"Старый порядок и революция" А. де Токвиля в русской культуре (вторая половина 1850-х - начало 1860-х годов)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования

«Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Факультет гуманитарных наук

Школа филологии

Выпускная квалификационная работа

по направлению подготовки 45.03.01 «Филология» образовательная программа «Филология»

"Старый порядок и революция" А. де Токвиля в русской культуре (вторая половина 1850-х - начало 1860-х годов)

Дзядко Анна Викторовна

Научный руководитель

кандидат филологических наук,

профессор Школы филологии

Велижев Михаил Брониславович

Москва 2019

Аннотация

токвиль лингвистический языковой

Вторая книга А. де Токвиля, опубликованная в 1856 году, стала популярна в пореформенной России и получила много отзывов от представителей разных политических группировок (славянофилов, западников, крепостников, революционных-демократов). Объяснялось такое внимание к книге тем, что описание политических и социальных механизмов Франции подталкивало русских публицистов к размышлению о будущем России. Настоящее исследование направлено на изучение прагматики текстов, посвященных Токвилю, на идейном, лингвистическом и контекстуальных уровнях. Целью дипломной работы является установление степени влияния, которое французский историк имел на русскую политическую мысль.

Введение

Книга французского историка и политического деятеля Алексиса де Токвиля «Старый порядок и революция» вышла в 1856 году и вызвала широкий резонанс как во Франции, так и в России. Позже эту книгу стали рассматривать, как одно из первых произведений, в котором была изложена теория революции. См.: Furet F. Tocqueville est-il un historien de la Rйvolution franзaise? // Annales. 1970. № 25-2. 434-451 pp.; Веремчук Л.П. Алексис де Токвиль о монархии Старого порядка (в контексте анализа исторических предпосылок великой французской революции) // Науч. ред. «История», 2009. и др.

Повышенный интерес к этому произведению в России во многом объясняется тем, что общественно-политическая ситуация резко изменилась во второй половине 1850-х - начале 1860-х годов. Этот короткий отрезок времени связан с рядом крупных политических ожиданий и подготовкой радикальных социальных изменений, инициатива которых исходила сверху, но поддерживалась обществом и стала главным предметом печатных дискуссий. Поэтому для ряда публицистов и теоретиков реформы книга «Старый порядок и революция» стала отправной точкой для размышлений о применении европейского опыта в России. При этом, все русские читатели знакомились с текстом произведения на французском языке, потому что первый перевод вышел только в 1861 году в приложении к журналу «Библиотека для чтения» Примечательно, что этот перевод вызвал реакцию у надзорных ведомств. Так, член главного управления цензуры Н. Муханов предложил Петербургскому комитету не разрешать публикацию в периодических изданиях произведений, описывающие политические перевороты. В списке текстов, попадающих под такое определение, помимо переводного «Старого порядка и революции», приложенного к «Библиотеке для чтения» за 1861, также входила статья Чернышевского «Предисловие к нынешним австрийским делам» и «восторженные описания итальянского восстания, заключающиеся в политических обозрения разных журналов». Автор письма объяснял подобную меру тем, что изложение революционных событий «неопытный читатель легко может применять к положению своей страны те действительный или мнимые недостатки управления, которые вызвали в других странах события, описанные с желанием сделать из них факты всеобщего значения». (Цит. по Муханов Н. Предложение Петербургскому комитету не допускать к печати в повременных изданиях описания политических переворотов, «необходимых будто бы для оживления организма государства». 1861)..

Предпосылкой для смены политического курса послужило окончание эпохи Николая I. Именно поэтому на его приемника, Александра II, возлагали много надежд, и вначале он старался поддерживать эту репутацию. Магистральной задачей, которую он поставил перед общественностью, являлся крестьянский вопрос. Вначале общественное обсуждение такой государственной перемены происходило в закрытом режиме, и единственная коммуникация между царем и дворянами проходила в формате записок. Так, от славянофилов были составлены тексты К.С. Аксаковым, Ю.Ф. Самариным, А.И. Кошелевым В «Записке по уничтожению крепостного состояния в России», отправленной государю начале 1858 года, А.И. Кошелев, подкрепляя тезис о том, что дворяне судят о народе, хотя плохо его знают, приводит цитату из книги Токвиля «Старый порядок и революция». (Кошелев А.И. Записка по уничтожению крепостного состояния в России // Записки Александра Ивановича Кошелева (1812-1883 годы). М.: Наука, 2002. С. 214). и др., суть которых состояла в освобождении крестьян, гласности и политике невмешательства государства в частную жизнь. В свою очередь, западники тоже писали о своих предложениях, например, К.Д. Кавелин в 1855 году завершил «Записку об освобождении крестьян», в которой предлагал ряд законодательных мер. Хотя после этого текста Кавелин был отстранен от преподавания наследнику, однако многое из ее содержания вошло потом в окончательный вариант текста реформы. Но это был лишь первый этап в подготовке социальных перемен, за которым последовала более обширная дискуссия.

Эти записки легли в основу доклада, представленного министерством внутренних дел в 1857 г. Позже, в виде рескрипта Назимову этот доклад был разослан по разным губерниям и был радостно встречен либеральной частью общества, но критиковался консервативными помещиками. Они предлагали ряд мер для того, чтобы избежать реформы: смягчение крепостных условий, не подразумевающее отмену права, или длительный процесс освобождения, сопровождающийся укреплением дворянского положения. Эти процессы, по их мнению, привели бы к усилению местного управления, которое бы осуществлялось крупными землевладельцами и способствовало ослаблению правительственной власти. Например, к губернским крепостникам принадлежал крупный брянский помещик С.И. Мальцов, который написал записку, идеологической опорой которой являлись книги Токвиля и Л. де Лаверни. В ней крестьянский вопрос был не центральным, а основное внимание уделялось сохранению сословных прав дворянства. Мальцов предлагал ряд мер, который приводил к упрочнению положения крупных землевладельцев, вплоть до того, чтобы они могли осуществлять выборы новых членов сословия И.А. Христофоров, называет эту записку «уникальной», потому что по своей радикальности она отличалась от других текстов, составленных крепостниками. И в отличии от записки М.А. Безобразова не была адресована государю, а распространялась по губерниям. (Христофоров И.А. «Аристократическая оппозиция» великим реформам. Конец 1850 - середина 1870-х гг. М.: Русское слово, 2002. С. 64)..

В это же время были созваны губернские комитеты, направленные на то, чтобы помещики чувствовали свою причастность к разработке реформы. Их требования впоследствии поступали в Редакционные комиссии. В эти комиссии помимо чиновников входили и члены-эксперты, среди которых были славянофилы В.А. Черкасский, Ю.Ф. Самарин и др.

В то же время, масштабности общественного обсуждения способствовало ослабление цензуры и создание западнического «Русского вестника» и славянофильской «Русской беседы». Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России 1856-1861. М.: Издательство Московского университета, 1984. Эти издания формировали мнение аудитории по ряду актуальных вопросов и вступали в полемику друг с другом и с уже существовавшим «Современником» Н.Г. Чернышевского. Если изначально прямое упоминание крестьянского вопроса в печати еще оставалось под запретом, то после рескрипта Назимову эта тема стала свободно освещаться в журналах Корнилов А.А. Общественное движение при Александре II (1855-1881): исторические очерки. Париж, 1905. («Русская Старина».1891. № 5)..

Примечательно, что в это время представители разных либеральных политических группировок двигались в одном направлении. Так, Чернышевский в 1856 году в одной из статей призывал своих оппонентов к сотрудничеству, поскольку они сходились в главных вопросах, заключавшихся в развитии просвещения и экономики и борьбе с «низким и грязным» Там же. С. 56.. В текстах того времени можно найти пересечение идей Чернышевского с мыслями славянофилов, с одной стороны, и наличие похожих взглядов у западников (например, у Кавелина) с их представителями - с другой.

Западник Кавелин так характеризовал обстановку общественной дискуссии: «Все говорит, все толкует вкось и вкривь, иногда глупо, а все-таки толкует и через это, разумеется, учится. Если лет пять-шесть так продлится, общественное время, могучее и просвещенное, сложится и позор недавнего еще безголовья хоть немного изгладится…» Там же. С. 350.. Историки объясняют феномен примирения разных политических лагерей тем, что после спора идеологических «утопий» 40-х годов, сплочение вокруг реальной проблемы являлось следующим этапом общественной мысли А. Валицкий приводит цитату из воспоминаний Чичерина: «…Когда наступила пора практической деятельности, теоретические различия сгладились и споры умолкли». (Валицкий А. В кругу консервативной утопии. Структура и метаморфозы русского славянофильства. М.: НЛО, 2019. С. 533).. Но уже ближе к 1858 году это общее объединяющее воодушевление начало ослабевать и идеи политических оппонентов стали двигаться в разных направлениях.

Однако, интересно, что даже в короткий промежуток сотрудничества, все вопросы, связанные с историографией, все равно оставались камнем преткновения. Полемическая ситуация, сложившаяся между «Русской беседой» и «Русским вестником» в конце 50-х годов, показывает, что главным противником славянофилов был Б.Н. Чичерин, по выражению Чернышевского, он был их «кошмаром», потому что источником общины они считали разные явления: для Чичерина такой общественный элемент сложился благодаря централизации, а его оппоненты видели в этом заслугу народного движения. Но, у них были и общие взгляды, о чем Чичерин писал в своих воспоминаниях Чичерин Б.Н. Воспоминания. Москва сороковых годов. М., 2010. С. 225.. Несмотря на актуальность общинного вопроса в контексте крестьянского реформы, его «значение терялось в пространных исторических статьях, перегруженных документальными материалами и с трудом воспринимавшихся средним читателем» Валицкий А. В кругу консервативной утопии. Структура и метаморфозы русского славянофильства. М.: НЛО, 2019. С. 530.. Именно поэтому книга Алексиса де Токвиля «Старый порядок и революция», в которой подробно исследовались природа центральной власти, предпосылки и последствия революции, стала одним из важнейших предметом полемики. При этом, часто рассматривали в ряду с другими западными авторами, например, с Ш. Монталамбером, А. Дарестом, В.Г. Рилем и другими.

Первая глава настоящего исследования посвящена анализу «Старого порядка и революции» на двух уровнях: идейном и языковом. Руководствуясь методами Кембриджской школы, мы проследим, какими языковыми регистрами оперировал автор для изложения материала и как это коррелировало с его семантикой. Многие исследователи отмечают См. Guellec L. The writer engagй. Tocqueville and political rhetoric / Tr. by A. Goldhammer // Cambridge university press, 2017. 167-187 pp.; Campion P. Tocqueville йcrivain. Le style de la Democratie en Amerique // Littйrature. 2004. №136. 3-21 pp. и др. специфику употребления языковых регистров у Токвиля, например, один из авторов называл риторику Токвиля «классическим оружием» («classical armature» Goldhammer A. Translating Tocqueviile. The constraints of classicism // Cambridge university press, 2017. P. 140.). В то же время, в ряде текстов указывается на особую роль, которую французский историк отводил языку в изучении политических процессов.

В следующей главе мы рассматриваем, статьи и документы русских публицистов и мыслителей, в которых упоминался Токвиль в период с 1857 по 1863 гг. (именно в этот промежуток времени были опубликованы тексты). Разбирая этих авторов и опираясь на уже вышеупомянутые уровни текстов, мы пытались определить, какие тезисы Токвиля интересовали русскую общественность и стали причиной журнальной полемики. Таким образом, немаловажным фактом являлась прагматика высказываний о Токвиле, потому что большая часть авторов принадлежала к конкурирующим политическим группировкам. Поскольку столь актуальная для России книга совпала с началом подготовки реформы, то публицисты, упоминающие «Старый порядок и революцию», зачастую транслировали в текстах свою позицию по крестьянскому вопросу.

Итак, задачей нашей работы является разбор определенных публикаций, а также их сравнение со «Старым порядком и революцией». Такое исследование поможет лучше обозначить, насколько французский историк повлиял на русскую политическую мысль, а также выделить, какие идеи, стилистические приемы и языки русские публицисты заимствовали у Токвиля, а какие адаптировали под знакомую им действительность.

Обзор литературы

В России Алексис де Токвиль был широко известен благодаря своей первой книге «Демократия в Америке», первая часть которой была опубликована в 1835 году, а вторая через пять лет. Объехав американские тюрьмы, автор описывал как политическую ситуацию в Америке, так и социальные и экономические аспекты жизни местного населения. Цель этой книги заключалась в том, чтобы оценить государственное устройство Нового Света и понять, может ли такой опыт быть применен в послереволюционной Франции. Главным открытием его путешествия стала демократия, которую он считал единственным способом избежать деспотизма.

Вопросу рецепции первой книги Токвиля среди русских интеллектуалов посвящен ряд исследований, среди которых статьи А. Эткинда, Л.И. Вольперт, М.П. Алексеева, Дж. Т. Шоу и других. Самым распространенным исследовательским сюжетом является то впечатление, которое описание американских реалий произвело на А.С. Пушкина. Примечательно, что практически каждый исследователь приводит строки из неотправленного письма Пушкина Чаадаеву, тоже хорошо знакомому с текстом произведения, в котором он сообщает об испуге, вызванном содержанием «Демократии в Америке». Однако, Эткинд, Вольперт и Шоу объясняют пушкинскую реакцию по-разному.

Так, Эткинд полагает Эткинд А. Иная свобода: Пушкин, Токвиль и демократия в России // Знамя. 1999. № 6. С. 179--203., что завершающий первый том абзац, в котором при сопоставлении России и Америки, Россия названа деспотической страной, а Америка свободной, и являлся причиной пушкинской реакции. Точнее, поэта могла испугать логика Токвиля, по которой просвещение потворствует деспотизму, а демократия, наоборот, свободе, потому что для Пушкина такой подход был новым и незнакомым. В свою очередь, поэт, не соглашаясь с автором «Демократии» в том, что Россия отстающая страна, считал, что она развивается наравне с другими мировыми державами. По-другому комментирует Вольперт Л.И. Пушкин и Токвиль // Книга А. Токвиля «О демократии в Америке». Пушкин и европейское мышление. Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. IV. Тарту, 2001. С. 109--125. эти строки Вольперт, предполагая, что больше всего поэта испугало прагматическое отношение американцев к искусству. При этом, оба исследователя сходятся в том, что Пушкин разделял сожаление Токвиля об ослаблении роли аристократии, поскольку, как и французский историк принадлежал к старому дворянскому роду.

Однако, и Вольперт, и Эткинд указывают, что даже при возможном соотнесении биографий двух писателей, Пушкин не сходился с Токвилем в главном вопросе: он не был сторонником демократии. «Пушкин вообще мало верит в возможность политического преобразования мира» Там же. С. 118. , он сфокусировался на индивидуальной свободе, что отражается в его стихотворении «Из Пиндемонти». В нем поэт критикует основные демократические принципы и воспевает личную свободу. Именно из-за того, что Пушкин считал, что американский опыт ведет к зарождению демократии в России, как полагал Шоу Шоу Дж.Т. Пушкин об Америке: статья «Джон Тернер» // Пушкин: Исследования и материалы. СПб.: Наука, 2004. С. 285-303. , он испугался текста Токвиля, потому что Пушкин видел «только отрицательные стороны» Там же. С. 301. в описании демократического устройства государства у французского историка. Так, в другом тексте, отразившем пушкинское прочтение Токвиля, статье «Джон Тернер», поэт описывал лишь «отвратительный цинизм» и «эгоизм» этого политического направления в Америке.

Но не у всех первая книга Токвиля вызывала негативную реакцию, многие соглашались с его идеями. Например, Эткинд описывает, что П.Я. Чаадаев во многом поддерживал французского историка, считая его тезис о важности «точки отправления народов» для их будущего развития основополагающим и представляя Российскую империю «белой бумагой» Цит. по Эткинд А. Иная свобода: Пушкин, Токвиль и демократия в России // Знамя. 1999. № 6. С. 179--203., на которой надо «писать» путем колонизации народа. Также сторонником французского автора являлся А.И. Тургенев, впервые и опубликовавший текст «Демократии» в «Хрониках русского» в 1835 году.

Таким образом, исследования ранней рецепции Токвиля в России показывают, что его книга не только являлась актуальной для середины 1830-х годов из-за того, что содержала параллель между Америкой и Российской Империей, но в ней описывались преимущества демократического строя, который интересовал многих русских и европейцев. После публикации первой книги у Токвиля в России сложилась репутация демократического политического мыслителя. В то же время, подобно тому, как Токвиль пытался примерить американский опыт к Франции, его русские читатели соотносили описанное в книге с общественной ситуацией в России. Статьи о реакции на вторую книгу показывают, что такой подход среди русских читателей к его произведениям распространился и на нее.

В основном, тексты, посвященные реакции, которую книга «Старый порядок и революция» вызвала у русской публики, могут быть разделены на две категории: первые освещают влияние книги на развитие отечественной историографии (исследования Т.Н. Ивановой, Б.Г. Вербера, А.В. Юшникова и др.), а вторые касаются того, как произведение интерпретировали публицисты в пореформенной России (исследования И.О. Дементьева, О.В. Кочуковой, Дж. Ферстона и др.). Для историографического направления, по мнению Ивановой, «культ Токвиля» Иванова Т.Н. Влияние идей А. Токвиля на становление русской историографии Великой французской революции. // История и историки в прошлом и настоящем. М.: ИВИ РАН, 2013. С. 182-196. совпал с ослаблением цензуры и последовавшим за этим период «историографии новой истории», благодаря чему в это же время сформировалось «ядро» русской исторической школы, представители которого многое заимствовали из наблюдений Токвиля о французской революции. В подтверждение этого факта, обратимся к А.В. Юшникову, который в статье о рецепции Токвиля писал, что историк А.Н. Кареев считал, что после выхода книги Токвиля все исследования о революции можно было классифицировать по принципу «дотокивилевские» и «послетоквилевские» Юшников А.В. Проблема закономерности великой французской революции во взглядах А. Токвиля и их оценка в русской публицистике 1860-1870 гг.: особенность макроисторического подхода // Вестник томского государственного университета. 2009. №2 (6). С. 77)..

Самые подробные статьи о рецепции текста французского историка в неакадемическом обществе принадлежат И.О. Дементьеву. Например, в статье «Страницы как будто для нас…»Дементьев И.О. «Страницы как будто для нас»: рецепция идей Алексиса де Токвиля в российской политической мысли XIX -- начала XXI века // Рецепция идей А. де Токвиля в российской политической мысли. Калининград, 2016. С. 8. он показывает, что с идеями Токвиля были знакомы не только публицисты и писатели (Чичерин, Чернышевский, Достоевский и др.), но и крупные помещики (П.Д. Стремоухов, С.И. Мальцов) и члены правительства (П.А. Валуев). Объясняет автор такой живой интерес к идеям французского историка несколькими факторами. Во-первых, он затрагивал темы централизации и бюрократии, которые так волновали всю либеральную общественность. Во-вторых, он задавался вопросом политической роли дворянства, что не могло не встречать отклика у крупных помещиков накануне Великих реформ.

Главным тезисом статьи Дементьева является тот факт, что разные политические группировки, опираясь на книгу Токвиля, высказывали свое мнение относительно возможных политических изменений в России. Так, славянофилы, Черкасский и Самарин, во многом соглашались с мыслями французского историка, хотя и делали акцент на разных сторонах его книги: Черкасскому импонировали идеи об уравнивании сословий для того, чтобы избежать возможных восстаний, а Самарин, следуя славянофильской устаноке о преимуществе народного духа перед разумом, сопоставлял тиранию централизации с тиранией рассудка, чтобы продемонстрировать, что она затмевает духовный аспект. В свою очередь, в среде западников было противоречивое отношение к этому тексту. Если издатель «Русского вестника» Катков во многом соглашался с мнением французского историка, то его коллеге Чичерину показалось, что Токвиль неверно оценивал роль государства в вопросе политической свободы. Объясняя это его приверженностью к философии Гегеля, Дементьев показывает, что Чичерин полагал, что усиление центральной власти во Франции являлось исторической необходимостью для развития страны. В то же время, Дементьев отмечает, что Чернышевский критиковал в своих текстах и позицию Чичерина и книгу Токвиля, не соглашаясь ни с подходами обоих авторов, ни с их выводами. Однако, книга повлияла не только на либеральные группировки: крупные консервативные помещики, например, С.И. Мальцов, тоже читали книгу Токвиля. Так, Дементьев, показывает, что те отрывки «Старого порядка», которые содержали размышления о роли аристократического сословия в государстве, легли в основу «Записки» Мальцова, излагавшей программу по усилению местной власти помещиков. Приводя все эти отклики, автор статьи пытается показать, с какой легкостью произведение французского автора использовалось оппонентами на политической арене в их интересах.

Дементьев не ограничивается периодом Великих реформ, он констатирует, что после этого периода некоторое время книги Токвиля были преданы забвению, за исключением редких упоминаний в статьях и исследованиях, касающихся французской историографии. И только в позднесоветское время интерес к идеям Токвиля начал возвращаться, а после перестройки появились новые переводы его сочинений, однако, «дискуссии?, подобных спору М.Н. Каткова и Б.Н. Чичерина, в либеральных кругах развернуто не было» Дементьев И.О  «Страницы как будто для нас»: рецепция идей Алексиса де Токвиля в российской политической мысли XIX -- начала XXI века // Рецепция идей А. де Токвиля в российской политической мысли. Калининград, 2016. С. 15..

Дополняя статью Дементьева, В.О. Кочукова сообщает Кочукова О.В. Из опыта осмысления истории Франции XVIII в. в контексте общественных дискуссий в России середины XIX в. (русские отклики на сочинение А. Токвиля). Саратовский университет, 2013. С. 19-23., что книга «Старый порядок и революция» была известна и наследнику Николаю Александровичу, и великому князю Константину Николаевичу. Другими словами, произведение читали не только чиновники и члены политических группировок, но и царская семья. Американский исследователь Дж. Ферстон, развивая этот сюжет, утверждает Thurston, G.J., Alexis de Tocqueville in Russia // Journal of the History of Ideas, Vol. 37, No. 2. (Apr. - Jun., 1976), pp. 289-306., что больше всего великого князя интересовало описание ошибок Людовика XVI из-за опасений, связанных с возможностью революции. Однако, как отмечает автор, вывод, сделанный Константином Николаевичем, о том, что общественное желание перемен может быть удовлетворено реформами, принятыми самодержавным государством, не соотносится с содержанием книги Токвиля.

Возвращаясь к статье Кочуковой нужно отметить, что исследовательница конкретизирует сравнение, которое русские интеллектуалы проводили между Францией и Россией. По ее мнению, либеральные публицисты представляли николаевское царствование, как время «старого порядка», после которого должно начаться период глобальных изменений и поэтому «исследование о предыстории Французской революции предоставляло своеобразный каркас для формирования общественного мнения в отношении к характеристикам “устаревших общественных форм”» Кочукова О.В. Из опыта осмысления истории Франции XVIII в. в контексте общественных дискуссий в России середины XIX в. (русские отклики на сочинение А. Токвиля). Саратовский университет, 2013. С. 19-23.. Однако, по мнению Кочуковой, произведение Токвиля не указывает на то, что обновление должно происходить путем реформ, на которые уповало русское общество. Объясняет она это тем, что по мнению французского историка за преобразованиями как правило следует революция. Но эти умозаключения Токвиля ускользали от русского либерального читателя, потому что существовал «психологический блок», не позволяющий «литераторам» увидеть отличное от принятого в их среде «соотношения понятий «реформа» и революция»» Там же. С. 20.. Результатом такого недопонимания исходного текста был тот факт, что отечественные публицисты интересовались только размышлениями Токвиля о централизации и не комментировали весь комплекс его идей. Кочукова отмечает, что только консерваторы и противники реформ видели в таком направлении возможность последующей революции, но использовали это для обвинения либералов в желании подорвать политический строй.

Отдельным сюжетом, занимавшим внимание исследователей поздней рецепции Токвиля, являются упоминания его текстов в произведениях русских писателей. Например, Ферстон, опираясь на книгу К. Фойер о генезисе «Войны и мира», развивает Thurston, G.J., Alexis de Tocqueville in Russia. Journal of the History of Ideas, Vol. 37, No. 2. (Apr. - Jun., 1976), pp. 289-306. идею о том, что содержание «Старого порядка» имело сильное влияние на Л.Н. Толстого. Как потомственный аристократ, он видел параллели между ослаблением дворянского влияния во Франции и таким же процессом в России, поэтому размышления Токвиля о том, что литераторы обретают власть над обществом, заменяя таким образом высшее сословие, соответствовали умонастроению Толстого. В то же время, Ферстон находит параллели между токвилевским описанием централизации и изображением двора Александра I у Толстого. Так, по мнению Ферстона, Толстой развивал идеи Токвиля в своих текстах.

В отличии от Толстого целый ряд писателей, Достоевский, Салтыков-Щедрин и Тургенев, упоминали книги Токвиля скорее не для отражения комплекса его идей, а для того, чтобы охарактеризовать персонажей, которые о нем говорят или его читают. Это «чтение» русскими героями фиксирует Дементьев И.О. Кто из героев русской литературы прочитал Алексиса де Токвиля? // Балтийский акцент. 2011. № 1-2. С. 97-104. Дементьев, цитируя отрывки из «Рудина» (1856), «Бесов» (1872) и «Дневника провинциала в Петербурге» (1872). Разбирая каждый отрывок, исследователь приходит к выводу, что в каждом романе произведения Токвиля использовались авторами для иронического изображения русского общества. Например, Степан Трофимович Верховенский демонстративно носил с собой том Токвиля, хотя на самом деле был увлечен произведениями Поля де Кока, которые считались гораздо более примитивной литературой. Помещики из романа Салтыкова-Щедрина думали о мерах для изменения России и составляли тексты, в которых использовали цитаты из Токвиля, хотя на самом деле они меняли их смысл.

Итак, Дементьев приходит к выводу, что «мало, кто из персонажей отечественной литературы вообще прочитал Токвиля, не говоря уже о том, чтобы вдохновляться его идеями и разделять его ценности» Там же. С. 103.. Напрашивается еще и следующее соображение: писатели упоминают о текстах Токвиля именно из-за того, какой резонанс они произвели в обществе сразу после публикации. Как замечает сам Дементьев, подтверждением этому служит роман Салтыкова-Щедрина, ведь помещики, которые составляют планы на основе идей французского историка, напоминают о деятельности консерваторов, например, о «Записке» С.И. Мальцова. Таким образом, рецепция Токвиля получает новый виток развития, потому что жизнь переходит в литературу.

Все рассмотренные исследования объединяет метод: их авторы, дополняя друг друга, проводили историко-компаративный анализ, который помог получить более-менее полную картину бытования основных текстов Токвиля в России в середине XIX века. Авторы статей демонстрировали идейный уровень откликов, которые содержали как отрицательную, так и положительную критику концепции Токвиля. Однако, кажется, что для более глубокого исследования его влияния на русскую общественность можно попробовать не только дополнить сравнение статей на идейном плане, но и, используя приемы Кембриджской школы, изучить полемику вокруг «Старого порядка и революции» с точки зрения языка.

Методология

Поскольку основной подход, который используется в нашем исследовании - это методы Кембриджской школы применительно к статьям и речам политических мыслителей, то следует осветить их главные положения. Основоположники этого направления гуманитарной науки, Кв. Скиннер и Дж. Покок, утверждали, что каждое публичное высказывание нужно рассматривать в контексте, включающий в себя корпус других окружающих его текстов, исторические реалии и понятийный аппарат, который использовали участники дискуссии. «Под «контекстом» они понимают в первую очередь полемическую языковую ситуацию. Речь идет не о естественных языках, но о языках политических, о совокупности идиоматических матриц и конвенции?, принятых в политической? философии и составляющих фон, по отношению к которому проявляет себя автор» Атнашев Т. Велижев М.Б. Кембриджская школа: история и метод. // Кембриджская школа: теория и практика интеллектуальной истории. М.: НЛО, 2018. С. 24. - пишут о их методе отечественные последователи школы. Главным условием такого приема является дистанция, которая помогает избежать оценивания фактов прошлого с современной точки зрения.

Покок указывает в статье «The state of art», что помимо реконструкции авторской интенции, историк должен не только опираться на сам текст, но и охватывать в своей работе окружающий его контексты: другие высказывания, корреспонденцию автора и т.д. Такой метод поможет исследователю вырваться из «герменевтического круга». Следующим важным уточнением Покока к вопросу Скиннера о том, «что делал автор (was doing)», является важность темпорального аспекта: прагматика речевого акта видна не только в момент его совершения/публикации, но и после, в читательской / слушательской рецепции. Объясняет это автор статьи тем, что изначальное деления языка на langue (общий язык, «формы речи, существующие внутри определенного местного диалекта») и parole (авторская речь) не мешает им находится в неразрывной связи: конкретный текст, написанный с использованием parole, тем не менее отвечает принятым нормам (langue), но после приобретает новые значения, которыми его наделяет автор. Таким образом, это бесконечный круг: автор, написав текст, с одной стороны, создает нечто уникальное с помощью parole, но, с другой, участвует в эволюции langue, поэтому так важно бытование его произведения после фактического момента публикации. Именно из-за анализа взаимодействия langue и parole можно делать выводы об интенциях автора, а также о контексте, в котором существует определенный речевой акт.

Под понятием «идиома», часто используемым в этой статье, Покок подразумевает устойчивые словосочетания или выражения, а также слова, часто употребляемые рядом благодаря приобретенным коннотациям. При этом, каждый автор во время политического речи может использовать как уже принятые идиомы, так и изменять их, что может быть интерпретировано по-разному, например, как умышленная демонстрация своего несогласия. Помимо использования идиом, при создании текста используются разные языки, то есть, разные жанры, с помощью которых происходит апелляция к разным источникам Дж. Покок приводит пример «Левиафана» Т. Гоббса, в котором есть язык пророческой экзегезы. (Покок Дж. The state of art // Кембриджская школа: теория и практика интеллектуальной истории. М.: НЛО, 2018. С. 156)., а также языки «второго ряда» («second-order language»), возникающие при авторском риторическом освещении прошлых эпох. Идентификацией этих «языков» и объяснением их локального употребления занимаются историки политических дискуссий, причем переходы от одного «жанра» к другому тоже имеют значения.

В своих манифестах исследователи четко указывают, в чем состоит задача историков, пользующихся их методами. В первую очередь, в корпусе изучаемых текстов должны быть найдены общие идиомы, а также отслежены те мысли, которые они в себе содержат. Далее, происходит компаративный анализ этих повторяющихся выражений, при котором учитываются и похожие, и противоположные значения. Таким образом, «кембриджский» метод во многом сочетается с традициями историко-филологического комментария.

Итак, мы будем анализировать отклики на Токвиля, следуя методологии Кембриджской школы, и пытаться вписать их в контекст русской политической мысли. При этом, книга Токвиля является источником тех идиом, вокруг которых протекают размышления русских авторов, поэтому основные его положения на языке оригинала будут нами рассмотрены для того, чтобы понимать насколько они трансформировали устойчивые выражения русского языка в полемических текстах Из той же статьи: «Его основная задача -- понять, как инновации предыдущего автора, выделенные из прочих его речевых актов, могут навязать себя читателям таким образом, чтобы вызвать у них отклик, сообразный с самой инновацией» (Дж. Покок. The state of art // Кембриджская школа: теория и практика интеллектуальной истории. М.: НЛО, 2018. С. 166).. Авторы откликов использовали формулировки Токвиля, но изменяли их, адаптируя под русскую действительность. При этом зачастую они не только реагировали на книгу, но и на мнения своих предшественников (например, Чернышевский комментировал мнение Чичерина), то есть звеньев в цепи «автор-читатель» становится больше, отклик на книгу становится «поводом для новых речевых актов читателя, который, в свою очередь, становится автором» Покок Дж. The state of art // Кембриджская школа: теория и практика интеллектуальной истории. М.: НЛО, 2018. С. 168.. Именно такая языковая «игра», ее прагматика и роль в пореформенной полемике исследуется в настоящей работе.

1. А. Токвиль «Старый порядок и революция»: содержание, языки и значение

Французский историк и теоретик Алексис де Токвиль после путешествия в Новый Свет, описанного в «Демократии в Америке», решил обратиться к истории собственной страны. Так, изучение дореволюционного прошлого Франции легло в основу его второй книги, «Старый порядок и революция», опубликованной в 1856 году. Развивая многие темы (централизации, бюрократии, аристократии и др.), затронутые в первой книге, Токвиль углубился в изучение главных политических процессов Франции и Европы. В статье «Старый порядок и революция» английский профессор Ричард Бурк, перечисляя основные исследования об исторической периодизации, отмечает, что Токвиль являлся «главным вдохновителем» популярной теории Д. Герхарда, заключающейся в том, что началом старого порядка можно считать расселение германских племен по территории Европы. В то же время, Бурк добавлял, что подобно Токвилю многие авторы связывали эпоху Просвещения с «веком критицизма, началом секуляризма, концом привилегий и веком разума». Так, основные положения Токвиля легли в основу целого ряда книг XX века (П. Хазарда, Р. Козеллека, Дж. Израэла и др.). (Цит. по Бурк. Р. Старый порядок и революция / Пер. с англ. Чернина Л.В. // Философия. Журнал Высшей школы экономики. 2017. Т.1. № 1. С. 34-56).В предисловии он писал, что его главная задача состояла в том, «чтобы разъяснить, почему эта великая революция, готовившаяся одновременно почти на всем европейском континенте, произошла у нас раньше, чем где-либо, почему она как бы сама собой возникла из того общества, которое собиралась разрушить, и, наконец, как древняя монархия умудрилась пасть столь полно и внезапно» Токвиль А. Старый порядок и революция / Пер. с фр. Л.Н. Ефимова. Спб: Алетейя, 2008. С. 8.. Другими словами, от исследования американской исключительности, Токвиль перешел к французской. Основываясь на обширном корпусе архивных документов, свидетельств и законов, историк подробно изображал предпосылки к революции, которые коренились в устройстве французского Старого режима Комментируя тезис Токвиля, историк А.В. Юшников подчеркивает, что такой методологический подход был характерен для исследований середины XIX века и называется «макроисторическим». (Цит. по Юшников А.В. Проблема закономерности великой французской революции во взглядах А. Токвиля и их оценка в русской публицистике 1860-1870 гг.: особенность макроисторического подхода // Вестник томского государственного университета. 2009. № 2 (6). С. 76-79).. В то же время, он утверждал, что благодаря прочности абсолютной монархии и ее центральной администрации, в современной ему Франции сохранилось много дореволюционных институтов, которые продолжали функционировать.

«Старый порядок и революция» задумывалась, как трехтомное издание, но при жизни Токвиля было напечатана только первая книга, а вторая и третья не были окончены. Токвиль выделил в опубликованном тексте «Старого порядка и революции» три раздела. В первом автор определил природу французской революции и развенчивал мифы о ней. Например, Токвиль опровергал мнение о том, что одной из первостепенных целей государственного переворота было уничтожение религии. Хотя изначально антиклерикальные настроения и использовались революционерами, однако, по мнению историка, они относились скорее к институту церкви, занимавшему привилегированное положение и обладавшему большими территориями. То, что через определенный отрезок времени распространение христианства началось с новой силой доказывало, по мнению Токвиля, что религия и революция не отменяли друг друга. Наоборот, историк на многих примерах показывает, что можно найти общие черты в политических и религиозных революциях.

Главный тезис второй книги заключается в том, что Франция при Старом порядке была не похожа на другие европейские страны из-за устройства правительства и межсословных отношений. Токвиль, перечисляя органы власти и описывая специфику их функционирования, доказывал, что к концу своего существования монархия достигла высшей степени централизации. Вертикаль власти строилась по такой схеме, что все локальные проблемы решались не на уровне местного самоуправления, чьим сторонником являлся Токвиль, а в главном центре - Париже. Так, Париж по политическим, экономическим и социальным причинам существенно выделялся из всех городов Франции, что было не характерно для европейских стран этой эпохи. Такое явление способствовало с одной стороны разрозненности общества, а с другой, Париж задавал интеллектуальную повестку, которая объединяла население за счет того, что люди разного социального положения читали одни и те же произведения.

В то же время, ожесточение и отчужденность между сословиями увеличивались во многом из-за правительственных мер. Главными факторами послужили неравенство налогового обложения, которое сохраняло привилегированное положение аристократии, и лишение этого сословия власти над земледельцами, что приводило к отсутствию общих устремлений и росту социального напряжения. По мнению Токвиля, первопричиной этому служило то, что после разрушения многовековых феодальных отношений не была выработана новая система. И пока устаревшие институты не сформировали нового направления, развивалось третье сословие, у которого, однако, не было связи ни с народом, ни с дворянами. Для сравнения Токвиль приводит английское общество, которое на разных уровнях (языковом, социальном) победило кастовую систему и было объединено одними интересами. Так, главные факторы - централизация, лишающая жителей политических свобод, и общественная разрозненность послужили основной почвой для революции.

В третьей части французский историк размышляет о влиянии, которое приобрели литераторы XVIII века над всеми сословиями. При отсутствии политической свободы печатные издания стали выполнять компенсаторную функцию, потому что именно в них авторы, хотя и придерживающиеся разных политических взглядов, высказывались о том, что старый порядок с его традициями «надо заменить простыми и естественными правилами, почерпнув их в разуме и природном законе» Токвиль А. Старый порядок и революция. Спб: Алетейя, 2008. С. 127.. Обвиняя дворян и членов королевской семьи, которые сами увлекались статьями о путях развития народов и равноправии, в неопытности, Токвиль писал, что никто из них не представлял, что от теории население могло перейти к практике. Обобщая, Токвиль указывал, что в самом характере революции были черты литературы XVIII века, начиная от желания все переделать и заканчивая верой в теорию См. Шартье Р. Культурные истоки французской революции / Пер. с фр. О.Э. Гринберг. М.: Искусство, 2001..

В этой же части Токвиль выводит не самую очевидную закономерность о том, что предреволюционное правительство часто бывает лучше того, которое было до него, а за реформами часто следует революция. Объясняет он это тем, что «все устраненные злоупотребления позволяют лучше обнаружить оставшиеся и делают ощущение от них еще более мучительным: зло уменьшилось, это правда, но зато обострилась чувствительность» Там же. С 157.. Именно поэтому, несмотря на все нововведения Людовика XVI, любое ужесточение с его стороны воспринималось более враждебно, чем все предшествующие притеснения во времена Людовика XIV.

Завершая первую книгу, Токвиль перечисляет совокупность факторов, которые стали причиной Французской революции. По его мнению, разрозненность общества, централизация, главенство Парижа, отсутствие политической жизни и свободы привели народ, знакомый с текстами о равенстве, к действию. Но поскольку это были стихийное событие, на смену которому пришло формирование нового государства, то многие изначально отвергавшиеся институты Старого режима, непротиворечащие основным революционным идеям, были восстановлены Развивая эту мысль, Р. Бурк приходит к тому, что список институтов старого порядка, которое наследовало послереволюционное время, довольно широк и затрагивает разные сферы жизни (верховенство закона, семья, права собственности, разделение властей и т.д.). Таким образом, исследователь приходит к выводу, что исследовательский подход к истории не должен строится по модели прогресса («от иерархии к равенству, от традиционных форм легитимации к рационнальным»), а должен принимать во внимание, что элементы зачастую формируют настоящее. (Цит. по Бурк. Р. Старый порядок и революция / Пер. с англ. Чернина Л.В. // Философия. Журнал Высшей школы экономики. 2017. Т.1. №1. С. 34-56).. По его мнению, такие нелогичные процессы могли произойти только во Франции, потому что эта нация склонна к радикальным мерам.

Современники Токвиля в отзывах отмечали масштаб того материала, который был собран и проанализирован писателем. При этом, использованный им корпус текстов отличается своей разнородностью: в тексте встречаются как выписки из законов и хартий, так и отрывки из личных воспоминаний, художественной литературы или, наоборот, исторических или экономических исследований. С одной стороны, чем больше «голосов» Токвиль приводит, тем более убедительным кажутся выводы книги, а с другой стороны, такая манера изложения сочетается с тем, что он использует в своих размышления языки из разных сфер. Так, можно выделить ряд языковых пластов: историографический, экономический, бюрократический, социологический, законодательный, лингвистический и др., к которым апеллирует автор О специфике употребления Токвилем разных языковых регистров, например, см. Goldhammer A. Translating Tocqueviile. The constraints of classicism // Cambridge university press, 2017. 139-166 pp.; Guellec L. The writer engagй. Tocqueville and political rhetoric / Tr. by A. Goldhammer // Cambridge university press, 2017. 167-187 pp. и др..

Важно то, как Токвиль работает с историографическим материалом, который присутствует в каждой главе, потому что в первую очередь эта книга являлась историко-аналитическим произведением. Автор не изображает хронологический ход истории, а разбирает конкретные процессы. Например, для доказательства тезиса об уникальности Франции Токвиль использует компаративный метод, сравнивая исторические процессы в разных европейских странах. При этом, при описании Англии он ссылается не только на личный опыт (Токвиль посещал Англию), но и на тексты французских и английских авторов (Вольтера, Монтескье, Юнга, Берка и др.). Тот же метод используется при изображении разных эпох во Франции. Хотя здесь, компилируя отрывки из произведений и писем разного времени (Ж. де Местра, В. Р. Мирабо, Ж. Тюрго и др.), свидетельства жителей и собственные суждения, автор приводит также выписки из законодательных документов, например, Наказов 1789 года. Так к историографическому и социальному описанию в определенных местах добавляется и законодательная терминология.

Тому, как Токвиль оперировал языковыми регистрами, посвящен целый ряд исследований, анализировавших и «Демократию в Америке» и «Старый порядок и революцию». Например, французский исследователь Геллек отмечал, что Токвиль в первой книге особое внимание уделял «демократической» Guellec L. The writer engagй. Tocqueville and political rhetoric / Tr. by A. Goldhammer // Cambridge university press, 2017. 171 p. тенденции к обобщению абстрактных понятий. Далее, Токвиль продолжил эту идею в «Старом порядке и революции», указывая на то, что представителям демократического общества следовало бы подробно разбираться в политической теории, что помогло бы им избежать произвола.

Подробно то, как Токвиль работает с разными языковыми регистрами, мы рассмотрим на примере ряда фрагментов. Так, в главе (X, кн. 2) об отсутствии политической свободы и разрозненности сословий, приведших к концу старого порядка, можно видеть, как части текста, посвященные компаративным, бюрократическим, социальным и историческим аспектам, взаимодействуют между собой. В ней сообщается, что в отличии от английской аристократии, французские дворяне под конец феодальной системы, «смалодушничав», не стали сближаться с низшими сословиями, а наоборот, поспособствовали установлению налога (тальи), который впоследствии привел к росту народного недовольства из-за бедности и неравенства.

Хотя упоминание английского опыта при разговоре о Франции характерно для историографических исследований этой эпохи (Монталамбер Montalembert Ch. De l'avenir politique de l'Angleterre. Paris : Didier, 1856. и др), у Токвиля этот прием выполняет определенную функцию. Так, идеализируя государственное устройство Англии, автор пользуется приемом контраста, подчеркивающий проблемы Франции. Далее, от сравнения стран автор переход к историческим фактам (созданию тальи), в которых, по его мнению, и коренятся революционные предпосылки. Но для описания природы такого важного налога Токвиль использует экономический язык («Parfois l'impфt est direct; il porte alors, non sur la propriйtй, mais sur le revenu.», «pour en obtenir des subsides» Tocqueville, A. de, L'Ancien Rйgime et la Rйvolution, vol. 4 : Њuvres complиtes, Alexis de Tocqueville, M. Lйvy, 1866, 7^e йd. P. 150. и др.) «Порои? налог бывает прямым, но им тогда облагается не собственность, а доход», «чтобы от них получать займы». (Цит. по: Токвиль А. Старый порядок и революция / Пер. с фр. Л.Н. Ефимова. Спб: Алетейя, 2008. С. 94).…чтобы от них получать займы (subsides)…»). При этом, специфические экономические термины встречаются в других частях книги, например, в истории о мерах Людовика XIV (Louis XIV, pressй par les nйcessitйs financiиres qui l'accablиrent а la fin de son rиgne, avait йtabli deux taxe communes, la capitation et les vingtiиmes» Tocqueville, A. de. P.131.) «Людовик XIV, вынуждаемый к этому недостатком финансов, омрачившим конец его царствования, установил два общих налога -- капитацию и двадцатину». (Цит. по: Токвиль.А. С. 94)..

В то же время, любой сюжет о налогообложении неразрывно связан с социальными изменениями, и добавление такого языкового регистра можно отследить с помощью понятий: «класс» («classe»), «дворяне» («nobles»), «каста» («caste») и т.д. Далее финансовая терминология присутствует в историческом экскурсе о средневековом налогообложении, праве свободного лена («le droit de franc fief» Tocqueville, A. de. P. 153.), который так же по мнению автора способствовал социальной разобщенности. Так, описывая бюрократическое устройство Токвиль не только указывает на социальные последствия, но и демонстрирует исторические параллели. Кажется, французский историк осознанно не делает переходов между языковыми регистрами, он их смешивает, поскольку считает, что любое явление надо рассматривать, как комплекс различных факторов. При этом, Токвиль высказывает оценочное мнение, выбранные эпитеты и формулировки свидетельствуют о четкой авторской позиции: («…prodigieuse et malfaisante fйconditй de l'esprit financier…» Там же. С. 150. De toutes les maladies qui attaquaient la constitution de l'ancien rйgime et le condamnaient а pйrir, je viens de peindre la plus mortelle» Там же. С. 145.) «…необычайная и вредоносная плодовитость финансового ума…», «Из всех недугов, которые подтачивали устои старого порядка и обрекали его на погибель, я только что описал самый смертельный (Цит. по: Токвиль А. С. 95, 92).. Конечно, нельзя на примере одной главы показать все языки, которыми пользуется автор, но объединяет все главы не общий набор языковых пластов или композиция, а именно принцип смешения разных регистров.