Политическая психология

Таким образом перед нами несколько типов отношения к власти и ее трансформации на протяжении десятилетия. Первый тип -- условно назовем их «правоверными коммунистами». Для них советская власть -- «золотой век», который безвозвратно ушел, и ни ельцинский режим, ни команда В. Путина не могут его вернуть. «При советской власти было хорошо, при Б. Ельцине -- ужас. Сейчас -- продолжение этого ужаса». Надо сказать, что число представителей этого типа с 1996 г. значительно уменьшилось. Тех, кто прямо отождествляет себя с коммунистической идеологией среди опрошенных нами в 1996 г. было 14,5%; в 2000 г. их осталось 7,1%. Уменьшилось и число социалистов (с 9,3% до 8,4% -- соответственно).

Наряду с «правоверными», можно выделить еще один тип, обозначим его как «безыдейные коммунисты». Эта группа определяет свое отношение к власти так: «в советское время -- верил», «при Ельцине -- «ненавидел», «сейчас -- «не понимаю». Для этих респондентов коммунистическая идея не была догмой. Да, они верили в нее, но до тех пор, пока с этой идеей была связана более или менее нормальная жизнь. Когда жизнь изменилась, их позитивный образ власти сменился негативным.

Представители этого типа готовы сейчас поддерживать преобразования В. Путина, надеясь, что он наведет порядок и вернет жизнь в нормальное русло. Для человека с подобной психологией у власти важны такие измерения, как сила и стабильность, поэтому они позитивно оценивали власть в советские годы. При Б. Ельцине власть воспринималась ими как «неуравновешенная», «шаткая», «сумбурная», «хаотичная». Нынешний режим для них хорош в той мере, в какой есть надежда на возвращение к «норме», которую они понимают, прежде всего, как «укрепление властной вертикали», хотя и видят, что пока она лишь делает «тяжкие попытки нормализации».

Особый психологический тип стоит на противоположных коммунистическим идейных позициях -- это «либералы» либо «анархисты». Для них советская власть -- власть тоталитарная, душившая свободу, закрывшаяся от мира железным занавесом, геронтократическая; ее сменила подлинно демократическая реформа периода раннего Б. Ельцина (1991 -- 1994 гг.). Нынешнее время они рассматривают как движение в сторону от демократии, возврат к угнетению государством личности. Для них -- главный критерий удовлетворенности властью является ее отсутствие. В количественном отношении по сравнению с серединой 90-х годов число либералов в 2000 г. незначительно возросло (с 11% до 13,4%). Анархисты же, число которых в целом было невелико по сравнению с другими политическими ориентациями в середине 90-х годов, относительно выросло с 0,6% до 2,5%.

И, наконец, тип «адаптированного оптимиста». Он и советское время не видит в черном свете, и нынешний режим оценивает оптимистично. Единственный промежуток -- ельцинское правление -- не вызывает у него теплых чувств, но он считает его «обычным переходным периодом», от которого этот тип успел оправиться.

Общий вывод относительно развития образов власти во времени, как он видится нашим респондентам, состоит в том, что число оптимистов на сегодняшний период превосходит число пессимистов, хотя удовлетворенность собственной жизнью за этот период несколько снизилась. При этом основные параметры образов власти можно расположить по трем осям. Первая ось -- ее силовое измерение. И в советское время и при Б. Ельцине, и в настоящее время власть рассматривается с точки зрения того, насколько она сильная или слабая. Оценки идеальной власти, как и реальных правителей находятся именно в этом смысловом поле.

На второй оси расположены моральные характеристики (ответственность, справедливость, честность -- либо, напротив, -- лицемерие, безответственность, эгоизм и т.д.). Примечательно, что при оценках действующей власти в 2000 г. значимость этих параметров несколько отступила по сравнению с 1996 г. Нынешнюю власть чаще оценивают по иным критериям. Но как только мы спрашиваем, какой власть должна быть, незамедлительно возникают моральные требования: власть должна быть заботливой, близкой народу, ответственной, нежадной, строгой, и прочая и прочая. Такие характеристики говорят о том, что действующая власть пока далека от народной мечты. И разрыв между народом и властью сохраняется.

Третье измерение образов власти связано с восприятием ее стабильности. Десять лет жизни в неспокойной, непредсказуемой и ненадежной атмосфере психологически утомило граждан. Это не значит, что они хотят консервации власти со всеми ее пороками. Одновременно тот факт, что число тех, кто определил свои политические ориентации как «радикальные», уменьшилось с 1996 г. вдвое, в то время как число «консерваторов» выросло, хотя и не столь значительно.

Кто есть власть в России?

Этот, казалось бы простой вопрос, вызывает у наших политологов и политических социологов немало разногласий, даже в отношении властных институтов, не говоря уже о персоналиях и их рейтингах.

Начнем с того, как изменилась расстановка сил за последние годы не столько в политике, а сколько в ее отражении в массовом сознании. Накануне второго срока президентства Б.Н. Ельцина только пятая часть опрошенных в нашем исследовании полагала, что у этого института есть реальная власть. Опрошенные полагали, что больше власти -- у армии (табл. 9.4).

Таблица 9.4 У КАКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ ЕСТЬ РЕАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ В СЕГОДНЯШНЕЙ РОССИИ?

Примечательна динамика оценок как института президентства, так и обслуживающей его администрации. В середине 90-х годов влияние Администрации Президента отмечалось экспертами, но оставалось мало заметным для широкой публики. В 2000 г. это влияние отмечает более половины опрошенных. Но и это не все. Среди тех кто, по мнению наших респондентов, оказывает существенное влияние на политику в России, респонденты называют как Администрацию Президента в целом, так и лично А. Волошина, который занимал четвертое место среди тех, кого вспомнили респонденты.

Стоит отметить, что за прошедшие годы укрепилось влияние и правительства, и Думы, и Совета Федерации. Оптимистично выглядят цифры, свидетельствующие о росте влияния суда. Правда, говорить о развитии парламентаризма следует с осторожностью, если принять во внимание падение влияния политических партий. Очевидно, Кремль хорошо просчитал свою стратегию в отношении «Закона о партиях», так как общественное мнение не слишком озаботится их дальнейшим угасанием: партии явно не находятся в поле политических приоритетов рядовых граждан. Более того, число тех, кто полагает, что оппозиция играет в российской политике конструктивную роль за последние годы снизилось с 49,7% (в 1996 г.) до 36,3% (в 2000 г.). Особенно актуальным представляется рост влияния прокуратуры как института.

В нашем опросе содержалось предложение дополнить список институтов власти, имеющих влияние в России. Респонденты ввели еще три основные группы дополнений. По их мнению, это -- во-первых, олигархи и финансовые группы, во-вторых, -- различные мафиозно-криминальные группировки, и, в-третьих, -- «силовики» (МВД, ФСБ и другие спецслужбы, среди которых армия не фигурирует).

Описанные выше тенденции представляются достаточно противоречивыми с точки зрения отношения граждан к власти в целом. Это и понятно, так как власть для нас традиционно персонифицирована. Поэтому есть смысл более пристально вглядеться в «лица власти», проанализировать, кого мы числим во власти, кто ей противостоит, кому из политиков доверяем, кому симпатизируем, кого считаем влиятельным.

Первое, что следует отметить, это удивительную «узость круга» названных опрошенными политиков. Из всей российской политической элиты набралось около 40 человек, к которым наши респонденты испытывают доверие. К ним можно еще добавить двух политиков из советских времен: Ю.В. Андропова и А. Громыко. Примечательно, что в этот список не вошли ни Президент СССР М. Горбачев, ни первый российский Президент Б. Ельцин. Вне конкуренции оказался В.В. Путин. Следом за ним с большим отрывом идут Е. Примаков и Г. Явлинский, которые набрали одинаковое число голосов, затем -- Г. Зюганов и Ю. Лужков. Ничтожно мало число тех, у кого вызывают доверие премьер М. Касьянов. Фамилии остальных публичных политиков выстраиваются следующим образом: «спикеры» обеих палат парламента, лидеры фракций, руководители партий -- появляются по одному-два раза. Более трети всех опрошенных не могут назвать ни одного представителя власти, которому они могли бы оказать доверие.

Если сравнить ответы на вопрос о том, к кому мы испытывает доверие с именами тех, кто вызывает у нас симпатию, то окажется, что они не совпадут. Симпатию наши сограждане испытывают к чуть большему числу политиков, среди которых есть все те же В. Путин, Г. Явлинский, Ю. Лужков, Е. Примаков и Г. Зюганов, но только число симпатизирующих им -- ниже числа доверяющих. Зато среди «симпатичных» можно встретить Б. Ельцина с М. Горбачевым, И. Хакамаду с В. Анпиловым, А. Карелина с двумя В. Рыжковыми, С. Кириенко, И. Иванова, А. Митрофанова, Е. Киселева, и даже В. Гусинского. Этот список богаче не только по числу имен. Но и по разнообразию политических ролей: среди эмоционально привлекательных политиков есть и депутаты, и губернаторы, и министры, и представители Президента в округах, и лидеры партий, и бывшие политики. При этом только 10% опрошенных ответили, что нет политиков, которые вызывают у них симпатии. Это говорит о том, что эмоциональный компонент в персонифицированном образе власти у наших граждан представлен достаточно ярко. Одновременно даже наиболее одобряемые политики, которым респонденты готовы довериться, не пользуются симпатией респондентов. Такая рассогласованность образов -- плохой признак.

Наиболее примечательные ответы были получены на вопрос о том, кто из политиков оказывает существенное влияние на ситуацию в России. Почти половина опрошенных среди влиятельных людей страны назвала действующего Президента. Для открытого вопроса это необычайно много. Следом за В. Путиным идет Б. Березовский. С отрывом от него -- А. Чубайс и А. Волошин, М. Касьянов и Р. Абрамович. Среди публичных политиков называют Ю. Лужкова, Г. Зюганова и Г. Явлинского. Зато в качестве отдельных групп влияния респонденты называют олигархов и Администрацию Президента, «семью», «окружение Президента». Если сравнить с ситуацией ельцинского правления (1996 г), то перемена весьма существенная. Публичные политики оказались отодвинутыми теми, кто «из тени в свет перелетает»: то есть властью экономической.

Неожиданным оказался состав действующей власти. В отличие от рейтингов политического влияния, составленного экспертами службы «Vox Populi», где респонденты выбирают фамилии, -- наши респонденты не пользовались никакими «подсказками» и называли тех, кто приходил им на ум. Таких фамилий набралось не сотня, а всего 45 человек! Несмотря на «раскрутку», В. Гусинского называют в десять раз реже, чем Б. Березовского. Очевидно «Б.А.Б.» прочно занял место «теневого центра власти» в сознании граждан. В одном ряду с российскими политиками можно встретить Билла Клинтона. Среди держателей власти числятся нефтяные магнаты (Р. Вяхирев), владельцы заводов (X. Бендукидзе), влиятельные СМИ и только один банкир -- В. Геращенко. В целом картина, рисующая «расклад» власти в стране -- не радует: сюда не вошли ни судебная, ни законодательная ветви. Эта картина не поддается сопоставлению с конституционно определенными процедурами: ведь решения принимаются «за кадром». Похоже, для народа олигархи и окружение Президента являются основными рычагами власти. Единственная фигура, как-то удерживающая эту непрочную и нелегитимную конструкцию, -- легитимный Президент, с которым и связаны надежды на исправление несправедливостей и наведение порядка.

Не случайно граждане испытывают по отношению к власти не самые теплые чувства. Они подозревают, что те, кто стремится к власти, не столько хотят принести пользу обществу (14,2% в 2000 г. по сравнению с 24,9% в 1996 г.), сколько улучшить собственное материальное положение (65,9% и 76,6% соответственно). Наверное, поэтому они все меньше готовы признать над собой власть государства и начальства, хотя по-прежнему готовы принять власть закона.

9.4 Власть в структуре личности

Если до сих пор мы пытались дать собирательный образ власти, то сейчас попытаемся представить ее личностный срез. Среди рядовых граждан мы выбрали двух респондентов, опрошенных нами в середине -- конце 90-х годов. Выделим вначале их восприятие власти, а затем сопоставим его с их опытом первичной социализации.

Случай первый

Итак, знакомьтесь. Наш первый респондент -- студент-компьютерщик, 20 лет. Приведем отрывки из его интервью, характеризующие образ власти.

«Сейчас меня это [власть] стало больше интересовать, так как стало больше затрагивать. Наша страна может выйти куда-то. Но этого здесь (в России) никогда не будет. Их слишком много, и все хотят. Мне не интересно, я боюсь.

Тому, что слышал, доверял до определенного времени. Потом понял, что не все, что написано в газете, например, может быть правдой.

Делают ли что-нибудь для улучшения положения люди вокруг? Некоторые делают. Очень многие, как тупые бараны, идут за ними. Я, в частности, принадлежу к одному из стад таких бара-

нов. Да, я ходил в октябре к Моссовету, но там тоже было большое стадо. Мне ужасно противно теперь, когда об этом говорят. Стыдно не за то, что я туда ходил, и не за то, что поддался общему порыву, -- я как раз считаю, что правильно сделал, -- но стыдно этим хвастаться.

Сейчас я живу параллельно политическим событиям. Я никого не трогаю. Хочу, чтобы мне дали доучиться нормально, а потом я уеду отсюда, и мне вообще не будет до этой страны никакого дела.

Я бы не взялся быть Президентом. Эта страна слишком большая и разнородная. Чтобы ею управлять, нужен человек либо слишком одаренный, либо просто человек, который сможет за всем этим уследить. Я не могу. А так, для начала я бы перестал поддаваться на все эти заявления о нарушении прав человека и всех этих коммунистов и жириновцев постарался бы не пускать на широкую публику. Для начала просто запретил бы то, что они пропагандируют. Возможно, даже репрессивными мерами. Выслать их в какую-нибудь область и пусть там создают свою Жириновскую республику и посмотрим, что у них получится.

Кардинально надо изменить сознание людей. Надо заставить их забыть о том Союзе, который здесь был, -- это раз; во-вторых, надо заставить их забыть о том, что они могут получать все, жрать водку и жить в свое удовольствие, не работая; в-третьих, надо дать людям понять, что если захотят, они смогут пробиться, скажем, открыть свое дело, разбогатеть и т.д. Это -- цель, но я не знаю, как ее достигнуть.

По-моему, порядка можно достигнуть, если... (первая реакция. -- Е.Ш.) поставить на улице больше милиции.

Я понимаю, что сейчас люди озлоблены, сейчас люди боятся за свою жизнь, сейчас люди жалеют о том, что им раньше жилось тихо, спокойно и, вроде бы, в достатке. Я понимаю, что в нынешней ситуации политики имеют только одну цель: удержаться, не дать себя спихнуть другим политикам. Они не особенно заботятся о том, чтобы государство вылезло из того мусоропровода, в который само себя запихнуло».

Этот отрывок из интервью дает довольно богатый материал для интерпретации. Прежде всего, бросается в глаза резкое несоответствие между двумя уровнями политического сознания респондента. На рациональном уровне он идентифицирует себя с демократами и демократической системой ценностей. Он говорит о том что наилучшим для страны было бы демократическое правление а демократию отождествляет с ее либеральным вариантом, где одна из главных ценностей -- свобода личности. В октябре 1993 г. он ходил к Моссовету, поддерживал администрацию Б. Ельцина. Но когда он высказывается относительно политической оппозиции, поведения народа в целом, то перед нами личность с типично авторитарным мышлением. Он считает возможным репрессировать, оппозицию. О народе говорит, как о стаде тупых баранов (прав- да, и для себя не делает исключения). Предложенные им методы политического воздействия -- явно принудительные и сводятся к тому, что людей надо «заставить забыть о бывшем Союзе, заставить забыть о том, что они могу получать все, жрать водку и жить в свое удовольствие», а для достижения порядка «надо поставить на улицах больше милиции». Для человека настоящих либеральных взглядов эти высказывания звучат несколько странно. Но наш респондент этого противоречия не ощущает.

Его образ власти складывается из нескольких составляющих. Во-первых, -- представление о природе власти. Власть для него сводится, прежде всего, к функциональным проявлениям принуждения -- подавлению инакомыслия и наведению «порядка» любыми средствами, вплоть до насильственных. Главной же задачей власти является установление общественного «равновесия». Вместе с тем, идеалом государственного устройства для него является свобода индивида. Ради нее он может и бунтовать: «Бунтарь, -- говорит наш респондент, -- это не так плохо». Себя он хотел бы видеть не «в стаде», однако на роль лидера (президента), по собственной оценке, -- не «тянет». Отсюда -- внутренний конфликт, вызывающий повышенное эмоциональное раздражение, и разрешение его наш герой находит в выходе из игры: раз «в этой стране» ничего ни меняется (даже если «их», т.е. правителей, заставить), то лучше из нее просто уехать.

Во-вторых, власть представляется ему в образах политиков. Если в детстве они казались нашему респонденту скучными, то сейчас они для него, скорее, неприятны, так как «у них -- одна цель: удержаться, не дать себя спихнуть другим политикам», «их слишком много и все хотят» во власть. Но и власть, и политиков он рисует довольно бледно: нет личностных характеристик политических деятелей -- государство «само себя запихнуло в мусоропровод». Ни других, ни самого себя этот молодой человек не видит в качестве действующих субъектов, акторов.

Как выяснилось из глубинного интервью, личностные особенности респондента, определяющие его видение власти, сформировались под воздействием весьма своеобразного опыта первичной социализации. Тип семейной власти был не просто жестким -- он был авторитарным. Мальчика воспитывал не отец, а отчим, которого тот «всегда побаивался», так как тот был человеком крутым и вспыльчивым. И дело не в том, что в детстве его наказывали. Отношение к себе отчима он считал несправедливым, необъективным; отчима он ревновал к младшему брату. Другим важным фактором в отношениях с отчимом была некая таинственность, связанная с его работой в МВД. И хотя на самом деле отчим занимался там починкой техники, мальчику казалось, что тот был допущен к неким государственным тайнам, о которых иногда «проговаривался» дома, чем производил на пасынка глубокое впечатление.

Интервью с этим человеком дает достаточно веские основания для вывода: его восприятие государственной власти несет на себе определенные следы неблагоприятного знакомства с проявлениями семейной власти в ходе первичной социализации. Это проявляется и в стремлении завоевать признание, быть свободным (опыт хождения к Моссовету), и в бунте против давления обстоятельств, и в агрессивности по отношению к тем, чьи политические взгляды не соответствуют его собственным.

Случай второй

Сергей, 42 года, высшее образование. Женат, имеет дочь. «Левые» политические предпочтения. Высокие значения по шкале авторитарности.

Характер социализации этого респондента можно определить как «авторитарный».

Семья респондента до 6 лет состояла из отца и матери, затем родители развелись, и Сергея мать воспитывала со вторым мужем.

Мать респондента была человеком авторитарным, даже жестоким и довольно жестоко наказывала мальчика: «это всегда было очень изощренно, мне всегда очень трудно было это перенести, потому что, если она била, -- то била только по голове». Мать респондента была очень злопамятной: «я абсолютно точно всегда знал, что любую, даже самую невинную шалость мне обязательно припомнят, причем это могло быть даже через несколько лет».

Образ матери у респондента очень негативный, ничего хорошего о матери Сергей сказать не может. Отец респондента был выдающимся конструктором, однако в детстве он практически не участвовал в воспитании сына. Респондент «не знал, какой он был человек», отец стал оказывать на него влияние позднее, когда он «встал на ноги как инженер».

Также на респондента, по его словам, оказывала влияние бабушка, к которой его обычно отправляли на лето. Бабушка была очень религиозным человеком, но одновременно жестким: «если нужно было быть жесткой, она могла быть жесткой». Бабушка также наказывала внука за всякие мелкие шалости «хватал не то, что надо», причем наказания не отличались гуманностью: «пару раз она меня шлепала», «в угол ставила», «она меня иголкой колола, могла без сладкого оставить». Отчим также повлиял на респондента, однако период этого влияния был не долгим -- до рождения брата. Отчим помогал пасынку делать уроки, «заставлял делать уроки «от и до», «помогал, объяснял, конечно», «это была какая-то взаимная работа».

Тем не менее, респондент говорит, что в детстве у него была свобода, он мог позволить себе «все, что угодно», это либо «не доходило» до родителей, либо «если это было плохо, то оценивалось отрицательно, если хорошо -- то положительно».

В целом, у респондента была крайне авторитарная, даже жестокая социализация, в результате такого травмирующего опыта он сформировался как авторитарный человек.

Так, респондент проявляет авторитарную агрессию, он в целом весьма нетерпимый человек. Респондент до такой степени ненавидит свою мать, что говорит: «честно говоря, когда она померла, я даже обрадовался». Так, рассуждая о людях, которые, по словам респондента, «разворовали и развалили страну», респондент предлагает наказывать «очень мучительно. Таких людей не вешали на сучьях, а разрывали березами».

Об агрессивности говорят и результаты теста «несуществующее животное» -- респондент нарисовал сфинкса, который «питается людьми».

Авторитарное подчинение у респондента проявляется весьма своеобразно. С одной стороны, у него есть авторитеты (отец, друзья); по его словам, в некоторых вопросах над ним «довлели великие», а с другой -- авторитарное подчинение проявляется в инверсированом виде -- «бунта» против авторитетов. Так, отец респондента во многих вопросах «был непререкаемым авторитетом». Респондент спорил с ним: «всегда пытался возражать, оппонировать. И, может быть, не потому, что я был убежден, а потому, что хотел хоть в чем-то ему возразить». Сергей также старался спорить с учителями в школе (которые, по его словам, были «диктаторского» типа), в институте -- с преподавателями; так, один из курсов респондент, по его словам, сдавал 39 раз. Респондент, вероятно, соответствует выделенному Т. Адорно подтипу «авторитарной личности» -- типу «бунтовщика-психопата». Этот тип возникает в случае, когда вместо идентификации с родительским авторитетом проявляется бунт, что приводит к иррациональной и слепой ненависти к любому авторитету, сопровождающейся тайной готовностью «сдаться» и протянуть руку «ненавистной силе».12

Что касается конвенционализма, то его проявлений в интервью респондента не наблюдается. Более того, респондент иногда склонен вести себя нестандартно -- так, в 38 лет начал играть в шахматы. Когнитивный стиль респондента, очевидно, отличается интегративной сложностью -- в ходе интервью респондент использует метафоры, образные выражения.

Политическая социализация респондента проходила в условиях конца правления Н.С. Хрущева -- начала правления Л.И. Брежнева. Респондент доверял всему, что слышал в средствах массовой информации об СССР, верил, что наша страна -- «великая держава» и «мы живем в самой большой, самой сильной стране в мире». Респондент был пионером, комсомольцем, причем в комсомол вступил на два года позже, потому что считал, что «недостоин», а в партию так и не вступил по той же причине. Однако, такой атмосферы страха, и такой степени подчинения вождям, как это мы наблюдали выше, в случае с предыдущим респондентом, в процессе социализации этого респондента не было. Более того, отец респондента «сильно возмущался этой кукурузой, тем, что он порезал авиацию, военно-морской флот», друзья отца «на чем свет костерили Хрущева», а респондент воспринимал это «как данность». Поэтому Н.С. Хрущев производил на респондента «жалкое впечатление». Однако восприятие Л.И. Брежнева у нашего респондента двоякое: с одной стороны -- чисто мальчишеская реакция -- «довольно немощный человек, всегда читающий по бумажке», а с другой: «а потом я понял -- может быть, человек правильно делает, потому что высокий уровень, высокая ответственность за каждое слово». Более того, сейчас респондент считает Брежнева достойным лидером страны, отмечает в нем «необычайную интуицию», «колоссальнейшую выдержку, потому что руководить страной в такое время, и вот так вот годы прошли спокойно, без всего -- просто фантастика».

Таким образом, политическая социализация респондента проходила в условиях хрущевской «оттепели», когда критика власти, не официальная, а «на кухне», была вполне допустимым явлением, в отличие от сталинской эпохи, когда критика власти не допускалась даже в мыслях. Тем не менее, политическая социализация этого респондента происходила в условиях авторитарной политической системы, и, несмотря на меньшую жесткость, по сравнению с тоталитарной, он довольно прочно усвоил ретранслируемую властью авторитарную систему ценностей. Более того, он разделяет ее до сих пор, считает себя коммунистом (при том, что адаптировался к капиталистической системе, говорит, что занимался бизнесом и не безуспешно). Вероятно, политическая социализация этого респондента, несмотря на ее большую «толерантность» по сравнению с предыдущим случаем в ключевом вопросе -- вопросе отношения к верховной власти в стране, усилила авторитарные тенденции, заложенные в респондента в ходе первичной социализации.

Образы власти

В восприятии власти этим респондентом (Сергеем) прослеживаются несколько тенденций. Во-первых, преклонение перед силой, «сильным лидером». Так, респондент считает, что политический лидер обязательно должен быть сильным. Респондент относится к И. Сталину с «большим уважением», а главный упрек этому политику -- «это был в сущности слабый человек», «когда немцы напали на нас, он кинулся в панику». При этом он дает весьма своеобразную оценку репрессий: «Простите, какие репрессии? Репрессиям в основном подвергались бывшие партийные советские работники, которые по тем или иным причинам не хотели, не желали, не умели работать. Перед И. Сталиным стояла действительно очень сложная задача. Ведь на пене революции выплыло на руководящие посты очень много людей, не способных руководить. И их надо было заменить».

Во-вторых, другая характерная особенность восприятия власти у этого респондента -- амбивалентность -- как на рациональном, так и на бессознательном уровне. Так, к Л. Брежневу, Ю. Андропову, и И. Сталину у респондента «сложное», «двойственное» отношение. В. Ленин, по его мнению, был «очень жестким и очень мягким».

В третьих, бросается в глаза крайняя нетерпимость в отношении политиков, которые не нравятся респонденту. Так, постсоветская и нынешняя власть воспринимается респондентом крайне негативно. О М. Горбачеве и Б. Ельцине он не говорит иначе, как «подонки», а Г. Явлинского, по его мнению, вообще «уже давно надо поставить к стенке».

К Г. Зюганову респондент относится негативно, не доверяет ему, однако голосовал за него «надо голосовать за кого-то, определяться». Единственное достоинство этого политика -- «блестящий мастер компромисса». Главный недостаток Зюганова -- полное отсутствие «лидерских качеств». Не нравится респонденту и морально-этические характеристики этого политика -- «заботится о собственном кармане». Бессознательное восприятие соответствует рациональному образу -- Г. Зюганов воспринимается как червяк («животные -- они как-то все мудрее и чище»), бледно-розового цвета, пахнущий мертвечиной, -- образ крайне негативный, подчеркивает слабость политика, а также тревожность восприятия.

Г. Явлинского респондент воспринимает крайне негативно, не доверяет ему. Он не назвал у него ни одного позитивного качества. Ему не нравится «всё»: психологические качества -- «интеллектуальная ограниченность», морально-этические качества -- «апломб», идеологические -- «ратует за анархию». Власть нужна ему в качестве «кормушки», «это товар, который он выгодно продаem». На бессознательном уровне Г. Явлинский ассоциируется с «гиеной», серым цветом, запахом «дерьма», что подтверждает негативное и тревожное восприятие политика, политик вызывает агрессию.

К Путину отношение также негативное, респондент не доверяет ему, не голосует за него. По его мнению главный недостаток Путина -- «трусость», «он не способен на поступок». Также респонденту не нравятся морально-этические качества этого политика -- «продажность», «нет жизненных ценностей». Власть ему не нужна, но он вынужден быть у власти, поскольку на него «компромат имеется», т.е. опять-таки -- из-за трусости. На бессознательном уровне политик ассоциируется с «хамелеоном», «желтым цветом», запахом «дерьма», что подтверждает восприятие этого политика как слабого и незначительного, -- образ негативный, однако позитивная ассоциация с желтым цветом несколько противоречит этому образу, поскольку желтый цвет связан с восприятием будущего, ассоциируется с надеждой.

Таким образом, авторитарный паттерн первичной социализации респондента, опыт подчинения авторитарной и жестокой матери, жесткой бабушке, жестокие наказания, очевидно, стали источниками авторитарного синдрома в структуре личности данного респондента и существенно повиляли на его восприятие политической власти. В качестве авторитетов респондент теперь принимает только сильных и жестких лидеров, реальная или приписываемая политику слабость становится причиной негативного отношения к нему. Отношение к нынешней власти, которая в сознании респондента явно не соответствует требуемому идеалу силы, крайне негативно.

Агрессивность, первоначально направленная против жестокой матери, теперь проецируется на политическую сферу и выражается в резко нетерпимом отношении к тем политикам, которые не нравятся респонденту. Результатом психодинамических процессов вытеснения страха и агрессии, формирующих авторитарный характер у данного респондента, становятся противоречия в восприятии.

«Хрущевская оттепель», допускавшая критику власти, в условиях которой проходила политическая социализация респондента, не оказала существенного влияния на восприятие власти. Очевидно, авторитарный характер первичной социализации респондента оказался здесь более существенным фактором влияния.

При знакомстве с полученным эмпирическим материалом, касающимся рядовых граждан, напрашивается вывод: на интуитивном уровне они прекрасно чувствуют характер тех, кто ими правит. Этот глубинный срез политических установок наших респондентов (во многом, вероятно, основанных и на интуиции, и на знании властных традиций нашей страны) заслуживает подчас большего доверия, чем их рационализованные мнения, изменчивость которых они продемонстрировали даже на протяжении одного года. Зато идеальный профиль власти обладает гораздо большей устойчивостью; именно его основными параметрами они, возможно, и будут в первую очередь руководствоваться на следующих выборах, когда в очередной раз перед ними замаячат новые образы власти и политиков, стоящих у власти.

ЧАСТЬ 3. ЛИЧНОСТЬ В ПОЛИТИКЕ

Глава 10. Личностный аспект политики

Проблема личности в политике относится к числу «вечных». Она вызывает неизменный интерес у философов и историков, писателей и моралистов, религиозных мыслителей и психологов. В политической науке, между тем, эта проблема относится к числу наименее исследованных. В профессиональных политологических изданиях число публикаций на эту тему минимальное1. Это связано с претензиями многих политологов на создание «объективной» науки, где действие субъективного фактора сведено к минимуму. Личность они выносят «за скобки» либо потому, что считают ее влияние на политические события незначительным, либо потому, что не владеют качественными методами исследования, позволяющими учитывать уникальные, неповторимые свойства тех, кто делает политику.

В современной политической науке ситуация медленно, но изменяется. Большинство политологов сейчас признают необходимость исследования личностного фактора в ходе политического процесса. Одной из причин поворота политологов к изучению этого феномена стала неспособность институционального политического подхода предсказать те кардинальные перемены, которые произошли в мире после начала перестройки в СССР. Многие тогда задавались вопросом: как развивалась бы политика в мире, если бы генеральным секретарем КПСС был избран не М. Горбачев, а А. Громыко или В. Гришин. «Вес» личностных качеств М. Горбачева в происшедших переменах был столь значителен, что во многом заставило пересмотреть традиционные подходы к изучению политики.

Для большинства непрофессионалов в области политической науки, основной интерес к политике сосредоточен именно вокруг личностей тех, кто делает политику. Читающая публика хочет знать биографии тех, кто изменил лицо эпохи. Ее интересуют их стиль и вкусы, семейное окружение и спортивные увлечения. Нам не случайно кажется: поймем политика как человека -- и перед нами откроются скрытые пружины его политического поведения.

Чтобы понять, кто прав -- профессионалы или любители, попробуем прежде всего проанализировать, что дает нам понимание личности для проникновения в политические механизмы власти.

10.1 Роль личностного фактора в политике

В трактовке проблемы личности в политической мысли сложились две традиции. Первая придает личности решающе значение в определении направления политического процесса. Зачастую сторонники такой позиции просто сводят политику к личности лидера, вождя. Еще Б. Паскаль выразил эту позицию, сказав как-то, что если бы нос Клеопатры был чуточку короче или чуточку длиннее, то история человечества выглядела бы совершенно иначе. В русле этой традиции велись дискуссии конца XIX -- начала XX века о роли личности в истории, которые хорошо известны благодаря идеям Л. Толстого, Карлейля, Джеймса, В. Плеханова и Л. Троцкого. Пожалуй, наиболее известная книга о роли личности -- работа Сиднея Хука «Герой в истории»2. Роль личности в истории -- вообще -- и в политике -- в особенности -- обосновывается сторонникам данного подхода личными достоинствами вождей: политическим талантом, способностями, знаниями, навыками, авторитетом. Как видим, речь идет о том, что личностным качествам придается большее значение, чем собственно политическим позициям того или иного персонажа. В этом же ключе работают и те политические психологи, которые рассматривают не столько достоинства политиков, сколько, напротив, их комплексы в качестве мотива политического участия. Так, американский исследователь Дж. Барбер, следуя за Альфредом Адлером, предлагает компенсаторную теорию власти. Он полагает, что именно комплекс неполноценности, вызванный детскими травмами, пережитыми политиком на ранних стадиях становления его личности, мобилизует его на достижения, не сравнимые с достижениями его более удачливых сверстников.

Второй подход, напротив, скорее принижает роль личности в политике. Среди сторонников этой точки зрения есть различия. Так политологи позитивистского толка, особенно бихевиористских направлений, не возражая против исследования отдельных компонентов личности в политике, не видят смысла в анализе целостной личности как фактора, влияющего на процесс и систему. Так, А. Инкелес, выражая точку зрения многих политических социологов, считает, что индивидуальные особенности «гасят» друг друга в масштабных политических процессах. Есть смысл, поэтому, изучать не индивидуальные, а массовые закономерности, например, распределение политических ролей. Личностью же политолог может пренебречь3.

Иную по замыслу, но сходную по сути позицию занимают политологи, которые считают личностный фактор в принципе не значимым по сравнению с факторами социального воздействия на политику. Теоретики, принадлежащие к марксистской традиции, выделяют экономические факторы, детерминирующие политику. Политологи, стоящие на позициях функционализма, фокусируют исследование на системообразующих составляющих политических партий, организаций, движений. Общее между ними состоит в том, что они выводят личность за рамки факторов, среди которых следует искать причинное объяснение макрополитических процессов. Политическая практика авторитарных и тоталитарных режимов дает дополнительные аргументы тем политологам, которые стремятся ограничить значение личностных детерминант политики. Они полагают, что если авторитарная политика рассматривает человека как материал для своих политических экспериментов, то зрелая демократическая система должна быть безличным механизмом, который обеспечивал бы человеку его права и свободы независимо от того, какой лидер сегодня во главе государства. Крайним выражением этой позиции являются леворадикальные, анархистские концепции, которые отрицают не только авторитет вождей, но и необходимость вообще любой организованной политической деятельности, сводя, тем самым, на нет значение разумной личности в политике. На место воли и сознания личности, планирующей и организующей политический процесс, приходят массовые инстинкты.

Однако, линия водораздела между приведенными выше точками зрения в прошлом проходила по вопросу о личности нерядовой. Основные дискуссии велись вокруг роли политического лидера. Личность рядового гражданина обозначалась, так сказать, во множественном числе, как часть массы. И хотя и сейчас, литература по проблеме личности в политике содержит по-прежнему большое число работ о личностях политиков, их во многом вытесняет проблематика, связанная с обычными гражданами. Вовлечение в политику ранее пассивных слоев населения со всей остротой поставила перед политической психологией и политологией в целом, вопрос о том, как личностные особенности влияют на участие в политике.

Помимо выявления «веса» категории личности в анализе политического процесса в политической психологии ставится и другая важная задача: понять, каково содержание взаимодействия личности и политики, какие тенденции прослеживаются в разных типах политических систем. В истории политической мысли сложились довольно устойчивые системы представлений, получившие классическое отражение в трудах Т. Гоббса, Г. Спенсера, А. де Токвилля, Ж.-Ж. Руссо и других. Одна из моделей взаимоотношения между личностью и политикой описывается в терминах «подчинения» личности государству, мотивируется необходимость такого подчинения природой личности: неразумной, эгоистической и потому нуждающейся в контроле. Эта точка зрения идет от Т. Гоббса. Современные политологи вводят новые мотивы, объясняющие необходимость подчиненного положения личности, мотивируя его управленческими задачами (Д. Белл, С. Липсет, У. Мур), обеспечением устойчивости демократии (Р. Даль, У. Корнхаузер), достижения большего равенства (Дж. Роулз, Г. Гэнс). Однако общим для всех приверженцев данной модели является представление о политическом регулировании как подчинении личности государству, организации, элите, ограничивающих участие рядового гражданина и его роль в политике. При этом сама личность выступает в роли пассивного объекта управления, нуждающегося в надличностных механизмах, способных обуздать ее несовершенную природу.

Иным представляется характер взаимодействия личности с системой тем политическим психологам, которые следуют за А. Смитом, Г. Спенсером, У. Годвиным и видят в личном интересе механизм, который приводит в движение и самое политику. Модель «интереса» предполагает, что и социальный и политический порядок возникает как естественный результат сочетания интересов разных людей, поэтому обществу нужна не сила подавления, а рациональное осознание индивидом своих выгод от общих усилий. Важнейшим постулатом в этой традиции является рассмотрение личности как субъекта политической деятельности. Современные либеральные и неоконсервативные теоретики, использующие эту модель, резко негативно относятся к любым формам коллективности, централизации власти и подчинения ей индивида. Проблемы политического строя, власти и свободы они рассматривают в индивидуалистической перспективе.

«Поведенческая революция» привела к выделению проблемы личности в политике в специальную область в рамках политической психологии. Есть несколько типов исследований, представляющих эту область. Во-первых, это так называемые кейс-стадиз (case studies), или качественные исследования конкретных случаев, в фокусе которых находятся неповторимые индивидуальности, будь то политик или простой гражданин. Хотя методы, используемые для создания индивидуальных политических портретов, нацелены на раскрытие их уникальных личностных качеств, они вполне отвечают научным критериям. Для этого используются стандартизированные процедуры обработки материалов.

Многие работы этого направления представляют собой психобиографии политических деятелей. Среди работ психобиографического направления выделяются труды Э. Эриксона о Лютере, А. Гитлере и Элеоноре Рузвельт, А. Джорджа об американском президенте Вудро Вильсоне, Е. Вольфенстейна о И. Ганди, В. Ленине и Л. Троцком. Создана галерея портретов, среди которых можно найти практически всех известных мировых политиков: вплоть до Б. Ельцина, Саддама Хусейна и Б. Клинтона. Основная задача кейс-стадиз -- дать представление о личности политика, исходя из опыта его первичной социализации и выводя из этого опыта

внутренние мотивы политических поступков. Описывая жизненный опыт политика, кейс-стадиз, как правило, отвлекаются от общей политической ситуации.

Другое направление изучения личности в политике -- агрегативное, напротив, встраивает факты личной биографии политика в исторический контекст самого политического процесса. Такие авторы, как Дж. Кокс, С. Хьюз, М. Блох, Б. Броди, А.Я. Гуревич и другие историки и политологи видят свою задачу не в редукции политических событий к действиям отдельных личностей, но в привнесении личностного компонента как фактора в объяснение исторических событий в политике. Это направление исследует влияние личностных факторов на такие процессы как войны, революции, национальный характер, политическая культура.

Третье крупное направление представлено типологическими исследованиями. В них предпринимаются попытки «классифицировать политических деятелей в психологических терминах от самых примитивных до сложнейших»4. Основаниями для классификации служат отдельные психологические особенности политиков, свойства их поведения, мышления, стиля межличностных отношений, принятия решения и т.д. Одной из наиболее известных классификаций является схема Т. Адорно, основанная на понятии авторитарности5. М. Рокич предложил в качестве основания для типологии политиков такое качество, как догматизм. Д. Рисман избрал две базовые личностные ориентации: на традицию и на внутренние цели. Г. Лассвелл и Дж. Барбер выделяют политические роли; так, Г. Лассвелл предлагает типологию, включающую роли «агитатора», «администратора» и «теоретика», а Дж. Барбер -- роли «зрителя», «рекламирующего», «сопротивляющегося» и «законодателя».

Обобщая развитие проблематики личности в политике, американский политический психолог Фред Гринстайн предложил концепцию, определяющую значение личностного фактора в политическом процессе. Его роль становится особенно важной, во-первых, когда появляются абсолютно новые политические обстоятельства, не имеющие аналогов в прошлом. Во-вторых, -- в сложной и противоречивой ситуации с большим числом неопределенностей. В-третьих, -- в ситуации, когда есть выбор между различными силами, предлагающими разные политические решения. По мнению Ф. Гринстайна, роль личности в политическом процессе тем больше, чем более восприимчива среда к тому, что личность ей предлагает, чем выше позиция человека в политической системе и чем больше сила Эго того или иного политика.

Заметим, что сегодня уже не дискутируется вопрос о том, нужны или не нужны исследования личности в политике. Вульгарный психологический редукционизм ранних работ уступил место сбалансированному учету как личностных, так и ситуационных переменных, представленных в мультивариативном подходе.

10.2 Структура личности и политика

Политическое сознание личности складывается в ходе интериоризации внешних для нее целей и ценностей политической системы, семьи, ближайшего окружения. Но определять поведение эти идеи, цели и убеждения могут только став ее собственными составляющими. Чтобы выработать у личности глубокие убеждения, которые «как закон» определяли бы ее поведение в политике, необходимо включить все «этажи» личности, все уровни ее сознания и деятельности. В современной психологической литературе выделятся три ведущих уровня структуры личности: биологический, психологический и социальный. Начиная с биологических элементов, мы поднимемся к психологическим, а затем к социальным, имея в виду, что высший уровень личности интегрирует свойства низших, управляет их функционированием. Свойства человека как индивида входят в структуру личности, подвергаясь при этом социализации.

Биологический уровень личности

Вопрос о том, влияет ли на политическое поведение личности ее биология, занимает ученых давно. В современной политологии существует специальная субдисциплина -- биополитика. В ней исследуются проявления альтруизма, насилия, агрессии, защитных реакций, доминирования и других фундаментальных свойств природы Homo sapiens в политике6. В не меньшей степени важно понимать, какое место в политике могут занимать такие биологические компоненты личности, как наследственность, темперамент, пол, возраст, состояние здоровья и телесная конституция. Понятно, что нас здесь они интересуют не сами по себе, а как детерминанты политического поведения. Не будучи самостоятельными, они определяют те аспекты политического поведения, в которых личность имеет существенное значение. Прежде всего, по этим факторам идет отбор тех, кто займет в политике активную, ведущую роль.

Так, например, возраст политического деятеля имеет существенное значение для его выдвижения. Известно, что в переломные эпохи, в периоды кризисов на руководящие посты нередко выдвигаются более молодые, а иногда и совсем юные лидеры. Это связано с необходимостью полной или значительной смены всей прежней политической элиты и выдвижения того поколения, которое не было связано с прежним правящим слоем в силу своего возраста. Вспомним хотя бы 16-летних командиров времен гражданской войны, юных никарагуанских командантос. Сегодня в России уже никого не удивляет возраст А. Немцова, ставшего губернатором в 32 года, или Кирсана Илюмжинова, ставшего президентом Калмыкии в 33 года. В российском правительстве есть немало министров в возрасте до 40 лет, они служат ярким контрастом вождям брежневской эпохи, которых под руки выводили на трибуну, и они могли подряд прочесть три экземпляра своего выступления.

Одновременно следует иметь в виду, что в периоды стабильного развития политического процесса на верхние этажи политической системы выходят политики, которые занимают свои позиции длительный срок, порой достаточный, чтобы состариться. Почтенный возраст играет особую роль в традиционных политических культурах, где он символизирует житейскую мудрость. Примером может служить иранский религиозный лидер Хомейни, престарелые лидеры Китая Мао Цзедун и Дэн Сяо Пин, корейский вождь Ким ир Сэн и другие. В то же время в Российской политике возраст и связанная с этим болезненность была важным фактором, влияющим на негативное восприятие президента Б. Ельцина в последние годы его пребывания на посту, как, впрочем, до него это было и с Л. Брежневым. Избрание В. Путина определялось во многом именно его моложавостью и здоровьем на фоне его предшественника.

Возраст -- характеристика биологическая, не имеющая абсолютного политического значения. Но возрастные данные приобретают тот или иной политический смысл под влиянием традиций, общественных потребностей и складывающейся в данный момент ситуации. Биологические характеристики играют роль «ограничителя» в процессе отбора и продвижения на ту или иную политическую роль. Однако возраст имеет и собственно психологические следствия, такие, как ригидность мышления, приверженность привычкам и стереотипам и пр.

Пол также играет немаловажную роль в исполнении политических функций. Женщины всегда имели в политике определенное значение, но чаще не на официальных постах (особенно на высших постах в государстве), а «за кулисами». Такое ограничение, нередко выливавшееся в прямую или скрытую дискриминацию, вызвало волну феминистского движения. Радикальные феминистки утверждают, произошла смена основного движущего противоречия политического процесса: на место борьбы классов или борьбы наций пришла, по их мнению, борьба полов.

Если вынести за скобки радикальные перехлесты, следует признать, что феминистское движение сумело добиться немалых завоеваний в сфере выравнивания (социальных / политических) возможностей мужчин и женщин. Завоевания отечественного женского движения Советского периода послужили стимулом для многих стран. Хотя следует отметить неравномерность этого процесса. Так, формальное представительство женщин в наших органах власти Советского периода сменилось их почти полным отсутствием сегодня. В Думе -- только 7% женщин от общего числа депутатов. В Совете Федерации до 2001 г. была представлена только одна женщина, что явно говорит не в пользу демократической тенденции нынешнего политического развития.

Более того, чтобы добиться признания, женщине-политику, как правило, необходимо обладать отнюдь не женскими качествами характера. Политологи отмечали, что для того, чтобы получить свой пост, английский премьер-министр Маргарет Тэтчер продемонстрировала жесткость, резкость и бескомпромиссность. О ней говорили, что у нее мужской характер и манеры уличной торговки. У российских женщин-политиков также на первый план выходят бойцовские качества, что проявляется в том, что даже в стенах парламента они могут оказаться участниками драки.