Литература рубежа XIX-XX веков

Горин утверждает приоритет ума над косностью (Дом, который построил Свифт, 1980), терпимости народного сознания -- над религиозным и национальным шовинизмом (Поминальная молитва, 1989, по мотивам произведений Шолом-Алейхема), силы искусства -- над властью (Кин IV, 1991 -- о великом английском актере), любви -- над фантомами предрассудков, иногда называемых "честью рода" (Чума на оба ваши дома!, 1994, по мотивам трагедии У.Шекспира Ромео и Джульетта). Это своеобразное продолжение известной шекспировской трагедии. Автор предлагает свою версию событий, которые могли бы произойти после трагической гибели юных Ромео и Джульетты. После похорон Ромео и Джульетты герцог Веронский решил прекратить вражду между Монтекки и Капулетти и приказал двум семействам породниться. С обеих сторон изыскивают кандидатов "кого не жалко": авантюрист и многоженец Антонио и беременная незамужняя Розалина. Однако именно эти изгои оказываются чище, честнее, искреннее, чем их высокопоставленные родичи...

И вновь, уже в трагикомическом варианте, разыгрывается история великой любви, которая сильнее и ненависти и фальши...

Все помнят заключительные слова трагедии Шекспира "Ромео и Джульетта": "Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте". В пьесе "Чума на оба ваши дома" эти слова звучат в самом начале, ибо она начинается с того, чем завершается пьеса Шекспира - с гибели Ромео и Джульетты. Но пьеса Горина не просто является сюжетным продолжением шекспировской истории - она представляет собой современную версию возможного развития событий после смерти двух юных влюбленных. В форме ироничной комедии или, как определяет автор, трагикомедии, Горин говорит о важных и очень современных проблемах: он говорит о бессмысленности и нелепости вражды, поразившей два рода и не прекращающейся и после смерти Ромео Монтекки и Джульетты Ка-пулетти. И жертвами этой вражды становятся другие влюбленные, которые, казалось бы, должны были положить конец беспричинному и бесконечному кровопролитию. А если ни тот, ни другой дом не хотят покончить с враждой, то чума на оба эти дома.

41. «Жестокий реализм» в изображении ужасов современной жизни

Виктор Астафьев. Печальный детектив Роман (1985)

42-летний Леонид Сошнин, бывший оперативник уголовного розыска, возвращается из местного издательства домой, в пустую квартиру, в самом дурном расположении духа. Рукопись его первой книги «Жизнь всего дороже» после пяти лет ожидания наконец-то принята к производству, но это известие не радует Сошнина. Разговор с редакторшей, Октябриной Перфильевной Сыроквасовой, которая пыталась высокомерными замечаниями унизить автора-милиционера, осмелившегося называться писателем, разбередил и без того мрачные мысли и переживания Сошнина. «Как на свете жить? Одинокому?» -- думает он по дороге домой, и мысли его тяжелы.

В милиции он свое отслужил: после двух ранений Сошнин отправлен на пенсию по инвалидности. После очередной ссоры от него уходит жена Лерка, забрав с собой маленькую дочурку Светку. Сошнин вспоминает всю свою жизнь. Он не может ответить на собственный вопрос: почему в жизни так много места горю и страданию, но всегда тесно любви и счастью? Сошнин понимает, что среди прочих непостижимых вещей и явлений ему предстоит постигать так называемую русскую душу и начинать ему надо с самых близких людей, с эпизодов, свидетелем которых он был, с судеб людей, с которыми сталкивала его жизнь... Почему русские люди готовы пожалеть костолома и кровопускателя и не заметить, как рядом, в соседней квартире, умирает беспомощный инвалид войны?.. Почему так вольно и куражливо живется преступнику средь такого добросердечного народа?.. Чтобы хоть на минуту отвлечься от мрачных дум, Леонид представляет, как придет домой, сварит себе холостяцкий обед, почитает, поспит маленько, чтобы хватило сил на всю ночь -- сидеть за столом, над чистым листом бумаги.

Квартира Леонида Сошнина находится на окраине Вейска, в старом двухэтажном доме, где он и вырос. Вспоминай теток Лиину и Граню. В грязном и заплеванном подъезде дома к Сошнину пристают трое выпивох, требуя поздороваться, а потом и извиниться за свое непочтительное поведение. Он соглашается, пытаясь охладить их пыл миролюбивыми репликами, но главный из них, молодой бугай, не успокаивается. Разгоряченные спиртным, парни набрасываются на Сошнина. Он, собравшись с силами -- сказались раны, больничный «отдых», -- побеждает хулиганов. Один из них при падении ударяется головой об отопительную батарею. Сошнин подбирает на полу нож, шатаясь, идет в квартиру. И сразу звонит в милицию, сообщает о драке: «Одному герою башку об батарею расколол. Если че, не искали чтоб. Злодей -- я».

Приходя в себя после случившегося, Сошнин опять вспоминает свою жизнь. Они с напарником преследовали на мотоцикле пьяного, угнавшего грузовик. Сошнин, старший по патрулю, принял решение пристрелить преступника. Его напарник выстрелил, но перед смертью водитель грузовика успел столкнуть мотоцикл преследовавших милиционеров. На операционном столе Сошнину чудом спасли от ампутации ногу. Но он остался хромым, долго и тяжело учился ходить. Во время выздоровления следователь долго и упорно мучил его разбирательством: правомерно ли было применение оружия?

Вспоминает Леонид и о том, как повстречал свою будущую жену, спасая ее от хулиганов, которые пытались прямо за киоском «Союзпечать» снять с девушки джинсы. Вначале жизнь у них с Леркой шла в покое и согласии, но постепенно начались взаимные упреки. Особенно не нравились жене его занятия литературой. Вспоминает Сошнин о том, как один «взял» в гостинице городка залетного гастролера, рецидивиста Демона. И наконец, вспоминает, как спившийся, вернувшийся из мест заключения Венька Фомин поставил окончательный крест на его карьере оперативника... Сошнин привез дочку к родителям жены в дальнюю деревеньку и уже собирался возвращаться в город, когда тесть сообщил ему, что в соседней деревушке пьяный мужик запер в сарае старух и грозит поджечь их, если те не выдадут ему десять рублей на опохмелье. Во время задержания, когда Сошнин поскользнулся на навозе и упал, испуганный Венька Фомин и всадил в него вилы... Сошнина едва довезли до больницы -- и едва миновал он верной смерти. Но второй группы инвалидности и выхода на пенсию миновать не удалось.

Ночью Леонида будит ото сна страшный вопль соседской девчонки Юльки. Он спешит в квартиру на первом этаже, где Юлька живет со своей бабкой Тутышихой. Выпив бутылку рижского бальзама из гостинцев, привезенных Юлькиным отцом и мачехой из прибалтийского санатория, бабка Тутышиха уже спит мертвым сном. На похоронах бабки Тутышихи Сошнин встречает свою жену с дочкой. На поминках они сидят рядом.

Лерка со Светой остаются у Сошнина, ночью он слышит, как за перегородкой сопит носом дочь, и чувствует, как рядом, несмело к нему прижавшись, спит жена. Он поднимается, подходит к дочери, поправляет у нее подушку, прижимается щекой к ее голове и забывается в каком-то сладком горе, в воскрешающей, животворящей печали. Леонид идет на кухню, читает «Пословицы русского народа», собранные Далем, -- раздел «Муж и жена» -- и удивляется мудрости, заключенной в простых словах. «Рассвет сырым, снежным комом вкатывался уже в кухонное окно, когда насладившийся покоем среди тихо спящей семьи, с чувством давно ему неведомой уверенности в свои возможности и силы, без раздражения и тоски в сердце Сошнин прилепился к столу, поместил в пятно света чистый лист бумаги и надолго замер над ним».

42. Модель мира, дома и человека в повести Распутина «Пожар»

Горит село, горит родное. Из народной песни

Валентин Григорьевич Распутин -- писатель-“деревенщик”, последовательно и страстно выступающий за сохранение духовности, традиций народа и культуры. В “Прощании с Матерой” и особенно в повести “Пожар” остро ставится вопрос об отношении людей к своей земле. “Кто мы,-- спрашивает себя и нас писатель,-- временщики, не помнящие родства, или люди, способные оставить потомкам плоды своего труда”. Сюжет повести “Пожар” прост. Горят орсовские склады, а прибежавшие на пожар не гасят огонь, а растаскивают еще не сгоревшее, зная, что все спишется на огонь. Всей логикой повествования писатель подводит к мысли, что не склады в общем-то горят, а людские души, а те даже не замечают -- пользуются случаем, чтобы ухватить, урвать побольше.

Происходящее мы видим глазами местного жителя, старожила Ивана Петровича. Хороший работник и рачительный хозяин, он никак не может понять, почему пришлые люди так небрежно относятся к своему делу, к земле, на которой живут и работают. Если рубят лес, то так, чтобы после них уже ничего и никогда не выросло, если строят, то так, что неприятно смотреть, а не то чтобы жить. “Теперь, пожалуй, не доискаться, как и с чего произошло раздольное житье-бытье... Нет, не сразу, как переехали, пошло боковым ходом. Конечно, новая работа сказалась: валить лес, только валить и валить... Потом все перемешалось... принялись селиться люди легкие, не обзаводящиеся ни хозяйством, ни даже огородишком, знающие одну дорогу -- в магазин, и чтоб поесть, и чтоб время от работы до работы скоротать. Сначала от работы до работы, а потом и работу прихватывая...” Не принимает современные беспорядки Иван Петрович, переживает душой за неустроенность жизни, а когда узнает статистические данные, что от пьянства и нерадивости погибло столько же, сколько вернулось с последней войны, приходит в ужас.

Само название повести символично. Пожар -- это не только стихийное бедствие. Это и "пожар" в душах людей. Пламя выхватывает из тьмы не только мародерство, убийство, которое произошло в эту ночь, но и прошлое, сегодняшнее поселка Сосновка. Люди перестали быть хозяевами своей земли, своего селения. Не заботились об его благоустройстве.

Раньше человека оценивали по его душевным жестам, по способности или неспособности чувствовать чужое страдание. А сейчас уже тот хороший человек, кто не делает зла, кто без спроса ни во что не вмешивается. В результате мерилом хорошего человека стало "удобное положение между добром и злом, постоянная и уравновешенная температура души". Люди раньше выдерживали испытания стихийными бедствиями, войной, голодом, потому что были все вместе. А сейчас испытание сытостью, разобщенностью оказалось еще труднее.

Мысли об этом не дают Ивану Петровичу покоя. Выход из тупика видим в рассуждениях героя о четырех "подпорках жизни": в чувстве дома с семьей; в чувстве солидарности с людьми, "с кем правишь праздники и будни"; в чувстве работы, с которой дается ощущение единства с людьми; в чувстве отечества, земли, на которой стоит твои дом, -- если все это есть, человек счастлив и "весь превращается в ответ на чей-то зов, душа его выстраивается и начинает вольно звучать".

Писатель с горечью рассказывает историю лесничего Андрея Солодова, воевавшего с леспромхозом из-за нарушений при пилке леса. Зимой пилили, снег не расчищая, и пни оставались чуть ли не в пояс. Когда же лесник выступил в защиту леса и оштрафовал леспромхоз, то ему сожгли баню, украли и убили лошадь... Да и самому Ивану Петровичу грозили, когда на собрании выступал и возмущался всеми беспорядками, а ведь “говорил то, что знали все и что постепенно становилось обычаем,-- и как без нужды и жалости рвут технику в лесу или гоняют ее по пьяному и трезвому делу за десятки километров по собственной надобности, и как средь бела дня тащат с лесопилки, и как по дороге в леспромхоз таинственно исчезают указанные в накладных товары, а вместо них сразу появляются деньги...” И много еще перечислял безобразий честный и совестливый человек, ужасаясь тем изменениям, которые происходят в душах людей. Этот процесс уже необратим. Поворота к духовности уже не будет. Архаровцами зовет он тех, кто не задумываясь губит окружающую природу, а значит, и свою душу.

Понимает Иван Петрович, что в одиночку выступать бессмысленно и опасно, но время от времени не выдерживает, душа не приемлет такую жизнь, а изменить один ничего не может. Герой приходит к выводу, что одно дело -- “беспорядок вокруг, и совсем другое -- беспорядок внутри тебя”. С ужасом понимает Иван Петрович, что переродились в нелюдей многие, что этот процесс остановить сложно. Страшно становится ему от всего осознанного и понятого. Сосед Афанасий говорит простые, но мудрые слова: “Жить будем... Тяжелое это дело, Иван Петрович,-- жить на свете, а все равно... все равно надо жить”. Верой в торжество разума звучат эти слова, вложенные автором в уста простого деревенского жителя. И писатель, а вслед за ним и мы начинаем верить, что наступит время, когда поймут люди, как надо жить, потушат пожар, сжигающий их души.

43. Мемуарно-художественное начало в поздних произведениях Нагибина

Полный смысл заголовка повести “Тьма в конце туннеля” формируется постепенно, в связи с чем и может быть осознан во всём объёме не только в своей материально закрепленной, упреждающей текст позиции, а только и исключительно на выходе из этого текста. Заголовок может выполнить свое назначение в двух вариантах: заглавие- символ и заглавие- цитата. Символика слова “тьма” весьма противоречива: это не только невежество, зло, но это ещё и зарождающаяся жизнь- тьма Земли, из которой прорастает семя. Тьма предшествует свету, как смерть предшествует возрождению. Нагибин как бы предлагает потенциальному читателю своей повести сделать выбор между тьмой и светом, для этого писатель вводит в заглавие своего произведения ещё один символ “туннель”, который можно сравнить либо с лабиринтом, либо с пещерой и проход через этот лабиринт символизирует собой переход через смерть к возрождению.

Нагибин конкретизирует цвет с помощью сравнений- тьма сравнивается со светом, а человеческий разум с лабиринтом. Необходимо лишь найти выход к свету, пускай даже через тьму невежества и предрассудков.

Концовка литературного произведения- это заключительный эпизод или описание последней фазы развертывания фабулы (сюжета), концовка- это своеобразная “точка” текста. Нагибин предлагает выход, цитируя известные библейские строки, но поддержит ли автора его потенциальный читатель?) объясняется не только авторским желанием заставить читателя думать о том, что буде с героем дальше, вместе с ним решать наболевшие вопросы времени, но и тем, что Нагибин понимает, насколько труден первый шаг из лабиринта тьмы к свету.

Сюжетной канвой повести “Тьма в конце туннеля” стал автобиографический парадокс (многие произведения Нагибина автобиографичны): всю жизнь герой повести Петр Калитин прожил, считая себя наполовину евреем, и вдруг он узнает о том, что его настоящим отцом был другой человек- русский, расстрелянный за участие в крестьянском восстании.

Попытка героя дожить оставшееся ему время “без комплексов”, сознавая себя исконно русским человеком, была обречена на провал, ибо герой повести, как и герой библейской легенды “Вечный Жид”, так и не нашел покоя своему разуму, который требовал от Петра Калитина ответа на вопрос - почему все это с ним произошло?

Нагибин использует в своей повести “Тьма в конце туннеля” библейские сюжеты о “Вечном Жиде” и о “Вавилонском столпотворении”. Эти сюжеты подкреплены устойчивым мотивом - это мотив дороги, который семантически неоднозначен. Это и символ пути внутреннего развития Петра Калитина; посредством мотива дороги выражается концепция исторического пути русского народа. Сюжет и фабула в повести совпадают. Несмотря на то, что сюжет повести обнаруживает и впрямую воссоздает жизненные противоречия главного героя, в повести событийный ряд как бы уходит в подтекст, изображение событий уступает место воссозданию впечатлений, раздумий и переживаний Петра Калитина.

Нагибина интересует не столько сосредоточенность главного героя на своих частных, локальных целях (установление своей национальной принадлежности), сколько само состояние человеческого мира в его сложности, многоплановости и неизбывной, устойчивой конфликтности. Петр Калитин, обретя новый облик, соотносит себя с окружающей его дисгармоничной реальностью как ее звено и участник, он сосредоточен на задачах познания мира и своего места в нем, стремясь обрести согласие с самим собой и приблизиться к нравственному совершенству.

Нагибин находится как бы над автобиографическим материалом, что и показано в композиции повести. Петр Калитин уже в прологе произведения узнает разгадку своей тайны. Композиция отчасти несет в себе разрешение того напряжения, которое было присуще всем событиям, происходившим в жизни главного героя, но при этом автор столь сильно и эмоционально (вот почему отчасти) переживает за своего героя, что не может оставить читателя равнодушным. Нагибин утверждал, что “читатель не любит, чтобы ему не доверяли, подсовывали готовые решения, что он сам хочет в тишине своего сердца пережить прочитанное.

44. Толстовская традиция в современной литературе. «Диалектика души», постижение психологии человека тоталитарного общества в творчестве Маканина

МАКАНИН ВЛАДИМИР (р. 1937). Рассказ «Кавказский пленный» посвящен болезненной теме взаимного притяжения и отталкивания русского и кавказца, приводящего их к кровавой вражде. Идет война в Чечне. Двое: опытный, суровый сержант Рубахин и весельчак Вовка-стрелок отправляются за помощью: их колонна застряла в заминированном ущелье. Рубахин берет в плен совсем молодого, необычайно красивого, чеченского юношу. Пленный послужит им проводником, поможет вывести колонну тропами, которые знают лишь местные. По дороге пленный чеченец попытается сбежать. Вовку ранит снайпер. Пробираясь мимо чеченского села, они найдут там русского солдата и попытаются его спасти. Но, на удивление, все это только сблизит их. И вот они уже задушевно болтают друг с другом, забыв на время о том, что они враги, - просто трое ребят, идущие по горным тропам. До колонны остается совсем немного, и скоро они отпустят пленного. Отпустили бы, если бы война хоть на мгновение отпустила их самих.

Все события, случившиеся с героями произведений происходят на Кавказе. Лев Толстой сам служил на Кавказе, материалом для рассказа послужили события из жизни писателя и истории, услышанные им на службе. Пушкин также был на Кавказе, там он и начал свою поэму вдохновлённый красотой Кавказа и рассказами горцев. Маканин пишет о реальных событиях 90-х в Чечне. Рассказ Маканина - полемика с традициями классической литературы, это проявилось в названии произведения. В прозе Толстого Кавказ стал обрастать деталями быта, подробностями взаимоотношений, мелочами повседневности. Неизменной составляющей Кавказской темы является горный пейзаж: «Пред ним пустынные равнины лежат зелёной пеленой; Там холмов тянутся грядой однообразные вершины... » - писал Пушкин.

Кавказский пленник» Толстого - рассказ-быль. Жилин попадает в плен к иноверцам на вполне законных основаниях. Он противник, воин, по обычаям горцев его можно взять в плен и получить за него выкуп. Главный герой - Жилин, его характер соответствует фамилии. Следовательно, делаем вывод: он крепкий, стойкий, жилистый. У него золотые руки, в плену он помогал горцам, чинил что-то, к нему даже лечиться приходили. Имени автор не указывает, лишь то, что его называют Иваном, но так называли всех русских пленников. У Маканина главный герой - Рубахин. Фамилия, как и у Толстого говорящая, соответствующая характеру героя: рубаха-парень. Анализируя рассказ, мы видим, что Рубахин находится в постоянном состоянии войны, не только реальной, но и душевной. Он настолько привык к этому состоянию, что уже не в силах из него выбраться. Отслуживший свое, все время собирается навсегда уехать домой в «степь за Доном», и каждый раз остаётся на Кавказе, хочет понять, что же красота гор хотела ему сказать, «зачем окликала»? Его имени мы тоже не знаем.

Маканин интересно обыгрывает название рассказа «Кавказский пленный» а не пленник. По словарю С.И.Ожегова лексическое значение слова «пленный»- взятый в плен, находящийся в плену. «Пленник» - тот, кто пленён кем-чем-либо. В рассказе пленён не только юноша, но и главный герой пленён красотой гор: «который год бередит ему сердце их величавость, немая торжественность»

Как пленники сумели сбежать? Жилину помогла горская девочка Дина, с которой они подружились. Сыграла роль человеческое чувства: любовь, дружба, сострадание, а также красота человеческой души, доброта.

У Маканина Рубахин и Вовка-стрелок товарищи по службе, но кавказский юноша вызывает смутные и непонятные для Рубахина переживания. Его первая реакция на внешность юноши: «лицо удивило». Главный герой только потом понимает почему. Он был очень красив, что было странно: боевики всегда ценили мужественность и жестокость, и такого красавца в свой отряд не взяли бы. В конце Рубахин убивает пленного ради своего спасения.

Сопоставляя героев рассказов, мы видим: толстовский герой хороший товарищ. Он не бросает Костылина в беде, хотя именно из-за него они и попали в плен. Жилин стал симпатичен всему аулу, кроме старика, который ненавидел русских. Авторы не указывают имён героев, что герои Маканина и Толстого служат на Кавказе. У и Толстого герои попадают в плен и выбираются из него, а у Маканина герой взял в плен юношу с целью обмена. Во всех рассмотренных произведениях тема истинных и ложных ценностей, истинной красоты. Красота, не только гор, но и человека. У Пушкина и Толстого это красота души, поступков, человеческих чувств, а у Маканина внешняя, красота пленного, и пугающая солдат красота местного пейзажа. «Серые замшелые ущелья. Бедные и грязноватые домишки горцев, слепившиеся, как птичьи гнёзда. Но всё-таки - горы?! Там и тут теснятся их жёлтые от солнца вершины. Горы. Горы. Горы. Который год бередит ему сердце их величавость, немая торжественность..." В «Кавказском пленном» постоянно присутствует фраза Достоевского - «красота спасёт мир», но в рассказе она «не успела спасти». Пушкинский герой - романтический. Толстовский хороший друг и товарищ, а Маканинский солдат, устал от войны, но никак не может уехать домой.

45. Сказочный тип условности в повести Искандера «Кролики и удавы»

Фазиль Абдулович Искандер р. 1929 Кролики и удавы - Философская сказка (1982)

События происходят много лет назад в одной далекой африканской стране. Удавы без устали охотятся за кроликами, а обезьяны и слоны соблюдают нейтралитет. Несмотря на то что кролики обычно очень быстро бегают, при виде удавов они словно впадают в оцепенение. Удавы не душат кроликов, а как бы гипнотизируют их. Однажды юный удав задается вопросом, почему кролики поддаются гипнозу и не было ли попыток бунта. Тогда другой удав, по прозвищу Косой, хотя на самом деле он одноглазый, решается поведать своему юному другу «удивительный рассказ» о том, как проглоченный им кролик внезапно взбунтовался прямо у него в животе, не желал там «утрамбовываться» и «не переставая вопил» из его живота всякие дерзости. Тогда глава удавов, Великий Питон, приказал выволочь Косого на Слоновую Тропу, чтобы слоны «утрамбовали» дерзкого кролика, пусть ценой здоровья и даже жизни «жалкого» удава Косого, ибо «удав, из которого говорит кролик, это не тот удав, который нам нужен». Очнулся несчастный удав лишь через две недели и уже одноглазым, не помня, в какой момент из него выпрыгнул дерзкий кролик.

Рассказ Косого подслушивает кролик, которого зовут Задумавшийся, так как он много думает; в результате длительных размышлений этот кролик приходит к смелому выводу и сообщает о нем потрясенным удавам: «Ваш гипноз -- это наш страх. Наш страх -- это ваш гипноз». Рядовые кролики в восторге от идеи Задумавшегося, однако Королю кроликов такое свободомыслие не по вкусу, и он напоминает кроликам, что хотя «то, что удавы глотают кроликов, -- это ужасная несправедливость», но за эту несправедливость кролики пользуются «маленькой, но очаровательной несправедливостью, присваивая нежнейшие продукты питания, выращенные туземцами»: горох, капусту, фасоль, и если отменить одну несправедливость, то необходимо отменить и вторую. Опасаясь разрушительной силы всего нового, а также утраты собственного авторитета в глазах рядовых кроликов, Король призывает кроликов довольствоваться тем, что есть, а также вечной мечтой о выращивании в ближайшем будущем вкуснейшей Цветной Капусты. Кролики чувствуют, что «в словах Задумавшегося есть какая-то соблазнительная, но чересчур тревожащая истина, а в словах Короля какая-то скучная, но зато успокаивающая правда».

Хотя для рядовых кроликов Задумавшийся все же герой, Король решает тайком устранить его и подговаривает бывшего друга Задумавшегося, а ныне -- приближенного ко двору и фаворита Королевы по имени Находчивый предать опального кролика, для чего необходимо громко прочитать в джунглях сочиненный придворным Поэтом стих с «намеками» на местонахождение Задумавшегося. Находчивый соглашается, и однажды, когда Задумавшийся и его ученик по имени Возжаждавший размышляют, как устранить несправедливость из жизни кроликов, к ним подползает юный удав. Задумавшийся решает поставить эксперимент, чтобы доказать свою теорию об отсутствии гипноза, и действительно не поддается гипнозу удава. Раздосадованный удав рассказывает кроликам о предательстве Находчивого, и Задумавшийся, искренне любящий родных кроликов и глубоко потрясенный подлостью Короля и самим фактом предательства, решает принести себя в жертву удаву, чей инстинкт оказывается сильнее доводов рассудка, и юный удав, к ужасу Возжаждавшего, помимо собственной воли съедает «Великого кролика». Задумавшийся перед смертью завещает верному ученику свое дело, как бы передавая ему «весь свой опыт изучения удавов».

Тем временем юный удав, осмелев после поедания Задумавшегося, приходит к выводу, что удавами должен править удав, а не какой-то там инородный Питон. За такую дерзкую мысль удава ссылают в пустыню. Туда же за предательство ссылают и Находчивого (Король открестился от него). Изголодавшийся удав вскоре придумывает новый метод поедания кроликов -- через удушение -- и глотает изумленного Находчивого. Удав логично решает, что с «таким гениальным открытием» Великий Питон его «примет с распростертыми объятиями», и возвращается из пустыни.

А между тем в джунглях Возжаждавший ведет огромную воспитательную работу среди кроликов -- он даже готов в качестве эксперимента пробежать по телу удава в обе стороны. В эпоху умирания гипноза царит полный хаос. В результате появляется «огромное количество анархически настроенных кроликов, слабо или совсем не поддающихся гипнозу». Но королевство кроликов не разваливается именно благодаря возвращению Удава-Пустынника. Он предлагает метод удушения кроликов и демонстрирует его на Косом, так что тот испускает дух. После этого Великий Питон прощает Пустынника и назначает его своим заместителем. Вскоре Пустынник сообщает удавам о смерти Великого Питона и о том, что, согласно воле покойного, он, Великий Пустынник, будет управлять ими. Пока удавы совершенствуются в технике удушения, прославляя нового правителя, Король кроликов догадывается и оповещает кроликов о надвигающейся опасности, предлагая старый, но единственный метод борьбы с удавами -- «размножаться с опережением».

Интересно, что и кролики, и удавы сожалеют о старых добрых временах. Деятельность Возжаждавшего теперь, когда удавы душат всех подряд, имеет «все меньше и меньше успеха». Кролики идеализируют эпоху гипноза, потому что тогда умирающий не чувствовал боли и не сопротивлялся, удавы -- потому что было легче ловить кроликов, но и те и другие сходятся на том, что раньше был порядок.

Р. S. Позднее автору суждено было убедиться в научной правоте наблюдений Задумавшегося: один знакомый змеевед «с презрительной уверенностью» сообщил ему, «что никакого гипноза нет, что все это легенды, дошедшие до нас от первобытных дикарей».

46. «Демоническая» фантастика как условный способ отражения социальной действительности в произведениях Орлова

«Альтист Данилов» -- роман о вечных ценностях, о большой любви как основе творчества. В этом поэтическом и воздушном, как музыка, произведении переплелось все: и безудержный полет фантазии, и острая социальная сатира с реальными свидетельствами, пусть и недавней, нашей истории. Главный герой -- демон, но он и человек тоже. Используя приемы фантастики и романтического реализма, писатель говорит о музыке, творчестве, о положении художника в обществе.

О Данилове в романе Орлова сообщается: "Он и всегда был красив " и через несколько строк красота героя подчеркивается в комическом контексте: "он остался красив" даже в марлевой противогриппозной повязке.

Данилов в трудный момент своей жизни с целью успокоиться, снять напряжение прибегает к своему излюбленному средству - купанию в молниях. Молнья и туман описываются очень подробно, с использованием научной терминологии, с указанием конкретной географии происходящих событий. Тем не менее сообщается, что купание в молниях Данилова немного успокоило, то есть сердечный ропот действительно несколько заглушен в толпе стихий мятежной.

Суть заверений Данилова перед его демоническим начальством: он обещает приносить людям зло, как это полагается демону. " В сцене разбирательства Данилову предъявляют обвинения в добрых делах, в том числе в том, "что он, будучи в демоническом состоянии и пользуясь неземными средствами, не позволил утонуть четырем судам в Индийском и Тихом океанах"; "направил поток лавы мимо рыбацкого поселка" вел полуслепую старушку через улицу возле метро "Щербаковская". Возможно, эти моменты восходят ко второй и третьей черновым редакциям "Демона", где есть эпизод удаления Демона от злых дел и его

В романе Орлова герой-демон, "бессмертная по положению натура", живет среди людей и любит земную женщину Наташу. Данилов очень не хочет, чтобы в Девяти Слоях догадались о серьезности этого чувства. Оба процитированных фрагмента отзываются в романе в запрете для демонов и подчиненных им домовых любить земных женщин: "отца его за греховную земную любовь и за определенное своеобразие личных свойств навечно отослали на Юпитер"; "Наказать его в ту пору могли и за одну связь (коли посчитали ее серьезной) с земной женщиной", "Иван Афанасьевич не имел права любить земную женщину. Поэтому его и не стало". В этой ситуации опасность может грозить и самой женщине: "А как бы не пострадала Наташа от того, что он, Данилов, был теперь влюблен в нее, как бы не сгубила ее его земная любовь". В соответствии с первоисточником демоническая любовь действительно губительна:

Если Данилов не хочет и боится погубить Наташу, то у лермонтовского героя намерение погубить возлюбленную само собой разумеется, что особенно четко эксплицировано в черновых редакциях поэмы -Второй, Третьей и Пятой. Погубить Наташу намерен Кармадон (злой демон, какодемон), Данилов же (добрый демон, агатодемон) в этой ситуации оказывается аналогичным Ангелу поэмы Лермонтова, хотя в отличие от него не допускает даже временного искушения: "Он знал одно: не вызови он Кармадона на поединок, случилась бы беда. Даже если Наташе и было приятно пойти с Кармадоном в беседу, кончилось бы все для нее скверно"

В романе Орлова присутствует и популярный в западноевропейской литературе мотив зависти сверхъестественного существа к человеческой доле, возводимый обычно к "Русалочке" Андерсена.

Мечты Кармадона оказываются реальностью для Данилова: "И вышло решение, среди многих прочих: Данилова как неполноценного демона отправить на вечное поселение на Землю, в люди. Тем не менее, демонический компонент его натуры Данилову и на земле кажется лишним в его отношениях с Наташей: "Однако он считал, что не может теперь при Наташе хоть и на мгновение выйти из человеческого состояния.

Таким образом, в романе происходит реализация "многовековой мечты" духов и демонов стать человеком. Однако Данилов не хотел бы полностью "освободиться от Девяти Слоев, забыть о том, что они есть", потому что "не мог теперь отказаться от многих своих привычек" - купаний в молниях, полетов в Анды и т.д.; то есть особенные возможности оказываются не лишними для человека.

Перед главным героем романа Орлова стоят проблемы: зло Данилову не наскучило, а изначально было чуждо; ему приходится не побеждать презрение к людям, а наоборот, маскировать презрением свои симпатии к ним. Злобы мрачные забавы ему никогда не нравились, он только под давлением начальства "скрепя сердце вынужден был взяться за мелкие пакости, вроде радиопомех, разводов и снежных обвалов, при этом он устраивал неприятности лишь дурным, по его понятиям, людям". Сообщается также, что "не был Данилов способен на мелкую месть". Поэтому "лабораторным путем ученая комиссия установила в Данилове низкое содержание внутренней вредности". Другие демоны злом как таковым не тяготятся, но разочарованы неэффективностью своей деятельности. "Порой какой-нибудь цивилизации устроишь встряску, что ужас, с потопами и извержениями, с моровыми поветриями, со взрывами губительных веществ, с кровью, с сожжением столиц, с ненавистью братьев друг к другу, со страданием мысли, но оставишь жизнь - и потом все, не сразу, постепенно, но обязательно расцветает мощно и пышно, как злак на перегное ..." - сокрушается Кармадон и спрашивает: "Зачем мы со своими стараниями и соблазнами? Необходимо ли наше присутствие в мире ? Новый Маргарит признает: "Есть ли от наших усилий толк? Скажем, на земле? Толку от наших усилий мало. Конечно, есть дела, и существенные, но ... Ход земной цивилизации не мы движем и не мы тормозим. - А кто же? - спросил Данилов - Сами земляне . Тем не менее, ученый демон заключает: "Конечно, люди сами себе вредят. Но и нашего зла стоят". На уровне сюжета оказывается, что люди сами могут выполнять функции демонов, то есть фактически подменять их деятельность своей. Так, Данилову поручено курировать хлопобудов, но выясняется, что роль искусителя для них уже выполняет Ростовцев.

Мы имеем дело с произведением сатирическим, основным приемом преобразования первоисточника оказывается своеобразное "перевертывание" сюжетных ходов и ситуаций, смена функций персонажей. При этом угадать, узнать отсылку к первоисточнику мы можем по отдельному включенному слову, которое в таком случае становится знаком, сигналом такой отсылки. Первоисточник может подвергаться буквализации, игре смыслами, доведенной до абсурда конкретизацией деталей. В результате соблюдается основной принцип создания комического - несоответствие чего-либо чему-либо, обман ожидания. Этому же способствует "столкновение" отсылок к разным источникам, относящимся к разным литературным традициям, глубинная связь между которыми обычно не осознается широким читателем. Многочисленность отсылок и разнообразие преобразований усиливает комический эффект текста.

47. Мифологический тип условности в антиутопии Анатолия Кима «Поселок кентавров»

«Ноосферное», по определению некоторых критиков, художественное мышление Кима модифицируется в фантастически-мифологическую философскую притчу в повести Поселок кентавров (1992), где в традициях, заставляющих вспомнить Дж.Свифта, писатель рассказывает о конфликте двух миров: видимого, суетного и грешного, в котором живут и противоборствуют люди, кентавры, лошади и амазонки, и высшего, незримого - всемогущих существ, вершащих нравственный суд над «животным» миром, над человечеством, в конце концов уничтожающего себя тяготением к животности, своей грубой корыстной чувственностью.

Писательская судьба его складывалась вполне благополучно. Он - положительный герой критических статей и обзоров 70-х годов. “Голос Востока, раздавшийся внутри нашего художественного сознания”, - напишет о нем В.Бондаренко, добавив в имидж начинающего писателя экзотический колор. Одновременно крепла репутация Кима, как мастера словесной резьбы, стилиста-виртуоза. При очевидных достоинствах нельзя все же не заметить их некоторой вторичности по отношению к вдохновенно поэтичной ранней прозе. То что мастер повторяет себя в своей технике - это естественно и не бросается в глаза, если приемы имеют полную “рабочую нагрузку”. У Кима это условие выполняется не всегда, что особенно заметно в его самых последних произведениях - в романах “Поселок кентавров” и “Онлирия”. Мастерство тут нередко дает “холостой ход” и превращается в гимнастику воображения. Насколько ясен и четок “карандашный” рисунок А.Кима, настолько плотным и емким оказался упрятанный в него смысл. Он принял в себя восточную философию и русский космизм, идеи Н.Федорова и К.Циолковского, В.Вернадского и Т. де Шардена, дзэн-буддизма и веданты. В нем - напряженная авторская мысль о драматической борьбе мира за гармонию. Опыт соединения предметно-пластического образа с философской мыслью мировая литература накопила немалый. За ее плечами и эссеистика, и интеллектуальный роман, и роман-миф, и роман культуры, проза лирико-философская, визионерская, демонологическая, анималистская и т.д. Все эти определения хороши при больших объемах материала, но не в разговоре об отдельном писателе. Проза Кима - это проза Кима, как и в случае любого другого талантливого писателя. И все же у каждого из них есть свое место не вне, а внутри литературной традиции, и его надо искать. Ключ к этому поиску - слово космос. Космичны и мироощущение и поэтика Кима, сами образная система и строй его прозы.

48. Оборотничество -- превращение человека в животного -- как условный прием в повести Кима «Белка»

“Белка” - роман о четырех судьбах молодых художников, студентов художественного училища. Роман нельзя назвать историей, ее нет, а есть пространство четырех биографий. В нем отсутствует время, оно для каждого из героев слилось “в одно непостижимое мгновение”, вместившее жизнь. Спрессован и конфликт романа. Души его героев испытываются на материальное воплощение: станет ли оно одухотворением плоти или плоть погасит искру духа. Первое состояние - это путь к пониманию других, к “высшей человечности”. Так происходит с героем, способным воплощаться в белку и чувствовать чужую боль. Этой метаморфозе предшествует история, в которой трагизм побежден поэзией.

Заблудилась в лесу мать с трехгодовалым ребенком. “Питалась она, должно быть, одной травою да кореньями, - даже у мертвой в стиснутых зубах была зажата горстка травы. Я ничего этого не помню, и даже смутного облика матушки не возникает в моей памяти, как я ни напрягаю ее. Но зато совершенно отчетливо вспоминается мне, как по стволу дерева спустился рыжий зверь с пушистым хвостом, перебежал на простертую надо мною ветку и замер, сверху внимательно разглядывая меня. И в глазах белочки, а это была несомненно белка, которая в силу моей собственной малости показалась громадной, - светились такое любопытство, дружелюбие, веселье и бодрость, что я рассмеялся и протянул к ней руку”. Ребенка нашли, и в его памяти навсегда отпечаталось воспоминание о зверьке, “чьи глаза были полны ясности и веселья”. Кроме того, он обретает чудесную способность перевоплощаться в белку, “зверя небольшого, одного из самых безобидных в лесу, который ни на кого не охотится”, которому даны “только ловкость да чуткость, чтобы вовремя заметить врага и убежать от него, задрав пушистый хвост”.

Этим беличьим чутьем герой и угадывает замаскированные под людей звериные натуры. Люди-волки, носороги, буйволы, тигры, свиньи и т.д.- весь этот бестиарий олицетворяет свалку звериной борьбы за кусок жизненного пирога. Между полюсом хищного, кровожадного потребительства и полюсом духа распяты судьбы трех других друзей-художников. Самый талантливый из них, Митя Акутин, гибнет, застреленный человеком-кабаном. Кеша Лупетин и Жора Азнаурян выживают, но ценой нравственной эрозии: в их душах уже отложены “паразитные яйца будущего вырождения”. “Разбежавшийся московский зоопарк”, - иронизировала критика по поводу сплошной анимализации романа. Но читательский успех “Белки” свидетельствовал о том, что аллегории Кима стали творческой удачей. Впрочем, это не совсем аллегории и речь тут надо вести о мифологизации.

Миф - третье ключевое слово в нашем разговоре о Киме, хотя сам он категорически отрицает свою причастность к мифу, утверждая, что пишет чистой воды реальность. Но какой же мифотворец признается в фантастичности своих образов? Хотя некоторую уступку объективности Ким все же делает: жанр “Белки” определен им как роман-сказка. Для самого же Кима в нем ничего сказочного нет. Он верит в свои небылицы и чудесные перевоплощения как космист, убежденный во всепроникающей связи и единстве мира.

49. Экзистенциальная проблема свободы личности вокруг «вечных возвращений» в романе Кима «Отец-лес»

Все, что было в душе, все как будто опять потерялось, и лежал я в траве, и печалью и скукой томим. И прекрасное тело цветка надо мной поднималось, и кузнечик, как маленький сторож, стоял перед ним. Николай Заболоцкий.

Идея блага человечества и его спасения всегда лежит в основе любой антиутопии. Но в ходе осуществления этой цели происходит трансформация: цель далека, а “дорога в ад вымощена...” Всякая антиутопия всегда идеологична и социальна. В “традиционных” антиутопиях всегда изображалось усовершенствованное общество будущего, в котором царит геометрический порядок, целесообразность, но отнята свобода. В современной антиутопии действительность представляется хаотичной, все связи -- социальные, экономические, нравственные -- разрушенными. Никакого оптимистического выхода из такой ситуации писатели не дают. Если в прежних антиутопиях формой освобождения личности мог быть индивидуальный бунт, то теперь хаос настолько подавляет, что бунт просто бессмыслен там, где бунтуют все и по разным соображениям.

Роман Анатолия Кима “Отец-Лес” поднимает этические и философские проблемы бытия людей XX века. Не случайно автор определяет жанр произведения как “роман-притчу”. В притче отсутствует описательность, персонажи не имеют не только внешних черт, но и характера. Выводы притчи всегда однозначны. Роман “Отец-Лес” -- своего рода история жизни в XX веке трех поколений старинного рода Тураевых -- деда, сына и внука. В этом роде соединилась дворянская и крестьянская кровь, что позволяет ему представлять русский народ. Род Тураевых вобрал в себя страдания и муки народа, выпавшие за весь век на его долю: голод конца 20-х, “лишенство”, ужасы фронта и концлагерей, как советского, так и немецкого.

Мысль о страдании и свободе человека -- главная философская мысль романа. Каждое из трех поколений Тураевых по-своему понимает свободу, по-своему относится к страданию. Николай Николаевич -- старший из рода, офицер-ветеринар, человек честный, добрый. В молодости он решил освободиться от общества, ибо оно, “с его жесткими обязательствами, предрассудками и разными правилами, как благородными, так и подлыми”, мешало постичь натуральную свободу, как ему казалось, полную и неограниченную. С юности Николай Николаевич не любил высоких слов, затемняющих истинный смысл. Он плохо вписывался в среду студенческой молодежи конца XIX века с ее мечтаниями об общественной пользе, о благе народа. Революция для него -- не лучший способ преобразований, он предпочитает эволюционный ход истории. “...Общество есть собрание таких, как мы, отдельных индивидов, и если каждый из нас принесет своим трудом пользу себе, то тем самым он принесет пользу и обществу. Это естественный ход, господа, соответствующий природной закономерности. Николай Николаевич представлял, что свобода может реализоваться только в уединении, в изоляции от общественной суеты. В густом лесу он выстраивает себе дом. “Колин Дом” называет его жена Анисья -- крепкая крестьянская баба, ставшая хозяйкой в этом доме. Николай Николаевич пытается на собственном опыте разобраться, что же такое свобода. В уединенности, отрезанности от остального мира он увидел раскрепощение, но не свободу. Образ ожога души проходит через весь роман. Он возникает в сознании и ощущениях Глеба Тураева. Но это генетически переданное чувство, рожденное физическими муками, испытанными отцом, душевной тоской деда. Ожог -- это скорбь “по навеки утраченному прошлому”, ужас от реалий этого прошлого.

С одной стороны, герои романа испытывают одиночество. С другой -- их сознание перетекает. Так, мысль, рождающаяся в сознании деда, передается внуку. Глеб воплощается в отца, а отец продолжает мыслить в сыне, то есть они составляют нечто единое, общее. “Николай Тураев в одну минуту утратился как самостоятельная духовная единица, словно бы мгновенно погиб, потому что его сын Степан видел рядом с собою на обочине грязной дороги растоптанного человека со страшным, искаженным лицом, а сын Степана, Глеб, из-за этого же потерял всякое желание жить...” Все судьбы в романе связаны и переплетены друг с другом и в пространстве, и во времени. Разные времена смыкаются, образуя не вектор, линейно ведущий из прошлого в будущее, а некую пульсирующую точку, в которой сливается прошлое деда, настоящее отца, прошлое внука. В пространстве Леса и Дома одновременно разворачиваются судьбы разных персонажей, существовавших в разное время, прежде умерших и воплотившихся в другие жизни или в деревья. Автор объединяет духовные миры всех своих персонажей, разделенных десятилетиями, веками и сотнями километров, составляет самые невероятные комбинации судеб. Анатолий Ким показывает, что судьбы отдельных людей связываются в непрерывную цепь страданий всего Человечества. Николай Николаевич отрицает прогресс, так как видит в нем только поиски путей взаимоистребления. “Мир человеческий погряз, обслуживая свое звериное начало. Величие наших грандиозных злодеянии никак не сравнимо с жестокостью самых свирепых хищников. А вся сила и гений разума превращаются в силу нашего самоуничтожения и в гении неодолимого зла, мучительства и тоски. Называется все это прогрессом”.

Язычество в романе теснейшим образом переплетается с буддизмом. На основе представлений о переселении душ буддизм утверждает, что живые существа способны перевоплощаться. Анатолий Ким, соединяя язычество и буддизм, перевоплощает людей в деревья. Символом Дома Тураевых служит раздвоенная вилорогая сосна, о происхождении которой в текст романа вплетена микроновелла. Дерево печали -- липа воплощает в себе душу той девушки-фельдшерицы, которая самовольно ушла из жизни, и “непостижимая печаль, страшность была в том”. В молодом дубке возродилась душа Гришки, забитого за воровство деревенскими мужиками: “... душа Гришкина все человеческое прошлое забыла, и в шелесте дубовой листвы не было никаких отзвуков былых страстей и следов неисповедимых мучений”. Отзвуки буддистской философии с ее уравниванием всех людей в страдании образуют центр концепции свободы молодого Николая Тураева. Если язычество и буддизм проявляются в знаках-символах романа, которые и образуют его атмосферу, то христианство выступает в виде сентенций или авторских трактовок евангельских сюжетов. Так, Ким описывает встречу воскресшего Христа с путешествующими в Эммаус и эпизод преломления хлеба. Писатель предлагает понимать Вознесение как расхождение человеческого и божественного.

В системе изобразительных средств романа особое место занимает образ Железного Змея. Он появляется в период войн, питается железом, изготовленным людьми для убийства друг друга. Идущий от народной сказки образ Змея тем не менее кажется неорганичным и искусственным в поэтическом мире романа. Его символика слишком откровенна и однозначна, что разрушает недоговоренность и таинственность повествования. “Отец-Лес” А. Кима не предлагает своей законченной философской концепции свободы. Это не философское произведение, а литературное. Но роман ставит вопросы и пытается предложить свои варианты ответов.

50. Эволюция жанра рассказа в творчестве Толстой и Довлатова. Углубление чеховской традиции

Сергей Донатович Довлатов 1941-1990 Компромисс - Повесть (1981)

Главный герой, журналист, оставшись без работы, перелистывает свои газетные вырезки, собранные за «десять лет вранья и притворства». Это -- 70-е гг., когда он жил в Таллине. За каждым газетным текстом-компромиссом следуют воспоминания автора -- реальные разговоры, чувства, события.

Перечислив в заметке те страны, из которых прибыли специалисты на научную конференцию, автор выслушивает от редактора обвинения в политической близорукости. Оказывается, в начале списка должны идти страны победившего социализма, потом -- все остальные. Автору заплатили за информацию два рубля. Он думал -- три заплатят...

Тон заметки «Соперники ветра» о Таллинском ипподроме -- праздничный и возвышенный. На самом деле автор без труда договорился с героем заметки, жокеем Ивановым, «расписать» программу скачек, и они вдвоем выигрывали деньги, ставя на заранее известного лидера. Жалко, что с ипподромом покончено: «соперник ветра» выпал пьяный из такси и уже несколько лет работает барменом.

В газету «Вечерний Таллин», в рубрику «Эстонский букварь», герой пишет милые детские стишки, в которых зверь отвечает на русское приветствие по-эстонски. Автору звонит инструктор ЦК: «Выходит, эстонец -- зверь? Я, инструктор ЦК партии, -- зверь?»

«Человек родился. ...Человек, обреченный на счастье!..» -- слова из заказного репортажа о рождении четырехсоттысячного жителя Таллина. Герой едет в роддом. Первый новорожденный, о котором он сообщает по телефону редактору, сын эстонки и эфиопа, -- «бракуется». Второй, сын еврея, -- тоже. Редактор соглашается принять репортаж о рождении третьего -- сына эстонки и русского, члена КПСС. Привозят деньги для отца за то, чтобы он назвал сына Лембитом. Автор предстояшего репортажа вместе с отцом новорожденного отмечают событие. Счастливый отец делится радостями семейной жизни: «Лежит, бывало, как треска. Я говорю: «Ты, часом, не уснула?» -- «Нет, говорит, я все слышу». -- «Не много же, говорю, в тебе пыла». А она: «Вроде бы свет на кухне горит...» -- «С чего это ты взяла?» -- «А счетчик-то вон как работает...» -- «Тебе бы, говорю, у него поучиться...» Проснувшись среди ночи у своей знакомой, журналист не может вспомнить остальных событий вечера...

В газете «Советская Эстония» опубликована телеграмма эстонской доярки Брежневу с радостным сообщением о высоких надоях молока, о приеме ее в партию и ответная телеграмма Брежнева. Герой вспоминает, как для написания рапорта доярки его послали вместе с фотокором Жбанковым в один из райкомов партии. Журналистов принимал первый секретарь, к ним были приставлены две молодые девушки, готовые исполнять любые их желания, спиртное лилось рекой. Конечно, журналисты полностью «воспользовались ситуацией». Они лишь мельком встретились с дояркой -- и телеграмма была написана в коротком перерыве «культурной программы». Прощаясь в райкоме, Жбанков попросил «для лечения» хотя бы пива. Секретарь испугался -- «в райкоме могут увидеть». «Ну и работенку ты себе выбрал», -- посочувствовал ему Жбанков.