"Старый порядок и революция" А. де Токвиля в русской культуре (вторая половина 1850-х - начало 1860-х годов)

При этом, фигура повествователя связывает все эти языковые пласты воедино, потому что он не только излагает идеи и дает оценки, но и описывает процесс своей работы («Je vois qu'ici on demande le changement d'une loi, lа d'un usage, et j'en tiens note. Je continue ainsi jusqu'au bout cet immense travail, et, quand je viens а rйunir ensemble tous ces vњux particuliers, je m'aperзois avec une sorte de terreur que…» Tocqueville, A. de, L'Ancien Rйgime et la Rйvolution, vol. 4 : Њuvres complиtes, Alexis de Tocqueville, M. Lйvy, 1866, 7^e йd. P. 211) «Я вижу, что тут требуют изменения закона, там обычая, и делаю пометку. Так я продолжаю эту огромную работу до конца и, сведя воедино все эти разрозненные пожелания, с некоторым ужасом замечаю…» (Цит. по: Токвиль А. Старый порядок и революция / Пер. с фр. Л.Н. Ефимова. Спб: Алетейя, 2008. С. 130-131). использует разные риторические приемы, например, обращение к публике («Le lecteur qui a lu attentivement les prйcйdents chapitres connaоt dйjа les causes de ce phйnomиne ; ce serait abuser de sa patience que de les indiquer de nouveau ici» Tocqueville, A. de. P. 108.) «Читатель, внимательно прочитавший? предыдущие главы, уже знает причины этого явления; указывать их здесь снова означало бы злоупотреблять его терпением» (Цит. по: Токвиль А.С. 72). или вопросы (« Quel fut le vйritable sens, quel a йtй le vйritable caractиre, quels sont les effets permanents de cette rйvolution йtrange et terrible ? Qu'a-t-elle dйtruit prйcisйment ? Qu'a-t-elle crйй ?» Tocqueville, A. de. P. 6.) «Какими были истинный? смысл, истинный? характер, долговременные результаты этой странной и ужасной революции? Что именно она разрушила? Что создала?» (Цит. по: Токвиль А.С. 17).. Такая манера повествования создает иллюзию совместного исследования, автор ожидает, что при правильном изложении фактов читатель придет к тем же выводам, что и он.

В предыдущей главе (IX, кн. 2), посвященной специфике взаимоотношений французских сословий, Токвиль для усиления своих доводов, представленных социальными (семейное устройство) и компаративными (сравнение с Англией) примерами, описывает языковую эволюцию, прибегая к лингвистическому сравнению («Voulez-vous faire une autre application encore de la science des langues а la science de l'histoire : suivez а travers le temps et l'espace la destinйe de ce mot de gentleman, dont notre mot de gentilhomme йtait le pиre ; vous verrez sa signification s'йtendre en Angleterre а mesure que les conditions se rapprochent et se mкlent» Tocqueville, A. de. P. 126.) «Если угодно найти другое применение науки о языках в науке исторической, то проследите сквозь время и пространство судьбу слова gentleman, которому наше gentilhomme было отцом. Вы увидите, как его значение в Англии расширялось по мере того, как сословия сближались и смешивались» (Цит. по: Токвиль А.С. 81).. Или, описывая вмешательство центральной власти в работу судебных ведомств, Токвиль указывает на то, что поскольку старофранцузский еще сохранился в судебных формулировках, называющих «образ действия правительства без обиняков деспотизмом и произволом» « …il arrivait souvent aux magistrats d'appeler crыment actes despotiques et arbitraires » (Цит. по: Tocqueville, A. de. P. 172)., то этот орган власти сохранил определенную автономию. Таким образом, речевые практики тоже являются важным показателем социальных перемен и традиций. Далее Токвиль обратится к роли языка в главе о литераторах (I, кн.3), обращая внимание на влияние, которое философы имели на политический язык («La langue de la politique elle-mкme prit alors quelque chose de celle que parlaient les auteurs <…> Ce style <…> pйnйtra dans toutes les classes et descendit avec une singuliиre facilitй jusqu'aux derniиres» Tocqueville, A. de, L'Ancien Rйgime et la Rйvolution, vol. 4 : Њuvres complиtes, Alexis de Tocqueville, M. Lйvy, 1866, 7^e йd. P. 216.) «Даже язык политики воспринял кое-что из языка, которым говорили авторы <…> Этот стиль <…> проник во все классы и с удивительной легкостью спустился к самым низшим». (Цит. по: Токвиль А. Старый порядок и революция / Пер. с фр. Л.Н. Ефимова. Спб: Алетейя, 2008. С. 130-131).. По мнению Токвиля, язык мыслителей Просвещения имел такое сильное влияние, «канцелярский стиль, материя которого, как правило, весьма суха, становится порой? слащавым и почти растроганным» Там же. С. 64.. Так, литературный язык внедрялся в бюрократические жанры.

Так, помимо того, что Токвиль смешивает регистры, он отводит языку особое место в книге. Например, когда он использует специальные термины, например, из административного языка, он акцентирует на этом внимание («Je prie qu'on me permette d'abord de mettre а part ce qu'on appelait les pays d'йtat Tocqueville, A. de. P. 50.» «Я хочу заняться в основном тем, что на административном языке того времени называли избирательными областями…». (Цит. по Токвиль А. С. 40)., «…pour reproduire les expressions mкmes dont se servait la langue йnergique du quinziиme siиcle Tocqueville, A. de. P. 157.») «… если воспроизвести те выражения, которыми пользовался энергичный язык XV века…» (Цит. по: Токвиль А. С. 99).. Помимо того, что Токвиль хочет показать разницу между эпохами, отмечая трансформаций во французском, историк выделяет особую роль языка в революционных событиях. С одной стороны, письменная речь являлась главным инструментом литераторов, которых читали представители буржуазии. И поскольку стало все меньше факторов, разделяющих аристократию и третье сословие, то дворянские привилегии стали вызывать у них большое недовольство («…ils avaient les mкmes idйes, les mкmes habitudes <…> lisaient les mкmes livres, parlaient le mкme langage» Tocqueville, A. de. P. 121.`) «…у них были одни и те же идеи, одни и те же привычки, они следовали одним и тем же вкусам, отдавались одним и тем же удовольствиям, читали одни и те же книги, говорили одним и тем же языком» (Цит. по Токвиль А. С. 79).. С другой стороны, важная проблема монархии заключалась в том, что ее призывы были обращены исключительно к аристократии, и все остальные жители их не воспринимали («Quant au peuple, il йtait bien entendu qu'il йcoutait sans comprendre» Tocqueville, A. de. P. 269.) «Что касается народа, то он разумеется внимал, не понимая» ((Цит. по: Токвиль А. С. 162).. Таким образом, Токвиль указывает на то, что отсутствие коммуникации между разными слоями населения, вытекавшее из отчужденности между сословиями, наравне с другими факторами (социальными, политическими и экономическими) повлияло на ход французской истории.

Большой набор языковых моделей и их смешение, а также особое внимание к специфике речевых актов, с одной стороны, способствует усложнению структуры повествования Токвиля. Корпус письменных источников разных жанров отличает эту книгу от «Демократии в Америке», в которой из-за эффекта интервьюирования и экзотического содержания присутствовал элемент развлекательного травелога. Но с другой стороны, за счет того, что в «Старом порядке и революции» нет резких переходов, а повествование насыщено рядом фактов, скрепленных личностью автора, то вся книга приобретает лаконичный характер, и сложное устройство текста остается на втором плане. В то же время, история и политическая теория смешиваются в книге, поэтому довольно сложно отнести ее к определенному жанру. Так, при описании дореволюционных и послереволюционных событий Токвиль рассуждает об изменениях в институтах власти и задается вопросом, какие условия нужны для формирования политической свободы.

В первую очередь, современников и будущих исследователей книга Токвиля заинтересовала благодаря теории революции, его считали одним из первых исследователей, изучивших ее механизмы. Все последующие авторы ссылались на его произведение, и соглашаясь с его тезисами, и критикуя их. Так, современный историк Ф. Фюре, оспаривая ряд тезисов, заключал, что полного описания французской революции не существует Fure F. Penser la Rйvolution franзaise. Paris : Йditions Gallimard,1989 (1978), 259 p.?. В то же время, другой автор, А. Собуль, соглашался с Токвилем в том, что французский переворот был неизбежен и являлся закономерным итогом предшествующих ей процессов Собуль А. Классическая историография французской революции. О нынешних спорах / Пер. А.О. Зелениной // Французский ежегодник 1976. М.: Наука, 1978. С. 155-170.. Примечательно, что А. Соловьев в статье «Вклад Алексиса де Токвиля в развитие теории революции» отмечает Соловьев А.В. Вклад Алексиса де Токвиля в развитие теории революции // Гуманитарные науки. Вестник финансового университета. 2018. №2. С. 13-16., что влияние теорий Токвиля можно заметить и в текстах о революционных событиях 1917 года в России, например, французский историк П. Паскаль Werth N. Les revolutions russes. Paris : PUF, 2017, 128 p., находившийся в России писал в дневниках, что в русском государственном перевороте наблюдается та же неизбежность, что была во французском.

В то же время, тезис Токвиля о роли интеллектуалов задал новый вектор в изучении философских предпосылок французской революции. Р. Шартье отмечал в «Культурных истоках французской революции», что, хотя Токвиль и не считал, что тексты мыслителей Просвещения сыграли ключевую роль в недовольстве буржуазии, однако, утверждал, что они повлияли на устранение интеллектуальной границы между третьим сословием и дворянами. Именно Токвиль, по Шартье, задал параметры для изучения этого периода истории Франции: «всякое размышление о «культурных истоках» Революции должно обязательно принимать в расчет стремление людей тои? эпохи покончить с прежней жизнью и их уверенность в том, что они начинают новую жизнь» Шартье Р. Культурные истоки французской революции / Пер. с фр. О.Э. Гринберг. М.: Искусство, 2001. С. 23.. Другими словами, общественная необходимость в изменении, создании нового порядка, не возникла как реакция на тексты мыслителей Просвещения и не развивалась параллельно с ними. Эти процессы, находясь в постоянном взаимодействии и общем контексте, привели к одному итогу.

«Старый порядок и революция» на момент своего издания стала важным источником не только для европейских читателей, но и для русских публицистов, которым был важен заграничный опыт в пореформенную эпоху. Они считали, что можно, позаимствовав политические механизмы более развитых стран, адаптировать их в России, при этом избежав «ошибок», допущенных в Европе. Вполне возможно, что отчасти они ассоциировали себя с литераторами, описанными в книгах, чему способствовало смягчение цензуры и возможность в связи с книгой о французской революции размышлять о будущем России. Однако, разница между ними и философами Просвещения заключалась в том, что многие из них (Черкасский, Самарин) активно участвовали в разработке реформы.

2. Статья В.А. Черкасского: идеи, языки и прагматика

Один из первых русских отзывов на Токвиля был опубликован в славянофильском журнале «Русская беседа» за 1857 год. Либералу В.А. Черкасскому, выступавшему за отмену крепостного права, были близки идеи славянофилов, что отражалось в текстах, посвященных крестьянскому вопросу («О лучших средствах к постепенного исходу из крепостного состояния» 1857 года, «Некоторые черты будущего сельского управления»1857 года) Трубецкая О. Материалы для биографии кн. В.А. Черкасского. Т.1. Кн.2. М., 1904. С. 38.. В них он отстаивал позицию о наделении бывших крепостных людей землей. Позже Черкасский вошел в Редакционные комиссии и вместе с Ю.Ф. Самариным участвовал в создании реформы.

Его статья, которую мы будем разбирать, не была посвящена исключительно Токвилю, в ней Черкасский сопоставлял два произведения: «Старый порядок и революцию» Токвиля и «О будущем английской политики» (De l'avenir politique d'Angleterre, 1856) Ш. Монталамбера. В.А. Черкасский, комментируя и анализируя тексты, задумывается о том, какие западные меры могли бы быть применены в России. При этом, автору больше импонирует сочинение Монталамбера, описывающего политическое устройство Англии и прославляющего парламентскую администрацию. Черкасский подробно останавливается на том, что главной движущей силой Англии является аристократия, не только потому, что она сохраняет вековые традиции, но и отказалась от феодальной системы и участвует в народной жизни, распространяя грамотность. Хотя он открыто выражает свое одобрение такой системе, прямо он предлагает лишь позаимствовать механизм наследования не у Англии, а у Америки, чтобы избежать дробления земель, ущербного для вольных хлебопашцев.

Переходя к книге Токвиля, Черкасский отмечает, что она является «непрерывным следованием одной и той же мысленной нити», начало которой возникло в «Демократии в Америке». По его мнению, первая часть «Старого порядка и революции», в который Токвиль развенчивал основные мифы о революции, является «слабейшей» Черкасский В.А. О сочинениях Монталамбера и Токвиля // Русская беседа. 1857. Кн. II (VI). С. 67., потому что французскому историку при всем «даровании» не свойственно обобщение, «синтез мысли остается ему недоступен» Там же. С. 68.. К третьей же части о влиянии литераторов Черкасский предлагает читателям обратиться самостоятельно и приступает к анализу второй, в которой описывалось государственное устройство при Старом порядке. В этом авторском отступлении, предваряющем анализ Токвиля, заключается главная критическая часть статьи, для которой Черкасский выбирает соответственный язык и модель изложения мыслей: он аргументированно указывает на недостатки произведения.

Анализируя вторую часть книги, Черкасский соглашается с Токвилем в том, что централизация и разобщенность сословий являлись коренными проблемами Старого порядка. Причем, автор использует словосочетание «злоупотребления централизации», а в тексте Токвиля слово «abus» часто используется именно при разговоре об этой государственной системе («abus du systhиme des jurandes», «abus de l'autoritй», «abus du pouvoir» Tocqueville, A. de, L'Ancien Rйgime et la Rйvolution, vol. 4 : Њuvres complиtes, Alexis de Tocqueville, M. Lйvy, 1866, 7^e йd. P. 33-201.). Похожие языковые параллели можно найти и при обсуждении положения дворянства, хотя при этом добавляются русские выражения и обороты: «к деятельному вспомоществованию» Черкасский В.А. О сочинениях Монталамбера и Токвиля // Русская беседа. 1857. Кн. II (VI). С. 83., или, в другом месте о централизации «все язвы дореволюционной Франции сосредотачиваются <…> в чудовищной централизации» Там же. С. 66.. Конкретного копирования токвилевского языка у Черкасского практически нет, потому что он, видимо, пытался адаптировать идеи французского историка под русскую действительность. К тому же, при использовании терминологии, связанной с французскими чиновниками и распределением земель, Черкасский в скобках указывает оригинальное название («уездами (canton)», «субделегаты (subdйlйguйs)» и др.) Там же. С. 74..

Развивая мысль о сословном неравенстве, автор статьи вступает в полемику с «некоторыми легкомысленными читателями», которые не видят выгод в открытии доступа к землям низшим сословиям и «неправильно» интерпретируют Токвиля, считая, что «будто бы именно поземельная собственность сделала во Франции низшие сословия столь требовательными, и будто бы такого необходимое последствие приложения этого начала и во всяком ином обществе» Там же. С. 71.. Но Черкасский утверждает обратное: «крепко организованная и распространённая в низших сословиях поземельная собственность есть последний якорь спасения современного государства в Европе» Там же. С. 71.. Причиной последовавшей революции во Франции было «какое-то уродливое, неполное право собственности, подверженное, как мы видели выше, множеству частных нелепых имущественных ограничений в пользу прежнего владельца - ограничений, служивших неиссякаемым источником вещественных столкновений между владельцем и крестьянином» Там же. С. 71.. Хотя Черкасский выступает за отмену крепостного права, однако он не пишет об этом прямо, а цитируя Токвиля и дополняя его своим мнением, практически не выходит за рамки исторического дискурса. Но он соглашается с Токвилем в том, что революция не смогла до конца решить главные проблемы Старого порядка. В то же время, Черкасский высказывает мнение, что залогом сильного государства является свободное владение землей и делегирование полномочий, связанных с управлением, между ведомствами. При этом в этих предложениях нет прямого упоминания о России, однако автор намекает на нее, маскируя свои размышления под обобщения. Так, мы находим такой прием и во фразе про «последний якорь спасения», и в конце статьи, где Черкасский пишет о том, что задача хорошего правителя заключается в формировании местного управления.

Такая манера характерна для всей статьи Черкасского. Поскольку критический обзор предполагает цитирование определенных отрывков из произведения и комментариев к ним, то на внешнем уровне кажется, что автор не выходит за рамки выбранного жанра. Но за счет выбранных эпизодов, на которых автор акцентирует внимание читателя, создается впечатление, что помимо критики у него есть и более практичная цель. Так, полемизируя с Токвилем, Черкасский утверждает, что не по воле сильных правителей, например, деспотического монарха Фридриха II, могли бы произойти масштабные преобразования, как думал Токвиль, а, наоборот, благодаря стремлениям честных и заботящихся о народе государей. С одной стороны, такой комментарий можно интерпретировать, как теоретическое расхождение Черкасского с французским историком. Но с другой, в этом можно увидеть указание на то, какими качествами должен обладать реформатор. К тому же, Черкасский добавляет, что взамен государство получает признание и благодарность от всех сословий. К описанию идеального правителя автор возвращается в конце статьи, когда сообщает, что только «государь, от самой колыбельной окруженный любовью народа», может предотвращать «злоупотребления» административной власти и стремиться к созданию областных учреждений и сильного местного управления. Так, Черкасский выходит за рамки исторического исследования, переключаясь на политическую теорию и высказывая свою программу. По этим и другим ремаркам Черкасского кажется, что он камуфлирует свои политические взгляды относительно реформ под размышления о содержании книг, избегая таким образом цензурных замечаний. Другими словами, отзыв на книги не ограничивается теоретическим анализом идей, но и наводит на размышления об их практическом применении. Такой эффект достигается еще и тем, что Черкасский на всех уровнях (при анализе книг, при обращении к читателям) использует сравнение, не только противопоставляя Францию Англии, но и перескакивая с европейского опыта на состояние современной ему России.

При этом, текст Черкасского обладает не только политической функцией, но и общественной. Из-за цензурных послаблений русские публицисты осознали возможность влияния на аудиторию и стали ее использовать. Черкасский видел в этом образовательную задачу, поэтому его текст начинается с назидательного вступления о том, как русская публика должна относится к европейским произведениям: у каждого читателя должна сохраняться «свобода созерцания, основанная на самобытном взгляде» Черкасский В.А. О сочинениях Монталамбера и Токвиля // Русская беседа. 1857. Кн. II (VI). С. 28.. К тому же, он цитирует отрывки из Монталамбера и Токвиля, «в предупреждении всяких недоразумений на счет степени и меры независимости воззрения и приемов» Там же. С. 28. этих писателей. Другими словами, автор заранее знакомит читателей с кругом идей французских авторов. Неопытность аудитории Черкасский объясняет недоразвитостью общественной мысли и привычкой к заимствованию, из которого вырастает недоверие к отечественным мнениям. Но поскольку в этих книгах писатели указывали на важность древней истории, а именно они задавали интеллектуальное направление для части русского общества, то тезис о важности допетровского Руси должен был перестать казаться аудитории неосновательным.

В то же время, вступительная часть статьи Черкасского построена на объяснении того, как автор строит свой текст: «мы не без умысла распространяли здесь о личных отношениях <…> писателей к современному французскому быту» Там же. С. 31., «последней методы мы строго станем придерживаться и в последствии» Там же. С. 45., «скажем мимоходом» Там же. С. 37. и т.д. Другими словами, используется своеобразный метаязык для того, чтобы постепенно ввести читателя в ряд идей французских историков. При этом, Черкасский адоптирует эту повествовательную манеру под русский язык, используя местоимение «мы», а не «я» (je), как у Токвиля.

Идея значения исторического прошлого для формирования Российской империи открывает еще один пласт текста Черкасского - славянофильский. Так, он выделяет тезис Токвиля о строении нового государства без опоры на прошлое, как главную причину «бедствий» современного французского общества, заключавшихся в отсутствии политической свободы и усиления централизации. Однако, Токвиль говорил, что проблемы возникают из-за возродившихся институтов Старого порядка после Французской революции. Таким образом, Черкасский как будто усматривает в тексте Токвиля то, что потом будет развито в отзыве Самарина, назвавшего французского историка «западным славянофилом».

В связи с идеями этого политического лагеря возникает и полемическое замечание в адрес «некогда знаменитого журнала» Там же. С. 29., который «метал грозные перуны» в сторону авторов, пытающихся найти положительные события в истории допетровской Руси и европейском Средневековье. Это вскользь появившееся замечание явно отсылает к главному программному спору западников и славянофилов, но под журналом могут подразумеваться как «Отечественные записки», так и «Современник».

Жанр рецензии Черкасского скорее научно-публицистический, однако встречаются резкие выражения и метафоры, которые в большинстве случаев усиливают его идеи. Например, о том, что древняя Россия не должна выглядеть в глазах его современников «каким-то ненужным в мире уродом», поскольку обладает «могучей» историей. Или уже упомянутое выражение «метали грозные перуны», в котором видится отход от журнального регистра для более яркого выражения мысли, которое еще напоминает о славянском боге-громовержце Перуне. Художественные приемы (эпитеты, метафоры) вообще характерны для историографических текстов Черкасского Встречаем и в «Обозрении политических событий в Европе за 1855-й год», опубликованного в «Русской беседе» 1856 года, и в «Тройственном союзе» того же года., однако, в этом конкретном месте Черкасский как будто хочет показать важность исторического значения Древней Руси и на языковом уровне, используя метафору такого рода. В отличии от Черкасского, у Токвиля мало метафор, как правило они связаны с характеристикой понятий или изящными формулировками («…la nation devenue sa maоtresse» Tocqueville, A. de, L'Ancien Rйgime et la Rйvolution, vol. 4 : Њuvres complиtes, Alexis de Tocqueville, M. Lйvy, 1866, 7^e йd. P.238., «Quelques familles y conduisaient toutes les affaires dans des vues particuliиres <…>: c'est une maladie dont cette administration est atteinte dans la France entiиre <…> mais le seul remиde qu'ils imaginent…» Tocqueville, A. de. P. 68.) «… нация, которая сама стала себе госпожой…», «Несколько семейств вели там все дела частным порядком, <…> этой болезнью администрация поражена по всей Франции. <…> но единственное лекарство…» (Цит. по: Старый порядок и революция / Пер. с фр. Л.Н. Ефимова. Спб: Алетейя, 2008. С. 195, 72)..

При анализе такого многоуровневого текста оказывается, что Черкасский не ставил перед собой задачу рассмотреть теорию революции Токвиля. Так, часть идей Монталамбера и Токвиля являлись отправной точкой для высказываний на смежную тему, имевших практическое значение для русской политической ситуации. Под предлогом того, что европейский опыт важен, Черкасский видел в книге Токвиля только то, что отвечало установкам славянофильской группировки, поэтому в его тексте отводится незначительная часть конструктивной критике. При этом, он использует похожий ряд языков (историографический, метаязык, компаративный), что и Токвиль, однако, приближает их к русским нормам и использует в тексте метафоры, обусловленными контекстом.

Отзыв Ю.Ф. Самарина: идеи, языки и прагматика

Сторонник В. А. Черкасского по славянофильской группировке Ю.Ф. Самарин тоже оставил свой отзыв о книге А. Токвиля. Самарин, как и Черкасский, был сторонником отмены крепостного права в России и вошел в состав Редакционных комиссий, а позже и участвовал в создании реформы. Однако, идеи Самарина были более философскими. Так, необходимость владения крестьянами землей Самарин объяснял «не юридически, а исторически» Христофоров И.А. Судьба реформы: Русское крестьянство в правительственной политике до и после отмены крепостного права (1830-1890-е гг.). М.: Собрание, 2011. С. 98., поскольку в России у крестьянина были особые права на землю, а владение и управление помещиков являлось лишь усложнением этого «законного порядка» Там же. С. 98..

В первую очередь, текст Самарина о Токвиле отличается от статьи Черкасского из-за специфики жанра. В примечаниях к нему написано, что это запись, оставленная на обороте «Старого порядка и революции», вероятно в 1857 году. Другими словами, это своего рода читательское наблюдение. Самаринский документ интересен и рядом изложенных идей, и своим языком: метафорами и речевыми оборотами. Прагматика создания этой записки до конца не ясна, непонятно, хотел он ее опубликовать или нет.

Своим текстом Самарин вступает в полемику с произведениями французских историков А. де Токвиля и Ш. де Монталамбера и немецких публицистов В.Г. Риля и Л. фон Штейна, и, хотя этот короткий отзыв озаглавлен как «По поводу книги «L'ancien rйgime et la rйvolution», но по сути автор больше отвечает на содержание «О будущем английской политики» Монталамбера, в котором было подробное описание английского парламента и прогнозы о политическом развитии страны. Так как Самарин не только пользуется названиями партий английской политической жизни, тори и вигов, но и ссылается на Монталамбера. Примечательно, что все иностранные авторы не просто перечислены в одном ряду, а называются «западными славянофилами». Далее с ними в одном ряду упоминается «Русская беседа», однако, не уточняется имеется ли в виду конкретная статья или общий посыл текстов этого издания.

По Самарину, централизация вредна тем, что символизирует господство рациональности над душой. Он считает, что русских и европейских мыслителей разделяет то, что они, Токвиль и Монталамбер, представляли дворян хранителями «предания», «потому что аристократия лучше других осуществляет жизненный торизм», который видимо в этом контексте означает консерватизм и охранение исторических ценностей. По его мнению, русские дворяне, наоборот, должны обратиться к народу, потому что в России именно это сословие хранит в себе «дар самопожертвования, свободу нравственного вдохновения и уважение к преданию». Другими словами, настоящий «торизм» можно искать только в «черной избе крестьянина». «Вигизм» в этом тексте обозначает либеральную мысль, заимствованную русскими у иностранцев, он существует исключительно в университетах, поэтому он «никогда не явится творческою силой». В конце текста Самарина приходит к заключению, что в России к борьбе консерваторов с либералами в административных и философских вопросах добавляется вечная борьба «народного быта с безнародной, отвлеченной цивилизацией» Самарин Ю.Ф. По поводу книги «L'ancien rйgime et la rйvolution» par Alexis de Tocqueville» [ок. 1857] // Нольде Б.Э. Юрии? Самарин и его время. М.: Эксмо, 2003. С. 418..

Хотя Самарин практически не ссылается на содержание книги Токвиля и не использует его формулировок, но ряд основных идей перекликается с содержанием «Старого порядка и революции». Так, публицист размышляет о природе централизации и роли аристократии, а, главное, о том, в какой степени мнение европейских мыслителей об этих институтах может относиться к России. В отличии от статьи Черкасского, весь его текст построен на сравнении русского и западного общественного устройства. Так, Самарин отмечает, что «…Токвиль, Монталамбер, Риль и другие, отстаивая свободу жизни и предание, обращаются с любовью к аристократии, потому что в исторических данных Западной Европы аристократия лучше других партий осуществляет жизненный торизм» Самарин Ю.Ф. По поводу книги «L'ancien rйgime et la rйvolution» par Alexis de Tocqueville» [ок. 1857] // Нольде Б.Э. Юрии? Самарин и его время. М. : Эксмо, 2003. С. 418., а в России за это отвечает народ. Интересный стилистический прием заключается в том, что Самарин заменяет традиционные термины политической науки (консерватизм, либерализм) на понятия (тори, виги), характерные исключительно для английской парламентской системы. Таким образом, Самарин заменяет идеологию партийностью. Принцип языковой игры Самарин применяет с первого предложения, в котором Токвиль и другие европейские авторы называются «западными славянофилами». Далее автор на протяжении всего текста будет ставить иностранные понятия в одном ряду с русскими. Так, для усиления тезиса о том, что именно народ является хранителем предания, Самарин пишет, что «приют торизма» в Росси надо искать в «черной избе крестьянина». Продолжая такую компаративную модель, Самарин сравнивает университеты и палаты, где все «иссушает» либерализм, с той самой избой, в которой и сохраняется народная мудрость. Таким образом, на небольшом отрезке текста автор аккумулирует целый ряд языковых приемов.

При этом, эти контрастные сочетания слов и метафор являются фоном полярных моделей, на которых построен текст. Можно выделить два уровня сравнений: национальный и политический. Так, национальный обозначен сравнением России и других западных стран. Выводом такого сопоставления является тот факт, что зарубежный опыт не может быть заимствован русскими. Далее автор переходит к следующему паре, характерной для русского общества: народ и образованное дворянство. По его мнению, университетские профессоры, пропагандирующие западные ценности, пытаются таким образом вытеснить из умов «свободу нравственного вдохновения», существующую в русских благодаря силе национального духа. Таким образом, Самарин завершает свой текст формулированием главного, по его мнению, русского конфликта.

Помимо особенностей языкового употребления, в тексте Самарина встречается курсив, выделяющий целый ряд слов («жизненный торизм», «народный», «цивилизация») Там же. С. 418.. Это является еще одним приемом, который акцентирует внимание на главном тезисе Самарина, определяющего специфику русского общества. У Токвиля тоже есть четкое противопоставление «народного» общества и административных органов, как двух стихий, из которых первая ассоциируется с пылом и хаотичностью, а вторая с упорядоченным механизмом. Но французский историк использует курсив только при употреблении определенных понятий, характерных для Старого порядка («corps de ville» Tocqueville, A. de, L'Ancien Rйgime et la Rйvolution, vol. 4 : Њuvres complиtes, Alexis de Tocqueville, M. Lйvy, 1866, 7^e йd. P. 66., «pairs de la ville» Там же. С. 70. и др.) или формулировок, принятых в документах («sous son bon plaisir» Там же. С. 74., «йtait d'accord avec le gйnie populaire de nos anciens» Там же. С. 67. и др.).

По сути, Самарин проводит в своем отзыве ту же операцию, что и Токвиль, который в исследовании пытался определить причины французской исключительности. Но если Токвиль заключал, что уникальность французов заключается в специфике национального характера, то Самарин не только указывает на особенность русского народа и его традиций, но и предупреждает, что они находятся под угрозой замещения.

В общем, на основе разных текстов европейских писателей Самарин как будто продолжает участвовать в славянофильской полемике, начавшейся в конце 1830-х годов, поскольку противопоставляет Россию западным странам. Тогда его старшие соратники И.В. Киреевский и А.С. Хомяков предлагали обращаться к истории Древней Руси и ключевую роль в ее развитии отводили народному духу и общине. Так, Хомяков писал в своей статье «О старом и новом»: «Западным людям приходится все прежнее отстранять, как дурное, и все хорошее в себе создавать; нам довольно воскресить, уяснить старое, привести его в сознание и жизнь» Хомяков А.С. О старом и новом // Хомяков А.С. О старом и новом. М.: Современник. С. 56. (Библиотека «Любителям русской словесности»).. Киреевский, отвечая Хомякову, считал, что такое «воскрешение» произойдет, когда русские возвратятся к «тому живительному духу, которым дышит ее церковь» Киреевский И.В. В ответ А.С. Хомякову// Киреевский И.В. Полн. собр. соч.: В 2 т. Т.1. М., 1861. С.195.. Сложно утверждать, что именно эти тексты повлияли на отзыв Самарина, но в них содержалась часть теоретического программы славянофилов, с которой Самарин был хорошо знаком. Так, по тексту Самарина кажется, что он продолжает идеи Хомякова, но радикализирует их. Поскольку Хомяков полагал, что западный опыт можно использовать, придавая ему «смысл более глубокий» Самарин Ю.Ф. По поводу книги «L'ancien rйgime et la rйvolution» par Alexis de Tocqueville» [ок. 1857] // Нольде Б.Э. Юрии? Самарин и его время. М.: Эксмо, 2003. С. 418., а Самарин же считает, что заимствования мешают развитию «народного быта». При этом, текст Самарина соотносится со славянофильскими статьями не только на идейном уровне, но и на языковом. Так, противопоставление «самовластия рассудка» преданию типичная антитеза для произведений И.В. Киреевского (Киреевский, правда чаще использует понятие не «рассудка», а «разума», например, в статьях «Девятнадцатый век», «В ответ Хомякову» 1839-1840 года и др.).

В то же время, помимо того, что генезис идей текста Самарина восходит к полемике конца 1830-х - начала 1840-х годов, его также можно считать ответом на более поздний текст, «Письмо об Англии» (1847) А.С. Хомякова. В нем автор, высоко оценивающий тягу англичан к консерватизму и традиционализму, выделял две основные силы в английском обществе: «жизненную» и «разумную» Хомяков А.С. Письмо об Англии // Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 172., которые дополняли и сдерживали друг друга. Самарин же в своем тексте, развивая наблюдение Хомякова и называя эти силы «торизмом» и «вигизмом», писал, что в отличии от Европы, где они развивались «от одного народного корня», в России «вигизм» является заимствованием, поэтому он противоестественен для русского общества. В то же время, его противопоставление английских партий на основе русской действительности тоже является отсылкой к Хомякову, потому что Хомяков находил «торические начала» в ряде русских памятников: Кремле, Киеве и др. Там же. С. 137-138. Других языковых параллелей у этих текстов нет, поскольку Хомяков в основном рассуждал об Англии и использовал характерные для нее понятия, а Самарин описывал Россию.

В этом тексте в отличии от статьи Черкасского нет прямых намеков на реформу или дарование вольности крестьянам, нет обращения к историческим фактам. Скорее Самарин, опираясь на идеи из книги Токвиля и смешивая русские и западные понятия, продолжает развивать линию славянофильской мысли о силе народного духа и вреде западных заимствований. Однако, по мнению польского исследователя А. Валицкого, эта записка завуалированно указывает на «необходимость найти опору в народе» Валицкий А. В кругу консервативной утопии. Структура и метаморфозы русского славянофильства. М.: НЛО, 2019. С. 272-276., возможную только при независимости крестьянства. При этом автор отмечает, что идея о полном освобождении крепостного населения являлась радикальной в среде Самарина и указывала на поворот от теоретических историософских мыслей к более конкретным задачам, важным для ближайшего будущего России Там же. С. 526.. Так, размышления Самарина о «Старом порядке и революции» являлись не только развитием славянофильских идей, но и неосознанной декларацией «главной причины распада» Там же. С. 275. классического славянофильства. Валицкий пишет, что при решении крестьянского вопроса члены этой политической группировки столкнулись с дилеммой, показавшей что из-за того, что на практике русские помещики не могли апеллировать к народу, потому что таким образом они бы «выступали против помещиков как класса», то все их «народные утопии» оказались несостоятельными. Таким образом, заметка Самарина о впечатлениях после прочтения Токвиля интерпретируется современным исследователем, как один из первых документов, объясняющих перемены в кругу славянофилов в постреформенное время.

3. Статья Б.Н. Чичерина: идеи, языки и прагматика

Книга Токвиля заинтересовала и оппозиционный славянофилам лагерь западников и в то же время послужила причиной раздора между Б.Н. Чичериным и журналом «Русский вестник», который издавался Катковым. Описывая этот разрыв в воспоминаниях, Чичерин сообщает, что разногласия возникли из-за того, что одна группировка во главе с Катковым предлагала английское политическое устройство в качестве образца, высоко оценивая «охранительную» роль государства, а другая, к которой принадлежал Чичерин, хотела опираться на французскую модель, основанную на принципе гражданского равенства и сильной администрации. Книга Токвиля, в которой значительную часть текста занимает сравнение английского и французского обществ на разных уровнях, как раз соответствовала теме этой дискуссии.

Если еще в первых номерах «Русского вестника» за 1857 год мы встречаем статьи Чичерина, например, ответ Н.И. Крылову, то после того, как он послал Каткову свой обзор на книгу Токвиля, издатель написал ему письмо о прекращении сотрудничества. В итоге, Токвиль упоминается в «Русском вестнике» не в отдельно посвященной ей статье, а в обзоре Д.И. Каченовского «История политических наук в Европе».

В воспоминаниях Чичерин приводит текст письма Каткова, по которому видно, что больше всего Каткова задела симпатия Чичерина к централизации. Катков пишет, что раньше публиковал Чичерина, потому что в его текстах присутствовала «спасительная неконсекветность», однако, в тексте про Токвиля отчетливо видны его ложные и недопустимые для «Русского вестника» взгляды. Катков метафорически описывает «заблуждение» Чичерина: «Ваш талант умел даже сообщить ему какую-то красоту, опасную для слабых организмов. Мне случилось видеть на Брюссельской выставке изящных искусств статую сатаны, изваянную бельгийским художником, которого имени теперь не могу припомнить. Лицу злого духа придана такая чудная красота, что невольно становится страшно, смотря на это лицо, перед которым уничтожаются все чучеловидные изображения черта» Чичерин Б.Н.. Воспоминания. Московский университет. М.,2010. С 118.. Комментируя эту ситуацию, Чичерин пишет, что перед публикацией статьи в «Отечественных записках» в этом же году их издатель Н.Ф. Крузе рассказал, что Катков «наговорил ему бог знает чего» и увидел в историческом объяснении централизации, с которым «любой либерал мог согласиться», «страстную защиту самого крайнего деспотизма». В итоге, в 1858 году эта статья вошла практически без изменений в книгу Чичерина «Очерки Англии и Франции». Помимо рецензии на книгу Токвиля в этом сборнике были также главы, посвященные произведениям Ш. Монталамбера, Л. Фоше, Л. Лаверня, Р. Дареста и Е. Бонмера.

Нужно отметить, что опубликованная критика Чичерина резко отличалась от положительных отзывов Черкасского, хотя Чичерин тоже в основном критикует вторую часть книги. Чичерин, анализируя современное ему состояние исторической науки во Франции, обвиняет главных либеральных публицистов в необъективности. Он указывает на то, что они стали использовать историю, как «орудие». К тому же, при интерпретации фактов прошлого авторы забывают о временной дистанции, из-за чего «искажается самый смысл истории» Чичерин Б.Н. Новейшие публицисты. Токвиль // Отечественные записки. 1857. Т. CXIII. С. 502.. Токвиль, как представитель этого нового поколения, рассматривает Старый порядок, пытаясь там найти положительные и отрицательные черты, важные для послереволюционной Франции. По Чичерину, такой метод исторического исследования невозможен, потому что у каждой эпохи свои запросы и изучать ее в назидание будущим поколениям недопустимо. Он предлагает при изучении прошедших событий обращаться не к будущему, а, наоборот, искать корни в далеком прошлом. В это видны отголоски философии Гегеля В своих воспоминаниях Чичерин писал: «Я понял, что те ступени, которые Гегель называет моментами развития, составляют вечные элементы человеческого духа, имеющие право на самостоятельное существование и сохраняющиеся при дальнейшем движении, а потому я перестал видеть в христианстве только религию прошлого и пришел к убеждению, что религия духа может не заменить его, а только восполнить. Точно так же и гражданский порядок, основанный на частном праве, никогда не может поглотиться государством. Средневековый быт представлял одностороннее поглощение государственных начал частными; движение нового времени состоит в выделении государственных начал и в самостоятельном развитии последних. Но обратное поглощение частных начал государственными было бы еще большею и худшею односторонностью, нежели первое». Таким образом, он воспринимал весь ход истории через призму гегельянского учения. (Цит. по Чичерин Б.Н.. Воспоминания. Московский университет. М.,2010. С. 90)., который в одной из лекции по истории философии утверждал, что «всемирная история есть выражение божественного, абсолютного процесса духа в его высших образах, она есть выражение того ряда ступеней, благодаря которому он осуществляет свою истину, доходит до самосознания» Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. СПб.: Наука, 1993, 2000. С. 102.. Из-за того, что Токвиль не изучает «ряд ступеней», он своей назидательной цели не достигает.

Признавая «добросовестность» французского историка в изложении исторических фактов, а также наличие большого количества «метких» замечаний в его книге, Чичерин считает, что автор не приходит к определенному выводу и оставляет у читателя много вопросов. По его мнению, главные ошибки Токвиля заключаются в том, что он, во-первых, неправильно выбирает XVIII век как период Старого режима для изображения демонстрации абсолютной монархической власти, потому что уже тогда наблюдался ее упадок. Во-вторых, в его работе есть и «ложная исходная точка»: Токвиль считает историю Англии положительным примером исторического развития государства. Чичерин, по-видимому, под влиянием идей о формировании нации Руссо и Гердера, аргументирует свою критику токвилевского сравнения тем, что «невозможно развитие одного государства ставить в образец другому» Чичерин Б.Н. Новейшие публицисты. Токвиль // Отечественные записки. 1857. Т. CXIII. С. 505.. У этих стран не только было разное государственное формирование и их «движущие силы» были представлены разными социальными институтами, но и географическое расположение мешает возможному сближению их исторических процессов.

Все вступление отвечает жанру критического обзора. Чичерин последовательно излагает пункты, с которыми он не согласен, усиливая свою точку зрения отрицательными конструкциями («Этими существенными недостатками, которые не выкупаются и несомненными достоинствами сочинения, не ограничиваются невыгодные последствия ложной исходной точки» Там же. С. 506.) и риторическими вопросами («Но для чего же совершился такой страшный переворот в народной жизни…?» Там же. С. 508.).

Не соглашаясь ни с целью токвилевского исследования, ни с методом, ни с выбором исторического периода, Чичерин предлагает свое видение событий французской истории, отмечая, что подходит к этому вопросу с «чисто-исторической» точкой зрения. Его рассуждение, дополненное разными фактами, сводится к описанию того, как на протяжении всей дореволюционной истории французские короли с помощью администрации смогли объединить земли, разрозненные при «феодальном иге». Так у королевской власти, заменившей баронство и церковь, была власть над общественным порядком, охранительными и образовательными институциями. Организацией, исполнявшей монаршую волю, стала централизованная администрация.

Поскольку в статье Чичерина так отчетливо видна интерпретация гегельянской философии истории, то «чисто-историческое» исследование попадает под влияние его концепции. Хотя прямо на работы Гегеля Чичерин не ссылается О том, какое влияние философ оказывал на Чичерина в студенческие годы он писал в воспоминаниях: «Передо мною открылось совершенно новое мировоззрение, в котором верховное начало бытия представлялось не в виде личного божества, извне управляющего созданным им миром, а в виде внутреннего бесконечного духа, присущего вселенной». Дальше Чичерин вспоминал, что Гегель был первым философом, которого он прочитал, находя в этом особое преимущество: «Но прямо начавши с последнего и труднейшего, я сразу понял, к чему клонится все историческое развитие человеческого мышления, и мог усвоить себе вопросы во всей их современной? ширине» (Цит. по: Чичерин Б.Н.. Воспоминания. Московский университет. М., 2010. С. 50; 74)., однако, на примере Франции автор хочет реализовать эволюционное описание исторического процесса, в результате которого в европейском государстве институты прошлого находятся под руководством монарха и вспомогательного органа. По такой же эволюционной исторической системе, когда что-то отмирает, но ему на смену приходит новое, Чичерин относит и стремления к политической свободе, появившееся «на почве, приготовленной абсолютной монархией и революцией». По его мнению, это стремление могло возникнуть только после долгого пути к сословному равенству.

Идеализируя центральную власть, Чичерин видит в любом несогласии с ее методами отголоски средневековой системы. По его мнению, Токвиль, приводя определенные факты, каждый раз делает неправильные или даже противоречивые выводы. Так, Чичерин не видит в дворянском сословии «мужества», а в духовенстве - «независимости», на которые указывает французский историк. Чичерин полагает, что только вмешательство власти в лице интенданта всегда помогало решать межсословные споры, зачастую заключающиеся в жадности этих двух сословий по отношению к сельскому населению. По мысли Чичерина, потребность в усилении централизации объяснялась тем, что требовалось «сокрушить обветшалые привилегии дворянства». Подобное происходило и с духовенством, чья обособленность тоже закончилась из-за отбора обширных земельных участков. Таким образом, основной целью распространяющейся централизации было уравнивание положений сословий, которая помогала избегать ненависти между ними. Хотя, как мы показывали выше, Токвиль на многих примерах, наоборот, предлагает оценить вред, принесенный централизацией в вопросе сословного уравнивания, начиная с налогового обложения и заканчивая лишением дворян возможности управления. Но Чичерин видит положительные стороны в таком абсолютном контроле со стороны государства, потому что это сильнее отделяет страну от средневековой раздробленности.

В такой же манере Чичерин критикует симпатию Токвиля к сильному и независимому местному управлению. Он видит в этом путь к государственному распаду и возвращению к средневековым порядкам. «Нельзя не сказать, что старые французские короли лучше понимали гений своего народа, нежели новейшие публицисты» Чичерин Б.Н. Новейшие публицисты. Токвиль // Отечественные записки. 1857. Т. CXIII. С. 560. - так подытоживает свой исторический экскурс автор. Так, к критике добавляется иронический тон.

В конце своей статьи Чичерин приходит к выводу, что именно Франция за счет насыщенных политических и культурных процессов может считаться «центральной точкой западноевропейской истории». Этому способствует и особенность «национального нрава», и умение смеяться, которое выражается в произведениях Рабле и Мольера, и охота к применению новых идей. Однако, помимо того, что Франция может служить примером, она вызывает у автора сочувствие, потому что судьба целого ряда людей оказалась трагической. Главное же преимущество этой страны в том, что она постоянно эволюционирует. Такой финал можно соотнести с концом книги Токвиля, описывающего специфику национального характера французов. Итак, хотя Чичерин негативно отзывается о французском историке, он приходит к той же точке в заключении.

В этой статье Чичерина отражается влияние европейских философов (Гегеля, Руссо, Гердера) на его представление о ходе истории. Его текст построен по принципу антитезы, отвергая подход Токвиля к материалу, он предлагает на основе того же корпуса фактов альтернативное мнение. В отличии от Черкасского, он не дает наставления читателям, а предлагает «образцовый» историко-аналитический текст. Таким образом, книга Токвиля выступает в роли «отрицательного» примера, из которого Чичерин черпает главные темы (кастовая система, противопоставление Англии и Франции, централизация), но трактует по-другому. При этом, он, подобно Токвилю, соединяет в историческом описании ряд языков (политический, экономический, социальный, историографический) в зависимости от описываемой сферы. Так, при изложении преодоления феодализма во Франции Чичерин смешивает несколько языковых регистров, как это делал Токвиль: историографический с политическим или с экономическим («Очевидно, что такой быт не мог не произвести страшного анархического брожения в обществе. В самом деле, везде раздается стук оружия, повсюду войны, междоусобия, грабежи» Чичерин Б.Н. Новейшие публицисты. Токвиль // Отечественные записки. 1857. Т. CXIII. С. 512., «Феодальные владельцы знали только подчинение личное основанное на отношениях договорных и имущественных. В качестве вассалов они имели известные обязанности, которые они брали на себя взамен обещанного лена…» Там же. С. 519.). Художественные приемы Чичерина похожи на те, что встречаются у Токвиля, например, метафоры служащие для изысканности слога. Токвиль называет Париж «хозяином» Tocqueville, A. de, L'Ancien Rйgime et la Rйvolution, vol. 4 : Њuvres complиtes, Alexis de Tocqueville, M. Lйvy, 1866, 7^e йd. P. 114. («maоtre») Франции, а Чичерин представляет теорию римского права, как «воспитательницу» Чичерин Б.Н. С. 518. будущих поколений. Таким образом, оба автора «оживляют» свое повествование. В то же время Чичерин использует термины, характерные для эпохи («папские буллы» для Средневековья, «бальи и сенешалы» для дореволюционного времени и др.). Однако, в отличии от Токвиля, Чичерин редко использует метаязык («объясним вкратце» Там же. С. 517., «на это мы укажем в своем месте») и в его рецензии практически нет ссылок на источники. В то же время, поскольку Чичерин использует переводы разные французских формулировок, то он указывает рядом оригинальные версии («апелляции о злоупотреблениях» («appels comme d'abus), «ведомство короля» («cas royaux») и др.).