· систематизировать имеющиеся в доктрине подходы к понятию ничтожной сделки для аргументированной оценки корректности и полноты существующего в российском законодательстве регулирования;

· раскрыть сущностные отличия концепций оспоримости и ничтожности сделки;

· выявить преимущества и недостатки презумпции оспоримости сделки, нарушающей требования закона или иного правового акта, а также особенности юридической техники имплементации в российский правопорядок такого правового решения;

· актуализировать в свете реформы гражданского законодательства правовые основания, необходимые для возникновения права требовать признания ничтожной сделки недействительной;

· проанализировать и систематизировать существующие в законодательстве и судебно-арбитражной практике подходы к понятиям «публичный интерес», «права и охраняемые законом интересы третьих лиц» как ключевые для признания ничтожной сделки недействительной;

· определить субъектный состав лиц, имеющих право требовать признания ничтожной сделки недействительной (как с применением последствий недействительности, так и без применения таковых);

· проиллюстрировать на основе материалов судебно-арбитражной практики существующие процессуальные особенности споров о признании ничтожной сделки недействительной;

Теоретическая база исследования. В советском (российском) гражданском праве имеется ряд фундаментальных работ по теории недействительности сделок таких авторов как И.Ю. Новицкий, Н.В. Рабинович, В.П. Шахматов, Ф.С. Хейфец, по вопросам защиты гражданских прав (например, А.П. Сергеев), теории договорного права и теории сделок (В.В. Витрянский, К.И. Скловский). Важное значение имеет ряд диссертационных исследований, в особенности Д.О. Тузова по общему учению теории недействительности сделок, Д.В. Параскевовой по вопросам признания сделки недействительной и применения последствий недействительности, а также М.А. Церковникова по проблематике продажи чужого, находящаяся на стыке теории собственности и теории сделки. Кроме того, автор обращался к широкому кругу статей, исследующих отдельные вопросы реализации права требования признания ничтожной сделки недействительной, таких авторов как В.К. Андреев, В.А. Болдырев, В.А. Гончарова, А.Ю. Егоров, Н.В. Кагальницкова, А.Г. Карапетов, К.Ю. Казанцева, Е.Ю. Качалова, Д.О. Скрыпник, М.В. Телюкина и т.д.

Методологическая основа исследования состоит в использовании общенаучного диалектического метода исследования в сочетании с формально-логическим, сравнительным, историческим методами и методом системного анализа. Необходимость широкого использования и обобщения материалов правоприменительной практики обусловила применение методов грамматического, телеологического и системного толкования, а также индукции и научной классификации.

Научная новизна исследования заключается в попытке комплексного анализа проблематики правового регулирования права требования признания ничтожной сделки недействительной в свете состоявшейся реформы законодательного регулирования этой сферы общественных отношений с привлечением значительного объема материалов судебно-арбитражной практики. На защиту выносятся, в частности, следующие результаты проведенного исследования:

1) Тенденция к неоправданно расширительному подходу судов при признании сделок недействительными, наметившаяся в судебно-арбитражной практике до 2013 года, была в целом преодолена в результате принятия ФЗ №100-ФЗ, однако формирование единообразного выверенного подхода к признанию ничтожных сделок недействительными по уточненным основаниям не завершено, в частности требуется принять окончательное решение по вопросу допустимости признания ничтожными сделок, нарушающих требования закона или иного правового акта, в случае если законодатель не прямо указывает в норме на их ничтожность, а использует иные формулировки (такие как, «не может», «не допускается» и т.п.) либо указывает на их недействительность без уточнения того, об оспоримости или ничтожности идет речь. В качестве меры по уточнению законодательного регулирования ничтожных сделок, нарушающих требования закона или иного правового акта, предлагается в ч. 2 ст. 168 ГК РФ определить их как сделки, нарушающие законодательные запреты, если ничтожность прямо установлена в качестве последствия такого нарушения.

2) Исходя из актуальной судебно-арбитражной практики содержание понятий «публичный интерес» и «охраняемые законом интересы третьего лица» представляется недостаточно определенным, а сами понятия являются не вполне проработанными для целей частно-правового регулирования. Несмотря на п. 75 Постановления Пленума ВС РФ №25 имеет место смешение и неоправданное отождествление публичного субъекта и публичных интересов, что создает угрозу ущемления прав частных субъектов. В совокупности с максимально вольной трактовкой «явно выраженных законодательных запретов», не вполне согласующейся с Постановлением Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 №16 «О свободе договора и ее пределах», создается риск сведения презумпции оспоримости сделки, нарушающей требования закона или иного правового акта, к простой декларации, который, на наш взгляд, может быть преодолен только путем тщательной ревизии норм Гражданского кодекса РФ в целях внесения прямых указаний на ничтожность конкретных сделок и отказа от указания на «публичность» в конструировании норм о ничтожности.

3) Остается неразрешенным вопрос о допустимости обоснования вывода о недействительности ничтожной сделки «из существа обязательства», сделанный в абз. 2 п. 74 Постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 г. №25, так как подобное расширительное понимание входит в противоречие с буквальным толкованием п. 2 ст. 168 ГК РФ и позволяет бесконтрольно расширять перечень оснований недействительности при рассмотрении конкретных гражданско-правовых споров, создавая тем самым угрозу стабильности гражданского оборота. Полагаем, что данное разъяснение должно быть либо сужено, либо отменено.

4) В вопросе о юридических последствиях недействительности сделки (в том числе по мотиву ее ничтожности) наблюдается несогласованность судебно-арбитражной практики и норм закона, отражающего доктрину, воспринимающую ничтожную сделку в качестве особого юридического факта, хотя и создающего правовые последствия, но исключительно восстановительного характера - связанные с такой недействительностью.

Судебно-арбитражная практика широко признает возможность наличия у недействительной сделки последствий, как связанных с её недействительностью, так и не связанных с ней (например, прерывание срока исковой давности). Речь идет о самостоятельном правовом эффекте, не имеющем отношения к восстановлению положения, существовавшего до совершения недействительной (ничтожной) сделки, что очевидно не соответствует содержанию законодательного определения ничтожной сделки и требует корректировки правоприменительных подходов. Полагаем, что ipso jure последствия недействительности могут носить исключительно восстановительный характер.

5) Закрепленная законодателем возможность предъявления самостоятельных требований о признании недействительной ничтожной сделки без применения последствий ее недействительности полностью согласуется с правовой природой ничтожной сделки как a priori недействительной и посягающей на интересы гражданского оборота вне зависимости от соответствующего решения суда, лишь констатирующего такую недействительность. Признание ничтожной сделки недействительной даже без применения последствий недействительности может нести восстановительный эффект и зачастую имеет самостоятельное значение. При этом складывающаяся судебно-арбитражная практика обоснованно возлагает на заявителя дополнительное бремя доказывания не только ничтожности самой сделки, но и возможности восстановления его прав в результате признания сделки недействительной без применения последствий.

В то же время продолжает сохраняться неопределенность в вопросе о круге лиц, уполномоченных предъявлять требования о признании ничтожной сделки недействительной. Первоначально предложенный Концепцией вариант наделения любых заинтересованных лиц правом требовать признания ничтожной сделки недействительной без применения последствий недействительности не был воспринят законодателем, а внесенное вместо него понятие «лиц, имеющих охраняемый законом интерес» не только до сих пор не раскрыто в судебной практике, но скорее игнорируется ей.

1. Теоретические основы права требовать признания ничтожной сделки недействительной

Для определения института недействительности сделки необходимо, в первую очередь, рассмотреть, хотя бы в общих чертах, само понятие сделки как носителя раскрываемого признака, а также ее позитивной характеристики (действительности). Понятию сделки как основополагающего, фундаментального института гражданского права посвящено значительное количество научных исследований, среди которых наибольшую известность приобрели труды таких цивилистов как К.И. Скловский, Д.О. Тузов, Е.А. Суханов и др. Настоящая работа, исследуя частные вопросы недействительности сделок (применительно к такой их разновидности, как ничтожные), не затрагивает саму проблематику понимания «сделочной» природы того или иного факта, тем не менее мы не можем не опираться на понятие сделки, т.к. описание предиката в любом случае требует более или менее точного понимания обладающего им субъекта, а понятие недействительной сделки формируется в различных концепциях под влиянием основополагающих представлений о юридической сделке вообще.

Понятие и признаки сделки

Современное нормативное определение сделки, содержащееся в ст. 153 ГК РФ, в целом не претерпело изменений со времен ГК РСФСР 1922 года, в котором под сделкой понимались «действия граждан и организаций, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав, или обязанностей». Замена термина «организация» на «юридическое лицо» не влияет на содержание раскрываемого понятия.

Определение позволяет выделить два основных признака сделки:

Во-первых, сделка представляет собой действие. Отметим, что термин «действие» в использованной законодателем дефиниции представляется не вполне корректным, т.к. подразумевает целенаправленную и преднамеренную активность субъекта и в правовой терминологии противопоставляется бездействию, т.е. деянию пассивному. В то же время, в ряде случаев закон допускает совершение сделки и в форме бездействия (п. 3 ст. 158 ГК РФ, п. 2 ст. 438 ГК РФ), хотя данные частные случаи и являются исключениями из общего правила. Тем не менее, вне зависимости от точности формулировки, данный признак позволяет сделать вывод о том, что сделка должна быть явно выражена вовне, т.е. каким-либо образом объективирована, проявлена в социальной сфере. В свою очередь проявление действия (или, в ряде случаев, бездействия) как общего понятия осуществляется в его частных, видовых формах, закрепленных в нормативных актах (письменная, устная, составление одного документа, конклюдентные действия, отсутствие ответа и т.п.).

Вторым квалифицирующим признаком, позволяющим провести демаркационную линию между сделкой и иными фактами социальной действительности, является направленность действия субъекта на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей, т.е. наличие у субъекта (или множества субъектов) целеполагания на установление обязательств в широком смысле этого слова.

Анализ данного признака позволяет выделить в его ставе два непременных элемента:

1) Наличие целеполагания, осознанного поведения субъекта. По определению Е.А. Суханова, воля представляет собой «детерминированное и мотивированное желание лица достичь поставленной цели». Наличие воли, таким образом, подразумевает наличие осознанного поведения индивида, обусловленного некой целью, к достижению которой субъект стремится и достижения которой желает.

2) Объект направленности - установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей. Иное означало бы отнесение к категории сделок любых волевых актов, что, очевидно, выводило бы феномен сделки за рамки не только гражданско-правовых отношений, но и права в целом.

Как справедливо отметил К.И. Скловский, именно изъявление воли порождает правовые последствия. Из вышеизложенного тезиса следует вывод о том, что отсутствие воли, напротив, правовые последствия не влечет. Подробнее данной вопрос будет раскрыт при классификации оснований для признания сделки недействительной, на данном этапе ограничимся лишь констатацией того факта, что присутствие волевого момента является не самодостаточным, но неотъемлемым признаком сделки. На это указывает и высшая судебная инстанция в п. 50 Постановления Пленума ВС РФ №25, давая расширительное толкование определения сделки и признавая за ней такой обязательный признак как волеизъявление ее стороны.

При этом необходимо разграничивать направленность на достижение правовых последствий и сам факт их достижения. Как следует из анализируемого определения, признаком сделки является именно стремление субъекта к созданию (преобразованию, прекращению) гражданских прав и обязанностей (юридическая направленность). Фактическое же достижение цели лежит за рамками сделки и зачастую отделено во времени от момента ее совершения, а в ряде случаев не достигается вовсе, что не влияет на необходимость констатации сделочной природы совершенного действия при его соответствии всем вышеперечисленным признакам.

Таким образом, легальное определение сделки, содержащееся в ГК РФ, позволяет сделать вывод о том, что законодатель понимает под сделкой любое действие, выступающее как форма реализации воли субъекта на достижение присущих ей правовых последствий. Тем не менее, в силу лаконичности примененной законодателем в ст. 153 ГК РФ дефиниции, подобный вывод не однозначен и достаточно часто подвергается критике в научной литературе.

В частности, за рамками нормативного определения остается вопрос о наличии у сделки признака правомерности. Большинство исследователей отмечают данное качество как неотъемлемый элемент образующего сделку действия несмотря на то, что он прямо не поименован в Гражданском Кодексе. Например, М.В. Телюкина определяет сделку как правомерное волевое действие, цель которого имеет правовое значение. Фактически предлагается расширительное толкование нормативного определения, влекущее отрицание сделочной природы актов, не обладающим вышеуказанным признаком. Напротив, по мнению Ф.С. Хейфеца, «отсутствие в конкретной сделке элемента правомерности означает, что возникшее по форме как сделка действие на самом деле является не сделкой, а правонарушением».

В этой связи необходимо отметить, что среди исследователей, относящих правомерность к признакам сделки отсутствует единообразие в понимании самого термина «правомерность», что, в свою очередь, влечет разное восприятие ими правовых последствий отсутствия такого признака. Понимая правомерность в широком смысле - как непротиворечие любым правовым предписаниям, несложно прийти к выводу о том, что сделки существуют лишь в рамках абсолютно законного поведения их субъектов, ибо малейшее отступление от нормативных установок создает неустранимый дефект, лишающий действие сделочной природы. В таком ключе существуют лишь признаваемые правопорядком действия (сделки) и не признаваемые (осуждаемые) им, которые суть правонарушения. Если же рассматривать правомерность сделки как непротиворечие основам конкретного правопорядка, как, например, это определял Б.И. Новицкий, то можно допустить существование сделок, хотя и нарушающих нормы права, но в целом правопорядком допускаемым. Несмотря на указанные различия, общим для последователей концепции «правомерности сделок» является то, что действия, не обладающие таким признаком, не могут рассматриваться в качестве сделок в принципе.

Следует отметить, что данная доктрина является господствующей в отечественной правовой системе, хотя и очевидно приводит к внутреннему логическому противоречию в таких понятиях, как, например, «сделка, не соответствующая требованиям закона», «сделка, противная основам правопорядка» и др.

Выражая несогласие с данной позицией, Е.Н. Рыжинкова, напротив, полагает, что правомерность не является обязательным признаком сделки. Ее следует рассматривать как критерий классификации сделок.

Представляется, что введение такого признака, как правомерность (вне зависимости от его наполнения), не вполне оправдано с практической точки зрения и противоречит используемой законодателем юридической технике, способствуя возникновению неопределенности в формировании и понимании концепции недействительности сделок, т.к. любое правомерное действие a priori подлежит защите правопорядком (за редкими исключениями, когда закон допускает такое действие, но не вмешивается в регулирование его последствий, как это происходит, например, с некоторыми играми и пари), а неправомерное действие при таком подходе не может быть признано недействительной сделкой в силу отсутствия самого ее факта.

В этой связи необходимо обратить внимание и на то, что действующее нормативное регулирование недвусмысленно допускает существование сделок, не обладающих признаком правомерности, что нашло свое отражение и в разъяснениях высшей судебной инстанции. Например, Верховный суд РФ в п. 25 Постановления Пленума ВС РФ №25 указал, что к сделке, совершенной в обход закона с противоправной целью, подлежат применению нормы гражданского законодательства, в обход которых она была совершена. Из вышеизложенного следует, что существующее нормативное регулирование в области определения понятия сделок расходится с господствующей в настоящее время правовой доктриной, что становится еще более явным при анализе сущности таких категорий, как действительность и недействительность сделок.

Необходимо отметить, также, и то обстоятельство, что направленность должна быть непосредственной и прямой. Иными словами - возникновение (прекращение, изменение) гражданских прав и обязанностей должно являться прямой и первой целью совершения действий. Так, выдача доверенности - действие, которое, хотя и объективируется через составление некоего документа, тем не менее направлено напрямую на возникновение гражданских прав (права доверенного лица совершать определенные действия). Сам по себе документ никакого интереса для составившего его лица не представляет. В этой связи выдача доверенности может быть признана сделкой (и признается). В то же время, создание произведения, например, хотя и может иметь своей целью лишь возникновение права авторства, формализуется в каком-либо объекте (картине, программе для ЭВМ и т.п.), имеющем самостоятельную ценность безотносительно правовых последствий для лица, его создавшего, или для третьих лиц, даже если основной целью при его создании являлось именно возникновение таких прав.

Действительность сделки как элемент ее действия

Следует отметить, что определение понятия действительности сделки в системе существующих правовых норм отсутствует. Более того, для понимания природы действительности сделки необходимо понимание такого феномена, как ее действие. В связи с этим видятся два способа выявления сущности указанных понятий, в принципе, не являющихся взаимоисключающими. Первый требует анализа содержания понятия сделки, ее элементов с учетом их направленности. Второй представляет возможность отталкиваться от последствий недействительности сделки, указанных в ст. 167 ГК РФ. С точки зрения первого применяемого метода наиболее важным представляется такой признак, как направленность сделки на создание, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей.

Как уже указывалось, сделка представляет собой волевое действие, содержащее направленность, целеполагание на достижение обязательств, продиктованных тем или иным мотивом. Воля субъекта (и волеизъявление как ее объективация) всегда направлена на достижение определенного правового результата, признаваемого правопорядком в качестве последствий той или иной сделки. Совершая совокупность действий, необходимых для произведения гражданско-правового эффекта, субъект ожидает и желает его наступления. В этой связи действие сделки может быть представлено как результат ее проявления вовне, влияние на существующий до ее заключения порядок, а действительность представляет собой такое качество сделки, которое позволяет ей совершать действие. Иными словами - действительность сделки определяется тем, признает ли позитивное право в конкретном случае правовой результат, к которому стремились стороны, как последствие ее совершения. К примеру, действие сделки купли-продажи в целом будет выражаться в том, что между сторонами возникнут правоотношения, позволяющие достигнуть прекращения права собственности у Продавца и возникновения ее у Покупателя. Действительность такой сделки, в свою очередь, означает что правопорядок признает за ней способность породить такие правоотношения.

Из анализа положений ст. 167 ГК РФ, предусматривающей, что недействительная сделка не влечет юридических последствий, за исключением тех, которые связаны с ее недействительностью, также следует, что отсутствие действия сделки проявляется в отсутствии у неё правовых последствий. При этом оговорка о наличии исключений в виде последствий, связанных с недействительностью сделки, как раз и означает, что правопорядком отрицаются лишь тот юридический результат, к которому стремились стороны и который предусмотрен для совершенной сделки позитивным правом.

Таким образом, если действительность сделки подразумевает наделение ее возможностью создания предусмотренного при нормальных обстоятельствах правопорядком юридического результата, то недействительность, в свою очередь, подразумевает лишение сделки присущих ей правовых последствий.

При этом, учитывая, что юридический факт, недействительность которого установлена, все-таки существует, более того - велика вероятность того, что он уже привел к изменению ранее существовавшего положения сторон (например - передан товар, оказана услуга, зарегистрирован переход права и т.п.), законодатель, а вслед за ним и Верховный суд в Постановлении Пленума ВС РФ №25, признают, что утрата «нормального» для сделки юридического результата, не означает утрату иных последствий, связанных с ее недействительностью. В целом такая концепция представляется достаточно логичной, т.к., не позволяя дефектной сделке достигнуть желаемого правового результата (выполняя, тем самым, охранительную функцию), с одной стороны, исключает сохранение уже достигнутых нелегально последствий (проявляя восстановительный эффект). Как первое, так и второе, на наш взгляд, объединено одной и той же целью - стремлением восстановить (насколько это возможно) положение, существовавшее до момента заключения такой сделки, или до момента проявления ее последствий.

Нельзя, однако, обойти вниманием тот факт, что изложенная выше концепция подвергается критике со стороны ряда видных цивилистов, в частности Д.О. Тузов, ставя под сомнение логичность оставления за недействительной сделкой каких-либо правовых последствий, отмечает, что устанавливая те или иные правовые последствия, правопорядок тем самым наделяет соответствующий фактический состав - не совпадающий с составом самой недействительной сделки - качеством юридического факта, говорить о «недействительности» которого противоречило бы реальному положению дел. Представляется, впрочем, что недействительность сделки не означает недействительность замещающего ее иного факта, с существованием которого спорить сложно. При этом, учитывая, что нормы объективного права связывают с возникновением такого факта тех или иных правовых последствий, он, очевидно, имеет правовую природу.

Как указывает К.И. Скловский, «лишение сделки действия лишь превращает ее в другой юридический факт, несомненно, имеющий волевое содержание, хотя и отличный от сделки». При таких обстоятельствах само по себе разделение последствий на «присущие сделке при нормальных обстоятельствах» и «связанные с ее недействительностью» на практике может быть расценено как отрицание правовых последствий за сделкой (и в этом проявляется ее недействительность) и признание таковых за иным юридическим фактом, приходящим на смену исключенной из правовой действительности сделке. Разумеется, состав таких последствий не может быть одинаковым, т.к. в ином случае юридический результат признания сделки недействительной не будет достигнут (едва ли, например, для сторон ничтожной сделки купли-продажи будет иметь значение, прекратится ли у продавца право собственности на основании сделки, или на основании иного юридического факта). Преобладающее в современной доктрине представление о недействительности сделки связывает правовые последствия, вытекающие из ее недействительности, именно с этим «иным» юридическим фактом.

В то же время, безусловного внимания заслуживает проблема четкого разграничения таких последствий, возникающая на практике. Так, в одном из дел Президиум ВАС РФ, признавая договор новации ничтожным, указал, что его заключение, тем не менее, является действием, подтверждающим признание долга и, следовательно, прерывающим течение срока исковой давности. Очевидно, что последствия в виде констатации факта признания долга путем заключения недействительной сделки никак не связаны с недействительностью самой сделки, а представляют собой именно то влияние, нивелирование которого, казалось бы, и является целью законодателя. При таких обстоятельствах «недействительность» в самом деле становится весьма условной, т.к. возврата к первоначальному положению сторон не происходит.

Резюмируя вышеизложенное, наиболее логичной представляется концепция, в соответствии с которой недействительная сделка представляет собой юридический акт, лишенный правопорядком тех правовых последствий, которые признавались бы им при обычных обстоятельствах.

Недействительность и незаключенность сделки

Особого внимания заслуживает сформировавшаяся в российской правовой доктрине концепция разграничения недействительности и незаключенности сделки, нашедшая свое отражение и в судебной практике. Разделение между указанными правовыми понятиями проводил еще Б. Виндшейд, который указывал на то, что несуществующая, бессильная сделка не существует как факт, а недействительная не существует только для права. В Российской научной доктрине данная позиция поддерживается, например, О.Н. Садиковым, полагающим, что следует разграничивать незаключенные и недействительные сделки.

Сторонники данной концепции в качестве основы для разграничения сравниваемых понятий усматривают последствия тех и других договоров. В случае с незаключенными договорами предлагается применять обязательства из неосновательного обогащения в то время, как для недействительных применяются правила реституции или же иные последствия, предусмотренные специальными нормами ГК РФ, послужившими основанием для признания сделки недействительной по тому или иному основанию.

В.П. Шахматов, напротив, является одним из немногих цивилистов, отрицавших незаключенные сделки как самостоятельный правовой феномен, полагая, что «последствия исполнения таких сделок определяются по правилам, установленным для недействительных сделок».

В научной литературе встречаются и иные теории, например, Киминчижи Е.Н. полагает, что признание договора незаключенным следует рассматривать в качестве последствия недействительности соответствующей сделки, мотивируя это тем, что закон не определяет, какие именно последствия могут быть в случае недействительности сделки и относя к ним признание незаключенности самой сделки. Несмотря на очевидную оригинальность, данная версия вполне ожидаемо не нашла сколь-либо широкого признания в научном сообществе, а потому не рассматривается в рамках настоящей работы как оказывающая влияние на доктрину.

Отметим, что в самом тексте Гражданского кодекса присутствует как первое, так и второе понятие, например, согласно п. 1 ст. 654 ГК РФ, при отсутствии согласованного сторонами в письменной форме условия о размере арендной платы договор аренды здания или сооружения считается незаключенным. Судебная практика также различает указанные понятия, более того - указывает на наличие реально существующей проблемы в связи с такими разграничениями. Так, отделом обобщения судебной практики Арбитражного суда Томской области издан Обзор «Проблемы соотношения понятий «незаключенность» и «недействительность» договора и их применение на практике» (24 окт. 2006 г.), в котором отмечается, что судебно-арбитражная практика, как правило, руководствуется точкой зрения, согласно которой незаключенность и недействительность договора представляют собой самостоятельные понятия, однако единообразная правоприменительная практика по данному вопросу отсутствует.

Необходимо отметить, что и сами суды нередко допускают смешение понятий «недействительность» и «незаключенность», например - Арбитражный суд Волго-Вятского округа при рассмотрении требований о признании недействительным договора займа и отказывая в удовлетворении требования указал на отсутствие у истца права ссылаться на незаключенность договора займа в связи с его безденежностью, поскольку истец не является стороной по этому договору. В другом деле, удовлетворяя требования истца о признании сделок незаключенными, суд отметил, что они являются недействительными. Более того - применил последствия недействительности сделок в виде возврата полученного по ним имущества.

Подобная непоследовательность едва ли может быть объяснена техническими ошибками или правовой небрежностью правоприменителя. Логичнее предположить, что судебная практика не исходит из концепции отсутствия «незаключенного» договора как факта. Напротив - договор признается существующим, заключенным, но порочным по тем или иным основаниям, что, в принципе, позволяет отождествить его с недействительной сделкой. Как в случае недействительности, так и в случае незаключенности сделка лишена правовой силы, а, вследствие этого, и последствия (вне зависимости от того, применяется ли реституция, кондикция или иные гражданско-правовые инструменты), как правило, тождественны.

Таким образом, нельзя не отметить, что, формально следуя господствующей доктрине разделения недействительных и незаключенных сделок, судебная практика зачастую допускает смешение указанных понятий как при квалификации того или иного акта, так и при определении соответствующих такой квалификации правовых последствий. На практике результатом вышеизложенного являются затруднения в понимании сущности недействительности сделки и, как следствие, в понимании последствий такой недействительности.

Подводя краткий итог вышеизложенному, следует сделать вывод, что позиция Д.О. Тузова и его последователей, заключающаяся в том, что недействительные и незаключенные сделки не являются какими-либо принципиально отличающимися правовыми категориями, представляется более логичной и позволяющей устранить противоречия в понимании природы недействительности сделки и ее последствий.

Последствия недействительности сделки

Определение недействительной сделки неразрывно связано с последствиями такой недействительности, анализ и изучение которых играет существенную роль для предмета настоящего исследования. Правовые последствия недействительности сделок, таким образом, являются тем элементом, без которого сам институт недействительности сделок не был бы логически завершенным.

В целом, как это следует из ст. 167 ГК РФ, а также признается правовой доктриной, применение последствий недействительности определяется следующей логической цепочкой рассуждений: Поскольку недействительная сделка не влечет правовых последствий, а значит отсутствуют основания для ее исполнения, все исполненное по такой сделке подлежит возврату или возмещению в форме реституции.

Между тем, для некоторых ничтожных сделок законом предусмотрены особые последствия, что допускается п. 2 ст. 167 ГК РФ. Так, если сделка умышленно совершена с целью, заведомо противной основам правопорядка или нравственности, полученное по ней может быть взыскано в доход РФ (ст. 169 ГК РФ). Признание сделки притворной влечет применение вместо реституции правил о той сделке, которую стороны действительно имели в виду (п. 2 ст. 170 ГК РФ). Кроме того, реституция не применяется в отношении мнимых сделок, поскольку п. 2 ст. 167 ГК РФ связывает ее применение с фактом исполнения сделки, а также в отношении сделок по продаже чужого в случае изъятия товара у покупателя.

В контексте вопроса о последствиях недействительнсти сделки, а, следовательно, и о правовых механизмах, установленных законодателем для достижения таких последствий, нельзя обойти вниманием традиционную для отечественной правовой доктрины дискуссию о соотношении меры, предусмотренной п. 2 ст. 167 ГК (реституции), и требования, основанного на обязательстве из неосновательного обогащения (кондикции). Сама по себе данная тема является достаточно обширной и не может быть рассмотрена во всей полноте в рамках настоящей работы, однако ее несомненная связь с предметом исследования предполагает необходимость освещения хотя бы общих подходов, сформировавшихся в доктрине.

Господствующее в российском праве представление заключается в том, что реституция представляет собой абсолютно самостоятельный гражданско-правой инструмент, применяемый только в отношении недействительных сделок, в то время, как в отношении «незаключенных» (несуществующих для права) сделок предусмотрены специальные способы достижения правовых последствий (точнее - их нивелирования) - возврат того же имущества на основании виндикации или кондикции. Е.А. Суханов, например, называет реституцию «главным имущественном последствием недействительности сделок».

Говоря о самостоятельности реституции как особого правового механизма, как правило, выделают несколько аргументов:

1) право суда применить ее по собственной инициативе (в современной редакции ст. 166 ГК РФ такое право ограничено наличием публичного элемента в сделке),

2) двусторонний характер реституции, обязывающий каждую из сторон вернуть все полученное по сделке,

3) установление различных моментов для исчисления сроков давности. Так, если по общему правилу она течет со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права и надлежащем ответчике по иску (ст. 200 ГК), то для исков о применении последствий ничтожных сделок - со дня, когда началось ее исполнение,

4) особый субъектный состав (усеченный по сравнению с кондикцией) - возврат происходит в пользу стороны, предоставившей исполнение, но не третьего лица.

В противоречие с указанной позицией входит точка зрения, которую одним из первых высказал Д.О. Тузовым, полагающий, что реституция как охранительная мера не обладает самостоятельностью и может выражаться, в т.ч., в форме кондикции. Представление об особой природе реституции, по его мнению, вступает в противоречие с понятием ничтожной сделки.

Действительно, как уже указывалось выше, логика введения какого-либо отдельного самостоятельного правового инструмента могла бы быть оправдана либо какими-то особенностями предмета, для которого данный правой инструмент создан, либо особыми последствиями для лиц, в отношении которых он применяется, если их применение в рамках первоначального механизма не представляется возможным. Учитывая, что недействительная (в особенности - ничтожная) сделка не создает то правоотношение, на установление которого она направлена, все полученное по ней является безосновательным, что входит в состав гипотезы ст. 1102 ГК РФ. А в этом случае - неясно, чем обусловлена необходимость применения специального инструмента и игнорирование возможности применения общих норм о кондикции или виндикации.

Приведенные выше аргументы в пользу самостоятельности реституции также представляются спорными, т.к., во-первых, сама по себе их ценность дискуссионна и требует обоснования, во-вторых, даже при признании таковой, невозможность их реализации в рамках требования о неосновательном обогащении далеко не очевидна.

Как отмечалось выше, вопрос о самостоятельности реституции выходит далеко за рамки целей настоящей работы и требует тщательного самостоятельного исследования. Тем не менее, отмечая, что представление о самостоятельности и особенности реституции как охранительного инструмента создает поле для предположений о порождении недействительной сделкой правовых последствий, характерных для сделки, не имеющей дефекта, создает неравенство в сроках для защиты нарушенного права, а также в способах защиты для сторон сделки и третьих лиц, следует сделать вывод, если не о несостоятельности господствующей в отечественном праве доктрины (данный вывод был бы слишком смелым и недостаточно аргументированным в формате настоящей работы), то, во всяком случае, о наличии ряда теоретических и практических проблем, устранение которых возможно лишь путем переосмысления действующей концепции и внесения соответствующих корректировок в нормативное регулирование.

1.2 Ничтожные и оспоримые сделки: проблемы разграничения

Разделение сделок на оспоримые и ничтожные является традиционным для российской правой доктрины и восходит к отдельным институтам римского права. Отметим, что среди исследователей нет единого мнения не только о классификации недействительных сделок в римской правовой традиции, но и о выработанности у римских юристов самого общего понятия сделки. Так, Д.А. Столяров указывал, что в зависимости от степени недействительности в Дигестах Юстиниана сделки делились на несуществующие (Negotium Nullum), абсолютно недействительные (Negotia irrita), относительно недействительные или нарушенные (Negotia rescindibilia). Другие исследователи полагают, что само общее юридическое понятие сделки (не говоря о классификации недействительности) не известно римскому праву, а встречающиеся термины (в т.ч. Negotium, actus, actum, gestum) не имеют определенного технического значения.

В российском праве разделение сделок на оспоримые и ничтожные впервые законодательно закреплено в первой редакции Гражданского кодекса 1994 г., хотя еще дореволюционные цивилисты отмечали наличие такого разделения в доктрине. Так, Н. Растеряев писал: «В науке существует два вида недействительности сделок: ничтожность и оспоримость».

В основание различия недействительных сделок положены следующие принципы: сделка, нарушающая нормы, охраняющие права лиц и запрещающие известные действия в интересе общественном или государственном, то есть нарушает права публичные, то это ничтожная сделка; сделки, нарушающие нормы, охраняющие интересы частного лица, признаются недействительными только по требованию потерпевшей стороны.»

Однако, прежде, чем перейти к анализу критериев, положенных в основу такой дихотомической классификации сделок, необходимо остановится на вопросе о различии в правовой природе оспоримых и ничтожных сделок.

Как следует из нормативного определения, содержащегося в ст. 166 ГК РФ, под оспоримой сделкой понимается сделка, недействительная в силу признания ее таковой судом, в то время как ничтожная сделка недействительна независимо от такого признания. Таким образом, сами понятия «оспоримость» и «ничтожность» раскрываются законодателем через механизм признания их носителей (сделок) недействительными, а точнее - через необходимость в наличии специального субъекта (суда) для такого признания. Из легального определения недействительных сделок следует, что сама «недействительность» возникает лишь по основаниям, предусмотренным в законе.

Иными словами, законодатель связывает недействительность сделки с наличием тех или иных дефектов, именуемых в доктрине «пороками сделки». При этом такие пороки (в зависимости от нормативно закрепленной позиции законодателя) могут:

1) автоматически лишать сделку действия, т.е. приводят к ее недействительности (ничтожность);

2) создавать возможность предъявления требований о лишении сделки правовых последствий, т.е. могут приводить к недействительности (оспоримость).

3) оставаться нейтральными, никак не влияя на действительность сделки.

Таким образом, ничтожность означает, что порок сделки сам по себе создает ее недействительность, в то время как порок оспоримой сделки создает лишь возможность такого признания. Из этого следует, что ничтожная сделка изначально не существует для права, ее недействительность становится объективной реальностью непосредственно с момента ее заключения, она лишена действия в силу самого факта ее порочности.

Как указал в п. 8 Постановления Пленума №25 Верховный суд РФ, «в связи с тем, что ничтожная сделка не порождает юридических последствий, она должна быть признана недействительной лишь с момента ее совершения». Таким образом, судебный акт о признании сделки недействительной по мотивам ничтожности носит констатирующий, подтверждающий характер. Напротив - оспоримая сделка до признания факта ее недействительности судом действует и признается порождающей присущие ей правовые последствия. Суд, установив наличие дефекта, достаточного для того, чтобы повлечь недействительность, лишает своим волевым актом оспоримую сделку юридической силы (как правило - ретроактивно, однако, в ряде случаев может отменить ее действие лишь на будущее). В этой ситуации решение суда носит уже не устанавливающий, а преобразовательный характер. Оно направлено на прекращение существующего правоотношения (установленного оспоримой сделкой) и замену его на обязательства, вытекающие из последствий недействительности этой оспоримой сделки, установленных Законом.

Таким образом, оспоримость или ничтожность сделки указывают не на сам факт ее недействительности, а лишь на наличие определенного дефекта (порока), который, в зависимости от нормативного регулирования, создает либо недействительность сделки, либо возможность ее возникновения.

Как указывал Д.О. Тузов, «когда один и тот же термин «недействительность» используют для обозначения качественно различных правовых явлений, а ничтожность и оспоримость рассматривают в качестве форм недействительности, как это имеет место в российском юридическом обиходе, неминуемо возникает … путаница». С учетом вышеизложенной позиции, представляющейся наиболее логичной и непротиворечивой, предлагается рассматривать и вопрос о проблемах разграничения оспоримых и ничтожных сделок.

Традиционно в доктрине критериями различия оспоримых и ничтожных сделок признавались:

а). механизм (порядок) признания сделок действительными;

б). субъектный состав (круг лиц, имеющих право на предъявление требований о признании сделок недействительными)

Тем не менее, нормативное определение, содержащееся в ст. 166 ГК РФ, на наш взгляд, позволяет выделить единственный критерий разграничения оспоримых и ничтожных сделок - это предусмотренный законом или иным правовым актом механизм, через который сделка признается недействительной. Проблемы выбора такого механизма обусловлены рядом причин, о которых будет сказано ниже, но именно они и создают неопределенность в разграничении ничтожных и оспоримых сделок, хотя, конечно, являются не единственными.

В числе проблем, связанных с разграничением недействительных и оспоримых сделок в данной категории, можно выделить следующие затруднения:

1) Необходимость участия суда в лишении сделки действия.

Как указывалось, ничтожные сделки не требуют признания их таковыми судом, имея в своем составе порок, достаточный для лишения сделки юридической силы. Оспоримость - напротив - подразумевает активное, преобразовательное участие суда в признании сделки недействительной.

В этой связи как на практике, так и в правовой доктрине предсказуемо возникли разногласия по вопросу роли суда в признании сделок недействительными, особенно по основаниям ничтожности. Так, употребленная законодателем конструкция «независимо от такого (судебного - прим. автора) признания» послужила основанием для возникновения идеи о том, что поскольку ничтожность сделки - понятие безусловное и бесспорное, возникающее ipso iure, постольку не требуется и какого-либо (даже констатирующего) участия судебного органа в признании сделки недействительной. В противоположность приведенной позиции некоторые авторы полагают, что в ряде случаев судебное решение является необходимым для констатации факта недействительности, который устанавливается путем анализа конкретных обстоятельств дела и представленных сторонами доказательств. Например, Н.В. Кагальницкова указывает, что в «отдельных случаях признание ничтожной сделки вообще невозможно без судебного решения. В частности, только суд может установить, действительно ли сделка, нарушающая требования закона или иного правового акта, посягает на публичные интересы либо права и охраняемые законом интересы третьих лиц (п. 2 ст. 168 ГК РФ)».

Отсюда можно прийти к выводу, что, поскольку как ничтожные, так и оспоримые сделки требуют предъявления соответствующего иска в суд, различие между ними размывается, а это, в свою очередь, создает затруднения в классификации сделок по указанному критерию.

Представляется, однако, что в данном случае проблематика заключается не столько в наличии затруднений в разграничении ничтожных и оспоримых сделок, сколько в доказывании оснований недействительности. Как справедливо указывал Д.О. Тузов, в данном случае «налицо смешение доказательства и правооснования».

2) Затруднения в квалификации самого порока с точки зрения его последствий для механизма признания сделки недействительной.

Здесь необходимо отметить, что выявление проблем в разграничении ничтожных и оспоримых сделок, связанных с затруднением определения последствий того или иного порока сделки, невозможно без анализа специальных норм, содержащих перечень таких пороков, классификации самих дефектов сделки, определения проблем в их выявлении и применении. В связи с вышеизложенным представляется логичным применение следующего системного подхода к исследованию поставленного вопроса:

1). Анализ норм материального права, содержащих указания на конкретные дефекты сделок, с разделением их в зависимости от последствий (ничтожность - оспоримость);

2). Выявление сходства и различия между нормативно установленными пороками сделки и классификация их по выявленным критериям;

3). Выявление теоретических проблем в определении и индивидуализации указанных пороков.

Анализ норм материального права, разделение пороков сделки по принципу их последствий (ничтожность - оспоримость).