Представляется, что таким амбивалентным пониманием избирательных прав можно объяснить корни продолжающихся до сих пор дискуссий о допустимости свободы выборов, добровольности участия в голосовании. Ниже будет показано, как при правовом понимании субъективных прав разрешается данная проблема.

Управление собственностью, решение вопросов, связанных с дальнейшей ее судьбой, относятся к бремени содержания собственности. То, что в потестарной культуре называется избирательными правами - дозволениями на участие в управлении res publica, в правовой культуре считается бременем ее содержания, возлагаемым на всех сособственников. Пропорционально доле каждого в общей собственности, граждане путем выборных процедур и голосований решают судьбу «общего дела». Соответственно, при таком подходе нивелируется основание для дискуссии о «свободности» выборов: собственник сам решает не только как управлять собственностью, но и когда управлять и управлять ли ею вообще, - если при этом не нарушает ранее принятые соглашения с другими сособственниками. Таким образом, ни активное, ни пассивное избирательные права не являются субъективными правами в правовом смысле; такого вида конституционных прав, как «избирательные права» на управление условной «res publica», у граждан быть не может.

Рассуждение о негативном, позитивном и активном статусах и сопутствующее этому плавное перемещение внимания на публично-правовое поле могут натолкнуть на вопрос о судьбе той сферы деятельности, что дозволена публично-правовым акторам. Публично-правовые акторы действуют на основании полномочий.

Независимо от социокультуры полномочия могут существовать как публично-правовом, так и в частноправовом поле. Вместе с тем, как писал Н. В. Коркунов, «в публичном праве ярче и определеннее всего выступают именно правообязанности; они точно определены по содержанию, они возлагаются всегда на точно определенных лиц» Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. C. 203..

При потестарном понимании субъективных прав следует различать категорию субъективных прав как прерогативы лица для реализации собственных интересов Иеринг Р. Цель в праве. Т. 1. Санкт-Петербург : Издание Н.В. Муравьева, 1881. С. 52 и категорию полномочий как прерогативы, осуществляющейся в интересах другого Gaillard G. Le pouvoir en droit privй. 1985, Economica. P. 27.. Главный собственник предоставляет права своим подданным для того, чтобы дозволить им в определенных пределах действовать в своем интересе; в рамках полномочий подданные наделяются сферой самостоятельности, которую они обязаны реализовать в интересах Главного собственника или третьего лица. Другими словами, полномочия суть такая же мера дозволенного самостоятельного поведения, как и субъективное право, включающая в себя, однако, и меру должного поведения, что вполне отвечает термину «правообязанность».

При правовом понимании субъективных прав содержание понятия «полномочие» существенно меняется, что предлагается проиллюстрировать далее на примере договора поручения. Согласно ст. 971 ГК РФ «по договору поручения одна сторона (поверенный) обязуется совершить от имени и за счет другой стороны (доверителя) определенные юридические действия».

На стороне доверителя образуется обязанность предоставить и обеспечить поверенному доступ к той части собственности доверителя, которая вверяется поверенному. Представляется очевидным, что без соответствующего права, полученного от доверителя, поверенный при осуществлении своей деятельности осуществит агрессивное насилие. Одновременно с этим поверенный возлагает на себя обязанность и предоставляет доверителю право требовать исполнения обязанности.

Таким образом, возникает синаллагматическая связь, что позволяет сделать вывод, что в правовой культуре, в отличие от потестарной, любое полномочие связывает обязанностью не только уполномоченного, но и уполномочивающего. Из этого следует, что «полномочие» представляет собой, в сущности, тип двусторонне обязывающего договора.

К слову, такое понимание полномочий вполне корреспондируют контрактной основе деятельности публично-правовых акторов в современном мире. Так, гражданин обязуется передать часть своей самопринадлежности магистрату, а магистрат обязан распоряжаться в соответствии с указаниями гражданина.

Таким образом, в потестарной парадигме субъективные права и полномочия суть явления одного уровня, одного рода. В правовой парадигме субъективное право - лишь часть содержания правоотношения, возникающего из «договора о полномочиях».

3.3 Пределы осуществления субъективных прав

Постепенно идея о превалировании интересов Целого над интересами индивида искажает суть субъективного права, возлагая некую функцию, обязанность индивида перед Целым. К такому пониманию интереса восходит и идея пределов субъективных прав.

Данная идея имеет свои слабые стороны. Так или иначе, выражаясь словами И.А. Покровского: «возложить обязанность… принимать во внимание чужие интересы - это значит возлагать задачу совершенно непосильную… значит в действительности парализовать возможность всякой человеческой деятельности» Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. Право, 1917. С. 91.. Можно лишь добавить, что принимать во внимание интересы неопределенного круга лиц - публичные интересы, которые a priori не могут быть выражены в конкретизированной форме, тем более неэффективно. В свою очередь, внедрение идеи пределов осуществления субъективных прав приводит к отрицанию самого субъективного права Там же. - С. 95..

Государь от своего лица или от лица Целого определяет и корректирует содержание предоставленных им прав. В неправовом смысле субъективное право может иметь свои пределы. Так, в преддверии XX оформились доктрины о существовании «социальных функций», «правовых целей» субъективных прав Там же. - С. 89.. Ярче всего на практике подобные воззрения выражаются в концепции злоупотребления правом.

Возникновение концепции злоупотребления правом обязано исторической смене парадигмы, мутации человеческих настроений в пользу примата общественных интересов над интересом индивида. Известный американский ученый Р. Паунд, разработавший концепцию групп интересов (индивидуальных, общественных и публичных), также обращал внимание на то, что если в XVIII-XIX веках на первый план были выведены жизнь индивида, его свобода, то в ХХ веке превалирует общая безопасность Pound R. The Spirit Of The Common Law. New Hampshire: Marshall Jones Company, 1921. P. 139..

Становление института злоупотребления правом с большей ясностью прослеживается с конца XVIII века с появлением Прусского земского уложения (Allgemeines Landrecht), закрепившего Rechtmissbrauch. Однако лишь к началу XX века доктрина злоупотребления правом приобрела широкое употребление в странах континентального права.

В частности, именно в это время во французской правоприменительной практике стали использоваться поначалу словосочетание «abus des droits» (злоупотребление правами), затем - «abus de droit» (злоупотребление правом, правовое злоупотребление); был написан фундаментальный труд по злоупотреблению правом под авторством юриста Луи Жоссранда См. Josserand L. De l'abus des droits. A. Rousseau, 1905. 89 p.. Стоит отметить, что во Франции очертания доктрины и их проявления на практике имели место и в более раннее время, например, наказывалась штрафом fol appel - ничем не обоснованная подача апелляционной жалобы Lemйe J., Essai sur la thйorie de l'abus de droit, thиse, Paris XII, 1977. P. 111.. Однако полноценную теоретическую разработку проблема злоупотребления правом получила лишь в указанную эпоху. В свою очередь, встал вопрос о сущности злоупотребления правом, и дискуссия обострилась при разработке Германского гражданского уложения и Швейцарского гражданского уложения. Так, в первом законодательном акте правило о запрете на осуществление права собственности лишь с намерением причинить вред другому лицу впоследствии расширилось до применения его к любому субъективному праву. В свою очередь, ст. 2 Швейцарского уложения не допускала очевидного злоупотребления правом и обязывала лицо поступать по доброй совести. Положения данной дискуссии удачно описаны И.А. Покровским в работе «Основные проблемы гражданского права» Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. Право, 1917. С. 91..

К концу XX века конструкция злоупотребления правом была имплементирована в кодексах или разработана судебной практикой практически во всех правопорядках континентальной правовой семьи. Французские компаративисты Ж. Вуаям, Б. Коттье, Б. Роша предприняли попытку систематизировать государства романо-германской системы в зависимости от основного критерия, необходимого для признания наличия злоупотребления правом. Так, по их мнению, Италия, Австрия, Лихтенштейн сводят злоупотребление правом к намерению причинить вред. Германия, Швейцария, Турция, Греция, Португалия, Испания, Люксембург рассматривают анормальность последствий в качестве критерия для признания наличия злоупотребления правом. Франция и Бельгия отдают предпочтение равным образом как недобросовестности деяния, так и факту, что поведение субъекта выбивается из пределов разумного в конкретной ситуации Voyame J., Cottier B., Rocha B. L'abus de droit en droit comparй. Strasbourg, 1989. p. 310..

К слову, в отличие от государств континентального права (за исключением стран Скандинавии, Кипра, Мальты) правопорядки общего права не выделяют концепцию злоупотребления правом. Доктрина злоупотребления правом в некоторой мере замещена институтами деликтного права (tort law), такими как, например, злонамеренное судебное преследование со стороны обвинения (malicious prosecution), доставление неудобств, неприятностей (nuisance), небрежность (negligence), если имеется анормальное причинение ущерба потерпевшей стороне Knapp V. International Encyclopedia of Comparative Law Martinus Nijhoff Publishers, 1972. P. 106..

М. Пляньоль называет теорию злоупотребления правом «недостаточно обдуманной». Французский правовед верно призывает не вводить себя в заблуждение словами «право заканчивается там, где начинается злоупотребление (le droit cesse oщ l'abus commence)». Он добавляет, что одно и то же действие одновременно не может соответствовать и не соответствовать праву (объективному), а злоупотребление правом, в свою очередь, не может существовать Planiol M., Ripert G. Traite elementaire de droit civil. Paris, 1946. P. 157..

Институциональная теория права отрицает институт злоупотребления правом. Взаимодействия в частном праве строятся по принципу «разрешено все, что прямо не запрещено» Теория государства и права / Под ред. В.М. Корельского и В.Д. Перевалова. М.: ИНФРА М-Норма, 1997. С. 263.. Таким образом, индивид, действующий в рамках данного принципа, a priori не может совершить злоупотребление правом. Разработчик институциональной теории права В.А. Четвернин пишет: «свободный индивид, исходный субъект права, принадлежащий самому себе, не нуждается в дозволениях социальной деятельности» Четвернин В.А. Институциональная теория права: основные положения // Научные исследования НУЛ теории права НИУ ВШЭ. - 2013. - № 1. - С. 29. [Электронный ресурс] // URL:: http://teoria-prava.hse.ru/files/Sc13-13-1ChetvInst1.pdf. . Дозволение - синоним слова «разрешение» Ефремова Т.Ф. Большой современный толковый словарь русского языка. М.: Русский язык, 2006. С. 234.. Таким образом, используя обороты «осуществлять право недозволенным образом», словосочетания «недозволенное поведение», авторы полагают, что субъекты права - обладатели субъективных прав - находятся в состоянии «запрещено все, что прямо не разрешено».

На данном этапе стоит рассмотреть следующий пример. Пределы осуществления права могут выражаться через такие формулировки, как «под злоупотреблением правом понимается ситуация, когда лицо действует в пределах предоставленных ему прав, но недозволенным образом» (Определение Верховного Суда РФ от 20.10.2015 №18-КГ15-181). Однако если недозволенность выражается через прямые запреты (принцип «разрешено все, что прямо не запрещено») и имеет место запрет на злоупотребление правом, то злоупотребление правом - осуществление права недозволенным образом. Получается тавтология: злоупотребление правом - осуществление права путем злоупотребления правом.

В рамках институциональной теории права субъект реализует свою самопринадлежность постольку, поскольку он не нарушает запрет агрессивного насилия. Ограничение, обозначение пределов «субъективных прав», будь то намерением причинить вред, анормальностью последствий, неразумностью использования права, использования его «не в соответствии с целью», само по себе уже представляет собой агрессивное насилие, свойственное потестарным социокультурам.

Выводы по 3 главе

Таким образом, настоящая работа исходит из необходимости в разграничении понятия субъективного права в правовом и неправовом смыслах.

В правовой культуре каждый принадлежит себе и признает чужую самопринадлежность. Чтобы принадлежать себе, индивид не должен приобретать никаких субъективных прав, в частности, права собственности на себя.

Вмешательство в чужую самопринадлежность есть агрессивное насилие. Формально, агрессивным насилием может являться, например, захват и перенос в свою собственность чужой вещи или физическое прикосновение к другому лицу или его имуществу. Субъективное право выдается собственником (принадлежащим себе лицом) другому лицу на совершение подобных формально агрессивных действий с целью обозначения таких действий как правомерных.

В неправовой культуре не каждый принадлежит себе. Главный собственник наделяет субъективными правами (дозволениями деятельности) своих подданных, в частности, правом собственности на себя, определяя границы их самостоятельности.

Будучи условными держателями, частные лица по правилам, определенным высшей силой - главным собственником, могут предоставлять некоторые частные субъективные права другим частным лицам для выражения своей частной самостоятельности.

В рамках настоящей работы предлагаются следующие дефиниции субъективных прав. Субъективное право в потестарной культуре - мера самостоятельности, предоставленная Главным собственником своим подданным, которая может иметь пределы. Субъективное право в правовой культуре - следствие самопринадлежности; обеспеченный обязанностью первоначального собственника титул, нивелирующий агрессивное насилие контрагента.

Любое суждение о субъективном праве имеет характер прескриптивного высказывания. Долженствование обнаруживается в инверсии таких высказываний путем суждения об обязанности: «А. имеет право в отношении Б.» равно «Б. обязан в отношении А.».

Субъективному праву всегда корреспондирует юридическая обязанность. Субъективное право без обязанности не является субъективным правом.

Правовой смысл субъективных прав не предполагает существования естественных прав, абсолютных прав, конституционных прав. Более того, в рамках предлагаемой теории субъективных прав значительно меняется и понимание полномочий: в потестарной культуре они остаются прерогативой лица на действия в чужом интересе, но в правовой - оказываются разновидностью синаллагматического договора.

Постепенно идея о превалировании интересов Целого над интересами индивида искажает суть субъективного права, возлагая некую функцию, обязанность индивида перед Целым. К такому пониманию интереса восходит и идея пределов субъективных прав.

В рамках институциональной теории права субъект реализует свою самопринадлежность постольку, поскольку он не нарушает запрет агрессивного насилия. Ограничение, обозначение пределов «субъективных прав», будь то намерением причинить вред, анормальностью последствий, неразумностью использования права, использования его «не в соответствии с целью», само по себе уже представляет собой агрессивное насилие, свойственное потестарным социокультурам.

Глава 4. Признание. Борьба за признание. Борьба за права

4.1 Признание

В данной главе будет продемонстрировано, как разные подходы к рассмотрению субъективных прав в правовой и неправовой культурах отражаются на содержании и роли таких понятий, как «признание» и «борьба за признание». Для начала необходимо привести основные положения о понятии признания, сложившиеся в науке на сегодняшний день.

Современные авторы, в той или иной степени посвятившие себя изучению проблематики признания (А. Хоннет, Н. Фрейзер, П. Рикер, Дж. Талли, Ч. Тейлор и другие), исходят из ряда предпосылок, формирующих, в конечном счете, некую этическую философию. В современной литературе усматривают следующие черты парадигмы признания. Во-первых, она предполагает зависимость личности, ее становления и развития от развития таких общественных отношений, как любовь, уважение и престиж. Во-вторых, институты «семьи», «государства» и «общества» являются следствием и выражением отношений любви, уважения и престижа. Здесь обнаруживается особенность, согласно которой социальные институты возникают не как инструменты, обслуживающие в силу условного «общественного договора» интересы индивидов, а как результат взаимодействий последних. В-третьих, социальные конфликты не предполагают борьбы за удовлетворение личных интересов индивидов. Скорее, такая борьба направлена на улучшение социальных условий развития личности Бринк Б. Парадигма признания в социальной философии. М., 2014. С. 6..

Многие авторы находят истоки понятия «признание» в «Феноменологии духа» Гегеля Fraser N., Honneth A. Redistribution or Recognition: A Political-Philosophical Exchange. L., 2003. P. 69.. Одновременно с этим существует мнение, что первая философская теория признания была сформулирована несколько раньше в работах Фихте: принцип признания рассматривался в качестве предпосылки формирования самосознания.

Вклад в переосмысление гегелевской теории признания внесли труды французских неогегельянцев. В литературе отмечается, что французское неогегельянство XX века не отличалась попытками досконально и точно воспроизвести идеи Гегеля. Корректнее было бы сказать, что такие мыслители, как Ж. Валь, А. Кожев, Ж.-П. Сартр и другие использовали тексты Гегеля как опору для построения собственных интерпретаций окружающей их в XX веке западноевропейской действительности и теорий относительно нее Декомб В. Современная французская философия: Сб. М., 2000. С. 8..

В своей работе «Теория признания в соотношении морали и права в немецком идеализме» Ю. М. Татарникова пишет, что, согласно Фихте, самосознание имеет место лишь тогда, когда существует коммуникация между, как минимум, двумя субъектами Татарникова Ю.М. Теория признания в соотношении морали и права в немецком идеализме. М., 2009. С. 46.. Всякий речевой акт есть призыв к коммуникации - использованию своей свободной деятельности, - поскольку он рассчитан на определенную реакцию со стороны разумного субъекта.

Вероятно, вдохновляясь «Основами естественного права» Фихте, Гегель предлагает модель, в рамках которой субъект, чьи личные качества оказываются признанными со стороны другого субъекта, обнаруживает свою уникальную идентичность, оказываясь противопоставленным другому как особенный. Так, между такими субъектами возникает «согласие (примирение)». Расширяя горизонт своего самосознания, субъект стремится к дальнейшему исследованию свой идентичности.

Основой теории признания, изложенной А. Хоннетом в работе «Борьба за признание», является подход, в рамках которого внешние стандарты, определяющие статус индивида, влияют на самосознание такого индивида; самосознание формируется в ответ на заданные указанными стандартами ожидания либо в процессе борьбы с ними.

Для И. Фихте принцип признания играет роль в формировании, в частности, права Татарникова Ю.М. Теория признания в соотношении морали и права в немецком идеализме. М., 2009. С. 72.. Но если Фихте ограничивает признание одной формой - правом, то для Гегеля право - лишь одна из форм признания; высшая форма для него - нравственное сообщество. Особенностью нравственного сообщества - «общества согласия» - является то, что общественная жизнь в нем рассматривается не как следствие ограничения приватных пространств свободы, но как поле для реализации свободы. Решающую роль в формировании свободных взаимодействий играют нравы и обычаи как реализуемые на практике интерсубъективные установки субъектов. Ни законы, ни отдельные убеждения индивидов не создают необходимую для этого социальную среду Западная философия конца XX - начала XXI в. Идеи. Проблемы. Тенденции / Рос. акад. наук, Ин-т философии ; Отв. ред. И.И. Блауберг. М. : ИФРАН, 2012. С. 69..

«Естественной нравственностью» Гегель называет элементарные формы признания. На первом уровне, во взаимоотношениях детей и родителей субъекты взаимно узнают себя как любящих. На следующем уровне индивиды выступают в качестве участников упорядоченного обмена: появляются правовые нормы, конвенционально сформулированные. Будучи собственниками, они используют формальные «права» соглашаться или отказываться от предлагаемых отношений.

Среди французских неогегельянцев относительно необходимости во взаимности признания нет единого мнения. Так, в работе «Путь признания» П. Рикер считает, что признание - один из основных параметров интерсубъективности - при своем языковом выражении предполагает ожидание взаимного признания Рикёр П. Путь признания. М., 2010. С. 24..

С точки зрения А. Кожева, признание может существовать там, где есть неравноценность в отношениях между индивидами Стрелков В.И. Признание и его неогегельянский контекст // Вестник РГГУ. Серия «Философия. Социология. Искусствоведение». - 2013. - №1. - С. 29.. Признание всегда носит однонаправленный характер. На социальном уровне взаимное признание невозможно: раб может либо смириться с непризнанностью, либо занять место доминирующего господина. Ж.-П. Сартр, вслед за А. Кожевом, не разделяет оптимизм Гегеля в отношении возможности взаимного признания и в той же мере декларирует самодостаточность оппозиции «раб-господин».

В теории признания А. Хоннета, ощутившего на себе сильное влияние Гегеля, осознание себя происходит на трех уровнях: отношения любви и дружбы; нравственные и правовые отношения; отношения взаимозависимости в общественном разделении труда (отношения солидарности).

По мнению А. Хоннета, самосознание личности в форме уверенности в себе, в первую очередь, формируется на уровне отношений ребенка и родителя (как правило, матери). Признание другого в отношениях любви включает в себя принятие и признание чужой независимости. Вместе с тем ученый пишет, что родитель сможет признать самостоятельность ребенка лишь будучи уверенным в том, что ребенок, обретя независимость, проявит ответные любовь и заботу Honneth A. The Struggle for Recognition: the Moral Grammar of Social Conflicts. Polity Press, 1995. P. 7.. Более того, данный опыт должен быть взаимным и работать в двух направлениях: родитель одновременно отпускает ребенка и привязывает его к себе. Так, ребенок приобретает уверенность в себе, становится самостоятельным, будучи поддерживаемый заботой родителя. В данном процессе проявляется связь зависимости и самостоятельности - важной составляющей теории А. Хоннета.

На уровне правовых и нравственных отношений лицо приобретает самоуважение и развивает в себе уважение к другим. Здесь уважение есть признание индивида в качестве носителя прав по отношению к другим носителям прав. А Хоннет цитирует Г. Мида: «Если некто желает защитить свою собственность в обществе, необычайно важно, чтобы он сам был членом этого общества, поскольку принятие им позиции других гарантирует ему, что и его собственные права будут признаны» Mead G.H. Movements of thought in the Nineteenth Century. Chicago, 1972. P. 127..

Опираясь на работы Г. Мида, А. Хоннет связывает себя той идеей, что обретение понимания себя как носителя субъективных прав происходит лишь тогда, когда индивид осознает, какие обязательства он имеет по отношению к другим людям. Таким образом, создается перспектива «Генерализированного Другого» - условие, при котором субъект приходит к самосознанию в качестве части общества путем символической репрезентации другого человека.

Юридически признанный индивид видит себя способным принимать участие в общественных делах. По мнению А. Хоннета, чем более эффективно лицо может использовать и отстаивать свои права, тем более развито в нем самоуважение как форма самосознания Honneth A. The Struggle for Recognition: the Moral Grammar of Social Conflicts. Polity Press, 1995. P. 111.

В свою очередь, как отмечает К. Дузинас, для Гегеля основная задача субъективных прав состоит в содействии в установлении признания, необходимого для полного самосознания. Права становятся посредником, необходимым в процессе взаимного признания Douzinas C. The end of Human Rights. Hart Publishing, 2000. P. 274..

Третий уровень самосознания находит себя в отношениях солидарности и выступает в форме самооценки. Последняя зависит от способностей и черт личностей, отличающих ее от других. Здесь имеют место такие процессы, как «индивидуализация» и «уравнивание». Индивидуализация предполагает разобщение социального престижа и статусной, сословной принадлежности индивида: социальная оценка зависит от личных особенностей индивида. Уравнивание представляет собой отделение социальной оценки от общественных иерархий и внедрение ее в плюралистичную систему ценностей.

Институциональная теория права исходит из аксиомы самопринадлежности: «либо каждый принадлежит себе, либо не каждый принадлежит себе; третьего не дано». Следовательно, социокультура, в которой каждый принадлежит себе, является правовой культурой, а та, где не каждый принадлежит себе, представляет собой потестарную культуру. Автор настоящей работы исходит из той предпосылки, что содержание понятия признания, соответственно, будет варьироваться в зависимости от социокультуры.

В институциональной теории права выделяются три ментальных типа, два из которых - родоплеменной тип и логоцентрик Для удобства оба типа далее будут обозначаться как «логоцентрик». - постулируют свою принадлежность Абсолюту, а один - личность - декларирует свою самопринадлежность. По сути, таким образом типологизируются виды самосознания. Личностный и логоцентрический ментальные типы являются предрасположенностями, хотя в процессе социализации они могут как развиваться, так и подавляться.

Можно согласиться с идеей Гегеля и А. Хоннета о разноуровневом характере самосознания вообще. Однако задача данной главы настоящей работы состоит в предложении самостоятельной концепции признания, которая будет соответствовать положениям и логике институциональной теории права.

Автор настоящей работы предлагает исходить из двухуровневой системы признания. На первом уровне формируются «симптомы» ментального типа индивида: либо он станет осознавать себя как не принадлежащий себе, либо как принадлежащий себе.

Логоцентрик, вручивший себя Абсолюту, не ищет признания. Для него приобретение признания - не более чем процесс достижения все более высокой степени доверия со стороны того, кому лицо принадлежит, выражаемого в октроировании более широкой самостоятельности. Таким же образом, говоря об одностороннем характере признания, А. Кожев и его последователи описывают потестарную систему, в которой не принадлежащий себе субъект признает того, кого, как правило, считает высшей силой. Поскольку данный процесс не взаимный, сам по себе субъект остается непризнанным в качестве принадлежащего себе индивида. Следовательно, о правовой культуре речи здесь идти не может.

Но даже если на первом уровне субъект постулирует свою самопринадлежность, важно помнить, что наличие представителей личностного ментального типа еще не говорит о формировании правовой культуры (второго, «правового» уровня). На данном этапе, во-первых, личность может еще не признавать самопринадлежность других, а во-вторых, другие могут не признавать самопринадлежность данного лица. Таким образом, не конституируется ситуация «каждый принадлежит себе».

В правовой культуре признание есть не что иное как взаимное признание самопринадлежности. Гегель также связывает собственность и взаимное признание: «Собственность выступает в реальности через множество состоящих в обмене лиц как взаимно признающих друг друга» Гегель, Г. Система нравственности. М., 1978. С. 300.. Сама же правовая культура - результат интерсубъективности взаимно признающих самопринадлежность друг друга самопринадлежащих субъектов. В целом, в «Феноменологии духа» Гегеля прослеживаются идеи, что индивид становится автономной личностью, приобретая свободу, осуществленную в собственности (другими словами, «самопринадлежность»), и что право и справедливость появляются лишь на уровне взаимного признания Гегель Г. Феноменология духа. СПб, 1992. С. 149.. Соответственно, второй уровень должен предполагать взаимное признание.

Интересно отметить, что для А. Хоннета второй уровень признания также связан со взаимностью. Однако с уверенностью говорить, что правовая культура формируется на втором уровне системы признания А. Хоннета, тоже не приходится. Дело в том, что А. Хоннет рассматривает второй «нравственно-правовой» уровень как результат взаимного уважения носителей субъективных прав, которые, к тому же, способны эффективно отстаивать свои права.

Судя по всему, А. Хоннет под правами понимает те «меры возможного поведения», которые предоставляются субъектам объективным правом, то есть ту степень предоставленной самостоятельности, за которую они готовы бороться. Как было сказано в предыдущих главах, в правовой культуре субъективные права не являются «мерой возможного поведения», совокупностью дозволений со стороны Главного собственника, правовой системы или иной формы Абсолюта. Носители таких прав-дозволений деятельности не принадлежат себе. Субъективное право на этом уровне сохраняет свой потестарный смысл.

Здесь следует более подробно проанализировать содержание «взаимного признания самопринадлежности» в правовой культуре. Тот, кому предоставляется субъективное право, не несет обязанности. Обязанность находится на стороне лица, предоставившего право. Лицо может быть носителем права независимо от того, обладает ли оно самопринадлежностью Например, институт пекулия в римском праве, означающий имущество, предоставленное в собственность рабу его господином.. Более того, отсутствие самопринадлежности не препятствует и несению обязанностей как результата агрессивного насилия (раб несет обязанности в силу принуждения к ним). Но для возложения на себя обязанности как элемента содержания правоотношения, корреспондирующего субъективному праву, необходимо обладать самопринадлежностью и признавать таковым другого.

Признание самопринадлежности другого несовместимо с допущением агрессивного насилия в отношении этого другого. Добровольное возложение на себя обязанности и ее исполнение - показатель уважения чужой самопринадлежности и нежелания подвергнуть контрагента агрессивному насилию.

Далее, необходимо отметить, что самопринадлежность во многом определяется тем, что предоставленный сам себе индивид самостоятельно несет ответственность за свои решения в отношении себя и своего имущества. Представляется, что само по себе признание самопринадлежности другого во многом определяется признанием за ним способности к несению ответственности за себя Так, ответственность за раба несет его хозяин; ребенок становится «взрослым» в глазах родителей, когда он начинает заботиться о себе сам; недееспособное лицо, как правило, не несет ответственности за свои действия..

Так, готовность лица взять на себя обязанность может являться гарантией, что оно действительно признает самопринадлежность потенциального контрагента и не применит агрессивное насилие (нарушив обязанность), лишь в том случае, если это лицо осознает свою деликтоспособность и за неисполнение обязанности понесет ответственность. Индивид может не признавать раба не в силу отсутствия у последнего «прав», но в силу того, что раб не отвечает за себя - ответственность за его деликты будет нести его господин.

В потестарной культуре главному собственнику выгодно способствовать распространению внешнего локуса контроля в сознании подданных, используя религиозность, культивируя жесткую иерархичность и контролируя социальную мобильность, поскольку вывод собственности на себя и на свое из внутреннего локуса контроля во внешний становится причиной отказа от самопринадлежности и вручения себя, как правило, высшей силе, будь то в силу «бегства» от свободы см. Фромм Э. Бегство от свободы. М : Академический Проект, 2017. 257 с. или от хаоса Лотман Ю.М. «Договор» и «вручение себя» как архетипические модели культуры // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 3. Таллинн, 1993. С. 345..

Локус контроля - психически обусловленное убеждение индивида в том, что его жизнь, жизненные события находятся либо под его контролем, «в его руках» (внутренний локус контроля), либо под контролем внешних сил, например, судьбы, случая и др. (внешний локус контроля) Rotter J. B. Social learning and clinical psychology. New York: Prentice-Hall, 1954. P. 53.. Отсутствие веры подданного в то, что от него зависит его собственная судьба, блокирует самостоятельность.

Более того, вручение себя высшей силе оказывается естественным способом «сбежать» от такого рода ответственности. Некоторым индивидам свойственно не испытывать вину и не считать себя ответственными за совершенные деяния, находясь в субординационных отношениях, что проиллюстрировал эксперимент Милгрэма Milgram S. Obedience to authority: an experimental view. Harper & Row, 1974. P. 112.. Данный эксперимент показал, что большинство людей переносят ответственность с себя на обладающее властью и авторитетом лицо, в подчинении у которого они находятся, продолжая следовать указаниям и выполнять приказы даже о применении насилия в отношении других лиц Nissani M. A Cognitive Reinterpretation of Stanley Milgram's Observations on Obedience to Authority // American Psychologist. - 1990. - №12. - P. 1384-1385..

Одновременно с этим потестарная среда тяготеет к одностороннему распределению социальных ролей - разделению труда, - зачастую сопровождая это созданием препятствий для сменяемости ролей и санкционируя самоуправство. Теоретическим примером может служить платоновская модель полиса, в которой четко определены роли философов, стражей и земледельцев Платон. Диалоги. Государство. Книга V. [Электронный ресурс] // URL: http://psylib.org.ua/books/plato01/26gos05.htm., практическим - кастовая, сословная структура сообществ.

Исследования в области социальной психологии показывают, что разделение труда и, в особенности, распределение четких и устойчивых подзадач (subtasks) приводят к тому, что исполнитель в рамках организации фокусируется исключительно на выполнении своей узкой роли, обособляясь от участков ответственности, которые не входят в его обязанности Bandura A. Moral Disengagement in the Perpetration of Inhumanities // Personality and Social Psychology Review. - 1999. - №3. - P. 198.. Более того, чем ниже позиция исполнителя в иерархии, тем менее ответственным он чувствует себя даже за выполнение собственных задач Vanderslice V. J. Separating Leadership from Leaders: An Assessment of the Effect of Leader and Follower Roles in Organizations // Human Relations. - 1998. - №9. - P. 681..

Вместе с тем религия и социальная иерархия, наполненные вертикалями власти, навязывают «правильные» или «обязательные» траектории жизненного пути, нивелируя необходимость нести издержки за принятие самостоятельных решений. Контроль и практическое отсутствие социальной мобильности не только подавляет стремления к самостоятельности, но и приводит к необратимости социальных ролей.

Обратимость ролей является особенностью социального порядка, в котором принятие на себя обязанностей основывается на принципе взаимности. Принцип взаимности предполагает, что каждая из сторон, вступающая в правоотношение, знает, что если бы они поменялись местами, то обязанность осталась содержательно аналогичной, но была возложена уже на другую сторону. Указанный принцип позволяет отделить моральные требования от субъективных прав Фуллер Л. Мораль Права / Лон Л. Фуллер; пер. с англ. Т. Даниловой под ред. А Куряева. М : ИРИСЭН, 2007. С. 35..

4.2 Борьба за признание. Борьба за права

Французские неогегельянцы также внесли свою лепту и в развитие теории борьбы за признание. Среди них более всего обращает на себя внимание курс лекций А. Кожева, особенностью которых было придание очертаниям концепции борьбы за признание (в основном, изложенных в пассажах «Феноменологии духа» о господстве и рабстве) центрального значения для философии Гегеля в целом. Диалектика господина и раба состоит в следующем.

Господство господина - тупиковый путь, в то время как рабство - источник прогресса. Господин не способен признать раба, а значит, и признать в нем признающего его (господина) Другого. Господин реализуется как человек, получая признание от раба, следовательно, существование господина зависит от раба (раб делает господина господином) и его труда. В свою очередь, раб своим трудом приходит к пониманию того, зачем ему был нужен обретенный опыт страха перед властью господина, осознав свою действительность и важность самого факта жизни. Продукт труда же очеловечивает раба и способствует преодолению страха смерти Гегель Г. Феноменология духа. СПб, 1992. С. 149..

Во многом благодаря А. Кожеву проблемы признания и борьбы за него в свете отношений господина и раба оказываются в центре внимания французских мыслителей в середине XX века Стрелков В.И. Признание и его неогегельянский контекст // Вестник РГГУ. Серия «Философия. Социология. Искусствоведение». - 2013. - №1. - С. 26.. Однако, как было отмечено ранее, французским неогегельянцам была свойственна некоторая «вольность» при прочтении Гегеля, что до сих пор является объектом критики в научных кругах.

Искажение гегелевского подхода А. Кожевом состояло в отождествлении борьбы за признание с борьбой раба за освобождение. К слову, такая интерпретация гегелевского понятия признания, в рамках которой центральное место занимает борьба раба против господина за свою свободу, оказалась для французов того периода своевременной и хорошо воспринимаемой. «Вольность» прочтения проявляется, например, и в том, что, в то время как для Гегеля диалектика господина и раба представляет лишь этап «развертывания мирового духа на арене человеческой истории», для А. Кожева борьба раба и господина и есть содержание всемирной истории Кузнецов В.Н.. Французское неогегельянство. М., 1982. С. 97..

Ж.-П. Сартр разделял убеждение в том, что социальные конфликты, борьба представляют собой следствия нарушенных отношений признания между агентами. В целом, Ж.-П. Сартр придерживался позиции, что успешная интеракция между людьми невозможна в принципе, в связи с чем неизбежность социального конфликта была для него очевидной. В литературе отмечается, что подобный негативизм Ж.-П. Сартр выражает через категории «в-себе» и «для себя». Так, субъект в качестве сущего «для-себя», находясь в состояния трансцендирования своих собственных проектов действия, сознает себя, будучи вынужденным воспринимать «взгляд другого» Западная философия конца XX - начала XXI в. Идеи. Проблемы. Тенденции / Рос. акад. наук, Ин-т философии ; Отв. ред. И.И. Блауберг. М.: ИФРАН, 2012. С. 92..

Впоследствии борьба за признание стала центральной темой и для не раз упомянутого представителя франкфуртской школы А. Хоннета. Для него борьба за признание начинается там, где стандарты признания не обеспечиваются должным образом, что приводит к невозможности формирования уверенности в себе, самоуважения и самооценки - развития индивидуальности. Ощущение отказа в тех или иных формах признания выражается в гневе, стыде, боли Honneth A. The Struggle for Recognition: the Moral Grammar of Social Conflicts. Polity Press, 1995. P. 136.. А. Хоннет, опираясь на выводы социологии XX века, показавшую важность роли личной мотивации индивида в конфликте, предпринимает попытку поставить на первый план именно мотивы в качестве причины формирования конфликтов, а не «интересы». На данном этапе следует изложить мотивы, выражаемые в формах пренебрежения по А. Хоннету. Так, формы пренебрежения варьируются в зависимости от уровня признания. На первом уровне субъекты могут столкнуться с пренебрежительным отношением к своему телу (например, стать жертвой изнасилования). В данном случае под угрозой находится психическая целостность лица. На втором уровне индивиды могут быть подвергнуты поражению в правах - непризнанию в виде лишения прав, что ставит под угрозу «социальную целостность» личности. Третий уровень предполагает возможность быть оскорбленным. Под угрозой в такой ситуации оказываются такие аспекты личности, как честь и достоинство Honneth A. The Struggle for Recognition: the Moral Grammar of Social Conflicts. Polity Press, 1995. P. 129..

Интересно отметить, что согласно А. Хоннету мотивы для социальной борьбы могут дать лишь формы пренебрежения, начинающиеся со второго (нравственно-правового) уровня. Так, коллективное движение формируется тогда, когда индивиды экстраполируют свой опыт непризнания на социальную группу и находят такой опыт общим и типичным.

В общем и целом, борьба за признание - это проблематика-спутник практически всех теорий признания. Но важно подчеркнуть, что в институциональной теории права борьба за признание не должна отождествляться с борьбой за права, поскольку борьба за признание и борьба за права суть два явления, относящиеся к конкурирующим культурам.

Появление логоцентриков, для которых станет невыносимым для существования имеющийся уровень предоставленной самостоятельности, может спровоцировать борьбу за субъективные права. Борьба за права, в свою очередь, подразумевает борьбу за признание частичной самопринадлежности, основанную на той логике, что субъективное право - это предоставленная в одностороннем порядке мера возможного поведения, которая может быть расширена. Приобретение новых прав позволяет обрести больше самостоятельности.

Одной из форм борьбы за права является борьба за равноправие. Само понятие «равноправие» дословно означает равенство субъективных прав. Очевидно, что такая борьба возможна лишь в потестарных системах, поскольку требование о равноправии представляет собой, по сути, требование о равном предоставлении самостоятельности (сравнительно с другой категорией подданных, на которую равняются) главным собственником - высшей силой. Для представителей неличностного типа цель считается достигнутой постольку, поскольку главный собственник распределяет права частной собственности равнозначно между всеми заинтересованными индивидами.

Здесь следует обратить внимание, что в правовой культуре, исходя из соответствующего понимания субъективных прав, «равноправия» как общеправового принципа быть не может. В частном случае можно представить ситуацию, в которой самопринадлежащий агент в равной степени обязался перед двумя и более контрагентами обеспечить право, которое он им предоставил. В таком случае, данные контрагенты условно «равноправны».

Борьба может вестись за приобретение некоего минимума прав вплоть до предоставления главным собственником всей полноты прав, но также может перерасти в форму насилия внутри социума - в борьбу за привилегии. Борьба за привилегии имеет место там, где одна группа, ощущая свою «коллективную» силу, но желая при этом сохранить устоявшийся социальный порядок, при податливости главного собственника требует доступ к благам, обеспеченным и оплаченным другой группой. Другими словами, такая группа заявляет требование о получении самостоятельности без ответственности.

Потестарная система своим смысловым стрежнем подводит своих подданных к подобного рода насилию. Как писал Г.Ф. Шершеневич: «каждый индивид пропитан общественностью», говоря о том, что окружение человека во многом формирует его нравы Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. М : Издание Бр. Башмаковых, 1913. С. 137.. Социальный порядок, построенный, как было показано выше, на отрицании ответственности за собственные действия и ее переносе на других, формирует в сознании агентов новую норму.

Появление в подобной системе представителей личностного ментального типа, для которых станет невыносимым агрессивное насилие со стороны главного собственника, также может привести к борьбе за эмансипацию. Однако представители личностного типа ментального имеют более фундаментальную цель борьбы. Личности, обладающие внутренним локусом контроля над своей жизнью, не чувствуют себя «естественно» там, где продолжает существовать внешний источник, определяющий их свободу в смысле самопринадлежности, пусть даже и выраженную в максимальном количестве прав в данный момент времени. Для них борьба за увеличение количества субъективных прав есть лишь временное средство выживания, в то время как конечная цель - изменение сущности субъективных прав, перевод их в правовую парадигму.

К слову, в работе А. Хоннета присутствует любопытное рассуждение о таком последствии борьбы за признание - по сути, «борьбы за права», - которое в настоящей работе обозначено как «инфляция прав». Так, ученый размышляет над тем, каким образом можно определить качества индивида, заслуживающие правового признания. Здесь, обращаясь к теории негативного, позитивного и активного статусов по Г. Еллинеку, А. Хоннет предлагает рассматривать в качестве соответствующих черт личности известную классификацию, включающую в себя гражданские права (защищающие жизнь, свободу и собственность индивида от вмешательства государства), политические права (обеспечивающие возможность участия в публичных делах) и социальные права (позволяющие претендовать на распределение публичных благ). Ученый обращает внимание на то, что сегодняшняя действительность требует все большего количества прав, обладая которыми, индивид ощущает себя признанным.

С точки зрения представителя личностного ментального типа, жаждущего признания другими его самопринадлежности, борьба за права - занятие бесперспективное. Они понимают, что «история раба» в книге «Анархия, государство и утопия» Р. Нозика не перестает быть «историей раба» ни на одном из девяти пунктов Нозик Р. Анархия. государство и утопия. М.: ИРИСЭН, 2008. С. 139..

Выводы по 4 главе

Содержание понятия признания варьируется в зависимости от социокультуры. В правовой культуре признание есть не что иное как взаимное признание самопринадлежности.

Для возложения на себя обязанности как элемента содержания правоотношения, корреспондирующего субъективному праву, необходимо обладать самопринадлежностью и признавать таковым другого, причем такое добровольное «самообязывание» - показатель уважения самопринадлежности другого и нежелания подвергнуть контрагента агрессивному насилию. Признание самопринадлежности другого во многом определяется признанием за ним способности к несению ответственности за себя. Борьба за права, привилегии и равноправие - феномены потестарной культуры. Борьба за права, в свою очередь, подразумевает борьбу за признание частичной самопринадлежности, основанную на той логике, что субъективное право - это предоставленная в одностороннем порядке мера возможного поведения, которая может быть расширена. Приобретение новых прав позволяет обрести больше самостоятельности.

Борьба за привилегии имеет место там, где одна группа, ощущая свою «коллективную» силу, но желая при этом сохранить устоявшийся социальный порядок, при податливости главного собственника требует доступ к благам, обеспеченным и оплаченным другой группой. В правовой культуре, исходя из соответствующего понимания субъективных прав, «равноправия» как общеправового принципа быть не может.

Оказавшись в неправовой культуре, представители неличностного ментального типа могут при определенных условиях начать борьбу за расширение перечня предоставленных им субъективных прав. В аналогичной ситуации представители личностного ментального типа не останавливаются на максимальном приобретении прав от Главного собственника: личности стремятся придать правовой смысл субъективным правам, а именно существовать в системе отношений, где ни один агент не может правомерно вмешиваться в чужую самопринадлежность, не испросив права на это у того лица, в принадлежность которого он вмешивается.

Заключение

Таким образом, исследователи, изучающие понятие субъективных прав, должны учитывать тот факт, что словосочетание «субъективное право» не имеет референта. Более того, субъективные права, их понятие и содержание зависят от наблюдателя. Следовательно, любая попытка предложить универсальную концепцию субъективного права в отрыве от дифференциации культур представляется необоснованной.

Институциональная теория права не предполагает формулирования универсалий и исходит из той предпосылки, что в разных социокультурах могут возникать различные представления о тех или иных явлениях. В свою очередь, ее инструментарий позволяет предпринять попытку типологизировать существующие представления о субъективных правах.

В силу нереференциальности слова «субъективное право» возникает неопределенность и нестабильность словоупотребления, что приводит к «инфляции прав» - «безответственному» использованию термина и его крайне широкому распространению. Европейские языки, в том числе, русский язык, позволяет употреблять слово «право» (в субъективном смысле) в самых различных ситуациях, зачастую не связанных с юриспруденцией.

Очевидно, неупорядоченность и фактическое отсутствие самодостаточной теории субъективных прав, возникшие в силу инфляции прав, не могли быть проигнорированы теоретиками права.

В общем и целом, можно обозначить два пути разрешения данной проблемы. Первый путь представляет собой попытку отграничить, обособить понятие субъективного права от других, близких по смыслу понятий - своего рода «огранка» субъективного права. Второй путь подразумевает не внешнюю обработку, а некий взгляд изнутри на субъективное право, поиск в нем функционально различных составных частей.