Прецедентные имена в массовой коммуникации

1. Концепция энциклопедического значения. По мнению В. И. Болотова, С.И. Гарагули, А.А. Реформатского и ряда других специалистов, имена собственные имеют не лексическое (то есть языковое) значение, а энциклопедическое значение, которое включает не отдельные семантические признаки, а всю информацию о соответствующем референте. Эта информация представлена в энциклопедических словарях. Например, в «Новейшем энциклопедическом словаре» [2006] представлена следующая статья:

ШОЛОХОВ Михаил Александрович (1905--1984), русский писатель. Книга «Донские рассказы» (1926). В романе «Тихий Дон» (книги 1--4,1928--1940) Ї драматическая судьба донского качества в годы революции, Первой мировой и Гражданской войн. Роман «Поднятая целина» (книги 1--2,1932--1960) о коллективизации на Дону. Неоконченный роман «Они сражались за Родину» (1943--1969) посвящен Великой Отечественной войне. Публицистика. Произведения Шолохова переведены на многие языки мира. Нобелевская премия (1965).

В «Советском энциклопедическом словаре» (1988) акцентированы знаки общественного признания писателя.

Шолохов Михаил Александрович (1905--1984), русский советский писатель, общественный деятель, академик АН СССР, дважды Герой Социалистического Труда, член КПСС с 1932 г. Книга «Донские рассказы» (1926). Выдающееся произведение социалистического реализма -- роман «Тихий Дон» (книги 1--4,1928--1940; Государственная премия СССР, 1941) -- изображает донское казачество в годы 1-й мировой и гражданской войны…

Представленные в этих словарных статьях сведения и составляют основу лексического значения соответствующего имени собственного.

2. Концепция референтного значения. В соответствии с представлениями Д.И. Ермоловича, значение имени собственного -- это его отношение к единичному референту, тогда как значение имени нарицательного -- это его отношение к денотату и к неединичному референту. Если неединичный референт писатель обозначает автора художественных произведений (без их конкретизации), то единичный референт Михаил Шолохов обозначает создателя вполне конкретных текстов -- «Тихого Дона», «Поднятой целины», «Судьбы человека».

3. Концепция «полуантропонимов». В представлении М.Я. Блоха и Т.Н. Семеновой выделяются «полуантропонимы» как особый разряд имен собственных. К этому разряду относятся имена, который могут выступать и как собственные, и как нарицательные: например, именем Рокфеллер можно образно обозначить любого очень богатого человека (это употребление имени как нарицательного), однако в других случаях это может быть фамилией конкретного члена одной из наиболее богатых американских семей.

Дискуссионным является также вопрос о возможности компонентного анализа семантики имени собственного. В настоящем исследовании за основу взята концепция, которую отстаивают В. Бланар, К.М. Ирисханова, С.В. Перкас и других исследователи, считающие, что в значении антропонима можно выделить такие семы, как одушевленность, исчисляемость, антропонимность. Соответственно в значении топонимов выделяются семы предметности, единичности, соотнесенности с земной поверхностью, таксономичности (гора, болото, озеро и др.), сему координат и др.

В монографии Д.И. Ермоловича [2005: 67--71] охарактеризованы четыре понятийных компонента, которые могут входить в семантику имени собственного. Три первых компонента относятся к числу обязательных, во всяком случае типичных:

? предметный компонент, который, по словам исследователя, представляет «как бы имплицитное сообщение о существовании некоего предмета»;

? классифицирующий компонент, связывающий имя с родовым понятием (река, город, человек, мужчина и др.): например, имя Иван воспринимается как указывающее на то, что его носитель -- русский мужчина;

? индивидуализирующий компонент, «маркирующий специальную предназначенность данного имени для индивидуального наречения»: например, имя Иван предназначено для индивидуального наречения, а слова трактор и сталь -- не предназначены, хотя в двадцатые годы прошлого века и были случаи, когда ребенка называли Трактором или Сталью.

Четвертый понятийный компонент Д.И. Ермолович называет дескриптивным, или характеризующим. Он встречается только у имен собственных, которые широко известны на уровне языка, то есть в национальном масштабе, в пределах всего языкового коллектива. Много в России было людей по фамилии Шолохов, но только один из них стал Нобелевским лауреатом и приобрел общенациональное (и международное) признание. Много в России сел, станиц и деревень, но общероссийскую известность имеют лишь некоторые -- Болдино, Ясная Поляна, Вешенская. Абсолютное большинство других имен собственных известно лишь в пределах определенного социума -- территориального, профессионального, семейного и др.

Д.И. Ермолович специально отмечает, что понятие «весь языковой коллектив» следует «трактовать весьма условно, как некоторую представительную совокупность образованных людей, рассматриваемых в качестве основных носителей лингвистической культуры общества» (Ермолович 2005: 74). Отметим также, что не существует отчетливых границ между общенациональной известностью имени собственного и его обращением лишь в кругу того или иного социума.

В широко известной монографии по теории ономастики подчеркивается, что «имя человека, широко известного благодаря какой-либо черте внешности или характера, легко переносится на других людей, обладающих теми же чертами, при этом не подвергаясь полной апеллятивации» [Теория и методика ономастических исследований 1986: 45]. Под апеллятивацией подразумевается переход имени собственного в иные лексические подсистемы, в частности в разряд нарицательных имен существительных [Там же: 38].

Специальные наблюдения показывают, что в основе метафорического развития семантики имен собственных чаще всего лежат индивидуальные признаки референта (человека, события, города и др.), носящего соответствующее имя и имеющего общенациональную известность. Отметим также, что сама по себе общенациональная известность еще не предполагает обязательной метафоризации имени собственного.

В исследовании О.Н. Долозовой представлены следующие составляющие прецедентного имени Золушка:

? первичный референт (R1), или прототип (предмет, обозначенный именем), -- героиня сказки Ш. Перро / Е. Шварца -- кинофильма / мультфильма;

? денотат (D) (экстенсионал) -- представление о референте, целостный образ, возникающий в сознании при назывании имени вне контекста: Золушка -- бедная падчерица, которая вышла замуж за принца;

? сигнификат (S) (интенсионал) -- понятие или комплекс дифференциальных признаков, складывающихся на основе инварианта денотативного образа (Какой? Что делает? Что происходит с ним?);

? вторичный референт (R2) -- Х, обладающий признаками (одним из признаков), входящими в понятие S [Долозова / http].

По мнению Д.Б. Гудкова, подобные имена не занимают отдельной «клетки» в классификационной «таблице» языковых единиц, являясь группой внутри имен собственных, но они представляют собой особые единицы дискурса [Гудков 1999: 121]. Вместе с тем в публикациях Д.Б. Гудкова и В.В. Красных постоянно упоминается о дифференциальных признаках прецедентных имен, что свидетельствует о том, что семантика этих слов рассматривается как состоящая из отдельных компонентов (сем). Исследование в настоящей монографии также ведется на основе признания возможности выделения в значениях прецедентных имен отдельных семантических признаков.

Итак, при всех различиях между рассмотренными концепциями имени собственного все специалисты признают особый статус имен собственных, обозначающих единичные референты (денотаты), которые широко известны в соответствующем языковом коллективе и могут служить обозначением тех или иных свойств.

Следует отметить, что в основу настоящей монографии положена концепция Д.И. Ермоловича, который считает, что имена собственные имеют лексическое значение (существенно отличающееся от лексического значения имен нарицательных), и отмечет, что в лексическом значении имени собственного могут быть выделены семы (дифференциальные признаки). Вместе с тем в процессе нашего исследования в значительной степени учитываются идеи и методики других научных направлений. Обзор специальной литературы, посвященной исследованию таких существительных, будет представлен в следующем разделе данной главы.

1.3 Аспекты исследования прецедентных имен

В современной массовой коммуникации широко распространено метафорическое использование имени собственного для обозначения в переносном значении человека, который в той или иной степени похож на «законного» носителя соответствующего антропонима. Этот прием позволяет провести параллели между деятельностью, взглядами, личными качествами соответствующих субъектов политической или иной деятельности, выразить отношение автора к этим людям и оказать эмоциональное воздействие на адресата текста. Ср.:

Самым первым Гамлетом на Руси и во всем мире, оказывается, был брат знаменитого Александра Невского Андрей Ярославович, оставивший такой образец типично русского «гамлетизма»: «Господи!» (Люсый А. Комплекс Гамлета // Октябрь. 2001). Есть ли у нас сегодня свои Кутузовы, Суворовы, которые за Россию готовы отдать жизнь? -- Есть. Но какой парадокс. У нас если человек патриот, ему сразу приляпают клички «националист», «шовинист» (Шаблинская О. Интервью с И. Глазуновым. Грядет тоталитарная демократия // Аргументы и факты. 2006. № 6). Что же остается делать? В осознании собственного бессилия продолжать заниматься рутинными делами? Автономизироваться, уйти в леса, в скиты, прочь от мира? Уехать из «такой страны»? Или стать Квачковым? (Д. Тукваков. Стать Квачковым // Завтра. 2006. № 1). Но люди умственного склада прояснили Дормидонту: это они героически спасают президенту реноме! А реноме у президентов -- наиглавнейшая вещь после рейтинга! Путин же не Брежнев какой, чтоб стопроцентно побеждать, это недемократично (Народный Д. // Комсомольская правда. 2004. 5 февр.).

В данных контекстах имена знаменитых полководцев Кутузова и Суворова используются для обозначения патриотов России, полковник Квачков, совершивший покушение на А. Чубайса, выступает как символ сопротивления. Соответственно кандидат Брежнев становится стандартным обозначением едва ли не стопроцентной поддержки избирателей, которая вовсе не соответствует подлинной воле граждан. Весьма показательно и то, что российский Гамлет появился, по мысли автора, значительно ранее, чем Шекспир написал соответствующую пьесу. И это вполне закономерно: здесь важен характер, а не время написания пьесы или предполагаемые годы жизни ее героя.

Использование имени собственного в переносном значении издавна привлекало внимание исследователей, но подходы к познанию этого феномена и даже само его обозначение в рамках различных научных парадигм существенно различаются.

Рассмотрим существующие в современной науке подходы к изучению образного использования имени собственного.

1. Лексико-грамматическая теория. В рамках названной концепции представленные примеры рассматриваются в аспекте транспозиции имени собственного в имя нарицательное. Как отмечает «Академическая грамматика», «имена существительные собственные переходят в разряд нарицательных, когда они служат для обозначения целого класса однородных предметов и явлений, напр., геркулес, ловелас, меценат, рентген» (Грамматика русского языка. Т. 1. 1952: 104). Этот переход может быть законченным, что проявляется, в частности, в том, что соответствующее имя включается в толковые словари (где отсутствуют обычные имена нарицательные). Например, в четырехтомном «Словаре русского языка» (1981--1984) представлена следующая словарная статья.

Донжуан. Искатель любовных приключений; волокита. На нее жадно и с любопытством смотрел Артынов, этот известный донжуан и баловник. Чехов. Анна на шее (По имени Дон Жуана -- легендарного соблазнителя женщин, героя ряда западноевропейских литературных произведений).

Однако в значительном количестве случаев можно говорить только об окказиональном использовании имени собственного в значении имени нарицательного. Показательно, что в указанном четырехтомном словаре отсутствуют статьи на такие имена, как Наполеон и Вольтер, хотя их использование в нарицательном значении встречалось еще в первой половине XIX века. В связи с этим можно вспомнить хотя бы Скалозуба -- героя комедии А.С. Грибоедова, который обещал: «Я князь-Григорию и Вам фельдфебеля в Вольтеры дам».

2. Классическая и обновляющаяся риторика. В традиционной классификации риторических фигур и тропов обозначение свойств человека при помощи собственного имени другого человека рассматривалось как особый риторический троп, который назывался антономазия [Античные риторики 1978].

В книге Т.Г. Хазагерова и Л.С. Шириной предлагается следующее определение антономазии (второе значение): «Гибрид ПЕРИФРАЗЫ и МЕТАФОРЫ, основанной на использовании собственного имени, обычно широко известного, вместо нарицательного, называющего другое лицо, место отрезов времени, наделенные сходными чертами. Нет, я вам не скажу. Вы ревнивец. Нельзя быть таким Отелло (Ильф, Петров). Мы по Эмсам да по Мариенбадам воду пить ездим (Салтыков-Щедрин). Я русский и поэтому имею право презирать эти ренессансы (Куприн)» [Хазагеров, Ширина 1999: 208--209].

Далее приводится определение третьего значения рассматриваемого термина: «Гибрид ПЕРИФРАЗЫ, МЕТАФОРЫ и МЕТОНИМИИ, троп, основанный на использовании географического названия, места, связанного с какими-либо событиями, для обозначения сходных типичных событий. Рабовладельцы начинают уважать своих рабов лишь после Куликовых полей (из «Литературной газеты»). Или Чернобылям не будет конца до самого конца (там же)» [Хазагеров, Ширина 1999: 209].

В соответствии с иной точкой зрения антропоним, использованный в образном значении, представляет собой одну из разновидностей аллюзии, то есть риторической (стилистической) фигуры (от фр. allusion намек, лат. alludere подшучивать, намекать), заключающейся в соотнесении описываемого феномена с устойчивым понятием или словосочетанием литературного, исторического, мифологического порядка [Арнольд 1993; Гюббенет 1991]. При описании аллюзии нередко подчеркивается, это намек, сделанный при помощи созвучного слова или упоминания общеизвестного реального факта. При таком подходе метафорический антропоним может быть представлен как разновидность аллюзии.

3. Литературоведческое направление. Исследование имен героев литературных произведений, в том числе изучение межтекстовых связей, образуемых при помощи этих имен, а также рассмотрение фактов использования указанных имен во внелитературных дискурсах, традиционно привлекает внимание литературоведов. В наиболее полной мере названные идеи реализованы в концепции диалога, созданной М.М. Бахтиным [1979], идеи которого активно развиваются современными отечественными специалистами [Фатеева 1998, 2000; Кузьмина 1999; Снигирев 2003 и др.]. Идеи и методы названного направления вполне применимы не только к литературоведческому, но и к иным видам дискурса, в том числе к дискурсу массовой коммуникации.

4. Теория интертекстуальности. В соответствии с концепцией, восходящей и идеям Юлии Кристевой, интертекст определяется как «место пересечения различных текстовых плоскостей, как диалог различных видов письма», а интертекстуальность как «текстуальную интеракцию, которая происходит внутри отдельного текста». Далее отмечается, что «для познающего субъекта интертекстуальность -- это признак того способа, каким текст перечитывает историю и вписывается в нее» [Кристева 1998: 118]. Интертекстуальность может проявляться во включении в текст маркированных или немаркированных, преобразованных или неизмененных цитат, аллюзий, реминисценций. К числу проявлений интертекстуальности (которые чрезвычайно разнообразны) относится и рассматриваемая разновидность использования имени собственного. Манифестация интертекстуальности в конкретных текстовых условиях получила наименование интертекстема [Мокиенко 2003; Сидоренко 1999; Фатеева 2000 и др.].

Следует подчеркнуть, что Ю. Кристева создавала свою теорию, ориентируясь на изучение художественной литературы, однако в современной науке области изучения интертекстуальности существенно раздвинулись. В настоящее время интертекстуальность рассматривается как свойство массовой культуры, рекламы, средств массовой коммуникации, кино и иных зрелищных искусств. При этом учитывается не только речевая составляющая, но и невербальные компоненты (музыка, рисунок и др.). Разумеется, изучение интертекстуальности в дискурсе массовой коммуникации имеет не столь богатые традиции, как изучение данного феномена в художественной литературе, но начало уже положено.

5. Теория прецедентности. В соответствии с представлениями другого научного направления -- теории прецедентности -- рассматриваемые случаи использования имен собственных могут быть определены как прецедентные антропонимы. К этой группе относятся широко известные имена собственные, которые могут использоваться в качестве особых культурных знаков, своего рода символов определенных качеств [Гудков и др. 1997; Гудков 2003; Красных 2002; Кузьмина 2004; Кушнерук 2006; Нахимова 2004, 2005; Слышкин 2000, 2004; Смулаковская 2004 и др.].

Теория прецедентности впервые была предложена и теоретически обоснована Ю.Н. Карауловым, который рассматривал прецедентные тексты, но при этом дал настолько широкое определение указанных текстов, что в число этих феноменов оказалось возможным включить самые разнообразные единицы -- лексемы, фразеологизмы, предложения, а также невербальные единицы [Караулов 1987]. К числу прецедентных Ю.Н. Караулов относит «готовые интеллектуально-эмоциональные блоки», значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношении, хорошо известные в обществе и постоянно используемые в коммуникации. По словам основоположника указанного научного направления прецедентными называются тексты, «значимые для личности в познавательном и эмоциональном отношении, имеющие сверхличностный характер, т. е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» [Караулов 1987: 216]. Далее автор называет способы введения указаний на прецедентные тексты: цитату, название текста, имя автора или персонажа [Там же: 218], что значительно расширяет представления о формах присутствия «чужого слова» в интертексте.

Следует учитывать, что в концепции Ю.Н. Караулова к числу прецедентных отнесены даже невербальные феномены: произведения архитектуры, живописи, музыки -- это тоже своего рода «тексты», а их названия (Храм Василия Блаженного, картина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» и др.) составляют значительную часть национального фонда прецедентных знаков.

Созданная Д. Б. Гудковым, И.В. Захаренко, В.В. Красных и Д.В. Багаевой (1997) теория прецедентных феноменов может рассматриваться как очередной этап в исследовании прецедентности и вместе с тем она тесно связана с учением об интертекстуальности. В соответствии с рассматриваемой теорией использование имени собственного для обозначения иного человека должно квалифицироваться как использование прецедентного имени.

6. Теория вертикального контекста. В концепции О.С. Ахмановой, И.В. Гюббенет и их последователей контекст подразделяется на горизонтальный и вертикальный. Первый вид контекста понимается как вполне традиционный для лингвистики, тогда как вертикальный контекст включает всю заложенную в произведении информацию историко-филологического характера [Ахманова, Гюббенет 1977]. Выделяют два вида вертикального контекста: филологический и социально-исторический. Социально-исторический вертикальный контекст представляет собой отсылки к социально-исторической действительности, в данном случае наиболее важны отсылки к именам широкоизвестных людей или к широко известным топонимам, торговым маркам и др. Филологический вертикальный контекст -- это отсылки к различным художественным текстам, в том числе на основе метафоризации соответствующих имен персонажей. Восприятие вертикального контекста не ограничивается определением источника аллюзии, а ориентировано на понимание реального взаимодействия литературных источников, авторских мировоззрений, социально-исторических эпох.

7. Теория межкультурной коммуникации в ее варианте, представленном в трудах В.Г. Костомарова, Н.Д. Бурвиковой и их последователей. Одним из центральных понятий названной теории является логоэпистема (от греческих слов, обозначающих слово и знание) -- единица коммуникативного пространства, которая характеризуется как «след языка в культуре или культуры в языке» [Бурвикова, Костомаров 2006а: 11]. В данной концепции рассматриваются логоэпистемы, к числу которых относят «разноуровневые лингвистически ценные единицы», в том числе «говорящие имена и названия» [Бурвикова, Костомаров 2006: 8]. Рассматривая конкретные примеры логоэпистем, соавторы называют такие, как Соловей-разбойник, Ватсон, Освенцим, Рио-де-Жанейро, Ромео и Джульетта, Анна Каренина. Все эти названия обладают значительной культурной значимостью, относятся к числу широко известных и входят в базисную часть вербально-ментальной базы русского национального сознания. Соответственно их употребление в качестве «чужого слова» представляет собой проявление лингвистического и культурного опыта индивида, свидетельствуют о его эрудиции и многих иных качествах.

8. Теория текстовых реминисценций. В исследованиях А.Е. Супруна и его последователей используется термин текстовые реминисценции [Супрун 1995; Алексеенко 2003 и др.], который определяется как «осознанные vs. неосознанные, точные vs. преобразованные цитаты или иного рода отсылки к более или менее известным ранее произведенным текстам в составе более позднего текста» (Супрун 1995: 17). К текстовым реминисценциям автор относит цитаты, «крылатые слова», имена персонажей, имена автора произведений, прямые и косвенные напоминания о разного рода ситуациях и их участниках. В соответствии с этой концепцией рассматриваются не только семантически преобразованные имена, но и такие имена, которые используются в традиционном значении. Ср.:

У русских с грузинами есть Данелия и Товстоногов, Габриадзе и Кикабидзе, да мало ли всего… Над рекой стоит гора, под горой течет Кура… Такую личную неприязнь испытываю к потерпевшему, что кушать не могу… Расцветай под солнцем Грузия моя… Цвет небесный, синий цвет полюбил я с малых лет… (Елена Ямпольская. Вина Грузии. Куда поставить ударение в первом слове?).

В данном контексте имена Данелия, Товстоногов, Габриадзе и Кикабидзе использованы в традиционном (денотативном) значении, то есть обозначают конкретных людей, но вместе с тем эти имена выступают как своего рода символы культурных связей России и Грузии. Подобными символами стали и представленные в рассматриваемом тексте прецедентные высказывания.

9. Теория регулярной многозначности, созданная более сорока лет назад в рамках структурно-семантического подхода к языку (Ю.Д. Апресян, Л.А. Новиков, Д.Н. Шмелев и др.). В соответствии с этой теорией исследуются регулярные метонимические и метафорические переносы и выявляются регулярные (однотипные, повторяющиеся) вторичные значения, которые встречаются у семантически близких слов, принадлежащих к одной части речи. Сам факт выявления модели обычно свидетельствует о том, что аналогичным образом могут быть использованы и другие семантически сходные слова.

Специальные исследования показывают, что в русском языке существует относительно регулярная модель многозначности, в соответствии с которой для обозначения качеств человека может быть использовано имя иного человека, который широко известен именно благодаря данным качествам.

Аналогичным образом географические названия могут метонимически использоваться для обозначения событий, которые произошли в соответствующем месте. Эта модель относится к числу относительно регулярных и обладает богатым потенциалом.

Например, еще недавно название города «Кондопога» не воспринималось в России как предрасположенное к образованию вторичных речевых значений, но после произошедших там весной 2007 года межнациональных столкновений ситуация существенно изменилась. Как отмечает депутат Государственной Думы Иван Мельников, сейчас «Кондопога -- это собирательный образ. Потенциально Кондопога -- сегодня в каждом российском городе» (Мельников И. Синдром Кондопоги // Российская газета. 2007. 8. июня). Чуть менее года назад в Вольске Саратовской области произошла драка между русскими и выходцами с Кавказа. И на лентах информагенств замелькали слова: «очередная вспышка ксенофобии», «массовые беспорядки», «погромы»… Городок на Волге был назван второй Кондопогой… (Выжутович В. Синдром Кондопоги // Российская газета. 2007. 8 июня). В бурно изменяющемся мире по рассматриваемой модели вполне могут быть использованы и многие иные имена и названия.

10. Традиционная теория метафоры. Использование имени собственного в рассматриваемом варианте значения вполне соответствует традиционному пониманию метафоры как переноса наименования по признаку сходства обозначаемых предметов. Соответственно может быть использован термин «ономастическая метафора», то есть метафора, источником которой служит имя собственное. Такой подход особенно широко распространен в зарубежной лингвистике, где соответствующие метафоры часто называют историческими (если за основу взято название исторического события или его активного участника) или литературными. Так, и в исследовании И. ван дер Валка ярко показано, что в правой прессе Франции лидер Народного Фронта А. Ле Пен метафорически обозначается как современная Жанна д`Арк и французский Уинстон Черчилль, что позволяет представить Ле Пена как потенциального спасителя Франции, защитника национальных интересов, смело выступающего против иноземных захватчиков. Соответственно в рамках рассматриваемой парадигмы иммигранты метафорически представляются как своего рода продолжатели худших традиций немецких и английских оккупантов, пытавшихся в свое время лишить Францию ее независимости и национальной самобытности [Valk 2001].

Как показывает Р. Пэрис [Paris 2001], в выступлениях администрации Б. Клинтона и дебатах членов Конгресса по проблемам войны в Югославии преобладали четыре группы исторических метафор: «Вьетнам», «Холокост», «Мюнхен» и «балканская пороховая бочка». В частности, мюнхенское соглашение обычно рассматривалось как пример нежелания остановить агрессора. Ссылаясь на уроки Вьетнама, противники военного вмешательства говорили об ужасах войны, тогда как сторонники войны считали, что американская армия воевала в Юго-Восточной Азии «со связанными за спиной руками».

11. Когнитивная теория метафоры. Ономастические метафоры постоянно рассматриваются в публикациях по когнитивистике, особенно созданных в рамках когнитивной теории Дж. Лакоффа. Существуют когнитивные исследования, в которых указанные образы анализируются максимально детально. Так, Й. Цинкен [Zinken 2002] выделяет в отдельную группу интертекстуальные метафоры (intertextual metaphors), показывая их идеологическую значимость для осмысления политических событий в польском газетном дискурсе. При таком подходе подчеркивается, что метафоры со сферами-источниками «Литература», «История», «Кино» -- это важный культурный конституент национальной концептосферы, который необходимо принимать во внимание при анализе политической метафорики, чтобы избежать редукционизма. Подобным образом Й. Цинкен рассматривает образное представление процесса пополнения Европейского экономического сообщества как «путь в Освенцим» [Zinken 2002], а Дж. Гуднайт [Goodnight 2004] анализирует метафоры «Ирак -- это Вьетнам Буша» и «вьетнамское болото» в американских политических дебатах, связанных с новой войной в Персидском заливе.

Отметим, что подобное понимание рассматриваемого феномена и в концепции А.Н. Баранова и Ю.Н. Караулова, которые наряду с метафорами «Сталин -- это старший брат» и «мавзолей Ленина -- это айсберг» включили в свой словарь и такие примеры, как «Сталин -- это Берлиоз» и «мавзолей Ленина -- это Мекка» [1991: 110]. Действительно, руководствуясь гипотезой о когнитивном механизме метафоризации, целесообразно рассматривать подобные метафоры в качестве реализаций одного и того же когнитивного процесса -- концептуальной операции над двумя фреймами, проекции знаний из одной понятийной области в другую или их смешивания (в соответствии с теорией блендинга).

Необходимо подчеркнуть, что рассмотренные выше понятия не в полной мере совпадают по содержанию, а соответствующие термины вовсе нельзя считать синонимами. Так, прецедентные имена, выступающие в неденотативном значении как обозначения конкретных людей, безусловно, относятся к числу текстовых реминисценций, но не являются историческими метафорами. К числу прецедентных феноменов обычно относят далеко не все единицы, которые А.Е. Супрун рассматривает среди текстовых реминисценций, однако в теории прецедентности рассматриваются не только метафоры. Таким образом, между названными концепциями обнаруживаются существенные различия не только в методологии, но и в объеме рассматриваемого материала.

Представленный обзор показывает как разнообразие подходов к рассматриваемому явлению, так и объединяющие его признаки. К числу последних относятся прежде всего такие показатели, как обогащение семантики и интертекстуальность, использование соответствующей единицы как своего рода культурного знака, связывающего различные тексты, эпохи, пространства.

Другие признаки ономастической метафоры (интертекстемы, прецедентного феномена, текстовой реминисценции, исторической или литературной метафоры) могут быть охарактеризованы только в рамках столь характерной для когнитивистики категории «семейного сходства». Эти признаки воспринимаются как типичные, характерные, распространенные, но они не относятся к числу обязательных, несомненных свойств.

Говоря о наиболее существенных признаках рассматриваемых феноменов, следует прежде всего назвать осознание рассматриваемых элементов как «чужеродных», «вторичных». Вместо того, чтобы описать свойства соответствующего события или человека, автор обращается к аналогиям, ищет нечто похожее в других исторических обстоятельствах, в литературных произведениях и т. п.

Еще одно свойство рассматриваемых феноменов -- это их семантическая трансформация, использование в не совсем обычном смысле (степень трансформации может быть различной). Очевидно, что «новый Сталин» -- это уже не Иосиф Виссарионович Сталин, а совсем иной политический лидер, который лишь отчасти похож на прототип. С другой стороны, «эпоха Сталина» -- это и время правления Иосифа Виссарионовича, и эпоха тоталитаризма, которую позднее назвали «периодом культа личности».

Следует также учитывать, что абсолютное большинство ономастических метафор не относится к числу глобально прецедентных (хорошо известных во всем мире) или хотя бы национально прецедентных (хорошо известных большинству носителей соответствующего национального языка). Использование прецедентного феномена как основы для метафоры предполагает презумпцию определенного уровня эрудиции у адресата. Ср.:

Для Саакашвили, который сначала требовал прибытия Абашидзе в Тбилиси, а пришлось все же самому прибыть в Батуми, это была своего рода «дорога в Каноссу» (Капба Э. // Советская Россия).

Ономастические метафоры изначально связаны с единичными и уникальными феноменами, которые известны далеко не всем представителям лингвокультурного сообщества. «Дорога в Каноссу», несомненно, относится к числу культурных знаков, известных лишь немногим интеллектуалам. Как ярко демонстрирует С.Л. Кушнерук, функционирование и восприятие прецедентных имен тесно связано с особенностями национальной культуры, с традициями и ментальностью соответствующего народа [Кушнерук 2006]. Например, как отмечает В. Кеннеди [Kennedy 2000] во время войны в Косово сербские СМИ апеллировали к битве на Косовом поле, но эта метафора мало о чем говорила жителям США и Западной Европы.

Целесообразно отметить, что одно и то же прецедентное имя при его использовании в разных национально-культурных сообществах способно нести совершенно различную информацию. Так, для русских Бородино -- это символ решающей победы российской армии над иноземными захватчиками, тогда как французы считают, что Бородино -- это последняя крупная победа Наполеона в кампании 1812 года и своего рода символ победы, приведшей к поражению.

Обращение к ономастической (в других терминах -- исторической или литературной) метафоре -- традиционная черта политической коммуникации в самых различных национальных дискурсах. Этот прием позволяет ярче представить политическую позицию автора, привлечь внимание к историческим истокам современных социальных теорий, усилить прагматическое воздействие текста. По своим функциям и свойствам прецедентные антропонимы, используемые в политических текстах, обнаруживают значительную близость к метафорическим наименованиям. Яркий образ обладает значительным прагматическим эффектом и способен служить сильным аргументом в любой политической дискуссии. Вместе с тем легко заметить, что неудачное использование прецедентных имен обнаруживает косноязычие и низкую эрудицию адресанта, что особенно бросается в глаза на фоне его значительного общественного положения.

Представленные в настоящем разделе материалы свидетельствуют, что прецедентные имена (интертекстемы, ономастические метафоры, исторические и литературные метафоры, текстовые реминисценции, случаи переносного использования имени собственного) активно используются в современной массовой коммуникации. Различия между рассматриваемыми терминами в значительной степени связаны с различным объемом соответствующих понятий.

Вместе с тем важно учитывать и тот факт, что названные термины относятся к различным научным парадигмам, каждая из которых предполагает особую систему взглядов на взаимосвязи рассматриваемых единиц, на их взаимоотношения и функции в тексте и дискурсе, на интенции автора и прагматическое воздействие на адресата. Можно надеяться, что различные подходы к изучению рассматриваемого явления, использование эвристик различных научных школ и направлений будут способствовать более глубокому его исследованию и более полному пониманию сущности соответствующих феноменов. Следует отметить, что в основу настоящей монографии положена созданная Ю.Н. Карауловым и развиваемая его последователями (Д.Б. Гудков, В.В. Красных, С.Л. Кушнерук, Ю.Е. Прохоров, Г.Г. Слышкин и др.) теория прецедентности, однако в процессе нашего исследования в значительной степени учитываются идеи и методики других научных направлений.

1.4 Прецедентные имена: метафорические и неметафорические значения

В современной теории прецедентности отчетливо различаются денотативное и коннотативное употребление (в других терминах -- метафорические и неметафорические значения) прецедентных имен. Специфические черты прецедентного имени предопределены его структурой, ядро которой составляют дифференциальные признаки, а периферию -- атрибуты.

Дифференциальные признаки определяют специфические признаки данного имени и противопоставляют его другим именам. Эти признаки во многом похожи на дифференциальные признаки имен нарицательных, хотя это лишь относительное сходство. В частности, дифференциальные признаки прецедентных имен часто существенно различаются в сознании различных людей, для них в большей степени характерны исторические изменения, а также социумные и личностные варианты. Например, прецедентное имя «Сталин» сейчас воспринимается совершенно не так, как это было в середине прошлого века, причем современное восприятие этого имени существенно различно у ветерана Великой Отечественной войны и его внука, особенно если родственники существенно расходятся в политических взглядах и оценках.

Названные дифференциальные признаки совершенно непохожи в сознании либерала-западника, убежденного коммуниста или национал-патриота, который вспоминает Сталина как организатора победы в Великой Отечественной войне. Поэтому едва ли возможно определить точный и полный «набор» дифференциальных признаков того или иного прецедентного имени. Эти признаки существенно отличаются также в зависимости от принадлежности прецедентного имени к той или иной группе -- например, к числу антропонимов или топонимов. Например, прецедентные антропонимы часто включают дифференциальные признаки, указывающие на внешность, характер, поступки или судьбу носителя соответствующего имени.

Атрибуты прецедентного имени -- это «элементы, тесно связанные с означаемым прецедентного имени, являющиеся достаточными, но не необходимыми для его сигнификации, например: кепка Ленина, бакенбарды Пушкина, маленький рост Наполеона» [Красных 2002: 80--82]. В качестве атрибутов могут выступать некоторые детали одежды или внешности, которые принадлежат денотату и по которым его можно «узнать» [Красных 2002: 83]. Еще одна составляющая прецедентного имени -- это оценка, которая воспринимается как эмотивная, личностная и не всегда способная претендовать на полную объективность [Гудков 1999: 124]. В то же время эта оценка зафиксирована и служит неким ценностным ориентиром для соответствующего национального сообщества или социума.

Семантическая структура прецедентного имени определяет особенности его использования в коммуникации. При рассмотрении специфики конкретных словоупотреблений Д.Б. Гудков разграничил денотативное (интенсиональное) и коннотативное (экстенсиональное) употребление прецедентного имени [Гудков 2003: 154]. При денотативном использовании прецедентное имя, как и любое другое индивидуальное имя, обозначает соответствующий предмет, то есть функционирует как обычное имя собственное, указывая непосредственно на денотат. Например, имя собственное Хиросима в традиционном значении обозначает город в Японии. Ср.:

По замыслу Трумена и Черчилля бомбардировка Хиросимы и Нагасаки должна была не только закончить войну, но и дать мощный предостерегающий сигнал Советам (Е. Велихов. От ядерной бомбы к атомной станции // Вестник РАН, 2004). О заявках вспомнили только после бомбежек Хиросимы и Нагасаки (Гаташ В. Физика с гифом «совершенно секретно» // Знание -- cила. 2003. № 9).

В других контекстах имя собственное Хиросима метонимически обозначает уничтожение американской атомной бомбой соответствующего города. Ср.:

Недавно Буш сказал, что Америку с Японией связывают 150 лет дружбы. Или Буш не знает про Хиросиму, или думает, что атомная бомба была испытана на японцах в XIX веке (Минкин А. Куда пошлют? // Московский комсомолец. 2003. 1 апр.). Запомнилось еще одно фирменное высказывание Кости: «Всегда быть равным самому себе -- хуже только Хиросима (Сахновский И. Ревнивый бог случайностей // Октябрь. 2003). Подобное употребление также следует рассматривать как денотативное.

При коннотативном метафорическом использовании прецедентное имя обозначает уже не город в Японии и не взрыв, разрушивший этот город, а совершенно иные объекты. Чаще всего при метафоре актуализируются семы «взрыв» или «город, уничтоженный взрывом». Ср.: Безопасное расстояние при подрыве открыто лежащей на грунте тротиловой шашки -- полсотни метров. А у тебя уже четвертая спичка гаснет и совершенно ясно, что всем пришел полный звездец, ибо еще мгновение -- и тут будет маленькая Хиросима! (Рубан Н. Тельняшка для киборга // Боевое искусство планеты. 2003). Ну что прикажете делать с такими народами? И ничего не делать! Они издохнут сами по себе. У них то и дело грохочут демократические взрывы, фурункулезы, Хиросимы, напалмы, Нагасаки, и вообще жрать нечего (Ерофеев В. Вальпургиева ночь, или Шаги командора).

Однако возможны и совершенно иные пути развития семантики прецедентного имени при его коннотативном использовании. Ср.: В СПС у Ирины Хакамады было два прозвища. Один из лидеров партии называл ее не иначе как Хиросима. (Ростовский М. // Московский комсомолец. 2004. 3 февр.).

Очевидно, что возможна различная интерпретация сходства между японским городом, пострадавшим от атомной бомбардировки, и лидером одной из российских политических партий.

Различия между двумя рассматриваемыми типами значения связаны с тем, что в первом случае слово связано с традиционным денотатом (референтом), а во втором -- с совершенно иным денотатом (референтом). В одном случае прецедентное имя Хиросима обозначает город или связанное с ним событие, а во втором -- это имя обозначает денотат, который не имеет прямого отношения к атомному взрыву в Японии. На основе рассмотренных критериев целесообразно разграничивать первичное значение прецедентного имени и его метафорическое значение.

Прежде чем перейти к рассмотрению специфики метафорического значения прецедентного имени, необходимо специально остановиться на особенностях когнитивного подхода к метафоре.

Теоретической основой современной когнитивной метафорологии уже давно признана книга Джорджа Лакоффа и Марка Джонсона «Metaphors We Live by» («Метафоры, которыми мы живем») [Lakoff, Johnson 1980], которая, по меткому выражению ее переводчика А.Н. Баранова, очень быстро была признана специалистами «библией когнитивного подхода к метафоре -- своеобразным аналогом соссюровского «Курса общей лингвистики» в когнитивизме лингвистического извода» [Баранов 2004: 7]. На русском языке отрывки из этой книги опубликованы в сборниках «Язык и моделирование социального взаимодействия [1987] и «Теория метафоры» [1990]. Полный перевод указанного исследования на русский язык, сделанный профессором А.Н. Барановым появился только в 2004 г. («Метафоры, которыми мы живем»). В указанной книге Дж. Лакоффа и М. Джонсона впервые была представлена теория концептуальной метафоры. Авторы ярко показали, что метафора представляет собой не просто украшение речи, отражает особый когнитивный процесс взаимодействия между структурами знаний двух концептуальных доменов, первый из которых называется сфера-источник, а второй -- сфера-мишень. По представлениям Дж. Лакоффа и М. Джонсона, в результате подобной метафорической проекции сформировавшиеся в результате взаимодействия человека с окружающим миром элементы сферы-источника структурируют более сложную для осознания концептуальную сферу-мишень. Здесь, как и во многих других случаях, происходит своего рода объяснение сложной идеи через более простой и понятный феномен.

В соответствии с рассматриваемой теорией метафорические модели заложены в понятийной системе человеческого разума, это своего рода схемы, по которым человек думает и действует. Поэтому изучение функционирования метафор в различных дискурсах признаются важным источником данных о человеческом разуме и его свойствах.

В настоящей монографии в соответствии с общими принципами когнитивной лингвистики метафора понимается максимально широко, то есть к числу метафор относятся все компаративные тропы и конструкции. Когнитивисты не придают большой значимости принадлежности метафоры к той или иной части речи, к лексическому или фразеологическому уровню. В подобных исследованиях понятийная близость воспринимается как более важный аргумент, чем единство языкового уровня или структурные различия.

Многочисленные примеры из работ Дж. Лакоффа показывают, что он рассматривает многие словоупотребления, которые относятся к числу прецедентных имен, в качестве самых обыкновенных метафор. Примером может служить анализ широкоизвестных политических метафор «Саддам -- это Гитлер сегодня» и «Если бы «Титаником» был Клинтон, то утонул бы айсберг».

Поэтому при дифференциации метафорических и неметафорических значений в настоящей монографии к числу метафорических относятся и такие, которые при традиционном подходе были бы охарактеризованы как сравнение или иные компаративные феномены. Рассмотрим несколько конкретных примеров, призванных показать многообразие формальных способов акцентирования в сравнительных конструкциях дифференциальных признаков прецедентных имен.

Есть три основных варианта решения проблемы-2008: сильный новый президент, при котором Путин уходит в тень (например, готовить Олимпийские игры), слабый президент (при нем Путин становится «Дэн Сяопином» и возглавляет неформальный центр решений) и, наконец, коллективное руководство... В случае прихода Иванова тоже будет определенная система договоренностей, хотя и менее кардинальная, чем в 1999-м. -- Ходорковских и Березовских будет больше получается. -- Да нет. Ходорковский в 99-м году тоже входил в систему договоренностей, но оказался нарушителем конвенции, как Паниковский. А Иванов -- фигура, похожая на Путина того времени, он пока не оброс системой жестких связей, поэтому ему будет легче заключить конвенцию с остальными элитными группами (Диалог: С. Марков, В. Жарихина и Д. Орешкина. Почему группа-91 держится за президентское кресло // Известия. 2007. 25 июля).

В данном относительно небольшом фрагменте прецедентные имена представлены то в виде классической метафоры, то в виде сравнений, но между ними нет принципиальных различий: и в том и в другом случае прецедентные имена используются для обозначения совсем иных людей в условиях акцентирования соответствующих дифференциальных признаков.

Итак, в последующих разделах данной монографии будет разграничиваться метафорические и неметафорические значения прецедентного имени. К числу метафорических будут относиться и случаи использования прецедентного имени в составе сравнительных конструкций. При рассмотрении неметафорических значений будут выделяться случаи, когда акцентированы дифференциальные признаки прецедентного имени, и случаи, когда прецедентное имя используется как обычное имя собственное, то есть для указания на соответствующий референт (денотат).

1.5 Контекстные критерии прецедентности имени

В современной лингвистике активно обсуждается вопрос о критериях выявления прецедентных имен. В процессе дискуссии высказываются мысли о высокой значимости следующих факторов:

? связанность соответствующих имен с классическими произведениями [Караулов 1987];

? общеизвестность соответствующих феноменов [Красных 2002] или хотя бы их известность большинству членов лингвистического сообщества [Гудков 1999; Слышкин 2000].

Вместе с тем отмечается несомненные сложности в определении принадлежности отдельных текстов к числу «классических» (кто возьмет на себя смелость составить соответствующий список?), а также «общеизвестных» (кто в состоянии доказать, что они знакомы и понятны именно каждому русскому человеку?) или хотя бы «известных большинству» [Нахимова 2004; Семенец 2004].

При менее строгом отборе в качестве существенных рассматриваются также следующие критерии:

? регулярная воспроизводимость, повторяемость соответствующих имен в текстах [Кушнерук 2004];

? неденотативного использования того или иного имени в функции культурного знака [Нахимова 2004, 2005].

При изучении указанных признаков необходимо учитывать тот факт, что функционирование прецедентных феноменов в различных видах дискурса может иметь существенную специфику [Алексеенко 2003; Гудков, Захаренко, Красных, Багаева 1997; Пикулева 2003; Смулаковская 2004; Слышкин 2000 и др.]. В частности, в массовой коммуникации могут использоваться только прецедентные имена, известность которых имеет общенациональный характер.

Значительный интерес вызывают также некоторые формальные признаки, свидетельствующие о восприятии автором соответствующего имени в качестве прецедентного. Детальное рассмотрение этих признаков будет способствовать более полному осознанию закономерностей функционирования прецедентных имен.

При рассмотрении прецедентных антропонимов лингвисты обычно говорят о переходе имен собственных в имена нарицательные. Такое преобразование предопределяет как возможность употребления форм множественного числа, так и использование в начале слова не прописных, а строчных букв. Кроме того, сам факт применения слова в необычном смысле делает целесообразным использование кавычек. Так имена собственные Дон Жуан и Дон Кихот (иногда именуемые также с использованием дефиса Дон-Жуан и Дон-Кихот) преобразуются в «донжуанов» и «донкихотов», то есть в нарицательные имена.

Названные семантические, грамматические и графические изменения представляют собой формальные показатели перехода имени собственного в разряд имен нарицательных. Еще один признак такого перехода -- это включение соответствующего имени в толковые словари, в которых, как правило, отсутствуют словарные статьи на обычные имена собственные.

Примером может служить следующая словарная статья в «Толковом словаре русского языка» [Ожегов, Шведова 2001]. Ср.:

ДОНКИХОТ, а, м. Странный для окружающих человек, рыцарски самоотверженно борющийся за отвлеченные идеалы добра (по имени героя романа Сервантеса). Людям нужны донкихоты // прил. донкихотский.

В «Современном словаре иностранных слов» [1992] представлена следующая словарная статья на указанное существительное. Ср.:

ДОНКИХОТ [от имени Дон Кихота, героя романа испанского писателя Сервантеса] -- наивный мечтатель, благородный и великодушный человек, рыцарски самоотверженно борющийся за нежизненные, неосуществимые идеалы.

Переход имени собственного Дон Кихот в имя нарицательное отмечает и «Советский энциклопедический словарь» [1979]. Ср.:

ДОН КИХОТ (Don Quijote), герой романа М. Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» (1605). Имя Д. К. стало нарицательным для обозначения человека, чье благородство, великодушие и готовность на рыцарские подвиги вступают в трагическое противоречие с действительностью.

Показательна и словарная статья на рассматриваемое слово в орфографическом словаре-справочнике «Прописная или строчная?» (Розенталь 1986), где отчетливо противопоставлены правописание имени собственного и соответствующего ему прецедентного антропонима. Ср.:

Дон-Кихот Ламанчский (герой романа Сервантеса); но: донкихот (фантазер, наивный мечтатель).

В другом орфографическом словаре-справочнике (Лопатин, Чельцова, Нечаева 1999) различия между именем собственным и рассматриваемым прецедентным антропонимом представлены следующим образом:

ДОН КИХОТ

Дон Кихот, -а (лит. персонаж)

донкихот, -а (благородный наивный мечтатель)

В орфографическом словаре А.Н. Тихонова [1999], в котором отсутствуют имена собственные, рассматриваемый прецедентный феномен представлен в слитном написании, начинающемся со строчной буквы, то есть как имя нарицательное.

Отметим также, что по данным указанных лексикографических источников рассматриваемое слово при переходе его в прецедентный антропоним утрачивает пробел (или дефис) и начинает писаться слитно, то есть Дон Кихот (он же и Дон-Кихот) превращается в донкихота.