Современная западная философия

С другой стороны, герменевтика тоже должна усвоить психоаналитический урок: признать, что "я есть" приоритетно в отношении "я мыслю"! Тогда нетрудно будет сделать и следующий шаг: учесть, что "я есть" более фундаментально, чем "я говорю"! А из этого следует, что "Задача философской антропологии состоит в выяснении того, в каких онтических структурах возникает язык" [2]. Это уже "натуральная" герменевтика: ведь получается, что "Вначале мы имеем бытие в мире, затем мы понимаем его, затем интерпретируем и уже затем говорим о нем" [3]. К тому же нужно иметь в виду, что сфера "говорения" не только выражает "сферу бытия", но и сама относится к ней, взаимодействует с нею; идет процесс взаимопроникновения, напоминающий знаковым нам "герменевтический круг".

Таким образом, "рефлексивная философия, усвоившая и скорректировавшая выводы психоанализа и семиологии, идет долгим путем интерпретации знаков - частных и общих, психических и культурных, в которых выражены и выявлены образующие нас конститутивное желание быть и усилие быть" [4]. Таков конечный вывод Рикера, который определяет его понимание и предмета философии, и ее назначения, и путей философской мысли.

На этом я завершаю свое представление современной философской мысли Запада. Конечно же оно не является исчерпывающим - например, в нем нет анализа концепций философов "франкфуртской школы", не говоря уж о новейших разработках в рамках психоаналитической программы, нет современных изысканий в рамках программы аналитической философии, не представлены интересные работы, совмещающие философию с социологией. Но, во-первых, как говорил бессмертный Козьма Прутков, "нельзя объять необъятное". А во-вторых, жанр учебного пособия по истории современной философии, как я понимаю его назначение, состоит в том, чтобы помочь сформировать исходную позицию, которая позволит тому, кто хотел бы войти в этот регион современной культуры, не потеряться в этом мире, подобно городскому школьнику, волею случая попавшему в тропические джунгли, где "все совсем не так, как дома". Надеюсь, что ваше путешествие в страну современной философской мысли Запада не закончится интеллектуальной катастрофой, и моя книжка сыграет хотя бы роль, аналогичную роли приличного путеводителя для того, кто решил побывать за границей не просто для того, чтобы что-то увидеть собственными глазами, набраться впечатлений, а чтобы понять душу иной культуры. И так же точно, как нормальный, интеллектуально развитый человек, заглядывая в путеводитель, вовсе не проверяет, на месте ли в Париже Эйфелева башня или собор Святого Петра в Риме, а ищет совета, на что и почему стоит обратить внимание - и потом открывает многое такое, о чем ни в каком путеводителе не написано, так, надеюсь, и вы, мои читатели, воспользовавшись этими, по необходимости беглыми, очерками, сможете увидеть в море современных философских сочинений не набор бессмысленных слов и даже не скопище мнений, а мир, пусть для начала непривычный и даже чуждый, но довольно целостный и, вопреки первому впечатлению, совсем не плохо обустроенный и даже логичный.

Автор об авторе

Так уж получилось, что выход в свет этой книги совпал с моим семидесятилетием, что оправдывает желание сопроводить ее текст некоторыми биографическими сведениями. Соответственно торжественности этого обстоятельства, я расскажу о некоторых моментах собственной жизни в подобающей такому случаю отстраненной форме, как бы "от третьего лица".

Зотов Анатолий Федорович, доктор философских наук, профессор философского факультета Московского государственного университета, заведующий кафедрой истории зарубежной философии, член нескольких российских и иностранных общественных академий, родился 15 мая 1931 года в деревне Острые Луки Максатихинского района Тверской области. Его родителями были учителя - отец учил детей географии, мать - русскому языку и литературе. Однако любимым школьным предметом была физика - вопреки культурной атмосфере в семье и несмотря на жалкое оборудование физических кабинетов во всех школах, где ему пришлось учиться. Эта склонность странным образом сочеталась с довольно прохладным отношением к математике и с лютой ненавистью к тригонометрии, в результате чего в его аттестате зрелости оказалась одна четверка. Поэтому, приехав в Москву с желанием все-таки поступить на физический факультет и войдя в торжественный круглый зал университетской библиотеки на Охотном ряду, где тогда размещались приемные комиссии всех факультетов, он долго не решался подойти к столу, где принимали документы на физический факультет. Этому мешали три обстоятельства - во-первых, проклятая четверка в аттестате, во-вторых то, что его школьный друг, Паша Александровский, поступал на юридический, в-третьих то, что аттестат был несколько неправильный, хотя оценки и свидетельствовали, что предъявитель документа достоин серебряной медали, бланк этому не соответствовал - Тверской отдел народного образования был настолько уверен, что в "этой школе" медалистов быть не может, что соответствующего бланка под руками не оказалось! И пока абитуриент, снедаемый сомнениями, бродил от одного стола к другому, сама судьба пришла ему на помощь. Она явилась в облике живого чернявого парнишки, Бори Грушина (теперь он - крупный социолог, создатель и руководитель самого известного центра по изучению общественного мнения "Vox Populi"), который как-то приметил нерешительного и явно деревенского парня, в гимнастерке, галифе и сапогах. На всякий случай, видимо, чтобы проверить свое первое впечатление, он спросил: "Слушай, ты из деревни? Не обижайся, я дело говорю! Машину водишь? На тракторе или комбайне работал? Приехал поступать? На физический? Брось, иди к нам, на философский! А на физическом будешь учиться параллельно, это у нас можно! С документами я все улажу! Пошли на собеседование! А завтра - в Зарайский район, на уборку!" Такой напор выдержать было просто невозможно; и дело было улажено после того, как состоялось собеседование, в ходе которого выяснилось, что парень все-таки читал Чернышевского, хотя не вполне разделяет его мнения о том, что прекрасное есть жизнь, поскольку не любит лягушек. С физическим факультетом оказалось сложнее: на первой же сессии на философском новый студент получил тройку по "Введению в языкознание" у профессора Н. С. Чемоданова, лишился стипендии, и вынужден был подрабатывать (ремонтируя трофейные радиоприемники). Со второго курса все пошло нормально, студент со склонностью к физике получил право свободного посещения лекций на своем факультете и соответственно возможность заниматься физикой. Правда, дипломированным физиком, со специализаций "теоретическая ядерная физика", он все же не стал, в силу ряда обстоятельств "неакадемического" характера.

Однако работа с ним профессоров физического факультета все-таки не была совсем уж напрасной: когда он вступил на тернистую дорогу преподавателя философии (сначала на физмате Сталинградского пединститута, куда он отправился по собственному желанию, позднее в МЭИ и МИФИ), оказалось, что для начинающего преподавателя философии в этих вузах весьма немаловажно было знать основы теоретической физики и высшей математики не хуже, чем его студенты. Надо отдать должное университетскому преподаванию этих дисциплин - математика на физическом факультете, не говоря уж о физике, была гораздо серьезнее, чем то, что преподавалось в качестве этих же предметов в технических вузах, и даже в Пединституте. Но еще важнее было другое: известная осведомленность в этом предмете открыла автору дорогу в сообщество физиков и возможность познакомиться со многими интересными и даже выдающимися людьми. С особой благодарностью он вспоминает совместные бдения, посвященные проблемам микромира, с молодым преподавателем физики Е. Липмановым, соседом по комнате на третьем этаже студенческого общежития Сталинградского Пединститута на Партизанской, где не было кухни, а полы угрожающе прогибались (потом, много лет спустя, автор случайно встретил его, теперь уже профессора одного из самых престижных университетов США, около нового здания МГУ). Однако все это было потом. А до того была еще аспирантура философского факультета и защита кандидатской диссертации с чудовищным названием: "Научная несостоятельность и реакционная сущность неореализма (на примере Н. Гартмана)". Стоит заметить, что подобные названия были чуть ли не неизбежны, если аспирант специализировался по современной философии. Но очень часто они имели ритуальный характер и вовсе не обязательно выражали содержание работы. Например, за эту диссертацию профессор В. Ф. Асмус, - а его-то уж никак нельзя отнести к числу философствующих политиканов, подвизавшихся тогда во множестве на стезе "критики буржуазной философии", - рекомендовал Ученому совету присвоить соискателю степень доктора наук. Совет, впрочем, ограничился тем, что рекомендовал опубликовать текст диссертации в виде монографии, что никаких последствий не имело.

Первые годы преподавательской работы, однако, отодвинули не только "критику буржуазной философии", но и вообще историю философии на второй план - в отличие от методологических проблем физики. Как раз эта тематика оставалась "коньком" автора и тогда, когда он вернулся в Москву. Заметим, между прочим, что те из философов и преподавателей философии, которые занимались философскими вопросами естествознания, все-таки находились по сравнению с другими обществоведами в сравнительно привилегированном положении - им можно было заниматься философией, почти не оглядываясь на идеологию. Так что осведомленность автора в теоретической физике оказалась весьма кстати. Впрочем, без казусов тоже не обошлось: один из коллег по кафедре в МЭИ, доцент Симонов, посетив его лекцию, посвященную "революции в физике", обратил внимание на факт, что лектор мимоходом сказал, что электрон в семействе элементарных частиц обладает минимальной массой покоя. Когда инспектирующий дружески указал младшему коллеге, что у Ленина в "Материализме и эмпириокритицизме" ясно сказано, что электрон массы не имеет, то услышал в ответ нечто совершенно чудовищное: Ленин де ошибался, как и тогдашние физики. Результатом было письмо в партком. Но поскольку членами парткома МЭИ были люди, в физике сведущие, сигнал был оставлен без последствий. Тогда последовало другое письмо Симонова, на этот раз в газету "Советская Россия", где теперь говорилось, что Зотов, этот "молодой и способный преподаватель", на лекции по искусству как форме общественного сознания демонстрировал студентам с помощью эпидиаскопа "изображения голых женщин". Это, кстати, и на самом деле имело место - если только коллекцию скульптур Эрмитажа можно назвать "изображениями голых женщин". Но ситуация была серьезной, поскольку ведь тогдашняя партийная печать не ошибалась никогда. И чтобы спасти не только доброе имя, но и свое будущее, автору прошлось прибегнуть к помощи друга и однокашника, который тогда уже работал в ЦК КПСС, И.Т.Фролову. В итоге все кончилось благополучно. Кстати, И.Т.Фролов - потом он стал академиком РАН - сам тоже пережил нечто подобное, и даже худшее, когда в научных статьях и в диссертации защищал генетику от нападок лысенковской "марксистской биологии". Это приключение способствовало тому, что автор ушел из МЭИ в Институт истории естествознания и техники", "под крылышко" Б.М.Кедрова, где сектор "Общих проблем" был в те времена чем-то вроде заповедника ненадежных в идеологическом отношении философов. Здесь в течение нескольких лет была написана серия статей и разделов в коллективных книгах по методологии физики, которые послужили основой для спецкурсов на философском факультете МГУ, докторской диссертации и книжки "Структура научного мышления" (1973). Видимо, работы эти были не так уж плохи, судя по тому, что их с похвалой упоминают и до сих пор. Например, это сделал В.С.Степин, директор Института философии, в своей последней книге "Теоретическое знание". Правда, и с ним у автора были многолетние дружеские связи, начавшиеся с выступления оппонентом по докторской диссертации будущего российского академика, когда впервые обнаружилось не только единство по многим вопросам методологии науки, но, более того, синхронность способа мышления.

Особо следует отметить роль методологических семинаров в системе академических институтов, в которых автору привелось принимать участие. Это было довольно причудливое образование: с одной стороны, они формально были частью системы партийного просвещения, что, казалось бы, говорит само за себя. Но с другой - большое (если не большее) их число обсуждало что угодно, но уж никак не биографии вождей и решения очередных съездов. Скорее всего их тематику можно было бы назвать "общими проблемами науки", где и в самом деле происходило что-то вроде синтеза серьезной науки с серьезной философией. Их роль в сохранении нашей философской культуры в эти непростые времена заслуживает специального изучения. Автор считает исключительно важным источником наиболее значимых из его работ участие в семинаре С. П. Курдюмова (теперь академика РАН) в Институте прикладной математики, в семинаре генерала Нариманова (тогда зам. директора Института космических исследований), и многих других. Из времен "постсоветских" автору вспоминается также семинар по проблемам экологии при кафедре природопользования экономического факультета МГУ (тогда его руководителем был академик Т. С. Хачатуров). И еще: несколько последних лет автор участвовал в работе семинара по проблемам феноменологии в Московском психоневрологическом диспансере на Полянке. Главный врач этого учреждения Э. Л. Гуршанский собирал там людей, которые пришли в психиатрию с разными дипломами и степенями, но равно незашоренных и широко мыслящих, которых объединил интерес к проблеме места психиатрии в современной культуре и ее истории. От обсуждения работ К.Ясперса (который сначала был психиатром, а затем стал философом) семинар как-то естественно перешел к общим вопросам сознания в современной философии (в феноменологии Гуссерля, психоанализе, структурной лингвистике и пр.). Благодаря участникам этого семинара автор лучше понял многие аспекты как психоанализа, так и феноменологии, что нашло отражение в соответствующих разделах этой книги.

Последним поворотом на жизненном пути автора был переход на кафедру истории зарубежной философии философского факультета МГУ, куда его переманил проф. Ю. К. Мельвиль, бывший научный руководитель и тогдашний заведующий кафедрой. Его влияние сказывается и в этой книге, в разделе, посвященном "третьему позитивизму". Но мало-помалу темы философских проблем естествознания, и даже "западной" методологии науки, стали отходить на второй план, о чем свидетельствует содержание этой книги. Она, в конечном счете, - итог многолетней лекционной работы над курсом "История современной западной философии". Но, как может убедиться читатель, это все же не представление западных философских концепций в хронологическом порядке и не их бесстрастное изложение: это результат попыток автора понять "логику" функционирования европейской культуры и тенденции ее развития. Видимо, такой подход не в малой степени следствие рационалистического воспитания ума...

В заключение несколько слов: содержание этой книги наверняка осталось бы в лекционных конспектах, в докладах на конференциях, в компьютерной памяти и в весьма несовершенном виде в прежних публикациях автора, если бы не исключительная настойчивость и самоотверженная помощь его жены, Смирновой Натальи Михайловны, которой автор выражает самую глубокую и самую сердечную благодарность.

И если бы не еще одно обстоятельство: его бывший студент, а теперь зарубежный бизнесмен, Владас Белаускас, два года назад предложил автору финансовую помощь, чтобы разрозненные материалы лекций, превращенные в связный текст, были изданы "на коммерческой основе". Издательство "Высшая школа", решившее опубликовать эту книгу в качестве учебника, избавило Владаса от расходов. Но кто знает, не будь того предложения, была бы она написана вообще или не затянулась ли бы ее подготовка "до греческих календ"?

Размещено на Allbest.ru