Легализация денежных средств, полученных заведомо преступным путем

Если строго следовать букве закона, то неосторожные деяния также являются преступлением. И если в результате такого преступления субъект получает валюту или иные материальные ценности, а затем придаёт им правомерный вид, то в данном случае легализация очевидна.

Иной вопрос: справедливо ли такое решение, учитывая практически полное отсутствие криминального потенциала у лиц, совершающих преступления по неосторожности? Представляется, что в конце концов справедливо по двум основаниям. Во-первых, буква закона, а не его дух должны превалировать в решениях правоприменителя. Просветители настаивали на данном постулате, а для Беккариа он являлся основой против расширения дискреционных полномочий лиц, вершащих правосудие. Думается, что мнение о недопустимости расширительного толкования уголовного закона резонно. Закон должен толковаться лишь буквально и только в таком случае существует реальная возможность снизить порог правоприменительного усмотрения, а, следовательно, максимально обезопасить правосудие от правоприменительных ошибок или намеренных искажений объективной и правовой ситуации.

Объективная сторона легализации денежных средств или иного имущества, приобретённых другими лицами преступным путём, заключается в совершении в крупном размере финансовых операций и других сделок с денежными средствами или иным имуществом, которые приобретены другими лицами преступным путём, за исключением указанных в диспозиции ст. 174 УК налоговых преступлений.

В соответствии с Федеральным законом «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путём», легализацией считается «придание правового вида владению, пользованию или распоряжению денежными средствами или иным имуществом, полученными в результате совершения преступления, за исключением преступлений, предусмотренных статьями 193, 194, 198 и 199 Уголовного кодекса». В данной связи необходимо заметить, что придание правого статуса предметам, добытым преступным путём, не превращает субъекта в легитимного собственника. Он является псевдо собственником, так как легализуемым денежным средствам или иному имуществу правомерный вид лишь придаётся, хотя фактически он отсутствует. Согласно диспозиции части первой ст. 174 УК РФ, легализация может быть осуществлена двумя способами, которые связаны другом с другом в крупном размере финансовых операций и совершение в крупном размере иных сделок с денежными средствами или иным имуществом. Описание объективной стороны преступления, ответственность за совершение которого предусмотрена статьёй 174 УК РФ, заставляет с уверенностью констатировать, что деяние может быть признано преступным только в том случае, если названные два способа легализации представлены вместе. Совершение одной операции при отсутствии другой не может образовать состав рассматриваемого преступления. Например, субъект ограничивает свою деятельность лишь финансовыми операциями, не совершая других сделок с денежными средствами или иным имуществом. Такое заключение позволяет сделать буквальное толкование нормы ст. 174 УК РФ. Союз «и», который законодатель поставил между двумя вариантами совершения преступления («совершение в крупном размере финансовых операций и других сделок с денежными средствами или иным имуществом…») заставляет рассматривать преступление как единство указанных вариантов легализации.

Широкое толкование правовой нормы со стороны правоприменителя приводит, зачастую, к неоправданному выходу за пределы законодательного «усмотрения», что, как мы уже отмечали, нарушает принцип законности и создаёт возможность ошибочных решений, а также допускает возможность излишних дискреционных вариантов других лиц, применяющих правовую норму.

Вместе с тем широкое толкование допустимо лишь в двух случаях. Во-первых, когда законодатель сам указывает на такую возможность. Например, в ч. 2 ст. 61 УК сказано, что при назначении наказания могут учитываться в качестве смягчающих и обстоятельства, не предусмотренные частью первой настоящей статьи. В данном случае законодатель непосредственно указывает на возможность выхода за пределы основной нормы. Во-вторых, расширительное толкование возможно тогда, когда законодатель употребляет при описании состава преступления оценочные признаки. Например, ст. 285 УК, где констатация преступления зависит от наличия существенного нарушения прав и законных интересов граждан. Признак «существенности» не получил разъяснения ни в законе, ни в подзаконных актах, относясь к категории оценочных, который правоприменитель должен толковать, основываясь на собственном усмотрении.

Буквальное толкование нормы статьи 174 УК РФ позволяет прийти к однозначному выводу: деяние считается преступным лишь в том случае, если субъект совершает финансовые операции и другие сделки с денежными средствами или иным имуществом в единстве.

Несомненно, что современная формулировка объективной стороны преступления, ответственность за совершение которого предусмотрена в ст. 174 УК РФ, некорректна. В связи с некорректностью построения нормы статьи 174 УК РФ полагаем необходимым предложить новый вариант диспозитивной части в плане изложения объективной стороны рассматриваемого преступления. Новелла представляется в таком виде: «совершение в крупном размере финансовых операций или других сделок с денежными средствами или иным имуществом…». В таком варианте любая операция по легализации преступно приобретенных средств подпадает под действие уголовного закона и деяние легко может быть квалифицировано как легализация.

Объективная сторона деяния предполагает, как мы указывали выше, основываясь на императивах статьи 174 УК РФ, совершение финансовых операций и совершение других сделок. Формулируя, таким образом, варианты объективной стороны рассматриваемого преступления, законодатель, по существу, уравнял финансовые операции со сделками, так как формулировка «и другие сделки» не позволяет сомневаться в том, что любые финансовые операции есть разновидность сделок. Выделяя финансовые операции отдельно, законодатель, как нам представляется, счёл необходимым подчеркнуть оригинальность данной разновидности деловых операций, а с другой стороны - обратить внимание на своеобразие данного вида сделок.

Вместе с тем в документе, которое именуется Соглашением между правительством Российской Федерации и правительством республики Беларусь о сотрудничестве и взаимной помощи в области борьбы с незаконными финансовыми операциями, связанными с легализацией (отмыванием) доходов, полученных незаконным путём, от 12 февраля 1999 г. предлагается понятие незаконных финансовых операций, которое представляется заслуживающим внимания. По существу, определение, предложенное в международном документе, построено по принципу гражданско-правового определения сделки, за исключением более подробных ссылок на запрещённость и предмет операций. Но вместе с тем определение данное в Соглашении довольно громоздкое, что не соответствует принципу экономии правового материала.

Полагая, что приведённые в литературе и международных документах определения финансовых операций в разных выражениях отображают одну и ту же мысль, но представлены в некоторых случаях неполно, а порой и весьма противоречиво, считаем возможным рекомендовать выработанное нами на основе изучения специальной литературы определение финансовых операций как базовое.

К финансовым операциям относятся, прежде всего, как совершенно справедливо замечает Н.Г. Иванов, валютные операции Иванов Н.Г. Легализация денежных средств или иного имущества, приобретённых другими лицами преступным путём. Цит.соч., с.53., к которым п. 7. Федерального закона «О валютном регулировании и валютном контроле» от 8. 08.2001 г. относит:

а) операции, связанные с переходом права собственности и иных прав на валютные ценности, в том числе операции, связанные с использованием в качестве средства платежа иностранной валюты и платёжных документов в иностранной валюте;

б) ввоз и пересылка в РФ, а также вывоз и пересылка из Российской Федерации валютных ценностей;

в) осуществление международных денежных переводов;

г) расчёты между резидентами и нерезидентами в валюте РФ.

В свою очередь валютные операции с иностранной валютой и ценными бумагами в иностранной валюте подразделяются на текущие валютные операции и валютные операции, связанные с движением капитала. Чаще всего в процессе легализации используются валютные операции, связанные с движением капитала. К таковым относятся:

а) прямые инвестиции, т.е. вложения в уставный капитал предприятия с целью извлечения дохода и получение прав на участие в управлении предприятием;

б) портфельные инвестиции, т.е. приобретение ценных бумаг;

в) переводы в оплату права собственности на здания, сооружения и иное имущество, включая землю и её недра, относимые по законодательству страны его местонахождения к недвижимому имуществу, а также иных прав на недвижимость;

г) предоставление и получение финансовых кредитов на срок более 180 дней;

д) все иные операции, не являющиеся текущими валютными операциями.

Портфельные инвестиции, вложения в уставный капитал и переводы в оплату собственности на недвижимость - наиболее частые явления при легализации. Именно данные валютные операции чаще всего вызывают подозрения в их правомерности не только со стороны фискальных органов, но и со стороны органов финансового мониторинга, призванных осуществлять контроль за легитимностью денежных средств, участвующих в валютных операциях. Таким образом, эти валютные операции, хотя и наиболее эффективны, более или менее просты, приносят значительные дивиденды, порой укрепляют влияние, тем не менее, из-за своей распространённости в плане легализации становятся объектом пристального исследования правоприменительных органов, а, следовательно, для лиц, легализующих соответствующие средства, представляют наибольшую опасность.

Иное дело текущие валютные операции. Они не приносят явно ощутимых дивидендов, порой они более трудоёмки, но вместе с тем именно данные операции наиболее безопасны для лиц, осуществляющих легализацию. Во-первых, из-за их незначительной распространённости, которая является, с одной стороны, плодом незнания законодательства, а с другой непривычна и вызывает в силу их непривычности совершенно необоснованные сомнения и, во-вторых, потому, что компетентные органы наибольшее внимание уделяют наиболее распространённым валютным операциям, связанным с движением капитала.

Текущих валютных операций довольно много. Их перечень предлагается в п. 9 Федерального закона «О валютном регулировании и валютном контроле». Перечислять все в данной работе не имеет смысла, но представляется целесообразным обратить внимание на некоторые из них.

К текущим валютным операциям, которые в состоянии «отмыть» средства, полученные преступным путём, и вместе с тем не вызвать подозрений у соответствующих органов, относятся, в частности, выплаты заработной платы, стипендий, пенсий, алиментов, государственных пособий, доплат и компенсаций, а также выплаты по возмещению вреда, причинённого работникам в результате несчастных случаев или профессиональных заболеваний при исполнении ими своих трудовых обязанностей; платежи в связи с принятием наследства; платежи, связанные с погребением умершего; выплаты денежных компенсаций жертвам политических репрессий, членам их семей и наследникам; платежи за участие в международных конгрессах, симпозиумах, конференциях, спортивных и культурных мероприятиях, а также в других международных встречах, выставках и ярмарках; лечение граждан одного государства в лечебно - профилактических учреждениях другого государства; выплата авторских вознаграждений; расходы, связанные с гастролями артистов. Некоторые из перечисленных операций могут носить характер благотворительных акций, что также немаловажно, ибо приносит политические дивиденды (например, оплата лечения тяжелобольных детей в зарубежных клиниках). Пожалуй, в плане стратегической перспективы, совершение названных текущих валютных операций способно принести в итоге более значительную прибыль (как материальную, так и политическую), чем одиозные операции, связанные с движением капитала. Однако в Федеральном законе «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путём», акценты расставлены классически и схематично.

В статье 6 Закона к операциям, которые подлежат обязательному контролю, относятся операции на сумму равную или превышающую 600 000 тыс. руб. и по своему характеру относящиеся в большей мере к валютным операциям, связанным с движением капитала, за исключением специфических операций, которые, однако, не относятся к категории текущих, как помещение ценных бумаг, драгоценных металлов, драгоценных камней или иных ценностей в ломбард.

Представляется, что игнорирование законодателем в целях обязательного финансового контроля текущих валютных операций создаёт возможность «отмывать» денежные средства, полученные в результате криминала, практически беспрепятственно. В данной связи полагаем целесообразным внести в Федеральный закон «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путём» дополнения, согласно которому обязательному финансовому контролю подлежат также текущие валютные операции на такую же сумму. Перечень текущих валютных операций довольно обширен, и целесообразно в предлагаемом дополнении не перечислять их все, а указать, что соответствующий перечень предложен в п. 9 Федерального закона «О валютном регулировании и валютном контроле». В результате дополнение к ст. 6 Федерального закона «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путём» будет выглядеть таким образом: «Обязательному контролю подлежат также текущие валютные операции, перечень которых содержится в п. 9 Федерального закона «О валютном регулировании и валютном контроле», если сумма, на которую они совершаются, равна или превышает 600 000 тыс. руб.».

К финансовым операциям относятся также различного рода банковские операции; операции кредитных организаций и иные операции, предметом которых являются денежные средства.

Следующей разновидностью объективной стороны легализации закон называет совершение других, помимо финансовых операций сделок с денежными средствами или иным имуществом, приобретённых другими лицами преступным путём, за известным исключением, указанном в диспозиции нормы статьи 174 УК.

К иным сделкам относятся все те операции, которые в ГК РФ именуются сделками. Например, субъект, получивший имущественную ценность, добытую другим лицом преступным путём, обменял её на другую ценность (серию высоко котируемых марок на серию аналогичного статуса), легализовав таким образом имущество, приобретённое преступным путём.

Преступление, ответственность за совершение которого предусмотрена статьёй 174 УК РФ, относится к категории формальных составов - деяние считается оконченным с момента совершения финансовых операций и других сделок.

В законе (ст. 174 УК) момент окончания деяния сопрягается с моментом совершения финансовых операций и других сделок, что позволяет говорить о наличии формального состава. С таким выводом солидарны все исследователи, пишущие на тему легализации.

Л.Д. Гаухман и С.В. Максимов предлагают вариант момента окончания преступления, который находит широкое распространение в специальной литературе. Исследователи пишут: «рассматриваемое преступление следует считать оконченным лишь с момента выполнения действий, необходимых и достаточных для признания как минимум одной из совершённых виновным финансовых операций или других сделок действительной. Например, отсутствие на момент пресечения деяния нотариального удостоверения сделки или её государственной регистрации (например, для сделки с недвижимостью) в случаях, когда это условие является обязательным (ст. 163 и 164 ГК РФ), влечёт недействительность такой сделки. В этом случае не происходит легализации участвующих в сделке денежных средств или иного имущества. Такие действия надлежит квалифицировать как покушение на соответствующе преступление, если установлено намерение выполнить все действия, предусмотренные гражданским законодательством, либо как сбыт имущества, заведомо добытого преступным путём, при наличии признаков, указанных в ст. 175 УК» Гаухман Л.Д., Максимов С.В. Цит.соч., с. 190.. Представляется, что предложенный авторами момент окончания преступления не соответствует его законодательному определению.

Совершение финансовых операций и других сделок довольно длительный процесс. Это именно процесс, растянутый во времени и имеющий начало и окончание. Совершение финансовых операций и других сделок начинается с момента согласования договорных позиций или, по меньшей мере, представления договорных обязательств компетентному лицу. Завершается этот процесс заключением сделки, когда под документом ставятся необходимые подписи и печать. Законодатель связал момент окончания преступления не с заключением сделки, а с периодом её совершения, т.е., по сути дела, с моментом начала процедуры её заключения.

Легализация также представляет собой достаточно длительный процесс, имеющий начало и окончание. Она начинается с момента начала процедуры заключения сделки и оканчивается с завершением этой процедуры.

Несомненно, что желание «отмыть» денежные средства, приобретённые другим лицом в результате совершения преступления, которое воплощается в конкретные действия субъекта, свидетельствующие о его намерениях, должны найти адекватную оценку в рамках права и в рамках уголовного права, в частности. С превентивной точки зрения целесообразнее прекратить преступную активность субъекта на более ранней стадии развития преступной деятельности, дабы, по крайней мере, избежать ещё большего ущерба общественным отношениям, который может быть причинён на последующих стадиях его криминальной деятельности. В данной связи вполне уместна аналогия с моментом окончания бандитизма, который сопрягается законодателем с началом организации банды, т.е. с периодом её оформления. В случае с бандитизмом законодателем, как представляется, руководили те же самые резоны.

Что касается эффективного процесса квалификации преступления, то он несомненно будет затруднён, когда денежные средства или иное имущество уже легализовано. В особенности это касается отдельных банковских операций. Во-первых, на данной стадии трудно собрать доказательную базу, во-вторых, процесс квалификации может быть существенно затруднён, если легализованные денежные средства пошли юридически на благотворительные цели. Привлечение к уголовной ответственности в такой ситуации может сделать из виновника мученика, а общественность, уставшая от перманентных кризисов и неуверенности в завтрашнем дне, вряд ли поймёт позитивные действия правоприменителя. Таким образом, цель наказания, которое ожидает виновного - восстановление социальной справедливости, достигнута фактически не будет (учитывая, что социум - это народ).

Итак, мы предлагаем считать моментом окончания преступления, ответственность за совершение которого предусмотрена в ст. 174 УК РФ, начало заключения сделки. Это может быть, например, обсуждение пунктов договора, составление протокола разногласий и т.п.

Сделки, квалифицируемые как легализация, становятся преступлением лишь в том случае, если они совершены в крупном размере, т.е., согласно примечания к ст. 174, совершены на сумму, превышающую две тысячи минимальных размеров оплаты труда. Следовательно, любые сделки, сумма которых не превышает законодательно установленный предел крупного размера, преступлением не считаются. К таковым сделкам относятся, в частности, мелкие бытовые сделки и т.п. Однако не следует забывать о продолжаемых преступлениях, которые состоят из ряда криминальных или некриминальных эпизодов, хотя в совокупности могут соответствовать параметрам крупного размера. Например, сделки по банковским вкладам, сумма каждого из которых не превышает установленного в законе уровня крупного размера. Поскольку эпизоды продолжаемого преступления объединены единым умыслом виновного, деяние, если оно соответствует параметрам преступления, предусмотренного ст. 174 УК РФ, должно квалифицироваться как оконченная легализация. Другое дело, если деятельность субъекта пресечена на стадии, в пределах которой сумма сделки не превышает двух тысяч минимальных размеров оплаты труда. В таком случае, если, разумеется, речь идёт о продолжаемом преступлении, деяние надлежит квалифицировать как покушение на преступление, ответственность за совершение которого предусмотрена в ст. 174 УК.

Совершение сделок с имуществом или денежными ценностями, заведомо приобретёнными другими лицами преступным путём, необходимо отличать от приобретения или сбыта имущества, заведомо добытого преступным путём, ответственность за совершение которого предусмотрена в ст. 175 УК РФ. Поскольку, как мы считаем, момент окончания легализации совпадает с моментом начала заключения сделки, постольку отличие названных преступлений имеет весьма тонкую грань. Ведь действительно, сделка может не состояться или может быть признана недействительной, как тогда следует квалифицировать деяние?

Отличие легализации от приобретения или сбыта имущества, заведомо добытого преступным путём, заключается в факте самой сделки как гражданско-правового акта. Если имущество сбывается на основе заключения официальной сделки, тогда деяние квалифицируется как легализация. Если имущество сбывается вне рамок, официально установленных гражданским законодательством, тогда деяние квалифицируется по признакам преступления статьи 175 УК. В данном случае отличие проводится по объективной стороне преступления.

Однако возможны ситуации, когда, во-первых, сделка не состоялась по каким-либо причинам и, во-вторых, она признана недействительной. Как квалифицировать деяние в таких ситуациях?

Моментом окончания деяния мы считаем момент начала заключения сделки. В любом случае, состоялась она или нет, речь идёт именно о граждански правовом акте, который субъект намерен был осуществить. Коль скоро сбыт имущества должен был произойти при помощи гражданско-правовой сделки, то деяние квалифицируется только как легализация. Но если сделка не состоялась, хотя субъект прилагал усилия к её заключению, тогда деяние может быть квалифицировано либо как покушение на легализацию, либо как приготовление к легализации денежных средств или иного имущества, в зависимости от стадии, на которой криминальная активность субъекта была прервана.

Если деятельность субъекта была прервана на стадии, например, составления договора, но до момента его обсуждения, деяние квалифицируется как приготовление к преступлению, поскольку в данный момент процесс заключения сделки ещё не начался, т.е. субъект ещё не приступил к выполнению объективной стороны легализации.

Если деятельность субъекта была прервана на стадии начала заключения сделки (например, протокол разногласий побудил другую сторону сделки отказаться от её заключения), тогда деяние квалифицируется как покушение на легализацию.

По предмету преступного деяния вряд ли целесообразно проводить отличие главным образом в связи с тем, что имущество в гражданском праве определено и как деньги, а мы, в свою очередь, предложили дуалистический подход к определению предмета легализации, намеренно, т.е. в научных целях, игнорируя фикцию предмета преступления, устоявшуюся в уголовном праве.

Отличие рассматриваемых преступлений можно проводить и по факту заранее данного обещания приобрести или сбыть имущество, заведомо добытое преступным путём. В случае совершения преступления, о котором речь идёт в статье 175 УК, приобретение или сбыт обязательно должны быть заранее не обещаны. В отношении легализации такого непременного условия нет. Следовательно, легализация возможна и тогда, когда сделка была обещана заранее. Но в данном случае возникает вопрос о соучастии, причём соучастии двойном: как соучастник преступления, в результате которого было получено имущество, нуждающееся в легализации, может быть лицо, давшее заранее обещание легализовать его. Но ведь субъект, совершивший преступление, в результате которого появилось имущество, нуждающееся в легализации, также может быть соучастником легализации.

В первом случае субъект естественно становится соучастником преступления, в результате которого были получены нуждающиеся в легализации средства, если он заранее обещал совершить необходимую сделку. В таком качестве субъект выступает в роли пособника.

Если субъект принял предложение о легализации имущества, заведомо для него приобретённого преступным путём, уже после совершения преступления, в результате которого имущество было получено, тогда может возникнуть вопрос о прикосновенности, разновидность которой в У К РФ предусмотрена в статье 316 как укрывательство преступлений.

Прежде всего, об укрывательстве как разновидности прикосновенности. Укрывательство предполагает довольно обширный спектр действий. Сюда входит не только непосредственно сокрытие преступника, следов преступления, но и недонесение о совершённом преступлении. Такой вывод находит логическое обоснование. Субъект, сокрывший преступника, естественно и не доносит о совершённом деянии. Но укрывательство может быть и в иной ситуации. Субъект, став очевидцем совершения преступления, за определённое вознаграждение обещает не сообщать о факте компетентным органам. Такого рода несообщение представляет собой фактическое укрывательство преступного деяния.

Однако, в ст. 316 УК речь идёт об укрывательстве далеко не всех преступлений, а только особо тяжких. Следовательно, если субъект не сообщает о совершении преступления, относящегося к другой категории, легализуя полученные в результате его совершения денежные или иные средства, он не может быть признан прикосновенным к такому преступлению.

Квалифицируя действия субъекта как прикосновенные к особо тяжкому преступлению, в результате совершения которого были получены нуждающиеся в легализации средства, необходимо учитывать один важный нюанс. Субъект может не знать, какое именно конкретное преступление совершено. Например, имущество было получено в результате совершения убийства. Однако субъект, передавший имущество для легализации, не сообщил об этом, ограничившись лишь сведениями об общем характере совершённого им преступного акта. В таком случае достаточным является осведомлённость лица, легализующего добытое преступным путём имущество, об общем характере совершённого преступления. Интуитивной догадки на сей счёт явно недостаточно, как совершенно справедливо отмечает Н.Г. Иванов Иванов Н. Цит.соч., с.54..

Субъект должен достоверно знать, что имущество получено в результате совершения особо тяжкого преступления, представляя о возможном варианте такого преступного деяния. Однако, если субъект заблуждался относительно категории преступления, в результате совершения которого было получено имущество, нуждающееся в легализации, тогда правоприменительное решение зависит от субъективной направленности заблуждения. Если субъект полагал, что имущество было получено в результате совершения деяния, относящегося к иной, нежели особо тяжкое преступление категории и объективно полагать таким образом у него были основания, тогда он не может быть признан прикосновенным к данному деянию. Если же его заблуждение было иным: он полагал, что нуждающееся в легализации имущество получено в результате совершения особо тяжкого преступления, тогда решение правоприменителя зависит от фактически совершённого деяния, в результате которого было получено имущество. В случае фактического совершения особо тяжкого преступления действия субъекта, легализующего полученное имущество, квалифицируются как прикосновенные к нему, т.е. как оконченное преступление, предусмотренное ст. 316 УК. Но в случае фактического совершения преступления иной категории при ошибке субъекта в его оценке (полагал, что имущество получено в результате совершения особо тяжкого преступления), ответственность всё же наступает по направленности умысла виновного: также по ст. 316 УК, но как за покушение на укрывательство. Иначе вопрос не может быть разрешён, учитывая уголовно правовую доминанту вины, которая закреплена в виде принципа уголовного права в ст. 5 УК.

Сложнее решается вопрос в случае, если субъект получил имущество в результате совершения квалифицированного вида преступления, которое относится к категории особо тяжких, тогда как основной вид преступного посягательства относится к иной категории.

Например, имущество было получено в результате совершения разбойного нападения с применением оружия (п. «г». ч. 2 ст. 162 УК). Субъект, совершивший такое преступление, может даже сообщить лицу, которое должно легализовать полученное таким образом имущество, о факте разбойного нападения, но опустить информацию о применении при этом оружия. В ситуации такого рода вновь необходимо базироваться на объективно доказанное направление умысла легализующего, т.е. на принцип вины. Если он не мог предположить и по обстоятельствам дела такая невозможность доказана, что имущество было получено в результате совершения неквалифицированного разбоя, тогда, естественно, прикосновенности быть не может. В противном случае легализующий должен быть привлечён за укрывательство квалифицированного разбоя (хотя, откровенно говоря, доказать прикосновенность в описанной ситуации крайне сложно).

2.2 Субъективные признаки легализации денежных средств или иного имущества, приобретенного преступным путем

Субъективную сторону легализации денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами преступным путём, авторы, изучающие проблему, единодушно определяют через вину в форме прямого умысла.

Вина, однако, не может быть сведена только к умыслу или неосторожности, что предлагается в некоторых учебниках по уголовному праву. Такое одиозное понимание вины, которое, быть может следует из интерпретации положений статьи 24 УК РФ, не способно отразить всех нюансов психических переживаний, которые выступают в качестве её сущности и которые определяют степень виновного отношения субъекта к содеянному.

В современной литературе по уголовному праву вина определяется несколько неоднозначно, хотя предлагаемые определения объединяет единый психологический стержень психическое отношение к объективной реальности. В современной юридической литературе представлены, пожалуй, два глобальных подхода к определению вины, один из которых неосновательно, как представляется, сужает её рамки, а другой достаточно широко рассматривает вину, хотя и без уточнения её нюансов.

В учебнике по уголовному праву, написанном коллективом авторов МГУ, вину предлагается понимать через устоявшееся в литературе определение: «психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному действию или бездействию и к наступившим в результате этого общественно опасным последствиям» Курс уголовного права в 5 томах. Т.1. М., Зсрцало-М, 2002, с.306.. В предлагаемом определении понятие вины строится по принципу понятия умысла и неосторожности, которые ориентированы на преступления с материальным составом. Следуя предлагаемой дефиниции вину субъекта легализации можно доказать, в частности, доказав его отношение к последствиям. Но в отношении рассматриваемого преступления трудно предположить, что субъект желал причинить экономический вред или предвидел и желал нарушить легитимный порядок осуществления предпринимательской или иной экономической деятельности. Суть легализации, приносящий большие прибыли легализующему, заключается в его обогащении. Иное решение по поводу его вины несомненно схоластично, не основано на реалиях. В данном контексте определение вины, предлагаемое авторами учебника МГУ, сужает грани вины, причём сужает искусственно, игнорируя существующие на сей счёт реальные связи и отношения.

Другое определение вины, предложено в учебнике Дальневосточного университета: «вина - это психическое отношение субъекта, выраженное в определённом преступлении» Российское уголовное право. Курс лекций. В 5 томах. Т. 1. Владивосток, 1999, с.394.. Определение не содержит ограничивающие виновное отношение субъекта к содеянному рамки, довольно широко трактуя такое отношение. В принципе, с данным определением можно было бы согласиться, если бы не один нюанс. В работе авторов Дальневосточного университета предлагается довольно интересная характеристика вины через содержание, форму, сущность и степень. При этом степень вины понимается как количественная её характеристика, выражающая её сравнительную тяжесть, сравнительный размер Там же, с.400.

. Но если вина не сводится только к умыслу или неосторожности, которые являются её разновидностями или формами, тогда она представляет собой количественную характеристику «душевных переживаний» субъекта. Такой вывод основан на том обстоятельстве, что, во-первых, понятия умысла и неосторожности стабильно фиксированы, а вина, как психическое отношение, предполагает вариативные оттенки психических переживаний. Во-вторых, содержание и сущность вины, так же как и элементы её форм, строго фиксированы. Они лишены нюансов и психологических красок, которые характерны для любого психического отношения. Таким образом, основываясь на приведённых резонах, полагаем практически и теоретически целесообразным определять вину через её количественные характеристики. При этом, поскольку в вине, как справедливо замечают авторы учебника по уголовному праву Дальневосточного университета Там же, с.399., проявляется отрицательное отношение лица к интересам общества, считаем резонным и обоснованным предложить определение вины, основывающееся на оценочных критериях: вина есть степень пренебрежения субъектом общественно значимыми ценностями. Предлагаемое определение, во-первых, достаточно лапидарно и, во-вторых, максимально выражает суть психических переживаний субъекта по поводу совершаемого им преступления, что несомненно важно для оценки его поступка с позиций справедливости.

Столь подробные рассуждения о вине, в контексте нашей темы, представляются практически важными не только потому, что в специальной современной литературе не уделяется внимание этому важному по крайней мере для определения меры репрессии а вопросу, но и потому, что он касается, в частности, и легализации, санкция которой предлагает различные варианты государственной реакции на совершённое преступление, что предполагает установление главным образом степени вины.

Если вина есть мера или степень пренебрежения субъектом общественно значимыми ценностями, то какое это имеет конкретное отношение к легализации.

Как и любое преступление легализация, а в особенности преступление, предусмотренное ст. 174 УК, может быть совершено в результате стечения совершенно различных объективно-субъективных обстоятельств. Мера или степень реагирования субъекта на обстоятельства объективного свойства зависит во многом не только от самих объективных обстоятельств, но и от субъективных или психофизиологических особенностей личности. Состояние тревоги, эйфории, радости, сомнений, боязни наконец находят конкретное отражение в выборе лицом варианта поведения, разумеется в сочетании с силой и мощью обстоятельств объективного плана: Почему в особенности это касается преступления, ответственность за совершение которого предусмотрена в ст. 174 УК? Потому что всё это касается любой пособнической деятельности.

Для оказании помощи лицу, совершающему или совершившему преступление, необходим достаточно сильный психологический импульс, способный превратиться в доминанту, определяющую мотив любого поведенческого акта, в том числе и преступления. Такой доминантой может быть, прежде всего, материальная заинтересованность, что чаще всего или даже можно сказать определённо - постоянно лежит в основе совершения анализируемого преступления. Такой вывод сделан потому, что даже в случае, если субъект, получивший имущество в результате совершения преступления, не обещает легализующему вознаграждения, легализующий достаточно просто может получить его самостоятельно, не прилагая к тому особенных усилий. Например, можно сослаться на необходимость частичных затрат для производства банковских операций. Лицо, легализующее денежные средства, профессионал в своём деле. Он достаточно искушён в тонкостях соответствующих операций и вряд ли упустит свой шанс.

Форма вины легализации денежных средств или иного имущества, приобретённых другими лицами преступным путём, может быть выражена, как мы уже отмечали, только прямым умыслом. Однако вся проблема заключается в том, что прямой умысел, законодательное определение которого предлагается в статье 25 УК РФ, сформулирован по отношению к материальным составам и в связи с этим ориентирован на отношение субъекта к последствиям. Для того чтобы сформулировать прямой умысел в отношении легализации, необходимо исказить его законодательное определение и, с учётом формального состава легализации, отказаться от волевого момента по отношению к последствиям.

Умысел в отношении легализации будет представлен в таком варианте, который не вызывает, к сожалению, сомнений в юридической литературе: субъект сознаёт общественно опасный характер своих действий и желает их совершить.

Представляется, что такой вариант искажения законодательно определённого понятия нарушает стройную гамму легитимных определений и представляет собой противоречащее принципу законности расширительное толкование.

Полагаем в данной связи, что позиция в отношении определения умысла, занятая Н.Г. Ивановым, способна расставить необходимые акценты в его определении в отношении, в частности, формальных составов и в итоге, если определение будет легитимным, избавить правоприменителя от искусственных, не основанных на законе построений. Н.Г. Иванов, на основе анализа мнений отечественных криминалистов и зарубежной теории, считает, что современное законодательное определение умысла избыточно. Гораздо проще, удобнее, а, с позиций принципа законности целесообразнее ограничиться в определении умысла ссылкой на сознание общественной опасности и противоправности деяния См.: Иванов Н.Г. Уголовное право Российской Федерации. М, Мастерство, 2000.. Полагаем, что именно так и следует формулировать понятие умысла в УК. Вариант может быть таков: «Преступление признаётся совершённым умышленно, если лицо сознавало общественную опасность и противоправность своих действий (бездействия)». Что касается таких вариантов умысла, как заранее обдуманный и внезапно возникший, то они могут рассматриваться с позиций степеней вины.

Общественная опасность, как категория универсальная, касается и административно наказуемых деяний и гражданско-правовых деликтов и даже аморальных проступков. Поэтому субъект, легализующий денежные средства или иное имущество, добытые другим лицом преступным путём, может и должен сознавать общественную опасность своего деяния, но вовсе не должен сознавать уголовно наказуемый характер последнего. В данном случае речь идёт как раз о противоправности. Норма ст. 174 УК РФ в определённой мере имеет бланкетную диспозицию. В ней речь идёт о сделках и финансовых операциях, как одной из разновидностей сделки, определение которой содержится в ГК РФ. Следовательно, согласно российской правовой парадигме, незнание субъектом не только уголовного закона, но и его бланкетной основы, в данном случае норм ГК, содержащих определение сделки, не освобождает субъекта от уголовной ответственности. Вместе с тем следует иметь ввиду, что нормативный материал ГК подвержен перманентной новеллизации и опирается на нормы, который носят локальный характер и не всегда публикуются в официальных изданиях, специально предназначенных для опубликования законов. Такие нормативные документы довольно затруднительно знать, а порой и просто невозможно в силу их ограниченной доступности. Следовательно, привлекая легализующего к уголовной ответственности правоприменитель презюмирует знание им любых нормативных актов, имеющих принципиальное значение для квалификации преступления.

Представляется, однако, что такая ситуация, презюмирующая знание субъектом нормативных актов, составляющих бланкетную основу соответствующей нормы, нарушает принцип справедливости и сродни объективному вменению.

Например, заключая договор бытового подряда, субъект, согласно российской правовой парадигме, должен знать, что это публичный договор, что к его заключению предъявляются определённые требования и что такие требования закреплены в разных нормах ГК. Кроме того, предполагается, что субъект знает об уголовной ответственности за легализацию со всеми её партнёрами, т.е. определённо значит, что уголовная ответственность наступает за легализацию денежных средств или иного имущества, совершённые именно в крупном размере. Соответственно презюмируется, что субъекту ведомы параметры крупного размера, а значит ему ведомы и параметры установленного в России минимального размера оплаты труда, который постоянно, кстати сказать, изменяется. Более того, существует несколько размеров МРОТ, например, для уплаты административного штрафа. На какой МРОТ легализующий должен ориентироваться и почему он обязан знать об ориентации именно на конкретный размер минимальной оплаты труда?

В предлагаемую формулировку умысла мы ввели обязательное знание виновным не только об общественной опасности деяния, но и о его противоправности. Такое знание является обязательным в современной правовой ситуации России, где масса бланкетных материалов порой формируют возможности квалификации со стороны правоприменителя. Следовательно, если доказано, что субъект не мог знать необходимые нормативные материалы, составляющие в итоге суть уголовно правовой нормы, ему нельзя вменять соответствующее деяние в вину. Сознание субъекта, осуществляющего легализацию, должно охватывать не только общественную опасность им совершаемого, но и его противоправность со всеми её элементами.

Обязательным признаком легализации является цель совершения преступления, что следует непосредственно из описания диспозиции норм. Такой целью закон называет придание правомерного вида владению, пользованию и распоряжению соответствующим имуществом. Если в действиях лица такая цель отсутствует, например, в связи с незнанием им необходимых правовых документов, тогда деяние следует квалифицировать по ст. 175 УК РФ как приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путём.

Указание законодателя на цель совершения преступления подтверждает необходимость знания им соответствующих нормативных актов бланкетного характера, лежащих в основе правовой регламентации его действий (знание, что такое сделка и финансовая операция как её разновидность). Поэтому, например, если субъект продаёт имущество, заведомо приобретённое другим лицом преступным путём, вне рамок гражданско-правовой сделки, полагая при этом, что «отмывает» денежные средства, то фактически он совершает сбыт, а юридически - покушение на легализацию, поскольку ответственность наступает по направленности умысла виновного. Оконченной легализации в данном случае не будет даже тогда, когда субъект успешно сбыл имущество.

В связи с приведёнными нами резонами, о цели как факторе, позволяющем отличать легализацию от приобретения или сбыта имущества, заведомо добытого преступным путём, а также в связи с конкретным указанием законодателя на такую цель, мы не можем согласиться с мнением Л.Д. Гаухмана и С.В. Максимова о том, что цель легализации не является обязательным признаком субъективной стороны преступления, так как желание естественным образом образует соответствующее целеполагание Гаухман Л.Д., Максимов С.В. Цит.соч., с.193-194.

. Законодатель правильно указал на цель преступления. Цель в данном случае подчёркивает, оттеняет знание субъектом соответствующего нормативного материала, лежащего в основе понятийных определений диспозиции статьи. Н.А. Лопашенко предлагает ввести в текст анализируемой нормы указание на цель легализации, которая, по её мнению, заключается в желании ввести преступно приобретённое в легальный оборот Лопашенко Н.А. Экономическая преступность международного характера: состояние и проблемы борьбы. Цит.соч., с. 139.. Представляется, что предложение Н.А. Лопашенко, во-первых, излишне перенасыщает нормативный материал, а, во-вторых, ограничивает объективные возможности легализации.

Перенасыщенность нормативного материала заключается в том, что в статье будет указание на две цели, что вряд ли допустимо и целесообразно, тем более с учётом требований законодательной техники об экономии правового материала.

Предложение Н.А. Лопашенко фактически дублирует цель, которую законодатель уже указал в качестве обязательного признака субъективной стороны деяния. Введение в легальный оборот и легализация - по существу одно и то же, поэтому нет решительно никакого смысла дополнять норму статьи 174 УК РФ очередным признаком.

По поводу определения субъекта преступного посягательства, мы полностью разделяем мнение Н.Г. Иванова о том, что для его определения необходим ряд специальных условий Иванов Н. Легализация денежных средств или иного имущества, приобретённых другими лицами преступным путём. Цит.соч., с.53.

. Прежде всего, разумеется, общие условия определения субъекта каждого преступления - физическое вменяемое лицо, достигшее возраста уголовной ответственности. Однако субъектом легализации может быть, как правило, специальный субъект, который, помимо общих признаков субъекта преступления, наделён дополнительными, наличие которых позволяет квалифицировать им совершённое как легализацию.

Легализация представляет собой совершение сделок, которые предполагают возникновение гражданских прав и обязанностей. При этом если сделка признаётся недействительной или заключена обманным путём и в результате другому лицу причинён вред, субъект несёт полностью ответственность, в частности, и своим имуществом перед претерпевшим собственником. В полной мере приобретать и осуществлять гражданские права, создавать для себя гражданские обязанности и исполнять их, совершать любые сделки, урегулированные гражданским законодательством может только лицо, признанное полностью дееспособным. Однако закон (ст. 26 ГК РФ) позволяет совершать отдельные сделки лицам в возрасте от 14 до18 лет самостоятельно. Частично дееспособный (моложе 18 лет), вправе совершать сделки с письменного согласия своих законных представителей родителей, усыновителей или попечителя. Предоставляя такую возможность несовершеннолетнему, закон наделяет его весьма существенными правами, которые предполагают наличие и соответствующих обязанностей, в частности, в виде ответственности за недобросовестную сделку, поскольку ч. З ст. 26 ГК РФ устанавливает, что несовершеннолетние в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет самостоятельно несут имущественную ответственность по сделкам, перечисленным в п. 2 ст. 26 ГК РФ. Значит, если лицо в возрасте 16 лет делает денежный вклад в кредитное учреждение (например, банк), используя при этом денежные средствами, заведомо для него добытые преступным путём, то его действия естественно подпадают под регулятивные возможности ст. 174 УК, а он сам, в силу предоставленных ему легитимных возможностей, становится субъектом легализации.

Подпункт 3 пункта 2 статьи 26 ГК РФ специально подчёркивает, что вклады в кредитные учреждения несовершеннолетний может вносить «в соответствии с законом». Такая законодательная ремарка в определённой мере ограничивает возможности несовершеннолетнего специальными правилами, регулирующими деятельность кредитных учреждений. Учитывая, что несовершеннолетний вправе самостоятельно совершать не любые, а лишь мелкие бытовые сделки (пп. 4 п. 2 ст. 26 ГК РФ), естественно предположить, что несовершеннолетний ограничивается в сумме, которую он может внести в кредитное учреждение. И вместе с тем он такой возможностью всё же наделён. Несовершеннолетний может внести несколько сумм в разные кредитные учреждения, которые (суммы) в совокупности могут составлять весьма значительную денежную массу. Отсюда можно сделать вывод: несовершеннолетний (субъект с 16 летнего возраста) может быть субъектом рассматриваемого преступления лишь в том случае, если он совершает сделки, разрешённые ему гражданским законодательством. Иных сделок он совершать самостоятельно не может, следовательно, в иных случаях субъектом легализации может быть лишь лицо, достигшее совершеннолетнего возраста и наделённое полной дееспособностью. К таким сделкам могут быть отнесены, например, купля-продажа, перевод денежных средств за границу и т.п.

Однако гражданское законодательство предоставляет возможность несовершеннолетнему совершать и иные сделки, но лишь с письменного согласия его законных представителей. Какие сделки имеются ввиду, закон не расшифровывает, а, следовательно, вполне уместен вывод о том, что с письменного согласия законных представителей несовершеннолетний может совершать любые сделки. При этом согласие может быть заменено последующим одобрением сделки в письменном виде.

Значит, если с письменного согласия или при последующем одобрении законных представителей несовершеннолетний легализовал имущество, заведомо для него полученное преступным путём, он может быть привлечён к уголовной ответственности за легализацию с 16 лет. Но в данном случае возникает вопрос о солидарной ответственности законных представителей несовершеннолетнего, которые дали согласие по существу на легализацию. В ситуации такого рода вопрос об уголовной ответственности несовершеннолетнего и его законных представителей достаточно сложен. В случае, если законные представители не были осведомлены об истинной цели сделки, тогда к уголовной ответственности привлекается только лицо, достигшее 16 летнего возраста. Если законные представители несовершеннолетнего были осведомлены об истинной цели сделки, намеренно дав согласие на её совершение, тогда они выступают как соучастники легализации и несут ответственность в качестве пособников. В данной ситуации получается весьма оригинальная картина. Субъект, легализующий имущество, полученное другим лицом преступным путём, выступает, по существу, в роли посредника, т. к. посредством его усилий имуществу придаётся правомерный вид. В свою очередь законные представители несовершеннолетнего, давшие согласие на совершение криминальной сделки, выступают в роли пособников посредника и несут уголовную ответственность вместе с исполнителем по ч. 2 или 3 ст. 174 УК как за групповое преступление.