Консервативная русская политическая мысль

Размещено на http://www.allbest.ru/

Предисловие

неоконсерватизм культурный исторический данилевский

В переломные моменты истории, когда со всей остротой встает вопрос о дальнейшей судьбе народа и государства, наряду с появлением целого спектра радикальных идей переустройства общества неизбежно возрастает интерес к консервативной идеологии, стремящейся в той или иной форме применить прошлый опыт к современной ситуации. Подобное состояние переживает сегодня наше Отечество. И то обстоятельство, что благодаря устоявшейся традиции навешивания политических ярлыков, от которой средства массовой информации нисколько не освободились, само слово «консерватизм» приобрело в общественном сознании негативный оттенок, нельзя назвать фактором, благотворно влияющим на социальную реальность.

Причина такого положения дел, думается, прежде всего в отсутствии четкой очерченности понятия «консерватизм», влекущем за собой слишком вольное его употребление. Действительно, разве может не удивлять часто встречающееся использование этого термина по отношению к политикам столь разной ориентации, как, скажем, Александр III, Маргарет Тэтчер и Е.К.Лигачев, к таким, казалось бы, далеким друг от друга общественным движениям, как мусульманский фундаментализм, русский монархизм и неокоммунизм.

Представляется, что приведенного примера вполне достаточно, что проблема теоретического исследования консерватизма приобрела актуальное звучание. Что же касается консерватизма русского, то по отношению к нему эта проблема оказывается настолько же более актуальной, насколько и более сложной. Если в западной политико-философской мысли попытки определения специфики консервативного мировоззрения время от времени занимали внимание специалистов по истории общественных теорий, то тема «русский консерватизм» представляет собой ни что иное, как нетронутую исследовательскую целину. Опорой здесь могут служить разве что относительно немногочисленные работы, касающиеся творчества отдельных представителей отечественного консерватизма (например, ранних славянофилов). Однако, во-первых, сама проблема консервативного стиля мышления в этих работах затрагивается только весьма косвенным образом, а во-вторых, труды крупнейших русских консерваторов, таких, скажем, как К.П.Победоносцев, М.О.Меньшиков, Д.А.Хомяков, И.А.Ильин, И.Л.Солоневич и другие, до сих пор не введены в широкий научный оборот, уже не говоря о знакомстве с ними массового читателя. Даже такая крупнейшая литературная личность, как Н.М.Карамзин, оказалась практически неизвестной в качестве политического мыслителя консервативного типа.

В этих условиях исследователь, решивший приступит к изучению консервативного направления русской политической философии и осознающий необъятность масштаба данной темы, неизбежно встает перед необходимостью решения следующих предварительных задач: построить рабочую типологию консервативных политико-философских концепций, то есть выделить общие и особенные черты, присущие различным консервативным идеологиям, и определить наиболее важные специфические свойства именно русского консерватизма.

Очевидно, что для более или менее успешного решения этой задачи, в свою очередь, необходимо проследить основные вехи европейской и русской консервативной мысли, провести их сравнение, сгруппировать в определенные классы и группы, позволяющие увидеть восходящие линии развития тех или иных консервативных направлений.

Указанные цели и преследуются в настоящей работе, а также определяют ее трудно снимаемые недостатки: известную неполноту и описательность. Неполнота в данном случае определяется опасностью «утонуть» в эмпирическом материале, во избежание которой приходится отбирать для изложения концепции только тех авторов, которые, во-первых, выдвинули принципиально новые консервативные идеи, и во-вторых, на всем протяжении своего творчества придерживались одного и того же теоретического стержня, определяющего качество их политической философии. По этой причине вне рамок рассмотрения оказался целый ряд крупных русских мыслителей, в творчестве которых, несомненно, наличествуют отдельные элементы консерватизма.

Что же касается описательности, то она диктуется нацеленностью на как можно более точную фиксацию точки зрения анализируемых авторов, идентификацию их подлинного политико-философского лица, которые, не подразумевая критики, должны сводить к минимуму субъективный элемент восприятия текста. Для этого максимально используется цитирование и прямая речь, что в случае достаточно известных текстов, несомненно, утомительно для читателя, но необходимо с точки зрения построения схемы развития русского консерватизма.

Общее и особенное в консерватизме

Предпринимаемые в истории социально-политической мысли попытки идентификации и типологии консерватизма всякий раз наталкивались на чрезвычайно пестрый спектр консервативных идей и, соответственно, трудность их приведения к какому-либо общему знаменателю.

Так, если обратить внимание, например, на современное западное идеологическое пространство, то придется признать, что в нем существуют по крайней мере два влиятельных консервативных течения: неоконсерватизм, практическими выразителями идеологии которого были такие крупные политические деятели, как Р.Рейган и М.Тэтчер, и так называемая доктрина «консервативной революции» (новые правые), признанным лидером которой выступает французский философ и ученый А. де Бенуа. Эти направления резко противостоят друг другу буквально по всем важнейшим вопросам общественного бытия. неоконсерваторы настаивают на самостоятельности экономической сферы общественной жизни и необходимости освобождения ее от государственного регулирования; новые правые, напротив, отводят экономике подчиненную роль по отношению к более высоким социальным сферам религии и морали, считая экономическую свободу не только утопичной, но и вредной. Неоконсерваторы рассматривают правовую систему как совокупность норм, призванных в идеале выразить универсальные, общечеловеческие, «лучшие» формы социальных взаимоотношений; новые придают юридическим установлениям принципиально национальный характер, считая, что они закрепляют особенности духа конкретного народа, и следовательно, не могут быть универсальными.

Основополагающее же расхождение между этими идейными направлениями заключается в том, что неоконсерваторы отстаивают идеалы капиталистического общества, такого, каким оно сложилось со времени первых буржуазных революций, а новые правые рассматривают капиталистический строй в качестве гибельного пути западной цивилизации и, отрицая также и социализм как гипертрофированное развитие буржуазных ценностей, обращаются за поисками своего идеала к Средневековью и даже к антике, Греко-римскому миру, язычеству. В соответствии со столь далекими друг от друга ценностными ориентациями неоконсерваторы и новые правые выбирают для себя в качестве своих теоретических предшественников разных представителей классического консерватизма, невольно расслаивая тем самым это, казалось бы, монолитное историческое явление. Отцом неоконсерватизма считается британский мыслитель Э.Берк, уже в 1790 году откликнувшийся на Великую французскую революцию последовательной и цельной системой консервативных политических взглядов Смотри: Burke K. Reflections on the Revolution in France. N.Y., 1955.. «Консервативные революционеры» в большей степени симпатизируют французским классическим консерваторам - Ж. де Местру, Л. Де Бональду, Ф.Р.Шатобриану и другим.

В этой связи встает целый ряд вопросов. Правомерно ли называть консервативными обе упомянутых идеологии? Существуют ли примеряющие их мировоззренческие рамки? Что такое консерватизм в его наиболее общем понимании?

Возникающие трудности не поддаются легкому снятию. Дело, прежде всего в том, что консерватизм, в отличие от противостоящего ему радикализма, всегда испытывал глубокое уважение к прошлому. Если радикализм, опираясь в первую очередь на веру во всемогущество человеческого рассудка и самоценность его умозаключений, всегда скептически относился к истории, часто пытаясь представить ее в виде цепи недоразумений, вызванных недостаточно высоким уровнем интеллектуального развития предков, то консерватизм всегда отводил самое почетное место в своих построениях историческим урокам, опыту, традициям, отдавая дань мудрости и величию ушедших поколений. Между тем, прошлое бесконечно разнообразно, и было бы странно ожидать, чтобы различные консервативные идеологии выбирали из него одни и те же ценности. Прав Е.Шацкий: «Разрыв политических рационалистов с историей был довольно-таки однозначным, тогда как ее консервативная апология однозначной отнюдь не была» Шацкий Ежи. Утопия и традиция. М., 1990. стр. 231.. Причем, эта «неоднозначность» настолько велика, что ряд исследователей полагают вообще невозможным идентифицировать консерватизм в виде некоторой «общей формулы» Klemperer K. Von. Germany`s New Conservatism. New Jersey. 1957. стр. 17..

В этой связи сложилась достаточно влиятельная научная традиция рассматривать консерватизм, прежде всего с психологической точки зрения, не в качестве идеологии, а скорее в качестве склада ума и характера, образа жизни, типа темперамента Kirk. R. The Conservative Mind. From Burke to Santajana. Chicago. 1953..

Следует признать, что такой подход по-своему интересен, заслуживает внимания и развития, поскольку, действительно, консерватором в какой-то степени нужно родиться. Чисто рассудочная деятельность не приводит к консервативному мировоззрению. Для его формирования необходима особая чувствительность по отношению к историческому прошлому. Однако отрицание доктринального характера консерватизма удовлетворяет далеко не всех.

Так, К.Мангейм считает, что психологический консерватизм Средних веков после Великой французской революции изменил качество, став идеологией, защищающей дореволюционные ценности Mannheim C. Essay on Sociology and Social Psychology. N.Y., 1953. стр. 88., которую использовали проигравшие в этой революции социальные силы. Эта позиция, прочно увязанная с французской революцией и с потерей аристократией своей исторической значимости, достаточно хорошо обрисовала контуры классического консерватизма, но не могла полностью охватить позднейшие консервативные идеологии, порожденными другими историческими ситуациями.

Суммируя различные точки зрения, С.Хантигтон выделил три подхода к идентификации консерватизма:

1) «автономный», когда консерватизм предстает психологической установкой, независимой от конкретных обстоятельств;

2) «ситуационный», когда консерватизм рассматривается в качестве идеологии, противодействующий опасности свержения любого существующего строя;

3) «аристократический», когда речь идет о реакции на буржуазную революцию Hentigton S.H. Conservatism as an Ideologi // The American Political Science Review. 1957. Vol. LI. Стр. 454 - 473..

Второй пункт этой классификации потребовал уточнений, поскольку консервативные идеологии не сводятся к защите существующего или защищают его в разной степени. Так, Берк ничего не имел против перемен, если они соблюдают принцип осторожности, а новые правые вовсе отрицают существующий западный общественный строй. Уточнение внес К.Эпштейн, выделив среди консерваторов помимо «сторонников статус-кво» еще две категории: «реформаторов», признающих необходимость осторожных перемен, и «реакционеров», ратующих за возврат в тот или иной момент исторического прошлого Epstein K. The Genesis of German Conservatism. Princeton. New Jersey. 1966. стр. 7..

Однако вполне правомерное разделение консервативной мысли на основании ее отношения к существующему порядку вещей не приводит к обнаружению факторов, не разъединяющих, а, напротив, объединяющих перечисленные направления. Поиск таких факторов шел по пути выявления общих для всех консерваторов методологических принципов и политических ценностей.

Пожалуй, наиболее пространный перечень таких принципов и ценностей дал уже в цитированной работе С.Хантигтон: религиозность как важнейшая характеристика человека и общества; опора на опыт и обычаи, их первенство перед абстрактной логикой, понимание общественного процесса как естественно-органического развития; примат коллектива над личностью; объективное неравенство людей; давность как положительный аргумент Hentigton S.H. Conservatism as an Ideologi // The American Political Science Review. 1957. Vol. LI. Стр. 454 - 473..

Внимательный анализ наследия Берка позволяет представить более подробный список консервативных ценностей и антиценностей.

Ценности: религиозные и духовное цели политической деятельности; культ нравственности, авторитет школы, семьи и Церкви; культ традиций, национальной культуры, патриотизм; приоритет интересов государства перед интересами индивида; сильное иерархичное государство; конкретно-историческая обусловленность уровня прав и свобод; прагматизм, здравый смысл, постепенность и осторожность перемен.

Антиценности: атеизм, материалистическая ориентация политики, моральный релятивизм; культ рассудка, рационализм, антритрадиционализм, универсализм, космополитизм; приоритет интересов индивида перед интересами государства, индивидуализм, равенство; культ личных прав и свобод; приверженность теоретическим моделям, культ перемен, революция.

Тем не менее, изложенные выше замечания исследователей консервативной мысли и приведенная теоретическая выжимка из мировоззрения Берка не порождают полной удовлетворенности. Во-первых, выделенных характеристик слишком много, чтобы успешно пользоваться ими в процессе приложения к конкретным консервативным доктринам, не сталкиваясь всякий раз с теми или иными исключениями; во-вторых, и это главное, не обнаруживается центрального системообразующего принципа, на который можно было бы опереться в первую очередь для осмысления иерархии консервативных ценностей.

Представляется, что в этом плане опорной точкой дальнейшего исследования должно стать очевидное утверждение, что консерватизм, бесспорно, отличается от всех других политических идеологий наиболее пристальным вниманием к общественному наследию и стремится опереться на ту или иную историческую традицию, как на фундамент своих теоретических построений. Большую помощь здесь оказывает концепция Шацкого, который именно «традиционность», почтение к традиции рассматривает как исходную клеточку, из которой вырастают идеологии, испытывающие особую симпатию к прошлому.

В кратком виде суть его рассуждений, которые можно применить для выяснения главных принципов консервативного типа мышления, состоит в следующем. В результате подробного анализа Шацкий определяет традицию как «те образцы ощущений, мышления и поведения, которые ввиду их действительной или мнимой принадлежности к общественному наследию группы оцениваются ее членами положительно или отрицательно» Шацкий Ежи. Утопия и традиция. М., 1990. стр. 368.. Чтобы не затемнить главный вопрос, следует до поры пренебречь некоторыми тонкостями этого строгого определения и ограничиться пониманием традиции как положительно оцениваемой части исторического наследия.

Различая способы следования традиции, Шацкий выделяет два вида «традиционализма» - «примитивный» и «идеологический» Шацкий Ежи. Утопия и традиция. М., 1990. стр. 373 - 388.. Первый вид характерен для «примитивных» или «традиционных» обществ и отличается присутствием рефлексии, рационального осмысления традиции. Критика традиции здесь невозможна, она безальтернативна, вечна, неизменна, за ней авторитет существ сверхъестественных. Традиция вбирает в себя всю культуру общества без остатка, не позволяя ей расчленяться на относительно самостоятельные сферы. «Идеологический» традиционализм появляется тогда, когда традиционному положению дел приходит конец, традиции и освященный ими социальный порядок оказываются под угрозой и требуют защиты. Тогда и создаются специальные идеологии как системы аргументов в пользу традиций, обосновывающие необходимость их сохранения или восстановления, дающие разную оценку разным традициям.

Главными отличительными признаками идеологии традиционализма Шацкий считает «антирационализм» и «антииндивидуализм» в том смысле, что традиционализм «исключает возможность исповедования социальной философии, компонентами которой были бы рационализм и индивидуализм. Традиционализм как доктрина всегда возникал в виде реакции на процесс рационализации и индивидуализации общественной жизни» Шацкий Ежи. Утопия и традиция. М., 1990. стр. 401..

Неразрывность традиционализма и антирационализма Шацкий обосновывает тем обстоятельством, что «любоя попытка представить ее (традицию - В.Г.) в виде рационалистических принципов обречена на неудачу: можно сделать традицию предметом рефлексии, но нельзя заменить ее рефлексией. Она есть то, что она есть, пока она переживается; и осмысливается она лишь время от времени» и не должно вводить в заблуждение то, что «традиционалисты… часто стараются так изложить свои взгляды, чтобы они не отпугивали воспитанные на рационалистической модели умы членов общества». Точно также и антииндивидуализм оказывается естественным следствием традиционализма, поскольку последний видит главный «оплот общества» в факторах, «не имеющих индивидуального автора» - «навыках, опыте, обычаях» Шацкий Ежи. Утопия и традиция. М., 1990. стр. 402..

В целом оценивая приведенный подход как исключительно плодотворняй, приходится высказать ряд несогласий, которые, впрочем, носят более терминологический, нежели принципиальный характер. Шацкий рассматривает консерватизм как частный случай традиционализма, выделяя в последнем еще одну форму - «архаизм». Под архаизмом он понимает ориентацию на восстановление каких-либо элементов прошлого, уже не существующих в настоящем (то, что Эпштайн назвал «реакционностью»), и отличает его от традиционализма как консерватизма, направленного на сохранение существующих отношений Шацкий Ежи. Утопия и традиция. М., 1990. стр. 390..

Думается, что такая позиция все же не отвечает сложившейся терминологии. Выше уже отмечалось, что консерватизм не сводится к защите статус-кво. Поэтому в данном случае предпочтительнее принять точку зрения Мангейма, который считает, что консерватизм представляет собой традиционализм, сделавшийся «сознательным» Mannheim C. Essay on Sociology and Social Psychology. N.Y., 1953. стр. 95.,или, по терминологии Шацкого, превратившегося из «примитивного» в идеологический. Тем самым открывается возможность разгрузить название «примитивный традиционализм», ограничившись просто «традиционализмом», что приведет его в соотвествие с названиями тех обществ, к которым он имеет непосредственное отношение. Их чаще всего называют «традициональными», «традиционалистскими» или «традиционными», хотя иногда используют и другие термины - «патриархальные», «сакральные», «дописьменные» общества.

Иными словами, традиционализм предстанет как автоматическое, нерефлектирующее, подсознательное следование традиции, а консерватизм - как осознанное, осмысленное.

Таким образом, в самом общем виде консервативной идеологией является та идеология, которая основывает свои теоретические построения на признании ценности той или иной исторической традиции (традиций). При этом принцип следования традиции выступает наиболее общим принципом консервативного типа мышления. Следовательно, консервативные идеологи, сохраняя общую верность принципу следования традиции вообще (абстрактной традиции), могут иметь различия (порой весьма существенные) в зависимости от того, какой именно исторической традиции они предпочитают следовать Конечно, имеются в виду традиции общежития, а не традиции, скажем, какой-либо научной школы..

Но прежде чем перейти к выявлению особенностей некоторых конкретных идеологий, необходимо продолжить исследование принципов, их объединяющих.

В первую очередь верная позиция Шацкого об ограниченной взаимосвязи принципа следования традиции с вытекающими из него принципами антирационализма и антииндивидуализма нуждается в дополнительной аргументации.

Если принять данное Геноном наиболее общее определение индивидуализма как «отрицание всякого принципа, превышающего уровень человеческой индивидуальности» Генон Р. Индивидуализм // Наш современник, 1992, № 10, стр. 152., то не может вызвать сомнений его неотделимость от рационализма, как культа рассудка, поскольку «индивидуализм подразумевает … также отказ от любого знания, превосходящего уровень индивидуального рассудка» Генон Р. Индивидуализм // Наш современник, 1992, № 10, стр. 154.. В свою очередь такое понимание индивидуализма и рационализма устраняет всякие сомнения по поводу их несовместимости с принципом следования традиции. Индивидуального рассудка оказывается явно недостаточно для осмысления традиции, его хватает только на его отрицание. Традиции - принципиально иррациональны или, по крайней мере, всегда содержат в себе иррациональный остаток, недоступный рассудочному пониманию. Принятие традиции - акт прежде всего подсознательный, детерминирующий множество факторов, связанных с особенностями человеческих судеб. Человека, привязанного к традиции, живущего в ней глубоким концентрированным чувством, невозможно поколебать какими-либо рациональными аргументами, как бессмысленно пытаться аналогичным образом привлечь внимание к иной традиции. Рассудочные суждения могут эффективно воздействовать на человека только тогда, когда его связь с традицией либо ослабла, либо вовсе отсутствует.

Таким образом, принцип следования традиции, находящейся на вершине иерархии принципов консервативного типа мышления, непосредственно определяет и два других неотъемлемых его принципа, занимающих в этой иерархии вторую сверху ступень - антирационализм и антииндивидуализм.

Другие основные принципы и ценности не достигают такой степени общности, и каждый из них может либо вовсе отсутствовать в теле конкретной консервативной идеологии, либо замещаться своим суррогатами. Но это, как правило, выступает следствием неполноты идеологии, недостроенности ее до логического завершения или экклектическим сочетанием в ней инородных элементов, поскольку важнейшие принципы консерватизма органически связаны воедино.

О каких принципах идет речь? Прежде всего об основополагающей, консолидирующей роли религии в общественно-политической жизни. Этот принцип также оказывается неотделимым от принципа следования традиции. Наиболее ясно это можно показать, оперевшись на концепцию В.С.Соловьева о рождении религиозного чувства в человеке Соловьев В.С. Сочинения в 2-х тт. М., 1990, т. 1, стр. 172 - 178.. По его мнению это чувство впервые появляется у ребенка по отношению к родителям, от которых полностью зависит его существование и которых он, ставя неизмеримо выше себя, обожествляет (по крайней мере в первые годы своей жизни). «Не в виде случайных фетишей… и не в виде… грозных явлений природы, а в живом образе родителей впервые воплощается для младенствующего человека идея Божества» Соловьев В.С. Сочинения в 2-х тт. М., 1990, т. 1, стр. 174.. С течением времени эта идея переносится на уже ушедших из жизни предков, почитаемых родителями. Идея при этом даже усиливается, поскольку нематериальное могущество предков над живущими и почитающими их выглядит величественней материального могущества живущих. наиболее же концентрированное выражение идея Божества принимает в отношении самого далекого предка праотца, владеющего знанием смысла существования начатого им рода, воля которого должна быть понята и исполнена. «Естественным историческим ростом образуются боги общинные, племенные, народные, пока, наконец, религиозное сознание… не достигнет идеи всеобщего Отца небесного…» Соловьев В.С. Сочинения в 2-х тт. М., 1990, т. 1, стр. 178..

Но чем является любовь к предкам, почитание их воли как источника смысла своего существования, если не слитностью со своей исторической традицией, стремлением прочнее слиться с нею и продолжить? То есть следование традиции порождает религию, а укрепление религиозного чувства укрепляет и традицию. Не случайно социальные революции, стремящиеся разрушить старое, спаянное традицией общество, как показывает исторический опыт, самый мощный удар наносят по религии и Церкви. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в классическом консерватизме столь много внимания уделяется религиозным вопросам, их связующей социальной силе. В тех же случаях, когда надежды на уровень общественной религиозности оказываются слабыми, консерваторы ищут ей какой-либо удовлетворительный заменитель, способный возбудить в народе всеобщее сильное чувство, напоминающее веру, как это предлагает, скажем. Представитель современного неоконсерватизма Рормозер по отношению к идее национального самоутверждения Френкин.А.А. Феномен неоконсерватизма // Вопросы философии., 1991, № 5, стр. 90..

Очевидно, что из принципа следования традиции вытекает и характерный для консерватизма культ семьи, школы, армии, Церкви, ряда других общественных институтов, непосредственно выступающих воспитателями и проводниками традиции.

Совершенно естественен и патриотизм как ценность и принцип консервативной политики. Полнокровная жизнь и гарантии продолжения традиции наиболее полно осуществляются в рамках национальной культуры, и поэтому ее интересы становятся в политическом смысле первостепенными, нуждающимися в надежной защите.

Такой защитой в первую очередь выступает государство. Следовательно, характерная для консерваторов установка на сильное государство с мощным оборонительным потенциалом также в конечном итоге определяется принципом следования традиции.

Сильное государство, воспринятое как ценность, подразумевает стремление к минимизации социальных перемен, а в случае их абсолютной необходимости требует чрезвычайной осторожности и постепенности. Отсюда и отрицание резких скачков и революционных переворотов.

Наконец, следование традиции имеет в виду и естественное неравенство людей. Большое значение приобретают те слои народа, которые глубже укоренены в традиции и обеспечивают ее продолжение. Подобное неравенство с консервативной точки зрения неунизительно, как неунизительно для ребенка его неравенство с родителями, обучающими его традиции, как не унизительно для живущих поколений поклонение ушедшим, благодаря которым осталось традиционное наследство.

Так возникает иерархическая система принципов и ценностей, которые были обнаружены, в частности, при анализе творчества Берка. Так образуется единый клубок консервативных идей, связующим центром которого выступает принцип следования традиции и его важнейшие следствия: анитииндивидуализм и антирационализм.

В этой связи возникает совершенно закономерный вопрос: является ли неоконсерватизм консервативной идеологией? Сомнение может вызвать то обстоятельство, что основные формы капиталистического общества, которую отстаивает неоконсерватизм, лежит принцип индивидуального экономического интереса, то есть определенный вид индивидуализма, а так же культ науки и созданной на ее основе техники - то есть определенная форма рационализма. Это верно. Но представляется, что основные принципы консервативного мышления в неоконсерватизме все же не нарушаются, ибо рационализм и индивидуализм на современном Западе уже получили статус традиции. Эти основы капиталистического общества приобрели форму, во многом сакральную, несокрушимую логической критикой и индивидуальным мышлением. Они стали символами иррациональной веры, что выражается в обожествлении прав индивида, демократии, свободного рынка, научного метода, технической мощи, роста потребления и расширения его возможностей. С этих позиций индивидуализмом выглядит вовсе не следование нормам жизни капиталистического общества, которые приобрели всеобщий характер, а напротив, отход от них, протест, выраженный, скажем, в форме культурного эпатажа, религиозной отрешенности или простой минимизации своих потребностей, отсутствии стремления к накоплению материальных ценностей. Рационализм предстает не в виде веры во всемогущество рассудка, а скорее как «заумные» попытки ее логического аргументированного ниспровержения, попытки обоснования ограниченности науки и ее служебной роли по отношению к более высоким сферам общественного сознания. На стороне индивидуализма и рационализма на Западе уже стоит авторитет давности. Построенная на этих принципах цивилизация насчитывает не менее двухсот лет, а что касается севера Европы, то и значительно больше. Если в начале XIX века принцип экономического индивидуализма было новаторским и не мог претендовать на традиционность, знаменуя собой доктрину классического либерализма, то к середине ХХ века он изменил свое качество и получил возможность стать составной частью концепции, название которой накрепко связано с консерватизмом.

В свое время М.Вебер убедительно показал, что корни современного капитализма уходят в протестантизм, в Реформацию См: Вебер М. Избранные произведения. М., 1990, стр. 44 - 344.. Следовательно, рассматриваемая традиция имеет и определенную степень религиозной освященности. Демократия в ее современном западном виде еще относительно молода, но и она стала достаточно традиционным типом управления. Демократия в ее современном виде еще относительно молода, но и она стала достаточно традиционным типом управления. Еще в XIX веке Токвиль писал о традиционно демократических народах, для которых эта политическая форма столь дорога, что они «перенесут нищету, угнетение, варварство, но не перенесут аристократии» Токвиль А. О демократии в Америке. М., 1897, стр. 410.. неоконсерваторы настолько сильно охвачены обаянием отстаиваемой ими традиции, что порой допускают совершенно «антирациональные» выводы, противоречащие объективной истории общественной мысли. Скрутон, например, на основании весьма спорного положения о том, что только собственность способна социализировать личность, а ее в свою очередь, может обеспечить лишь капитализм, утверждает неразрывность капитализма и консерватизма См: Scrupton R. The Meaning of Conservatism. N.Y., 1980, 99 - 100.. А как же дворянско - аристократический консерватизм? Приведенное суждение достаточно характерно и лишний раз доказывает наличие традиции, поскольку столь сильное действие на рефлектирующее сознание может оказывать только традиция.

Если согласиться с приведенными выше аргументами, то придется признать, что нет никаких оснований отказывать неоконсерватизму в консервативном статусе.

При этом, однако, важно подчеркнуть, что стремление придать неоконсервативной традиции общечеловеческое и непререкаемое значение, к чему стремится идеология так называемого «мондиализма» («всемирности»), уже носит явно антиконсервативный характер, поскольку, не уважая традиции других стран и народов, подрывает сам принцип следования традиции.

Традиция, которую отстаивают неоконсерваторы - не единственная даже в рамках самого Запада, хотя и самая, пожалуй, молодая. Кроме нее Европа обладает феодально-аристократической и католической традициями, на базе которых строился классический (прежде всего, французский) консерватизм, а также античным, греко-римскими, языческими традициями, увлекающими новых правых.

Оставаясь едиными в признании как принципа, эти консервативные направления резко расходятся в момент выбора конкретной традиции, вплоть до полного противостояния. Выбор традиции определяет их разногласия по всем частным вопросам - общеконсервативные ценности, сохраняя свою внешнюю оболочку, наполняются разным содержанием.

Так, одинаково чтимая как инструмент передачи традиции школа в различных консервативных системах наделяется различными главными функциями - становится в первую очередь источником рационального знания, либо духовного воспитания. Семья может быть ориентирована как на накопление материальных ценностей, так и на воспитание патриотизма в новом поколении.

Принцип неравенства для консерваторов различных эпох и направлений также неоднозначен. Он может детерминироваться приобщенностью к религиозному культу или воинской доблестью, уровнем материального богатства или степенью образованности, происхождением или личными добродетелями.

Если обратиться к принципу постепенности перемен и антиреволюционности, то может показаться, что само название идеологии новых правых «консервативная революция» автоматически выводит это идейное течение за рамки консервативного образа мыслей. Термин «революция» действительно в этом контексте представляется неудачным. однако, новые правые понимают его не как насильственное свержение существующего строя и внешнее (не подготовленное изнутри) навязывание своих идеалов и ценностей. Их цель - совершить революцию в умах, изменить европейское общественное сознание, открыть новые (хорошо забытые старые) духовные горизонты, то есть добиться внутреннего принятия своих идеалов и ценностей, что только и может обеспечить плодотворное социально-политическое творчество. Поэтому главный фронт их деятельности - культура, а не политическая арена. В такой ситуации возвращение к прошлому имеет не механическо-натуралистический характер, а идеально-выборочный. Из истории выбираются идеалы с целью их актуализации в современности.

Итак, консервативные идеологии различаются соответственно выбранным традициям. Но всякая ли традиция способна стать основой мировоззрения? Для удовлетворительного ответа на данный вопрос нужно вернуться к тем тонкостям определения традиции, которыми раньше пришлось пренебречь. Автор этого определения, в частности, отмечал возможность «положительных» и «отрицательных» традиций. Другими словами, различные части исторического наследия или даже одна и та же его части могут оцениваться заинтересованными субъектами различным образом, вплоть до взаимоисключающих оценок. Для создания консервативных идеологий, очевидно. Необходима опора на положительную традицию. Отталкивание от отрицательных традиций, то есть от неприемлемого прошлого, совершенно недостаточно. Если этим ограничиться, то идеология скорее будет походить на радикальную, чем на консервативную, поскольку крайний радикализм в сущности представляет собой ни что иное, как объявление всех традиций данного общества отрицательными, убеждение в невозможности обнаружить в его прошлом положительных традиций. Однако, отрицательные традиции способны играть важную роль и в консервативных идеологиях как средство, оттеняющее положительные традиции, и как объект критики, связанной с борьбой против других идеологий. Так, новые правые основывают свою критику неоконсерватизма на стремлении представить западную капиталистическую традицию как отрицательную.

Кроме того, из определения Шацкого следует, что традиция способна носить «действительный» и «мнимый» характер. То есть «образца ощущений, мышления и поведения», которым предлагается следовать, могут либо действительно иметь место в истории, либо являться фантазией идеологов, стремящихся представить свои чисто умозрительные конструкции в виде реального исторического наследия.

Человечеству известны примеры «абсолютно чистых», «абсолютно действительных» традиций, когда на протяжении длительного исторического времени неукоснительно повторяется одна и та же последовательность одних и тех же действий с одной и той же целью. Ярким примером могут служить некоторые культовые обряды. Но если обратиться непосредственно к политической сфере общественной жизни: к образцам политического поведения, функционирования политических институтов, взаимодействия политических субъектов, то придется признать, что ввиду высокой степени сложности эти образцы меняются практически непрерывно, проявляя способность сохранять относительно неизменными лишь внешнюю форму и наиболее важные сущностные характеристики. Абсолютно точное, доскональное воспроизведение прежних политических образцов попросту невозможно, и не одна консервативная идеология на этом настаивать не станет. Речь может идти только о возрождении некоторых главных идей определенной части исторического наследия и актуализации наиболее общих форм их воплощения.

Кроме того, политические идеи и формы часто получают извращенную реализацию в действительном историческом процессе. Выступать за их возрождение и актуализацию означает стремиться к очищению этих идей от всего наносного и случайного, к восстановлению их изначального смысла, то есть к приданию им обличия, в котором действительной истории они известны не были.

Наконец, любой идеолог стремится в пределах возможных интерпретаций подать отстаиваемую им традицию в наиболее выигрышном свете.

Отмеченные особенности политических традиций свидетельствуют о достаточно широких возможностях проявления субъективных предпочтений в процессе их оценки. Однако, это не может служить поводом для отрицания их действительного характера. любая консервативная идеология ищет прочной опоры в виде неопровержимых исторических фактов, в противном случае она становится беззащитной перед критикой, и та или другая доля действительности несомненно присуща отстаиваемой ей традиции.

К этому обязывает и масштаб консервативного мышления, степень общности лежащих в его основе традиций. Очевидно, что традиции средневекового цеха, парусного мореплавания или придворного этикета не способны стать фундаментом влиятельных идеологий. Для того, что бы выполнить свою роль, традиция должна носить региональный (геополитический), общенародный, общегосударственный характер или общенациональный характер. Консервативная идеология не может служить отдельной социальной группе или классу, а только целостной общности, состоящей из ряда социальных групп и классов. Консерватизм рассматривает крупную социальную общность как сложный иерархический организм, все составные части которого тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены. Каждая часть выполняет особую функцию в интересах целого организма. Приоритетное значение имеют интересы целого и поэтому бессмысленно говорить об особых интересах части, тем более, создать для нее особую защитную идеологию, которая бы противостояла интересам целого, стремясь перестроить его в свою пользу. Минимальная социальная база консерватизма - это государство или нация, но не класс и не группа.

Консерватизму, в частности классическому консерватизму часто приписывают классовый характер на том основании, что его идеологи отстаивают прежде всего свои интересы, стремятся вернуть утраченные привилегии. Разумеется, этот мотив их деятельности полностью отрицать нельзя. Но стремление консерваторов опереться на интерес нации и государства невозможно объяснить лишь желанием завуалировать свои собственные эгоистические интересы. Такой подход - следствие принципиальной методологической установки: приоритета государственно-национального начала над классово-групповыми, целого над частью.

Выдуманные традиции такого масштаба вряд ли способны принести успех, поэтому возникновение консервативных идеологий, базирующихся на мнимых традициях маловероятно. Тем более, что у каждой крупной социальной общности вполне достаточно действительных традиций.

Анализ наиболее общих принципов консервативного типа политического мышления создает необходимую базу для подхода к исследованию русского политического консерватизма. У каждого народа свои традиции. Чем сильнее отличаются их исторические пути, тем ярче проявляется отличие этих традиций. Истории западноевропейских наций во многом схожи. Их объединяет католичество и протестантство, Греко-римское наследие и средневековые обычаи, наконец, география и климат. Иное дело Россия - другая вера, другая история, другие природные условия. Следовательно, и другие традиции. Русский консерватизм обречен на существенные отличия от западного. На какие же традиции следует опереться в первую очередь, чтобы приступить к выяснению путей русского консерватизма?

Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, необходимо сделать еще одно предварительное замечание общеметодологического плана. Уже отмечалось, что западный консерватизм принял свою идеологическую форму после Великой французской революции. Из этого, однако, не следует, что первые консерваторы не опирались на целый ряд идей и авторитетов прошлого. Так, Берк активно использовал труды С.Р.Филмера, в частности «Патриархию, или естественную власть королей» См: Filmer R. Patriarchia, or the Natural Power of Kings. London. 1680.. Большое влияние на первых консерваторов оказали средневековые богословы, так или иначе затрагивающие политико-правовую проблематику. Поэтому представляется возможным говорить о западноевропейском пред-консерватизме как совокупности идей, послуживших опорой для классических консерваторов.

То же самое верно и в отношении истории отечественной мысли. Русский консерватизм XIX - XX веков опирался на тысячелетнюю традицию, которая так или иначе находила свое выражение в литературных памятниках Киевской Руси и Московского Царства. В этих памятниках отражались идеалы и принципы, которыми руководствовались государственные мужи в своей политической деятельности.

Более или менее полное выяснение идеологических контуров русской консервативной мысли может быть осуществлено только в процессе тщательного исследования ее развитых форм, обнаруживающихся уже в XIX - XX веках. Но для того, чтобы получить исходную ориентацию, необходимо определить некоторые бесспорные факторы, детерминировавшие особое направление развития отечественных социально-политических традиций. Думается, что таких факторов, по крайней мере, два. Во-первых, речь идет о Православии, принятом на Руси в конце Х века и оказавшем определяющее влияние на все сферы общественной жизни: от народно-бытовой до политической. Во-вторых - об идеале мощного централизованного государства, необходимость которого диктовалась географией Руси: ее доступностью для вторжения враждебных племен как с Запада, та и с Востока.

Ценностные ориентации, обусловленные этими факторами, ярко проявляют себя уже в самых ранних из дошедших до нас исторических документах.

Для митрополита Киевского Иллариона крещение Руси, принятие Нового Завета - исходный пункт, начало русской духовности и социальной истории. «Тогда пуста и иссохша была земля наша, идольский зной иссушил ее, - пишет он в «Слове о законе и благодати», - внезапно разлился источник Евангельский, напояя всю землю нашу» Илларион, митрополит Киевский. Слово о законе и благодати. // Златоструй. М., 1990, стр. 144.. «И в единовремение вся наша земля восславила Христа со Отцем и со Святым духом. Тогда идольский мрак стал удаляться от нас - и явилась заря правоверия; тогда тьма служения бесовского исчезла - слово Евангельское осияло нашу землю» Илларион, митрополит Киевский. Слово о законе и благодати. // Златоструй. М., 1990, стр. 117..

Наряду с православными мотивами в произведении Иллариона ясно звучит и государственно-политическая тема. Автор гордиться мощью Киевского государства, постоянно намекая на его политическую самостоятельность и независимость от Византии. воздавая хвалу крестителю Руси князю Владимиру, он специально выделяет его политико-государственные заслуги: «… и самодержцем стал своей земли, покорив себе окружные народы, одни - миром, а непокорные - мечом» Илларион, митрополит Киевский. Слово о законе и благодати. // Златоструй. М., 1990, стр. 116.. Первый русский митрополит не скрывает симпатий и глубокого уважения даже к язычникам - князьям Игорю и Святославу, заложившим фундамент государственной силы, как бы забывая, что до крещения «идольский мрак» застилал Русь. Илларион пишет, что эти князья «в своевременье властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах и победы и могущество которых воспоминаются и прославляются и поныне. Ибо правили они не в беззвестной и захудалой земле, но в земле Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли» Илларион, митрополит Киевский. Слово о законе и благодати. // Златоструй. М., 1990, стр. 116..

Особо интересно с точки зрения влияния Православия на политическое мировоззрение «Поучение» Владимира Мономаха, в котором он стремиться выступить наставником своих наследников. Главный завет Мономаха государственным мужам заключается в том, чтобы «страх Божий иметь превыше всего» Владимир Мономах. Поучение. // Златоструй. М., 1990, стр. 167.. Дело доходит до наставления миловать преступников: «… не позволяйте сильным губить слабых. Ни правого, ни виноватого не убивайте и не приказывайте убить его; если будет он достоин смерти, то не губите ни единой христианской души» Владимир Мономах. Поучение. // Златоструй. М., 1990, стр. 166.. Глубоко религиозный князь заботится о высоком нравственном облике воинства: «Куда бы не шли походом по своим землям, не давайте отрокам, ни своим, ни чужим причинять вреда ни жилищам, ни посевам…» Владимир Мономах. Поучение. // Златоструй. М., 1990, стр. 167..

Православие, несомненно утвердилось во всей своей силе и полноте уже в эпоху Киевской Руси. Слова «православный» и «русский» на долгие века стали синонимами. Что же касается идеала мощного централизованного государства, то его реализация в то время не удалась. Руси пришлось пройти длительный и трудный период татаро-монгольского ига прежде чем, наконец, собрать все свои силы вокруг Московского княжества. С возвышением Москвы нарастает и объем литературы, связанной с вопросами происхождения и сущности царской власти, места Руси в истории. Богом данное право Царя на власть, условия справедливого занятия Престола, взаимоотношения царской власти и Церкви, нравственная ответственность Царя, характер его взаимоотношений с подданными - эти и другие вопросы рассматриваются в произведениях Иосифа Волоцкого Послания Иосифа Волоцкого. М.-Л., 1959., Максима Грека Максим Грек. Сочинения. Казань. В 3-х частях. 1859-1862., Ивана Пересветова Сочинения И.Пересветова. М.-Л., 1956., Зиновия Отенского Зиновий Отенский. Истины показание вопросившим о Новом учении. Казань. 1863.; его же. Послание многословное. М., 1880., Ивана Грозного Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979.; Послания Ивана Грозного. М.-Л., 1951., Ивана Тимофеева «Временник» Ивана Тимофеева. М. - Л., 1951..

У авторов имеется целый ряд расхождений. Так, например, позиции Ивана Грозного об абсолютности и неподотчетности царской власти противостоит взгляд Ивана Тимофеева, согласно которому монархия должна контролироваться сословным представительством. Но все они едины в одном - признании необходимости на Руси сильного централизованного монархического государства.

Особое значение в этом смысле имела концепция инока Филофея «Москва - третий Рим»». После унизительного для православия компромисса, на который пошла Византия во время Флорентийского собора 1439 года (Флорентийская уния), а тем более после взятия Константинополя иноверцами в 1453 году на Руси стало крепнуть представление, что она является исторической наследницей «падшей» Византии и единственной в мире хранительницей истинной веры. Эти представления и были оформлены Филофеем в политическую доктрину. «Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти» Малинин В. Старец Елиазарова монастыря Филофей и его послания. Киев, 1901.. В этой концепции слились воедино идеалы Православия и могучего государства. Государство становилось ответственным за сохранение Православия и могучего государства. Государство становилось ответственным за сохранение Православия, а потому должно было наращивать свою силу, чтобы успешно противостоять врагам святой веры.

При этом в качестве главного врага Православия для Руси всегда выступало «латинство» - Запад. Восток с точки зрения чистоты веры опасен не был. Татаро-монголы, в течении долгого времени господствовавшие на Руси, в религиозные дела не вмешивались, проявляя лояльность к Православию. Ассиметрия в оценке угроз, которые несут восточные и западные соседи Руси, отчетливо проявила себя в деятельности Александра Невского. Проявляя лояльность к Орде, он вел непримиримую борьбу с немецкими и шведскими рыцарями, понимая, что их победа приведет к латинизации Руси.

Характерно, что распространявшиеся на Руси ереси (скажем, «стригольников»), в борьбе с которыми русская православно-политическая мысль совершенствовала свои концептуальные построения, происходили, как правило, из ее северо-западной части, в частности, из Новгорода и Пскова, находившихся в самом тесном контакте с «латинством», связанных с ним прочными торговыми узами. Именно в Литву бежал от преследований крупнейший еретик Московского Царства Феодосий Косой, учение которого представляло смесь Ветхого Завета с иудеями, которые впоследствии станут близкими протестантизму и коммунизму.

Поэтому подозрительное отношение ко всяким контактам с Западом на Руси были не случайным. В этой связи совершенно естественными выглядят гневные обличения Ивана Грозного по отношению к «предателю» и «изменнику» Андрею Курбскому, бежавшему на Запад, а также Зиновия Отенского по отношению к аналогичному поступку умножившего свои грехи Косого Зиновий Отенский. Истины показание вопросившим о Новом учении. Казань. 1863, стр. 33 - 34...

Любопытно, что князь Святополк, прозванный в народе «окаянным» за убийство Бориса и Глеба и ставший символом коварства, имел западническую религиозно-политическую ориентацию: его духовным отцом был немец - епископ Колобережский См: Гумилев Л.Н. От Руси к России. М., 1992, стр. 62 - 63.. Возможно, что и это обстоятельство, имевшее место в самом начале XI века, сыграло немаловажную роль во взаимоотношениях Руси с латинством. Даже в XVII веке, когда под Москвой образовалась немецкая слобода, и протестанты были допущены в страну на жительство, их права были существенно ограничены: им не разрешалось входить в православный храм, покупать иконы, создавать смешанные с русскими семьи. Настороженность к Западу на Руси не спадала до самых петровских реформ. Как отмечал протоиерей В.Зеньковский: «Запад тогда был весь и во всем «латинским» для русского сознания, - и эта религиозная характеристика его… почти не переходимой стеной отделяла Русь от Запада» Зеньковский В. Русские мыслители и Европа. Париж, 1955, стр. 11..

Эта семивековая традиция была серьезно поколеблена в XVIII веке, когда высший слой русского общества подпал под обаяние западной цивилизации См: Зеньковский В. Русские мыслители и Европа. Париж, 1955, стр. 11-41.. Однако, после французской революции настороженность по отношению к Европе проснулась вновь и впоследствии нашла яркое выражение в русском консерватизме XIX - XX веков.

Таким образом. В качестве исходных позиций для анализа русского консерватизма правомерно принять такие специфические базисные традиции, как Православие, отразившееся в народном быту и, следовательно, самодержавное государство; а также антизападничество, понимаемое с точки зрения угрозы Православию, вытекающей из него самобытной народной культуре и охраняющему его государству со стороны иноверной Европы.