94

Министерство образования и науки Российской Федерации

ГОУ ВПО «Якутский государственный университет им. Аммосова»

Филологический факультет

Кафедра методики преподавания русского языка и литературы

Дипломная работа по специальности № 031001 Филология.

«021715» Русский язык и литература в межпредметном общении.

Теория и история художественной культуры.

МЕТОДИКА ИЗУЧЕНИЯ РАССКАЗА «ПАСХА» И.С. ШМЕЛЕВА

В 9 КЛАССЕ ЯКУТСКОЙ ШКОЛЫ

(на примере интеграции с картинами Б.М. Кустодиева)

Якутск

2007

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Глава 1. Национальное своеобразие творчества И.С. Шмелева и

Б.М. Кустодиева

1.1 Мифологический мир романа И.С. Шмелева «Лето Господне»

1.2 Поэтика повести И. С. Шмелева «Лето Господне»

1.3 Влияние народного художественного творчества на живопись Кустодиева

Глава 2. Методические разработки в аспекте исследования

2.1 Изучение творчества И.С. Шмелева в школе

2.2 Особенности использования интеграции художественного произведения и живописи на уроках русской литературы

Глава 3. Описание экспериментальных уроков

3.1 Шмелев И.С. «Лето Господне»

3.2 Изучение рассказа «Пасха» из сборника «Лето Господне»

3.3 Обращение к прошлому России в творчестве Шмелева и Кустодиева

Заключение

Библиография

Приложение 1

Приложение 2

Приложение 3

Введение

Актуальность темы. Преподавание русской литературы в национальной школе имеет свою ярко выраженную специфику, которая заключается в том, что русская литература изучается в нерусской языковой и культурно-исторической среде.

В условиях национальной школы зачастую приходится сталкиваться с эмоциональной невосприимчивостью учащихся к литературно-художественному произведению. Причина этого заключается, прежде всего, в языковой сложности предлагаемого для изучения художественного текста.

Введение в школьную программу произведений И.С. Шмелева вызвало определенные трудности в освоении материала школьниками: проблему восприятия, понимания учащимися новых по тематике, проблематике, композиции произведений. Особенно эти трудности проявляются в преподавании русской литературы в национальных школах, где русская литература изучается в нерусской языковой и культурно-исторической среде. Текст, в котором непонятно большинство слов, не может быть эмоционально воспринят при чтении. При изучении русской литературы в национальных школах важно использовать иллюстрации, наглядные пособия, которые помогают освоению текста, созданного на иной исторической, бытовой, культурной основе. Важным шагом на пути более глубокого решения данной проблемы является интеграция дисциплин.

Творчество И.С. Шмелева рассматривается в работах литературоведов Ефимовой Е.С., Осьмининой Е.А., Николиной М.Н., Буровцевой Н.Ю., а творчество Б.М. Кустодиева изучали такие искусствоведы как Лебедева В.Е., Докучаева В.Н., Турков А.М. Сопоставление творчества Шмелева и Кустодиева, мы нашли только в методической разработке Колокольцева Е.Н.

Проблема интеграции в настоящее время является одной из важных проблем педагогической теории и практики. Ей посвящены многочисленные работы. В методике она нашла отражение в работах Г.И. Беленького, Т.Г. Браже, Е.Н. Колокольцева, Н.И. Кудряшева, С.А. Леонова, В.Г. Маранцмана, К.М. Нартова, Л.А. Шеймана, М.В. Черкезовой, С.М. Петровой и других методистов.

Выбор нашей темы обусловлен, в первую очередь, недостаточностью методических разработок. В частности, совсем нет методических разработок на эту тему для якутских школ, а нам хотелось бы показать ученикам не просто внешнюю схожесть тем, образов, сюжетов И.С. Шмелева и Б.М. Кустодиева, но и глубокое духовное родство, а также гиперболичность и ретроспективность изображений.

Мы считаем, что именно в якутской школе интегрированное изучение произведений И.С. Шмелева и Б.М. Кустодиева будет наиболее продуктивным, потому что рассказ «Пасха», изучаемый в 9 классе, содержит богатый культуроведческий материал об обычаях, обрядах, традициях, религиозных праздниках русского народа. Использование иллюстраций сыграет особую роль для понимания тех или иных религиозных обрядов, праздников, актуализации русской безэквивалентной лексики, историко-бытовых реалий, поможет развитию русской речи, расширению кругозора, обогащению памяти, формированию верного взгляда на искусство.

Сложность проведения такого урока обусловлена тем, что на изучение повести Шмелева в программе национальных школ уделяется очень мало времени. Учащиеся не всегда верно понимают, трактуют и оценивают прочитанное, часто не могут высказать самостоятельное суждение, активность учащихся на уроках низкая.

Но при этом положительную роль играет то, что произведение вошло в программу недавно, и использование интеграции на уроках, как и все необычное, стимулирует учеников, вызывает любопытство и желание глубже вникнуть в суть, в духовный мир автора. Вследствие этого, применение интеграции на уроках русской литературы, на наш взгляд, получилось очень результативным, и привело к тому, что ученики заинтересовались творчеством И.С. Шмелева, живописью Кустодиева, сопереживали их жизненным трудностям, что помогло легче понять тему и усвоить материал.

Предмет исследования: Методика интегрированного обучения на примере повести И.С. Шмелева и картин Б.М. Кустодиева в 9 классе якутской школы на уроках русской литературы.

Цели и задачи исследования состоят в теоретическом обосновании проблемы, разработке и экспериментальной проверке эффективности методики интегрированного изучения произведения И.С. Шмелева и картин Б.М. Кустодиева в 9 классе якутской школы.

Постановка проблемы исследования. В национальной школе сложилась проблемная ситуация, обусловленная противоречиями между необходимостью нового подхода к изучению русской литературы и устаревшими требованиями в преподавании. Воспитание человека новой формации и вместе с тем сейчас, когда люди пытаются восстановить утраченные духовные ценности, когда в славном прошлом ищут поддержку сегодняшним благим делам, задачи, стоящие перед учителем-словесником, предполагают глубокое и вдумчивое изучение романа И.С. Шмелева «Лето Господне» (на примере главы «Пасха»).

Гипотеза исследования: Изучение творчества И.С. Шмелева в 9 классе якутской школы будет эффективным при условии:

· Учета возрастных и национальных особенностей восприятия художественного текста учащимися - якутами, а также специфики работы в национальной школе.

· Разработки наиболее эффективных методов, приемов, средств обучения, помогающих лучше понять изучаемое произведение.

· Опора на межпредметные связи, интеграцию художественного произведения и живописи, способствующие более глубокому осмыслению произведений писателя.

Для достижения цели и проверки выдвинутой гипотезы необходимо решить следующие задачи исследования:

· Провести анализ литературоведческой и методической литературы о творчестве изучаемого писателя.

· На конкретном материале раскрыть эффективность интегрированного изучения произведения И.С. Шмелева в 9 классе якутской школы.

· Рассмотреть решение данной проблемы в практике школьного изучения курса русской литературы в 9 классе национальной школы.

Методы исследования:

1. Теоретический - изучение литературоведческой, искусствоведческой, методической литературы в аспекте нашего исследования.

2. Экспериментальный (констатирующий, обобщающий, контрольный этапы).

Новизна исследования заключается в следующем:

- Теоретически обоснована и экспериментально проверена интеграция при изучении произведения И.С. Шмелева и картин Б.М. Кустодиева в 9 классе якутской школы с учетом возрастных, психологических, национально обусловленных особенностей учащихся - якутов.

- Разработаны и апробированы на практике различные средства наглядности при изучении произведений И.С. Шмелева.

- Раскрыты возможности интеграции художественных произведений и живописи на примере изучения главы «Пасха» из повести «Лето Господне» И.С. Шмелева и картин Б.М. Кустодиева, способствующие наиболее полному и глубокому восприятию учащимися авторского замысла, приобщению к русской культуре, языку, обычаям, традициям. Расширению читательского кругозора и нравственно-эстетического воспитания учащихся.

Практическая значимость дипломной работы заключается в том, что разработана методика интегрированного изучения произведения И.С. Шмелева и картин Б.М. Кустодиева для 9 класса якутской школы, способствующая более глубокому и эмоциональному постижению произведения.

Мы подготовили 3 урока. Первый урок, урок-введение, где описывается биография И.С. Шмелева и дается общее представление о романе «Лето Господне». По программе Черкезовой в национальных школах изучаются фрагменты повести «Лето Господне», мы выбрали главу - «Пасха», поэтому второй урок - анализ этой главы. И третий урок, это обращение к прошлому России И.С. Шмелева и Б.М. Кустодиева, показанное на примере главы «Пасха» и картины «Христосование».

Апробация уроков проводилась в 9 классе Крест-Хальджайской средней школы Томпонского улуса в марте 2007 года.

Исходя из цели, задачи, рабочей гипотезы, определена структура дипломной работы. Структура состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и приложений.

Во введении дано обоснование актуальности темы исследования, определены объект, предмет, цели, задачи, гипотеза, новизна и практическая значимость.

В первой главе «Национальное своеобразие творчества И.С. Шмелева и Б.М. Кустодиева» рассматриваются фольклорные традиции в их творчестве, а также анализируется поэтика повести «Лето Господне».

Во второй главе «Методические разработки в аспекте исследования» представляется анализ методических работ, послуживших научной основой исследования, содержится определение интегрированного обучения.

В третьей главе «Описание экспериментальных уроков» дано методическое освещение исследуемой проблемы, представлена разработанная система уроков.

В заключении даются выводы, приводится список использованной литературы, приложения.

Глава 1. Национальное своеобразие творчества И.С. Шмелева и Б.М. Кустодиева

1.1 Мифологический мир романа И.С. Шмелева «Лето Господне»

Художественный мир романа «Лето Господне» мифологичен: реален и одновременно сказочно идеален. Это и мир дореволюционной Москвы, и золотое тридесятое царство счастья. Он воплощает народные представления о счастливом мире, «золотом веке». В «Лете Господнем» любовь к земному царству освящена устремленностью к царству небесному, и, наоборот, высшие духовные ценности воплощаются в мире материальном, весомом и плотном, находят опору в прочном и богатом старорусском быте с обильными праздничными столами, густыми домашними запахами, пестротой и многословием [18, 36].

Герои романа «Лето Господне» воспринимают и осмысливают мир в мифологических традициях, их религиозные представления далеки от церковных канонов, в их сознании тесно сплелись языческие и христианские начала. Они так искренни в своем стремлении служить Богу, что сами суеверия и языческие обряды, пронизавшие их быт, полны высшего духовного смысла. Чувство присутствия иного, высшего смысла во всем явленном мире одухотворяет будничные дела, превращает обыденные действия, да и всю человеческую жизнь в священный обряд.

Само построение романа обусловлено его мифологизмом. Основной сюжет романа - космическое движение мира, Земли, Солнца, смены времен года. И мир человеческий оказывается включенным в общее глобальное вращение, потому и действие романа не движется вперед, а вращается, идет по кругу от праздника к празднику, от года к году.<…>

Мир романа «Лето Господне» - мир русского бытового православия. Народный вариант православия впитал христианские и языческие представления. Вера во Христа и святых сочеталась с культом природы, светил и растений, умерших предков. Наряду с молитвами, обращенными к Богу, звучали заклинания сил природы. Христианский праздничный устав византийской церкви был изменен и дополнен праздниками языческого происхождения. В романе нашли отражение мифологические представления старых москвичей, проявляющие себя в их быте, обычаях, приметах, в образном сочном слове. Маленький герой романа Ваня Шмелев постигает мир в традициях бытового православия, глубоко веруя в Бога и обожествляя мир Божий, поклоняясь всему явленному миру.

Мальчик воспринимает мир природный как мир живой, одушевленный, созвучный человеку. И солнце живое «играет с нами, веселое», и земля «живая, молчит только», и яблоки «смотрят и улыбаются», и огурцы «весело купаются в корыте». Это олицетворение природы - не только художественный прием. Оно отражает и глубокий анимизм героев, одушевление и обожествление ими природы [18, 36].

«Дядька» маленького Вани, старый филенщик Горкин, вопреки неудовольствию отца Виктора учит мальчика языческой молитве, обращенной к матери - сырой земле: «Как с цветочками встанем на коленки, ты и пошопчи в травку: «И тебе, мати - сыра земля, согрешил, мол, душою и телом». Она те и услышит…» Молитва земле, молитва над огурцами и капустой - обожествление и поэтизация природного мира. Герои Шмелева поклоняются природе и любуются ею.

Идеальный мир изображается в фольклоре как золотое царство. <…> В «Лете Господнем» мир детства и родины - золотой мир. Весь он залит слепящим солнечным светом: льется солнце на золотые окна и золотой дощатый пол, золотится воздух, золотится вечер, в осеннем золотистом саду золотятся сказочные золотые яблоки, весной в золотой пыльце стоит верба, «и небо золотое, и вся земля, и звон немолчный кажется золотым тоже, как все вокруг», «и сыплются золотые капли с крыш, сыплются часто-часто, вьются, как золотые нитки», а надо всем этим - золото куполов и крестов над Москвой, праздничный, торжественный, духовный свет. Изобилие золотого цвета в «Лете Господнем» создает ощущение сновидения, сказки о «золотом веке».

Мир «Лета Господня» - небесный и одновременно земной, материальный, плотный, насыщенный звуками, запахами, цветами. Для каждого праздника характерна своя цветовая и музыкальная гамма, свои запахи, наполняющие собою весь мир. <…>

Обрядовые песни и сказки, изображающие идеальный мир, любят гиперболу. Чрезмерное понимается как праздничное, красивое, божественное. Обильная еда - это добро, жизнь, красота, еда священна и потому духовна.

Счастливое время находит опору в мире материальном, в его богатстве, многообразии, пестроте. Множество впечатлений, красок и звуков, изобилие еды - так воплощается в мире мифологическое, языческое счастье.

Шмелев не жалеет красок при создании образа обильного царства. Он любит гиперболу. В сказочно богатом мире старой России «вороха» верб, «охапки» сирени, «горы» масленых блинов. Маленький Ваня Шмелев получает нравственное и эстетическое наслаждение от восприятия богатого мира. Вспомним, с каким восхищением впитывает он и сладковатый запах спелых яблок, и пестроту пасхальных яиц, и вкус горячих масленичных блинов. Мальчик любуется тем, как красиво рубят капусту, как сочно «хряпают» огурцы и «хрупают» яблоки: «и так это хорошо выходит - хру-хру… чмокается во рту», мальчику, столь жадно живущему, даже загробный мир представляется продолжением жизни, немного другой, но все же бытовой и конкретной.

Насыщенность отождествляется с благополучием, пустота - напротив, знак беды. До наших дней сохранились мифологические представления о том, что пустое ведро в руках встречного принесет несчастье, что пустой стол на праздник предвещает бедность.

В «Лете Господнем» герои боятся пустоты, чувствуя, что пустота - это горе, болезнь, смерть. В год смерти отца Ванюши не прилетели во двор скворцы. «Пустые торчат скворечни. А кругом по дворам шумят и шумят скворцы». «После уж я узнал, почему скворцы не прилетели: чуяли пустоту». Пустота страшна для всего живого, потому не прилетают скворцы, потому собаки воют в доме, где будет покойник, - «чуют пустоту». Пустое, разреженное пространство противопоставлено в мифологии наполненному, как несчастное - счастливому. Так же и горькое время скорби противоположно счастливому, как время пустое. Все события лишаются своего глубинного смысла, остается одна канва, опустошенная, голая, не приносящая благодати: «В Троицын День ходили с цветами в церковь, но не было радости и от березок», «после Успенья солили огурцы, как и прежде, только не пели песни и не возились в огурцах», «нонче и праздник не в праздник нам».

В фольклоре существует представление о едином пространстве-времени. В романе «Лето Господне» так же, как и в народных мифологических представлениях, время обладает пространственными свойствами: цветом, запахом, звуком. Для каждого времени характерен свой собственный вкус и цвет. Уксусом и мятой пахнет Великий Пост, Рождество «пахнет мясными пирогами, жирными щами со свининой, гусем, поросенком и кашей… Это густые запахи Рождества, домашние»; на смену «серенькому» Посту приходит многоцветная Пасха: «розовые, красные, синие, желтые, зеленые скорлупки светятся. Пасха красная! Красен и день и звон». Мир воспринимается во всех измерениях - единым глотком, вздохом и взглядом. Пространство и время в своем слиянии, глубинном проникновении друг в друга создают богатый мир [18, 37].

Особенность мифологического времени в том, что оно способно целиком воплотиться в конкретном единичном предмете, который заключает в себе все эмоциональное богатство данного времени и становится его символом. Так возникает новогодняя елка, пасхальный кулич, творожная пасха - воплощение праздника. Даже маленький герой понимает: какой-то таинственный смысл появляется в том предмете, который стал символом праздника.

Пространство и время слиты воедино. Изменения в пространстве связаны с изменениями во времени. Праздничному времени соответствует праздничность пространства - мира и дома. Обновляются светила - зажигаются особенно яркие звезды - «святые, новые», над землей стоит праздничное солнце - веселое, «пламенное, густое, больше обыкновенного». Дом - малая вселенная - также в дни праздников особенно наряден и радостен. Время праздника священно, и потому весь мир полон света и святости. В мире Бог, и в доме Бог. «Мне теперь ничего не страшно, - говорит маленький Ваня, - потому что везде Христос».

Праздник воспроизводит время первотворения, когда из страшного Хаоса возникает гармоничный Космос, потому в дни праздников мир обретает первоначальную святость. Уход праздника сопровождается изменениями в пространстве: будни воцаряются в доме и мире. <…>

Масленица - персонификация праздника, олицетворение веселой праздничной недели. Народные песни рисуют ее «широкой» и «пригожей», веселой и нарядной, она поет и гуляет, ест «блинцы, каравайцы, варенички» и боится она строгого Великого поста («ой, девушки, я Поста боюся!»), потому и уходит Масленица. Так в символической форме выражена смена праздников и буден. Для изгнания не соответствующего времени производят ритуальные действия над пространством дома и над человеческим телом. Горкин выкуривает кислым паром масленицу: «Где она у тебя тут, масленица-жирнуха… мы ее выгоним», и сам он с утра побывал в бане, одел все чистое, теперь он «совсем особенный, - тоже свяченный будто».

Изменения во времени влекут за собой изменения в пространстве, и наоборот - перемены в пространстве предвещают новое время. Маленький Ваня замечает: вслед за длинными обозами, потянувшимися на Конную площадь, придет Рождество; услышишь звон капели - масленица идет; появление лужи во дворе повлечет за собою приход весны. Это связано с фольклорно-мифологической традицией.

В этом целостном временном потоке сосуществует прошлое, настоящее и будущее. Мифологическое прошлое вневременно, оно не исчезает в глубинах ушедших веков, а сосуществует с обыденной жизнью как некая мистическая реальность. Умершие предки не покидают живых, они существуют в ином, священном пространстве. В минуты духовного прозрения, а особенно в дни праздников, поскольку праздник - день священный, живые чувствуют присутствие в своей жизни и в своем мире умерших предков, прошлого времени.

Герои «Лета Господня» - Горкин и мальчик - верят, что в ином мире их ждут «и Христос, и прабабушка Устинья». Их вера во Христа сочетается с языческим культом предков. Прабабушка Устинья представляется мальчику не реальным человеком со своими живыми конкретными чертами, а святой, чье житие -- образец высшей мудрости и благочестия, в каждом действии ее усматривается таинственный высший смысл. <…> Все завещания прабабушки Устиньи священны для Горкина и мальчика, они помнят все обряды, соблюдаемые прабабушкой Устиньей, хранят оставшиеся от нее вещи как высшую духовную ценность. Все становится святым, к чему прикасалась прабабушка. Сам Горкин, похожий на угодника, потому так свят и мудр, что приобщился к мудрости прабабушки Устиньи, «послушал ее наставки». Как и мифологические предки, она незримо присутствует в мире живых, предопределяя и санкционируя их поведение.

В мифологии прошлое священно; и конкретное семейное прошлое для героев «Лета Господня» не менее священно, чем прошлое время Нового Завета. Дом для ребенка - малая Вселенная, священный храм, а прабабушка Устинья - первопредок, установивший определенный порядок в храме дома. «Со старины так», «так уж исстари повелось», «так повелось с прабабушки Устиньи», - говорят герои романа о тех порядках и законах, которые для них особенно важны и святы. Мифологическое событие - не просто прошлое, а особая форма первотворения, являющаяся образцом для воспроизведения.

Древний порядок осмысливается как высший нравственный закон. Старинный закон священен, ему необходимо подчиниться, свято веруя в его справедливость. Ломка старых традиций осуждается героями романа как несоблюдение установленного нравственного закона. На новые порядки в доме ворчит Горкин: «кутьи не варим… почему-почему… новые порядки». Кутья - обрядовая поминальная еда, которую готовили на Крещение и в другие дни, связанные с поминовением умерших. Хранитель традиций бытового православия уверен: забвение традиции, забвение предков не принесет дому счастья [18, 38].

Жизнь человеческая должна быть ориентирована на повторение, а не на изменение. Не ломать исстари установленные богами и предками правила, а неукоснительно соблюдать их, чувствуя их надличностный, божественный характер, - в этом суть мифологической этики, в таких традициях воспитывается маленький Ваня. Память - основная категория мифологической этики. Память - основное богатство героев «Лета Господня». Человек беспамятный - не только неблагодарный, но и обездоленный, опустошенный, несчастный. <…> Помнить прошлое и строить настоящее по законам прошлого - в этом основа незыблемости мира.

Связующим звеном между прошлым и настоящим, олицетворением традиций старины является в романе старая, уважаемая лошадь - Кривая. Об этой лошади можно забыть в суете буден, но не в святые дни праздников. Кривая как бы олицетворяет традицию. Только этой лошади можно доверить священные, ритуальные дела. Значительно стоит она на мосту, показывая Ване золотисто-розовый заснеженный Московский Кремль. Сказочно красивая картина открывается перед ребенком: «Окна розового дворца сияют. Белый собор сияет. Золотые кресты сияют священным светом». Древнее, живое, святое чудо открывает маленькому Ване прабабушкина лошадь - почти мифологически древнее существо, «старей Москвы-реки». Как в русских народных волшебных сказках умерший предок завещает своему самому почтительному сыну коня (Сивка-Бурка достается тому, кто три ночи по завещанию отца проводит на его могиле), и конь этот помогает герою найти в мире ненаглядную красоту - Елену Прекрасную и достичь сказочного счастья, так и лошадь прабабушки Устиньи помогает Горкину и Ване найти духовную красоту. Такова Кривая, чей вид и повадки кажутся смешными тем, кто не видит в ней духовности, освященной древностью традиции. Кривая - олицетворение нравственно-эстетических законов старины, воплощение жизни прошлого в настоящем. Она священна, как все прошлое.

Многозначное имя лошади Кривой может вызвать улыбку. «Кривая» - неопределенная направленность в пространстве и времени, иррациональный путь, противоположный прямому. Но мифологическое сознание не воспринимает прямой путь как единственно истинный. «Куда кривая выведет» означает «как Бог положит». Непрямой путь свят. Потому можно предполагать, что и лошадь кривая - образ обрядовый и символичный.

Современное сознание, верящее в прогресс, признает только прямые пути, ускорение движения и осуждает тормозящие его традиции старины. Но, по концепции Шмелева, ускорение времени губительно. Самая страшная трагедия «Лета Господня» - смерть отца Ванюши - происходит из-за того, что он безудержно убыстрял темп движения своего времени. Гибель отцу приносит бешеная скачка на Стальной. Само имя этой лошади символично, в нем слышится скрежет металла, она никак не связана с традициями старины - это новая лошадь в доме, молодая и быстрая, «не лошадь - лешман», «зверь дикая», иноходец. «Не ко двору она нам», «не к рукам», - чувствует Ваня. Стальная во всем противоположна Кривой, чья чинная медлительность связана с величавыми традициями старины. Темп движения Кривой предельно медленный, «такая уж у ней манера, с прабабушки Устиньи: в церковь ее возила, а в церковь - не на пир спешить, а чинно, не торопясь». Стальная скачет «быстрее ветра», отец Вани все подгонял ее - «хотелось скакать быстрей», ему, человеку новой эпохи, нужно многое успеть: снять дачу, потом ехать на стройки, после этого на Страстную площадь. Стальная сбрасывает его, и это становится причиной его смерти. Гибельно для мира и человека ускорение времени. Устремленность в будущее обесценивает настоящее и прошлое. Замедление времени способствует глубокому постижению мира [18, 39].

Художественный прием замедления действия широко используется в фольклоре, главным образом в эпических песнях, что позволяет создавать эпические картины значительных событий, причем замедление действия и подробность описания заставляют осмысливать даже заурядный, бытовой факт как событие монументальное, почти обрядовое. <…>

Внутреннее время наиболее значительных и достойных героев романа эпически спокойно, они более целостно и масштабно осмысливают мир, приподняты над суетой и величавы. Потому прабабушка Устинья жила «чинно, не торопясь» - и стала образцом святости для своих потомков; потому неспешный, достойный ритм жизни и образ мыслей Горкина позволяет считать его святым («такие Угодники бывают»); потому и маленький Ваня учится сдерживать свое детское нетерпение и торопливость, вглядываться в каждое мгновение бытия: «Горкин меня загодя укреплял, а то не терпелось мне, скорей бы Рождество приходило, все говорил вразумительно: «нельзя сразу, а надо приуготовляться, а то и духовной радости не будет». Сама речь Горкина словно растягивает время: в ней слышны и повторы, и архаичные формы слов, с увеличением количества звуков («особливо», «дадено», «возопиют»), и растяжение гласных («по-мни», «ста-ренький», «ту-ут», «Бо-ог»).

Мифологическое время замедленно, непрерывно и циклично. Из года в год повторяются праздники, повторяются их традиционные особенности - обряды и приметы; и человеческая жизнь подчиняется этому круговороту, течет, увлекаемая мерным движением колеса времени, - по кругу. Роман «Лето Господне» отражает этот закон, также подчиняясь смене времен года, двигаясь от праздника к празднику.

Время романа «Лето Господне» циклично. <…> Фабула романа подчинена естественной смене времен года, и конец года есть одновременно и начало нового. Герои романа верят, что, как воскресают ежегодно Бог и мир Божий, так и каждый человек после смерти обретет новую жизнь. Конец года, воспринимаемый как конец мира, совпадает с праздником Пасхи, Светлым Христовым Воскресеньем. «Конец приближается, все должны умереть», - думает мальчик в Страстную неделю, но воскресает Бог и возрождается мир, все ликует и прославляет бессмертие, «такой яркий день… такой слепящий блеск», «солнце, трезвон и гомон. Весь двор наш - праздник. Обновившись, мир обрел первоначальную святость. <…>

Маленький Ваня, как и другие герои - носители мифологического сознания, непреложно уверен и в дальнем, и в ближнем будущем. Мальчик говорит о дне, который придет через много лет: «завтра». «Завтра» ему предстоит держать экзамен в гимназию, «а говорят «завтра» потому, что экзамен всегда бывает после Спаса-Преображения». Время циклично, и мир неизменен, потому не существует неизведанного. И давнее прошлое, как и далекое будущее, воспринимается как знакомое, как «свое». Маленькому герою чудится: то, что стало историей России, - было с ним самим. «Бунты, и топоры, и плахи, и молебны…- все мнится былью, моей былью…- будто во сне забытом» [18, 40].

В движении космического колеса времени особое значение имеют праздники. Праздник - время священное, что чувствуется в самом слове - святой день, посвященный божеству. Праздник архаичен. Ход времени в праздник замедляется, и в жизнь вторгается языческая стихия со своим особым временем-вечностью. Время перестает быть в дни праздников, праздничные ритуалы проигрывают мифическое прошлое, тем самым, останавливая время историческое и впуская в жизнь вечность. Этнографами отмечается, что смысл существования праздника в том, чтобы позволить человеку «немного задержаться, не превысить скорость прогресса, не оторваться от традиции» [46, 41].

Даже такой деловой, энергичный человек, как отец маленького героя романа - Сергей Иваныч, носитель мировоззрений новой, капиталистической эпохи, в дни праздников чувствует важность архаичности, чтит традицию, обращается к прошлому и вечному. Замедляя привычный темп движения, отец по праздникам «сам зажигает все лампадки», всегда напевает приятно-грустно: «Кресту твоему поклоняемся, Владыко». Лампадки он оправляет «всегда сам: другие так не умеют. Он ходит с ними по комнате и напевает вполголоса: «Воскресение Твое, Христе Спасе… Ангелы поют на небеси…» <…>

В «Лете Господнем» маленький Ваня считает центром мира свой родной дом как средоточие духовной жизни православной Москвы, а Москва - всем городам мать», «коренной России град», еще шире - Москва - центр христианского мира. «Колодец русскости», душа России - Москва; носительница высших вселенских идеалов святости, добра и красоты - Россия. Домашний мир маленького Вани Шмелева живет этой коренной, старомосковской, старорусской, православной жизнью. <…>

Дом - храм для героев романа, в каждом его уголке чувствуют они присутствие Бога; мальчику кажется, что и на дворе - Христос: «и в коровнике, и в конюшнях, и в погребце, и везде… И все - для него, что делаем». И город - храм, и мир - храм. Все в нем живет, движется, трудится во имя Бога живого. <…>

Время романа цикличное, «круглое», и пространство, ограниченное пределами единого Града Божьего, представляет собой целостный «круглый» мир - «светлое царство русское», благодатный край, золотой век. Но Шмелев смотрит на этот счастливый мир из эмиграции, когда ветрами революции был разрушен дом и мир, который казался писателю, его герою и читателю таким прочным. Параллельно этому «золотому», обильному, «круглому» царству старины существует, не нарушая его гармонию, другой мир, чужбина, где и снег выпадает редко: «выпадет - и стаял», где и птиц русских нет, и звезды чужие, где не знают таких сочных и емких русских слов - «сбитень», «обоз», «рябчик», где есть Эйфелева башня, но нет Кремля, Конной площади и Барминихина сада. Чужая земля, чуждый мир. На месте священного дома - пепелище, родные и любимые люди ушли из жизни. Но семидесятилетний изгнанник Иван Сергеевич Шмелев верит в прошлое вневременно и неуничтожимо: «В детстве таким явилось - и осталось».

«Лето Господне» - роман-миф. Обращенность к мифическому прошлому помогает жить в настоящем, освящает настоящий мир. Потому столь велика просветляющая сила романа. «Надо… утешаться, очищаться, лечиться» им, - повторим мы вслед за философом И. Ильиным.

Бывшее пребудет. Умершие предки и уничтоженный дом священны для человеческой памяти. Вечно священное прошлое. Вечен ушедший священный мир [18, 41].

1.2 Поэтика повести И. С. Шмелева «Лето Господне»

Идеалом Ивана Сергеевича Шмелева была Святая Русь, он любовно воскрешает ее образы. Органическая связь писателя с родиной проявляется в поэтизации народной культуры, в сохранении и преображении богатств русского языка. Это особенно ярко проявилось в итоговой книге «Лето Господне», эпиграфом к которой избраны слова Пушкина:

Два чувства дивно близки нам -

В них обретает сердце пищу -

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам [38, 69].

«Лето Господне» - обозначение церковного года и в то же время знак проявления Божественной Благодати. <…> В отношении к тексту повести Шмелева, создававшейся в эмиграции, это название приобретает дополнительный смысл: «благоприятный» период жизни православной Руси, сохранявшей, с точки зрения автора, веру, дух любви, мудрое терпение и красоту патриархального уклада период, совпавший с детством повествователя, которое он, будучи в разлуке с Родиной, воскрешает силой благодарной памяти в надежде «отпустить измученных» и исцелить «сокрушенных сердцем».

«Лето Господне» - своеобразная энциклопедия обычаев, связанных с церковными праздниками. Праздники эти описываются «из сердечной глубины верующего ребенка»: от эмоциональной оценки названия праздника через знакомство с его бытовой стороной маленький герой приходит к постижению его сути. Эти этапы обретения радости в праздновании отражаются в повторяющихся композиционных элементах рассказов-глав [38, 70].

Без обращения к догматическим и философским формулам Шмелев рисует постижение детской душой духа православной веры. Текст повести включает многочисленные цитаты из молитв, церковных песнопений, Священного Писания и житий, что создает второй план, углубляющий изображаемое и способствующий символизации образов [38, 71].

Повествование в «Лете Господнем» ведется от первого лица, что характерно для большинства автобиографических произведений XIX-XX вв. Своеобразие же повествования Шмелева связано с обращением писателя к сказу мастером которого он был. Сказ - особый тип повествования. Он предполагает имитацию устного обычно социально-характерного монолога, имеющего конкретного или абстрактного слушателя. «Лето Господне» строится как возможный рассказ ребенка, в которого перевоплощается взрослый повествователь. <…> Синхронизация действий героя и рассказа о них определяет ведущую роль форм настоящего исторического и других речевых средств, создающих план настоящего. <…>

Сказ, вообще характерный для индивидуального стиля Шмелева, строится на концентрации сигналов разговорной речи, прежде всего синтаксических средств, при этом снимается граница между стилизируемой детской речью и речью народной, к богатствам которой обращается писатель. Одновременно подчеркивается «устность» рассказа, сигналом которой часто служит особая графическая форма слова, воспроизводящая удлинение звука или членение слова, отражающее интонационные особенности эмоционально окрашенной речи:

Такой мороз, что все дымится… Вот мороз!...; По обе стороны, внизу, зеленые огороды, конца не видно… Ночью тут жу-уть…; А горы высокие, чуть ли не выше колокольни.

Образ звучащей, непосредственно произносимой или рождающейся для произнесения речи находит особое пунктуационное оформление. Любимый знак писателя - многоточие, указывающее на незавершенность высказывания, отсутствие точной номинации, поиски единственно верного слова, наконец, на эмоциональное состояние рассказчика [38, 71].

Образ звучащей речи создается и многочисленными звукоподражаниями, отражающими «сиюминутное» состояние природы или окружающей обстановки. Текст книги как бы оркестрован включением в него разнообразных междометий и звукоподражаний:

Под елочкой - кап-кап… Вон капель играет… - тра-та-та-та!; И вдруг… соловей! живой! Робея, тихо, чутко... первое свое подал, такое истомно-нежное, - ти-пу… ти-пу… - ту-пу… - ти-пу… Ти-пу, ти-пу, - ти-пу… чок-чок-чок-чок… тритррррррр… но это нельзя словами…

Своеобразие повествования состоит в том, что в нем сочетаются элементы двух типов сказа: «детского» сказа и сказа взрослого повествователя, который обращается к конкретному адресату:

Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну, что же… Не поймешь чего - подскажет сердце.

<…> Повествование, таким образом, неоднородно: при доминирующей в целом точке зрения маленького героя ряд контекстов организован «голосом» взрослого рассказчика. Это, прежде всего зачины глав, лирические отступления в центре их, концовки, т.е. сильные позиции текста. Они объединяются мотивом памяти и включают лексические единицы с этим семантическим компонентом. <…>

Контексты, организованные точкой зрения маленького героя, и воспоминания взрослого повествователя разделены во времени (образ «дали лет», взаимодействующий с образом воспоминания-сна, часто повторяется в повести). Их чередование, сопоставление или наложение создают в тексте лирическое напряжение и определяют сочетание речевых средств разных стилистических сфер. <…>

Характерной особенностью стиля повести является расширение (по сравнению с другими автобиографическими произведениями) сигналов припоминания. Традиционные помню, как теперь вижу, дополняются сигналами, связанными с различными сферами чувственного восприятия: это прежде всего глагол слышу, вводящий описания звуков или запахов; тем самым внутреннее зрение повествователя сочетается с внутренним слухом [38, 72]:

Подымается кислый пар, - священный. Я и теперь его слышу из дали лет.

Воспоминания о детстве - это воспоминания о быте старой патриархальной Москвы и - шире - России, обладающие силой обобщения. В то же время «детский» сказ передает впечатления ребенка от каждого нового момента бытия, воспринимаемого в звуке, цвете, запахах. Это определяет особую роль цветовой и звуковой лексики, слов, характеризующих запах и свет. Мир, окружающий героя. Рисуется как мир, несущий в себе всю полноту и красоту земного бытия, мир ярких красок, чистых звуков, волнующих запахов [38, 73].

Объектом чувственного восприятия и эстетической оценки становится в повести и само слово:

Рождество… Чудится в этом слове крепкий, морозный воздух, льдистая чистота и снежность. Самое слово это видится мне голубоватым.

Богатство речевых средств, передающих разнообразные чувственные ощущения, взаимодействуют с богатством бытовых деталей, воссоздающих образ старой Москвы. Развернутые описания рынка, обедов и московских застолий с подробнейшим перечислением блюд показывают не только изобилие, но и красоту уклада русской жизни. <…>

Изобразительное мастерство писателя особенно ярко проявилось в отображении в слове сложных, нерасчлененных признаков, «совмещенных» образов. С этой целью используются речевые средства, дающие ситуативно обусловленную, многоаспектную характеристику реалии:

- Сложные эпитеты: радостно-голубой, бледно-огнистый, розовато-пшеничный, пышно-тугой, прохладно-душистый;

- Метонимические наречия, одновременно указывающие и на признак предмета, и на признак признака: закуски сочно блестят, крупно желтеет ромашка, пахнет священно кипарисом, льдисто края сияют;

- Синонимические и антонимические объединения и ассоциативные сближения: скрип-хруст, негаданность-нежданность, льется-шипит, режется-скрежещет, льется-мерцает, свежие-белые и др [38, 73].

Последние единицы, характерные для народнопоэтической речи, - отличительная черта стиля писателя. В подобные объединения, отражающие присущую всему тексту устойчивую направленность одного слова на другое и определяющие ритм произведения, вступают слова разных частей речи и различной семантики: кресты-медальки, алый-сахарный, играет-сверкает, спит-храпит, хорошо-уютно. Особенно часто используются глагольные сближения: пропоют-прославят, протрубить-поздравить, колышется-плывет, потрескивает-стрекает, горит-чадит и др. В результате структурно-семантической спаянности компонентов таких сочетаний возникает обобщенное значение интенсивности действия, при этом тавтология и градация семантических признаков могут дополняться отношениями обусловленности: вспыхивает-слепит, стаяло-подсушило и т.д. Отмеченные сочетания, присущие языку фольклора, дополняются столь же регулярными повторами, выполняющими в тексте усилительно-выделительную функцию:

Слышно как капает, булькает скучно-скучно; И выходят серебряные священники, много-много; И вижу… зеленым - зеленый свет! И лежит, сталоть, на зеленом песочке белое тело… ну, белым-то белое разбелое…

Описательные контексты повести характеризуются концентрацией образованных средств разных типов (метафор, сложных эпитетов, сравнений) во взаимодействии с повторами; см., например, описание арбуза:

Темные по нем полосы, наполовину взрезан, алый-алый, сахарно-сочно-крупчатый, светится матово слезой снежистой, будто иней это на нем, мелкие черные костянки в гнездах малинового мяса… и столь душистый, - так все и услыхали: свежим арбузом пахнет, влажной прохладной свежестью.

Детальные характеристики бытовых реалий, служащие средством изображения национального уклада, сочетаются в тексте с описанием Москвы, которая неизменно рисуется в единстве прошлого и настоящего [38, 74].

Сквозной образ света объединяет рассказы, составляющие «Лето Господне». С мотивом света связан и мотив преображения: бытовая, будничная жизнь рисуется преображенной дважды - взглядом ребенка, любовно и благодарно открывающего мир, и Божественным Светом. Мотив преображения в лексико-семантической организации повести находит выражение в использовании семантического ряда «новый» и в повторных описаниях одной и той же реалии: сначала прямом, затем метафорическом, на основе приема олицетворения с последующим обобщением. <…>

Повтор сквозных рядов («праздники», «память», «свет», «преображение») составляет основу семантической композиции текста. Она, как и внешняя композиция, носит асимметричный характер: в последней части повести («Скорби») развертываются ряды повторяющихся образов, символизирующих зло, несчастье, имеющих фольклорно-мифологическую основу («змеиный цвет» и др.). Движение перекрещивающихся семантических рядов завершается концентрацией семантических признаков, связанных с мотивом смерти. Смерть в финале осмысливается как многозначный образ, связанный не только с ретроспекцией (гибель любимого с детства мира, потеря Родины):

Я знаю: это последнее прощание, прощанье с родимым домом, со всем, что было… Поют - через стекла слышно -

Ве-э-эчна-а-я-а па-а-а

…а-а-ать - ве-чная-а…

Итак, «Лето Господне» И. С. Шмелева - во многом произведение новой формы. Для него характерны особая пространственно-временная организация и сложная, контаминированная структура повествования, основанная на взаимодействии разных повествовательных типов. Впервые в автобиографической прозе для изображения прошлого применен сказ, создающий иллюзию звучащей, произносимой речи. Рисуя образы светлого, счастливого детства и образ Святой Руси, взаимодействующие в повествовании, писатель использует и богатства народной речи, и новые изобразительные средства, открытые им. Поэтика «Лета Господня» обогащает русскую прозу и обнаруживает новые тенденции в развитии художественной речи XX в [38, 75].

1.3 Влияние народного художественного творчества на живопись Кустодиева

Когда говорят - творчество Кустодиева, имеют в виду совершенно определенное, конкретное понятие. Кустодиев - один из тех немногих счастливцев, кто рано нашел себя и сумел в пристально четкой форме выразить свое мироощущение в искусстве. «Кустодиевская провинция» это понятие столь же определенное, как, например, «левитанский пейзаж» или «женщины Борисова-Мусатова». Искусство Кустодиева чрезвычайно самобытно, оно не имеет прямых прототипов или аналогий. В сложной атмосфере культурной жизни России начала ХХ века Кустодиев стоит особняком.

Художественный Петербург начала 90-х годов являл собой картину академически-застойную и рутинную [29, 25]. Историю отечественного искусства знали тогда еще очень плохо, и не случайно в обществе «Мир искусства», которое оказало воздействие на современников, и частности на Кустодиева, открывали заново русский XVIII век. Была заново открыта и древнерусская иконопись, и фреска, с ее мощной пластикой и высокой духовностью.

В те годы, когда, казалось бы, победили силы реакции, искусство обратилось к национальной традиции, к сокровищнице древности [29, 38].

Искусство часто использует стилевые принципы другого времени или другой генерации. Такое явление называют стилизацией и оценивают как положительное или отрицательное, в зависимости от того, какова манера самостоятельности стилизатора. Стилизация вообще чрезвычайно характерна для начала ХХ века, хотя встречалась и до того и в последствии. Стилизация характерна и для Кустодиева.

Стилизация в творчестве художника носит отнюдь не поверхностный характер, являясь одним из важнейших художественных средств. Стилизуя быт, действительность, он направляет эмоции зрителя по определенному руслу. Приобщает его к миру фантазии, сказки. По этому он не списывает с натуры сцены быта, а сочиняет, фантазирует на темы, хорошо ему известные, детально изученные.

Развлекательная народная картина-лубок, издаваемая типографским способом еще с конца XVII - начала XVIII века и пользовавшаяся большой популярностью в народной среде, соединяла в себе рисунок и текст. В лубке много от рассказа, от занятной, забавной байки в картинках, в нем юмор соединен с назидательностью. Много связано в лубке с народным театром, с веселым ярмарочным балаганом, с раешниками, потешавшими почтеннейшую публику и вместе с тем не забывавшими и посмеяться над некоторыми человеческими пороками.

Часто отмечалось, что колорит картин Б.М. Кустодиева напоминает раскрашенный лубок. Это, конечно, верно, но этим сходство с изделиями народным мастером не ограничивается. В цветовой гамме Б.М. Кустодиева, строящейся на соотношении немногих ярких, локальных тонов, взятых в контрастных сочетаниях, - розовое и светло-зеленое, золотисто-желтое и голубое - ясно видно увлечение народным искусством.

Привлекли внимание Кустодиева и парсуны - портреты XVI-XVIII веков, тесно связанные манерой исполнения с иконой, - с их серьезностью, торжественностью и наивной старательностью. Парсуна, в свою очередь, смыкается с самодеятельным народным творчеством неученых, «наивных» художников, работавших в русской провинции или предместьях больших городов, художников, стремившихся донести до зрителя все великолепие своих моделей, всю «авантажность» их облика, богатство одежды и предметов их быта. Кустодиев много заимствует у художников этого типа, иронизирует над многими их приемами, но он ни в малой мере не создает наивное искусство. Приемы народного творчества наполняются в его произведениях новым смыслом. Его искусство ретроспективно по стилю, но глубоко современно по содержанию [29, 39].

Отсюда и проистекает еще одно противоречие в искусстве Б.М. Кустодиева. Он откровенно опирается на традиции лубка и парсуны, но он не хочет, чтобы его картины напоминали лубок или парсуну. Он создает самостоятельное искусство и не позволяет зрителю об этом забывать.

В своем творчестве он обращается к некоторым видам старого русского искусства, к народным образцам и к искусству примитивизма. Его интересует лубок, парсуна, игрушки, подносы и вывески.

Также Кустодиев изображает множество бытовых вещей, созданных художественной традицией: расписные сани, дуги, сундуки. Детские игрушки, ковры, шали, ткани, посуду. Все это создано и украшено руками народа, всем этим восхищался Кустодиев и широко вводил в свое искусство.

Здесь видно увлечение народным искусством: вятскими глиняными куклами, подносами, раскрашенными деревянными игрушками. Сравнение приемов искусства Кустодиева с фольклором можно было бы продолжить. Гипербола, и повтор, и обобщение, и фантастическое сочетание возможного с невозможным. Б.М. Кустодиев никогда не изображает того, чего не может быть в реальной жизни, русском быте. Гипербола излюбленный прием Кустодиева, счастливо обретенный им в народной художественной культуре, - никогда не вырывается из общей реально-достоверной структуры его искусства. Даже музыкальность его полотен, свойственное им чувство ритма - все роднит Кустодиева с народным творчеством [29, 43].

После 1910 года в искусстве Кустодиева происходят заметные изменения. Оно развивается по двум основным линиям, отражающим, каждая в своем роде, стремление художника к синтезу. Первая - это символическое обобщение образа Руси, где художник идет по пути все большей стилизации и отвлечения от реальности. Вторая - бытописательство. Художник воссоздает по памяти лицо провинции; он вспоминает сотни различных деталей быта, облик людей и площади городов, внутренность домов.

Новые задачи, новое отношение к теме, оттенок гротеска, появляющийся в этих произведениях, приводят художника к пересмотру арсенала художественных средств. Его картины уже более нельзя назвать правдоподобными. Это построения, где жизненная достоверность деталей подчеркивает символичность общего замысла. Стилизация, которая была у Кустодиева и раньше, в этих картинах приобретает подчеркнутый характер. Теперь уже не только лубок, а и парсуна, икона привлекают его внимание.

Изображая купчих, он создает своеобразный символ провинциального мира и снабжает этот символ всеми необходимыми атрибутами величия. Опираясь на традиции старого русского искусства, Кустодиев разрабатывает тему «предстояния». Статичные, фронтальные фигуры не общаются ни со зрителем, ни между собой. В этих образах не имеют решающего значения сюжетная или психологическая мотивировка. Фигуры приобретают символическое значение. А фон, на котором они изображены, - это не среда их жизни, а именно фон, сопровождающий и разъясняющий основной образ картины. В картинах «Купчиха» (1915), «Красавица» (1915), «Девушка на Волге» (1915) в гиперболической форме выступают те типические черты Руси, которые Кустодиев нашел в своих ранних произведениях [29, 65].

Собирая воедино все черты, которые художник считает типическими для купчихи, Кустодиев нарочито преувеличивает их, чтобы ошеломить зрителя избыточностью, чрезмерностью всех качеств всех героинь [29, 65].

В эти же годы Кустодиев создает жанровые произведения, показывающие, как хорошо знал художник истинный характер действительности, которую он изображал. Таков застылый и костный мир картины «Московский трактир». Уже не ирония, а гротеск лежит в основе этого произведения [29, 72]. Казалось бы, изображена бытовая сцена с достоверной обрисовкой места действия и действующих лиц. Однако в душном, жарком полумраке, в тревожном красном колорите, в деревянной застылости ямщиков есть та самая сгущенность быта, о которой так любили говорить в примирении к Кустодиеву [29, 73].