Прагматика товарных знаков-сокращений

Таким образом, термин "прагматический контекст" используется нами для обозначения интегрального, широко понимаемого контекста, как наиболее объемлющего для объяснения процессов понимания и, в не меньшей степени, порождения, позволяющего выявить новые сведения об объекте исследования, которые раньше не попадали в поле зрения исследователей. Составляющие прагматического контекста, как он понимается в нашей работе, таковы: (1) говорящий¹ и его адресат (адресаты); (2) строящееся высказывание; (3) предмет речи; (4) практическая цель говорящего; (5) культурный контекст; (6) социальные статусы и роли участников коммуникации; (7) прагматическая ситуация, включающая (i) ролевые отношения; (ii) тональность ситуации; (iii) сферу речевого поведения (коммуникативной деятельности); (iv) место; (v) время; (vi) обстановку акта коммуникации.

Прагматическая (речевая) ситуация может быть канонической (полноценной), когда определен момент речи (время произнесения высказывания говорящим синхронно времени его восприятия), когда участники коммуникации располагают общим полем зрения (т.е. находятся в одном и том же месте и каждый видит то же, что и другой); когда адресат - конкретное лицо и в ряде других подобных случаев. Язык может использоваться и в неканонических (неполноценных) речевых ситуациях: пространство говорящего может не совпадать с пространством адресата (ситуация телефонного разговора); время говорящего, т.е. время произнесения высказывания может не совпадать с временем адресата, т.е. временем восприятия (ситуация письма); высказывание может не иметь конкретного адресата (ситуация публичного выступления) и т.д. (Падучева 1997: 480).

Таким образом очевидно, что прагматический контекст во всем многообразии составляющих его компонентов играет очень важную роль в организации прагматического понимания.

Современные исследования в области когнитивной психологии показали, что поведение человека детерминировано его знаниями (Петров, Герасимов 1988: 6). Этот вывод в полной мере относится к речевому поведению человека, которое организовано на основе имеющейся у него системы знаний,

Здесь и далее мы используем термин "говорящий" в качестве родового термина для обозначения участника речевой деятельности, иначе определяемого как "субъект речи", "адресант", "пишущий" и т.д. определяемой в терминах когнитивной науки как база данных (база знаний). В ее состав входят, по меньшей мере, следующие компоненты:

1) языковые знания: (i) знание языка; (ii) знание об употреблении языка; (iii)

знание принципов речевого общения;

2) внеязыковые знания: (i) знания о контексте и ситуации, включая знания об адресате; (ii) общефоновые знания - знания о мире (там же: 7).

Остановимся на последнем типе знаний подробнее.

Речевые высказывания всегда опираются на фоновые знания говорящих (Гак 1982). Разнообразные фоновые знания играют ключевую роль в интерпретации. Это знание всего того, что необходимо для правильной интерпретации в возникающих ситуациях. Знания о мире, фоновые знания (background knowledge) - мир невыраженной информации, которая сопровождает высказывание, иначе определяется как фоновая информация, общие знания, общие основания или энциклопедические знания.

Фоновые знания составляет вся совокупность сведений культурного и материального, исторического, географического характера, которые предполагаются у носителя данного языка. Иными словами, всё, что участнику речевой коммуникации известно о мире, реальности (в том числе и о себе) включается в это понятие. Наличие у говорящего и слушающего общих фоновых знаний составляет необходимую вещественную предпосылку коммуникации (Падучева 1985).

В процессе общения из всего огромного корпуса знаний обычно бывает задействована лишь малая часть, касающаяся предмета разговора, но эта часть находится под постоянным контролем, из неё черпаются аргументы и факты и в результате все это оказывает воздействие на выбор языковых средств, которые практически реализуют речевую коммуникацию (Соломоник 1995: 132).

С понятием фоновых знаний тесно связано понятие прагматической пресуппозиции (презумпции). Считается, что предложение S имеет прагматическую пресуппозицию Р, если при любом нейтральном (т.е. не демагогическом, не ироническом и прочем) употреблении S в высказывании говорящий считает Р само собой разумеющимся или просто известным слушающему (Падучева 1996: 235). То есть, прагматическая пресуппозиция является прагматической в том смысле, что характеристика ее содержания включает отсылку к слушающему. Иными словами, это пресуппозиция о знаниях слушающего (Падучева 1985: 45).

Другим важным фактором, лежащим в основе и направляющим любое прагматическое исследование, является понятие "человеческий фактор", которое признается в качестве ведущего понятия прагмалингвистики. Антропоцентризм, как особый принцип исследования обнаруживается в том, что человек становится точкой отсчета в анализе рассматриваемых явлений, он вовлекается в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели (Кубрякова 1995: 212).

Сейчас уже мало у кого возникают сомнения относительно того, что антропоцентризм изначально и органически присущ языку. Сошлемся в этой связи на Э. Бенвениста, который справедливо указывал на то, что "язык настолько глубоко отмечен выражением субъективности, что возникает вопрос, мог ли бы он, будучи устроенным иначе, вообще функционировать и называться языком?" (Бенвенист 1974: 295). Закономерным представляется поэтому тот факт, что в настоящее время исследование языковых процессов проводится в неразрывной связи с потребностями коммуникативной деятельности и предполагает учет именно человеческого фактора, когда субъект речи и адресат включаются в описание языковых механизмов и предстают как организующие центры этой деятельности (Телия 1991а: 36).

Изучение человеческого фактора в современной лингвистике принимает различные формы. Однако очевидно, что должны существовать некоторые центры "наивысшего напряжения", для которых понятие человеческого фактора является основным и задающим направление всех дальнейших изысканий. Одним из таких центров в лингвистике сегодняшнего дня является (широко понимаемая) прагматика. Действительно, в целом нельзя не признать, что в настоящее время "прагматика представляет собой именно тот участок лингвистической теории, который широко, настойчиво и последовательно эксплицирует коммуникативную сторону языкового функционирования и употребления. В этих аспектах прагматике отводится как бы наддисциплинарная роль изучения человеческого фактора в языке" (Винокур 1993: 19-20).

Говоря об исследовании человеческого фактора в языке, нельзя не упомянуть серию коллективных монографий Лаборатории теоретического языкознания РАН (Роль человеческого фактора в языке 1988; Серебренников 1988; Человеческий фактор в языке 1991; 1991а; 1992), в которых намечены главные линии изучения человеческого фактора в языке и сформулированы две основные проблемы такого исследования. Одна из проблем объединяет круг вопросов о том, какое воздействие оказывает язык на поведение, мышление и культуру человека, и какова в этом процессе роль имеющейся у него определенной картины мира. Другая проблема объединяет круг вопросов, связанных с определением того, как человек воздействует на используемый им язык, какова мера его влияния и какие участки языковых систем открыты для его лингвокреативной деятельности и вообще зависят от человеческого фактора (Постовалова 1988: 9). В качестве примеров таких участков можно назвать экспрессивные аспекты языка, модальность, дейксис, словообразование.

Особого внимания заслуживает постановка вопроса о сути языковой личности, также мотивированная тем, что "нельзя познать сам по себе язык, не выйдя за его пределы, не обратившись к его творцу, носителю, пользователю -к человеку, к конкретной языковой личности" (Караулов 1987: 7). Под языковой личностью Ю.Н. Караулов - исследователь, с чьим именем связывается прежде всего постановка и разработка данного вопроса - понимает совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются (1) степенью структурно-языковой сложности; (2) глубиной и точностью отражения действительности; (3) определенной целевой направленностью" (Караулов 1989: 3). Один из главных выводов исследователя, перефразируя Ф. де Соссюра, звучит так: "За каждым текстом стоит языковая личность" (таи же: 5).

Прагматика также имеет дело с такими понятиями как стратегии и тактики, принципы и конвенции. В качестве объединяющих прагматика выдвинула принцип прагматической компетенции говорящих и принцип использования языка говорящими. Основным принципом, регламентирующим речевое поведение, был назван принцип кооперации (Grice 1975). В свою очередь прагматика в значительной степени отвечает принципу деятельности в рассмотрении языковых явлений, а категории прагматики определяются, соответственно, как деятельностные категории (Паршин 1996).

В рамках нашего исследования особую роль играет понятие "прагматический принцип", которое детерминирует порождение и употребление аббревиатур. Система таких принципов была сформулирована, обоснована и тщательно разработана в докторском исследовании Ю.В. Горшунова (Горшунов 2000). В качестве родовых принципов, лежащих в основе создания и использования сокращений, автор выделяет Принцип Экономии, Принцип Эмфазы и Принцип Эвфемизации. Данные прагматические принципы квалифицируются как лингво-прагматические универсалии, помогающие смоделировать и удовлетворительно объяснить механизмы порождения и употребления аббревиатур.

Итак, мы обозначили ключевые категории прагматики, которые лежат в основе прагматического анализа языковых единиц (как они используются в речи) и обеспечивают прагматическое понимание: участников коммуникации -языковых личностей - носителей определенных социальных характеристик, имеющих различные цели и намерения, реализуемые посредством коммуникативных (речевых) актов, которые осуществляются в прагматическом контексте и понимаются (интерпретируются) на основе различных языковых и внеязыковых знаний.

1.3 Слово как объект прагматического изучения

Лингвистику рубежа веков можно без преувеличения охарактеризовать как динамичную, развивающуюся науку, которая постоянно расширяет свои горизонты и усложняет объекты исследования. Сложившуюся ситуацию в лингвистике чрезвычайно точно охарактеризовал профессор Франтишек Копечны, который, выступая на одном из заседаний Международной грамматической комиссии при Международном комитете славистов, сказал, что прогресс лингвистической науки состоит в том, что она, начав со слова и

постепенно углубляя и расширяя свой предмет, дошла до таких сложных объектов, как предложение и текст; следующим шагом к углублению и усложнению объекта, сказал он, явится переход от лингвистики текста ... к лингвистике слова (цит. по Шведова 1982: 142).

В этом, парадоксальном на первый взгляд, утверждении заключен глубокий и верный смысл - тезис о центральной позиции слова в языке, об обращенности слова ко всем языковым уровням и, самое главное, - его важнейшей роли в конструировании всех языковых единиц и в их функционировании. Слово - самая сложная единица языка (Шведова 1984).

Слово должно раскрываться исследователю как целый мир, во всех тонкостях его внутреннего устройства, во всем богатстве его внешних связей, ведущих в систему языка, в синтагматический контекст, в ситуацию общения, а затем в филологию, литературу, историю, культуру (Апресян 1995а). В этой связи, когда "по мере углубления и развития исследовательских подходов к слову, в нем открываются все новые и новые грани; хорошо всем известные свойства поворачиваются подчас неожиданными для нас сторонами" (Шведова 1982: 143), введение слова в фокус прагматического изучения представляется нам оправданным и обоснованным.

Тем не менее, данная точка зрения, как и широкий круг других вопросов не только в прагматике, но и в лингвистической теории в целом, имеет своих сторонников и противников. С сожалением приходится констатировать некоторое пренебрежение ролью слова в речевой интеракции и в достижении целей коммуникативных актов. Данная точка зрения отражена в следующих цитатах: "Учитывая принцип соотношения между целым и частью, при котором, включаясь в целое, части приобретают новые свойства, которыми они обладают вне целого лишь потенциально, следует полноценным знаком в языке признать высказывание, а слово трактовать как "субзнак", строительный материал для знака" (Гак 1998: 207). Другие исследователи не ограничиваются уровнем высказывания и считают, что " <...> прагматический аспект языка вообще раскрывается на уровне текста как законченного речевого произведения. Реальная прагматика входящих в него (или самостоятельных) отдельных высказываний и прагматический потенциал отдельных языковых средств при всей их значимости - явление подчиненное и не всегда однозначно определяющее конечный прагматический эффект: они могут быть, в частности, и одно- и разнонаправленными, повышая либо ослабляя, или вовсе нейтрализуя частные прагматические эффекты друг друга" (Наер 1985: 16).

Если обозначить данную позицию в отношении прагматической и, в целом, коммуникативной значимости слова как "крайне левую", то "крайне правую" точку зрения по этому вопросу можно отразить следующим высказыванием: "Представляется, что на современном этапе развития семасиологии практическое семантическое описание значения слова не может базироваться на концепции вторичности лексического значения по отношению к значению высказывания, так как пока нет такого категориального аппарата описания семантики высказывания, такого метаязыка, которые бы позволили осуществить первичное описание семантики высказывания как "тотального смысла", без обращения к понятию составных частей, а затем каким-либо формальным образом вычленить из тотального смысла отдельные лексические значения. Любой анализ подобного рода все равно исходит имплицитно из признания слов в качестве самостоятельных семантических единиц в составе высказывания" (Стернин 1985: 11). Согласно этой точке зрения, слово является полноправной коммуникативной единицей: "Слово как единица языка характеризуется двухаспектностью: оно выступает одновременно как номинативная и как коммуникативная единица" (там же: 8).

Как видно из приведенных цитат, сторонники той и другой точек зрения на коммуникативную значимость слова находят аргументы и контраргументы для доказательства своей правоты. На современном этапе развития лингвистической теории вряд ли разумно подвергать сомнению тот факт, что человеческое общение происходит при помощи высказываний, а не отдельных слов. Это, однако, не означает, что точка зрения, согласно которой признается наличие прагматики слова, когда слову придается статус особой коммуникативной (или, скорее потенциально-коммуникативной) единицы языка, а в семантике слова усматриваются "коммуникативно-прагматические следы", неадекватно представляет ситуацию и не имеет права на существование.

Соглашаясь с тем, что прагматический эффект речевого общения (сообщения) и прагматический аспект языка в целом реализуется на уровне высказывания и выше, мы, вслед за целым рядом исследователей (Ю.Д. Апресян, Е.Г. Беляевская, А. Вежбицкая, Ю.В. Горшунов, В.И. Заботкина и др.) считаем допустимым, и даже необходимым, говорить о прагматике слова, и выделять в слове прагматические характеристики в ряду его других разноаспектных свойств. Данная позиция находит подтверждение в следующих положениях:

во-первых, слово (словоформа) может образовывать структурный минимум предложения и выступать как полноценное высказывание. В дискуссии о минимальной протяженности текста, сторонники точки зрения, согласно которой текстом может считаться одна коммуникативная реплика, volens nolens признают возможность придания слову в коммуникации статуса текста.

во-вторых, несмотря на то, что принято говорить о "прагматической установке текста", "реализации прагматической интенции говорящего в предложении и тексте", не стоит забывать о том, что "в процессе человеческого общения именно слово становится ведущим проводником интенции творящего речь человека, и основой для правильного прочтения текста" (Азнаурова 1988;

4). Поскольку же влияние целеустановки распространяется не только на целое, но и на его части, правомерно говорить не только о прагматике текста, но и о прагматике слова (Косенко 1995: 9).

в-третьих, отказ слову в наличии собственного прагматического значения привел бы, в частности, к тому, - считает А. Вежбицкая, что иллокутивные функции высказываний - такие, как просьба или обещание, - пришлось бы рассматривать в рамках прагматики, а значения слов, таких как просить, обещать, - в семантике, как если бы эти задачи не имели ничего общего между собой; между тем просьба и обещание составляют смысл глаголов просить и обещать (Падучева 1996: 223; ср. Апресян 1988: 29-34).

в-четвертых, признавая ведущую роль высказывания как единицы речевой коммуникации, нельзя отказывать слову в определенной коммуникативной значимости. Составляя высказывание, - кодируя языковыми средствами некоторое мыслительное содержание, говорящий отбирает средства, соответствующие данным прагматическому контексту и ситуации. Если это не так, то в противном случае невозможно объяснить, аким образом, составляя высказывание из значимых, но коммуникативно неориентированных единиц, мы получаем коммуникативно-ориентированное сообщение на выходе (Беляевская 1987: 44).

в-пятых, изучение прагматики слова важно уже потому, что порой одно единственное слово может определить все дальнейшее развитие дискурса и результат общения (сообщения) как такового. К чему может привести неадекватный выбор слова, без учета его прагматического значения, убедительно показано в работе Блакар 1987. Для достижения эффективного общения недостаточно только семантической (когнитивной) информации, необходима прагматическая информация, которая связана с нормированным, адекватным употреблением слова, указывает на функциональный стиль, сферу использования слова, возможность и интенсивность выражения эмоций и оценки и, что немаловажно, социолингвистическую характеристику потенциальных пользователей. Без перечисленных прагматических характеристик слова немыслима и современная (учебная) лексикографическая практика (Горшунов 2000; см. также Апресян 1988; Заботкина 1989).

Итак, очевидно, что слово обладает своей особой прагматикой и играет немаловажную роль в построении высказывания и конструировании всего дискурса. Поэтому, в свете представленных выше положений наиболее адекватным и перспективным будет, по всей видимости, изучение прагматики слова на фоне высказывания и шире - в дискурсе, в процессах выбора слова, его использования и воздействия на адресата.

Мы считаем такой подход оправданным, ведь, как показывает в своих работах А. Вежбицкая, между изучением значения слов и изучением повседневного дискурса и повседневной познавательной деятельности нет конфликта. Напротив, лексикон есть наиболее ясное из возможных руководств к пониманию повседневной познавательной деятельности и моделированию повседневного (и, по всей видимости, любого другого) дискурса (Вежбицкая 1999: 304).

Если опять обратиться к предложенным выше метафорам, то такой подход можно назвать "центристским" (компромиссным), когда "возникнув как результат сигнификации (Выготский), семиологизации (Бенвенист) или семасиологизации (Бодуэн), словесный знак начинает выполнять основные содержательные функции языкового общения, обозначения, идентификации и коммуникации, обслуживая тем самым сферу прагматики, коммуникативного использования и познавательной деятельности в целом" (Уфимцева 1986: 56).

Соответственно, в сферу ведения прагмалингвистики вводится "изучение тех аспектов использования языка, которые закодированы на участке лексического значения" (Заботкина 1989: 8).

1.4 Перспективы прагматического изучения имени собственного

Nominatur singularia, sed universalia significantur*

Собственные имена (онимы) - это особые языковые знаки, главное

"Единичное называется, а общее означивается" (Дж. Солсберийский "Метал о гика", XIII в.)азначение которых состоит в назывании, индивидуализации и идентификации.

Их особенность в том, что, называя индивидуальные предметы, входящие в класс однородных, имена собственные (ИС) сами по себе не несут какого-либо специального указания на этот класс.

Многие ученые обращались к именам собственным как особой категории, представляющей исследователю богатый и порой противоречивый материал. Изучение ИС дает возможность увидеть и проследить некоторые тенденции в развитии и функционировании языка под воздействием различных экстралингвистических факторов. Связано это с тем, что онимы, пожалуй, еще в большей степени, чем апеллятивы, реагируют на всевозможные, прежде всего общественные, изменения, ведь в ИС всегда, независимо от воли называющих, отражаются культура и социальная жизнь людей (Суперанская 1973: 21-22).

Интуитивное понимание разницы между именами собственными и нарицательными проникло в человеческое сознание очень давно. Сошлемся в этой связи на высказывание Дионисия Тракса (II в. до н. э.): "Существительное или имя - это склоняемая часть речи, соотносимая с телом или действием (активностью): телом, подобным камню и активностью, подобной обучению. Имя может употребляться в виде обобщений или индивидуально: обобщений типа человек, лошадь и индивидуально - типа Сократ" (цит. по Соломоник 1995:25]).

Большинство современных теорий ИС было предложено логиками (см. Суперанская 1967; 1973; Арутюнова 1976; 1982). Однако логики - отмечает А.В. Суперанская, - не располагали достаточным языковым материалом, а примеры, которыми они оперировали, были в определенной мере случайными и переходили от одного автора к другому. (Суперанская 1973: 87). Поэтому неудивительно, что именно логик - Джон Стюарт Милль первым высказал мысль о том, что ИС не имеют значения, чем положил начало дискуссии по поводу значения собственных имен.

Милль считал, что ИС - ничего не значащий знак, который мы в нашем сознании связываем с идеей предмета для того, чтобы подумать о самом индивидуальном предмете, когда этот знак будет дан нам в ощущении или придет на память. Он выделял в ИС только назывательную (denotative) функцию, противопоставляя ей содержательную или подразумевающую (connotative) функцию имен нарицательных (коннотация = интенсионал). Отсюда вывод: "Имена собственные ничего не подразумевают, они только обозначают индивидуума, но не имеют в виду какого-либо присущего ему качества <...>. Когда имена, дающиеся предметам, включают в себя какую-то информацию о них, т.е. несут в себе какое-то значение, это значение содержится не в наименовании, но в этой дополнительной информации о предмете ("the meaning resides not in what they denote, but in what they connote"). Единственные имена предметов, ничего не подразумевающие, это собственные имена" (цит. по Соломоник 1995: 252).

Впоследствии многие лингвисты опровергали построения Милля и его последователей, показывая, что в этом случае у языка и у формальной логики

не одна и та же точка зрения, не один и тот же подход к действительности (Белецкий 1972: 7). Ошибка Милля состояла в том, что проявлением значения он считал только коннотацию (в логико-философском смысле этого слова, т.е. интенсионал значения), но не денотацию. Лингвисты показали, что значение слов обнаруживается в обоих случаях, но это значение разного типа: "В силу наличия у имени собственного семантического содержания имя собственное обладает значением; те объекты, которые оно способно обозначать, составляют сферу его употребления" (Курилович 1962: 251). "Поскольку собственные имена, будучи употребляемы в речи, не могут не иметь никакого смысла, постольку мы должны их считать словами, хотя бы и глубоко отличными от имен нарицательных" (Щерба 1974: 278). "Общее свойство собственных имен состоит в том, что соотносясь с классом вещей, они имеют свое значение в назывании, и только, никаких понятий не выражают. Собственные имена гипертрофированно номинативны: они призваны называть, в этом их назначение. <...> Имена собственные имеют значение (иначе зачем же они существовали бы в языке?)" (Реформатский 1996: 66-67). Имена собственные имеют значение уже хотя бы потому, что иначе "они бы не были словами, не были бы знаками, не существовали бы вообще как лингвистическая категория, а оставались бы на положении шумов, звукоподражания и т.п." (Супераиская 1967: 154).

Следовательно, различие между ИС и ИН заключается в противоположных подходах к называнию (индивидуализации или обобщению). Именно смешение уровня называния и уровня логической обработки знаков привело к многочисленным дискуссиям, как среди логиков, так и лингвистов. Эта контроверсия снимается, если при решении вопроса о значении ИС строго отделять план обозначения (точнее называния) языкового знака, от плана обработки его в мозгу как понятия (Соломоник 1995: 251-254).

К аналогичному выводу приходит Ю.С. Степанов (Степанов 1985). Он считает, что сущность именования можно определить как указание со снятой наглядностью: не осуществимое указательным жестом, но закрепленное системой языка раз и навсегда (иначе имя бы не отличалось от предложения). В этом смысле собственные имена являются именами по преимуществу, а нарицательные (общие) имена удаляются от именования. Эта тонкая деталь была осознана в средневековой схоластике (что не помешало Дж. Миллю снова внести путаницу в конце века XIX-го) и выражена в тезисе, который мы использовали в качестве эпиграфа к настоящему разделу. Таким образом, назначение общих имен было отделено от назначения имен собственных и названо, в отличие от именования в собственном смысле (т.е. денотации), означиванием, сигнификацией. Другими словами, ИС именуют вещи (и как следствие этого могут именовать понятия, концепты), в то время как ИН именуют понятия, концепты и как следствие этого способны именовать вещи.

Для полноты картины следует отметить, что некоторые лингвисты все же не согласны с признанием особого типа значения за ИС. Так, Н.И. Толстой из положения о том, что ИС называет, а ИН обозначает, делает вывод об асемантичности ИС, т.е. отсутствии у него значения в том смысле, в каком этот термин применяется к ИН. По его мнению, ИС несет некую, не для всех одинаковую, информацию (содержание), которую не следует смешивать со значением (семантикой). Однако автор признает, что новые географические имена тяготеют к понятности и к некоторой мотивированности названия, когда при их создании, помимо называния, ставится цель известного обозначения (Толстой [1964; 1970] 1997. 383, 395-396). То же самое можно сказать о многих ИС - различных кличках, названиях организаций (эргонимах), именах предметов материальной культуры (хрематонимах), товарных знаках и др. Итак, результат дискуссии, начатой Дж. Миллем аналогичен тонкому наблюдению средневековых схоластов и интуитивному пониманию разницы между ИС и ИН у древних: собственное имя приобретает свое значение в процессе называния и под влиянием называемого дискретного объекта действительности, а имя нарицательное - после осознания этого имени в виде понятия. Соответственно, мы можем говорить о нескольких типах значений языковых знаков, получаемых на разных стадиях их обработки (Соломоник 1995: 253; см. также Суперанская 1973: 122-138).

Определив статус ИС в языке, лингвисты обратились к изучению специфики семантики собственных имен, которой долгое время не уделялось должного внимания. "Проблема значения имени собственного - это центральная часть общей теории собственного имени" - писала почти тридцать лет назад А.В. Суперанская в Заключении своей монографии "Общая теория имени собственного" (Суперанская 1973: 328). Семантике ИС в этом исследовании посвящена отдельная большая глава, в которой автор анализирует особенности семантического наполнения онимов в соответствии с уровнем общей теории значения того периода и намечает некоторые направления дальнейшего изучения значения собственных имен.

Приведем основные положения концепции значения имени собственного, изложенные в работе А.В. Суперанской и представляющие значительный интерес для нашего исследования.

* Значение ИС не равно понятию его апеллятива и никогда не ограничивается им даже в тех случаях, когда фонетически и морфологически с ним совпадает. Лексическое содержание морфем, из которых образовано имя не может быть основным при определении его значения. Значение ИС -фактор его известности, фактор экстралингвистический. Однако было бы неверным считать, что ИС не связаны с понятиями вообще. Каждое имя связано с родовым определяемым (город, река и т.д.), без связи с понятием которого оно не может функционировать в речи.

* Для того чтобы понять сущность ИС необходимо узнать, к какому предмету оно относится, узнать понятийную соотнесенность этого предмета, а уж потом установить, что данный предмет называется так-то. Отсюда - большая роль при семантизации ИС контекста, ситуации, словесного пояснения.

Поскольку ИС лишь тогда осуществляют полноценное функционирование в коммуникации, когда они связаны с денотатом и этот денотат известен участникам речевой ситуации, характеристика денотата приобретает чрезвычайно важное значение для ономастики.

В качестве специальной ономастической, свойственной всем ИС функции, может быть названа идентификация объекта, включающая в себя ряд подфункций (дифференциация, выделение, характеризация и т.д.). Кроме того, существует немало имен (названия кинофильмов, товарные знаки, газетные заголовки и т.д.) специально "нацеленных" на определенную реакцию человека, на воздействие.

ИС - явление социальное в большей мере, чем нарицательное, потому одной связью с родовым определяемым его значение не исчерпывается. Эмоционально-экспрессивные возможности имени входят в качестве составной части в общую семантику имени. Эти категории связаны с эстетической ценностью разных имен для разных групп или отдельных лиц, с восприятием их красоты или некрасивости, благозвучности или какофоничности. Идеологические коннотации, временная отмеченность также могут являться важными ингредиентами семантики ИС.

Ассоциации ономастической лексики могут составлять комплекс, намного превосходящий круг ассоциаций нарицательных имен. ИС дают как ономастические Босния (и Герцеговина) ассоциации, так и образные и энциклопедические ассоциации: Америка (небоскребы, машины, бизнес).

Термин "денотат" используется здесь как общий термин и для обозначения реальных внеязыковых коррелятов (т.е. референтов), и для обозначения как реальных, так и мнимых денотатов (см. Никитин 1988: 26) Имена собственные существуют не в языке вообще и не у народа вообще, а в определенном социуме, для которого характерен подъязык (социолект), связанный со сферой деятельности, наиболее типичной для данного социума. Каждой определённой группе свойственен особый именник (репертуар имен). И если для языка в целом безразлично, в какой социальной группе употребляется имя, то отдельные социальные группы относятся к ИС подчас пристрастно (Суперанская 1973: 255-326).

Мы не случайно так подробно остановились на концепции значения ИС, представленной в работе А.В. Суперанской. Дело не только в том, что большинство последующих отечественных ономастических исследований, так или иначе, опираются на положения данной концепции, а в том, что А.В. Суперанская в описании значения ИС использовала элементы подхода, получившего в настоящее время название "прагматического".

Со времени становления и повсеместного внедрения прагматики прошло уже несколько десятилетий. Лексикологическое и лексикографическое освоение многих наблюдений, находок и открытий лингвистической прагматики уже позволило достичь определенных успехов в изучении прагматического аспекта нарицательных имен, чего нельзя сказать об изучении прагматики имен собственных. Прагматические особенности и возможности ИС до сих пор не получили достойного освещения ни в работах исследователей в области лингвистической прагматики, ни в работах специалистов-ономатологов.

На наш взгляд, особенности значения ИС, специфическое их употребление, процессы выбора онимов для номинации, воздействующий потенциал ИС - все это представляет благодатный и полезный материал для исследования в прагматическом аспекте. Некоторая "семантическая ущербность" ИС как особого класса имен (Арутюнова 1976) не делает "ущербным" их прагматический потенциал.

Прагматические возможности имени собственного, его способность функционировать в качестве отдельного высказывания и, таким образом, брать а себя основную коммуникативно-прагматическую нагрузку, можно проиллюстрировать следующим отрывком из книги воспоминаний выдающегося немецкого писателя Г. Бёлля: " Наступил Сталинград, и что это значило, - французы нам показали очень наглядно. Внезапно, за одну ночь, на всех стенах появилось только одно слово 'Сталинград', ничего более, никаких 'убирайтесь вон, фашисты-нацисты!', только 'Сталинград'. Это действовало очень впечатляюще <...>. Настроение в армии стало подавленным, так как каждый чувствовал <...>, что Сталинград был решающим сражением" (Boll H. Eine deutsche Erinnerung. - Miinchen, 1981. - S. 124-126).

Важность прагматического анализа ИС определяется, на наш взгляд, следующими основными факторами:

способность ИС, как и ИН, конденсировать и аккумулировать типичные, социально значимые прагматические особенности его употребления;

слабая изученность воздействующего (перлокутивного) потенциала различных групп имен собственных;

возможность локализации в значении имени собственного ориентационной (социопрагматической) информации, отражающей специфические условия использования ИС и способной накладывать ограничения на употребление и понимание имени в различных социальных (возрастных, профессиональных и др.) группах;

богатство коннотаций, эмоциональных, оценочных элементов в значении отдельных групп собственных имен;'

эвфемистические ограничения на использование собственных имен;

Ср. у Щербы: "<...> слово Европа несомненно имеет в нашем языке (совершенно независимо от того, насколько или в каком отношении это соответствует действительности) характерный признак - 'страна передовой цивилизации' <...>" (Щерба [1940] 1974: 279), и далее "совершенно особую группу собственных имен составляют личные имена и клички, которые не могут иметь иного определения (в словаре. - Д.Ц.) кроме того, что это 'одно из личных имен', или 'одна из кличек', иногда с добавкой 'презрительная кличка', 'насмешливая кличка" {там же: 280).

Ср. со следующим фактом: в течение продолжительного времени в послевоенной Германии ни один новорожденный не был назван именем Адольф важность сохранения "аутентичности" прагматического значения, актуализируемого в имени носителями языка, при заимствовании онима в другой язык.

Анализ, описание, сравнение значений всех разрядов ИС с позиций прагматики - дело ближайшего будущего, но уже сегодня можно выделить, к сожалению, единичные пока работы, в которых прагматическая проблематика при изучении ИС поставлена во главу угла. В качестве примера можно назвать пионерскую во многих отношениях работу А. Вежбицкой (Вежбицкая 1996), рассмотревшей прагматическое значение личных имен английского, русского и польского языков в аспекте экспрессивного словообразования.

1.5 Прагматическое значение слова

В данном разделе мы рассмотрим подходы различных исследователей к вопросу о прагматическом значении слова и его составляющих, которые, как мы полагаем, присущи не только нарицательным, но и собственным именам -таким же непосредственным участникам коммуникативной деятельности, полноценным элементам высказывания, способным выступать в качестве основы, ключевого элемента сообщения (общения), направлять и организовывать процесс коммуникации.

1.5.1. Коннотации как часть прагматики слова

Анализ работ показывает, что многие исследователи приравнивают прагматический аспект значения слова к его коннотациям, поэтому представляется оправданным начать рассмотрение составляющих прагматики слова с коннотаций.

Данный термин приобрел в лингвистике нежелательную многозначность, которая вносит путаницу в рассмотрение этого явления. Традиционно под коннотацией понимается оценочная, эмоциональная (эмотивная) или стилистическая окраска языковой единицы узуального или окказионального характера. В широком смысле коннотация - любой компонент, который дополняет лексическое (вещественное) значение языковой единицы и придает ей экспрессивную функцию (Телия 1997).

В.Н. Телия считает коннотативный аспект значения "средостением прагматической информации в языковых сущностях" (Телия 1991: 27), заключающийся в выражении эмотивно-оценочного и стилистически маркированного отношения субъекта речи к действительности.

По мнению Е.Г. Беляевской, коннотация может быть кратко определена как эмоционально-оценочный компонент лексического значения. В ее понимании коннотативный аспект - социально закрепленный, общий для всех носителей языка, по праву занимает место в структуре значения и является в определенной степени прагматичным (наряду с коннотативным аспектом, автор выделяет прагматический аспект, см. 1.6.З.). Он включает в себя несколько составляющих, к числу которых исследователь относит (1) эмотивность¹; (2) оценочность и (3) интенсивность. В семантике лексических единиц конкретные элементы коннотации комбинируются различными способами, создавая своеобразие коннотативного значения конкретных лексических единиц (Беляевская 1987: 50-52).

Такое понимание коннотации вызывает возражения некоторых исследователей по двум причинам. Первая из них заключается в том, что широта термина, исторически возникшая неоднозначность (выделяют шесть и более значений), объясняемая его рождением в недрах сразу нескольких дисциплин, не должна сохраняться внутри одной дисциплины - лингвистики, которая почти для всех значений термина "коннотация" располагает более детальными и логически более четкими понятиями (см. Апресян 1995а). Вторая

Ср. "<...> эмоциональные компоненты не могут появляться в слове без оценки, ибо любая эмоция носит оценочный характер, хотя не всякая оценка обязательно эмоциональна" (Стермин 1985:71) причина вытекает из первой и связана с тем, что коннотация, по мнению ряда авторов (Ю.Д. Апресян, Л.П. Крысин, И.А. Мельчук, А.А. Уфимцева и др.) не входит непосредственно в лексическое значение слова. Эти авторы под коннотацией понимают узаконенную в данном языке оценку объекта действительности, именем которой является данное слово. Коннотациями лексемы являются несущественные, но устойчивые признаки выражаемого ею понятия, которые воплощают принятую в данном языковом коллективе оценку соответствующего предмета или факта действительности. По мнению Ю.Д. Апресяна, коннотации не входят непосредственно в лексическое значение слова и не являются следствиями или выводами из него (Апресян 1995а: 159). Именно несущественные, но устойчивые, т.е. многократно проявляющие себя в языке признаки образуют коннотации лексемы, которые фиксируются в прагматической зоне ее словарной статьи (там же: 160).

Автор приводит ряд экспериментальных тестов для разграничения коннотаций и оценочных элементов значения. Ю.Д. Апресян признает, что экспериментальные критерии коннотативности ненадежны и могут давать антиинтуитивные результаты, сами интуитивные оценки также могут расходиться, но из этого не следует, что само понятие коннотации лишается смысла (там же: 162).

Аналогичную точку зрения на природу коннотаций высказывает Дж. Юл (Yule 1994). Понимая коннотации как семантические ассоциации, он противопоставляет их концептуальному (conceptual) значению слова, понимаемому как основные, неотъемлемые компоненты значения, и приводит следующий пример: слово needle ('игла') имеет значение "тонкий, острый, металлический инструмент" (thin, sharp, steel instrument). Кроме этого, слово 'игла' может вызывать у говорящего ассоциацию или коннотацию "причиняющий боль, болезненный" (painful) каждый раз, когда он встречает это слово. Данная коннотация, однако, не является частью значения слова needle (ibid.: 92). Интересная трактовка коннотаций представлена в концепции А.А.

Уфимцевой (1986; 1988). Слово рассматривается автором как основная

когнитивная единица, которая помимо грамматического (внутрисистемного) и лексического (вещественного) значения обладает еще и прагматическим значением, "выступающим в виде различных коннотаций (оценочных, культурно-исторических, национально-географических и прочих знаний), накопленных носителями языка в результате восприятия ими разных аспектов внешнего мира" (Уфимцева 1988: 118). Интерес здесь представляет то, что в состав прагматического значения автор вводит не только оценочные, но, что особенно важно, культурно-исторические, национально-географические и некоторые другие виды коннотаций. Выводя коннотации (прагматическое значение) из состава лексического значения, А.А. Уфимцева в то же время признает "двухчастную (нейтральную и стилистически (прагматически) окрашенную) информацию многих слов, обладающих вещественным значением" {там же: 119).

Некоторые исследователи вообще отказываются от использования терминов "коннотация", "коннотативный аспект", заменяя их термином "импликационал". Наиболее подробно понятие об импликационале разработано М.В. Никитиным (Никитин 1974; 1988; 1996). В его концепции (см. 1.6.2.) структура лексического значения может сочетать либо оба типа содержания -когнитивный и прагматический, либо ограничиваться одним из них. Структура когнитивного компонента лексического значения образуется предметно-логическими связями, исходящими от его интенсионального ядра и захватывающими в периферию его содержания импликациональные признаки. Выделяется сильный импликационал, свободный импликационал и отрицательный импликационал (негимпликационал). Под импликационалом ученый понимает "силовое поле" семантики имени, отмечая в то же время, что между интенсионалом и импликационалом нет жесткой границы {Никитин 1974: 35).¹ Автор особенно отмечает, что импликация признаков может быть не обязательно истинной, но и ложной или сомнительной. Так, к импликационалу подключены все стереотипные ассоциации (т.е. коннотации) истинные или ложные, традиционно связываемые с каким-то классом: лиса хитра, заяц труслив и т.п. (Никитин 1988: 62).

Если в отношении основных, исходных значений слов понимание коннотации у различных исследователей принципиально расходятся, то в отношении вторичных значений наблюдается определенное единодушие.

Считается, что коннотации материализуются в переносных значениях, метафорах и сравнениях, производных словах, фразеологических единицах, определенных типах синтаксических конструкций, семантических областях действия одних единиц относительно других. Ю.Д. Апресян называет эти процессы "языковым проявлением коннотаций" (Апресян 1995а), В.Н. Телия определяет такие компоненты значения языковой единицы во вторичной для нее функции как "коннотация в узком смысле" (Телия 1997). В коннотациях, таким образом, проявляется важный творческий аспект языка: они являются одним из потенциальных источников его семантического и лексического обновления (Апресян 1995а: 169).

1.5.2 Прагматическое значение - аспект лексического значения

Трактовка прагматического значения как эмоционально-оценочных элементов значения достаточно популярна среди лингвистов. Так, Л.А. Новиков (1982) выделяет в пределах единого целого - лексического значения языковой единицы, следующие аспекты (или виды) значения, которые тесно связаны и взаимодействуют между собой: (1) сигнификативный (или Ср. с выделением в структуре лексического значения ассертивной (смысловой центр), пресулпозициональной (фон, различные смысловые компоненты и условия правильного употребления слова) частей и модальной рамки (оценка обозначаемого факта говорящим) или только ассертивной части и модальной рамки (см. Крысин 1989. 145-147; Арутюнова, Падучева 1985)."собственно семантический"); (2) структурный (синтагматический и парадигматический аспекты значения); (3) прагматический (эмотивный) и (4) сигматический (предметный, ситуативный).

Прагматическое значение, считает исследователь, можно определить как "закрепленное в языковой практике отношение говорящих к употребляемым знакам и соответствующее воздействие знаков на людей" {Новиков I982: 100). Прагматическая характеристика знака является "неотъемлемой составной частью содержания знака наряду со структурной и собственно семантической характеристикой {там же: 55). Она присуща, полагает Л.А. Новиков, закрепленной за определенными стилевыми разновидностями языка маркированной лексике, прагматические компоненты в содержательном плане которой указывают на характер отношения к ней (и, соответственно, к обозначаемым предметам, явлениям) со стороны лиц, употребляющих такие знаки, на характер воздействия подобных знаков на членов данного языкового коллектива. Следовательно, прагматический аспект значения является в лексической семантике специфическим языковым выражением оценки обозначаемого с помощью маркированных единиц; оценочным, эмоциональным, стилистически характеризующим компонентом лексического значения (ср. с традиционным пониманием коннотации). Многократно подчеркивая качественные различия прагматического и сигнификативного аспектов, исследователь вместе с тем определяет их как синтезируемые компоненты единого лексического значения языковой единицы.

Сходную точку зрения на сущность прагматического значения слова высказывает В.Г. Гак. В его понимании прагматический аспект лексического значения отражает отношение говорящих к объекту, что находит свое выражение в экспрессивно-эмоциональной оценке и коннотациях культурно-исторического и индивидуально-психологического плана {Гак 1997а: 213).

Понимание прагматического значения как передаваемой знаками и извлекаемой из знаков информации о субъективно-оценочном, эмоциональном отношении говорящих к денотатам знаков представлено и в ядерной модели лексического значения М.В. Никитина (1988).

Выделяя в структуре лексического значения когнитивный и прагматический компоненты, автор считает, что когнитивный компонент (иначе познавательный, интеллектуальный, референционный, денотативный, семантический - в узком значении, или сигматический) относится к информации о мире на том или ином его участке, как он представляется сам по себе, вне субъективной оценки. Прагматический компонент значения относится к информации о субъективном отношении, оценке, переживании означаемого факта, субъективной установке индивида на этот факт (Никитин 1988: 20-21).

При этом, подчеркивает автор, прагматические значения языковых единиц возникают не прямо из отношения говорящий - знак, а из отношения говорящий - денотат, спроецированного затем на обозначающий этот денотат знак. Иначе говоря, прагматическое значение знака опосредовано отношением говорящего к денотату, оно представляет собой рефлекс, отражение в знаке

субъективной оценки и эмоционального отношения к денотату {там же: 37).

М.В. Никитин признает, что прагматический компонент в структуре лексического значения всегда, так или иначе, коррелирует с когнитивным, и часто оба компонента выражаются совмещенно (там же: 158).

Оригинальный и более широкий, чем представленные выше, подход к выделению лексикографически существенных типов прагматической информации предлагается Ю.Д. Алресяном (1988; 1995а). Прагматику слова автор рассматривает в рамках разрабатываемой им концепции единого, или интегрального описания языка.

По мнению Ю.Д. Апресяна, интерес представляет лишь та прагматическая информация, которая лексикализована или грамматикализована, т.е. закрепилась в языковой единице (лексеме, аффиксе, граммеме, синтаксической конструкции) и приобрела постоянный статус в языке. Соответственно, прагматикой автор называет закрепленную в языковой единице оценку говорящим следующих трех вещей: (1) действительности, являющейся предметом сообщения, (2) содержания сообщения и (3) адресата (Апресян 1988: 8). Исследователь особенно подчеркивает, что речь идет не об оценке, свободно творимой говорящим в речи, а о той готовой лексикализованной или грамматикализованной оценке, которая встроена непосредственно в содержательную сторону языковых единиц.

Закрепленное в языковом знаке отношение говорящего к действительности, содержанию сообщения и адресату реализуется в различного рода оценках: общей (нейтральная - отрицательная - положительная), по параметру количества, по параметру желательности / нежелательности, выражающих отношение говорящего к действительности и являющихся, по мнению Ю.Д. Апресяна наиболее лексикографически интересными типами оценки. Отношение говорящего к содержанию сообщения выражается в оценках по параметру истинности и параметру иллокутивной функции.

Отношение говорящего к адресату находит свое выражение в многочисленных лексических и грамматических средствах, в которые встроено указание на относительные статусы говорящего и адресата, в социальной, возрастной или иной иерархии, на существующую между ними степень близости, на разделяющую их дистанцию.

Ю.Д. Апресян выделяет следующие свойства прагматической информации: (i) периферийность средств ее выражения (по сравнению со средствами выражения семантической информации); (ii) ее распределенность между различными языковыми средствами; (iii) сплетенность с семантической информацией (там же: 16).

Первое свойство проявляется в том, что в основных значениях слов доля чистой семантики больше, чем в производных значениях - переносных, фразеологически связанных, конструктивно обусловленных, в которых наоборот, доля чистой прагматики больше, чем в основных. Вторая особенность прагматической информации состоит в том, что часто она выражается не одним языковым средством, а совокупностью таких средств. Ее локализация в одной лексеме, одной граммеме, одной синтаксической конструкции, одной просодии сопряжена с определенными трудностями. Последняя особенность прагматической информации заключается в том, что она тесно сплетена с семантической информацией и во многих случаях трудно отделима от нее. Это свойство проявляется в двух вещах. Во-первых, существуют слова, семантика которых внешне маскируется под прагматику, так что при ее описании легко пойти по ложному (прагматическому) пути. Во-вторых, типично прагматическая информация часто бывает впрессована непосредственно в лексическое значение слова и в таких случаях она лексикографически предстает как семантическая. Указанные особенности прагматической информации создают значительные теоретические и технические трудности при ее выявлении, изучении и описании.