Слово. Текст. Дискурс. Прецедентные единицы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Монография

Слово. Текст. Дискурс. Прецедентные единицы

Введение

глобализация язык когнитивный дискурс

Настоящая монография посвящена рассмотрению категории прецедентных единиц, выделенной на материале немецкого языка в рамках когнитивно-дискурсивной парадигмы знания.

Познавательная деятельность человека направлена на постижение им окружающего мира, выработку и совершенствование умений ориентироваться в этом мире при помощи полученных знаний. Осмысление поступающей информации о мире влечёт за собой процесс её категоризации. Категоризация - неотъемлемое явление когнитивно-психологических и когнитивно-лингвистических процессов и механизмов.

Категоризация имеет в научных дебатах узкое и широкое толкование. В узком смысле термин понимается как «подведение явления, объекта, процесса и т.п. под определенную рубрику опыта, категорию и признание его членом этой категории» [Краткий словарь лингвистических терминов 1996: 42]. В широком смысле - это «процесс образования и выделения самих категорий, членения внешнего и внутреннего мира человека сообразно сущностным характеристикам его функционирования и бытия, упорядоченное представление разнообразных явлений через сведение их к меньшему числу разрядов или объединений и т.п.» [Там же].

В лингвистике сегодняшнего дня чётко обозначилась тенденция к «укрупнению языковых единиц для их изучения» (Г.А. Золотова), к переходу от «меньшего знания к большему» (Ж. Пиаже). Тенденция к глобализации в «категоризации мира» в близкой для данного исследования рубрике подтверждается выделением сети прецедентных текстов в отдельную парадигму (Ю.Н. Караулов), вычленением знаменательных частей речи в единую когнитивную систему представления мира (Л.М. Борисенкова) и др.

Такой подход в исследовании языка объясняется неразрывностью процессов когниции - номинации, когниции - коммуникации и глубокой их взаимозависимости и согласованности. Эти процессы создают приоритет для «ориентирующей», или т. н. «миросозидающей» функции языка, определяя тем самым перспективность новых теорий категоризации на современном этапе развития лингвистики (Е.С. Кубрякова).

Вместе с тем одной из актуальных задач современного языкознания является упрощение метаязыка из-за его перегруженности терминами и понятиями, излишне конкретизированными или же, наоборот, предельно размытыми. Обозначенные тенденции в развитии современной лингвистики должны неизбежно вызвать прогресс её теоретической мысли и обусловить конструктивные шаги в познании новых языковых феноменов.

Сказанное корреспондирует с целью настоящего исследования - представлением производных языковых знаков в современном немецком языке в когнитивном аспекте, а именно, стремлением вскрыть динамику корреляции когниция - номинация и выявить связанный с этим процесс «взаимопоглощения» терминов «производная», «вторичная» и «повторная» номинация. Это позволит более четко разграничить самые известные понятия в теории номинации и одновременно выявить их взаимосвязь. Вместе с тем производные единицы подлежат систематизации в рамках новой категории в корреляции когниция - коммуникация. Это направлено на постижение сущности языковых единиц как средств установления контакта человека с окружающей его средой (окружающими его людьми) и организации его (само) сознания.

Достижению поставленной цели послужит анализ номинативного строя языка в едином ключе, в формате концепта «прецедент» при реализации лингвокогнитивной модели, именуемой в работе прецедентемА, и обоснование на конкретном языковом материале новой языковой КАТЕГОРИИ прецедентные единицы, категории более высокого уровня абстракции в сфере мыслительного содержания. В этом видится научная новизна исследования.

Сформулированная цель предопределяет объект исследования - прецедентные явления, которым соответствуют как уже известные прецедентные понятия (прецедентные феномены), представленные в разных дискурсах и формах знания, так и новые лингвокогнитивные сущности и соответствующие им операциональные понятия. То есть объект данного исследования отражает категоризацию и в узком, и в широком смысле: как процесс отнесения языковых сущностей к категории ПЕ, с одной стороны, и как определение новой номинативной категории прецедентных единиц, с другой.

Предметом исследования выступают языковые и когнитивные механизмы формирования прецедентности «разносубстратных» единиц номинации: типов отсылок, грамматических и лексических метафор, средств детерминации, субституции и др. Они позволяют расширить парадигму прецедентных явлений как когнитивно-дискурсивных знаков осмысления действительности и вносят тем самым дальнейший вклад в разработку теории прецедентности и систематизации языковых единиц.

Используемый при анализе ведущий методологический подход предполагает движение в направлении от концепта (в данном случае «прецедент») к когнитивной матрице как «системе взаимосвязанных когнитивных контекстов или областей концептуализации объекта» и через неё к категории («прецедентных единиц»), где все три сущности есть ментальные структуры и являются своеобразными «форматами знания».

В языке существуют явления, когнитивные контексты которых насколько индивидуальны, настолько разноплановы. К таковым принадлежат прецедентные единицы. Их невозможно свести к определенным типам и общим закономерностям стереотипными знаниями и традиционными способами. Поэтому для их представления в работе используется когнитивно-матричный анализ Н.Н. Болдырева.

В число логико-аналитических методов, применяемых в настоящем исследовании, входит метод - рассуждения на основе прецедентов (П.Р. Варшавский), в расширенной интерпретации автора монографии. Основные задачи в моделировании рассуждений на основе прецедентов определяют роль прецедента как когнитивного феномена в фиксации и хранении человеческого опыта при осмыслении познающим субъектом окружающей его действительности: идентификацию текущей проблемы, поиск подходящего прецедента, сравнение прецедентов и др. Эти логические операции выводят непосредственно на исследование ориентирующей функции прецедентных единиц.

В предлагаемом опыте описания производных единиц через призму когнитивной модели и их ментальных структур, которые объективируются языковыми средствами современного немецкого языка, видится актуальность предпринятого исследования, а вместе с тем актуальность и дискуссионность проблем современной лингвистики.

Существующая на сегодняшний день общая теория прецедентности, как известно, есть результат слияния нескольких фундаментальных положений и теорий. К их числу принадлежит теория прецедентных феноменов, в первую очередь, теория языковой личности Ю.Н. Караулова. Эта теория оказалась исключительно плодотворной для разработки прецедентных феноменов в свете их существования в различных типах дискурса, а также их воплощения в языковую ткань текста и получила дальнейшее развитие в трудах Д.Б. Гудкова, И.В. Захаренко, В.В. Красных, а также многих их последователей. В этой связи несомненными лингводидактическими достоинствами обладает коллективная монография (Л.И. Гришаева и др.), которая позволила её авторам при опоре на филологический анализ не только очертить широкий ракурс прецедентности, разделяемый подавляющим большинством исследователей при описании прецедентных феноменов, но и вскрыть полемические моменты.

Логично вспомнить также концепцию «языкового существования» Б.М. Гаспарова, согласно которой наша речь «сшивается» из коммуникативных заготовок, представляющих собой ни что иное, как прецедентные феномены [Гаспаров 1996].

В когнитивном аспекте несомненный вклад в продвижение теории прецедентности внесла концепция К.Г. Юнга о «скрытом воспоминании», позволяющая рассматривать прецедентность как спонтанные «всполохи» памяти, как человеческий опыт, каждый раз живущий в новом времени [Юнг 1997].

В сфере внимания современного когнитивиста, несомненно, почётное место занимает теория «логоэпистем» В.Г. Костомарова, рисующая языковую единицу «как результат когнитивной обработки определённых знаний о мире» [Костомаров 2005].

Концепция ментальных репрезентаций в её различных вариациях неизбежно соприкасается с вопросом о «культурной константе» (термин Ю.С. Степанова). Последний смыкает теорию прецедентности с теорией интертекстуальности в её многочисленных версиях от М.М. Бахтина и Ю.М. Лотмана до современных «художников» исследования «чужих слов». Объясняется это тем, что язык фразеологизирует и гипостазирует оригинальные, образные структуры и тексты, в которых «играют» культурно-национальные грани, стереотипы, т. н. «мифологические прецеденты», в которых отражается менталитет соответствующей лингвокультурной общности.

В общем и целом названные идеи близки к теори стереотипов и прототипов в её психологической и когнитивной интерпретациях, которая внесла достойную лепту в становление общей теории прецедентности (В.З. Демьянков, Г. Клёйбер, Д. Лакофф, E. Рош, Х. Фатер). Здесь уместно несколько оговориться относительно теории прототипов, которая в последнее время подправляется её же отцами (Idealized Cognitive Models [Lakoff 1987]). Вместо этого сегодня больше говорят о прототипических эффектах, возникающих в рамках самых разных отношений [Linke et al 2004: 190]. В этой связи нельзя не упомянуть концепцию интерпретационной семантики «местоглаголий» (Ю.Д. Апресян, Н.Ю. Шведова).

Существенная роль в исследовании прецедентных единиц отводится теории референции с её семантическим, номинативным, дейктическим и прагматическим подходами (Н.Д. Арутюнова, И. Беллерт, Е.В. Падучева, А.С. Чехов; Z. Berdychowska, H. Blьhdorn, K. Bьhler, M. Consten, V. Ehrich, S. Lцbner, J. Lyons, G. Rauh, J. Searle, H. Vater).

В частности, референция как когнитивно-семантический феномен связана с такой сферой ментальной переработки знания как отражение ситуации в нашем сознании. Поэтому понятия «референция ситуации» и «референция предложения» (J. Barwise, T.A. Dijk van, D. Davidson, H. Kamp, J. Perry H. Reichenbach), единодушно принятые лингвистами, стали платформой для расширения парадигмы прецедентных явлений в рамках предпринятого исследования.

Исторический опыт лингвистики свидетельствует о постоянном интересе к языковым преобразованиям (П. Адамец, Ю.Д. Апресян, Н.Д. Арутюнова, З. Харрис, Н. Хомский), разработка которых в русле разных исследовательских школ внесла большой вклад в создание трансформационных методик как способов представления системных вариантов содержания одной языковой единицы.

С чисто лингвистической (ономасиологической) точки зрения необходимо включить в совокупность рассматриваемых предпосылок для данного исследования теорию номинации, восходящую к работам Е. Куриловича, В. Матезиуса, которая генерировала теорию производных единиц (Е.С. Кубрякова), сопредельную с ней концепцию вторичной номинации (В.Н. Телия). В.Г. Гак обобщил большой научный опыт предшественников и в кильватере современной коммуникативистики разработал типологию языковых преобразований с учетом реализации разных типов языковых моделей: структурно-синтаксического, семантического и ситуационного.

В ракурсе изучения производных грамматических явлений на передний план выдвигается концепция грамматической метафоры Е.И. Шендельс в традиции функционально-грамматической школы, а также когнитивные теории осмысления грамматики (Н.Н. Болдырев, М. Джонсон, П. Дин, Е.С. Кубрякова, Дж. Лакофф).

Плодотворной оказалась теория эгоцентрических слов К. Бюлера, К. Бругмана и Б. Рассела, получившая дальнейшее развитие в идеях дейктического центра с позиции Наблюдателя (Э. Бенвенист, Х. Блюдорн, Е.В. Падучева).

В языке существует множество средств выражения вторичного значения, появляющегося в дискурсе и не предусмотренного системой языка. Поэтому несомненной научно-методологической опорой для постулируемой в исследовании концепции стала разработка положений теории вторичной репрезентации в языке, которая выводит исследователя на более широкие процессы производности и вторичной концептуализации информации.

Предметом рассмотрения в актуальных исследованиях стали вторичные функции (У.Г. Васнер, Х. Блюдорн, Р. Паш, Е.Л. Туницкая, А.П. Урбаева, В.И. Чуглов, М. Штеде, Э. Эггс), вторичная категоризация (Л.М. Борисенкова, К.И. Декатова), вторичные концепты (Л.В. Бабина, Л.М. Нюбина, Д.А. Шепелева, В.Ю. Синцов), вторичные фреймовые структуры (Е.А. Огнева), метаконцепты (Т.А. Клепикова, А.Г. Лошаков), вторичные тексты (Н.Д. Голев, С.В. Ионова, М.Г. Сазонов), вторичные речевые акты и вторичные пропозиции (У. Браусе, Е. Брейндль, З. Вендлер, И.М. Кобозева, Л. Линдстрем, Е.В. Мартьянова, Р. Паш, Дж. Серль), вторичные жанры (Е.В. Бобырева), ретрансляция и адаптация смыслов, вторичная коммуникация (О.А. Леонтович, М.М. Филиппова).

Исследовательская традиция в течение последних двух десятилетий склонялась в сторону описания прецедентных феноменов. Однако и сегодня дискуссионным моментом остаётся вопрос об открытости реестра прецедентных феноменов и их коррелятов. Одновременно в лингвистическом дискурсе наблюдается отход от понимания прецедентного феномена в сложившейся традиции (В.Б. Гольдберг, Л.С. Гуревич, Л.А. Савёлова, А.В. Степанова, Т.Н. Тимофеева). Понятие прецедентности быстро раздвигает свои границы от специальной области знания (юриспруденции) до пределов культуры и языка в целом. И здесь стоит задуматься, как справедливо замечает М.Я. Дымарский, о понятии прецедентности не только в функциональном, но и в онтологическом плане [Дымарский 2004: 52].

Резюмируя вышесказанное, легко увидеть, что в тривиальной на первый взгляд игре слов прецедентный феномен - феномен прецедентности последняя фраза таит в себе новый импульс и отчётливо обозначившийся виток в дальнейшем изучении «прецедентности», что не может не указывать на целесообразность предпринятого исследования, изложенного в данной монографии.

1. Онтология признака прецедентности

Классификация типов языковых категорий строится, по мнению Н.Н. Болдырева, с учётом разграничения их онтологических и гносеологических аспектов [Болдырев 2005]. Этот методологический постулат переносится в настоящей главе на микромодель концептуализации мира и языковой категоризации при исследовании прецедентных единиц.

Накопленный в лингвистике исследовательский опыт филологических явлений можно представить в виде концепта как комплексной структуры знаний, логическим скелетом которого является понятие «прецедент». Исходя из этого, объектами категории прецедентных единиц выступают «концепт», понятие «прецедент» и «прецедентные единицы». Говоря о корреляции этих когнитивных сущностей, можно разделить имеющееся в лингвистике утверждение, что не всякие категория и концепт сопоставимы и что категория - это и класс объектов, и знание его концепта (Н.Н. Болдырев, С.Г. Шафиков).

1.1 Когнитивная база vs типы прецедентов

В рамках данного исследования концепт понимается, вслед за нижеперечисленными учёными, как «индивидуально- и национально-детерминированная смысловая универсалия», «единица оперативного сознания», «элементарная единица нашей когниции» (в смысле процесса познания) в его разных формах бытования (А.П. Бабушкин, Н.Н. Болдырев, K. Бхавани, З.Д. Демьянков, Р. Джеккендофф, Ф. Кликс, Е.С. Кубрякова, Л.Б. Никитина, З.Д. Попова, И.А. Стернин; Дж. Лакофф, K. Ричардсон, Дж. Снодграсс, Ч. Филлмор, М. Шварц, Дж. Энгелькамп). Как ментальные организационные единицы с функцией хранения знаний о мире концепты позволяют экономично перерабатывать субъективные единицы опыта путем распределения знаний по классам согласно определенным признакам.

Концепт «прецедент» является базовой когнитивной рамкой категории прецедентных единиц (класса лингвистических объектов), и речь идет о «типовом» концепте, в терминологии Джеккендофа, или «общем», по Энгелькампу.

Понятие прецедент (от лат. praecedens - предшествующий) трактуется как «поведение, решение в определенной ситуации, при определенных обстоятельствах, рассматриваемое как образец для действий или решений в аналогичных ситуациях, обстоятельствах» [Политология 1993: 316]. В самостоятельном рассмотрении само понятие прецедент и его применение традиционно нуждались в праве, где они фигурировали на контроверзе «было - не было». Система прецедентов позволяет сочетать необходимую стабильность и преемственность какой-либо существующей практики с внесением в неё необходимых изменений в соответствии с меняющейся социальной ситуацией. Существенным при этом является сам принцип анализа прецедента, а именно, разграничение его «необходимой основы» и «попутно сказанного». К этому принципу, точнее, по части «попутно сказанного», автор не раз прибегнет в исследовании при логико-семантическом анализе ПЕ.

Сущность понятия «прецедент» отражается в понятии «модель мира», суть которой Т.В. Цивьян видит в сокращённом и упрощённом отображении всей суммы представлений о мире в данной традиции, взятом в их системном и операционном аспекте, проекция которого направлена «на мифологический прецедент, когда действительному историческому событию подыскивается прототип из мифологического прошлого» [Цивьян 1990: 19]. Эта мысль несёт философско-языковое осмысление, а потому имеет для данного исследования методологическое значение.

Употребление термина «прецедент» выходит за рамки филологии, сегодня он активно внедряется в ментальное и культурно-языковое пространство, где ему находится широкое или узкое толкование в зависимости от его принадлежности к той или иной понятийной парадигме. Д.Б. Гудков одним из первых перенёс концептуальный объём «прецедента» из сферы юриспруденции на область лингвистики и представил его в виде образцового ментального, языкового и речевого факта, который служит моделью для воспроизводства сходных фактов, т.е. обладает императивностью [Гудков 2003]. Под декларируемой императивностью, очевидно, следует понимать необходимость его соотнесения с другими языковыми фактами.

«Прецедент» имеет также социальный акцент и понимается как «определенный ассоциативный комплекс, значимый для определенного социума и регулярно актуализирующийся в речи представителей этого социума» [Телия 1988: 30]. В этом ракурсе как «феномен первичного образца» он закрепился в современном лингвистическом ландшафте [Ковалев 2004].

Отталкиваясь от постулата Е.С. Кубряковой («значение есть концепт, схваченный знаком») [Кубрякова 1997: 31], легко увидеть, что в концепт-понятие «прецедент» как знак наивной концептуализации входят два значения: иметь прецедент (идентифицировать, «найти в прошлом сходный случай») и создать прецедент («дать повод для подобных случаев в будущем») [ТСРЯ 2001: 586]. Из этого становится очевидным следующее: Этот «стереотипный образно-ассоциативный комплекс» структурируется не только способом обращения к «прошлому» опыту / знанию, но и способом актуального обретения слушателем нового, неизвестного, но оригинального, нестандартного представления какой-либо сущности, явления, события, факта или вещи. Ср.:

По словам шефа, это достаточно необычная прецедентная новость.

Как известно, денотаты, с которыми соотносятся языковые знаки, делятся на материальные и идеальные. Сущность понятия «прецедент», как следует из вышеприведённого определения, отражает понятие «модель научного знания», а потому претендует на концептуальность. То есть «прецедент» наряду с «темой», «идеей» и др. является, можно сказать, концептуальным термином. Теория вопроса «термин» здесь сознательно опускается как некий информационный излишек, чтобы не затенять основное понятие «концепт».

Итак, два вышеприведённых значения «прецедент» как знака наивной концептуализации интерпретируют т. н. обыденное лексическое понятие, за которым стоит идеальный, одномерно-неопределённый денотат «прецедент» и которому соответствует «концепт вообще» (понятие Н.Н. Болдырева). Объём когнитивного пространства, поглощаемого этим концептом, имеет форму когнитивной матрицы (термин Н.Н. Болдырева) для класса ментальных объектов, состоящей из двух концептуальных сфер: 1) сходные случаи в прошлом; 2) сходные случаи в будущем. Эти две сферы образуют ядро матрицы, в котором проецируются «основные принципы бытия» и «форма познания действительности», как уже сказано выше, с его потенциальными референтами иметь прецедент и создать прецедент в ракурсе модуса «ретро» и «про». Соответственно в этих ментальных процессах задействован когнитивный механизм ОТСЫЛКА.

Вместе с тем концепт «прецедент» имплицирует т. н. «лексический фон», который служит постоянному уточнению объёма обыденного понятия и образует периферийную зону когнитивной матрицы. Это т. н. «вербализованный концепт», который реализуется в виде множества своих характеристик, или смыслов, различной степени абстрактности» [Болдырев 2007: 5]. В этом случае концепт «прецедент» обнаруживает свою амбивалентную природу, когда разные научные подходы и установки видят свои научные объекты в этой зоне. В этом смысле семантика слова «прецедент» напоминает термин, «матрёшку» (понятие А.Н. Андреева). Он изменяет свои границы, то есть принимает в свою варьирующую часть систему логико-ментальных операций, формирующих и отражающих «логические взаимосвязи и взаимопереходы» ментальных и лингвистических объектов, объективируемых научными дефинициями.

Способ представленных в нём ментальных репрезентаций, информационно упакованных в форму определений для прецедентных явлений, отражает принцип «векторности» в языке (термин В.Г. Костомарова), а именно, их совокупность представляет собой определённый «конструктивно-стилевой вектор», проявляющийся в отборе и построении в данном случае научных дефиниций. Знаками этой части матрицы являются лингвоментальные репрезентации сущностей с когнитивным признаком «прецедентность» и лингвистически они выражены «отсылочными статьями» (термин Я. Эбнера) [Ebner 2007: 306], например, аспекты прецедентности, прецедентема, прецедентная единица, прецедентный факт и др. Да и сами дефиниции являются прецедентными единицами (прецедентными высказываниями).

Таким образом, периферийная часть матрицы имеет выход в разные области ЗНАНИЯ (историю, литературу, искусство, живопись, науку и др.) и материализуется в «громких» имёнах, открытиях, изобретениях, гипотезах, теоремах, концепциях, фактах и др. В нашем случае она фигурирует в форме лингвистических объектов и их описаний. В каждой концептуальной области в зависимости от характера комбинации прецедентно-релевантных признаков (степени их национальной и социальной значимости, известности, популярности, оригинальности и др.) можно выделить свои прецедентные феномены и прецеденты с определённой степенью феноменологичности.

Рассмотренный принцип структурирования концепта заимствован у французского учёного И. Жантийома, который исследовал особое понятие «термин-концепт». По идее ученого, «означаемое» расщепляется, в отличие от формулы Ф. де Соссюра, на две семантические части - означаемое-концепт (обыденное понятие, представляющее собой лексикографическое определение) (ядро матрицы в нашем понимании) и означаемое-концепт (содержание конкретно означающего термина) (периферии матрицы в нашем понимании) [Крюкова 2009]. Таким образом, лексический фон, или периферия когнитивной матрицы, предстаёт, на примере концепт-термина как «терминологическая цепочка, «пучок», «матрёшка» или системный блок терминов, где сущность более высокого порядка проясняется через сущность более низкого порядка» [Андреев 2009: 152].

Лингвисты единодушны в том, что знание резервируется в долговременной памяти в виде разных типов концепта (чувственный образ, схема, понятие, фрейм, мыслительная картинка, концепт-гипероним, концепт-инсайт и др.) [Бабушкин 1996; Болдырев 2008: 51].

При толковании концепта целесообразно отталкиваться от двух уровней знания, энциклопедического (специального научного знания) и дискурсивного. Под научным знанием в работе, вслед за В.Е. Чернявской, понимается законченный и оформившийся продукт познавательной деятельности, который отражает существенные и необходимые признаки объектов и явлений, отвечает логическим, эмпирическим и экстралогическим критериям научности и вербализуется научными текстами [Чернявская 2006]. Под дискурсивным понимается лексическое знание (как средство идентификации знака) и знание применения (грамматических форм, стилистических нюансов, комбинаторных возможностей), адаптированные когнитивным контекстом.

ПЕ, объективирующие оба вида знания, можно считать одной из доминирующих моделей речетворчества, для которой важнейшим условием ее продуктивности и функционирования является когнитивная репрезентация, по Талми, или в расширительном значении - когнитивная база, как ее понимает Д.Б. Гудков, и когнитивный контекст, в трактовке Н.Н. Болдырева.

Традиционно под ПЕ понимаются прецедентные феномены (в дальнейшем - ПФ). Автор, однако, склоняется к утверждению, что когнитивную матрицу ПЕ наполняют две когнитивные сферы прецедентов в широком смысле, среди которых фигурируют не только прецедентные феномены, но и прецеденты другого типа. Обоснованием тому служит мнение Д.Б. Гудкова, что «далеко не каждый феномен, обладающий прецедентностью, может быть назван прецедентным феноменом. Основным отличием прецедентных феноменов от прецедентов иных типов является то, что первые оказываются связанными с коллективными инвариантными представлениями конкретных «культурных предметов», национально детерминированными минимизированными представлениями последних» [Гудков 2003]. То есть ПФ представляют собой особую группу вербальных или вербализуемых феноменов, относящихся к национальному уровню прецедентности. Прецедентность понимается, вслед за М.Я. Дымарским, как «отсылка к прецеденту» [Дымарский 2004: 54], а в рамках данноой исследовательской концепции как когнитивный категориальный признак языкового знака.

Можно раздвинуть границы категориального значения прецедентности, потому что ПЕ в настоящем ииследовании (в отличие от традиционного их толкования как маркеров только ПФ) стоят ближе к толкованию прецедентности Г.Г. Слышкиным и М.А. Ефремовой как «наличия в тексте элементов предшествующих текстов» [Слышкин 2004: 7]. Более того, актуальное понимание ПЕ приближается к «логоэпистемам» Н.Д. Бурвиковой и В.Г. Костомарова как когнитивно-ориентированным, воспроизводимым сочетаниям слов, трансформированным применительно к определенной ситуации [Бурвикова 2008: 4-5]. Дискутируемые названными учеными языковые элементы являются актуализаторами «прецедентов иного типа», «прецедентов актуального употребления» (понятие В.А. Сулимова), которые соотносятся с пресуппозициями не историко-культурного знания, а «с общеязыковыми средствами (словами, словосочетаниями, предложениями) в сходных или иных ситуациях общения» [Сулимов 2006: 44-47].

В свете вышесказанного ПЕ определяются как языковые элементы, объективирующие определённый когнитивный контекст, который раскрывает их генетическую связь с языковыми и коммуникативными прототипами. Это выводит на понятие прецедент с определенной степенью феноменологичности (в дальнейшем - ПСФ), который отражает в своей структуре и семантике прецедентную деривацию. С одной стороны, он опирается на существование прецедента в форме языкового знака, засвидетельствованного системой языка или дискурсом, ср., Wolkenkratzer (Wolken + kratzen) или Infragestellen (in Frage stellen), с другой, в них могут быть рельефно обозначены очертания ПФ, ср., Puschkinist. Но в обоих случаях ПСФ есть результат деривации, который занимает серединное положение между ПФ (именем Puschkin) и прецедентом в виде обычной номинативной единицы (Forscher des Schaffens einer bestimmten Person). Так возникает ПСФ (Puschkinist), в котором наблюдается концептуальная интеграция (концепт «Пушкин» и концепт «исследователь чьего-либо творчества»). Cр. также: делать что-то по-мишкиному (как Мишка), по-стахановски (как Стаханов) [Савёлова 2008].

В специальные задачи данного исследования не входит исследование ПФ в лингвистическом дискурсе как таковых (оно отражено фрагментарно), внимание сконцентрировано на выделении и анализе ПСФ. Было бы, однако, несправедливо забыть о заявленной выше логико-философской трактовке понятия «прецедент». Ему, в представлении автора, соответствуют простые (непроизводные) языковые знаки, закреплённые словарной системой языка. Это - своего рода знаковые «доноры» ПСФ. Таким образом, когнитивная сущность всякого языкового объекта может быть представлена прецедентом, прецедентом с определённой степенью феноменологичности и прецедентным феноменом.

ПФ - это «коммуникативный прецедент», по определению Л.И. Гришаевой. Он понимается как ментальный «гносеологический прототип». Коммуникативный прецедент «можно считать образцом, который помогает в сходных условиях в будущем, так или иначе, решать стоящие перед коммуникантами задачи (номинативные, коммуникативные и пр.)» [Гришаева 1998: 18]. Многоаспектное изучение ПФ показывает, что они могут иметь различные способы бытования и обладать разным языковым статусом, каждый своей формой репрезентации, своим аксиологическим потенциалом. При этом одной из главных функций ПФ считается их способность «быть номинативным средством некоторого сложноорганизованного фрагмента внеязыковой действительности […]» [Гришаева и др. 2004: 206].

Данное определение для ПФ может носить универсальный характер для изучения механизма возникновения и функционирования прецедентов в широком смысле, оно принципиально важно для формирования номинативно-коммуникативного кода всякой ПЕ. Всё, что мы употребляем в речи, представляет собой бульшей частью, художественно выражаясь, «де жавю», в смысле «всё старо, как мир». Среди этого знакового многообразия можно всегда найти элементы языкового стереотипа определенного дискурса, общеупотребительные языковые «заготовки» типа davon ausgehend, es sei erwдhnt; исходя из этого; необходимо иметь в виду и т.д., то есть маркёры ПСФ. Таким образом, в каждом языковом знаке, актуализирующем прецедент любого типа, присутствует воспроизводящая система лингвоментальных координат, которая является стабильным компонентом его структуры.

ПСФ, также как и ПФ, образуют группу вербальных / невербальных ментальных репрезентаций. Первые, в отличие от вторых, носят универсально-языковой характер, потому что наблюдаются во многих языках и относятся как к системно-языковому, так и к индивидуумному уровню прецедентности. ПСФ, пользуясь образностью М.Я. Дымарского, выражают менее яркий тип прецедентности, имеющий неполный характер, поскольку явление, к которому они отсылают, не осознаётся как артефакт. Это явление «мыслится, скорее, как некая константа коллективного сознания, не обладающая признаком «сделанности» и, соответственно, не имеющая авторства» [Дымарский 2004: 57]. Назовём «неполную» прецедентность, вслед за уважаемым учёным, «протопрецедентностью». Её реализуют ПСФ, «собственно прецедентность» отсылает к артефактам и её реализуют ПФ.

И здесь закономерно возникает вопрос о семантических видах прецедентов, за которыми стоит определённый тип знания. Обратимся к одному из видов - фоновым знаниям, которые неоднократно становились предметом лингвистических дискуссий. Существуют разные взгляды на это явление. Во многих отечественных и зарубежных трудах (В.Г. Гак, Г.В. Колшанский, А.Н. Крюков, Р. Столнейкер, Т. Дейк ван) прослеживается отождествление фоновых знаний и прагматических пресуппозиций. Так, например, обращение к энциклопедической информации в сознании коммуникантов для кореферентных единиц оставляется в рамках «сильного понимания» (А.С. Чехов), называется «презумпцией осведомлённости» (П.Ф. Стросон), интерпретируется как логический вывод о существовании упоминаемого предмета (К Боост).

А.Б. Зайцев отмечает в фоновых знаниях экстралингвистический характер и противопоставляет их сведениям о языке, но при этом не отождествляет со знаниями, включаемыми во фрейм. Последние тяготеют к стереотипности и организованности, универсальны и повсеместны, в то время как фоновые - конкретные и уникальные знания специфических фактов, единичных объектов, персоналий и т.п. [Зайцев 2007].

Лингвострановедческий подход предопределяет более узкое понимание этого феномена (А.Н. Крюков, И.Ю. Марковина, Г.Д. Томахин) и сводит его к представлениям о реалиях, обязательно имеющим «национально-культурную» окраску.

Фоновые знания дискутируются также как система прецедентных текстов, включая их претект [Гришаева 1998; Красникова, Электронный ресурс]. Такое осознание роли и значения фоновых знаний для носителя языка укладывается в термин «внутренний контекст», что подразумевает «прошлый опыт коммуниканта, запрограммированный в его сознании и структуре нервной системы» [Леонтович 2008: 18]. Особенно близок постулируемой здесь концепции взгляд на фоновые знания как систему ценностно-смысловой ориентации народа, лежащую в основе формирования семантики единиц косвенно-производной номинации [Алефиренко 2005: 22].

Подчеркнем то общее, что объединяет все названные подходы и точки зрения. Фоновые знания отражают энциклопедический уровень знания созданием когнитивных проекций для системы определенных единиц. Поэтому они заполняют часть когнитивной матрицы, которую объективируют ПСФ, все языковые знаки как вербальные носители фоновых знаний логично считать ПЕ.

ПЕ актуализируют такие ситуативные знания, которые существуют в сознании либо только адресата речи, либо обоих коммуникантов и могут быть в тексте эксплицированы, а могут проецироваться латентно. В последнем случае речь идёт об импликации референциальной пресуппозиции, которая в момент высказывания является всего лишь допущением об имеющемся речевом знании. ПЕ кореферируют минимально с теми референтами, которые могли бы быть в тексте представлены, но в определенных коммуникативных целях не получили предварительной экспликации. Такие реально существующие в языковом сознании референты для текста являются абстракцией потенциальной осуществимости, обусловленные работой когнитивного механизма ОТСЫЛКИ и ИНФЕРЕНЦИИ. Ср.:

Die Besonderheiten der Formenbildung des Konjunktivs […] kцnnen in allen eingefьhrten Grammatiken nachgelesen werden [Schmidt, 228].

Потенциальный референт (в данном случае фоновые знания) маркируется часто каритивным компонентом в семантике ПЕ, который компенсирует выпущенную информацию отсутствующей пропозиции на основании общих знаний ситуации. Здесь вступает в силу когнитивный механизм ИМПЛИКАЦИИ. Ср.:

Die hier nicht betrachtete syntaktische Besonderheit des Deutschen, die zweit - bzw. Endstellung des Verbs ist […] [DaF. 1987. №6: 332]

Таким образом, маркерами ПСФ являются дериваты - языковые единицы пропозиционального содержания и системной значимости. Они могут подавать «сигналы» прецедентности устойчивостью, повторяемостью и воспроизводимостью в виде «коммуникативных заготовок». Среди номинаторов прецедентов данного типа встречаются журналистские и канцелярские штампы, клише письменных форм речи, крылатые фразы, устойчивые сравнения, метафоры, окказионализмы. Ср.:

Kehre jeder vor seiner eigenen Tьr! Das hдtten wir! es sei denn; meines Erachtens; in aller Form; wennschon dennschon и др.

Существенную долю в поле прецедентности занимают т. н. «фразематические» единицы. Фразема являтся целостным языковым знаком, которым Говорящий пользуется для воспроизведения смыслового потенциала в роли постоянного символа [Пстыга 2005: 131].

Исходя из сказанного, ПЕ функционируют как лингвокогнитивные знаки прецедентов в широком смысле, которые номинируют ПФ и ПСФ. За названными типами прецедентов в каждом конкретном случае стоит языковой и / или коммуникативный прецедент. Каждая ПЕ изыскивает адекватный прецедент, который служит для нее когнитивной базой в системе других единиц и в коммуникации. Каждый тип маркеров прецедентов занимает свою нишу в лингвокогнитивном поле прецедентности.

Задачи данного исследования предопределяют особый интерес к ПСФ. Это текстовые указатели (отсылочные структуры разного типа), поговорки, речевые штампы и фразеологические обороты, скомпелированные пословицы и т.п., воспроизводимые в речи как готовые единицы и воспроизводящие «уже известное» в сознании коммуникантов. Они обладают лексическим, грамматическим и коммуникативным признаками прецедентности (об этом 2.1. - 2.3).

Традиционно в лингвистике дискутировались ПФ и их языковые / дискурсивные маркеры (М.С. Абишева, А.Ю. Белецкая, Л.И. Гришаева, И.Р. Красникова, Е.В. Милосердова, Л.Б. Никитина, А.А. Пихурова, И.В. Родионова, Е.Е. Сапогова, А.М. Шестерина и др.). Изучение номинаторов ПСФ лежит ещё в пеленках (Е.Е. Анисимова, В.Б. Гольдберг, А.В. Степанова). Поэтому разработка и систематизация лингвоментальных репрезентаций второго типа представляется вполне актуальной. Научный интерес к ПСФ продиктован устремлениями автора к расширению классификации ПЕ.

В свете когнитивно-дискурсивных принципов исследования номинативных знаков (Е.С. Кубрякова) ПЕ предстают в двух аспектах:

? как результат семантической деривации, отражающий ментальные процессы, которые сопровождают возникновение в языке новых единиц с обновленным смыслом;

? как номинативные знаки в деятельности коммуникантов, которая нацелена на построение общего когнитивного пространства дискурса.

1.2 Лингвокогнитивная модель. Виды когнитивного моделирования

Методологическим посылом для рассмотрения лингвокогнитивной модели ПЕ стала гипотеза Дж. Лакоффа о том, что категории формируются когнитивными структурами и получают название идеализированных когнитивных моделей [Лакофф 2004]. То есть, применительно к категории ПЕ, необходимо отталкиваться от когнитивно-значимой модели, чье имя они носят. Ж.В. Никонова, вслед за Дж. Лакоффом, пишет: «когнитивные модели, служащие основанием языковых категорий, объективно существуют и могут быть выявлены посредством лингвистического анализа» [Никонова 2006: 23].

Вовлеченные в орбиту семантической категоризации, а именно «искусственной» классификации, ПЕ объединяются по когнитивно-значимому признаку «прецедентность». Формируя номинативную систему, ПЕ представляют собой совокупность разнородных формальных, грамматических, лексических и прагматических средств языка, которые объединяются в сложное целое, созданное по единой понятийно-знаковой модели - прецедентеме.

Прецедентема является мельчайшей информационной величиной, которая представляет собой сложный лингвокогнитивный знак, содержащий адаптированный Говорящим концепт «прецедент» и вербально передаваемый Адресату в прагматических целях. Прецедентема - это сложный триадный знак: номинативный как маркер референта, прагмакоммуникативный как средство передачи Говорящим информации и как носитель его интенции, ментальный как сигнал «памяти» коммуникантов.

Прецедентему содержат разноуровневые лингвоментально ценные единицы, которые имеют прецедентное значение - фактитивность знания о событии, предмете, образе, его качестве или свойстве. Прецедентное значение рассматривается как пресуппозиция существования языковой единицы.

Таким образом, языковая сущность ПЕ обусловливается прецедентным содержанием, их когнитивная функция заключается в хранении общеизвестных и / или нестандартных / необычных когниций. ПЕ служат единицами осмысления и измерения жизненных и интеллектуальных ценностей человека, преобразованных в его языковую компетенцию (ср. метафору, поговорку, поэтическое имя собственное, речевой окказионализм или просто сложное слово), и отражают дихотомию competence / performance. Подобные средства складываются в каждой языковой системе, они разнообразны и неоднородны. Каждый уровень строения языка, каждая его подсистема вносят свой вклад в образование прецедентных наименований.

Прецедентные единицы [‹ лат. praecedens (praecedentis) - идущий впереди, предшествующий] есть когнитивные трансформы, результат семантической деривации во взаимодействии с прагматическими факторами. Это есть единицы, производные от уже существующих языковых /дискурсивных знаков, и /или служащие примером, основанием (смысловым и структурным элементом) для последующих случаев их языкового употребления в новой констелляции.

Из сказанного выше следует, что ПЕ всегда отражает какую-либо «проекцию» (когнитивную, общекультурную или ситуативную), в терминологии В.А. Сулимова [Сулимов 2006: 47], или «когнитивную структуру» (феноменологическую, лингвистическую), в понимании Л.В. Лаенко [Лаенко 2004: 121]. Применительно к ПЕ можно говорить о трёх видах когнитивных структур: феноменологической, пропозитивной и лингвистической. В дискурсе актуализироваться могут одновременно все виды названных когнитивных структур, что не исключает реализацию только одного вида. Это связано с разными типами ассоциаций, т.е. с разными установками на использование когнитивной базы Говорящего.

Данное обстоятельство является определяющим при классификации ПЕ, так как их функционально-понятийный стереотип (модель) представлен в языке и речи производными словами, типовыми структурными схемами предложений, генерализованными высказываниями, своеобразными семиотическими знаками, играющими роль вербальных и невербальных символов, дейктиконов, «ярлыков», метатекстовых единиц, метафор. Так, например, скомпилированные пословицы, поговорки, известные речения (sдmtliche Hьhneraugen zudrьcken - модификация идиомы beide Augen zudrьcken; Sommersprossen sind auch Gesichtspunkte как возражение на das sind Gesichtspunkte) или отсылочные единицы типа das von uns oben Gesagte; die erwдhnte These и т.п. отражают феноменологическую, пропозитивную и лингвистическую когнитивную структуры одновременно, так как актуализируют коммуникативный и языковой прецедент, сохраняя определённую степень феноменологичности.

Средства гипо-гиперонимической связи, например, маркируют феноменологическую и лингвистическую когнитивную структуру одновременно, но отражают при этом языковой прецедент. Речевые клише в роли дискурсоорганизаторов или же союзы как знаки вторичной номинации представляют лингвистическую и пропозитивную когнитивную структуру и репрезентируют языковой прецедент. Ср.: sozusagen, ungeachtet, des Weiteren, klein, aber oho. Ср. далее в дискурсе:

[…] (mit «Wenn es morgen regnet, bleibe ich zu Hause» sagt man weder definitiv etwas darьber aus […] noch dass es nicht regnen wird; und dasselbe gilt fьrs Zuhausebleiben) [Brьcken, 316].

В примере реализуется пропозитивная и лингвистическая структуры одновременно, так как когнитивной базой ПЕ здесь выступает пропозиция, коммуникативный прецедент. Даже краткий анализ ПЕ позволяет увидеть в них когнитивную трансформацию, восходящую к пресуппозиции знания. Из сказанного вытекает исследовательская гипотеза - соотношение прецедентных единиц и средств их включения в дискурс языковой личности имеет когнитивную природу.

1.3 Типология прецедентных феноменов

Проблема прецедентности является одной из актуальных и широко дискутируемых филологических проблем, будь то в лингвистике или в литературоведении. Объяснением тому может быть её универсальность, интердисциплинарность, покоящаяся на её общемировоззренческом значении. Разработанность данной проблемы определяется широкой тематизацией вопросов о ПФ, которые как «интеллектуально и эмоционально значимые явления культуры» функционируют в различных дискурсах и с различной активностью. Cпециалист-филолог сразу соотносит эту проблему с «прецедентной» монографией Ю.Н. Караулова, коллективным трудом московской лингвистической школы (Д.Б. Гудков, В.В. Красных, И.В. Захаренко, Д.В. Багаева), программной работой Г.Г. Слышкина и будоражащей лингвистическое сообщество работой В.Г. Костомарова и Н.Д. Бурвиковой, а также коллективной монографией воронежской лингвистической школы (Л.И. Гришаева, М.К. Попова, В.Т. Титов), которые дали мощные импульсы для дальнейшего изучения уже выявленных закономерностей функционирования ПФ и послужили прологом для осмысления их корреляции с другими феноменами прецедентности, несущими онтологически-маркированный смысл (В.О. Алексеева, В.В. Алпатов, А.Б. Ботникова, И. Бугаева, А.Э. Воротникова, О.А. Дронова, И. Дулебова, М.Я. Дымарский, Н.Ю. Желтова, Г.Ф. Ковалёв, Н.А. Кудрина, Л.В. Лаенко, О.А. Леонтович, М.Ю. Михеев, М.К. Попова, С.В. Семочко, Т.Н. Тимофеева и мн. др.).

Новые интерпретации прецедентных явлений обозначили интересный ракурс их обсуждения в свете старых и новых традиций. В сущности ПФ, оперируя мыслями Е.С. Кубряковой, отражается системность языковой репрезентации субъекта познания, его «СОЗНАНИЯ и МЫШЛЕНИЯ», связанная напрямую с «ОНТОЛОГИЕЙ МИРА»» [Кубрякова 2008]. Основная функция ПФ заключается в регистрации и аккумуляции знаний, ориентированных на т. н. «мифологический прецедент». Такой прототип - «инвариант представлений (существующих и возможных) о тех или иных феноменах, которые хранятся в минимизированном, редуцированном виде», в понимании Д.Б. Гудкова, есть когниивная база этих феноменов [Гудков, Электронный ресурс]. Продолжает эту мысль фрагмент размышлений Л.И. Гришаевой: «Прецедентные феномены можно трактовать как «прототип умственной переработки внеязыковой действительности», который может служить своеобразным инструментом передачи грядущим поколениям раз познанных предшествующими поколениями когниций, среди которых, безусловно характерные для соответствующего социума морально-этические нормы» [Гришаева 2004: 32].

В понятие «прецедентные феномены» входят традиционно обсуждаемые в специальной литературе: прецедентный текст, прецедентное высказывание, прецедентная ситуация, прецедентное имя. В широком смысле последнее объединяет имена собственные - т. н. «говорящие имена». В работах исследователей отмечается, что ПФ могут иметь вербальные (от слова до макротекста) и невербальные формы репрезентации, принадлежать к различным жанрам и эстетическим концепциям. Невербальные способы ПФ кодируются картинами, игрушками, скульптурами, ритуалами, обычаями, традициями, мелодиями, танцами, цветовой гаммой и др. (И.В. Арнольд, Л.И. Гришаева, Д.Б. Гудков, М.Я. Дымарский, В.В. Красных, Г.Г. Слышкин).

Полемичен (и неслучайно) вопрос о типологии ПФ, детальная разработка которого осуществлена Л.И. Гришаевой и её единомышленниками [Гришаева 2004]. Дело в том, что одна и та же номинативная единица может быть приложима ко всем выделяемым исследователями видам ПФ - цельным текстам, именам людей, артефактам, ситуациям. Другим мотивом, побуждающим исследователя идти по пути поиска релевантных признаков ПФ и их систематизации, является их роль «культурных скреп», соединяющих культурные пласты эпох и поколений, в представлении «онтологии мира». В свете сказанного Л.И. Гришаева определяет совокупность следующих лингво-дидактических констант в исследовании ПФ: сущность, характер, статус, способы и условия активизации, сфера бытования, способы и средства кодирования в определенной культуре, функции, маркеры в текстах / дискурсах разного типа, критерии выделения, степень кодифицирования восприятия [Гришаева 2004: 23-24].

Что понимать под каждой из этих единиц лингвистического инструментария прецедентности? Вполне очевидно, что в совокупности они дают более широкое представление о прецедентности, чем это имеет место у «пионера» отечественной теории Ю.Н. Караулова (неоднократная воспроизводимость ПФ отдельной личностью, их познавательная и эмоциональная значимость для неё, а также сверхличностный характер ПФ - их широкая известность не одному поколению) [Караулов 2003: 216].

Некоторые ограничения относительно количества носителей ПФ, выделенные Ю.Н. Карауловым, позже на примере прецедентных текстов снимаются. По мнению Г.Г. Слышкина, можно говорить о текстах, прецедентных для узкого круга людей (семейный прецедентный текст, прецедентный текст студенческой группы и т.д.). Существуют также тексты, становящиеся прецедентными на относительно короткий срок и не только не известные предшественникам данной языковой личности, но и выходящие из употребления раньше, чем сменится поколение носителей языка (рекламный ролик, анекдот). Тем не менее, в период своей прецедентности эти тексты обладают ценной значимостью, а основанные на них реминисценции часто используются в дискурсе данного отрезка времени [Слышкин 1999: 22].