Исследователи и литературные критики часто объединяют произведения уральских авторов в разнообразные группы, называя их уральский текстом, уральской поэтической школой, уральской школой драматургии (Кодядовцы), жанром «уральский беспросвет»Dramedy (2020) Мой приятель Денис Шильников пишет про «уральский беспросвет» [Пост в телеграм-канале] // Telegram. 5 января.. Одно явление литературы Урала, берущее корни в мировом литературном тренде, осталось без должного внимания - уральский магический реализм. Термин «магический реализм» иногда появляется в научных работах, посвященных текстам П. Бажова, О. Славниковой, А. Сальникова, но ни в одном исследовании авторы не идут дальше точечных сравнений, хотя ещё 10 лет назад В. ТопоровТопоров В.Н. Любовь во время холеры // Частный корреспондент. 5 апреля 2010 г. помимо петербургского, московского и кавказского магического реализма выделил уральский, начало которого лежит в мифологии народов Урала, ставших основой сказов Бажова, а в современной прозе - ранних текстов В. Маканина. К авторам, пишущим в модусе магического реализма, Топоров причисляет А. Иванова, О. Славникову, А. Матвееву, Н. Смирнову.

Понятие «магический реализм» был впервые применён по отношению к немецкому искусству межвоенного периода Ф. РооHart S.M., Ouyang W-C. A Companion to Magical Realism. Woodbridge, 2005. P. 1. в 1925 г., однако очевидно, что истоки магического реализма можно найти в самых разных культурах. Тем не менее, именно волна популярности латиноамериканских авторов таких, как А. Карпентьер Г.Г. Маркес, Х.Л. Борхес, М.А. Астуриас, Х. Кортасар, утвердила этот метод в литературе. Закрепившись в Латинской Америке, магический реализм начал своё движение по литературной карте мира, в Европе, Азии, Африке и Северной Америке, претерпевая различные изменения. Если изначально магический реализм взаимодействовал с туземной мифологией и дорациональным мифологическим мышлением, то в дальнейшем появляется и городская разновидность магического реализма.

Согласно теории Ф. Моретти о распространении литературных новаций от центра к периферии периферийные литературы заимствуют методы центральных с какой-либо трансформацией. Но магический реализм меняет устоявшийся механизм, Моретти отмечает: «Впервые в современной истории центр формального творчества покинул Европу»Faris W.B. Ordinary Enchantments: Magical Realism and the Remystification of Narrative. Nashville, 2004. P. 41.. Более того, в отношении магического реализма страны-преемники создают свой канон, и мы можем говорить не только о латиноамериканском магическом реализме, но и о сербском, индийском, американском, еврейском. М. Липовецкий полагает, что магический реализм оказал большое влияние на современную русскую прозуRussian Literature Since 1991 / ed. by Dobrenko E., Lipovetskiy M. Cambridge, 2015. P. 10. : А. Иванов, В. Маканин, О. Славникова, В. Шаров. Мы можем говорить даже о региональных вариантах русского магического реализма - санкт-петербургском, московском, кавказском, башкирском, татарском. Речь о ещё одном региональном варианте русского магического реализма - уральском - пойдёт в нашем исследовании.

Целью нашей работы является выявление особенностей трансформации модуса магического реализма современными уральскими писателями.

Объектом исследования является магический реализм в современной русской литературе, предметом - трансформация магического реализма в современной уральской литературе.

Задачи исследования:

Теория, которая помогает нам соединить магический реализм и современную уральскую литературу - теория Франко Моретти о трансформации периферией литературных форм, заимствованных у центра. В её основе лежит мир-системная теория И. Валлерстайна, который предложил рассматривать социальную эволюцию не отдельных социумов, а систем обществ: ядро (страны Первого мира), полупериферии (страны, занимающие промежуточное положение) и периферии (страны Третьего мира). Системы обществ в первую очередь объединены экономически, а не политически. Стабильность системы определяет гегемония ядра: со временем страны периферии и полупереферии начинают производить жизненно необходимые продукты, структуры, институты и технологии самостоятельно, но ядро всё равно имеет монополию на многие важные продукты. Моретти трактует свою «литературную миросистему» Моретти Ф. Дальнее чтение / пер. с англ. А. Вдовина, О. Собчука, А. Шели. М., 2016. C. 166. как распространение культурных новаторских идей из центра к периферии, выводя за скобки полупериферию, так как его в меньшей степени интересуют непосредственно экономические взаимосвязи. Определённые страны, согласно Моретти, имеют монополию на некоторые литературные формы. В XIX в., например, ядром литературной миросистемы были Англия и Франция, экспортировавшие жанр романа. И в значительной степени на это влияло их высокое экономическое и политическое положение.

Внутри литературной миростистемы исследователя в первую очередь интересуют жанры, которые, по мнению ученого, хранят код культурных и социальных процессов, ушедших в прошлое: «Социальные отношения записаны в формах»Тамже. C. 98.. Моретти - приверженец социологического формализма, социологии литературы, главным образом, социологии литературных форм: он устанавливает связь между социальными факторами и формированием жанров, их популярностью, превращением в литературный тренд. Например, в «Атласе европейского романа» Моретти изучил, как жанр романа, появившись в Европе, распространялся и трансформировался на разных континентах и как ассортимент библиотек в крупных городах отличается от книжного ассортимента в небольших. В более раннем исследовании «Путь мира: роман воспитания в европейской литературе» [The Way of the World: the Bild un gsromanin European culture] выявляет связь между зарождением жанра романа воспитания и возникновением революций, ставших следствием осознания своего «я» в среде буржуа. Метод исследователя сводится к помещению единицы анализа (например, те же литературные формы) в разные контексты (западноевропейская, восточноевропейская, китайская, латиноамериканская литература).

Моретти полагает, что частично к появлению латиноамериканского магического реализма привела цензура и запрет европейских романов в Латинской Америке. М.В. Льоса говорит о Латинской Америке: «Мир без романов…но мир, в котором вымысел распространился и заразил практически всё: историю, религию, поэзию, науку, искусство, язык, журналистику и ежедневное поведение людей»Vargas LIosa M. Latin America: «Fiction and Reality» // Modern Latin American Fiction: a Survey. London and Boston, 1987. P. 5. [Aworld with out novels…but aworld into which fiction hadspread and contaminated practically everything: history, religion, poetry, science, art, speeches, journalism, and the daily habits of people]. Моретти отмечает: «Впервые в современной истории центр формального творчества покинул Европу»Faris W.B. Ordinary Enchantments: Magical Realism and the Remystification of Narrative. P. 41.. Это было своеобразным «бунтом» периферии.

И причину мировой популярности романа «Сто лет одиночества» исследователь считает «секретное желание образованного европейского читателя ещё раз увидеть веру в тексте…прочитать странную и сложную историю…но `'объективную''…прочитать роман без идеологии» Moretti F. Modern Epic: The World-system from Goethe to Garcнa Mбrquez. London, 1996. P. 246. [the secret wish of educated European reader: to have faith one morein the story. To read a strange and complicated story…but `'objective''…to read a novel without ideology]. Всё же отсутствие идеологии тоже является идеологией, и даже сам Моретти противоречит себе в этом: «Несомненно, что миф (в широком смысле) становится знаком и инструментом символического сопротивления европейскому вторжению» Ibid. P. 247.[What is certain is that myth (understood in broader sense) is the sign and instrument of a symbolic resistance to European penetration]. Магический реализм противопоставляет латиноамериканский континент расколдованной веберианской Европе, которая проникает на континент с модернизацией. Магический реализм, как отмечает Моретти, «освобождает событие от осквернённого мира причин и следствий и переносит его в символическое изобилие архетипа» Ibid. P. 248. [free in ganevent from the profane world of causes and effects, and projecting into it the symbol icrichness of the archetype]. Для уральской литературы такими архетипами становятся созданная П. Бажовым Хозяйка Медной Горы, которая, по мнению А. Иванова, является воплощением вогульской Сорни-Най, матери земли, и архетип мастера.

Трудновыполнимое желание европейцев «заново заколдованной» (re-enchantment) реальности может найти выход только в текстах, принадлежащих другой культуре. Внутренне сопротивляясь рационализму и позитивизму, Европа искала выход в искусстве, в потреблении, «в итоге на других континентах» [European culture has kept shifting its location: toart…; to consumption…; finally, too ther continents Ibid. P. 249.]. Периферию Моретти называет «резервом магии современной мир-системы» Ibid. P. 249. [«here serve sof magic of the modern world-system]. По этой причине большую популярность обретают романы с «периферии» мира: Индия (С. Рушди), Африка (Г. Нэйлор), Восточная Европа (И. Андрич, М. Павич, Г. Петрович), Азия (Н. Хоакин). Проводя параллели с русской современной литературой, стоит отметить, что одним из таких периферийных магических резервов становятся уральская литература. Интересно, что В. Топоров говорит о нереализованности московского и петербургского мифа в современной русской литературе, хотя он указывает на «феномен магического (или мистического) краеведения» Топоров В. Н. Чем новый реализм отличается от старого // Online812.ru. 10 сентября 2010 г. в лице Рустама Рахматуллина из Москвы и Сергея Носова из Санкт-Петербурга. Несмотря на москвоцентричность современной русской литературы и её институтов, Москва остаётся «проходным местом» Там же, абсорбирующим различные культурные и временные пласты. Есть попытки создания московского магического пространства в текстах Л. Петрушевской, В. Орлова, Ю. Мамлеева, но «не существует более-менее единого эйдоса Москвы» Там же., который помог бы собрать тексты воедино. Петербургский миф, по мнению Топорова, находится «в слишком густой тени Гоголя и Достоевского» Там же.. Петербург XIX века, как столица титульной нации, заменил национальный миф мифом имперским. В XX веке Москва не могла пойти против унифицирующего модернистского проекта советской власти. Поэтому сказы Бажова в своей итоговой форме стали скорее отклонением от нормы, хотя и воспринимались не как тоска по дореволюционному миру, а как моделирование советского мифа с его воспеванием человека труда.

Моретти полагает, что также важной причиной стало то, что латиноамериканская культура является «идеальной компромиссной формацией» Moretti F. Modern Epic: The World-system from Goethe to Garcнa Mбrquez. P. 249. [perfect compromise for mation]. В ней обязательная европейская составляющая (Латинская) и экзотическая. Более того, литературные тренды повторяются: свойственная людям вера во всё, что находится далеко от них, привела к популярности «португальские хроники» периода испанской колонизации АмерикиIbid. P. 249.. Это же произошло и с магическим реализмом. Как нам кажется, Урал с его границей между Европой и Азией для российского читателя тоже становится своего рода компромиссом между экзотикой и повседневностью. Топоров говорит о «срединности…всех магических реализмов»Топоров В.Н. Любовь во время холеры // Частный корреспондент.5 апреля2010 г., свойством, которым обладает и уральский магический реализм.

В нашей работе мы хотим выявить, как традиция латиноамериканского магического реализма, выражающая определённый тип социальных и культурных отношений, помогают уральским писателям говорить о своей идентичности, моделировать локальную литературу именно в рамках глобальной идентичности. Испытывая непрямое влияние латиноамериканского магического реализма, уральские авторы следуют той же модели, что и многие современные известные писатели, такие, как С. Рушди, М. Шейбон, Дж. С. Фоер, Н. Хоакин, А. Картер. Их романы, написанные в модусе магического реализма, переводятся и переиздаются в России. Кроме того, такие романы становятся номинантами и лауреатами престижных литературных премий:

- Нобелевская премия: 1967 - М.А. Астуриас, 1978 - И.Б. Зингер, 1982 - Г.Г. Маркес, 1986 - В. Шойинка, 1992 - Д. Уолкотт, 1993 - Т. Моррисон, 1998 - Ж. Сарамаго, 2018 - О. Токарчук

- Пулитцеровская премия: 2001 - «Приключения кавалера Клея» М. Шейбона, 2008 - «Короткая и удивительная жизнь Оскара Уао» Х. Диаса, 2013 - «Сын повелителя сирот» А. Джонсона, 2017 - «Подземная железная дорога» К. Уайтхеда

- Букеровская премия: 1981 - «Дети полуночи» С. Рушди, 1991 - «Голодная дорога» Б. Окри, 1997 - «Бог мелочей» А. Рой, 2017 - «Линкольн в бардо» Дж. Сондерса

- «Большая книга»: 2009 - «Журавли и карлики» Л. Юзефовича, «Дом, в котором…» М. Петросян, 2011 - «Синяя кровь» Ю. Буйды, 2013 - «Лавр» Е. Водолазкина

- «Национальный бестселлер»: 2007 - «Путь Мури» И. Бояшова, 2009 - «Белый тигр» И. Бояшова, 2016 - «Автохтоны» М. Галиной, 2018 - «Петровы в гриппе и вокруг него» А. Сальникова

- «Ясная Поляна»: 2016 - «С неба упало три яблока» Н. Абгарян, 2019 - «Искусство воскрешения» Э.Р. Летерьера

- «Русский Букер»: 2001 - «Каузс Кукоцкого» Л. Улицкой, 2006 - «2017» О. Славниковой

- «НОС»: 2009 - «Каменные клёны» Л. Элтанг, 2013 - «Ильгет. Три имени судьбы» А. Григоренко, 2018 - «Нас украли. История преступлений» Л. Петрушевской, 2019 - «Все, способные дышать дыхание» Л. Горалик

С 80-х. гг. ХХ в. популярность магического реализма растёт. Во-первых, это связано с получившими голос «низами» глобального общества, постколониальными странами, которые могут войти в мировой контекст, соединив локальную и европейскую традицию, тем самым перевернув представление о местной дикости и варваризме. Магический реализм становится как бы входной дверью для малых национальных и региональных литератур. Г. Хагган утверждает, что «канон постколониальной литературы предпочитает реалистическому модусу магический реализм»Huggan G. The Oxford Handbook of Postcolonial Studies. Oxford, 2013. P. 461. [A canon of postcolonial literature prefers magic realist writing over realist modes]. Кроме того, модус магического реализма помогает постколониальным литературам противостоять влиянию двигающейся с Запада глобализации и сохранять самобытность своей культуры. Можно ли рассматривать Урал контексте постколониализма? В. Абашев утверждает: «В соответствии с географическим и геополитическим положением Урал представляет собою не провинцию, но завоеванную периферию»Абашев В.В. История Урала в истории словесности // Вестник пермского университета. 2013. №22. С. 179..

Алексей Иванов предлагает смотреть на Россию как на соединение множества идентичностей: «Россия состоит из региональных идентичностей так же, как Европа состоит из разных стран»Дроздова Н. Писатель Алексей Иванов [Встреча с А. Ивановым] // Невские новости. 25 мая 2018 г.. Распад СССР, запрещавшего религию и локальную мифологию, способствовал тому, что регионы стали заявлять о своей идентичности: Урал (Иванов, Славникова, Сальников), Кавказ (Абгарян, Петросян), Дальний Восток (Авченко). К. Платт отмечает: «Мистический сюжет - в высшей степени подходящая форма для исторической художественной прозы в постсоветскую эпоху, когда нет согласованной концепции национальной истории, историческая тайна берёт на себя аллегоризацию не только известных движений историй, но и поиска формы и механизмов самой истории и идентичности»Russian Literature Since 1991 / ed. by Dobrenko E., Lipovetskiy M. Cambridge, 2015. P. 79-80.

Кроме того, Л.П. Замора и В.Б. Фэрис говорят о возможностях магического «придать импульс восстановлению связей с теми традициями, которые некоторое время находились в тени ограничительных принципов миметических границ реализма XIX и XX века».Zamora Parkinson L., Faris W. B. Magical Realism: Theory, History, Community. Durham, 1995. P. 2. И традиции эти могут быть не только сугубо мифологическими (этнический фольклор), но и своего рода философскими (мистическая сторона повседневности), о чём говорил Моретти. Магический реализм воплощает эти традиции в двух формахFaris W.B. Ordinary Enchantments: Magical Realism and the Remystification of Narrative. P. 74.:

1) эпистемологическая: магическое в этом случае - способ передачи индивидуального видения наблюдателя; это скорее технический литературный приём)

2) онтологическая: магическое органически вплетено в культуру, к которой принадлежит автор или о которой он пишет

Обе вышеуказанные разновидности магического реализма широко представлены в мировой литературе.

Магический реализм стал феноменом в современной истории литературной миросистемы, так как если не переместил ядро на неевропейский континент, то расколол его на несколько частей. Малые национальные и региональные литературы нашли способ заявить о своей самобытности, противостоять центру и глобализации. Кроме того, читатель центра испытывает потребность в присутствии другой стороны мира, который не может предоставить канон реалистической литературы, вдохновлённый рационализмом и позитивизмом. Теория Моретти кажется нам наиболее подходящей, так как деление культурной жизни на центр и периферию может быть применено не только на глобальном уровне, но и на более локальном, в пределах одной страны или группы стран. Уральские писатели используют модель, предложенную латиноамериканскими авторами, как и многие повторившие эту модель писатели «периферии» мира.

1.2 Магический реализм: социокультурный контекст и поэтика

Литературоведы также подчёркивают, что рассказчик часто не объясняет проявление магического, хотя иногда могут его комментировать, тем самым подчеркивая странность происходящего. Ibid. P. 97. Оскар в «Жестяном барабане» Грасса, впервые разбив своим голосом стекло, больше сосредотачивается на деталях события чем на природе своей новой способности: важно то, как разлеталось стекло, его личные переживания, герой просто перечисляет большой ряда стеклянных предметов. Автор «Ста лет одиночества» и вовсе почти не комментирует магические события в Макондо. Такой тип повествования Фэрис называет детским, наивным, «так рассказчик воспринимает магическое так же, как ребёнок, то есть не подвергает сомнению их действительность Ibid. P. 94.. Одним из популярных нарративных приёмов в текстах магического реализма - повторение. Этот приём помогает дестабилизировать реальность, идентичность персонажей. Вайсгербер отмечает: «Эти зеркала в магическом реализме вовлекают читателя в свой изменчивый мир, создавая ощущение непроизвольного повторения, которое вызывает чувство сверхъестественного». Ibid. P. 127.

В любой малой литературе, национальной или региональной, есть фигура отца-открывателя, трансформирующего фольклорную традицию в художественный текст. Такими, например, для литературы на идише стали М. Мойхер-Сфорим, Ш. Аш и Ш. Алейхем, для шведской литературы - С. Лагерлёф, для норвежской - Г. Ибсен, а для сербской - М. Павич.

Сложно недооценить значимость Павла Бажова для Урала. Если с Д. Мамина-Сибиряка уральская художественная литература начинается, то с Бажова она открывается широкому читателю. Не случайно А. Иванов назвал Бажова «Творцом уральской идентичности»Иванов А.В. Хребет России. СПб., 2012.. Интересно, что уже первая публикация будущего писателя («Д.Н. Мамин-сибиряк как писатель для детей») посвящена Мамину-Сибиряку. Проводя параллели с латиноамериканской литературой, в которой магический реализм стал своеобразным способом противопоставить латиноамериканскую реальность европейской, следует отметить, что Бажов осознанно собирал воедино уральский фольклор и популяризировал уральскую мифологию, используя не только свой писательский талант, но и организаторский.

Под руководством писателя в Свердловском университете начинает складываться исследовательская школа, изучающая уральских писателей. Бажов организует конференции со свободным входом, посвящённые творчеству Мамина-Сибиряка, настаивая, чтобы они были проведены на Урале, сам пишет о нём статьи и способствует популяризации и переводам его текстов. Кроме того, Бажов способствует созданию полного собрания сочинений, маминского словаря, установке памятника Мамину-Сибиряку и даже «усилению пропаганды» творчества писателя среди школьниковПриловская О.В. Вклад П. Бажова в изучение творчества Д.Н. Мамина-Сибиряка (1930-1940-е гг.) // Известия Уральского государственного университета. 2009. №4. С. 109..

Популяризируя творчество Мамина-Сибиряка, Бажов хотел сменить оптику с «идеолога либерального народничества» на «писателя-демократа…просветителя в духе Чернышевского и Добролюбова» Там же. С. 106.. Помимо литературного мастерства Мамина-Сибиряка писателя интересовали сведения об истории и экономики Урала, которые давали его тексты. Мамин-Сибиряк описал горный Екатеринбург как сердце металлургической промышленности России.

Хотя из-под журналистского пера Бажова уже выходило какое-то подобие местных легенд с введением мистических персонажей («Уральские были» 1924 г.), толчком к созданию полноценного сборника послужили внешние обстоятельства. В 1931 году уже сложившееся советское государство, почувствовав потребность в подкреплении идеологических основ народной традицией национальной мифологии, заявило о необходимости сбора и систематизации фольклора.

Интересно, что, если сначала писатель пытался доказать, что ещё в молодости собирал фольклор, то затем настаивал на том, что он непрофессиональный фольклорист (писатель не делал паспортов записанного) он специально искажает историю и создаёт свою мифологию Урала, хотя и опираясь на бытовавшие среди рабочих легенды и основные мотивы фольклора. Такая перемена художественной установки у Бажова была связана с необходимостью укрепить своё шаткое положение: писатель был исключен из партии в 1933 и 1937 гг. В «Уральские были» после редактуры были добавлены части, демонстрирующие борьбу уральских рабочих за свои интересы, кроме того, последующие досказовые тексты Бажова носили конъюнктурный характер и являлись заказом, созданием советскую интерпретацию истории Урала, хотя писатель сопротивлялся этому и называл свою прозу историческими очерками, а не документальными. «Малахитовая шкатулка» имела протестный, в каком-то смысле постколониальныйпотенциал, так как большая часть сборника была написана Бажовым в разгар Большого террора 1937 г., после второго исключения из партии и увольнения из Свердловского книжного издательства. М. Литовская отмечает: «Он стремится сделать общедоступной, т. е. авторитетной, свою интерпретацию доступного исторического материала, для чего необходимо было найти максимально яркую форму, способную организовывать исторический материал»Литовская М.А. «Фабульные крючки и петельки»: поэтика компромисса в творчестве П.П. Бажова. Известия Уральского федерального университета. 2014. №127(2). С. 8-17..

Эзопов язык, жанр сказки помогал многим советским писателям сказать то, что должно было быть скрытым. Назовём для примера «Легкие шаги», «Летящий почерк» В. Каверина, серию о Незнайке Н. Носова, «Дракон», «Тень», «Сказка о потерянном времени» Е. Шварца. Советский читатель пробирался сквозь смысловые лакуны и аллюзии и читал между строк. М. Липовецкий даже полагает, что сказы Бажова «служили скорее зеркальным отражением нынешней Советской культуры времен Большого террора, чем отражением древней культурной памяти»Lipovetsky M. Pavel Bazhov's Skazy: Discovering the Soviet Uncanny in Russian Children's Literature and Culture. New York, 2008. P. 280.. Кроме того, и Липовецкий, и Харст рассматривают творчество Бажова сквозь призму травмы советского человека, а травматический опыт истории является одним из ключевых мотивов магического реализма, который становится своеобразным writingcure, терапевтической попыткой преодоления травмы. Обращаясь к мистическому, подсознательному, писатель отражает эпоху сталинского террора, но одновременно он придерживается марксистской позиции и идеи о прекрасном будущем. Жанр сказа помогает писателю поместить своё видение истории за спину авторитетной позиции народа. Интересна параллель с романом «Сто лет одиночества», в котором тоже отсутствует какая-либо авторская рефлексия. Применительно к бажовским сказам Липовецкий использует термин А. Эткинда «магический историзм»Липовецкий М.Н. Зловещее в сказах Бажова / М.Н. Липовецкий // Quaestio Rossica. №2. 2014. С. 228.. Сказы Бажова помогают читателю преодолеть бессознательный коллективный страх перед новым индустриальным миром, несущим утрату локальной идентичности. Несмотря на то, что у Маркеса практически нет никаких реалий времени, а у Бажова присутствуют точные географические названия гор, посёлков, рудников, оба автора создают альтернативную реальность, а не искажают окружающий мир. В текстах Бажова это служит терапевтическим эффектом бегства в параллельный мир. Такой хронотоп противоречит жанру сказа, что позволяет нам смотреть на тексты писателя под оптикой магического реализма.

Написанные в руслесоцреализма, рассказы всё же демонстрируют два мира - реальный и магический. Но для героев Бажова, пересечение этих двух миров происходит практически незаметно. Р. Харст отмечает: «Они знают, что рядом с их собственным миром существует другой мир, и не удивляются, столкнувшись с ним».Hurst R. Digging deep: the enchanted underground in Pavel Bazhov's 1939 collection of magic tales, The Malachite Casket. Manchester, 2018. Всё магическое вылазит из-под земли, словно так и должно быть.

Более того, в сказах Бажова можно увидеть готическую и романтическую традицию. Учитывая, что сказы писателя являются литературными, а не фольклорными, с уверенностью можно говорить о том, что он вдохновлялся текстами немецких романтиков, которых действительно читалГельгардт Р.Р. Стиль сказов Бажова: очерки. Пермь, 1958. С. 207. Эта модель уже появлялась в русской литературе: Украина Гоголя была создана Гофманом и Гёте. Романтизм важен для европейского магического реализма.

Мы не будем затрагивать вопросы, связанные с действительным бытованием мифов, упоминаемых у Бажова, на Урале. Тем не менее, важно, что Хозяйка имеет неславянское происхождение: «Коса ссиза-черная»Бажов П.П. Сказы. Свердловск, 1988. С. 14., глаза зелёные. Она говорит не по-русски: «Слыхать - лопочет что-то, а по-каковски - неизвестно, и с кем говорит - не видно» Там же. С. 14.. Эти детали относят нас к периоду колонизации XVI-XVII вв. коренных народов Урала таких, как ненцы, коми, коми-пермяки. В сказе «Дорогое имячко» о «девке-Азовке» из племени «старых людей», которую в автокомментарии писатель соотносит с Медной Горы Хозяйкой, также подтверждается её нерусское происхождение: «Были они не русськи и не татара, а какой веры-обычая и как прозывались, про то никто не знает. По лесам жили» Там же. С. 5-6..

У Хозяйки есть помощники в виде множества разноцветных ящериц, а сама она может принимать облик то ящерицы человеческой головой, то девушки, то старухи. Хозяйка живёт в подземном царстве, куда простой человек может попасть только преодолев испытания, как в сказке, например, тройное испытание богатством. Но попав сквозь каменный лес в её полумертвое царство, мастера сами превращаются в живых мертвецов.

Сложным переплетением христианских и языческих мотивов тексты Бажова тоже в чём-то близки роману Маркесу с его повторяющимися именами героев, эпидемией бессонницы и непрекращающимся в течение двух лет дождями. Исследователи часто интерпретируют образ Хозяйки Медной Горы как образ дьявола, искушающего мастера, и в этом отношении помещают сказы Бажова в фаустианскую традицию. Хотя целью писателя было создание так называемого советского фейклора, его сказы гораздо ближе к христианской традиции, чем к языческой. В этом отношении можно провести параллель с творчеством К. Льюиса и Дж. Толкина.

Значимыми фантастическими персонажами для сказов помимо Хозяйки Медной Горы становятся умеющий превращаться в человека змей Полоз, который появляется в старательских сказах о золоте, его дочери Голубая змейка, Змеевка, хранительница золота Огневушка-Поскакушка, принимающая облик маленькой танцующей девочки. Особенностью этих персонажей является их менее двойственная природа, они действуют согласно принципу справедливости.

Также важен конфликт между индустриализацией и землёй, встречающий в «Ста годах одиночества» Г. Маркеса. В сказах Бажова он выражен в конфликте Хозяйки Медной Горы и заводов.

Бажов, иногда переписывая историю Урала, действительно создал миф, показал значимость региона для России и в то же время его самобытность, отделяющую Урал от истории русской. Например, писатель в противовес историкам полагал, что рудные месторождения на Урале были открыты не приезжими специалистами, а уральцами, среди которых помимо русских были и коренные жителиГаврилов Д.В. Бажов как историк // Творчество П.П. Бажова в меняющемся мире: Материалы межвузовской научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения П.П. Бажова. Екатеринбург, 2004. С. 44-49..