Эмоционально-оценочная лексика в говорах Тоболо-Иртышья (на материале говоров Тобольского, Ярковского, Вагайского и Уватского районов Тюменской области)

Отметим, что для обозначения интересующего нас слоя лексики употребляются разнообразные термины: “эмоциональная”, “оценочная”, “экспрессивная”, “эмоционально-оценочная”, “эмоционально-экспрессивная”, “эмоционально-окрашенная” и т. д.

В лингвистике рассматривается вопрос и о соотношении эмоциональности и экспрессивности (Е.М. Галкина-Федорук, 1954; Н.А. Лукьянова, 1983, 1984; В.К. Харченко, 1983 и др.). Они выделяют узкие понятия: «эмоциональность», «оценочность», «экспрессивность», «образность» и определяют те признаки, по которым возможно разграничение данных категорий лексики. Схематически это можно изобразить по принципу взаимопересекающихся кругов, в общей точке которых находятся слова, совмещающие в себе все эти компоненты.

Другие языковеды (Е.Ф. Петрищева, 1984 и др.) подходят к решению этого вопроса шире, и все перечисленные выше признаки объединяют широким понятием «эмоциональная окрашенность слова».

Многие исследователи (И.А. Стернин, 1985; В.И. Шаховский, 2009 и др.) указывают на связь эмоциональности и оценки в языке, хотя в своих исследованиях приоритет отдают оценке (Е.М. Вольф, 1979; С.Е. Никитина, 1992 и др.).

Вопрос о различии экспрессивности и эмоциональности был поднят Е.М. Галкиной-Федорук (1954), которая считала, что данные категории различаются как по функции, так и по средствам выражения. Эмоциональность выражается в речи лексическим значением (любовь, любящий и др.), суффиксами субъективной оценки (работничек и т.д.), междометиями, частицами, интонацией. Экспрессия может проявляться не только в речи, но и в жесте, мимике, поведении человека; понятие экспрессии шире понятия эмоциональности в языке. Но главное отличие в том, что эмоциональные элементы служат для выражения чувств человека, а экспрессивные - способствуют усилению выразительности и изобразительности как при выражении эмоций, воли, так и мысли. Выражение эмоции в языке всегда экспрессивно, но экспрессия в языке не всегда эмоциональна. Многие грамматические формы очень экспрессивны, но в них нет признака эмоциональности.

Другая точка зрения на эту проблему выражена в работах Н.А. Лукьяновой (1984), В.К. Харченко (1983) и др. Данные исследователи делят экспрессию на языковую и речевую и подчеркивают, что разграничивать ее необходимо, учитывая контекст. В соответствии с этим подходом у эмоциональных слов экспрессивность необязательна, хотя в речи они выступают образными, выразительными средствами. Критерием разграничения эмоциональности и экспрессивности целесообразно считать первичный компонент: «преобладание эмоции над экспрессией, первичность эмоции (эмоциональная лексика)», или преобладание «экспрессии... над эмоцией (экспрессивная лексика)» [Лукьянова 1984: 44]. Границы между этими классами слов подвижны.

Многие лингвисты не разграничивают эти понятия, объясняя одно с помощью другого. Например, А.И. Ефимов (1954), анализируя язык художественных произведений, выделяет «эмоционально-экспрессивные слова», и указывает, что эмоционально окрашенные слова отличаются ярко выраженной экспрессивностью (выразительностью). В то же самое время в словаре лингвистических терминов О.С. Ахмановой «выразительность», определяется как «то же, что экспрессивный», а экспрессия как «выразительно изобразительные качества речи, отличающие ее от обычной (или стилистически нейтральной) и придающие ей образность и эмоциональную окрашенность» [Ахманова 1957: 124].

Разнообразие используемых в языке понятий связано, прежде всего, с разнообразием подходов к определению эмоционально-оценочной лексики, которые смешиваются, переплетаются, дополняют друг друга.

Одним из аспектов взаимодействия человека и действительности является оценка, которая отражается в языке, в его семантике. Являясь категорией языка, по мнению Н.Д. Арутюновой, одной стороной она обращена к мышлению, когнитивной деятельности человека, а другой стороной - к его практической деятельности, социальной, культурной реальности. Н.Д. Арутюнова отмечает, что «связь языка со структурой мышления ярко проявляет себя в формировании предложения и производных от него значений; связь с жизнью и психологией человека ярко проявляет себя в формировании модальных и оценочных значений» [Арутюнова 1988: 34]. Данное свойство человека рассматривается как онтологическое, т.к. человек в своей познавательной деятельности должен расчленять, квалифицировать окружающий его мир. Иначе говоря, человеческое сознание изначально пытается при освоении действительности, ее систематизации определить конкретный пример, его признаки, всякое явление с точки зрения общечеловеческих универсальных категорий (утилитарных, эстетических, моральных и т.п.) Человек квалифицирует фрагменты мира как полезные и бесполезные, хорошие и плохие, красивые и безобразные и т. д. Признаки предметов оцениваются социальным коллективом по различным основаниям как положительные или отрицательные. Сопоставительное изучение оценки по различным основаниям как положительные или отрицательные на современном этапе развития лингвистики является исключительно актуальным.

Л.М. Васильев классифицирует оценочную лексику с точки зрения оценочных предикатов. Данный подход позволяет конкретизировать факты оценивания в русле синтаксической коммуникации.

Автор выделяет следующие типы оценочных предикатов:

1) модально-оценочные (выражают только рациональную оценку);

2) общеоценочные (выражают рационально-эмоциональную оценку);

3) частнооценочные (выражают или преимущественно рациональную, или преимущественно эмоциональную оценку):

а) утилитарные (выражают рациональную оценку с точки зрения полезности, возможности использования кого-, чего-либо в тех или иных целях): выгодный, благоприятный, бесполезный, пагубный и т.п.;

б) этические (обозначают реакции нашего сознания, опирающиеся на социально обусловленные представления о моральных нормах, о добре и зле): добродушный, человечный, недобрый, бессердечный и т.п.;

в) эстетические (обозначают эмоциональные и ментальные впечатления от восприятия кого-, чего-либо): красивый, некрасивый, миловидный, невзрачный и т.п.;

г) сенсорные (гедонические) - возникают в нашем сознании при восприятии чего-либо органами чувств: слухом, зрением, обонянием, осязанием: неприятный, вкусный, нежный, противный и т. п.;

д) аксиологические (обозначают способ представления (сам акт) оценки: ментальный (считать, находить кого-, чего-либо хорошим, красивым, необходимым), перцептивный (казаться, выглядеть смешным), эмоциональный поведенческий (вести себя, поступать честно, плохо).

В соответствии с этим значением, по мнению Л.М. Васильева, аксиологические оценки выполняют прежде всего связочную, а не оценочную функцию [Васильев, 1996: 57-61].

Н.Д. Арутюнова расширяет группу общеоценочных предикатов. В нее входят значения, дающие оценку одному из аспектов объекта с определенной точки зрения. В данной классификации принят характер основания оценки, ее мотивации.

Частнооценочные значения автор разделяет на следующие категории:

1) сенсорно-вкусовые (приятный - неприятный, вкусный - невкусный, душистый - зловонный);

2) психологические, в которых сделан шаг в сторону рационализации, осмысления мотивов оценки:

а) интеллектуальные оценки (интересный, скучный, поверхностный),

б) эмоциональные оценки (радостный - печальный, приятный - неприятный);

3) эстетические оценки, вытекающие из синтеза сенсорно-вкусовых и психологических оценок (красивый - некрасивый, прекрасный - безобразный, уродливый);

4) этические оценки (моральный, добродетельный - порочный);

5) утилитарные оценки (полезный - вредный, благоприятный - неблагоприятный);

6) нормативные оценки (правильный, корректный - некорректный;

7) телеологические оценки (эффективный - неэффективный, целесообразный - нецелесообразный) [Арутюнова, 1999: 198-199].

Перечисленные категории Н.Д. Арутюнова делит не на две общепринятые в лингвистике группы - рационалистическую и эмоциональную, а на три. В первую группу входят сенсорные оценки, то есть оценки, связанные с ощущениями, чувственным опытом - физическим и психическим, они характеризуют не объект, а субъект как физический и психический рецептор.

Вторую группу образуют сублимированные оценки. К ним относятся две категории: эстетические и этические оценки. Они возвышаются над сенсорными оценками, «гуманизируя» их. Первые связаны с чувством прекрасного, вторые - с удовлетворением нравственного чувства.

Эти два вида чувствований, по мнению автора, составляют ядро духовного начала человека, моделируемое в соответствии с его телесной ориентацией, по вертикали.

Последние три разряда входят в группу аналитических оценок. Эти оценки связаны с практической деятельностью, интересами и повседневным опытом человека [Арутюнова, 1999: 199-200].

Таким образом, в современном языкознании дискуссионным остается вопрос о границах денотативного и коннотативного макрокомпонентов лексического значения слова, а также об объеме и природе коннотации, хотя тесная связь эмотивного и оценочного компонентов признается всеми современными лингвистами (Н.Д. Арутюнова, В.Н. Телия, Н.А. Лукьянова, В.Г. Гак, Л.М. Васильев, Т.А. Трипольская). Причина их совместного функционирования заключается в том, что положительная оценка может быть передана только через положительную эмоцию, отрицательная - только через отрицательную эмоцию. Оценка как бы «впитывает» в себя соответствующую эмоцию, а параметры эмоции оценки совпадают: «приятное - хорошо», «неприятное - плохо» [Лукьянова, 1986: 45].

В лексикологической традиции принято деление оценочных слов на общеоценочные и частнооценочные. Частнооценочные слова разделяются, в свою очередь, на рационально-оценочные и эмоционально-оценочные. Мотивом для данного разграничения являются различия в семантико-прагматических характеристиках оценочных слов. Однако размытость границ, диффузность и взаимопроникновение рационального и эмоционального создает определенные трудности при их дифференциации и, следовательно, рождает различные подходы к классификации частнооценочных значений.

1.2 К вопросу об изучении говоров Западной Сибири

Настоящий раздел включает несколько параграфов. В первом и втором параграфах дана историческая справка об истории заселения Западной Сибири и формирования русского языка на этой территории (1.2.1); и об особенностях формирования говоров территории вторичного заселения (1.2.2); далее обоснована необходимость лексикографирования сибирских говоров (1.2.3); завершает раздел материал о важности изучения эмоционально-оценочной лексики сибирских говоров (1.2.4).

1.2.1 История заселения Западной Сибири и формирования русского языка на этой территории

Русские говоры в силу разных исторических судеб их носителей, условий бытования, степени изученности, и, как следствие, неодинаковой актуальности проблем их изучения разделяются на говоры территории наиболее древнего поселения русских (исконные или материнские говоры) и говоры территорий позднего заселения (вторичные говоры, или говоры вторичного образования). Исконные говоры, сформировавшиеся в период до XV в., занимают центр Европейской части России.

Формирование сибирских говоров непосредственно связано с историей освоения края. Население Западной Сибири никогда не было этнически однородным. Еще в XI в. землепроходцы проникали в низовья Оби и ее притоков. Берега рек Тобола и Иртыша были заселены человеком в глубокой древности. По данным современной науки, уже в I тысячелетии до н. э. там обитали племена, которые археологи относят к древним уграм - предкам хантов и манси. Наиболее многочисленным из угорских племен было племя сибиров (сипыров). С этим этнонимом ученые связывают происхождение слова «Сибирь». Историограф А.В. Бородин пишет: «В IX-XI вв. в южные районы Прииртышья устремились турки-кипчаки, вытесненные из степей монголами. Жившие здесь угры-сибиры были оттеснены на север, а частью ассимилировались с пришельцами, приняв их язык и обычаи. Слившись с местным населением, они получили наименование сибирских татар. В первой половине XVI в., когда сложилось централизованное Российское государство, в Западной Сибири существовало Сибирское татарское ханство. Ханы жестоко эксплуатировали своих подданных, совершали грабительские набеги на русские земли» [Бородин 1996: 18]. В 1582 г. отряд вольных казаков под предводительством атамана Ермака разгромил татарское ханство, что положило начало присоединению Сибири к Русскому государству. Спустя пять лет, в 1587 г., служилые люди из Москвы под командой письменного головы Данилы Чулкова основали будущую столицу Сибири г. Тобольск. «С этого времени вслед за служилым людом, а нередко опережая его, шли в Сибирь из европейских уездов страны своей волей или по царскому указу крестьяне и посадские люди, возделывали пашни, заводили ремесла и промыслы. Ремесленники выделывали кожу, шили одежду и обувь, варили мыло, изготовляли восковые и сальные свечи, орудия труда и домашнюю утварь.

В конце XVI в. в Сибири появилась «государева пашня». На новые земли стали приезжать крестьяне, «гулящие люди» из Поморья, обжитых районов Приуралья. Главную роль сыграли стихийные потоки крестьян-переселенцев, бежавших в Сибирь от жестоких помещиков и от безземелья. Государство долго мирилось с самовольным переселением, т. к. «дальнюю государеву вотчину надо было заселять». В результате в XVII в. Тобольск становится крупным центром сибирской хлебной торговли. Все отряды стрельцов и казаков получали наказы «присматривать землицы для пашни удобные» [Надточий 1988: 166].

Северные области европейской России, «поморские и примыкающие к ним с запада и юга местности были основным источником, откуда выливались колонизационные волны за Урал к Оби, Енисею, Ангаре, Лене. Там комплектовались группы «охочих, промышленных и гулящих людей, направляемых на службу и пашню в далекие области Сибири. В 1630 г. по царскому указу препровождено было в Сибирь 150 девок, так как среди русских ощущался сильный их недостаток» [Селищев 1968: 300-301].

Таким образом, этнтческая неоднородность Западной Сибири в XVIII столетии сказалась на формировании языка на этой территории.

Русский язык в Сибири имеет много своеобразных черт, прежде всего, в лексике, меньше - в фонетике, морфологии, синтаксисе. Это своеобразие русского языка в Сибири сформировалось за четыреста лет его употребления многими поколениями русских людей (начиная от первопроходцев и кончая нашими современниками) в условиях сибирской географической среды, к которой они должны были приспосабливаться, осваивая новые виды производства, при длительных контактах с аборигенным населением Сибири: в большей мере с финно-уграми (ханты и манси) и тюрками, меньше с тунгусо-маньчжурами, самодийцами. Это был процесс плодотворного взаимодействия культур русского и коренных сибирских народов, продолжавшийся около четырехсот лет. С наибольшей интенсивностью этот процесс проявляет себя в советский период.

Историки и этнографы XX в. [В.И. Шунко, 1960; О.Б. Долгих, 1960] и др.) подробно изучившие жизнь и быт, материальную и духовную культуру народов Сибири на протяжении многих веков, отметили новые виды труда (и главное - освоение русской земледельческой культуры), появившиеся у аборигенов Сибири после ее заселения русскими. Поэтому уже в XVIII в. в языки народов Сибири, вступивших в контакт с русскими, проникает значительное количество русских слов. Дальнейшее сближение отдельных групп народов Сибири с русскими (а также многочисленные брачные связи русских с аборигенами) привели к переходу отдельных групп сибирских народов на русский язык, первоначально через двуязычие с последующей утратой своего языка [Федоров 1982: 82].

Русский язык с самого начала его бытования в Сибири был не литературным, а диалектным. Литературно-письменный язык стал распространяться в Сибири в конце XVII в., в период развития русского национального государства с его органами власти и управления. Он существовал, главным образом, в форме делового стиля.

До Великой Октябрьской революции влияние русского литературного языка на диалектную сибирскую речь было слабым: его осваивала незначительная часть населения Сибири, главным образом, интеллигенты, а также семьи зажиточных слоев населения (купечества, буржуазии).

Смешение разнодиалектных групп населения в Западной Сибири при разной степени воздействия на их речь литературного языка привело к образованию сибирского городского просторечия и вызвало процесс разрушения диалектных микроструктур, образование такого состояния говора, которое в лингвистической литературе получило название «полудиалект» [Коготкова 1987: 6].

По сведениям, которыми располагает современная историческая и лингвистическая наука, первыми русскими переселенцами в Сибири были северновеликорусы [Буцинский, 1889; Палагина, 1977], выходцы из городов и населенных пунктов Европейского Севера (Устюга, Вычегды, Холмогор, Пинеги, Цыльмы и др.) с последующим переселением носителей других русских говоров: псковичей, новгородцев, тверичей и др. В зависимости от количества этого пришлого населения в различных местах Сибири по-разному формировались и разные типы говоров. Наибольшей определенностью и устойчивостью языковых черт отличаются старожильческие говоры Сибири, созданные на севернорусской основе. В них сохраняются все основные черты материнских северновеликорусских говоров. Но за четыреста лет существования на «сибирской почве» они претерпели существенные изменения, особенно в лексике. По-видимому, уже в начале XVII в. из речи первого поколения северновеликорусских первопроходцев, осевших в Сибири, стали исчезать слова, для семантики которых не было в сибирской действительности предметной опоры. Так, например, северновеликорусское взводень «большая волна на море», восходящее к древненовгородскому възводъ «подъем воды в Волхове» (Въ лhто 1176 иде Вълхово опять на възводъ по 5 дний. Новг. I лет.), сохранилось только в некоторых прибайкальских говорах с изменением формы и значения: зводни «волны, зыбь на воде». В архангельских, вологодских, пермских, олонецких говорах известны два видовых названия косы: стойка «коса, насаженная на длинное косье, которой косят стоя» и горбушка «коса с короткой изогнутой рукояткой, приспособленная для скашивания травы под деревьями, а также в неудобных, заросших мелким кустарником местах». В условиях Сибири и тот и другой вид косы оказались непригодными. И поэтому вместе с соответствующими предметами исчезли и слова (сибиряки пользуются косой-литовкой).

Некоторые слова, унаследованные из материнских говоров, переосмыслялись в результате переноса названия на другой предмет, выполняющий сходную или одинаковую функцию [Федоров 1982: 85]. Так, например, в архангельских и вологодских говорах широко известно слово подызбица, унаследованное из древнего новгородского диалекта (Бысть вода велика сильно, прибывала до Троицины дня. И поняло на Сокольницы въ Колачникахъ и по многимъ по инымъ местамъ подызбицы, и въ нихъ и не жили. Новг. IV лет.), и имеет значение «нижний этаж дома». В некоторых северновеликорусских деревнях подызбицы используются не как жилое помещение, а для хранения домашнего скарба, инвентаря и т. п. На этой функциональной основе в слове подызбица в Сибири развилось значение «чердак». При этом в семантической структуре слова оказалась утраченной внутренняя форма.

Лексика современных старожильческих говоров Западной Сибири существенно отличается от лексики материнских говоров главным образом потому, что за четыреста лет в тех и других (поскольку они существовали независимо друг от друга) возникло большое количество новых слов в результате диалектного словопроизводства и заимствования слов из разных источников: северновеликорусские говоры продолжали заимствовать лексику из финно-угорских языков; сибирские русские говоры заимствовали ее в большей мере из тюркских языков, меньше из тунгусо-маньчжурских [Федоров 1982: 83].

Надо полагать, что старожильческие говоры даже с самого начала их сложения не были единообразными. Изучая диалектную основу среднеобских говоров, В.В. Палагина обнаружила в четырех группах среднеобских говоров около тридцати комбинаций материнских говоров. Комбинации материнских и иных говоров при сложении и развитии других говоров Сибири мало изучены.

В XVIII в. в Западную и Восточную Сибирь были высланы из западной части России многие старообрядцы, которые на Алтае получили название «верхнеудинских» и в Забайкалье - «семейских». В XIX в. приток переселенцев в Западную и Восточную Сибирь возрастает главным образом за счет русских из центральных и южных областей, а также украинского и белорусского населения [Долгих 1960: 616]. Различное количественное соотношение разнодиалектного русского, украинского и белорусского населения в процессе слияния с носителями старожильческих русских говоров, а также образование так называемой «русской смешицы» (население от смешанных браков) - все это обуславливает формирование разнотипных говоров. Независимо от расхождения мнений ученых относительно классификации говоров Сибири (работы О.И. Блиновой (2012), В.В. Палагиной (1973, 1977), А.М. Селищева (1968), В.А. Сенкевича (1975), П.Я. Черных (1973), и др.) все сибирские говоры с известным основанием можно подразделить на четыре основных типа:

1) старожильческие (челдонские); 2) смешанного типа;

3) говоры новоселов; 4) островные говоры.

Таким образом, формирование разнотипных сибирских говоров непосредственно связано с историей освоения края.

1.2.2 Особенности изучения говоров территории вторичного заселения

В лингвистической науке русские говоры Сибири долгое время оставались неизученными. В конце прошлого века академик А.И. Соболевский, оценивая состояние русской диалектологии как науки, имел основания утверждать, что русские говоры Сибири совсем неизвестны [Соболевский 1892: 24]. Впервые последовательно и с относительной полнотой охарактеризовал русские говоры Сибири А.М. Селищев в работе «Диалектологический очерк Сибири» [Селищев 1968]. В этой работе дано описание фонетики и морфологии, главным образом, старожильческих говоров [Селищев 1968: 242]. Названный очерк послужил основой для многих диалектологов, изучавших фонетику и морфологию говоров Сибири различных регионов: Г.И. Матвеевой (1975), В.В. Палагиной (1955), К.М. Браславца (1968), В.А. Сенкевича (1975).

Дальнейшее описание диалектной фонетики и морфологии оказалось малоперспективным для сибирских говоров смешанного и переходного типов, испытывающих сильное и все более нарастающее влияние литературного языка: такие говоры почти утратили традиционные фонетические и морфологические черты [Федоров 1982: 85].

Без сомнения, разнотипный характер русских говоров Сибири, наличие смешанных и «островных» говоров - все это создает такую пеструю картину переплетения (фонетических и морфологических) разнодиалектных черт, которую трудно представить на лингвистической карте. Поэтому сибирские диалектологи отказались от идеи создать диалектологический атлас русских говоров Сибири.

Многие аспекты лексической системы русских сибирских говоров описаны в ряде статей и монографий. Аспекты исследования фактического материала в них разные, они зависели и от содержания лексикологических работ известных лингвистов страны [Т.С. Коготковой, 1987; В.В. Палагиной, 1955, 1973, 1977; Ф.П. Филина, 1982; Д.Н. Шмелева, 1977 и др.] и вместе с тем определялись и спецификой лексики сибирских говоров. Из всех лексикологических работ сибирских диалектологов следует выделить статьи и монографии В.В. Палагиной (1973, 1977), посвященные реконструкции исходного состояния томского говора, в которых автор устанавливает на основе данных письменных памятников XVII-XVIII вв. разные комбинации разнодиалектных систем, занимающих особое место в процессе сложения томского говора, и более поздних вкраплений в его уровни.

Метод исследования, разработанный В.В. Палагиной, оказался плодотворным для изучения истории говоров томского региона. Он позволяет понять всю сложность процесса становления русских говоров Сибири, определившего их своеобразие по сравнению с материнскими русскими говорами Европейской части России. Значительные результаты в тематическом описании сибирских говоров достигнуты лексикологами Сибири [Блинова, 1964, 1972; Иванова, 1958 и др.].

Тематическое описание лексики сибирских говоров дает возможность лингвистам конкретнее и глубже представить характер и причины заимствования слов в русские говоры Сибири, тесно связанные с языками различных аборигенов Сибири, тюркскими, тунгусо-маньчжурскими, самодийскими.

Наиболее значительные результаты в изучении проблем заимствования в русских сибирских говорах достигнуты С.И. Ольгович (1996) и Л.А. Самсоновым (1979). Но все вопросы последовательного изучения лексики, заимствованной в разные периоды истории формирования сибирских говоров, остаются открытыми [Лукьянова 1965: 76].

Интерес к сибирским говорам связан с теми особенностями диалектологии Сибири, на которые указывал в 1921 г. A.M. Селищев в монографии «Диалектологический очерк Сибири» [Селищев 1968: 5-6]:

1. Русские говоры Сибири, оторвавшись от ближайших говоров европейской России, начали свою жизнь с тем запасом звуков, форм и лексики, какой был свойственен говорам их метрополий в XVI-XVII вв. Сравнительное изучение говоров Сибири и европейской России прольет свет на состояние тех или иных русских диалектов в XVI-XVII столетиях. С другой стороны, такое изучение укажет, какие языковые процессы были пережиты русскими поселенцами в Сибири в течение 300-200 лет.

2. Сравнительное изучение говоров Сибири и европейской России определит путь сибирской колонизации.

3. Русские выходцы из разных местностей России, поселившись в Сибири, оказывали влияние друг на друга, в том числе и в языковом отношении, в результате чего возникли некоторые особенности языка сибиряков.

4. Русские поселенцы в Сибири и сибирские коренные народы находились в различных взаимоотношениях. Следы этих взаимоотношений отражаются также в языке русского населения и коренного. В изучении сибирских говоров условно можно выделить три этапа, каждый из которых характеризуется своеобразием целей, задач, особенностями подхода к исследованию материала.

На первом этапе исследования (XIX в.) в центре внимания был в основном лексический состав сибирских говоров [Цомакион 1960: 134]. Исследования носили общий характер. Работ, которые касались отдельных говоров Сибири, было мало. Можно назвать лишь «Заметки об особенностях Илимского говора, приписываемые А.Н. Радищеву, «Записки и замечания о Сибири», Е. Авдеевой, «Русский язык в Сибири» П.Я. Щюц [Цомакион 1960, 43-45], «Енисейский округ и его жизнь» М.Ф. Кривошапкина [Кривошапкин 1865], «О русском языке в Обдорском крае» В.В. Бартенева [Там же 1960, 98-103]. На первом этапе исследования ставился вопрос о генезисе сибирских говоров.

Некоторые авторы [П.А. Словцов, 1886; Н.В. Семивский, 1817 и др.] считали, что сибирские говоры - говоры российские, перенесенные в новые условия, в которых они продолжали существовать в неизмененном виде. Причем характеристика говоров, данная этими авторами, не была единообразной. Если Н.В. Семивский писал о том, что «в Сибири имеют выговор всех речей, близко подходящий к Московскому наречию», «с применением некоторых слов, употребляемых на Севере» [Семивский 1817: 36], то П.А. Словцов категорично заявлял, что «сибирский говор есть говор устюжский, подражатель новгородского» [Словцов 1886: 140]. В противовес этим мнениям было высказано суждение о том, что, хотя сибирские говоры и имеют севернорусскую основу, но новые условия существования привели к тому, что говоры получили оригинальное развитие, в связи с чем можно говорить об особом наречии. Так, П.Я. Щюц в 1838 г. писал: «Русский язык в Сибири испытал какое-то странное изменение... Разговор вообще речитативный или нараспев. Строение речи неправильное, выговор слов, быстрый, но четкий» [Химик 1998: 34].

Говоры территории наиболее древнего поселения русских в течение длительного времени изучались в лингвогеографическом аспекте. Результатом такого подхода стал уникальный по своей культурной и научной значимости «Диалектологический атлас русского языка» [ДАРЯ, 1996]. Труды ученых Московской диалектологической школы, созданные в ходе работы над региональными атласами русского языка и ДАРЯ, стали во многом эталонными, определившими методы и направление диалектологических исследований. Это прежде всего работы Р.И. Аванесова, разработавшего основные положения теории лингвогеографии, а также работы его единомышленников: С.В. Бромлей (1972), Л.Н. Булатовой (1972), Л.П. Жуковской (1976), К.Ф. Захаровой (1976), Л.Э. Калнынь (2009), Л.Л. Касаткина (2001), И.Б. Кузьминой (1971), О.Н. Мораховской (1975), Е.В. Немченко (1971), В.Г. Орловой (1976), Н.Н. Пшеничновой (1996, 2008), Т.Ю. Строгановой (1996) и др.

Для современной русской диалектологии характерно осмысление сделанного и постановка новых задач, поиск новых методов и подходов. В лингвогеографии это повышение интереса исследователей к новым типам карт, укрупнение объекта картографирования как следствие того, что многие атласы опубликованы и наступил этап обобщения их данных. На основе лингвогеографических аргументов решаются дискуссионные «проблемы современной славистики: каким было диалектное членение позднеславянского языка; представлял ли собой общевосточнославянский праязык генетическое единство или же такое единство генетически отсутствовало; можно ли считать современную близость русского, украинского и белорусского языков результатом длительных конвергентных процессов и др.» [Пшеничнова 1996: 52].

Новый коммуникативно-культурологический подход к изучению диалектной речи (с точки зрения функционального и когнитивного анализа) обосновывается В.Е. Гольдиным «...В сферу изучения вовлекаются и языковые явления, мало разрабатываемые в других парадигмах диалектологии, например, диалектные тексты как коммуникативные единицы. При этом исследования в области коммуникативной диалектологии сближаются с изучением устной городской литературной и нелитературной речи» [Гольдин 1998: 135].

Планомерное и систематическое изучение говоров территории позднего заселения русских началось с середины 50-х годов XX в. Эти говоры исследуются сразу по многим направлениям: методами интенсивной и экстенсивной диалектологии, т.е. изучаются говоры отдельных частных диалектных систем и целых регионов в описательном, в том числе лингвогеографическом, и историческом аспектах. В регионах ведется большая работа по составлению различных словарей, разрабатываются теоретические проблемы диалектной лексикографии и т.д.

В последние годы появилось значительное количество работ, отражающих коннотативно-экспрессивную сторону сибирских диалектных слов. Все более привлекают внимание сибирских диалектологов проблемы изучения лексики как системы. Не отвергая значения подобного рода исследований, необходимо отметить в этих работах чрезмерное увлечение модными теориями, что проявляется в утверждениях о том, что значения слов формируются только в результате парадигматических и синтагматических связей в семантике слов; в попытках ограничить изучение семантики слов методом дистрибуции и перенесением фонологического метода установления оппозиций в фонемах Н.С. Трубецкого (1995) на изучение диалектных слов.

По мнению М.А. Харламовой, когнитивный подход, актуальный в современной лингвистике, представляется естественным, важным и в диалектной лексикографии. «Когнитивные методы исследования предполагают обращение прежде всего к семантике, которая определяет поведение лексем, их сочетаний в предложении, высказывании, тексте» [Харламова 2014: 6].

Лингвогеографическое изучение говоров территорий вторичного образования проводится в соответствии с той же теорией, которая лежит в основе изучения говоров центральной территории России. В результате такого изучения диалектологи получают сведения, сопоставимые с данными, зафиксированными на исконно русской территории, что в свою очередь открывает широкие возможности для оценки языковой ситуации в говорах вторичного образования, в частности для определения их генезиса и установления диалектного типа. Проблема осложняется тем, что в силу экстралингвистических особенностей - времени и характера переселения, процессов формирования и развития, взаимодействия с языками и диалектами коренных народов - «говоры территорий позднего заселения обычно характеризуются значительной сложностью и пестротой, так что не всегда легко определить их основной тип» [Баранникова 2002: 83]. Так, изучая диалектную основу среднеобских говоров, В.В. Палагина обнаружила в четырех группах среднеобских говоров около тридцати комбинаций материнских говоров [Палагина 1973: 100]. О слабой изученности сибирских говоров с точки зрения генетических признаков пишет А.И. Федоров: «Комбинации материнских и иных говоров при сложении и развитии других говоров Сибири мало изучены» [Федоров 1980: 12].

Вместе с тем, характеризуя современное состояние говоров вторичного заселения, Ф.И. Бухарева пишет: «Необходима кропотливая исследовательская работа, в результате которой будут подробно описаны микродиалектные системы на современном этапе, проведена реконструкция материнской основы отдельного говора <...> и только при сопоставлении точно установленных диалектных основ, лексических систем и закономерностей в формировании различных говоров <...> можно будет провести объективно классификацию русских говоров Сибири» [Бухарева 1972: 44].

Главная цель классификации - выявить это соотношение и показать структуру русского диалектного пространства, которое условно можно назвать дискретно-континуальным. Иными словами, границы между этими группами на всех классификационных уровнях неопределенны, как бы размыты [Пшеничнова 1996: 10-23]. Такая работа актуальна и для исследования сибирских говоров.

Таким образом, изучение говоров Сибири может дать богатейший материал и для диалектологии, и для истории языка, и для истории народа. Очевидно, что всестороннее изучение русских говоров Сибири, как и других сибирских ареалов, представляет интерес не только собственно диалектологический, но и общелингвистический, т. к. местные говоры формировались, во-первых, в процессе взаимодействия разносистемных говоров «метрополий», оказавшихся в соседстве друг с другом на территории новых поселений их носителей; во-вторых, в процессе взаимодействия с иносистемными татарским, ненецким, селькупским, мансийским и другими языками. Это открывает возможности изучения закономерностей языкового развития, особенностей языкового контактирования, обогащает общее языкознание необходимым материалом для дальнейшей разработки теории субстрата и т. д.

1.2.3 Лексикографирование сибирских говоров

Последовательное и всестороннее изучение сибирской диалектной лексики было бы невозможно в таком объеме, который достигнут, без издания диалектных словарей.

В настоящее время диалектологами собран огромный лексический материал по разным регионам страны, в результате сложилось несколько самсостоятельных региональных лексикографических центров: Пермский и Екатеринбургский университеты представляют уральскую лексикографическую школу, Томский и Омский университеты - сибирскую лексикографическую школу [Левина 1976: 133]; (подробнее о диалектной лексикографии Урала, Сибири и Дальнего Востока [Лукьянова 1986: 49-94]). В связи с выходом в свет «Словаря говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья (под ред. Т.Б. Юмсуновой) [Словарь говоров... 1999] Л.Г. Панин пишет: «В Сибири есть несколько регионов, хорошо изученных диалектологами и представленных интересными словарями. Это прежде всего Западная Сибирь, Томск, Красноярский край, Алтай, и вот сейчас к ним добавилось Забайкалье» [по: Пескова 1987: 49].

За последние двадцать лет было создано и вышло в свет более сорока сибирских региональных словарей. Наиболее значительные из них созданы сотрудниками кафедры русского языка Томского университета:

дифференциальные словари - «Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби» в 3 т., под ред. В.В. Палагиной (Томск, 1964-1967), «Словарь просторечий русских говоров Среднего Приобья» (Томск, 1977), «Среднеобской словарь»: дополнение / под ред. В.В. Палагиной: в 2 ч. (Томск, 1983-1986);

полный словарь - «Полный словарь сибирского говора» в 4 т., под ред. О.И. Блиновой (Томск, 1992-1995);

дифференциальный словарь - «Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби» в 3 т., под ред. В.В. Палагиной. Томск, 1964-1967; «Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби»: под ред. О.И. Блиновой, В.В.Палагиной. Ч. 1-2 (Томск, 1975);

словарь языковой личности - «Полный словарь диалектной языковой личности» под ред. Е.В. Иванцовой. Т. 1. (Томск, 2006);

аспектные словари - «Словарь образных слов и выражений народного говора» сост. О.И. Блинова, С.Э. Мартынова, Е.Ю. Юрина: 1-е изд. (Томск, 1997; 2-е изд. Томск, 2001), «Словарь вариантной лексики сибирского говора» под ред. З.М. Богословской (Томск, 2000), «Словарь антонимов сибирского говора», сост. О.И. Блинова (Томск, 2003), «Идиолектный словарь сравнений сибирского старожила» сост. Е.В. Иванцовой (Томск, 2005), «Мотивационный диалектный словарь говоров Среднего Приобья под ред. О.И. Блиновой: в 2 т. (Томск, 1982, 1985), «Опыт обратного словаря среднеобских говоров» под ред. М.Н. Янценецкой (Томск, 1973), «Обратный словарь среднеобских говоров» (Томск, 1978); «Обратный словарь одного говора (с. Вершинино Томского района Томской области)» под ред. Е.В. Иванцова (Томск, 2001), «Опыт диалектного гнездового словообразовательного словаря» под ред. Е.М. Пантелеевой (Томск, 1992), «Словарь просторечий русских говоров Среднего Приобья» под ред. О.И. Блиновой (Томск, 1977); «Словарь диалектного просторечия Среднего Приобья» под ред. О.И. Блиновой (Томск, 2003), «Частотный мотивационный словарь: говоры Среднего Приобья» под ред. О.И. Блиновой (Томск, 1983).

Идею создания диалектных словарей продолжили авторские коллективы других научных центров:

«Словарь русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья» под ред. проф. Б.И. Осипова и проф. Г.А. Садретдиновой (Омск-Томск, 1992-2003), «Словарь русских говоров Новосибирской области», составленный сотрудниками отдела филологии Института истории, филологии и философии СО АН СССР (Новосибирск, 1979); «Словарь русских говоров Забайкалья» (Москва, 1980); «Иркутский областной словарь» (Иркутск, 1973-1979, т. 1-3), созданные языковедами Иркутского педагогического института. Кафедрой русского языка Барнаульского университета подготовлен к изданию «Словарь русских говоров Алтая», лингвистическими кафедрами Благовещенского и Хабаровского пединститутов - «Словарь старожильческих говоров средней части бассейна реки Амура». Заняты подготовкой диалектных словарей и фразеологических материалов для словарей сотрудники кафедры русского языка Кемеровского университета. Филологи-русисты Института истории, филологии и философии Сибирского Отделения АН подготовили к изданию «Фразеологический словарь русских говоров Сибири». Все эти словари дифференциального типа. Задачу создания полного диалектного словаря сибирские диалектологи не ставят.

Идею создания диалектных словарей дифференцированного типа теоретически обосновал Ф.П. Филин [Филин 1961]. Она нашла свое воплощение в практике составления многотомного «Словаря русских народных говоров» (1978).

Принципами лексикографической характеристики диалектных слов и их отбора в диалектные словари, разработанными Ф.П. Филиным, руководствуется абсолютное большинство современных лексикографов, составляющих современные диалектные словари, в том числе и сибирские диалектологи. Эти принципы обусловлены глубоким пониманием современного состояния говоров, процессов, которые в них происходят, особенно - в лексике. В работах Ф.П. Филина, Т.С. Коготковой (1987) и других лингвистов современное состояние говора характеризуется как «полудиалект», т. е. такое состояние говора, когда под влиянием литературного языка в нарастающих темпах происходит нивелирование традиционных явлений в фонетике, морфологии, синтаксисе, исчезают целые тематические группы слов, происходит перестройка в парадигматических рядах, осваиваются литературные слова или их отдельные значения.

Практика показывает, что в наше время создать полный (недифференцированный) словарь сибирских говоров невозможно. Диалектные словари - это словари картотек, они не отражают реального состояния лексики говора: в них помещено только то, что удалось записать при обследовании говора - региональную, просторечную, литературную, диалектную лексику.

Идея создания полных словарей особенно неприемлема при лексикографическом описании говоров Сибири, где соотношение русских литературных, разнодиалектных, заимствованных, украинских и белорусских слов в разных населенных пунктах непропорционвально различно. Это потребовало бы многолетнего труда сотен лингвистов, а результаты его были бы минимальными, потому что в словнике таких словарей была бы представлена пестрая смесь общерусских, разнодиалектных и заимствованных слов.

Следует учитывать в конце XX - начале XXI вв. нарастающую интенсивность влияния литературного языка на сибирские говоры, освоение его молордыми поколениями людей в школе и в учебных заведениях, а также приток огромного количества специалистов в Сибирь из центральной части страны в связи с нарастающими темпами освоения ее природных богатств. Учитывая это, можно полагать, что в ближайшее время носителями диалектной сибирской речи останутся единицы людей старшего поколения. В связи с этим было бы целесообразно в настоящее время лингвистам Сибири скоординировать свои усилия так, чтобы можно было собрать сибирский диалектный материал в тех местах, которые до сих пор остаются не изученными.

В современном «полудиалектном» состоянии говоров именно лексика проявляет еще некоторую устойчивость в употреблении: она в отличие от синтаксиса имеет опору на предметы, явления, факты внеязыковой действительности. Западносибирские говоры содержат богатый и интересный материал, включающий эмоционально-оценочную лексику, изучение которой только начинается.

Подводя итоги обзора изучаемых проблем русского языка в Сибири, можно сказать, что сибирские языковеды проделали значительную исследовательскую работу по изучению русского языка в Сибири, развивавшегося здесь в своеобразных условиях в продолжении четырех столетий, начиная с походов Ермака с последующими массовыми переселениями русских из разных пределов Московской Руси, а позже - украинцев и белорусов. С наибольшей глубиной и последовательностью изучены среднеобские говоры силами ученых Омского и Томского университетов.

1.2.4 К вопросу об изучении эмоционально-оценочной лексики сибирских говоров

Перспективным является рассмотрение эмоциональной стороны языка на диалектном материале по причине наибольшего выражения эмоциональности непосредственно в устной речи. Проблемы экспрессивно-выразительного литературного языка, экспрессивно-стилистической дифференциации диалектной речи приобретают особую значимость и занимаютособое место в современной лексикологии и семасиологии [Федоров 1980: 99]. Общие задачи ученых сводятся к таким важным, как выделение и уточнение таких понятий, как эмоциональность, экспрессивность, применительно для диалектного языка, значение аффиксов субъективной оценки для выражения экспрессии в говорах и ряд других.

Для непосредственного повседневного общения служит разговорный стиль. Общаясь, человек делится с окружающими своими мыслями или чувствами, обменивается информацией по бытовым вопросам в неофициальной обстановке. В нем отсутствует предварительный отбор языкового материала и с наибольшим проявлениемиспользуется разговорная и просторечная лексика. В устной речи значительную роль играют внеязыковые факторы: мимика, жесты, окружающая обстановка.

Обилие эмоционально и экспрессивно окрашенных слоев в диалектной речи, привлекает внимание ученых, которые решают определенные задачи как общие с литературным языком, так и специфические, характерные только для диалектной речи. Общие задачи сводятся к таким важным, как выделение и уточнение таких понятий, как эмоциональность, экспрессивность, аффиксы субъективной оценки и ряд других [Лукьянова 1986: 234].

Специфические задачи сводятся к следующему:

1) определить состав экспрессивно-эмоциональной лексики, характеризующей человека;

2) выявить все средства выражения, в том числе и аффиксальные.

По мнению лексикологов, эмоционально-оценочная лексика наиболее устойчива и наиболее значительна по составу и количеству в диалектной речи по сравнению с нейтральной [Левина, 1976; Лукьянова, 1986; Нефедова, 1992; Никитина, 1992 и др.]. Именно в диалектной речи в наибольшей степени сосредоточено все многообразие эмоционального выражения.

Исследователи эмоциональной лексики подробно рассматривают и выделяют различные способы выражения эмоционального отношения, в том числе: переносное употребление слова, специфическую интонацию, суффиксы субъективной оценки; свободный выбор слова позволяет болееэмоционально высказаться. Большое внимание уделяется контексту, в котором проявляется эмоционально-оценочный характер слова [Трипольская, 2004; Шаховский, 2009; Усовская, 2004 и др.].

Общие и частные проблемы эмоциональной стороны языка в диалектной речи в науке решаются на основе изучения разных морфологических категорий: глагола, имени существительного, имениприлагательного [Бромлей и Булатова, 1972; Козина, 2004; Кочеткова, 2005; Лукьянова, 1984; Маркелова, 2003 и др.]. Считаем, что наиболее показателен анализэмоциональной стороны языка на примере слов, обозначающихнепроцессуальный признак предмета, а также слов с качественным значением.

Эмоционально-оценочная лексика рассматривается на материале разных территорий русских говоров: архангельских, брянских, псковских, воронежских, орловских и др. [Выхрыстюк, 2011 (Тобольск); Иванова, 1958 (г. Томск); Калинина и Чернова, 2011 (Киров); Кривошапкин, 1965 (Красноярск); Лукьянова, 1984 (Новосибирск); Майоров, 2001 (Забайкалье) и др.]. Но полного описания, характеристики эмоционально-оценочной лексики русских говоров Западной Сибири в науке нет.

В толковых словарях русского языка эмоционально окрашенная лексика выделяется следующими стилистическими пометами: бран., ирон., шутл., пренебр., укор., недобр., торж., ритор и т.д. При анализе этих помет с точки зрения заключенной в слове дополнительной информации обнаруживается их неоднородность. Например, пометы неодобр., презрит., пренеб., торж., ритор. содержат в себе характеристику эмоциональных состояний говорящего; ирон., шутл., укор. - указывают на отношение говорящего к предмету речи.

В исследованиях эмоционально окрашенной лексики ученые отталкиваются от критерия выражения оценки. С этой точки зрения условно выделяются группы слов, в которых элемент оценки заключеннепосредственно

1) в прямом значении слова (восславить, дерзание);

2) в переносном значении слова (о человеке: орел, кипятиться);

3) в субъективной оценке, выраженной непосредственно в аффиксах (прежде всего в суффиксах). Условно, потому что в некоторых лексемах с учетом контекста эти критерии смешиваются, переплетаются, дополняют друг друга.

Анализ теоретических аспектов путей формирования русских говоров на территории Западной Сибири и эмоционально-оценочной лексики в русском языке говорах в частности позволил сделать следующие выводы:

1. Русский язык в Сибири сформировался за четыреста лет его употребления многими поколениями русских людей (начиная от первопроходцев и кончая нашими современниками) в условиях сибирской географической среды, к которой они должны были приспосабливаться, осваивая новые виды производства, при длительных контактах с аборигенным населением Сибири: в большей мере с финно-уграми (ханты и манси) и тюрками, меньше с тунгусо-маньчжурами, самодийцами. Это был процесс плодотворного взаимодействия культур русского и сибирских народов, продолжавшийся около четырехсот лет. С наибольшей интенсивностью он проявляет себя в советский период. Ясно, что этот процесс не мог проходить без взаимодействия языков этих народов.

2. Формированию сибирских говоров способствовало активное освоение Сибири в начале XVIII в., связанное с добычей древесины, пушнины, природных богатств.

3. В лингвистической науке русские говоры Сибири долгое время оставались неизученными. Впервые последовательно и с относительной полнотой охарактеризовал русские говоры Сибири А.М. Селищев. Описание диалектной фонетики и морфологии оказалось, однако, малоперспективным для сибирских говоров смешанного и переходного типов, испытывающих сильное и все более нарастающее влияние литературного языка: такие говоры, почти утратили свои фонетические и морфологические черты.

4. Последовательное и всестороннее изучение сибирской диалектной лексики было бы невозможно в таком объеме, который достигнут, без издания диалектных словарей. За последние двадцать лет было создано и вышло в свет более десяти сибирских региональных словарей.

5. В говорах наиболее ярко выражается эмоциональность, выразительнсть речи, обусловленная открытостью и силой проявления чувств и пепреживаний сельского человека. Экспрессия слова нередко в разной степени наслаивается на его эмоционально-оценочное значение, поэтой причине часто разграничить эмоциональную и экспрессивную окраску не представляется возможным, в таком случае в науке общеизвестно понятиеэмоционально-экспрессивной, илиэкспрессивно-оценочной лексики.

6. Слова, близкие по характеру экспрессивности, представляется удобным объединить в следующие группы:

1) лексику, выражающую положительную оценку называемых понятий,

2) лексику, выражающую отрицательную оценку называемых понятий.

7. Анализ лингвистических исследований по определению границ эмоционально-оценочной лексики показал, что круг слов, охватываемых данным понятием, очерчен весьма неопределенно и колеблется от всего словарного состава до очень ограниченных по объему групп слов. Среди лингвистов наблюдаются разногласия в определении подходов к классификации слов данного лексического пласта.

8. Эмоционально-оценочная лексика по сравнению с нейтральной наиболее устойчива и наиболее значительна посвоемусоставу и количеству в диалектной речи, поскольку разговорная речь жителей сельской местности в наибольшей степени многообразна, образна, эмоциональна.

9. Обилие эмоционально и экспрессивно окрашенных слоев в диалектной речи, привлекает внимание ученых, которые решают определенные задачи как общие с литературным языком, так и специфические, характерныетолькодля диалектной речи. Общие задачи сводятся к выделению и уточнению таких понятий, как эмоциональность, экспрессивность, суффиксы субъективной оценки и ряд других [Лукьянова 1986: 234].