Механизмы речи

Однако содержание сообщения, или инструкция, может регулировать и самый механизм речи, если это специально включено в состав сообщения. Так Н.А. Рокотова 1, заметив некоторые трудности обсуждаемой методики речевого подкрепления, предложила слово нажми заменить сигналом красной лампочки. Такая замена становится возможной, если испытуемый примет следующее сообщение: Только то требует реакций (нажима), за чем вслед вспыхнет красная лампа. Это сообщение является предварительной инструкцией, которая перестраивает прием сигнала. Вместо слова нажми теперь эквивалентным сигналом стала красная лампа. Казалось бы, красная лампа является первосигнальным раздражителем, но, обусловленная словесной инструкцией, она сохраняет все признаки вторюеигнального раздражителя, так как в приказе, обусловливающем способы приема сигналов, слово нажми заменено зажиганием красной лампы. Совершенно такая же операция происходит при определении сигнального значения светофоров, регулирующих уличное движение. При обучении водитель транспорта получает сообщение о замене слов можно двигаться, приготовиться, нельзя двигаться другими реальными приемными сигналами: зелёный свет, желтый свет, красный свет.

Таким образом, посредством словесного сообщения могут быть перестроены как механизм приема сигналов речи, так и регулировка всяческих других действий. Первый случай, назовем его А, принципиально отличается от второго случая, который можно назвать Б, как бы ни были разнообразны предписания из группы А или Б. Заменяемость сигналов является специфическим (признаком функционирования системы вторых (речевых) сигналов. Свойство второго1 сигнала в том и состоит, что он заменяет первый сигнал, т. е. непосредственный раздражитель. Но, кроме этого, один второй сигнал может заменить другой второй сигнал, т. е. одно слово может заменить другое слово. Несколькими строками выше одно явление было названо А, другое -- Б. В этот момент была произведена замена одних слов другими. Такая операция не только часто встречается в речи, но без нее речь вообще была бы невозможной. Любой словесный звукокомплекс может заменить любой непосредственный раздражитель, так как между ними нет никакой причинной связи. Но, как только за известным звукокомплексом закрепилось определенное значение, оно должно сохраняться до тех пор, пока не будет отменено или заменено новым. Иначе сообщение не может быть принято (понято).

Однако если бы слов было ровно столько же, сколько обозначаемых ими понятий, то сообщение тоже не могло бы состояться. Это значило бы, что все понятия уже обозначены. Тогда нет никакого смысла передавать их в сообщении. Они уже содержатся в каком-то сообщении. В действительности, как всем ясно, слов меньше, чем понятий, так же как звуков, из которых состоят слова, меньше, чем слов. Отсюда следует, что малое количество слов только тогда может обозначить ранее необозначенное понятие, когда слово будет способно в известных пределах переменить сигнальное значение, т. е. одно слово будет заменять другое, Так слово стол имеет совершенно другое значение, чем слово пища. Однако в сочетании -- вкусный, питательный, диетический и т. п. стол -- слово стол равно слову пища. Или выражение «А хорош ли стол?» может обозначать «Хорошо ли кормят?»

Перестройка значений слов всегда происходит во всяком предложении. «Я пошел гулять», «Пошел дождь», «Пошел поезд», «Пошли разговоры», «Ему пошел второй год», «Пошло письмо» -- во всех этих случаях слово пошел имеет разные значения. Не всякое из этих предложений может быть переведено на другой язык так, чтобы с переводом слова разговоры сочетался перевод слова пошли и чтобы перевод того же слова пошел сочетался с переводом слова год. Это и значит, что те же понятия могут быть обозначены словами разных значений при их закономерном сочетании. Сложение слов также образует новые значения (столоначальник). Суффиксация делает то же самое (столовая -- столовка). То же при образовании частей речи (столоваться).

Таким образом, весь язык приспособлен к обслуживанию не только системы Б, но и системы А. Для того чтобы были выполнены предписания из системы Б, необходимо, чтобы была перестроена для данного случая система А, т. е. прием данного сообщения. Следовательно, дело не только в том, чтобы принимаемое слово принадлежало к системе того языка, который понимает испытуемый, но также в том, чтобы было принято его конкретное значение в данном сообщении.

Если испытуемому, еще не севшему за экспериментальный стол и не успевшему ориентироваться в лаборатории, сказать слово нажми, то нетрудно догадаться, что такое сообщение будет узнано как слово, но не будет принято как сообщение, потому что в состав речевого механизма приема не послано никаких дополнительных указаний о том, с какими другими словами следует связать это слово нажми. Но как только испытуемый сел за стол, его руку положили на реактивный ключ и сказали слово нажми, он совершает это действие. Он не нажимает на пуговицу своего костюма, на какую-либо точку стола, а именно на ключ, потому что теперь у него появились те дополнительные слова, при помощи которых перестроилась система А и стала способной принять укороченное сообщение нажми. Эти слова появились вследствие оценки всей ситуации опыта -- ничего другого не остается, как нажимать только на ключ. Полное сообщение будет таким: При слове «нажми» надо пальцем нажимать на ключ.

Таким образом, с самого начала в методике речевого подкрепления принципиально предусматривается укороченная инструкция вместо полной. В результате, ее восполнение предоставляется испытуемому. Так как испытуемый составляет самоинструкцию, то экспериментатор лишается возможности узнать полный состав этой самоинструкции. Поведение испытуемого ускользает от возможности его учета экспериментатором. В дальнейшем течении опыта количество самоинструкций испытуемого увеличивается все больше и больше.

Весь процесс развертывается с минимальным участием экспериментатора, так как он передает весьма ограниченное количество сведений о том, чем должен руководствоваться испытуемый в своих действиях. Действительно, экспериментатор сообщает только одно слово нажми при появлении одних раздражителей и не сообщает ничего при появлении других раздражителей. Это значит, что количество сведений, которые сообщает экспериментатор, ничтожно мало.

Сообщение есть отбор слов из лексикона, состоящего из некоторого числа слов. Чем больше число слов лексикона, тем полнее сообщение, т. е. оно более точно информирует. Допустим, что число возможных для применения слов в лексиконе есть пг, а число слов в данном сообщении п.

Выбирая первое слово сообщения, мы делаем выбор из т возможных слов. Выбирая второе слово сообщения, мы делаем выбор из того же числа т слов, но число возможных комбинаций выбора двух элементов составляет уже m2. Бели сообщение содержит n слов, то число различных сочетаний этих слов будет выражаться формулой N = т п , где д/ -- число возможных сообщений. Если лексикон состоит из одного слова, то и передано может быть тоже только одно это слово. Но тогда не будет никакого сообщения, так как предполагается, что лексикон известен обоим говорящим. Оба они знали это единственное слово, поэтому его называние не сообщает ничего нового. Самое грубое, с минимальной информацией сообщение будет только тогда, когда оно составлено из лексикона, разрешающего минимальный выбор, т. е. из состава по меньшей мере двух слов.

В разбираемом нами случае лексикой экспериментатора состоит из двух слов. Одно из них нажми, другое может быть названо «пустым» словом. Последнее обозначает молчание при действии тех раздражителей, на которые не следует реагировать нажатием. Следовательно, в данном случае «пустое» слово обозначает не нажимай. Из этих двух слов лексикона экспериментатор составляет сообщение из одного слова нажми* Таким образом, число сообщений будет: N=2l=2. Экспериментатор может передать только два сообщения.

Однако испытуемый пришел в лабораторию со знанием лексикона, состоящего больше, чем из двух слов. Он знает достаточное количество слов своего родного языка. Экспериментатор не в силах прекратить наплыв всех этих слов, если они придут в голову испытуемому. Больше того, поставленная задача побуждает испытуемого думать, т. е. пользоваться наличным у него лексиконом родных слов. Назовем этот лексикон большим лексиконом.

Имея в виду это очевидное обстоятельство, следует допустить два возможных случая: а) испытуемый не будет пользоваться большим лексиконом, б) испытуемый будет пользоваться большим лексиконом. Разберем вначале случай а. Испытуемый не будет отбирать слов из большого лексикона для toro, чтобы восполнить пробел малого лексикона, и уточнять полученную инструкцию, не будет самостоятельно решать, как действовать (т. е. нажимать или не нажимать при получении «пустого» слова). Он будет нажимать всякий раз, как услышит сигнал нажми. Перед этим сигналом появится раздражитель, например красный свет. Через несколько повторений красного света и сигнала нажми между ними будет образована условно-рефлекторная связь на ориентировочном подкреплении, т. е. возникает рефлекс второго порядка. Такой рефлекс, как известно, является первосигнальным. Он может быть образован и у животных. При этом в качестве одного из раздражителей может быть применен и словесный звукокомплекс. В результате между возбуждением от раздражителя-- красного света и двигательной реакцией нажатия на ключ возникнет первосигнальная условно-рефлекторная связь. Иначе говоря, слово. нажми перестанет играть роль второсигнального раздражителя. Оно будет десемантизировано самим распорядком опыта и вообще выпадет в этот момент из обоих лексиконов испытуемого. Это значит, что предполагаемое в методике и включенное в ее название словесное подкрепление пропало.

В конечном счете у испытуемого при подаче раздражителя выработается подготовительная установочная двигательная реакция, а при подаче звукокомплекса нажми -- исполнительная двигательная реакция. Частично сходное явление можно наблюдать при обучении физкультурников поворотам. В команде направо есть две части -- подготовительная и исполнительная. В результате вырабатывается автоматизированное действие, освобожденное до некоторой степени от регулировки со второй сигнальной системы. Следует точнее выяснить, в чем состоит частичное сходство этих случаев и что значит освобождение от второсигнальной регулировки до некоторой степени.

Каждое слово, как только оно расчленяется на слоги и каждый из этих слогов выдается как отдельное образование, десемантизируется. Механизм речи принимает цельные слова, в которых звукокомплексы объединены динамическими средствами. Слово, произнесенное слого-раздельно, должно подвергнуться при приеме дополнительному синтезу, т. е, объединению в компактное целое. Только при этом условии оно приобретает вид нормативного словесного стереотипа, обладающего в лексиконе определенным значением. Например, если произносится /со, через некоторое время ро, через некоторое время вау то принимающий узнает в этих расчлененных слогах слово корова только после того, как соединит их в целое. Вот почему учащиеся при обучении чтению, прочитав слово по слогам, потом перечитывают его в целом для того, чтобы узнать и понять его значение. При приеме команды Направо это слово десемантизируется и превращается в первосигнальный раздражитель. Первая его часть становится сигналом подготовительной двигательной реакции, вторая часть -- исполнительной. Обе части команды могут быть заменены другими несловесными или словесными сигналами, например -- раз, два. Однако оно десемантизируется частично. Это значит, что у исполнителя есть дифференцировка слова направо от слова налево и других слов команды, например кругом. Поэтому у физкультурника автоматизирован лишь момент осуществления команды по разделению, т. е. ритм исполнения. Вследствие этого вся шеренга выполняет команду одновременно. Но в лексиконе физкультурников больше чем два слова. Поэтому их повороты направо и налево регулируются словесно со второй сигнальной системы и только исполнение стало непроизвольным. Это и значит, что их движения лишь до некоторой степени освободились от второсигнальной регулировки. Кроме того, физкультурник только тогда произведет движение по исполнительному сигналу, когда он будет подан.

У испытуемого в опыте по разбираемой методике процесс развертывается несколько иначе. Слово нажми десемантизируется не потому, что оно произносится слогораздельно, а потому, что сочетается с первосигнальным раздражителем не как его название, а только по порядку следования. Слово нажми не обозначает красного света, поэтому не происходит замены слов. Наоборот, происходит вытеснение слова, его опустошение. Теперь оба слова становятся «пустыми». Если условная связь, упрочилась, то испытуемый реагирует после положительного раздражителя. Лексикон, состоящий только из «пустых» слов, перестает быть лексиконом. Вследствие этого, в отличие от физкультурника, наш испытуемый через некоторое время по упрочении первосигнальной связи будет производить нажимание, не дожидаясь исполнительной команды нажми. Это значит, что его действия полностью вышли из-под контроля второй сигнальной системы. Так протекает процесс в условиях, когда испытуемый реагирует, не получая никаких словесных сообщений, т. е. при выключении механизма речи и при отсутствии слов в лексиконе.

Другая возможность развития процесса состоит в том, что включается полный лексикон родного языка, которым располагает испытуемый. В этих условиях принятое слово нажми является недостаточным основанием для определения момента нажима, так как на некоторые из раздражителей это слово не подается. Испытуемый будет нажимать только до первого тормозного раздражителя. В дальнейшем он может воздержаться от всяких реакций до тех пор, пока перед ним не пройдет серия разных раздражителей, на часть из которых будет подаваться сообщение нажми, а на другую не будет. В этих условиях он перестанет быть только приемщиком сообщений, а станет выполнять роль источника информации. Из расширенного лексикона он построит во внутренней речи ряд уточняющих предложений, последним из которых будет: «Только на красный надо нажимать. Ни на один из других раздражителей нажимать не следует». Конечный верный вывод будет различным в зависимости от задуманных в экспериментальном ряду сочетаний. Испытуемый решает задачу при помощи словесных обобщений и в конце решения может выдать информацию о результате решения. Как известно, такой ход процесса часто встречается в опытах по этой методике. Испытуемые в таких случаях говорят, что они «догадались», когда надо нажимать на баллон.

Рассмотренные два пути развития процесса являются, так сказать, идеальными случаями, построенными теоретически. Фактически процесс может пойти вперемежку или смешанно то по одному, то по другому пути. В этом и состоит наибольшее затруднение для методики речевого подкрепления. Экспериментатор, располагая скудными индикаторами времени реакции и силы нажима, не может судить о том, что именно из его сообщения принято испытуемым и какое сообщение составлено испытуемым для самого себя. Вследствие этого нельзя судить и о регулировке действия. Проще говоря, экспериментатор не знает, что понял испытуемый из тех побуждений, которые были ему предъявлены.

Однако весь замысел методики обнаруживается во второй ее части при решении проблемы передачи возбуждений и торможений из первой сигнальной системы IBO вторую. Закрепив рефлексы, экспериментатор проводит контрольный опыт. Вместо непосредственных раздражителей он дает заменяющие их слова и по результатам судит, произошла ли передача во вторую сигнальную систему или нет. Слова-раздражители красный, синий, желтый и т. п. берутся экспериментатором из большого лексикона. Однако, как изолированные, они остаются по количеству сообщения неопределенными, неточными. Они могут обозначать -- есть красный свет; это тот красный свет, при появлении которого ты всегда нажимал баллон сейчас будет красный свет; надо нажимать; нажми и т. п. Аналогичный ряд может быть составлен и для тормозных раздражителей. Вследствие закона взаимозаменяемости слов, слово-раздражитель красный свет может быть принято испытуемым по-разному.

Если испытуемый в первую фазу опыта (при непосредственных раздражителях) действовал по описанному выше первому способу, т. е. при выключенном лексиконе, то возможен ряд случаев. Слово красный или сочетание красный свет может быть принято как есть красный свет. В этом случае такое сообщение не имеет ровно никакого отношения ко всему тому, что было в первой половине опыта. Слова большого лексикона не могут принадлежать к словам пустого лексикона. Испытуемый не будет реагировать на слово, и так называемая передача во вторую сигнальную систему не состоится. Если испытуемый в первой половине опытов действовал по второму способу, т. е. сам подбирал слова из большого лексикона для того, чтобы составить правило для действия, то эти слова принадлежат к той же системе большого лексикона, из которого взяты слова-раздражители. В этом случае испытуемый примет слова красный свет как при красном свете надо всегда нажимать на баллон. После этого он нажмет баллон. Между этими двумя возможностями встретятся разнообразные случаи других вариантов приема слова-раздражителя, описывать которые сейчас нет необходимости.

В чем же состоит это явление, называемое передачей во вторую сигнальную систему? Если сообщение составлено полно и в речевом механизме выработаны приспособления для приема этого сообщения, то испытуемый выполнит действия, предписанные сообщением, или составит сообщение для себя сам. Это будет сообщение, в котором будут указаны правила действия. Если теперь это сообщение будет путем словесных замен перестроено так, чтобы потребовалось выполнение такого же действия, и если это перестроенное сообщение будет также принято, то произойдет замена сигнальных значений. Это и есть передача во вторую сигнальную систему. В этом случае от испытуемого добиваются действия по правилу: словесный раздражитель принимай за непосредственный. Водитель транспорта инструктирован в обратном смысле -- он непосредственный раздра-. житель должен принимать за словесный. Но в обоих случаях происходит перемена сигнальных значений через посредство второй сигнальной системы. В этом и сила этой системы.

Отрицательный результат, т. е. отсутствие так называемой передачи во вторую сигнальную систему, может произойти при двух условиях:

1) если испытуемому не дали никакого словесного осмысленного сообщения, хотя и вызвали его действия, или если данное сообщение он не принял и не составил особого сообщения для себя, то испытуемый в обоих случаях будет действовать вне всякой связи со словесной системой. Вновь принятое сообщение не может переменить сигнального значения ранее бывших первосигнальных раздражителей, если это сообщение не полно;

2) если сообщение полно и принято испытуемым, но в сообщаемых правилах содержится запрет изменять сигнальное значение, то это правило будет выполнено и испытуемый на слова красный свет не будет реагировать, хотя ранее реагировал на появление непосредственного раздражителя красной лампы. Полное сообщение в таком случае будет: Надо peaгировать только на зажигание красной лампы. Ни на какие слова, например красный свет или красная лампа, реагировать не надо. Если испытуемый после такого сообщения все же будет реагировать на слова, это означает, что он не принял запретительного сообщения или после приема оно было утеряно.

Таким образом, передача во вторую сигнальную систему есть не что :иное, как перевод первосигнальных значений в словесные нормативные значения, составляющие сообщение. Так как такие значения являются нормативными, они могут быть переданы и приняты речевым механизмом другого человека или такое сообщение будет составлено для себя как руководство к действию. Очевидно, что перевод в словесные значения возможен лишь при соблюдении двух условий -- наличия первосигнальных значений и приспособлений в механизме речи для нормативного переозначения.

Принципиально в языке есть все необходимые средства для того, чтобы любое из первосигнальных значений могло быть переведено в систему словесных переозначений. Однако фактически оказывается, что есть обширная область так называемых незамечаемых явлений, которые словесно не переозначаются. Сюда относится бесконечное множество элементов в составе воспринимаемых вещей. Называние их заняло бы бесконечное время. Воспринимаемые вещи выделяются в целом и это целое приобретает нормативное наименование. И все же любой из элементов вещи может быть превращен IB целое и получить название.

Но есть и такая группа первосигнальных значений, о которых, казалось бы, не может быть составлено сообщение. Это так называемые субсенсорные условные рефлексы, которые не доходят до второй сигнальной системы. Исследованиями лаборатории Г.В. Гершуни 1 показано, что на звуки с интенсивностью ниже порога ощущения на 3--6 дб могут быть выработаны условные рефлексы. Понятно, что о таких рефлексах испытуемый не может составить сообщения. Однако об этих рефлексах составлено сообщение экспериментатором. Статья Г.В. Гершуни есть не что иное, как сообщение о наличии некоторых явлений, названных субсенсорными рефлексами. Известный распорядок опыта, составленный по определенному словесному плану, позволил построить сообщение, в содержание которого входит словесное переозначение незамечаемого испытуемым явления. Сопоставление сообщений испытуемого не слышу (при подаче подпорогового раздражения) и больно (при условной реакции на болевое раздражение) явилось основанием для составления экспериментатором нового сообщения, в котором произошла замена сказанных испытуемым слов другими: существует субсенсорный рефлекс. Такая замена происходит по строгим правилам логических сочетаний, в которых указывается, какие из словесных замен являются истинными и какие ложными. Первый ряд слов (испытуемого) -- не слышу, больно эквивалентен словам (экспериментатора): существует субсенсорный рефлекс, если соблюдены логические правила вывода. Вследствие эквивалентности указанных слов они переозначают одно и то же явление. Разница состоит только в том, что первая группа слов обозначает то, что было доступно лишь одному испытуемому, вторая же группа слов обозначает то, что доступно всякому другому, если он способен принять данное сообщение.

При обсуждении проблемы передачи во вторую сигнальную систему нельзя забывать, что это система нормализованных переозначений. Она нормализована в каждом из языков, допускающих взаимные переводы, и во всем опыте общества. Вследствие этого система второсигнальиых переозначений приобретается каждым человеком извне. Хотя любое явление может стать предметом сообщения, но не всякое сообщение может быть принято любым человеком. Для того чтобы состоялся прием, у нега необходимо образовать приемные приспособления. Целый ряд наблюдений показывает, что такие приспособления образуются через опыт приема сообщений, располагаемых в известной последовательности по сложности.

В исследованиях лаборатории А.Р. Лурия показано, что у детей младшего дошкольного возраста двигательные реакции по инструкции или вовсе не образуются или образуются с трудом и при условии чрезвычайной простоты инструкции. Так в опытах Н.П. Парамоновой оказалось, что у ряда детей трехлетнего возраста не удалось получить дифференцировок по словесной инструкции. Однако при переходе на методику речевого подкрепления у тех же детей была получена прочная система положительных и тормозных реакций. Так как экспериментатор, применяя методику речевого подкрепления, как было показано выше, передает максимально бедное, а чаще нулевое сообщение, то эти дифференцировки у детей вырабатывались первосигнально. Это значит, что у них не было еще приспособлений для приема инструкции. В исследованиях, проведенных в лаборатории под руководством А.В. Запорожца, доказано, что с возрастом, по мере накопления приспособлений для приема сообщения, словесная инструкция становится регулятором действий. Та задача, которая детьми 3--4-летнего возраста по инструкции решалась в 10% случаев, в возрасте 6--7 лет решается в 84% случаев. Трудности накопления приспособлений для приема сообщения обусловлены особенностями сообщения как реального раздражителя, из которых отметим только две, наиболее существенные.

Сообщение развертывается как временной ряд, в котором элементы, данные в последовательности, должны синтезироваться в одновременно обозримое целое. Когда в опытах Т.В. Ендовицкой (лаборатория А.В. Запорожца) детям предлагалась инструкция: «Ты покажешь раньше треугольник, потом круг, потом решеточку и, наконец, квадратик», то, кроме соотнесения названий с обозначаемыми вещами, надо было удерживать в одновременном сопоставлении весь этот ряд разновременно * принимаемых слов. Постепенное приобретение приспособления к синтезу в одновременности разновременно принимаемого ряда достигается, как показано в том же исследовании, путем кинестетического усиления каждого из словесных элементов. Дети, выполняющие эту инструкцию, предварительно, в период произнесения ее экспериментатором, прослеживают глазами называемые фигуры. В дальнейшем у старших детей, по мере формирования способности к синтезу разновременного ряда, кинестетического усиления не требуется.

Другой важнейшей отмеченной выше особенностью сообщения является замена слов из состава известного лексикона. В опытах Д.Б. Эльконина выяснялось, как происходит распространенное в играх детей переименование предметов. Если, например, палочку назвать Машей, а коробочку кроваткой, то старшие дошкольники принимают сообщение о переименовании и действуют в игре в соответствии с новым переозначением. Дети же преддошкольного возраста не принимают переименования и играют с предметом, руководствуясь первоначальным названием.

Таким образом, сообщение может быть принято, переработано и может стать регулятором действия лишь при условии образования центрального приемного механизма, который складывается в результате систематических внешних словесных воздействий. Так как складывающаяся система должна быть нормализована, то подкреплением для образования связей этого механизма является успех во взаимном понимании и успех в приеме сообщения, регулирующего действие.

Если прием и переработка сообщений складывается путем систематического воздействия ряда инструкций, вначале простых, потом более сложных, то и методика изучения регулирующей роли второй сигнальной системы должна воспользоваться тем же способом, найдя адекватную модель. Такого рода модели и были предложены в широко и давно применяемой реактивной методике. Экспериментатор в любых градациях может упростить или усложнить инструкцию, предупредить испытуемого о всех предстоящих раздражителях или умолчать о части из них. Можно в самой разнообразной форме заменять слова сообщения и обусловливать реакции испытуемого.

Наиболее полно такая модель была в недавнее время осуществлена Е.И. Бойко, который сконструировал реактивный пульт из 36 ключей и сигнальных ламп. Особенностью этой и других аналогичных методик является ТО, что они перестают быть условно-рефлекторными. Это не значит, что исследователь отказывается от применения рефлекторного принципа при объяснении результатов. Наоборот, он строит распорядок опыта так, чтобы применить его, но он не вырабатывает рефлексов на безусловном подкреплении, речевое же подкрепление в рассмотренном выше смысле, отрицается.

Обе методики в этом смысле являются резко противоположными. Из методики речевого подкрепления полностью исключается инструкция, и речевое общение экспериментатора с испытуемым сводится к едва заметному минимуму, вследствие чего у последнего вырабатывается первосигнальный условный рефлекс, в реактивной же методике инструкция применяется в самых разнообразных вариациях как самый существенный компонент распорядка опытов, вследствие чего у испытуемого вырабатывается учитываемая регулировка действий через посредство второй сигнальной системы. Однако в чем состоит (рефлекторный механизм самой этой системы, не может быть выяснено при помощи реактивной методики. Экспериментатор застает речевую систему уже сложившейся, только поэтому он и может предъявлять испытуемому простые или развернутые инструкции. Инструкция может быть принята лишь в меру сформирования механизма приема сообщения. Да и вообще в реактивной методике не предусматривается никакого учета самого речевого механизма. Здесь не изучается вопрос о роли в этом механизме слухового и двигательного анализаторов, коры и подкорки, рецепторов и эффекторов. Элементы, из которых складывается речевое действие, остаются в стороне, разбирается результат работы сложившегося механизма. Но так как вся методика строится на учете вариаций инструктивных заданий, в ней достаточно отчетливо ставится проблема переработки сообщений.

Испытуемому могут быть переданы два разных сообщения, не отличающиеся между собой ни по предмету, ни по цели, ни по конечным результатам действия, однако, вследствие различия состава этих сообщений,, они перерабатываются по-разному. Так, одной группе испытуемых предлагается зажигать при помощи реактивных ключей лампы в определенном простом порядке с тем, чтобы научиться в конце концов определять, каким из 16 ключей зажигается определенная из 16 ламп. Другой группе испытуемых передается сообщение другого содержания --- зажигать лампы при помощи реактивных ключей в другом, более -сложном порядке. Оказывается, что для переработки второго сообщения требуется в 4 раза больше времени, чем для переработки первого. Реактивная методика позволяет выяснить, где искать объяснение полученным результатам. Разные по содержанию инструкции по-разному влияют на произвольно управляемые двигательные системы и установочные реакции анализаторов. Глаза могут перемещаться то по рядам ламп, то ключей, то попеременно по разным элементам этих рядов. Порядок движения руки также может быть различен и соотнесен с движением глаз. Таким образом, может быть выяснено влияние словесных приказов на совместную работу установочных, приспособительных и исполнительных механизмов в общей структуре произвольного действия.

Отсюда видно, что в проблематику, поставленную в этой методике, совершенно не входит исследование устройства самого речевого отдела, речевого звука, слова, перестройки словесных значений, фразовых соединений, словесных замен и т. п., т. е. того, через что и происходит влияние словесных приказов на произвольно управляемые системы. Границы реактивной методики настолько определенны, что было бы даже* странным требовать от нее включения указанных вопросов в круг изучения,

В контексте этой главы все же необходимо спросить, почему реактивная методика исключает из состава своих проблем указанные вопросы. Рассмотренная ранее методика речевого подкрепления направлена именно на изучение словесного отдела высшей нервной деятельности. Она ставит вопросы о словесном подкреплении, о силе и соотношении сигнальных систем, о замене словами непосредственных раздражителей и т.п. Трудности, с которыми столкнулась эта методика, состоят в том, что применяемое в ней словесное воздействие бедно, а иногда и пусто. Теперь, обратившись к реактивно« методике, в которой словесное воздействие богато и по составу, и по вариациям, и по результату действия, мы ждем, что именно таким способом будет исследован механизм словесного отдела. Однако оказывается, что реактивная методика и не претендует на постановку этих вопросов. При этом едва ли кто-либо скажет, что изучение механизма речи, ускользнувшего из обеих методик, не важно для решения тех проблем, которые возникают в обоих случаях.

3. МЕТОДИКА С БЕЗУСЛОВНЫМ ПОДКРЕПЛЕНИЕМ

Возникшее противоречие найдет разрешение, если мы обратимся к способам изучения второй сигнальной системы по условно-рефлекторной методике при безусловном подкреплении. Эта методика обладает рядом преимуществ при решении вопроса о рефлекторной природе речи. Прежде всего на безусловном подкреплении образуется условный рефлекс в его классической форме. Можно совершенно объективно установить его силу, время появления, закрепления, точность дифференцировки, время угасания и т. п. Этот рефлекс независим от произвольных усилий испытуемого. Это обстоятельство важно потому, что в произвольных движениях человека всегда может быть словесный компонент, который в данном случае по ходу опыта включается или исключается самим экспериментатором. Но самое важное состоит в том, что в лабораторных условиях может быть образован действительно новый условный рефлекс. В двигательных методиках был трудно отделимый, мощный компонент приобретенных двигательных навыков. Вегетативные же реакции изменения просвета сосудов или чувствительности сетчатки глаза и т. п. получаются на данные раздражения как совершенно новые.

Работ по этой трудоемкой методике проведено достаточно для того, чтобы судить о главных результатах, существенных в контексте этой главы. Прежде всего бросается в глаза несоответствие выводов, полученных по методике речевого подкрепления и по методике с безусловным подкреплением. Во всех работая: по методике речевого подкрепления, например Р.М. Пэн, Н.Н. Трауготт и др., обнаружилось, что передача из первой сигнальной системы во вторую с места происходит не у всех испытуемых. Количественные показатели колеблются от 29 до 80%. Иные результаты получались в исследованиях Л.А. Шварц, проведенных по методике фотохимического рефлекса. Здесь передача реакций с первой сигнальной системы во вторую происходила с места, при первом же предъявлении словесного раздражителя у всех испытуемых.

Коротко говоря, опыт ставился так. После темновой адаптации испытуемым предъявлялся или непосредственный раздражитель, например рисунок стула, или словесный, например написанное слово гриб. Эта демонстрация сопровождалась действием безусловного светового раздражителя -- вспышкой яркого света. Падение чувствительности периферического зрения измерялось на адаптометре. После выработки условного рефлекса, т. е. снижения чувствительности ори предъявлении условного раздражителя, в контрольном опыте вместо непосредственного раздражителя (изображение стула) давался словесный (написанное слово стул), и, наоборот, вместо слова гриб давалось изображение гриба. Как уже было указано, во всех случаях у всех испытуемых замена раздражителей в обоих направлениях вызывала выработанное в опыте снижение чувствительности периферического зрения.

Различие в результатах, полученных по двум методикам, не может быть объяснено различием состава испытуемых (дети и взрослые), так как в обоих случаях предъявляемые непосредственные раздражители и слова были просты и хорошо знакомы как тем, так и другим испытуемым. Несоответствие результатов объясняется различием методик. Это различие связано с той же ролью сообщения, какое было установлено при сравнении методики речевого подкрепления с реактивной. В методике речевого подкрепления экспериментатор составлял сообщение из лексикона, содержащего два слова, при этом у испытуемого возникала возможность составлять из большого лексикона сообщение для себя. В методике с безусловным подкреплением экспериментатор предъявляет лишь одно слово. Из одного слова нельзя составить сообщения. Следовательно, здесь нет лексикона, нет выбора слов и нет сообщения. Предъявляемые слова следует рассматривать только как отдельные точки возможной словесной системы. Они действуют лишь как разрозненные элементы. Попадая же в ту или другую словесную систему, они могут приобрести новое сигнальное значение. Это и обнаружилось в опытах Л.А. Шварц.

Следует предварительно напомнить, что испытуемый при всех методиках всегда может располагать в сообщениях для себя полным или большим лексиконом родного языка. При предъявлении слова гриб испытуемый, как видно из показаний, ввел этот элемент в словесную систему, прибавив определитель и утвердительную связь. Получилось: это гриб лисичка или будет гриб лисичка. После этого в контрольном опыте было предъявлено изображение, напоминающее белый гриб. Так как предварительно составленное определение (лисичка) не совпадало с атрибутом: белый (гриб), то ни у одного испытуемого после предъявления непосредственного раздражителя не появилось условного рефлекса. Однако без всякого подкрепления, а только после изолированного предъявления рисунка белого гриба у испытуемых был обнаружен рефлекс. Это значит, что они изменили систему бывшего ранее сообщения, включив в нее другой определитель -- это белый гриб. Во всех случаях экспозиции вначале непосредственного раздражителя, а потом словесного рефлекс появился при первом же предъявлении соответствующего слова. Это значит, что сообщение для себя было составлено в соответствии с действительностью, т. е. было истинным. Как только при подаче словесного раздражителя был предъявлен один из элементов этого полного сообщения, он стал заместителем всего сообщения и вызвал рефлекс.

Таким образом, методике с безусловным подкреплением экспериментатор не передает никакого сообщения, а предъявляет элемент сообщения. Это первое обстоятельство очень важно, так как словесное образование сложно и необходимо исследовать роль каждого из элементов, виды этих элементов, их функцию в целой системе и изменяемость в этой системе- Не менее важно и второе обстоятельство -- во всех случаях у испытуемого включается полный лексикон родного языка. Экспериментатор не в силах в целях изучения как-нибудь дозировать и ограничивать состав этого лексикона.

Вначале рассмотрим несколько подробнее второе обстоятельство. Во всех опытах Л.А. Шварц, не только в приведенном выше, но и в других, а также и в ряде исследований лаборатории Н.И. Красногорского обнаруживается, что связь слова с первосигнальным раздражителем сложилась еще до того, как испытуемый вошел в лабораторию. Если слово с места вызывает ту же реакцию, как и первосигнальный раздражитель, на который она была выработана, то это значит, что это слово уже раньше было крепко связано с данным первосигнальным раздражителем. Так же с места регистрируются рефлексы и на разного вида словесные замены. Если был образован рефлекс «а слово доктор или дорожка, то он появляется и при словах врач, тропинка (Л.А. Шварц). Н.И. Красногорский сообщает об опытах А.Ф. Федорова, в которых было показано, что если одно слово в хорошо стабилизированной ассоциации, состоящей, например, из нескольких названий птиц, превращено в условный раздражитель, то все слова, входящие в ассоциацию, становятся условными раздражителями и начинают вызывать ту же условную реакцию. В то же время все названия птиц, не входившие в ассоциацию, не вызывали условно-рефлекторной реакции. Аналогичным образом предшествующий опыт врывается в лабораторный эксперимент и при изучении процесса решения мыслительной задачи, В опытах В.Д. Волковой (лаборатория и методика Н.И. Красногорского) первоначально был выработан условный рефлекс на слово правильно и дифференцировка на слово ошибка., При предъявлении в дальнейшем фраз типа В неделе семь дней с места появлялся рефлекс, при предъявлении другой фразы Яблоки растут на сосне рефлекса не было. Иначе говоря, испытуемый оценивал первую фразу как правильную, а вторую как ошибочную. Однако для установления этого факта было достаточно попросту спросить испытуемого, где верная фраза и где ошибочная. Интерес представляет лишь то обстоятельство, что на слово может быть выработан секреторный и другие рефлексы на безусловном подкреплении. Но этот факт был установлен значительно раньше, к тому же из него очень трудно сделать какие-либо убедительные выводы о сложной системе рефлексов, составляющих механизм речи.

Совершенно очевидно, что самая сущность второго сигнала состоит в том, что он связан с первосигнальным впечатлением. Поэтому в опытах по методике безусловного подкрепления во всех ее вариантах не образуется какого-либо нового условного рефлекса, а воспроизводится старый, сложившийся в предшествующем опыте данного испытуемого. У испытуемого будет регистрироваться наличие условного рефлекса на все слова того большого лексикона, которым он овладел к данному времени. Оказывается, что самое главное, что привлекает исследователей в условно-рефлекторной методике, именно -- образование нового рефлекса, пропадает, как только они подходят к изучению речевого процесса. Это значит, что условные речевые рефлексы по самой своей природе принципиально являются натуральными рефлексами. В лабораторных условиях мы не можем выработать никакого нового речевого рефлекса. В этом и состоит решение противоречия, о котором говорилось при сопоставлении методики речевого подкрепления с реактивной методикой. В обоих этих случаях имеет место то, что наиболее отчетливо обнаруживается в опытах при безусловном подкреплении, а именно -- испытуемый приходит в лабораторию с готовым, сложившимся лексиконом и пользуется им так, что экспериментатор не знает ни состава этого лексикона, ни того, как им пользуется испытуемый для себя. € какими бы инструкциями ни обращался экспериментатор, расширял их или суживал до нуля, все равно он не знает, какими словами будут встречены эти инструкции при работе испытуемого. Вот почему механизм приема речи не учитывается в распорядке опытов во всех рассмотренных методиках, хотя этот механизм и лежит в фундаменте множества проблем, возникающих при изучении речи.

Несмотря на то, что вывод о натуральном характере речевых рефлексов вытекает из всей суммы и из каждого исследования, проведенного по условно-рефлекторной методике, еще до сих пор продолжают делаться попытки образовать в лабораторных условиях новую словесно-предметную связь. Эта идея возникла в десятых годах нашего века в недрах Вюрцбургской психологической школы, в работах H. Axa. Ею увлекались в двадцатых годах у нас Л.С. Выготский и Л.С. Сахаров, а теперь она всплыла снова в опытах Е.А. Рушкевича и в Чехословакии в работе Я. Грабека. Е.А. Рушкевич исследовал, каким. Ах, образование искусственных понятий. Он располагал набором объемных геометрических фигур, состоящих из четырех групп -- граненые темные и светлые, круглые темные и светлые. Каждой группе присвоено условное название -- чет, чес, жг, оке. Экспериментатор показывал испытуемому какую-либо фигуру, например четырехгранную темную пирамиду, относящуюся к группе чет. Затем, ставя перед испытуемым другие фигуры, спрашивал: «Чет» это или не «чету>? В зависимости от ответа экспериментатор говорил правильно или неправильно. Через некоторое время испытуемый отвлекает сходные признаки, и у него, как думает Е.А. Рушкевич, образуется новое, «искусственное» понятие.

Легко видно, что в этом опыте применяется характерная для речи особенность -- замена слов. Слова граненая темная заменяются словом чет, слова граненая светлая словом чес и т. д. Однако испытуемый навстречу этим заменам выдвинет свои. Он скажет для себя, например, Эта коричневая с ребрами будет чет, а 5га круглая и белая будет чес, Испытуемый никогда не может отказаться от своего лексикона и переведет на него вновь данные названия, пользуясь тем же законом замены слов, как и экспериментатор. Понятия же, которые при этом возникают, никак нельзя назвать новыми. Они не образуются в опыте, а давно уже были у испытуемого, и к тому же они не являются «искусственными».

В описанных опытах в лексикон экспериментатора вводится четыре слова, заменяющих четыре других слова какого-либо языка, в опытах же Яромира Грабека заменяется весь лексикон родного языка искусственным «лабораторным» языком. Составляются слоги, образующие бессмысленные сочетания -- тури, тола и т. д., предназначенные для; называния вещей и явлений. Кроме того, устанавливаются грамматические правила сочетания этих слогов в предложения, например, правила склонения и спряжения. Наблюдая за усвоением такого лабораторного языка, можно, как думает Я. Грабек, «изучать возникновение и существование речевых рефлексов». Не трудно, однако, видеть, что такой «лабораторный» язык в лучшем случае ничем не будет отличаться от любого другого неизвестного испытуемому языка. Зачем придумывать новый язык, когда неизвестные испытуемому языки уже существуют в изобилии? Если же вновь созданная система слов и правил их сочетания не будет иметь сходства ни с одним реальным языком, то вся затея создания «лабораторного» языка теряет смысл. Самое же существенное состоит в том, что обучение иностранному языку всегда будет происходить на родном языке, так как от родного языка испытуемый не сможет «отделаться», он будет мыслить на родном языке до тех пор, пока .He-усвоит иностранного. Из практики расшифровки надписей на забытых языках известно, что только такая надпись может быть расшифрована, из которой можно перевести на другой известный шифровщику язык определенное количество словесных сочетаний. При обучении «лабораторному» языку у испытуемого в сложившемся у него механизме речи, неведомом экспериментатору, произойдут словесные замены, процесс: образования которых остается также неизвестен, так как такие замены испытуемый будет делать только для себя. Можно наблюдать лишь успехи и темпы усвоения нового языка или эмпирически найти достаточно совершенную методику обучения, что обычно и делается в практике школьного преподавания. Усовершенствовать же практику можно лишь в том случае, когда будет известен механизм речи. Порочный круг возникает потому, что с самого начала обучения лабораторному языку вступят в действие те самые условно-рефлекторные связи, которые мы собирались исключить для того, чтобы наблюдать процесс их образования. Да и вообще создание искусственного языка для этой цели излишне. Каждое из слов такого языка состоит из звуков, морфем FA-СЛОВ, сочетаемых по известным правилам, но это и есть реальные раздражители всякого естественного, натурального языка. Для того чтобы узнать, как он усваивается, надо знать, как делаются, производятся звуки, слоги и слова, как они разлагаются на элементы и как эти элементы синтезируются. Механизм всех этих процессов может быть исследован на любом языке. Сделав «лабораторный» язык, мы ровно ничего не добавили, кроме напрасного труда.

Таким образом, попытки исследовать систему условных речевых рефлексов при помощи условно-рефлекторной методики разных видов наталкиваются на трудности, обусловленные самой природой словесных образований. Однако в методике с безусловным подкреплением есть один пункт, на который можно опереться для того, чтобы до некоторой степени проникнуть в одну из существенных особенностей усвоения и функционирования словесной системы. Выше было отмечено, что в этой методике экспериментатор не передает испытуемому никаких сообщений, а предъявляет ему лишь элемент сообщения. Теперь по индикаторам условного рефлекса можно судить, как будет видоизменяться этот элемент, вступая в сочетания с другими и образуя целое сообщение, которое в данный момент испытуемый «создал для себя. Слово гриб есть только элемент. При его участии может быть создано сообщение о грибе, как семействе грибов, как о каком-либо виде из этого семейства, как об определенном, данном грибе, о картинке, изображающей гриб, о сооружении, напоминающем гриб, о горе в форме гриба, о шляпе и даже о человеке («старый гриб»). Это слово, помещенное в разные сообщения, будет обозначать разные явления, хотя само слово по всем его языковым признакам останется тем же самым.

Можно допустить, что слово как элемент выполняет такую же роль, как переменные в математической формуле. Буквенные обозначения в математике называются переменными, а числовые величины постоянными. Буква х не обозначает никакого определенного числа. Выражение „v<8 при х = 7 верно, но неверно при х = 9. Однако буква приобретает определенное числовое значение в составе сообщения, например 3 х+2=17, где я=5 и только 5. Подобным образом и слово как элемент имеет переменное предметное значение, которое приобретает определенность в сообщении. Надо всякий раз знать, элементом какого сообщения является данное слово. Сообщение составляется из слов по известным правилам. Отбор слов и будет регулятором перемены сигнальных значений слов. Такой регулятор должен быть двойным. С одной стороны, по языковой правильности, с другой стороны, по реальной истинности. Стол -- это млекопитающее животное -- правильно по языковому сочетанию слов, но не истинно; Столу -- млекопитающему животные -- неправильно, а поэтому ничего нельзя сказать об истинности; Стол -- это предмете мебели -- правильно и истинно. Предъявляя элементы в разных местах системы, экспериментатор может по точному условно-рефлекторному индикатору учесть переменное значение каждого из элементов в системе. Это значит, что будет учитываться прием сообщения механизмом речи, будет определяться, что принято и как принято испытуемым. Это наблюдение за работой механизма сложнопеременной сигнализации. Так как испытуемый не решает никакой задачи, вопрос о регулировке действия отпадает. Испытуемому нет необходимости перерабатывать полученное сообщение в самоинструкцию. Процесс срезается только в части приема сообщения; выполнения действия по сообщению не требуется.

Вопрос о роли отдельных элементов в одновременной или последовательной системе раздражителей исследовался, главным образом, применительно к первой сигнальной системе на животных. Для изучения словесной системы интересна преимущественно. последовательная связь элементов, так как сообщение развертывается во времени. В целом ряде работ (В.В. Строганов, К.М. Быков, А.Г. Иванов-Смоленский, Г.В. Скипин, И.И. Зборовская и др.) по изучению действенности отдельных элементов в последовательном комплексе непосредственных раздражителей установлены достаточно определенные явления.

Величина рефлекса на весь комплекс не является суммой эффекта отдельных элементов. В последовательном комплексе наиболее действенным оказывается или физически более сильный элемент, или стоящий на первом месте. В сложном цепном комплексе наибольший эффект дает последний элемент, так как после него происходит подкрепление всего комплекса.

Вопрос о роли элементов в словесном комплексе изучался очень мало. Кроме работы Н.Р. Шастина, проведено только одно достаточно обстоятельное исследование М.В. Матюхиной. Ею была применена методика фотохимического условного рефлекса. В качестве непосредственных раздражителей применялось сочетание звуков гудка и свистка. Словесными раздражителями были предложения из двух и трех слов: Ножницы притупились; Колесо завертелось; Маленькое колесо завертелось. После образования условного рефлекса на весь непосредственный комплекс при пробе отдельных элементов оказалось, что наибольший эффект, как и в других исследованиях, дает первый элемент. При испытании же отдельных элементов словесного комплекса, после закрепления условного рефлекса, оказалось, что здесь с одинаковой силой продолжают действовать оба элемента. Этот результат можно понимать так, что при подаче первосигнального комплекса образуется прямая связь звеньев ассоциации, связь: первый -- второй. Появление первого элемента как бы вызывает второй и затем весь комплекс. При подаче словесного комплекса образуется сложная прямая и обратная связь, т. е. связь не только первый -- второй, ной второй -- первый или первый --второй.