Механизмы речи

Для объяснения этого явления следует обратить внимание на дополнительный опыт. При подаче непосредственного комплекса испытуемым предлагалось назвать вслух каждый из элементов, т. е. сказать гудок, свиток. Оказалось, что и в этом случае при пробе эффект давал только первый элемент, второй компонент бездействовал. Следовательно, когда испытуемый не принимал сообщения, а произносил лишь один его изолированный элемент (второй), то этот элемент не мог заместить весь комплекс. Когда же испытуемый получил полное сообщение, оба элемента комплекса, предъявленные по отдельности, приобрели свойство замещать весь комплекс, их сигнальное значение переменилось. В дальнейшем было бы интересно выяснить, что произойдет при переносе ударения в предложении с одного слова на другое, так как при этом меняется предикат высказанного суждения. В опытах М. В. Матюхиной оба слова предложения произносились на одном уровне, без интонационных вариаций. Трудоемкость методики не разрешала расширения числа вариантов опыта.

Легко понять, что особенности элементов в словесной системе в данном случае определяются грамматической ролью их в простом предложении. Подлежащее и сказуемое являются одинаково главными членами предложения, поэтому они и могли стать заменителями целого предложения. Когда в предложение был введен второстепенный член (определение) маленькое колесо завертелось, то оказалось, что этот элемент дает меньший эффект, чем главные члены, и через некоторое время затормаживается даже в том случае, когда стоит на первом месте. Заместительная сила главных элементов словесного комплекса обнаруживается и при замене элементов в комплексе. Если в непосредственном комплексе (гудок -- свисток) первый элемент заменить стуком по стеклу, то заменяющий комплекс продолжает еще действовать в 50% случаев. При замене же словесного комплекса колесо завертелось комплексом колесо покатилось происходит почти полное торможение условного рефлекса.

Особенно интересно еще одно наблюдение. Как только испытуемый сам составляет сообщение для себя, а не получает отдельный элемент сообщения, так передача реакции от непосредственного раздражителя во вторую сигнальную систему осуществляется только при том условии, если составленное для себя сообщение совпадает с принятым. Как и в опытах Л.А. Шварц, замена непосредственного раздражителя отдельным элементом сообщения, т. е. словом гудок или свисток, давала в опытах М.В. Матюхиной значительный условно-рефлекторный эффект. В этом случае испытуемый составлял для себя сообщение: Это тот же гудок, который был раньше, совпадающее с сообщением экспериментатора: Будет тот же гудок, который был раньше. Когда же был заменен весь непосредственный комплекс, т. е. были произнесены слова гудок -- свисток, оказалось, что у двух испытуемых не появилось условного рефлекса (передача во вторую сигнальную систему не осуществилась), у двух других испытуемых рефлекс был обнаружен. Но как только первым двум испытуемым было предъявлено слово поезд, у них тоже появился условный рефлекс, в то время как на это слово у двух других испытуемых рефлекс отсутствовал. Эти данные достаточно убедительно свидетельствуют о том, что первые два испытуемых при приеме непосредственных раздражителей составили другое сообщение для себя, чем вторые два испытуемых. Первые два составили примерно такое сообщение: Отходит поезд, а вторые два испытуемых такое: Так же как и раньше, после гудка был свисток. Вследствие различий этих сообщений для себя рефлекс появился только тогда, когда два сообщения, т. е. принятое и составленное, совпали. У испытуемого и экспериментатора появилось тождество сообщений или, во всяком случае, их эквивалентность. Только при этом условии сообщение экспериментатора могло быть принято, что обнаружилось с полной объективностью по индикатору условно-рефлекторной реакции.

Как видно, эквивалентность сообщения достигается путем словесных замен и перестроек переменной сигнализации слов. В одном случае слова свисток--гудок равны сообщению отходит поезд, но неравны сообщению был тот же свисток и гудок, в другом случае слова свисток -- гудок не равны сообщению отходит поезд, но равны сообщению был тот же свисток и гудок. Таким образом, решая проблему передачи реакций из первой сигнальной системы во вторую, необходимо учитывать не только то, что передает экспериментатор испытуемому, но и то сообщение, которое составляет испытуемый для себя. Только при этом мы узнаем, что принято и как состоялся словесный прием. Это условие, подтверждаемое достоверными фактами, вместе с тем вытекает из того простого положения, что испытуемый является не только приемником, но и источником информации.

Из кратко изложенного материала опытов М.В. Матюхиной можно сделать некоторые предварительные выводы общего характера о природе словесной стереотипии. При образовании цепных последовательных связей в процессе выработки динамического стереотипа у животных предшествующее звено цепи раздражителей является пусковым для последующею звена. Э.А. Асратян показал возможность выработки у животного специального условного переключателя (выработанного переключателя), который, сам не относясь к ассоциативному ряду, вызывает переход возбуждения с одного пути на другой, и тем самым осуществляемся перевод или замена одной цепи звеньев рефлекса другой Цепью. Однако и в этом случае внутри каждой из цепей последующее звено не может вызвать изменения в предшествующем. Последующее звено запускается только через предшествующее. Это и есть случай прямой связи звеньев динамической системы.

Иначе организуются цепи словесной системы. Последующие элементы этой цепи в такой же мере влияют на предшествующие, как и эти предшествующие на последующие. Создается, действительно, цельное объединение, в котором последующее звено должно быть упреждено предваряющим импульсом для того, чтобы сформировалось предшествующее. Такой синтез может быть назван упреждающим синтезом. Он характерен для всех речевых образований -- слога, слова, фразы и способов соединения фраз. Он может быть обнаружен и в артикуляционной и интонационной системах, что в дальнейшем будет подтверждено специальным фактическим материалом. Сейчас существенно определить этот упреждающий синтез в общей форме.

В предложениях Ушел Ваня и Ушла Катя родовое окончание глагола определяется вторым словом предложения. Это значит, что при отборе слов в предложение последующее, еще непроизнесенное звено определяет форму звена, в данный момент произносимого. В этом механизме упреждающего синтеза действуют два звена. В одном из них происходит отбор слов из полного лексикона, которым располагает данный человек. Этот отбор соответствует истинности высказывания -- Ушел Ваня, а не Катя. Во втором звене механизма происходит укомплектование и, соответственно, согласование звеньев динамической словесной системы -- ушел Ваня, но ушла Катя, т. е. организуется правильность сцепления звеньев сообщения. Необходимость отбора слов для составления сообщения вынуждает упреждать каждое из последующих звеньев при выдаче предшествующих. Совместная работа обоих отделов этого механизма организует синтез динамической словесной системы. В общей форме можно сказать, что отбор слов происходит из долговременной памяти, где они хранятся, а сообщение формируется в оперативной, короткой памяти.

Кратко изложенные в этой главе материалы и их обсуждение приводят к следующим выводам.

1. Словесный речевой отдел, несомненно, представляет собой сложную систему условно-рефлекторных дуг. Это видно хотя бы из того общеизвестного факта, что механизм речи на разных языках складывается прижизненно. Однако условно-рефлекторная методика при подходе к изучению механизма речи встречает величайшие затруднения вследствие того, что в лабораторных условиях не может быть выработан новый условный речевой рефлекс. Речевые рефлексы по самой их природе являются натуральными. Поэтому возможно лишь наблюдение за работой складывающегося или сложившегося механизма речи путем -учета системы варьирующихся словесных раздражителей. При соблюдении этого условия, наиболее точные результаты могут быть получены при помощи применения классической методики образования условного рефлекса на безусловном подкреплении.

2. Отбор системы раздражителей должен происходить на основе анализа фактов языка как в части его звуковой системы, так и лексической и грамматической. Одним из важнейших законов, который при этом следует учитывать является закон замены звуков, слов и грамматических форм. Эти замены, с одной стороны, меняют сигнальное значение словесных образований, с другой стороны, обеспечивают на фоне этой изменчивости их тождество. Без исследования фактов языка не может быть учтена система реальных, натуральных словесных раздражителей. Предъявление этого требования вынуждает к сближению смежных областей -- физиологии высшей нервной деятельности и языкознания.

3. Речевая деятельность -- это процесс общения, т. е. взаимная передача мыслей, поэтому разработка относящихся сюда вопросов должна вестись на основе общей теории передачи сообщений. Надо выяснить состав элементов сообщения, механизм приема этих элементов и формирования из них принятого сообщения. Надо узнать постоянные и переменные компоненты в элементах сообщения и в самом сообщении, диапазон изменчивости элементов и эквивалентность при замене одних элементов другими. Наиболее элементарной, первоначальной, а поэтому и исходной проблемой, нуждающейся в постановке, является проблема о передаче звуков речи, слогов и слов. Рассмотрение явлений речевого процесса вне общей теории передачи сообщений приводит к голому эмпиризму, фактографии и не позволяет систематизировать даже простые факты, не требующие экспериментального или инструментального исследования.

4. Элементы сообщения нормализованы. Это значит, что они являются тождественными как у передающего, так и у принимающего речь. Нормализован и способ соединения элементов. Усвоение этих элементов и способа их соединения обеспечивает прием сообщения, который всякий раз подкрепляется успехом взаимного понимания, что может быть контролировано соответствием высказываний или соответствием сообщения и действия. Постоянный контроль сообщения в этих двух направлениях все время подкрепляет нормализацию элементов и способ их нормативного соединения. Наряду с этим отбор элементов в сообщение не нормализован, а определяется самим говорящим в соответствии с отраженной им в сообщении действительностью и законами истинности сообщений. Соотношение этих двух рядов -- нормализованного и ненормализованного -- определяет механизм формирования приема и выдачи сообщений, элементы которого должны быть синтезированы в целостную систему при помощи упреждающих импульсов. Ненормативный отбор элементов должен упреждаться при составлении ряда нормативных, последовательных элементов динамического словесного комплекса.

5. Проведенные до сих пор исследования при помощи условно-рефлекторной методики для разрешения вопроса об особенностях второсигнальных связей, хотя и являются далеко не полными и недостаточно варьированными по системе возможных раздражителей, позволяют наметить весьма существенный гипотетический вывод о путях возбуждения второсигнальной доминанты и соответственно о путях распространения влияния ее на другие, неречевые системы и о влиянии этих систем на речевую доминанту.

Можно допустить существование двух каналов, по которым распространяется словесная информация. Один из этих путей является собственно второсигнальным, другой -- первосигнальным. Различие этих каналов лучше всего пояснить на примере.

Допустим, что испытуемому передают следующее сообщение: «Тотчас же после того, как вы услышите слово граб и только слово гриб, а не какое-нибудь другое слово, всякий раз после этого вам в руку "будет подан электрический ток вот такой силы (демонстрация). Никакое другое слово, например лошадь, стена, лисичка, боровик, белый гриб, не будет сопровождаться током». Понятно, что безусловное подкрепление может быть дано не только в виде электрического тока, но, в зависимости от методики, это будет или засвет глаза, или холод, или дутье в глаз при мигательной методике. Для проверки усвоения сообщения испытуемый повторяет, при каких и только при каких условиях появится безусловное подкрепление. Дальше приступают к выработке условного рефлекса, время от времени напоминая инструкцию.

В другой серии опытов испытуемому не передается никакого словесного сообщения. Без всякого предупреждения после слова-раздражителя-- гриб (или другого)-- на руку испытуемого воздействуют током (или иным безусловным подкреплением). Остальные слова, применяемые в разном порядке по отношению к подкрепляемому, не сопровождаются безусловным подкреплением.

На основании некоторых данных о роли предварительной инструкции можно допустить, что образование точной условно-рефлекторной дифференцировки на определенное слово прежде появится в первой серии опытов, чем во второй. В первом случае передается полная словесная информация по каналу второсигнальной связи. Вследствие этого* у испытуемого из наличного у него большого лексикона отбирается только одно определенное слово, которое приобретает значение сторожевой доминанты, и поэтому оно, находясь в подготовительном, отборочном возбуждении, скорее, чем в опытах второй серии, связывается с вегетативными компонентами реакции,, вызываемыми безусловным подкреплением.

Во второй же серии опытов передается неполная информация по первосигнальному каналу. Неполнота информации обусловлена самим распорядком опыта. Никому, кроме экспериментатора, неизвестно, на какие возможные слова последует безусловное подкрепление, поэтому в первом опыте будет нуль информации. Во втором и третьем опытах, в случае подкрепления слова гриб и неподкрепления слова стена информация прибавится на величину различения только двух слов из всего их числа m в лексиконе испытуемого. В последующих опытах информация будет постепенно добавляться до тех пор, пока через много опытов вегетативные компоненты реакции, первоначально связывающиеся то с тем, то с другим словом, не свяжутся только с одним словом из всего большого лексикона. Можно предположить, что время, необходимое для усвоения полной информации по первосигнальному каналу = Ti, будет функцией от нескольких переменных

Ti = f(x, y, z),

где х -- распорядок опыта, у -- семантическая система словаря данного испытуемого и z -- состояние испытуемого и другие случайно привходящие и учитываемые лишь в общей сумме явления.

Роль распорядка опыта х--очевидна. Обозначая подкрепление знаком + и неподкрепление знаком --, составим два ряда.

Первый ряд: Спички --; Гриб+ ; Бутылка --; Колесо --; Гриб+ ; Ворота--; Гриб+\ Стена--; Гриб+ \ Лес--; Лисичка--; Картина--; Гриб+.

Второй ряд: Спички--; Гриб+; Бутылка--; Гриб+; Лес--; Гриб + \ Лисичка--; Гриб+\ Боровик--; Гриб+; Белый гриб--; Гриб-}-.

Следует признать, что распорядок раздражителей во втором опыте, где систематически не только противопоставляется в паре подкрепляемое слово неподкрепляемому, но и неподкрепляемые слова располагаются по спецификации их сигнальных значений в отношении подкрепляемого слова, будет содержать больше информации в единицу времени, чем при первом распорядке опыта, где ряд слов по их сигнальным значениям более сложен, запутан и несистематичен. Возможны ряды с разной комбинацией отбора слов из предполагаемого у испытуемого лексикона. Соответственно время для усвоения полной информации будет также различным в каждом из рядов.

Кроме этого, время получения полной информации будет зависеть от семантической системы словаря испытуемого. Бели в усвоенном ранее словаре испытуемого есть различия и семантические связи между такими словами, как гриб, белый гриб, боровик, дубовик, лисички, опята, козлята, рыжики, плесень, грибница -и т. п., то усвоение информации пойдет иначе, чем у испытуемого, который плесень не относит к грибам или не усвоил соотношения между словом гриб и грибница, или не знает слова козлята, как названия сорта грибов. Таким образом, величина у также будет влиять на время образования полной дифференцировки и на рефлекторные ответы при подаче тех или других раздражителей словесного ряда.

Что касается величины, т. е. состояния испытуемого в данный момент, и других случайных факторов, то при достаточно большом количестве опытов они, подчиняясь закону комбинации независимых событий будут эллимимироваться, т. е. относительно равномерно влиять на общий итог времени в разных (вариантах опыта.

Как видно, различие двух каналов информации состоит в том, что усвоение сообщения держится на разных видах подкрепления. Передача по второсигнальному каналу подкрепляется пониманием, что проверяется возможностью обратной передачи той же информации от испытуемого к экспериментатору. При обратной информации передается сообщение о тех же предметных отношениях, которые ранее были приксяты, хотя отбор слов и их порядок может меняться. Передача по первосигнальному каналу подкрепляется безусловным раздражителем и поэтому может сохранить силу только в пределах индивидуального опыта испытуемого. Во всяком случае, при длинном и сложном ряде раздражителей, развертывающемся в течение многих дней опыта с интервалами, обратная информация от испытуемого к экспериментатору практически становится невозможной. Да и вообще говоря, информация от испытуемого о его вегетативных изменениях возможна лишь в части надпороговых ощущений.

Иначе обстоит дело- в условиях применения двигательной методики с так называемым речевым подкреплением. В этом случае неполная информация передается сразу по двум каналам. Испытуемый производит нажатие на ключ по чужому приказу «нажми». Вынужденное движение равносильно безусловному подкреплению, вероятно, все же более слабому, чем электрический ток или температурный раздражитель, действующий на кожу и вызывающий не вегетативные реакции, а сокращения скелетной мускулатуры. Таким образом, информация первоначально пойдет по первосигнальному каналу. Однако через некоторое время испытуемый может принять информацию с помощью имеющегося у него запаса слов, т. е. отмечая порядок поступающих сигналов и вынуждающих приказов. В таком случае информация перейдет на второсигнальный канал и движения нажимов на ключ из вынужденных превратятся в произвольные. Как указывалось в начале этой главы, момент перехода информации с одного канала на другой является в данном случае неопределенным. Это связано, во-первых, с характером применяемых при этой методике раздражителей (свет, звук), которые могут быть приняты или первосигнально, или в разной мере второсигнально, и, во-вторых, от характера самой реакции нажима на ключ, которая может быть или автоматически вынужденной, или произвольной. В обоих случаях объективные показатели недостаточны для суждения экспериментатора о канале поступления информации. Вероятно, возможны улучшения этой методики, с тем чтобы наблюдать расхождение информации по разным каналам.

Гипотеза о двух каналах словесной информации, подсказанная, хотя и немногочисленными фактами из этой области, имеет не только теоретическое, но и большое практическое значение. Слова, применяемые человеком в разных жизненных ситуациях, конечно, сочетаются то с одними, то с другими вегетативными реакциями, вызванными этими жизненными ситуациями. Надо думать, что, поступая через первосигнальный канал с безусловным подкреплением, слова отбираются и дифференцируются в вегетативном отборе по эмоциональным признакам. Поступая одновременно или разновременно по второсигнальному каналу, те же слова образуют словарь данного человека. В результате некоторые из слов, а может быть и все, приобретают эмоциональный индекс. Так как по первосигнальному каналу поступает последовательно порциями и неполная информация, то эмоциональный индекс слов изменяется; кроме того, принимающий, как правило, не дает себе отчета в сигнальном значении этого эмоционального индекса, хотя действие его достаточно сильно.

В процессе опытов с безусловным подкреплением происходит формирование новых эмоциональных индексов ранее усвоенных испытуемым слов. Именно это открывает большие возможности для выяснения механизма воздействия словесной доминанты на неречевые системы. Едва ли можно допустить, что полное словесное сообщение о передаче тока на слове гриб тотчас же с места вызовет вегетативную реакцию. Потребуется какое-то количество безусловных подкреплений и неподкреплений для перестройки эмоциональных индексов. Но так как по ожидаемому весьма вероятному результату введение полной информации все же сокращает время перестройки индексов, то сравнение серий опытов - с полной и неполной информацией дает возможность точно учесть это время и ход перестройки. Тем самым обнаруживается механизм широко известного жизненного явления, когда человек, усвоив те или другие словесные -сообщения, все же не обладает достаточными эмоциональными побуждениями для осуществления соответствующих действий.

На основе учета эмоциональных индексов возможна постановка еще одной интересной проблемы о семантической системе слов данного человека. Количество слов, которыми владеет взрослый человек, может быть определено числом не менее 5--6 тысяч. Спрашивается, нужно ли в опыте по перестройке индексов с неполной информацией перебрать все эти слова и каждое из них включить в пару подкрепляемого безусловным раздражителем и неподкрепляемого для того, чтобы в конце концов получилась точная дифференцировка только одного слова гриб, или для получения этого эффекта достаточно некоторой системы ограниченного числа слов? Первоначально кажется, что первая возможность достаточно вероятна. Ведь испытуемый не получает никакой информации, например о словах хлеб9 ключ, молоко и о других не встречавшихся ранее в опыте словах, следовательно, сохраняется возможность безусловного подкрепления любого из ранее не применявшихся слов. Однако IB действительности, как известно, рефлекс на слова, далеко отстоящие по их предметному значению от контрольного слова, угашается через некоторое время и сохраняется только ,на некоторые слова, находящиеся в каком-то семантическом или фонетическом отношении к контрольному. Таким образом, оказывается, что через некоторое время только ограниченная часть слов является претендентами на положительную условную реакцию, перестроенную на соответствующий эмоциональный индекс, другие же слова становятся «нейтральными» или, лучше сказать, приобретают минусовый знак. Если в отношении слова гриб другие слова, такие, как ключ, барабан, стекло, оказались нейтральными, можно считать, что таким же будет и слово карандаш. Однако этого нельзя оказать про слово, обозначающее .лес, где растут грибы. Неясно, какая реакция последует на слово яблоко, которое относится к категории названий пищевых продуктов так же, как и грибы. Так возникает проблема психологической системы лексической семантики. Эта проблема чисто психологическая, а не лингвистическая и не логическая. У данного испытуемого может сложиться весьма своеобразная связь между словами, не совпадающая с обычными, принятыми в науке системами связи. Так, связь по логическим объемам рода и вида может отчлениться очень быстро: слово растение скоро станет нейтральным, а гриб даст условную реакцию. Таким образом, эти логические связи сравнительно скоро перестанут действовать. Деление на части k целое также скоро может обособиться: слово ножка будет нейтральным, однако в случае приема этого слова, как ножка гриба, оно останется реактивным на какое-то время.

Не будет совпадения и с собственно языковыми семантическими связями. Реактивности историко-этимологических связей слов можно ожидать только у испытуемых, принадлежащих к лингвистической специальности. Морфологические же связи могут быть встречены испытуемым по-разному. Слово грибок, принятое в значении грибкового растения, будет отстоять дальше от слова гриб, чем грибок, принятое как уменьшительное от слова гриб. Возможны и чисто внешние связи, например на основе - рифмы. Если после многократного подкрепления подряд слова гриб появится слово ушиб, можно ожидать на это последнее слово условной реакции.

Таким образом, путем ряда проб можно обнаружить семантическую систему слов, сложившуюся к данному моменту у испытуемого. Эта возможность появляется вследствие неполноты получаемой им информации. Испытуемый вынужден дополнять передаваемые ему отдельные слова до полного сообщения для себя. В процессе этой операции рн отбирает такую группу дополнительных слов, которая позволяет выделить определенное значение переданного ему экспериментального слова. В зависимости от состава такого сообщения для себя могут возникать очень неожиданные комбинации, которые обычно называются ассоциациями. Так, слова соус или пирог у одних испытуемых могут рано стать нейтральными, а у других испытуемых вступить в связь со словами грибной соус и пирог с грибами и надолго остаться реактивными.

Таким образом, у каждого данного испытуемого имеется индивидуальная система семантических связей слов. Так как это именно система, т. е. ее элементы взаимосвязаны, то для ее определения нет необходимости перебирать все элементы. Достаточно определенного ряда элементов, в котором будет обнаружена вся система. Как и всякая система, она обладает избыточностью информации. Вот почему даже неполная информация по первосигнальному каналу в конечном счете приведет к полной перестройке эмоциональных индексов всей словесной системы, если будет найден наиболее короткий ряд порядка раздражителей, в котором неполнота информации восполнялась бы избыточностью системы.

Особую роль приобретает эмоциональный индекс слов в патологических случаях. Повышенная эмоциональная доминанта в отношении некоторых слов может вызвать полное расстройство поведения и нарушение контакта с окружающим. Возникает проблема перестройки и нормализации патологических эмоциональных индексов слов путем проведения информации по доступному второсигнальному каналу.

Для учета разных приемов психотерапии представляет большой интерес определение силы, возможностей и условий воздействия через втофосигнальный канад. М.С. Лебединский сообщает о случае, когда врач, применив гипноз, ввел пациентке те самые слова, которые соответствовали ее же просьбе в бодрствующем состоянии. Однако у нее впервые в жизни возник истерический припадок и она уклонилась от продолжения лечения. Следует допустить, что эта пациентка встретила переданную ей в гипнозе информацию комплексом ранее сложившихся слов, снабженных прежними сильными эмоциональными индексами. Возможно, что в гипнозе канал словесной передачи перестроился и подошел вплотную к областям вегетативного управления. Так как принятое сообщение находилось в противоречии с ранее сложившимися и более сильными эмоциональными индексами, возник срыв высшей нервной деятельности.

То, что в патологии бросается в глаза, в норме замечается мало, хотя тот же процесс приема чужой информации через сообщение для себя или через перевод ее на свои слова -- одно из самых важных звеньев механизма речи. Чужая речь понимается не только в меру наличного словаря у принимающего, но и в меру возможности отбора из этих слов осмысленного для данного человека сообщения. Это проблема внутренней речи. Для ее изучения приходится применять специальные методики, и весь вопрос разрастается в особое направление в общем комплексе приемов и дисциплин, исследующих механизмы речи.

4. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ

Прием устной речи осуществляется слуховым анализатором, воспроизводство -- речедвигательным. Однако не нужно думать, что только в слуховом анализаторе начинается сенсорная часть рефлекторной дуги, а в двигательном -- эффекторная. Если бы это было так, то человек, как эхо, воспроизводил бы только то, что принял. В действительности, в речи постоянными величинами являются лишь некоторые признаки элементов сообщения, набор же элементов различен. Отсюда следует, что для воспроизводства речи, т. е. для набора элементов, должно быть свое начало, своя собственная сенсорная часть рефлекторной дуги. Таким образом, в механизме речи--две сенсорные части рефлекса: слуховая и кинестетическая. Но так как речь после усвоения способов замены звуков буквенными обозначениями может приниматься также и зрительным анализатором, то к двум сенсорным частям должна быть прибавлена еще и третья, начинающаяся от зрительного анализатора. Так как при всех условиях набор элементов сообщения, т. е. воспроизводство речи, осуществляется только речедвигательным анализатором, то он и играет главную роль в речевом процессе. Это положение и лежит в основе известного тезиса И.П. Павлова о речевых кинестезиях как базальном (основном) компоненте второй сигнальной системы и о видах слова -- двигательном, слуховом и зрительном.

Выставленное И.П. Павловым положение о речевых кинестезиях детально не разработано. Сам этот вопрос интересовал психологов издавна, но собственно научное его изучение еще только начинается. Получаемые здесь факты дают основания делать некоторые выводы о механизме речи выдвигать гипотезы. Еще в допавловский период вопрос сводился, и не без основания, к проблеме совместимости двух действий. Если двигательный анализатор участвует в отборе элементов при составлении сообщения для себя, то одновременно не могут быть составлены два сообщения. Если человек во внешней речи произносит одно, то во внутренней он уже не может подбирать другое. Исходя из этого и решали вопрос,

Термин «кинестезия» составлен из двух греческих слов, которые на русский язык переводятся как «двигательные ощущения». Однако И.П. Павлов, концепция, которого положена в основу наших исследований, нигде не говорит об «ощущениях», а имеет в виду кинестетические раздражения, идущие от органов речи. Он говорит о нервных импульсах, не ставя вопроса о том, ощущаются ли они или нет. В дальнейшем, применяя термин «кинестезия», мы будем иметь в виду только нервные импульсы обратной связи. Вопрос о двигательных ощущениях и представлениях будет выделяться особо возможно или невозможно совмещение двух речевых действий. Польман *(1887) 1 проводил наблюдения над самим собой, из которых выяснилось, что ОН может, произнося знакомые стихи, одновременно составлять в уме другие, новые оригинальные стихи и записывать их строчка за строчкой, может при чтении стихов производить также умножение чисел. Однако в опытах Бине (1890) совмещение более простых действий -- нажимания определенное количество раз резиновой груши под стук метронома и решения простой арифметической задачи--вызывало нарушение обоих действий. Весьма трудной оказалась и задача совмещения работы двух рук, одна из которых должна была под метроном нажимать на грушу два раза, другая--пять раз. Эти и им подобные опыты обычно связывались с проблемой распределения внимания. Никакой концепции о нейродинамическом процессе, возникающем при осуществлении двух действий, не было. Вследствие этого опыты носили случайный характер и не варьировались по какому-либо плану. Не варьировался и способ предъявления материала по анализаторам. Дальнейшее развитие в решении этого вопроса, главным образом в работах американских бихевиористов, для которых он приобретал особое значение, прослежено в указанной ниже статье А.Н. Соколова (1941).

Павловская концепция позволила заново переосмыслить поставленную проблему. Совмещение двух действий можно рассматривать как намеренно вызываемое у испытуемого изменение индукционных отношений между двумя очагами возбуждения. В зависимости от силы возбуждения в этих очагах может возникнуть или попеременное их действие с нарушением процессов и с увеличением времени их протекания, или появится доминантный очаг, т. е. вместо отрицательной индукции возникнет положительная, вследствие чего результат основной работы улучшится. Сочетаемые действия могут быть учтены по участию в их осуществлении того или другого анализатора и по степени автоматизации действий. Сами действия могут быть подобраны так, чтобы включить речедвигательный анализатор в разных сочетаниях со зрительным и слуховым. Учет автоматизации позволит определить до некоторой степени относительную заторможенность очага, регулирующего автоматизированное действие. Наконец, может быть определен динамический характер включенных действий и соответственное взаимное влияние этих видов динамики.

Методика торможения и усиления речевых кинестезии, а также непосредственная запись активности речевых органов в процессе внутренней речи при помощи отведения биотоков в последнее время применяются у нас довольно широко. Полученные в результате этих исследований данные приобретают для изучения механизма речи и мышления не только большое теоретическое значение, но и позволяют сделать ряд практических выводов в области культуры письма, в частности при обучении орфографии, а также изучении патологии речи. В советской психологической литературе методика торможения впервые была описана А.Н. Соколовым применительно к проведенным им опытам. В дальнейшем в разных вариантах и сочетаниях она применялась С.М. Блинковым, А.Р. Лурия, Л.К. Назаровой, Л.Н. Кддочкиным методика применялась Ф.В. Бассиным и Э.С. Бейн Л.А. Новиковой, Наиболее полное освещение этого вопроса дано в статье А.Н. Соколова «О речевых механизмах умственной деятельности».

В основе одного из методических приемов исследования речевых кинестезии лежит следующая мысль. Если речевые кинестезии являются неотъемлемым компонентом мыслительной деятельности, то устранение или задержка их должны вызвать нарушение деятельности. В опытах А.Н. Соколова задержка речевых кинестезии достигалась разными способами, а именно: с помощью зажимания губ и языка, произнесения во время решения задачи слогов (ба-ба-ба), или слов, или заученного стихотворения. В тех же опытах записывались движения языка в процессе внутренней речи при помощи регистрации микродвижений через электрическую аппаратуру на ленту кимографа.

Были получены следующие результаты. Механическая задержка артикуляции языка и губ не оказывает заметного действия на исполнение предложенных заданий у взрослых испытуемых и значительно тормозит умственную работу у детей. Посторонние речедвижения как у взрослых, так и у детей вначале значительно ухудшают выполнение предложенной задачи, но в дальнейшем, по мере повторения опытов отрицательная индукция снимается и задание выполняется или без всякой задержки, или даже скорее, чем без проговаривания постороннего материала. Регистрация микродвижений языка подтверждает эти наблюдения. Вначале, при решении первых в опыте задач, микродвижения языка встречаются часто и с большой амплитудой, по мере же автоматизации процесса, в последующих задачах, микродвижения ослабляются, а потом/ пропадают.

На основании собранного материала A. FL Соколов выдвигает следующую гипотезу. Генетически внутренняя речь возникает на основе речевых кинестезии. В ранний период развития речи создается тесная межанализаторная связь речедвигательного и слухового анализаторов. Слово слышимое и произносимое связываются. По мере автоматизации речедвижений потребность в речевых кинестезиях уменьшается. Они могут появляться с ослабленной силой. Вместо этого усиливается возбуждение в слуховом анализаторе, т. е. внутренняя речь «озвучивается» (термин А.Н. Соколова). Кинестезии частично восполняются слуховыми представлениями звукового состава слов.

Гипотезу об «озвученности» внутренней речи можно признать правдоподобной и во всяком случае полезной для предварительного исследования соотношений между слуховым и речедвигательным анализаторами. Если на приеме уже поданы словесные сигналы, то редупликация их для усвоения двигательным анализатором может быть ослаблена. Это происходит, например, при чтении про себя. В тексте уже поданы вторые сигналы в виде буквенных обозначений, следовательно, повторение их на периферии двигательного анализатора может быть ослаблено. Это и оказалось в опытах А.Н. Соколова. Задержка кинестезии при чтении простых для испытуемого иностранных текстов не нарушала понимания читаемого. Возможно, что речевой синтез осуществляется в значительной мере за счет деятельности зрительного анализатора. То же может произойти и при внутренней речи. «Озвучивание» слов, т. е. усиление возбуждения в слуховом анализаторе, может привести к ослаблению речевых кинестезии.

Гипотеза о роли межанализаторных связей подтверждается и другими наблюдениями, не относящимися к речевой деятельности. Среди ряда известных фактов обратим внимание на те, которые указаны в работе И. Земцовой. Она установила, что при движении звучащего предмета слепые следят глазами за его перемещением. Один из ослепших, наблюдавшихся М.И. Земцовой, научился стрелять в мишень из мелкокалиберной винтовки по слуху. Оказалось, что попадания были значительно более точными в тех случаях, когда ослепший принимал позу прицеливания, и прищуривал глаз, устремив его на мушку и цель, чем в тех случаях, когда он нарушал этот стереотип и отворачивал голову в сторону. У слепорожденных подобного движения глаз не наблюдается.

Аналогично этому можно допустить, что и в речи слуховой и двигательный компоненты одного и того же слова составляют целую систему. Возникший слабый кинетический импульс вызывает усиление слухового компонента в той же системе. Это и есть «озвучивание» слова во внутренней речи. Известно, что поздно оглохший может сохранить речь, поэтому в настоящее время таких людей не принято называть глухонемыми, а относят к группе поздно оглохших, сохранивших речь. Так как у поздно оглохшего звуковые раздражения не принимаются слуховым рецептором,. но корковая часть слухового анализатора сохранна, то в процессе речи он может руководствоваться ранее накопленными «озвученными» слуховыми представлениями.

Однако механизм перестраивается в разных видах речи, в разных условиях ее применения и тем более в патологических случаях. Роль слуховых представлений у глухонемого, конечно, иная, чем у нормально слышащего при внутренней речи. Вместе с тем для всех случаев может быть установлено следующее положение. Слуховой контроль по правильности произнесения решает лишь один, конечно, чрезвычайно важный вопрос: верно ли подан звук, слово, фраза или неверно, но никакое усиление контроля по правильности не может заменить физически самые речедвижения. Если речедвигательный анализатор занят произнесением одних слов, то слуховой не может вместо него репродуцировать, хотя бы и в представлении, другие слова, потому что в слуховом анализаторе нет приспособлений для репродукции слов, а существуют устройства только для их приема,

Но особенность внутренней речи состоит в том, что в ней отсутствует громкое произнесение, поэтому для слухового восприятия нет никакого подконтрольного объекта. Из этого все же не следует, что отсутствует контроль со стороны слухового представления, пропадает установившаяся в норме межанализаторная связь, уничтожается эквивалентность между словом слышимым и произносимым и слуховой анализатор исключается из системы речевого механизма. Наоборот, надо думать, что произвольный запуск двигательного стереотипа слова без слухового представления и без понимания его предметного значения невозможен, так как содержащиеся в усвоенном человеком словаре слова обладают значениями. Слуховое представление, как и восприятие, является расчлененным. Только расчлененность разрешает производить поэлементный контроль состава слова и опознавать его как целое

Иное соотношение в двигательном анализаторе. Сам двигательный стереотип слова расчленен до мельчайших элементов на возбудительные и тормозные нервные импульсы к громадному числу мышечных групп, участвующих в произнесении слова. Однако весь этот аналитический состав ни в какой мере не включен в двигательное представление слова. Невозможно и не нужно представлять весь комплекс речедвижений для того, чтобы они произошли. Человек, говоря слово стол, понимает, о чем он говорит, и может перечислить звуковой состав этого слова, но никто не может сказать -- как при его произнесении движется диафрагма или другие мышцы.

В материале речи человек может себе представить все, что есть на приеме, и ничего из того, что составляет механизм выдачи. Это происходит потому, что всякая саморегулировка осуществляется по конечному продукту, которым в речи является акустический эффект. Он и контролируется. Но он же должен и запускаться для того, чтобы получилось совпадение приема и выдачи.

Следовательно, «озвучивание» во внутренней речи можно понимать как участие слуховых представлений в отборе ассоциированных с ними и подконтрольных им двигательных словесных стереотипов. Однако это возможно только в том случае, когда двигательный стереотип уже сложился как подконтрольное образование. Кроме того, «озвучивание» слова в представлении сохранит лишь контрольную функцию: то ли слово отобрано и не нужно ли его заменить другим. Само же усиление двигательного стереотипа при внутреннем отборе слов потребует специфических, перестроек в системе речедвигательного анализатора, поэтому правильнее было бы сказать, что не слуховые представления усиливают речедвижения, а наоборот, речедвижения усиливают слуховые представления.

Таким образом, проблема речевых кинестезии возникает снова. При этом она может решаться только объективной методикой, которая и при--менялась в указа/иных выше исследованиях и, в частности, в работах А.Н. Соколова. Так как двигательные ощущения, по меткому замечанию И.М. Сеченова, являются «темными», что, действительно, вытекает из самого существа этого подконтрольного объекта, то иная, кроме объективной, методика вообще не применима, хотя внутренняя речь наиболее субъективна из всех других видов речи. Однако получаемые первоначально объективные факты оказываются противоречивыми. В одних случаях при внутренней речи удается отчетливо заметить активность периферии, в других случаях активности нет.

Для разрешения этого противоречия необходимо собрать такие факты, которые можно обнаружить на путях понимания общей конструкции механизма речи.

Следует различать два звена этого механизма: а) отбор звуков для составления слов (или, что то же, отбор речедвижений для составления двигательного стереотипа слова) и б) отбор слов для составления сообщения. Несколько более подробно соотношение этих частей механизма ] речи будет выясняться в следующей главе. Сейчас же достаточно заметить, что во внутренней речи людей, владеющих языком, происходит отбор слов, а не отбор звуков для слова, так как двигательные стереотипы слов у этих людей уже сложились.

Из этого различения вытекают важные выводы для поисков фактов при изучении внутренней речи. Мы не можем ждать, что во внутренней речи будут возникать такие же речедвижения, которые происходят при артикуляции звуков речи. Во внутренней речи не нужно ни производить звуков, ни искать артикуляционных позиций, необходимых при формировании двигательного стереотипа слова. Но можно ждать таких речедвижений, которые необходимы для опознавания отбираемых словесных стереотипов и для их сочетания.

Стереотип каждого слова очень характерен по своей динамической структуре. Каждое слово имеет определенную длительность и, что особенно важно, характерную структуру по соотношению сильных и слабых ; позиций. По этим признакам слово опознается как целое. Отбор же слов для составления сообщения может осуществиться лишь тогда, когда слова группируются, соединяются и разделяются. Вне этого синтагматического членения осмысленный отбор превратился бы в «набор слов». Любая фраза как сообщение, имеет свою особую характерную материальную структуру.

Таким образом, при отборе слов во внутренней речи неизбежно должна вступить в силу динамика словесных стереотипов и динамика самого отбора.

И действительно, очевидные факты прямого наблюдения как нельзя лучше подтверждают это положение. Разнообразные косвенные методы регистрации движений речевых органов хороши тем, что позволяют собрать обширный материал в разных вариациях опыта. Прямое же наблюдение, часто лишенное этих возможностей, выгодно отличается тем, что интересующее явление просто видно с достаточно заметными деталями.

Нам удалось произвести кинорентгеносъемку надставной трубки в процессе внутренней речи. Объяснение относящегося сюда материала представлено в главе XII этой работы (§ 38). Сейчас достаточно заметить, что язык и верхняя часть глоточной трубки в процессе внутренней речи не совершают артикуляционных движений, а ритмически покачиваются. Артикуляционные позиции всегда очень точны и определенны, здесь же производятся отчетливо заметные плавные движения.

Трудно понять эту динамику периферии иначе, как усиление процесса отбора слов. Язык и глотка как бы отбирают синтагмы и отделяют группы слов. Язык отказался от своей артикуляционной функции и перешел на выполнение чисто динамических членений. Из фактического материала, излагаемого в дальнейшем, будет ясно, что в разных видах речи происходят значительные перестройки ее механизма. Для образования элементов в составе слова нужны одни речедвижения, для отбора слов -- другие.

Однако приведенное прямое наблюдение решает лишь часть вопроса. Мы узнали о специфичности речедвижений, являющихся индикаторами обратной связи в процессе отбора слов во внутренней речи, но этими наблюдениями не объясняются постоянно встречающиеся случаи, когда в процессе внутренней речи не удается зарегистрировать активности периферии. Кинорентгеносъемка также документирует и эти явления.

Прежде всего надо выяснить, в каком направлении мог бы быть решен поставленный вопрос. Если для отбора слов не нужно восстанавливать их элементный состав, а оперировать ими как целыми образованиями, то возможно, что во внутренней речи и сами слова могут быть заменены большими, ранее сложившимися ассоциативными комплексами. Может -происходить не только отбор слов, но и отбор весьма кратких сигналов, замещающих целые системы ранее отобранных слов. При этом такие сигналы могут быть статическими схемами. В этот момент составляется кодируемый переход от динамики сочетания слов к более вместительной статической схеме. При декодировании статическая схема может быть переведена в устной речи или при последовательном проговаривании про себя -- в развернутый ряд слов. В этих условиях отпадет необходимость усиления центра динамикой периферии речедвигательного анализатора и возникнет новая специфическая перестройка речевого механизма.

Теоретически вероятность таких предположений достаточно велика. Можно без преувеличения сказать, что весь язык держится на принципе замен. Сюда относится прежде всего синонимия. Всякое слово может быть заменено другим (хотя и не всяким другим) или равнозначным ему описательным оборотом. На этом принципе строятся одноязычные толковые словари. В контексте же происходит устранение синонимии. Замечательной особенностью текста является то, что он может быть или распространен в более обширный текст или свернут в сокращенный. Номинативным выражением такого свертывания являются заглавия и оглавления. В языке выработались такие особые части речи, как местоимения т относительные слова, функция которых только и состоит в том, чтобы заменять другие слова или указывать, к какому слову относится данное распространение текста. Слова этот, тот, который и т. п. заменяет многое из того, что было сказано раньше, и теперь уже могут не проговариваться. При затруднениях вспоминания слов очень часто всплывает какая-либо характерная часть его звукового состава, например р, ш, с, или воспоминание строится на смысловой замене, как в известном рассказе А. Чехова «Лошадиная фамилия». Широчайшие возможности языковых замен при сохранении тождества слов и мыслимых обозначений обеспечивают, с одной стороны, возможность перевода мысли с одного языка на другой, с другой стороны, могут явиться причиной непонимания, таю как замена, примененная одним человеком, может не совпадать с привычной заменой, производимой его собеседником.

Не только с точки зрения языковедческой, но и физиологической проблема замен представляет значительный интерес. Известно, что в любом стереотипе один элемент может замещать все остальные и весь стереотип в целом. Если в стереотипе сложился некоторый комплекс элементов, который, в свою очередь, вошел в некоторую ассоциативную систему, то раздражитель, вызывающий активность одного из элементов, является сигналом запуска для всей сложившейся системы. Таковы инстинкты. Внешний вид гнездового и кормового микроландшафта является сигналом для остановки прилетевших весной птиц и развертывания сложной системы поведения при спаривании, гнездовании и выведении птенцов. Ассоциативные комплексы могут находиться в разной степени сцепления друг с другом, но, чем более крепко сцеплена система, тем, надо думать,, легче вызвать ее развертывание по одному из элементов. Следует допустить, что в высших формах деятельности вероятны комбинации сигналов -- заменителей систем.

5. МЕТОДИКА ЦЕНТРАЛЬНЫХ РЕЧЕДВИГАТЕЛЬНЫХ ПОМЕХ

Можно построить методику исследований внутренней речи, в которой? учитывались бы как случаи динамической активности периферии речедвигательного анализатора, так и возможность замен динамики теми или другими способами. В таких заданиях, в которых двигательный стереотип слова, обладающий определенной динамикой, по условиям самой задачи не может быть ничем заменен, торможение динамики посторонней деятельностью, также обладающей своей динамикой, приведет или к невозможности выполнения задания, или к дефектному его выполнению. В тех же случаях, когда замены возможны и производятся испытуемым, решение задачи при включении посторонней для речи динамической деятельности не потерпит ущерба. Характерная переменная для каждого словесного стереотипа динамика может быть названа акцентно-выделительной, имея в виду, что в слове акцентно выделяется один из слогов и ослабляются другие.

Сущность примененной нами методики сводится к следующему. Испытуемый, отделенный от экспериментатора ширмой, получает основное задание, например: производить умножение двузначного числа на однозначное, считать квадратики по разграфленной бумаге, узнавать форму и запоминать порядок фигур, вписанных ему в ладонную поверхность руки закругленным концом палочки, составлять фразы и т. п. Одновременно с этим вводится специфический тормоз на темпо-акцентную выделительную динамическую систему речи в виде стандартного, заученного, стереотипного ритма, который выстукивается испытуемым любой удобной ему рукой.

Виды ритма постукивания были разнообразны. Мы приведем материал только по некоторым, самым легким для всех испытуемых ритмов. Сюда входили: