''statement''), нежели на «истории» -- значит, приспосабливаться к культуре, которая открывает (''discover''), нежели создает истины. McGee M. C., Nelson J. S. Op. cit. P. 148 Задача исследователей политических дискуссий и споров -- объяснить, как нарративность (''narrativity'') и истина нуждаются друг в друге. Это поможет восстановить репутацию рассказывания историй как вида убеждения.

На самом деле, считают МакГи и Нельсон, сейчас возникла нужда не столько в нарративной парадигме, разрабатываемой Фишером, сколько в эпистемологии нарративности. Очевидной оппозицией для современной эпистемологии не-нарративной рациональности становится традиционная нарративная эпистемология мифа, показывающая политического мифотворца никем иным, как «переводчиком». Исходя из этого, МакГи и Нельсон предлагают пробудить следующую эпистемологию, необходимую для понимания Homo Narrans:

1) мифы помогают воспринимать окружающий мир и давать ему оценку; элементы мифа можно считать эпистемологическим эквивалентом денег;

2) таким образом, персонажи, события, установки и символы мифов -- это монеты нашего сознания: больше заработанные, нежели данные без причины;

3) мифы перечисляют ( в оригинале «пересчитывают» - “recount”) персонажей, события, установки и символы с целью структурировать их по степени значимости для отдельного человека и общества в целом;

4) уроки, которым учат мифы, это моральный эквивалент денег; элементы мифов -- это оценки и инструменты, которыми оперирует человеческое сознание. Ibid.

Таким образом, истории необходимы человеческому сообществу, чтобы наглядно представлять некоторые моральные и этические аспекты широкому кругу общественности и способствовать, тем самым, их широкому обсуждению.

Наконец, непосредственно историями в политике занимались Ланс Беннет и Мюррэй Эдельман, посвятившие свою статью новым политическим нарративам. С точки зрения этих исследователей, поскольку истории всегда являлись наиболее легким способом донести до широкой общественности идеи той или иной политической силы, этот инструмент часто эксплуатировался в политической коммуникации отнюдь не во благо для общества. Этому способствовали специфические особенности «сюжетного» образа мышления, главной из которых можно считать следующую: информация, которая не соответствует символическому ряду господствующей в умах людей «истории» может быть очень легко ими проигнорирована, отвергнута либо исключена из поля серьезного осознанного рассмотрения. С помощью той или иной истории правящая политическая сила может убеждать общество в приятии тех или иных идеалов, а потому истории о действиях во имя этих идеалов становятся для общества идеальным «побегом из реальности» (“fantazy-escape”), в которой не все соответствует их идеальной картине. Bennett W.L., Edelman M. Toward a New Political Narrative // Journal of Communication, Vol. 35, No. 4, 1985. - p. 158 При этом особенное значение исследователи придают «постоянно повторяющимся историям», которые вероятнее всего имеют своим «скелетом» тот или иной блуждающий мотив или же целый сюжет.

Вопрос создания общественного мнения и видения мира через истории тем более важен, что само это видение мира является отчасти принудительным, так как часто встречаются ситуации «конкурирующих» сюжетов -- когда приятие одной истории автоматически заставляет человека отвергнуть все остальные, не соответствующие первой истории сюжеты. Ibid. P. 159 Такое свойство историй, тем не менее, дополняется парадоксальным обратным качеством: человек, находящийся во власти нарративов, может воспринимать совершенно противоречащие друг другу с точки зрения чистой логики установки и утверждения, если в его сознании никак не противоречат друг другу две истории, которые иллюстрируют эти убеждения. В качестве иллюстрации такого «логического противоречия» можно привести пример человека, который будет ненавидеть жителей западной Украины за «фашизм» и в то же время являться русским националистом радикального толка, трактуя свои убеждения в ключе «патриотизма».

Авторы статьи указывают: «Наша цель -- не устранить нарратив из публичного дискурса, но научиться использовать повествовательную форму более критически и творчески» Bennett W.L., Edelman M. Op. cit. P. 161. Признавая за нарративом большой творческий потенциал в силу того, что именно этот способ описания действительности наиболее обширен, так как именно он может превзойти рациональные ожидания, познакомив человека с новыми для него ощущениями, авторы, тем не менее, не упускают возможности упомянуть о трудности использования нарратива как приема на высоком литературном уровне из-за «ошибочного» (“erroneous”) представления о существовании фундаментальных социальных истин, которые не могут быть поставлены по сомнение. Ibid. P. 162

Не менее интересно и замечание авторов статьи и о другом качестве историй, которое может стать особенно влиятельным, когда речь заходит о «бродячих сюжетах». Восприятие события через истории, при условии, что сам сюжет истории уже знаком человеку и повторен много раз, может происходить таким образом, что человек «достраивает» целую историю в своей голове, в то время, как источник информации преподносит ее лишь фрагментарно. Итак, в случае с давно известными сюжетами может не быть необходимости полностью излагать все «звенья» истории, достаточно лишь узнаваемых фрагментов, которые вызовут у человека заранее прогнозируемые ассоциации -- ведь именно по такой схеме и таким образом строился тот или иной известный сюжет и сохранившийся в подсознании, такова его «внутренняя логика», как сказал Жирмунский.

Сила повторений заключается также и в том, что каждый новый круг таких повторений, по мнению авторов статьи, морально готовит публику к восприятию той же схемы или мотива в следующий раз -- это восприятие пройдет еще легче, встретит еще меньше препятствий критического осмысления в силу того, что единожды эта история уже получила доверие человека -- он в силу психологических особенностей склонен довериться ей снова. Bennett W.L., Edelman M. Op. cit. P. 169

Справедливо и замечание исследователей о том, что политические дебаты, речи, официальные отчеты и политические тексты в целом могут и не заключать в себе непосредственных сюжетов -- но становиться благодатной почвой для интерпретации журналистом или непосредственно читателем в сюжетном ключе. Такие «скрытые» сюжеты в политической коммуникации тем лучше, что дают непосредственно политику алиби «непричастности» к манипуляции, если таковая будет усмотрена -- манипуляция в этом случае происходит на стадии создания журналистского текста или сюжета, который транслируется в СМИ.

Самый большой вред от такой эксплуатации сюжетов заключается в том, что «история» может стать не просто способом рассказа о событии или проблеме, но и может стать «альтернативой» действию или решению самой проблемы. Ibid. P. 156 Фиктивное удовольствие, полученное от наблюдения за некоей историей или шоу, не только создает у людей ложную иллюзию «удовлетворения», но и закладывает привычку к наблюдению, бездействию -- человек становится зрителем (в случае «шоу») или же слушателем (в случае «истории»), который сопереживает героям, негодует или торжествует, но фактически -- заменяет этими переживаниями свои реальные действия. Власть по отношению к массе становится на положение Шехерезады, которая рассказывает царю сказки и тем самым делает его зависимым от своего присутствия, располагая к себе и одновременно отдаляя расправу.

С точки зрения авторов, для восстановления нарративного метода изложения событий и предотвращения превращения истории в элемент манипуляции необходимы следующие действия: 1) развитие критического мышления, которое предполагает, что зритель или слушатель будет сопоставлять реалии своей жизни с теми фрагментами и той информацией, которую ему преподносит СМИ; 2) осознание того факта, что противоречащие друг другу истории неизбежны, а следовательно стоит уделять внимание и тем сюжетам, которые противоречат господствующей установке, рассматривая ту реальность и те условия, которые породили эти сюжеты; 3) приятие положения о том, что «священных» и не поддающихся критическому осмыслению и анализу социальных ценностей не существует. Bennett W.L., Op. cit. P. 169-171

Концепцию Homo Narrans горячо поддержали многие писатели и журналисты, а статьи на эту тему и в последние годы появляются на страницах блогов. Так, например, в блоге журналиста Джоэла Фридландера идея о том, что человек является существом, остро нуждающимся в рассказывании и слушании историй, является центральной для всего его поста. Friedlander J. Storytelling is Us. 20.08.2012 Журналист отмечает, что с развитием шоу-индустрии возник особенный спрос именно на истории и сюжеты, которые широко используются в сериалах (как телевизионных, так и книжных, и игровых), так как именно сюжет является двигающей силой и наиболее интересующим аспектом повествования: всем хочется узнать, что случится потом, что станет с героем, достигнет ли он счастья или нет.

Можно отметить и тот факт, что некоторые писатели склонны даже переоценивать роль сюжетов, которые в буквальном смысле этого слова «подчиняют» себе всю человеческую жизнь. Такого мнения придерживается, например, Роберт Джеймс Бидинотто, опубликовавший в своем блоге статью «Сюжеты, которые направляют нашу жизнь». Однако в целом литератор размышляет в том же контексте, в котором вели свои размышления представители концепции Homo Narrans, видя спасение в том, чтобы в ходе личного развития разрабатывать «контр-сюжеты», которые позволили бы выйти из под власти распространенных истин и доктрин. Bidinotto R.J. Narratives that guide our life. 18.04.2011

Базируясь на тех мыслях многочисленных исследователей, которые были приведены в рамках данной работы, можно вполне закономерно вывести положение о том, каким образом политика включается в сознание современного человека. Схема восприятия политики в данном случае остается гомогенной со схемой восприятия всего внешнего мира. Механизм объяснения непонятного через рассказывание историй, которым пользовались первобытные сообщества для объяснения явлений, которые тогда были выше людского понимания, достаточно слаженно работает и в XXI веке: если раньше шаманы и «ведающие» объясняли через истории физические явления, которых обычные люди не понимали, то сейчас с позиции «знающих» средства массовой информации точно так же объясняют не разбирающейся в политике аудитории многие политические события и нюансы через истории о тех или иных действиях политических лидеров. Такой способ преподнесения информации делает ее доходчивой, широко доступной в силу психологической любви человека к наблюдению за неким «представлением» или «драмой», большого потенциала историй к сопереживанию, эмоциональному отклику и идентификации разной степени с тем или иным героем, что можно в целом охарактеризовать как «духовную потребность в рассказывании историй» (если перефразировать слова Марии-Луизы фон Франц).

Это утверждение важно дополнить и мыслью Эрнста Касирэра, который в своей статье «Техника современных политических мифов», сравнивая социальные функции политиков с функциями магов в архаическом обществе, писал следующие строки об еще одной важной социальной функции магов: «Он (колдун -- прим. Ю.Ч.) раскрывает волю богов и предсказывает будущее. Предсказатель играет незаменимую роль в архаической социальной жизни. <...> Хотя наши методы изменились, суть осталась прежней. Наши современные политики прекрасно знают, что большими массами людей гораздо легче управлять силой воображения, нежели грубой физической силой. И они мастерски используют это знание. Политик стал чем-то вроде публичного предсказателя будущего. Пророчество стало неотъемлемым элементом в новой технике социального управления» Касирэр Э. Техника современных политических мифов. . Совмещая таким образом механизмы двух стадий развития человеческого сознания (homo magus, человек магический, и homo faber, человек-ремесленник и художник) политик становится проповедником и адептом религии нового времени -- однако религия эта по сути своей для масс остается неизменной и оперирующей иррациональными инструментами.

Итак, исходя из всего, что было сказано выше, стоит подытожить некоторые умозаключения применительно к блуждающим сюжетам.

Во-первых, следует отметить тот факт, что блуждающий сюжет является наиболее «интуитивно понятной» конструкцией для человеческого восприятия, что делает его соблазнительным инструментом для политической манипуляции, оживляя с помощью блуждающего сюжета те или иные мифические конструкции.

Во-вторых, поскольку блуждающий сюжет, принадлежа к комплексу коллективного бессознательного, обладает огромным психическим потенциалом, который может выражаться в сплочении массы и ее мобилизации, можно сделать предположение, что наиболее активно блуждающий сюжет будет использоваться в моменты наибольшего напряжения политической борьбы -- как внутренней (выборы лидера страны), так и внешней (например, в ситуации информационной войны).

Кроме того, использование сюжета, предположительно, будет шире в государствах, где наблюдается низкий уровень политической компетентности граждан, высокий уровень политической инертности, психологической тяги к наблюдению за представлением («шоу»). Плохо развитое критическое мышление и низкий уровень осведомленности в политических вопросах многократно усиливают шанс того, что тот или иной сюжет найдет благодатную почву в массовом сознании.

На основании вышесказанного предположим также, что потенциал блуждающего сюжета будет выше при наличии некоторой «традиции» к нарративному методу в освещении политики (что характерно для государств с развитой идеологией, склонной к тоталитаризму), так как восприимчивость к мифу является не только врожденной, но и в какой-то степени «привитой». Такое предположение позволит в рамках работы учитывать восприятие современных российских политических сюжетов старшим поколением нашей страны, которое выросло в подобной «традиции» и привычно к ней.

Немаловажно учитывать и соображения о форме передачи сюжета, который может «зародиться» уже в момент создания материала о событии, а также о том факте, что сюжет может непосредственно «сложиться» уже в голове слушателя/зрителя, в то время как в самом тексте были лишь фрагменты, подталкивающие его к сюжетному восприятию. С этой точки зрения нам важно учитывать не только специфику отдельного материала, но и форму подачи информации.

Присовокупив к этому положению и тот факт, что блуждающий сюжет наилучшим образом реализует свой потенциал не только в случае, когда он подходит к архетипу своего героя, но и когда материал создает единое семантическое поле, в которое сюжет гармонично вписывается. Можно говорить о том, что здесь работает своеобразный закон о триединстве, которым пользовались греческие драматурги, только в нашем случае речь идет о единстве «маски» героя (сюжет согласуется с архетипом), действия (части сюжета не противоречат сами себе и другим использованным в ходе политической коммуникации этого актора сюжетам) и места действия (язык материала и его символический ряд должны согласовываться с выбранным бродячим сюжетом).

Наконец, примем во внимание и тот факт, что непротиворечащие друг другу сюжеты могут быть использованы одновременно, что приводит нас к одной из возможных стратегий по использованию этих сюжетов. Охарактеризуем ее пока как стратегию «широкого посева», так как ее механизм предполагает одновременное использование широкого ряда подобранных не противоречащих друг другу сюжетов, предполагая, что каждый из выбранных сюжетов найдет особенно активный отклик в «своих» группах и слоях населения. Возможным эффектом такой стратегии, если следовать логике, будет кумулятивное накопление сюжетов (в случае, если в сознании массы или группы «укоренились» сразу несколько сюжетов), а следовательно, при потере доверия к одному из них «ментальный щит» последователя той или иной политической силы будет лишь ослаблен, но не сметен полностью.

Дополнив этими соображениями выводы, которые были сделаны в ходе предыдущих глав, приступим к практическому рассмотрению блуждающих сюжетов в современной политической коммуникации.

4. «БЛУЖДАЮЩИЙ СЮЖЕТ» В ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ: CASE STUDY

В данной главе будет выявлено и проанализировано несколько сюжетов, которые использовали современные политические лидеры в течение последних лет. Однако прежде, чем приступить непосредственно к анализу кейсов, необходимо сказать несколько слов об общем механизме использования в исследовании элементов нарративного анализа.

В первую очередь необходимо определиться с тем, какой из подходов и моделей нарративного анализа будет лучше всего использовать в данном случае. Что касается подхода, то в нарратологии выделяются два типа: синтагматический и парадигматический. В нашем случае более полезным будет использования синтагматического подхода, разработанного Владимиром Проппом, так как он нацелен на рассмотрение последовательности развития сюжета, уделяя особое внимание темам, мотивам и сюжетным линиям. Леонтович О.А. Методы коммуникативных исследований. М., 2011. C. 95

Если пользоваться классификацией К. Рейссман, то она выделяет четыре модели: 1) тематический анализ (основное внимание уделяется тому, что говорится); 2) структурный анализ (основное внимание тому, как ведется повествование, механизму нарратива); 3) интеракционный анализ (внимание на диалоге рассказчика и слушателя); 4) перформативный анализ (нарратив рассматривается как действие или процесс). Там же. С. 96-97 С этой точки зрения наиболее эффективной очевидно кажется именно тематическая модель.

Если говорить об основных параметрах нарративного анализа, то таковыми являются следующие: нарратор, персонажи, время, события, пространство, отношения между категориями (дихотомии), интертекстуальные связи и культурные пресуппозиции. Там же. С. 98-101

Таким образом, анализируя всю эту систему, особое внимание в работе будет уделено «крючкам» - аллюзиям, реминисценциям и другим инструментам, которые будут отсылать читателя к тем или иным блуждающим сюжетам. Что касается других параметров, упоминавшихся мною в теоретической части, можно отметить, что, анализируя параметр персонажа, будет в обязательном порядке учитываться тот нюанс, соответствует ли образ персонажа в материале его устоявшемуся архетипическому образу. При анализе же времени-пространства будет учитываться то, как эти параметры взаимодействуют между собой, появляются ли внутренние противоречия реальности и «сцены», которая используется в сюжете. Наконец, параметр событий будет анализироваться с той точки зрения, насколько органично события следуют друг за другом, не противоречат ли друг другу или, что не менее важно, другим «господствующим» сюжетам.

№1: Правитель incognito

Хронология кейса: лето 2013 года (предвыборная гонка в Норвегии). Начало -- июнь (видео рассказывает об одном дне премьера в июне). Запуск видео в сеть -- 11 августа. Конец гонки -- 9 сентября, день выборов в парламент страны.

Участник (герой): Йенс Столтенберг, премьер-министр Норвегии (на момент гонки), лидер Рабочей Партии Норвегии.

Источник для анализа: видео о сюжете на официальном канале Рабочей Партии Норвегии в YouTube (ссылка: http://youtu.be/bBXV-LXzeig). Некоторые данные восстановлены по заметкам российских новостных агентств об этой акции.

Описание кейса: Премьер-министр Норвегии в одну июньскую пятницу после традиционного приема у короля решил узнать, что норвежцы думают о политике. Руководствуясь соображением, что люди «говорят по душам» с таксистами («Если и существует такое место, где люди рассказывают то, о чем думают, -- то это такси» Премьер Норвегии Йенс Столтенберг тайно работал водителем такси // РИА Новости, 11.08.2013. / ), Столтенберг переоделся в униформу таксиста, надел темные очки для маскировки и провел вечер, работая водителем и попутно общаясь с избирателями. Все происходящее записывалось на скрытую камеру, чтобы потом по результатам было смонтировано трехминутное видео. Новостными агентствами сообщалось, что Столтенберга узнал всего 1 человек, и никому из пассажиров не пришлось платить за проезд Там же. Однако это расходится с сюжетом видео, где премьер-министра рано или поздно узнает почти каждый пассажир. Некоторые пассажиры на видео отмечали также невысокое умение премьера управлять автомобилем. Всего Столтенберг отвез за день 14 пассажиров.

Результаты: Ролик на YouTube набрал более 1,6 миллиона просмотров. Сообщалось также, что сразу после публикации ролика 11 августа рейтинги Столтенберга и Рабочей партии существенно повысились См. об этом: Воробьев В. В такси по спецкастингу / Премьер Норвегии возил за деньги подставных пассажиров // Российская газета, 13.08.2013. Норвегия. На такси за голосами... по сценарию // Euronews, 13.08.2013. / . Однако к победе партии Йенса на выборах это не привело -- парламентское большинство смогли сформировать конкуренты Столтенберга во главе с Эрной Солберг, которая стала новым премьер-министром страны.

Анализируя провал использования блуждающего сюжета, можно сделать вывод, что он произошел в большей мере за счет последующих действий Рабочей партии. Наиболее негативно сказался на эффекте от сюжета тот факт, что через несколько дней после запуска видео пресс-секретарь Рабочей партии Пиа Гулбрандсен рассказала о том, что в такси к премьеру подсаживали специально отобранных пассажиров, которым, к тому же, заплатили по 500 крон (около 2,8 тысяч рублей) -- из 14 человек таких «оплаченных» пассажиров было пятеро. С ними договорились о месте и времени, где они должны были сесть в определенное такси. По объяснениям PR-агентства TRY, которое готовило эту акцию, пассажиров отобрали, чтобы показать людей из разных социальных слоев, а также людей разного возраста. Кроме того, договоренность с пассажирами обеспечивала интенсивность съемок, чтобы премьер не ждал людей, как это обычно делают таксисты. Воробьев В. В такси по спецкастингу / Премьер Норвегии возил за деньги подставных пассажиров // Российская газета, 13.08.2013. /

Отмечается, что после раскрытия этих подробностей эффект от акции тут же свелся к нулю Там же (а вполне вероятно, и вызвал агрессию, так как люди почувствовали себя обманутыми).

Из того факта, что изначально рейтинги Столтенберга сильно повысились, можно сделать вывод, что у сюжета был очень хороший психический потенциал. В некоторых российских СМИ можно встретить такое определение предвыборной кампании премьер-министра: «пиар-акция а-ля Гарун ар-Рашид» См. об этом: Яшлаевский А. У НАТО будет новый генсек: Йенс Столтенберг - норвежский левый премьер и таксист // Московский комсомолец, 28.03.2014. / . Однако мы можем отметить, что хотя этот исторический правитель действительно стал символом подобного рода выходов в народ, тем не менее, сам сюжет переодевания уходит корнями гораздо глубже: в истории, когда боги, ангелы и другие высшие силы маскировались и являлись людям в облике обычных смертных, часто проверяя их таким образом. Именно поэтому мы будем рассматривать и «божественную» сюжетику в процессе анализа этого кейса.

Ниже мы разберем эту акцию на сюжетные составляющие, чтобы выявить ключи к использованному блуждающему сюжету и проследить, какие элементы работали на сюжет, а какие действовали против него.

Для начала рассмотрим героя сюжета, премьер-министра Норвегии. Будучи правителем у власти, он, таким образом, олицетворяет в подсознании норвежцев архетип «Правитель». Стоит отметить, что у Столтенберга роль в этом плане не уникальна, ведь есть еще норвежский король, однако поскольку именно премьер-министр является главой правительства и фактически ответственен за исполнительную власть, можно расценивать это, как достаточно подкрепление к образу «Правителя» Столтенберга (заметим, на видео две иностранки назвали его «Grand Papa», образ отца всегда был сильной параллелью образа правителя). Использовать сюжет Столтенбергу пришлось на фоне падающих рейтингов Рабочей партии, в то время как целью кампании было добиться кресла премьер-министра в третий раз. Поскольку сюжет хорошо сочетался с архетипом, к которому апеллирует Столтенберг, это повышало его шансы на высокий результат.