Экоцид как преступление против мира и безопасности человечества

Суммируя вышесказанное, необходимо отметить следующее.

Определение преступности актов экоцида изначально связывалось с запретом на неограниченное применение средств и методов ведения вооруженных конфликтов, а акты экоцида расценивались как военные преступления. В дальнейшем «широкомасштабное воздействие на природную среду», угрожающее безопасности всего человечества, стало признаваться преступным по международному праву вне зависимости от того, имело оно место в военное или мирное время [130, С. 70-82].

Российский Уголовный закон, следуя положению ч. 4 ст. 15 Конституции РФ и определяя преступность экоцида на национальном уровне, последовательно воспроизводит предписания соответствующих норм международного уголовного права об обязательности включения нормы об экоциде (как преступлении против мира и безопасности человечества) в национальное уголовное законодательство.

1.2 Экоцид в системе преступлений против мира и безопасности человечества

экоцид ответственность преступление экологический

В международно-правовых актах указывается, что основной задачей международного уголовного права является недопущение совершения преступлений против мира и безопасности всего человечества. При этом предупреждение преступлений против мира и безопасности человечества должно расцениваться в контексте поддержания мирового правопорядка в целом.

В литературе справедливо отмечено, что «мировой правопорядок» - понятие глобальное. В него включаются задачи и обеспечения мира и безопасности человечества в целом, и задачи всемерной охраны прав и свобод личности, и задачи экологической безопасности и т.д. В принципе, мировой правопорядок - это совокупность всех интересов, взятых под защиту всеми отраслями права.

С другой стороны, международное уголовное право преследует решение еще одной задачи - задачи всемерной репрессии лица, совершившего преступление [61, С. 153-155].

Действительно, без установления ответственности за совершение преступления само международное уголовное право потеряло бы всякий смысл. При этом большинство международных актов обязывают применять к лицу, виновному в совершении международных преступлений, самые «суровые», «эффективные» или «соответствующие» меры наказания.

В силу ч. 4 ст. 15 Конституции России нормы международного права обладают приоритетом над положениями внутригосударственного права. В случаях, когда норма национального права противоречит международно-правовой норме, применению должна подлежать последняя. Так, ст. 27 Венской Конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1963 г. указывает на то, что государство-участник договора «не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания невыполнения им договора».

Приоритет норм международного права означает, что право каждого цивилизованного государства состоит из двух юридических систем: внутригосударственной юридической системы и международной юридической системы государства; а в случае конфликта преимущество отдается международному праву. Следовательно, нормы внутригосударственного права не только не могут противоречить нормам международного права, но скорее должны уточнять и обеспечивать реализацию требований международно-правовых норм.

Все вышесказанное можно резюмировать следующим образом: нормы международного уголовного права являются главным источником регламентации ответственности за преступления против мира и безопасности человечества по уголовному праву России. Через применение отечественного УК во многом должны достигаться задачи самого международного уголовного права в плане предотвращения преступлений против мира и безопасности человечества и наказания за их совершение. Однако в случае наличия противоречий при определении преступности деяния между нормой международного права и статьями 34 главы УК РФ приоритетному (и непосредственному) применению подлежит норма международного уголовного права.

В свою очередь, появление в УК России самостоятельной главы о преступлениях против мира и безопасности человечества требует выработки обоснованного подхода в понимании мира и безопасности человечества как объектов уголовно-правовой охраны на национальном уровне.

Вначале обратимся к источникам.

Так, в VI Принципе международного права, признанном Уставом Нюрнбергского Трибунала в качестве международно-правовых преступлений, указаны следующие:

а) Преступления против мира (планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений; участие в общем плане или заговоре, направленных к осуществлению любого из вышеупомянутых действий).

б) Военные преступления (нарушение законов и обычаев войны и в том числе, но не исключительно, убийства, дурное обращение или увод на рабский труд или для других целей гражданского населения оккупированной территории, убийства или дурное обращение с военнопленными или лицами, находящимися в море, убийства заложников или разграбление городов и деревень или разорение, не оправдываемое военной необходимостью).

в) Преступления против человечности (убийства, истребление, порабощение, высылка и другие бесчеловечные акты, совершаемые в отношении гражданского населения, или преследование по политическим, расовым или религиозным мотивам, если такие действия совершаются или такие преследования имеют место при выполнении какого-либо военного преступления, или преступления против мира, или в связи с таковыми).

Приведенный принцип международного права непосредственно зафиксирован в ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала. Таким образом, сразу после Второй Мировой войны в международном праве преступления против мира и безопасности человечества стали рассматриваться в качестве «международных преступлений». В дальнейшем понимание термина «международные преступления» претерпело существенную эволюцию. Это обстоятельство обусловлено принятием большого количества конвенций, объявивших преступными деяния, традиционно считавшиеся «общеуголовными» преступлениями, наказуемыми только в соответствии с национальным правом (незаконный оборот наркотиков, фальшивомонетничество, «коррупция» и пр.).

Кроме того, начиная со второй половины ХХ века, принимаются международные акты, в силу которых стали расцениваться в качестве «международных» преступлений деяния, опасность которых проявилась с началом эпохи глобализации. Причем эти международные нормы предписывали установить преступность таких деяний в национальном уголовном праве (в первую очередь, это касается преступлений террористической направленности: угона самолетов, захвата заложников, актов «бомбового» терроризма и др.).

Тем не менее, в новейших документах международного права продолжена традиция определения преступлений против мира и безопасности человечества, заложенная в решениях Нюрнбергского трибунала. Об этом свидетельствуют положения Римского Статута Международного уголовного суда и Проекта Кодекса о преступлениях против мира и безопасности человечества (в ст. 1 последнего читаем: «Преступления по международному праву, определяемые в настоящем Кодексе, являются преступлениями против мира и безопасности человечества»).

В настоящее время в науке предложено немало классификаций международных преступлений.

Остановимся на наиболее распространенных.

Так, И.И. Карпец считает, что существуют следующие группы преступлений международного характера: международные преступления (к которым относятся преступления против мира и безопасности человечества) и преступления международного характера [76, С. 121-125].

Аналогичная классификация выдвинута В.П. Пановым [25, С. 53, 67].

И.И. Лукашук и А.В. Наумов преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности объединили единым определением - «преступления по общему международному праву» (как они сформулированы в ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала), а остальные «международные» преступления определили в качестве «конвенцион-ных» [74, С. 112].

В зарубежной доктрине также традиционным стало разделение международных преступлений на преступления против мира и безопасности человечества и «иные международные преступления» («other international crimes»): при этом в первую группу включаются преступления геноцида, преступления против человечности, военные преступления и преступления агрессии [140, С. 67, 85, 129, 206, 226].

Объединение в одну группу преступлений против мира, преступлений против безопасности человечества (человечности) и военных преступлений вполне обоснованно - ведь именно они являются «самыми серьезными преступлениями, вызывающими озабоченность всего международного сообщества» (ст. 5 Римского Статута Международного уголовного суда).

Международно-правовые акты обычно не раскрывают понимания «мира и безопасности человечества», констатируя, что преступления против этих интересов «относятся к самым тяжелым» (преамбула к Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 26 ноября 1968 года).

Большинство отечественных авторов, характеризуя преступления против мира и безопасности человечества, ограничиваются простой констатацией того факта, что объектами этих деяний являются «общественные отношения» по обеспечению «всеобщего мира и всеобщей безопасности» [82, С. 5].

Обратных примеров не так много.

Так, Н.Ф. Кузнецова называет непосредственными объектами ряда преступлений против мира и безопасности человечества «основы мира, т.е. мирного взаимодействия государств при решении любых проблем, исключающего какое-либо насилие», «международные правоотношения в сфере соблюдения правил ведения войны или разрешения вооруженных конфликтов», «основы человечества и человечности, т.е. международного обеспечения безопасности национальных, этнических, расовых, религиозных групп» [70, С. 353, 356, 366, 383].

Г.В. Матусевич, справедливо говоря о том, что преступления против мира и безопасности человечества характеризуются исключительно высокой степенью общественной опасности, замечает: «Они способны причинить невосполнимый ущерб самим основам существования жизни на земле, так как объектом их посягательства являются не отдельные общественные отношения в той или иной сфере жизни и деятельности человека, общества государства, а сама жизнь на земле, существование человечества или значительной его части» [95, С. 485].

Как видно, определение объектов преступлений против мира и безопасности человечества в отечественной науке продолжает оставаться в русле «классического» определения объекта уголовно-правовой охраны как общественного отношения (отношений), защищаемых уголовным правом. Однако в настоящее время в российской доктрине уголовного права наметился своеобразный поворот в понимании объекта уголовно-правовой охраны, связанный с изменением концептуальных основ уголовного законодательства и его задач.

Так, А.В. Наумов доказывает позицию, согласно которой в ряде случаев теория объекта преступления исключительно как общественного отношения «не срабатывает» [81, С. 147-149]. Таким образом, в уголовно-правовой теории наметился своеобразный поворот к пониманию объекта правовой охраны не только как общественного отношения в узком смысле этого слова, но и как реального блага, интереса.

Такое понимание объекта преступления, на наш взгляд, в большей мере соответствует новой иерархии объектов уголовно-правовой охраны, переоценка которых произошла в УК РФ 1996 г.

Как известно, буква Уголовного закона говорит о том, что под охрану взяты «права и свободы человека и гражданина, … мир и безопасность человечества» (ч. 1 ст. 2 УК РФ) как самостоятельные ценности, без обязательной их реализации в общественных отношениях как таковых, то есть в отношениях нескольких (минимум - двух) субъектов уголовного правоотношения.

Разделяя данную позицию, отметим, что непосредственным объектом преступления должен считаться тот юридический интерес, которому изначально причиняется вред конкретным преступлением против мира и безопасности человечества либо создается угроза причинения такого вреда.

Юридическое понимание «мира и безопасности человечества» можно определить исходя из понимания противоположных состояний человеческого общества и предписаний национального законодательства России. Последнее тем более допустимо, так как действующее международное право признает возможность признания положений национального законодательства в качестве «применимого права» (п. «с» ч. 1 ст. 21 Римского Статута Международного уголовного суда).

Общеизвестно, что мир - это состояние, характеризующееся отсутствием войны. При этом неважно, объявлены военные действия де-юре или нет: в соответствии с Определением агрессии от 1974 г. состояние международного мира имеет место при отсутствии военных действий де-факто. Таким образом, состояние мира как охраняемое международным правом благо (интерес) представляет собой такое состояние, которое характеризуется отсутствием фактических военных действий между государствами (группами государств).

Соответственно теоретико-юридическим основанием для выделения категории преступлений против мира среди преступлений против мира и безопасности человечества является то обстоятельство, что непосредственным объектом преступлений против международного мира признаются охраняемые общепризнанными принципами международного права и международным правом интересы соблюдения всеобщего мира и правил мирного урегулирования межгосударственных споров [62, С. 17-18].

Юридическое содержание термина «безопасность» непосредственно определено в действующем федеральном законодательстве России. Так, ст. 1 Закона РФ «О безопасности» от 5 марта 1992 г. (в действующей редакции) указывает, что «безопасность» - это «состояние защищенности жизненно важных интересов … от внутренних и внешних угроз».

Прямое указание как международного законодательства, так и многих национальных уголовных законов (в том числе и УК РФ) на «безопасность человечества» заставляет под этим определением понимать состояние защищенности неопределенного круга лиц от любых угроз, посягающих на их жизненно важные интересы. Понятно, что перечень «жизненно важных интересов» человечества очень широк и вряд ли может быть сформулирован в законодательстве.

Но, исходя из целостного понимания преступлений против мира и безопасности человечества, определенных в международном и национальном праве, видно, что эти «жизненно важные угрозы» ставят в опасность физическое существование всего человечества в целом.

Так, например, совершение любого акта экоцида угрожает существованию неопределенного круга лиц на той или иной территории вне зависимости от каких-либо характеристик этих лиц. С другой стороны, безопасность человечества - это обеспечение жизнедеятельности той или иной демографической группы человечества. Действительно, например, геноцид угрожает физическому существованию расовой, национальной или религиозной группе людей.

Следовательно, представляется возможным ограничить понимание «жизненно важных угроз» теми, которые угрожают существованию человечества вообще либо какой-либо его демографической группы (расе, национальности и пр.).

Таким образом, безопасность человечества как охраняемый уголовным правом интерес (объект) представляет собой состояние защищенности человечества в целом либо демографических групп от угроз их физическому существованию, исходящих от субъектов уголовного права [62, С. 19-21].

При этом надо подчеркнуть, что безопасность человечества вовсе не связана с фактом наличия либо отсутствия юридического состояния войны или вооруженного конфликта.

Действительно, например, акты геноцида в основном имели место в период войн - как мировых, так и локальных. Но история знает примеры осуществления геноцида той или иной демографической группы людей и в период мира, более того - эти деяния осуществлялись правящими кругами по отношению к населению собственной страны (Кампучия, Руанда и пр.).

К тому же в международном праве подчеркивается, что юридически квалификация акта геноцида как преступления против безопасности человечества (человечности) никак не зависит от того, осуществлен ли он в мирное либо военное время, явился проявлением внешней или внутренней политики государства (ст. I Конвенции о геноциде).

Аналогично обстоит дело с экоцидом, расцениваемым, с одной стороны, как военное преступление в случае применения практики экоцида в качестве метода ведения войны (ст. 8 Римского Статута). С другой стороны, уже в преамбуле Конвенции о воздействии на природную среду указано, что преступно не только военное, но и «любое иное враждебное использование таких средств могло бы иметь чрезвычайно пагубные последствия для благосостояния людей».

Таким образом, преступление экоцида может быть совершено в мирное время (вне рамок какого-либо вооруженного конфликта) и поставить под угрозу физическое существование неопределенного круга лиц. Поэтому вполне допустим вывод о том, что преступления против безопасности человечества образуют самостоятельную группу преступлений против мира и безопасности человечества, к которой в уголовном законодательстве России следует отнести геноцид (ст. 357) и экоцид (ст. 358).

Выделение системы преступлений против мира и безопасности человечества основано на признании в качестве родового объекта этих преступлений интересов, а именно: обеспечения мира и безопасности всего человечества как такового. Мир и безопасность человечества является одновременно и видовым объектом для отечественного уголовного права, так как 34 глава и XII раздел УК РФ совпадают.

На основе приведенных рассуждений мы разделяем точку зрения о том, что под интересами мира и безопасности человечества как родовым объектом национальной уголовно-правовой охраны надо признавать:

- интересы обеспечения мирного сосуществования государств и мирного разрешения межгосударственных споров;

- интересы обеспечения физического существования неопределенного круга лиц (человечества в целом либо демографических групп) от любых угроз, источником которых является человеческий фактор;

- интересы соблюдения правил ведения вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера [62, С. 23-25].

Если в основу классификаций преступлений против мира и безопасности человечества можно положить основной непосредственный объект посягательства, то, в свою очередь, позволительно говорить о существовании следующих видовых групп данных преступлений в уголовном праве России:

1) преступления против международного мира: планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны (ст. 354 УК РФ); публичные призывы к развязыванию агрессивной войны (ст. 354 УК РФ); разработка, производство, накопление, приобре-тение или сбыт оружия массового поражения (ст. 355 УК РФ); нападение на учреждения или лиц, пользующихся международной защитой (ст. 360 УК РФ);

2) преступления против безопасности человечества (преступления против человечности): геноцид (ст. 357 УК РФ); экоцид (ст. 358 УК РФ);

3) военные преступления: применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356 УК РФ); наемничество (ст. 359 УК РФ).

Полагаем, что совершение одним лицом (лицами) преступлений против международного мира, против человечности либо военного преступления всякий раз должно получать самостоятельную правовую оценку, то есть данные деяния должны квалифицироваться по совокупности. Говоря иными словами, ни одно из указанных преступлений не может «поглощать» другое.

Основанием для данного вывода является признание соответственно интересов обеспечения международного мира, безопасности человечества, а также соблюдения правил ведения войны и вооруженных конфликтов в качестве основных непосредственных объектов преступлений против мира и безопасности человечества и выделения соответствующих видовых групп этих преступлений.

Подобная позиция разделяется ведущими западными авторами, хотя основание разграничения преступлений против мира и человечности между собой они видят в другом, а именно: «в контексте совершения» данных преступлений.

Так, по мнению известного американского юриста-международника М.Ш. Бассиони (M. Ch. Bassiouni), термин «преступления против человечества» объединяют все зверства, совершенные в крупном масштабе. До некоторой степени преступления против человечности «смешиваются» с преступлениями против мира и военными преступлениями. Но преступления против человечности юридически отличны от военных преступлений: «они применяются не только в контексте «война», «время войны и мира для совершения этих преступлений безразлично» [101, С. 23-25].

Данное положение находит свое прямое подтверждение в решениях и деятельности современных международных военных трибуналов ad hoc. Приведем выдержку из событий новейшего времени: так, обвинительное заключение в отношении бывшего президента Югославии содержит обвинения в преступлениях против человечности, а также отдельным пунктом - обвинение в агрессии и нарушении законов и обычаев войны . Таким образом, в деятельности Международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде формально разделяются понятия «преступление против международного мира», «преступление против безопасности человечества (человечности)» и «военное преступление».

Однако преступление экоцида имеет некоторую специфику в определении его непосредственного объекта. В преамбуле Декларации Рио говорится о необходимости достижения международных договоренностей, которые «обеспечивали бы уважение интересов всех и защиту целостности глобальной системы в области окружающей среды и развития». Следовательно, «право всех» на благоприятную окружающую среду признается неотъемлемым условием развития всего человечества, а защита окружающей среды не может рассматриваться в отрыве от «устойчивого развития» человечества как такового (4-й принцип).

По мнению ряда исследователей, общественная опасность экоцида определяется «всеми признаками его состава»: в частности, требуется обратить внимание на признак массовости уничтожения животного и растительного мира, которые обеспечивают экологическое равновесие и поддержание всех без исключения экосистем; «отравление» объективных биологических условий жизнедеятельности населения регионов, стран, земного шара в целом - атмосферы и водных ресурсов. «Общественная опасность деяния возрастает в современных условиях, характеризующихся развитием науки, технологий и техники, благодаря которым любой субъект, получивший к ним доступ, способен вызвать экологическую катастрофу в масштабах страны, континента и, возможно, Земли» [97, С. 1041].

В национальном законодательстве России право на благоприятную окружающую среду также признается одним из фундаментальных интересов, обеспечивающих безопасное существование и прогресс народов России и всего человечества.

Например, в преамбуле Федерального Закона РФ «Об охране окружающей среды» от 10 января 2002 г. говорится о том, что настоящий Закон определяет правовые основы государственной политики в области охраны окружающей среды, обеспечивающие сбалансированное решение социально-экономических задач, сохранение благоприятной окружающей среды, биологического разнообразия и природных ресурсов «в целях удовлетворения потребностей нынешнего и будущих поколений, укрепления правопорядка в области охраны окружающей среды и обеспечения экологической безопасности».

Следовательно, интерес обеспечения экологической безопасности является составляющей частью интересов безопасности и существования человечества в целом.

Исходя из вышесказанного, полагаем, что непосредственным объектом экоцида как преступления против безопасности человечества надо признавать интересы обеспечения физического существования как человечества в целом, так и неопределенного круга лиц на той или иной территории. При этом составляющей частью юридического интереса безопасности человечества необходимо расценивать право на безопасную экологическую (окружающую) среду, благоприятную для существования и развития неопределенного круга лиц.

Некоторое своеобразие экоцида как преступления против безопасности человечества заключается в том, что оно является опредмеченным. Обычно в литературе говорится о том, что предмет экоцида образуют элементы окружающей среды, которые непосредственно указаны в ст. 358 УК РФ (животный и растительный мир, атмосфера, водные ресурсы). Следует согласиться с О.Л. Дубовик в том, что предметом экоцида надо признавать окружающую среду в целом, поскольку в статье речь идет об угрозе экологической катастрофы, а «уголовно-правовая охрана распространяется на совокупность, систему природных объектов, поскольку лишь в редких случаях возможен экоцид по отношению, например, к животному миру, не затрагивающий атмосферу, землю, растительные объекты и пр.» [88, С. 839].

В свою очередь, в силу положений международного уголовного права и решений международных трибуналов любой акт экоцида, сопряженный с совершением другого преступления против мира и безопасности человечества требует совокупной квалификации по соответствующим нормам главы 34 УК РФ.

Например, совершение любого акта экоцида требует дополнительной квалификации в случаях, если он:

а) совершен в ходе вооруженных конфликтов - по ст. 356 УК РФ (применение запрещенных средств и методов ведения войны);

б) рассчитан на полное или частичное уничтожение демографической группы людей - по ст. 357 УК РФ (геноцид);

в) совершен в ходе ведения агрессивной войны - по ч. 2 ст. 353 УК РФ.

Данное положение подтверждается не только выделением видовых групп преступлений против мира и безопасности человечества, но и правилами квалификации преступлений, исходящих из верхних границ санкций, установленных в соответствующих нормах УК РФ.

Действительно, верхняя граница пределов санкции в виде лишения свободы в ст. 358 УК РФ и в вышеназванных нормах установлена в двадцать лет лишения свободы (а при осуществлении геноцида может быть назначено наказание в виде пожизненного лишения свободы или смертной казни). Следовательно, совершение актов экоцида в ходе ведения агрессивной войны, применения запрещенных средств и методов ведения войны, а также осуществления геноцида требует совокупной квалификации содеянного в целях адекватной и справедливой юридической оценки.

В этом выводе нас поддержали 70% респондентов, ответивших на вопросы социологического исследования.

Целесообразно также рассмотреть вопрос о понимании места экоцида в системе преступлений против мира и безопасности в уголовном законодательстве зарубежных государств.

В конституционном праве зарубежных государств также общепризнанным является приоритет норм международного права над внутренним законодательством. Следовательно, уголовное законодательство этих государств в качестве источника имеет нормы международного уголовного права.

В странах континентального права обычным юридическим правилом считается включение во внутреннюю правовую систему вступивших для этих государств в силу международных договоров и обязательств.

Например, статья 25 Конституции Федеративной Республики Германии устанавливает, что «общепризнанные нормы международного права являются составной частью федерального права», а также «они имеют преимущество перед законами и порождают права и обязанности непосредственно для лиц, проживающих на территории Федерации» [42, С. 34].

Подобные предписания содержатся в ст. 96 Конституции Испании: «Законно заключенные и официально опубликованные в Испании международные договоры составляют часть ее внутреннего законодательства» [44, С. 63].

Наиболее четкая регламентация применения норм международного права как источников внутреннего законодательства характерна для ст. 55 Конституции Франции: «Договоры или соглашения, должным образом ратифицированные и одобренные, имеют силу, превышающую силу внутренних законов, с момента опубликования при условии применения каждого соглашения или договора другой стороной» [43, С. 43].

В странах системы общего права также существует конституционное установление о том, что международное право является составной частью внутренней правовой системы.

Так, английская правовая доктрина обычно исходит из признания «существования общего согласия о том, что … международное право является частью права Англии». Более того, «все права, полномочия, обязательства, ответственность и ограничения, которые устанавливаются Договорами или возникают из них … должны применяться в Соединенном Королевстве без последующих законодательных актов и быть включены в его право» [96, С. 78].

Такой международно-правовой документ в английской правовой доктрине получил название «самоисполнимого договора».

Однако применение во внутренней уголовной юрисдикции Англии и других стран общего права «самоисполнимого договора» на деле происходит несколько по-другому. Согласно наиболее распространенной доктринальной позиции, предоставление права определять, является ли международная норма частью права Англии, отдано английскому суду. Такая позиция вызывает нарекания со стороны самих английских юристов, считающих, что национальный правоприменитель не может произвольно решать, является ли международный договор обязательным для Англии или нет - только в этом случае «Великобритания снова войдет в круг государств, следующих международным стандартам свобод и справедливости» [108, С. 27].

Существующая практика применения международного права в национальной уголовной юрисдикции характерна в настоящее время не только для Великобритании, но и для других стран общего права, в том числе США.

Например, согласно разделу 2 ст. 6 Конституции США, «договоры, которые заключены или будут заключены Соединенными Штатами, являются верховным правом страны» [41, С. 8-9]. Казалось бы, провозглашение приоритета норм международного права Основным Законом Соединенных Штатов предполагает их непосредственное или имплементированное действие на территории США. Причем первый вариант относится как раз к действию «самоисполнимого» договора, не нуждающегося в «утверждении» внутренним законодателем.

Но правоприменитель почти всех стран общего права не признает практики действия самоисполнимого договора и требует имплементации последнего в национальное право государства. Так, Л. Хенкин прямо утверждает, что «многие, может быть большинство международных обязательств США … рассматриваются как «несамоисполнимые» и должны включаться во внутреннее право через законодательство или акт исполнительных органов, а потому … это уже не договор, а имплементирующий акт, который является правом страны» [103, С. 107].

Тем не менее, отметим, что в странах общего права наметилась тенденция нормативного (статутного) установления преступности преступлений против мира и безопасности человечества, без издания адекватных судебных прецедентов. Так, например, в Великобритании в 1969 году был принят Закон о геноциде (Genocide Act), полностью воспроизведший положения ст. II Конвенции о геноциде и установивший минимальный размер наказания в 14 лет тюремного заключения вне зависимости от наличия жертв геноцида [106, С. 409].

Сенат США, который, одобряя в 1986 г. Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, заявил, что Конвенция не является в США «самоисполнимой», как и другие подписанные США международные соглашения. Вследствие этого в разделе 18 «Преступления и уголовный процесс» Свода законов США появилась глава 50А «Геноцид», воспроизводящая текст соответствующих статей Конвенции о геноциде.

Основываясь на изложенных рассуждениях и примерах, мы можем утверждать, что нормы международного уголовного права в целом (и о преступлениях против мира и безопасности человечества, в частности) можно расценивать в качестве прямых источников внутреннего уголовного права зарубежных государств.

Тем не менее, в странах с различной системой внутреннего права сохраняются определенные различия в решении вопроса о том, каким образом международно-правовые нормы становятся источниками уголовного права. То есть разница состоит не в принципе признания международного права источником права национального, а в способах воздействия (влияния) международно-правовых норм на положения национальных уголовных законов.

Как уже подчеркивалось, в странах континентального права обычным юридическим правилом считается включение во внутреннюю правовую систему вступивших для этих государств в силу международных договоров и обязательств. При этом международно-правовая норма может действовать непосредственно, но чаще она имплементируется в национальное уголовное законодательство.

В странах общего права такой способ действия международного акта уголовно-правового характера, как его непосредственное применение на территории этих государств, обычно исключается. Норма международного права может являться источником уголовного права только при ее имплементации в национальное уголовное законодательство стран общего права. При этом большое (если не большее) значение имеет имплементация международно-правового предписания не столько в статутное право, сколько в судебный прецедент.

Концепция современного уголовного права большинства стран континентальной системы права базируется на идеях примата общечеловеческих ценностей (фактически - международных) над национальными, а следовательно, подчинение национальных правовых систем праву мирового сообщества. К числу отличительных признаков правового государства западные политики и юристы относят не только верховенство закона, но и его соответствие международному праву. Несомненно, это в равной мере касается всего отраслевого законодательства развитых стран, в том числе и уголовного.

Действительно, в новейшем уголовном законодательстве европейских стран эти положения получили непосредственное закрепление.

Франция. Концептуальной идеей нового УК Франции является реализация принципа примата международного права над внутригосударственным. Международно-правовые нормы стали источниками французского Уголовного закона в силу их имплементации во внутреннее законодательство. Причем, как правило, она происходила путем имплементации международной нормы, то есть ее адаптации в соответствии с национальными особенностями. Такая адаптация нередко носит своеобразный расширительный характер по сравнению с нормой международного договора.

В УК Франции в связи с подписанием ряда международных соглашений впервые включены нормы о преступлениях против международного мира и человечества - при этом наиболее строго (только пожизненным заточением) караются данные деяния, если они совершены во время войны «против тех, кто борется с идеологической системой, во имя которой совершены преступления против человечества».

Выгодной особенностью французского Уголовного закона является возможность наступления ответственности за указанные преступления не только физических, но и юридических лиц (§ 213-3).

Германия. Выгодной особенностью германского Уголовного закона является прямое указание в его тексте на то, что «международные Конвенции» имеют преимущественную силу перед национальным законодательством, то есть конституционное предписание о приоритете норм международного права по существу продублировано в самом уголовном законодательстве. Более того, в 2002 г. во исполнение международных обязательств в Германии принят «Международный уголовный кодекс», ставший составной частью уголовного законодательства этой страны.

Анализ Особенной части УК Германии также позволяет сделать вывод об имплементации норм международного права о преступлениях против мира и безопасности человечества. Нередко при имплементации нормы международного права в Германии принимается специальный закон о выполнении того или иного международного акта уголовно-правового характера.

Наконец, в УК ФРГ содержится целая система преступлений, составляющих комплексное понимание преступности экоцида. Так, в § 330 говорится о повышенной ответственности за совершение целого ряда деяний, предусмотренных в других нормах (§§ 324-329 - загрязнение водоемов, воздуха и почв; незаконное обращение с опасными материалами и отходами, «угроза нуждающейся в защите территории»), если они:

- причинили ущерб водному источнику, почвам или охраняемой территории таким образом, что причиненный вред может быть устранен только чрезвычайными мерами или по истечении длительного времени;

- угрожают общественному обеспечению водой;

- длительно вредят уровню такого вида животных или растений, который находится под угрозой вымирания;

- ставят другого человека в опасность причинения ему смерти или тяжкого вреда здоровью или вреда здоровью большого числа людей;

- причиняют смерть другому человеку.

Польша. О возможности прямого применения международного права при определении преступности того или иного деяния в национальном законодательстве свидетельствует ст. 5 УК Польши 1997 года, говорящая о пределах действия польского Уголовного закона - последний не применяется, когда «международным договором, стороной которого является Республика Польша, установлено иное».

В ст. 185 УК Польши содержится норма об уголовной ответственности за загрязнение естественных сред, нарушение правил обращения с общеопасными материалами, которые повлекли:

- уничтожение растительного или животного мира в значительном размере;

- смерть человека или причинение вреда здоровью «многих людей».

Приведенные выше положения конституционного и уголовного законодательства ряда европейских стран и США позволяет говорить о том, что, несмотря на терминологическую разницу и особенности восприятия международных норм, в странах континентального и общего права существует определенное единство в регламентации оснований ответственности за преступления против мира и безопасности человечества в целом и преступления экоцида в частности. При этом уголовное законодательство большинства европейских стран, прямо не употребляя термин «экоцид», исходит, по существу, из признания высокой степени общественной опасности этого преступления, основанной на создании угрозы интересам жизни и здоровья неопределенного круга лиц.

«Юридическим знаменателем» этого правового явления является общепризнанный приоритет норм международного права, отраженный в конституционном и уголовном законодательстве России и других цивилизованных стран мирового сообщества.

Сказанное (конечно, на частном примере) подтверждает высказанную в литературе фундаментальную идею о том, что между современными уголовно-правовыми системами России и западных стран гораздо больше общего, нежели различного [132, С. 50-58; 98, С. 508-510].

2. Юридический анализ состава экоцида в российском уголовном законодательстве

2.1 Объективная сторона экоцида

Объективную сторону преступлений образуют те признаки преступления, которые носят внешний характер и выражаются в определенном воздействии лица на предметы и явления. Преступное поведение человека следует рассматривать как единство объективных (внешних) и субъективных (психических) признаков.

Расчленить единое поведение человека на объективную и субъективную стороны можно только условно, однако раздельный анализ этих элементов, принятый в науке и практике уголовного права, позволяет глубже изучить каждый из них и преступление в целом.

Описывая то или иное преступление, законодатель характеризует главным образом его объективную сторону, которая служит важным показателем наличия степени общественной опасности совершенного преступления. Объективная сторона преступления заключается в предусмотренном уголовным законом общественно опасном деянии, причиняющим вред объекту, охраняемому уголовным законом, а также в условиях причинения этого вреда.

Кроме того, к признакам объективной стороны преступного деяния относят общественно опасные последствия, причинно-следственную связь между деянием и последствиями, а также место, время, обстановку, способы и средства совершения преступления.

В теории советского уголовного права господствующим, хотя и не единственным, являлось мнение, что сущность преступления как общественно опасного деяния заключается в посягательстве на охраняемые уголовным законом общественные отношения.

Под посягательством при этом понимается деяние либо причиняющее вред этим отношениям, либо заключающее в себе возможность причинения этого вреда. Так, А.А. Пионтковский считал, что под преступным результатом следует понимать «предусмотренные уголовным законом изменения в окружающем мире, которые производятся под влиянием действия или бездействия лица» [86, С. 174]. «Эти преступные последствия прямо или косвенно причиняют ущерб тем или иным охраняемым законом объектам или, по крайней мере, создают опасность такого причинения» [69, С. 148]. Аналогично раскрывают понятие посягательства другие ученые [66, С. 150; 52, С. 189; 78, С. 31].

Однако некоторые авторы с большей или меньшей последовательностью отстаивают взгляд, согласно которому не существует преступлений, не причиняющих вреда общественным отношениям.

Первым такую позицию сформулировал А.Н. Трайнин, который считал, что «объектом каждого преступления … являются те общественные отношения, которые под угрозой наказания уголовный закон охраняет и на которые, пренебрегая этой угрозой, преступник посягает. Посягнуть - это всегда значит нанести в той или иной форме и мере ущерб объекту: посягательство, не несущее с собой ущерба, перестает быть самим собой; оно уже не «посягает». Единственно от чего уголовный закон охраняет и может охранять объект - это от ущерба … Ущерб, причиненный объекту посягательства, каковы бы ни были формы и объем этого ущерба…, и является последствием, образующим необходимый элемент каждого преступления» [93, С. 139-140].

Эту точку зрения поддерживает подавляющее большинство исследователей. Так, Н.Ф. Кузнецова полагает, что «изменения в объекте посягательства бывают двух видов: в виде нанесения фактического ущерба… общественным отношениям и в виде создания опасности, реальной возможности нанесения фактического ущерба» [67, С. 20], то есть реальную возможность причинения такого ущерба следует отнести к общественно вредным изменениям в объекте посягательства.

В связи с вышеизложенным, возникает вопрос о делении составов преступлений на формальные и материальные.

Материальными традиционно считаются те составы преступлений, последствия совершения которых прямо указаны в диспозиции конкретной статьи Уголовного кодекса. Если же в диспозиции уголовно-правовой нормы не определено конкретное последствие, то такой состав следует считать формальным.

В преступлениях с материальным составом обязательному установлению подлежит причинная связь между совершенным деянием и наступившим последствием.

Уголовно-правовая наука не создает специфического правового учения о причинной связи, отличного от учения о причинности в философии. Эта связь должна существовать объективно, независимо от сознания людей, и в случаях, когда наступление преступного последствия связано с воздействием на предмет каких-либо факторов объективной реальности, выполняющих роль «третьих сил» и не зависящих от желания и воли субъекта преступления, говорить о том, что в действиях лица наличествует состав преступления, нельзя, так как причинная связь между общественно-опасным деянием и преступными последствиями является необходимым для наличия объективной стороны преступления признаком.

Объективность наличия причинной связи означает, что органы следствия и суда обязаны с полной достоверностью доказать их наличие или отсутствие между деянием лица и наступившим последствием. В своих постановлениях Пленум Верховного Суда подчеркивает необходимость достоверного, а не предположительного установления этой связи.

Для решения вопроса о наличии причинной связи между деянием и последствием при вменении состава экоцида в большинстве случаев необходимо участие экспертов, о чем говорилось в литературе.

В отличие от имеющей распространенность теории «Conditio sine qua non» (теории эквивалентностей), которая считает все причины события равноценными, а признак «необходимости условия» наступления общественно опасных последствий - достаточно объективным основанием для возникновения уголовной ответственности, с позиций российского уголовного права такая теория, как и теория «адекватной причинности», которая ограничивает ответственность лишь типичными случаями причинения вредных последствий, представляется неприемлемой. Так как в первом случае границы пределов уголовной ответственности необоснованно расширяются, а во втором - сужаются.

Определенное распространение в российской уголовной литературе получила точка зрения, полностью исключающая уголовную ответственность, если результат наступил вследствие случайного вмешательства других сил.

Однако анализ законодательства и судебной практики показывает, что уголовная ответственность может наступить не только за непосредственное причинение лицом общественно-опасных последствий, но в некоторых случаях и за создание условий реальной возможности их наступления; это относится к тем случаям, когда лицо, создавшее эти условия, имело специальную обязанность предотвращать наступление соответствующих вредных последствий.

Приведем конкретный пример.

В процессе перекачки сульфоэтоксилата натрия (жидкого мыла) из железнодорожной цистерны в стационарную емкость произошло переполнение последней и в подземный склад вылилось более 8 тонн содержимого. Сантехники в присутствии технического директора совместного предприятия по производству моющих средств «Сореаль» С. и по его указанию перекачали жидкое мыло на территорию предприятия, а значительную его часть спустили в ливневую канализацию. Через канализационную сеть указанное вещество попало в р. Битца и несколько связанных с нею прудов. Погибло огромное количество рыбы.

Расследованием, проведенным следственными органами г. Москвы, было установлено много нарушений документации по бесспорно установленной вине С. Как выяснилось, жидкое мыло помещалось в стационарную емкость, предназначенную для хранения вина, а экспертиза с целью установления ее возможного использования для компонентов моющих средств не проводилась. Уплотнительная прокладка люка емкости была неисправна, регулярных проверок ее не проводилось.

В цеху не была установлена система блокировки насосов, без чего цех нельзя было сдавать в эксплуатацию. В нарушение технологической дисциплины емкость наполнялась в расчете не на 80%, а на 95%. К тому же отсутствовала задвижка (заглушка) выходного коллектора ливневой канализации, которая могла бы воспрепятствовать проникновению вредного химического вещества в открытые водоемы [141, С. 69].

Определяя причинную связь, необходимо, чтобы она обязательно содержала ряд признаков, к которым уголовно-правовая наука относит: действенность (причина порождает последствие, которое обязательно должно наступить), всеобщность (определяющая отсутствие возможности беспричинных явлений), необходимость (т.е. связь не должна носить случайный характер) и объективность (она должна быть реальной).

Таким образом, можно определить причинную связь как такую объективную связь между общественно опасным деянием и наступившими последствиями, при которой деяние предшествует во времени последствию, подготавливает и определяет реальную возможность его наступления и является главной и непосредственной причинной, неизбежно вызывающей данное последствие.

В ст. 358 УК РФ экоцид установлена преступность «массового уничтожения растительного или животного мира, отравления атмосферы или водных ресурсов, а также совершения иных действий, способных вызывать экологическую катастрофу».

Отметим, что в литературе также предлагалось определение преступления «биоцида» как «противоправного необратимого разрушения окружающей человека природной среды, сопряженного с нарушением международной безопасности и причинением вреда благосостоянию не только настоящего, но и будущего поколений человечества» [118].

Вышеприведенное определение «биоцида» по своему существу совпадает с законодательной дефиницией экоцида, причем последний находится юридически в более жестком положении по отношению к действиям виновного. Если «биоцид» считается преступлением при наступлении «необратимого разрушения» окружающей среды, то экоцид влечет ответственность только лишь при создании возможности наступления этого последствия (экологической катастрофы) [116, С. 144-156]. Таким образом, понятие «экоцида» полностью охватывает признаки «биоцида» как они сформулированы в доктрине международного уголовного права.