Михаил Кузмин как адресат посвящения повести В.Н. Петрова "Турдейская Манон Леско"

Кузмин пишет фрагментарный текст, требующий от читателя сделать усилие, расшифровать его и угадать его внутреннюю логику Именно так поступает Дж. Барнстед, работая над рассказом Кузмина «Из писем девицы Клары Вальмон к Розалии Тютель Майер»: Barnstead J. Stylization as Renewal: The Function of Chronological Discrepancies in two Stories by Mixail Kuzmin // Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 24. Wien, 1989. S. 7--16.; услужливый «сюжет» оказывается заменен индивидуальным для каждого текста «путем» неповторимого главного героя, за которым, впрочем, видны «общие законы», как это было сформулировано в «Декларации эмоционализма». Иллюстрациями к этому объяснению могут стать вступительные части романа «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо…» (который должен был стать первым в целой серии романов «Новый Плутарх») и поэмы «Прогулки Гуля»:

«Главным образом, меня интересуют многообразные пути Духа, ведущие к одной цели, иногда не доводящие и позволяющие путнику свертывать в боковые аллеи, где тот и заблудится несомненно. Мне важно то место, которое занимают избранные герои в общей эволюции, в общем строительстве Божьего мира, а внешняя пестрая смена картин и событий нужна лишь как занимательная оболочка, которую всегда может заменить воображение, младшая сестра ясновидения. Мне бы хотелось, чтобы из моих жизнеописаний узнали то, что лишь самый внимательный, почти посвященный чтец вычитает из десятка хотя бы самых точных и подробных, фактических биографий, - единственное, что нужно помнить, лишь на время пленяясь игрою забавных, трагических и чувствительных сплетений, все равно, достоверных или правдоподобно выдуманных» Кузмин М. А. Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро // Кузмин М. А. Проза: В 9 т. / Предисл. и вступ. ст. В. Ф. Маркова; ред. и примеч. В. Ф. Маркова и Ф. Шольца. Т. 8 Modern Russian Literature and Culture. Studies and texts. Vol. 21. Berkeley, 1990. С. 9..

«“Прогулки Гуля” имеют темой -- поиски человеком организующего элемента в жизни, при котором все явления жизни и поступки нашли бы соответственное им место и перспективу. Поиски эти производятся более точной дифференциацией понятий, слов и явлений. Внешнее оформление представляет собою ряд сцен и лирических отрывков, не объединенных условиями времени и пространства, а связанных лишь ассоциацией положений и слов…» Кузмин М. А. Прогулки Гуля // Кузмин М. А. Собрание стихов: В 3 т. / Вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. Дж. Малмстада и В. Ф. Маркова. Т. 3. Munchen: W.Fink Verlag, 1977. С. 559.

Нам кажется, что этот «путь», это «общее», проглядывающее в частном, служащее «организующим элементом» и дающее хаотичной и фрагментарной жизни структуру Duzs E. Fragmentariness as Unity: Mixail Kuzmin`s Aesthetics. Dissertation…Doctor of Philosophy (Slavic languages and Literature). The Ohio State University, 1996. P. 155., расшифровывающее ее (ведь жизнь, по Кузмину, как мы помним, -- книга, требующая расшифровки Омри Ронен писал в статье «Символика Михаила Кузмина в связи с его концепцией книги жизни», что для Кузмина характерен «...читательский, рецепционный, декодирующий подход к своей жизни… как к заданному тексту о самом себе».

Ронен О. Символика Михаила Кузмина в связи с его концепцией книги жизни // Культура русского модернизма. М., 1993. С. 294.) и заставляющее посмотреть на жизнь иначе («Kuzmin thus suggests that art is a way to deautomatize one`s perceptions… [Таким образом, Кузмин предполагает, что через искусство можно деавтоматизировать свое восприятие…]» Duzs E. Fragmentariness as Unity: Mixail Kuzmin`s Aesthetics. Dissertation…Doctor of Philosophy (Slavic languages and Literature). The Ohio State University, 1996. P. 167.), вероятно, и есть, по Петрову, «истинная и бессмертная реальность, более достоверная, чем окружающая действительность», natura naturans в противоположность natura naturata Синявский А. Д. «Панорама с выносками» Михаила Кузмина // Синтаксис. 1987. № 20. С. 61. или, по формулировке Elena Duzs, «сущность жизни». Другая формулировка Петрова, как нам кажется, выражающая тот же смысл, это стоящая за произведением искусства «мировая гармония», не равная «сюжету» и совершенно не случайно заложенная в форме: «Тайна искусства в том, что оно отражает (выражает) мировую гармонию. Всякое произведение только в том случае - произведение искусства, если оно выражает эту гармонию. В этом и заключается тайна - художественная форма значит не то, что она изображает (не предмет); художественная форма (гармония) - символ мировой гармонии. Она-то (гармония) и находится за произведением искусства» Петров В. Н. Дневники. С. 179.. Такие представления Кузмина позволяют ему сказать, что искусство не просто «реальнее» самой реальности, но больше ее - вероятно, потому что оно включает в себя бессмертие: «Но все настоящее в немецкой жизни -- / лишь комментариум, / Может быть, к одной только строке поэта» Кузмин М. А. Гете // Кузмин М. А. Стихотворения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1996. С. 425 (Новая библиотека поэта)..

Как нам кажется, подобный поиск баланса между «кларистским» и «эмоционалистским» полюсами можно увидеть и в повести «Турдейская Манон Леско», и в дневнике Петрова, на котором эта повесть основана. Из дневника ясно, что на одном полюсе располагаются понятия форма, ясность, классицизм, бесстрастие, завершенность, совершенство, неподвижность, судьба, избавление от времени и пространства и смерть, а на другом - разрывание формы, хаос, романтизм, страсть, незаконченность, несовершенство, движение вместе со временем и жизнь Петров В. Н. Дневники. С. 179, 195.. Первый можно соотнести с кларистским направлением в творчестве Кузмина (доминирующее положение закрепляется за формой и ясностью, при этом цикл обеспечивает повторение событий, что превращает их в возобновляемые архетипы, вечные и потому существующие вне времени и пространства, воспринимающиеся как готовая и заранее определенная схема в хаосе жизни, то есть судьба Петров писал об этом в дневнике: «Жизнь - содержание, судьба - форма». Петров В. Н. Дневники. С. 187.). Второй -- с эмоционалистским (акцент сделан на несовершенстве искусства М. Г. Ратгауз подчеркивал эту особенность эмоционалистской теории: «В той же “Декларации” искусству присваивается главным образом психическая функция -- “производить [... ] эмоциональное. Действие через передачу [... ] эмоционального восприятия”; универсальность психических механизмов обеспечивает адекватность понимания искусства и максимально приближает “лицо к лицу” и “сердце к сердцу”. Как всякий организм искусство несовершенно, оно живет “сбивчивым лепетаньем” и “стройным перебоем” (ИП. 237), то есть повторяет работу сердца, “живого, не метафорического сердца” (ИП, 244)».

Ратгауз М. Г. Кузмин-кинозритель // Киноведческие записки. № 13. 1992. С. 56., на страсти, поскольку импульсом творчества должна быть любовь, на движении вообще и на отталкивании от эмоции, от жизни, движущейся вместе со временем, но не относящейся к вечности). Мы показали в предыдущем разделе, как первый из этих двух полюсов отразился в повести Петрова. Однако важен для него и второй, поскольку, как нам кажется, в тексте заложено стремление уравновесить их.

Петров принципиально пишет «Турдейскую Манон Леско», в полном соответствии с предписаниями Кузмина в «Декларации эмоционализма» следуя от частного плана к общему, но не наоборот, подчеркивая этот частный план даже в заглавии: «История одной любви». К тому же, он пишет повесть на основе дневника, отталкиваясь от личного эмоционального (к тому же, любовного) опыта, -- и именно эту эмоциональную составляющую он впоследствии особенно ценил в своем произведении («Повесть моя написана очень искренне, и, кажется, только искренностью и держится» Петров В. Н. Дневники. С. 275.). Как и Кузмин, он воспринимал дневник как нечто противоположное «литературе», фиксирующее «живую жизнь» без продиктованного готовой схемой отбора (в самой первой записи дневника он дает себе обещание: «Ежедневно писать эту книгу, направленную против литературы. Не бояться бессвязности и темных мест. Избегать цитат и эпиграфов» Там же. С. 172.), так что дневник требует переработки для превращения в художественный текст. Впрочем, это переработка скорее композиционная, чем стилистическая: как мы уже упоминали, Петров меняет местами гибель Веры и эпизод изменения сознания, но последний он описал практически теми же словами, не стараясь превратить язык эго-документа в язык искусства через намеренное «затруднение» (в дневнике: «Меня разбудили в пятом часу. Утро было холодное, чистое и прелестное. Солнце - высшее проявление и высшее торжество формы. На противолежащем высоком берегу реки Сосны я видел деревни, поля и овраги, по которым бродяжил вчера» Петров В. Н. Дневники. С. 236.; в повести: «Меня разбудили в пятом часу. Утро было холодное, чистое и прелестное. Солнце -- высшее проявление и высшее торжество формы. С высокого берега реки Сосны я видел тропинки, поля и овраги, по которым бродяжил вчера»). В этом можно усмотреть продолжение кузминского спора с формалистами; кроме того, он, может быть, неслучайно вслед за Кузминым настаивает на связи между «формой» и «ясностью». В то же время Петров выступает и против своей собственной старой поэтики: отталкивание от дневника подразумевает отступление от модели «Философских рассказов», в которых, если пользоваться кузминскими терминами, главный импульс задают «общие законы», а не неповторимый жизненный опыт, и объединяющая тексты философия лишает их стилистической индивидуальности, на которой настаивал Кузмин. Подчеркнуто субъективный взгляд повествователя, его сосредоточенность на личном опыте и индивидуализм, принципиально отличающие этот текст также и от советских военных романов, повестей и рассказов, также делают акцент на «эмоциональной» стороне текста.

Для Петрова как автора «Турдейской Манон Леско», вероятно, характерны те же опасения, что и для Кузмина, - исказить жизнь готовым сюжетом. Показательно, что Петров, как видно по дневнику, задумывал рассказ о человеке, чья жизнь и судьба оказывается совсем иной, чем кажется наблюдателю: «Я получаю комнату в чужой квартире. Хозяин сбежал. Комната совершенно цела. Вещи, книги, фотографии письма. Я восстанавливаю жизнь этого человека. Я сам становлюсь этим человеком и переживаю события его жизни, восстановленные мной. Непроизвольные движения возле вещей (его привычки). Не умер ли этот человек? Я знаю его судьбу. Он приезжает. Он совершенно не похож. У него другая судьба. Вещи окрашиваются по-другому» Петров В. Н. Дневники. С. 190..

Однажды Петров прямо выразил это нежелание обобщить и при этом ошибиться: «И здесь, раз навсегда, примечание ко всем прошлым и будущим схемам: они не призваны определять живое явление, формулировать человека. Все это всегда сложнее и неожиданнее схемы. У Энгра есть черты страстности так же, как черты безупречности у Домье. Но в схеме отмечена тенденция, а без этого ничего нельзя уяснить себе в жизни» Там же. С. 196..

Сначала главный герой убежден, что Вера - настоящая Манон Леско, однако ее смерть приводит героя к мысли, что, «заперев» ее в архетипе («Вы не видали, как она бьет кулаками и топает, когда с ней случаются служебные неприятности, и как она хохочет потом. А с вами она становится тихой и грустной. Вы ее давите» Петров. С. 35.), он «навлек на нее судьбу» Там же. С. 40.. Мы уже сравнивали в предыдущем разделе образ дамы XVIII века, под который Вере пришлось стилизовать себя, с маскарадным костюмом; дополним это сравнение уместной, как нам кажется, цитатой из Кузмина:

Античность надо позабыть

Тому, кто вздумал Вас любить,

И отказаться я готов

От мушек и от париков,

Ретроспективный реквизит

Ненужной ветошью лежит. Кузмин М. А. «Античность надо позабыть…» // Кузмин М. А. Стихотворения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1996. С. 522 (Новая библиотека поэта).

Как и для Кузмина, для Петрова актуализируется философия реинкарнации: главный герой боится, что после смерти его душа по частям перейдет в другие тела; «спасением» и лучшей долей, которая может ее ждать, оказывается сохранение цельности, пусть и в новом теле («Вот я умер, и дух оставляет мою плоть. Куда он пойдет? Вот он уходит из тела, которое рождает его на свет, как ребенка. Как ребенок, он слаб и беззащитен и обнажен: тело его не прикрывает. А что, если он растечется и потеряет форму, привлекаемый, как магнитами, пассивными душами спящих вокруг меня людей? Эти души полуоткрыты и готовы принять его. Дух растворится и войдет по частям в душу каждого спящего. В каждом из них будет малая частица меня, а сам я исчезну. Нет, надо умирать наедине с самим собой и последним усилием воли сохранить форму духа, пока он сам не окрепнет в новой своей судьбе» Петров. С. 9.). Однако «запертость» Веры, ассоциирующейся с романтизмом, страстностью, жизнью, погруженностью в настоящее, в круге метемпсихозов («Настоящее призвание Веры -- любовь. Тут метампсихоза. Это живая Манон Леско, -- сказал я» Там же. С. 25.), как считает рассказчик, приводит ее к гибели. Ее появление в неожиданном для читателя (!) финале утверждает иной, действительно лучший исход для покинувшей тело человеческой души - соединение с иным миром, за «границей между жизнью и смертью»; это и есть петровский извод экстаза, или экзальтации, Кузмина и Плотина. Поэтому с концепцией цикличности и повторяемости соединен мотив пути, переданный через насыщенный литературными ассоциациями образ поезда: с обеспечивающим происходящему бессмертие повторением должно соединяться движение вперед, обновление, в том числе творческое (поэтому повесть так разительно отличается от «Философских рассказов»).

По-видимому, рассказчик сделал ошибку, забыв о своей позиции «читателя» по отношению к жизни и вообразив, что ему известен «повести конец»: он ожидал трагического конца, последовав за готовым сюжетом, в который постарался «уложить» жизнь - ведь, по его мнению, жизнь и искусство действуют по одним законам («Мне кажется, что нас ждет катастрофа. Все как-то мгновенно должно разрешиться и кончиться. Ну, мы оба умрем или что-нибудь в этом роде. Существуют законы жизни, очень похожие на законы искусства. То есть это, в сущности, должны быть одни и те же законы» Петров. С. 35.). В этом нам видится отчетливая отсылка к уже процитированному выше пассажу из «Условностей» Кузмина: «Законы искусства и жизни различны, почти противоположны, разного происхождения». Интерпретация этого места вызывает у нас затруднения: рассказчик подразумевает следование жизни за искусством, Кузмин же этой в фразе, наоборот, спорит со сторонниками теории мимесиса. Вероятно, так, через явленную читателю ошибку главного героя («я-рассказываемого») в «Турдейской Манон Леско» утверждается кузминский принцип искусства как расшифровывающего начала, структурирующего и выявляющего сущность в уже произошедшем - и этот принцип воплощен в повествователе («я-рассказывающем»), который, как мы писали в работе 2018 года Мотылева В. Л. Повесть Вс. Н. Петрова “Турдейская Манон Леско. История одной любви”: интертекстуальный и контекстный анализ [Курсовая работа студентки 2 курса ФГН НИУ ВШЭ]. М., 2018. С. 25., постоянно подчеркивает ограниченность своего восприятия, показывает читателю возможность разных точек зрения на один и тот же предмет и многообразие мира, не укладывающегося в готовую схему. Таким образом, в повести «Турдейская Манон Лексо» можно увидеть характерную для творчества Кузмина «dichotomy (and unity of) “vital-orderly” [дихотомию (и единство) “живой жизни и упорядоченности”]»Duzs E. Fragmentariness as Unity: Mixail Kuzmin`s Aesthetics. Dissertation…Doctor of Philosophy (Slavic languages and Literature). The Ohio State University, 1996. P. 150., соединение «совершенства» и «несовершенства», которое и должно, по Петрову, являть собой искусство - пограничное явление, «совершенство с погрешностью» («Искусство - высшая степень напряжения перед разрешением - почти разрешение - совершенство с небольшой погрешностью. (Приписано карандашом: а это и есть бессмертие)» Петров В. Н. Дневники. С. 179.. Так, следуя за литературными установками Кузмина, Петров, вероятно, спорит с Эрнестом Хемингуэем и стоящей за ним литературной традицией «потерянного поколения»: повествователь в повести Петрова не претендует на объективное и точное изображение действительности, но берет на себя роль ее осторожного расшифровщика, старающегося постичь суть произошедшего.

2.2.3 «Турдейская Манон Леско» и Кузмин как носитель идей синтеза и баланса в литературе

Этот краткий раздел мы не можем начать, как два предыдущих, цитатой из манифеста Кузмина: особенность его творчества, о которой мы здесь будем говорить, не была выражена автором статьи «О прекрасной ясности» прямо, однако ее описало несколько современных исследователей, за которыми мы и следуем в этом разделе. Как уже было сказано во введении, мы считаем возможным и даже необходимым для этого исследования воспринимать творчество Кузмина как принципиально неоднозначное целое, вбирающее в себя множество разнонаправленных тенденций и балансирующее между полюсами, которые мы условно называем эмоционализмом и кларизмом. Однако такая установка - не только плод исследовательского взгляда post factum (напомним, что именно такой, как нам кажется, взгляд содержится в петровском посвящении), но и продолжение создавшегося вокруг Кузмина еще при жизни мифа Используя этот термин, мы не подразумеваем, что такое представление о Кузмине не соответствовало правде, но хотим лишь подчеркнуть, что оно исходит не от нас, а от современников поэта. многогранного поэта, по-пушкински «вобравшего в себя все» (именно эту его особенность подчеркивает Б. М. Эйхенбаум в статье «О прозе М. Кузмина» Эйхенбаум Б. М. О прозе Кузмина // Эйхенбаум Б. М. О литературе. М.: Сов. писатель, 1987. С. 348--351., а Вячеслав Иванов обнажает ее в посвященном Кузмину стихотворении «Анахронизм» Иванов В. И. Анахронизм // Иванов В. И. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Брюссель: Foyer Oriental Chrйtien, 1974. С. 332--333.). Лучше всего, как нам кажется, об этом мифе написал М. Г. Ратгауз: «Популярный в 1900--1910-е годы миф о “протеичности” Кузмина как “человека из каких-то иных сфер”, помнящего о своих прошлых метемпсихических перевоплощениях (древний египтянин, Адонис, аександриец, французский кавалер, аббат XVIII в.), был поддержан Кузминым сменой культурных масок (денди, раскольник), многообразием профессиональной деятельности (литератор, композитор) и социальных симпатий (снобизм и. демократизм одновременно), внезапной переменой поэтики в середине 1910-х годов; как говорит один из героев романа “Крылья”: “Любить-то все можно, да ничему одному сердца не отдавать, чтобы не быть съеденным”. Смысл, ценность этого мифа заключены в возможности непротиворечивого слияния разрозненных явлений в одной душе (“Ты -- мистагог, всех богов единящий”) и конкретного биографического проживания истории культуры» Ратгауз М. Г. Кузмин-кинозритель // Киноведческие записки. № 13. 1992. С. 55..

Появление этого мифа поддерживают и разнонаправленные интересы Кузмина внутри литературы Duzs E. Fragmentariness as Unity: Mixail Kuzmin`s Aesthetics. Dissertation…Doctor of Philosophy (Slavic languages and Literature). The Ohio State University, 1996. Pp. 27--30.: сохранилось несколько перечней любимых авторов Кузмина, зафиксированных в мемуарах его знакомых (есть список, приведенный Е. Зноско-Боровским Duzs E. Fragmentariness as Unity: Mixail Kuzmin`s Aesthetics. Dissertation…Doctor of Philosophy (Slavic languages and Literature). The Ohio State University, 1996. P. 29., есть перечень и в петровском «Калиостро» Петров В. Н. Калиостро. С. 155--159.), все они разнородны и отличаются друг от друга Богомолов Н. А., Малмстад Д. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. СПб.: Вита Нова, 2007. С. 225.. Несмотря на то, что его творчество принято сближать скорее с поэтикой символистов и акмеистов, он не без интереса наблюдал и за обэриутами Там же. С. 436. (которые также питали к нему уважение как к писателю Петров В. Н. Калиостро. С. 150.) и футуристами Богомолов Н. А., Малмстад Д. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. СПб.: Вита Нова, 2007. С. 327.. Более того, в некоторых произведениях он был близок к их поэтике -- это знак гибкости Кузмина как писателя: он написал стихотворение «Враждебное море» в стиле Владимира Маяковского и «Псковский август», подражая Велимиру Хлебникову Cheron G. Mixail Kuzmin and the Oberiuty: an overview // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 12. 1983. S. 87--105.; кузминские «Печка в бане» и «Пять разговоров и один случай», возможно, повлияли на обэриутов Там же. S. 96., и без них не было бы «Случаев» Даниила Хармса Последнее обстоятельство могло бы заставить нас усомниться, грамотно ли в таком случае, анализируя «Турдейскую Манон Леско», противопоставлять следование за Кузминым старой поэтике Петрова, отраженной в «Философских рассказах», однако по дневнику видно, что сам Петров, готовясь к работе над повестью, воспринимал ее как смену творческого направления («Я думал о том, что, как видно, выхожу из круга понятий “школы Хармса” и чуть ли не возвращаюсь к самой первоначальной своей манере, которая только стала теперь гораздо более точной»).. Так «“фактура” и “эмоции” чужих творческих систем вводятся в поэтический универсум Кузмина» Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Ахматова и Кузмин // Russian Literature. 1978. Vol. VI, № 3. P. 221.. Н. А. Богомолов делает акцент на «гибкости» Кузмина, отмечая, что «будучи одним из писателей круга “Весов”, Кузмин тем не менее сохраняет вполне доброжелательные отношения и с “Золотым руном”, и с “Перевалом” -- отъявленными противниками “Весов”» Богомолов Н. А. «Любовь - всегдашняя моя вера…» // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М.: Новое литературное обозрения, 1995. С. 24..

Характерен интерес Кузмина к феномену смешения культур (неслучайно его привлекали культура эллинистической Александрии и философия гностиков Duzs E. Fragmentariness as Unity: Mixail Kuzmin`s Aesthetics. Dissertation…Doctor of Philosophy (Slavic languages and Literature). The Ohio State University, 1996. P. 34.). Включая в свое творчество разнородные элементы, он делает их частью одной системы Как писал В. Ф. Марков, «сложность Кузмина -- не в объединении “полярных” понятий Россия и Запад, старообрядец и маркиз, эстетство и наивность, любовь к шаблону и оригинальность. Она скорее в том, что у него верность себе не находится в конфликте со способностью вбирать иное и делать его “нечужим”».

Марков В. Ф. Поэзия Михаила Кузмина // Марков В. Ф. О свободе в поэзии: статьи, эссе, разное. СПб: Изд-во Чернышева, 1994. С. 145., при этом не подгоняя их под нее: как писал К. Харер, символистской идее универсальной, «соборной» культуры он противопоставлял свою концепцию совмещения, сосуществования разных культур Харер К. «Крылья» М. А. Кузмина как пример «прекрасной ясности» // Михаил Кузмин и русская культура XX века / Сост. и ред. Г. А. Морева. Л., 1990. С. 38.. Это отразилось на его писательских стратегиях, которые можно называть поэтикой комбинирования, реорганизацииDuzs E. Fragmentariness as Unity: Mixail Kuzmin`s Aesthetics. Dissertation…Doctor of Philosophy (Slavic languages and Literature). The Ohio State University, 1996. P. 133.: «в понимании Кузмина моделью истинного искусства служили те итальянские здания, которые построены на фундаментах античных дворцов и храмов» Богомолов Н. А. «Любовь - всегдашняя моя вера…» // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М.: Новое литературное обозрения, 1995. С. 20.. В свете такого понимания его творчества особенно характерны стихи-каталоги с длинными перечислениями, например, «“А это - хулиганская”, - сказала…» Кузмин М. А. «“А это - хулиганская”, - сказала…» // Кузмин М. А. Стихотворения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1996. С. 469 (Новая библиотека поэта). и «Серым тянутся тени роем...» Кузмин М. А. «Серым тянутся тени роем...» // Кузмин М. А. Стихотворения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1996. С. 473 (Новая библиотека поэта). Идея повторяемости событий, о которой мы писали в разделе о кларизме, также отражает эту особенность кузминской поэтики: «узнавание единой сущности в разнокачественных символах» приводит к характерному для Кузмина «свертыванию истории культуры в единый синхронный текст, причем разные культурные эпохи сходятся в пространстве одной биографии, как планки веера (“Северный веер”), или, как пальцы руки, соединяются в одном центре (“Пальцы дней”)» Ратгауз М. Г. Кузмин-кинозритель // Киноведческие записки. № 13. 1992. С. 55..

Слово «многогранный», возникшее в нашем рассуждении в начале раздела, подсказано кузминской образностью: «невиданный кристалл» «позволяет видеть мир во множестве поворотов и граней» Синявский А. Д. «Панорама с выносками» Михаила Кузмина // Синтаксис. 1987. № 20. С. 60., собрав его фрагменты воедино. Развиваясь как писатель (о необходимости постоянного творческого обновления, на которой настаивал Кузмин, мы говорили в разделе о кларизме) и меняя свое видение мира («Хотя чистое принятие все время сочетается с эстетической «поправкой», с переосмыслением мира в красоте, меняется не жизнь, но скорее взгляд на нее» Буяновская В. Я. Поэтика метаморфоз в цикле М.А. Кузмина «Форель разбивает лёд» [ВКР студентки ФГН НИУ ВШЭ] Москва, 2018. С. 39.), Кузмин объединяет эти выразившиеся в разных текстах взгляды в своем творчестве (если воспринимать его как целое). В некоторых прозаических текстах жизненный путь человека описывается в том числе как путь развития его взглядов, которому нет конца: в финале «Крыльев» Ваня Смуров совсем иначе смотрит на жизнь, чем в начале, поскольку его руководители - Штруп и Даниил Иванович - преображают его сознание, но и финал, как мы уже отмечали, это начало нового пути; в финале «Повести о Елевсиппе» главный герой в очередной раз меняет свое видение мира и тоже вступает на новый путь: «Пришедши к убеждению, что всякий путь, считающийся единственно истинным, ложен, я считал себя мудрее и свободнее всех… Так прошло много лет, как однажды у меня явилось сомнение, не есть ли мое отрицание пути тоже путем, который должен быть отброшен? Проворочавшись без сна до рассвета, поутру я вышел из шалаша, уверенный не возвращаться назад, но не зная, куда идти, и слепая овчарка залаяла на меня, как на чужого» Кузмин М. А. Повесть о Елевсиппе // Кузмин М. А. Проза: В 9 т. / Предисл. и вступ. ст. В. Ф. Маркова; ред. и примеч. В. Ф. Маркова и Ф. Шольца. Т. 2. Modern Russian Literature and Culture. Studies and texts. Vol. 15. Berkeley, 1984. С. 132..

Нам кажется, что эта сторона творчества Кузмина -- его установки, касающиеся необходимости баланса в литературе, его убежденность в неоднозначности мира, на который можно и даже порой необходимо бросить иной, чем обычно, взгляд, его стремление вобрать в текст разные стороны жизни и культуры - также отразилась в повести Петрова «Турдейская Манон Леско». В случае Петрова следование за наставником и отступление от моделей, описанных в первой части нашей работы, -- это не столько отказ от одних поэтик в пользу другой (хотя такое значение тоже можно увидеть за посвящением Кузмину), сколько отказ от творческой скованности и строгого следования готовым моделям. Как мы показали в первой части, Петров не игнорирует не подходящие ему литературные стратегии, но скорее спорит с ними, для чего все-таки вводит элементы отторгаемых моделей в текст повести, идя на диалог с ними. К тому же, он «кивает» в «Турдейской Манон Леско» на множество разных культурных контекстов - на литературное наследие Кузмина, на французскую историю, литературу и живопись XVIII века, на немецкую литературу (Гете), на русскую литературу XIX века (Тургенев), русский фольклор (в повести приведен текст народной песни: «Средь полей широких / Я как мак цвела, / Жизнь моя отрадная / Как река текла» Петров. С. 27--28.) и на поэзию близкого к обэриутам (!) Николая Олейникова (герой читает сам себе вслух стихотворение Олейникова «Однажды красавица Вера…» Там же. С. 17.). Введение последних двух текстов позволяет посмотреть на Веру с неожиданных сторон (даже не как на Манон Леско или прекрасного Вожатого, а как на воплощение образа русской женщины-страдалицы или как на развратницу), и это заставляет нас в очередной раз вспомнить, что в финале повести изображается изменение сознания героя и что весь ее текст как будто написан с точки зрения человека, поменявшего свое видение мира: «Измененное в тот момент мировосприятие сохраняется у него до самого момента рассказывания истории, когда герой становится повествователем. Таким образом, ясно, что изображение времени и пространства в повести Петрова подчинено субъективному восприятию главного героя и повествователя - “я”» Мотылева В. Л. Повесть Вс. Н. Петрова “Турдейская Манон Леско. История одной любви”: интертекстуальный и контекстный анализ [Курсовая работа студентки 2 курса ФГН НИУ ВШЭ]. М., 2018. С. 24.; происходит «разделение между восприятием “я-рассказывающего” и “я-рассказываемого” при полной тождественности опыта. Повествователь дает читателю понять, что теперь, глядя из настоящего в прошлое, иначе осмысляет некоторые события…» Там же. Такое событие, как нам кажется, невозможно ни в советской военной прозе, ни, скорее всего, у писателей «потерянного поколения», делающих установку на раскрытие «правды», то есть на объективность рассказа, ни в «Философских рассказах», в которых нет разделения на «я-рассказывающее» и «я-рассказываемое»: мир изображен как хаос - и им является. Таким образом, кузминская «непрограммность» отразилась в повести Петрова. Обозначив в ней свою творческую свободу и независимость, он тем не менее вернулся после нее к «Философским рассказам» -- и мы предлагаем не видеть в этом удивительного и странного противоречия: теперь работу над рассказами можно было воспринимать не как зацикленность на одной и той же модели по привычке или от неумения писать иначе, а как ее осознанный выбор.

Заключение

Итак, мы попробовали показать, что посвящение повести В. Н. Петрова «Турдейская Манон Леско» Михаилу Кузмину имеет несколько значений. Петров посвящает ее своему наставнику не только в знак личного отношения (на личное отношение младшего писателя к старшему указывает именование его в посвящении не литературным именем «Михаил Кузмин», а личным -- «Михаил Алексеевич Кузмин»), не только «вытаскивая» имя Кузмина из забвения, но и загодя обращая внимание читателя на поэтику повести и ее устройство, заставляя его искать в тексте следы кузминского влияния.

Во-первых, посвящение подсказывает читателю Петрова, что текст повести полон реминисценций из литературного наследия Кузмина -- как из конкретных текстов (главным образом, из стихотворения «Надпись на книге»), так и отсылок к некоторым его ключевым установкам: кларизму, эмоционализму, принципу баланса и синтеза в литературе, особому взгляду на соотношение между жизнью и литературой. Благодаря этому посвящению в повести яснее выступают кузминские мотивы цикличности и пути, соединения и разделения, вечной повторяемости и эмоционального творческого импульса, смены взглядов, многогранности и внутренней противоречивости мира. Именно поэтому в «Турдейской Манон Леско» обнаруживаются признаки открытого спора с некоторыми литературными моделями, претендующими на объективное изображение мира: советской военной прозой, «Философскими рассказами» и прозой писателей потерянного поколения.

Во-вторых, посвящение становится жестом, обозначающим смену вектора в литературе, творческого обновления - модель «Философских рассказов» разительно отличается от организации «Турдейской Манон Леско», и источник этих отличий - кузминская поэтика.

В-третьих, посвящение можно воспринимать как знак следования за автором, чье творчество было принципиально противоречиво, изменчиво и не может быть несомненно отнесено к определенной литературной школе, а значит в нем можно прочитать обозначение своей творческой независимости; мы бы условно назвали это жестом «пробы пера»: это знак временного следования поэтике, которая не обязывает писателя продолжать писать в ее рамках, а, напротив, требует то и дело выходить из привычной творческой колеи.

Библиография

Источники

1. De Musset A. Poйsies nouvelles. Charpentier, 1857.

2. Prйvost A.-F. Histoire de Manon Lescaut. Paris: Alphonse Lemerre, 1878.

3. Авдеенко А. О. Большая семья // Новый мир. 1944. № 11--12. С. 15--74.

4. Асанов Н. А. Сердце-камень // Новый мир. 1944. № 10. С. 101--106.

5. Бек А. А. У взорванных печей // Новый мир. 1944. № 10. С. 107--120.

6. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений в 10 т. Т 8: Письма. М.: Воскресенье, 2007.

7. Гумилев Н. С. Стихотворения: Посмертный сборник / Предисл. Г. В. Иванова. Пг.: Мысль, 1923.

8. Емельянова Н. А. Сухие гвозди // Новый мир. 1944. № 6--7. С. 128--131.

9. Ефремов И. А. Обсерватория Нур-и-Дешт // Новый мир. № 11--12. С. 120--130.

10. Ефремов И. А. Семь румбов // Новый мир. 1944. № 4--5. С. 97--136.

11. Жуковский В. А. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1 / Вступ. ст. И. М. Семенко; подгот. текста и примеч. В. П. Петушкова. Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1959.

12. Иванов В. И. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Брюссель: Foyer Oriental Chrйtien, 1974.

13. Калинин А. В. На юге // Но-вый мир. 1944. № 10. С. 5--42.

14. Калинин А. В. На юге // Новый мир. 1944. № 8--9. С. 3--46;

15. Кузмин М. А. Дневник 1905--1907 / Предисл., подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб.: Изд-во Ивана Либаха, 2000.

16. Кузмин М. А. Дневник 1908-1915 / Предисл., подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2005.

17. Кузмин М. А. Дневник 1934 года / Под ред., со вступ. ст. и прим. Г. А. Морева. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 1998.

18. Кузмин М. А. Проза и эссеистика: В 3 т. М.: Аграф, 1999--2000.

19. Кузмин М. А. Проза: В 9 т. / Предисл. и вступ. ст. В. Ф. Маркова; ред. и примеч. В. Ф. Маркова и Ф. Шольца. Modern Russian Literature and Culture. Studies and texts. Vol. 14--22. Berkeley, 1984--1990.

20. Кузмин М. А. Собрание стихов: В 3 т. / Вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. Д. Малмстада и В. Ф. Маркова. Munchen: W.Fink Verlag, 1977.

21. Кузмин М. А. Стихотворения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1996 (Новая библиотека поэта).

22. Кузмин М. А., Радлова А. Д., Радлов С. Э, Юркун Ю. А. Декларация эмоционализма // Русский экспрессионизм: теория, практика, критика / Сост. В. Н. Терехина. М.: ИМЛИ РАН, 2005. С. 270.

23. Леонов Л. М. Взятие Великошумска // Новый мир. 1944. № 6--7. С. 2--55.

24. Мандельштам О. А. О современной поэзии // Мандельштам О. А. Собрание сочинений: В 2 т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1990. С. 258--260.

25. Мингулина А. Эрнест Хэмингуэй // Книга и пролетарская революция. 1937. № 8. С. 122--125.

26. Немеровская О. Судьба американской новеллы // Литературная учёба. 1935. № 5. С. 72--108.

27. Петров В. Н Из литературного наследия / Вступ. ст., подгот. текстов и сост. Н. М. Кавина. М.: Галеев-Галерея, 2017.

28. Петров В. Н. Мир для меня полон Вами (Письма к Е. К. Лившиц) // Знамя. 2014. № 12. С. 150--167.

29. Петров В. Н. Турдейская Манон Леско. История одной любви / Публ. М. В. Петровой; подгот. текста В. И. Эрля; послесл. В. И. Эрля и Н. И. Николаева // Новый мир. 2006. № 11. С. 6--43.

30. Петров В. Н. Турдейская Манон Леско. История одной любви: Повесть: Воспоминания. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016.

31. Петров В. Н. Философские рассказы (1939--1946) // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 2015 год / Российская Академия наук. Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН; отв. ред. Т. С. Царькова СПб.: Дмитрий Буланин, 2016 (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома). С. 749--806.

32. Пришвин М. М. Рассказы // Новый мир. 1944. № 1--2. С. 101--107.

33. Соловьев Л. В. Возвращение // Новый мир. 1944. № 4--5. С. 137--143.

34. Соловьев Л. В. Севастопольский камень // Новый мир. 1944. № 3. С. 76--78.

35. Туманова Л. Анфиса Никитишна // Новый мир. 1944. № 6--7. С. 88--101.

36. Тургенев И. С. Фауст // Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Т. 5. М.: Наука, 1980. С. 90--129.

37. Хемингуэй Э. Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море. М.: Художественная литература, 1972.

38. Эренбург И. Г. Рассказы // Новый мир. 1944. № 3. С. 63--75.

Исследовательская литература

1. Barnstead J. Mikhail Kuzmin's "On Beautiful Clarity" and Viacheslav Ivanov: A Reconsideration // Canadian Slavonic Papers. 1982. Vol. 24, № 1. Pp. 1--10.

2. Barnstead J. Stylization as Renewal: The Function of Chronological Discrepancies in two Stories by Mixail Kuzmin // Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 24. Wien, 1989. S. 7--16.

3. Brown D. Hemingway in Russia // American Quarterly. 1953. Vol. 5. No. 2. Pp. 143--156.

4. Cheron G. Mixail Kuzmin and the Oberiuty: an overview // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 12. 1983. S. 87--105.

5. Duzs E. Fragmentariness as Unity: Mixail Kuzmin`s Aesthetics. Dissertation…Doctor of Philosophy (Slavic languages and Literature). The Ohio State University, 1996.

6. Frayn A. J. Writing Disenchantment: The Development of First World War Prose, 1918--1930. A thesis submitted to the University of Manchester for the degree of Doctor of Philosophy (PhD) in the Faculty of Humanities. University of Manchester, 2008.

7. Marcus Fred H. “A Farewell to Arms”: The Impact of Irony and the Irrational // The English Journal. 1962. Vol. 51. № 8. Pp. 527--535.

8. Merrill R. Tragic Form in “A Farewell to Arms” // American Literature. 1974. Vol. 45. №. 4. Pp. 571--579.

9. Nazyrova J. The Theme of the Pastorale and the Russian Silver Age. Dissertation… Doctor of Philosophy (Slavic languages and Literatures). University of Southern California, 2010.

10. Tcherkassova F. Erotic Ascent in the Poetry of Mikhail Kuzmin: Nets (Seti) as a Unity in Multiplicity. Dissertation… Doctor of Philosophy (Slavic Languages and Literatures). The University of Yale, 2012.

11. Tchimichkian-Jennergren S. L`art en tant que rйsurrection dans la poйsie de M Kuzmin // Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 24. Wien, 1989. S. 47--56.

12. Акимова М. В. Сборник Кузмина «Осенние озера»: Строфа и тема // Poetry and Poetics: A Centennial Tribute to Kiril Taranovsky, 2014. С. 173--201.

13. Балла О. А. Да ее и не было // Homo legens. 2016. № 2. С. 124--133.

14. Балла О. Скоропись Ольги Балла // Знамя. 2018. № 4. С. 236--237.

15. Баскер М. Гумилев и Оскар Уайльд // Гумилевские чтения: материалы междунар. науч. конф., 14-16 апр. 2006 г. СПб.: Изд-во СПбГУП, 2006. С. 15--26.

16. Богомолов Н. А. «Любовь - всегдашняя моя вера…» // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М.: Новое литературное обозрения, 1995. С. 9--56.

17. Богомолов Н. А. Автобиографическое начало в раннем творчестве Кузмина // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М.: Новое литературное обозрения, 1995. С. 117--150.

18. Богомолов Н. А., Малмстад Д. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. СПб.: Вита Нова, 2007.

19. Буяновская В. Я. Поэтика метаморфоз в цикле М.А. Кузмина «Форель разбивает лёд» [ВКР студентки ФГН НИУ ВШЭ] Москва, 2018.

20. Гаспаров Б. М. Еще раз о прекрасной ясности: эстетика Кузмина в зеркале ее символического воплощения в поэме «Форель разбивает лед» // Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 24. Wien, 1989. S. 83-114.

21. Гаспаров М. Л. Рондо А. К. Толстого. Поэтика юмора // Гаспаров М. Л. О русской поэзии. Анализы. Интерпретации. Характеристики. СПб: Азбука, 2001. С. 66--74.

22. Жирмунский В. М. Преодолевшие символизм // Жирмунский В. М. Вопросы теории литературы: Статьи 1916--1926. Л.: Academia, 1928. С.278--321.

23. Кавин Н. «И зыбкой памятью играя…» // Петров В.Н. Из литературного наследия / Вступ. ст., подгот. текстов и сост. Н. М. Кавина. М.: Галеев-Галерея, 2017. С. 6--11.

24. Корниенко С. Ю. Поэтика книги стихов М. Кузмина «Сети». Дис… канд. филол. наук. Новосибирск, 2000.

25. Лавров А. В., Тименчик Р. Д. «Милые старые миры и грядущий век»: Штрихи к портрету М. Кузмина // Кузмин М.А. Избранные произведения. Сост., подгот. текста и комм. А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика. Л.: Художественная литература, 1990. С. 3--16.

26. Лекманов О. А. Фрагменты комментария к «Крыльям» Михаила Кузмина // Русская речь. 2001. № 4. С. 18--19.

27. Львов К. Она была во мне как пуля в ране [Электронный ресурс] // Радио Свобода: [сайт]. - URL: https://www.svoboda.org/a/27774412.html (дата обращения: 26.01.2020).

28. Маликова М. Э. Предисловие к публикации «Философских рассказов» (1939--1946) Всеволода Петрова // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 2015 год / Российская Академия наук. Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН; отв. ред. Т. С. Царькова СПб.: Дмитрий Буланин, 2016 (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома). С. 749--771.

29. Марков В. Ф. Поэзия Михаила Кузмина // Марков В. Ф. О свободе в поэзии: статьи, эссе, разное. СПб: Изд-во Чернышева, 1994. С. 59--162.

30. Морев Г. А. Казус Кузмина // Кузмин М. А. Дневник 1934 года / Под ред., со вступ. ст. и прим. Г. А. Морева. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 1998. С. 5--25.

31. Мотылева В. Л. Повесть Вс. Н. Петрова “Турдейская Манон Леско. История одной любви”: интертекстуальный и контекстный анализ [Курсовая работа студентки 2 курса ФГН НИУ ВШЭ]. М., 2018.

32. Мотылева В. Л. Повесть Вс.Н. Петрова “Турдейская Манон Леско”: интертекстуальный анализ [Курсовая работа студентки 3 курса ФГН НИУ ВШЭ] М., 2019.

33. Наривская В. Д. “Турдейская Манон Леско” Всеволода Петрова: повествование об очаровании запретной любви (из тайников военной классики) // Вiсник Одеського национального унiверситету. 2016. Т. 21, № 1 (13). С. 69--83.

34. Наринская А. Прекрасная ясность // Коммерсантъ (Приложение). 2016. № 13. С. 33.

35. Орлова Р. Д. Хемингуэй в России. Анн-Арбор, Мичиган: Ардис, 1985.

36. Отрепьев Г. История одной любви, или “Автопортрет на фоне любви” // Новое литературное обозрение. 2018. № 3. С. 308--312.

37. Паперно И. А. Двойничество и любовный треугольник: поэтический миф Кузмина и его пушкинская проекция // Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 24. Wien, 1989. S. 57--82.

38. Певак Е. А. Михаил Кузмин и эмоционализм // Уфецбнпу: Русская литература и культурная жизнь. XX век: Интернет-энциклопедия / Под ред. Е. Г. Домогацкой, А. М. Егорова, А. В. Злочевской и др. М., 2018. С. 275--289.

39. Певак Е. А. Проза и эссеистика М. А. Кузмина // Кузмин М. А. Проза и эссеистика: В 3 т. / Сост. и коммент. Е. Г. Домогацкой и Е. А. Певак. Т. 1. М.: Аграф, 1999. С. 127. С. 5--70.

40. Ратгауз М. Г. Кузмин-кинозритель // Киноведческие записки. № 13. 1992. С. 52--86.

41. Ронен О. Символика Михаила Кузмина в связи с его концепцией книги жизни // Культура русского модернизма. М., 1993. С. 291-298.

42. Синявский А. Д. «Панорама с выносками» Михаила Кузмина // Синтаксис. 1987. № 20. С. 58--71.

43. Сотова Т. О. Гностические воззрения в поэтической интерпретации М. А. Кузмина: цикл стихотворений «София» // Вестник Новгородского государственного университета. 2015. № 84. С. 126--130.

44. Сотова Т. О. Личностные и литературные отношения М. А. Кузмина и Н. С. Гумилева // Вестник Волжского университета им. В. Н. Татищева. 2011. № 8. С. 28--34.

45. Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Ахматова и Кузмин // Russian Literature. 1978. Vol. VI, № 3. P. 213--305.

46. Урицкий А. Н. Рецензия на публикацию: Петров Вс. Турдейская Манон Леско // Новое литературное обозрение. 2007. № 85. С. 365--369.

47. Харер К. «Крылья» М. А. Кузмина как пример «прекрасной ясности» // Михаил Кузмин и русская культура XX века / Сост. и ред. Г. А. Морева. Л., 1990. С. 37--38.

48. Эйхенбаум Б. М. О прозе Кузмина // Эйхенбаум Б. М. О литературе. М.: Сов. писатель, 1987. С. 348--351.

49. Юрьев О. А. Одноклассники // Новый мир. 2013. № 6. С. 168--191.

Размещено на Allbest.ru