Правовые основы отношений, возникающих между государствами и их органами, осуществляющими деятельность в сфере контроля над терроризмом

Несомненно, как социально-политическое явление экстремизм представляет собой одну из форм политической борьбы, характеризуемую отрицанием сложившихся государственных, общественных институтов и структур, а также стремлением подорвать их стабильность, уничтожить для достижения собственных властных устремлений. В своих действиях экстремисты могут использовать различные методы: от ненасильственных, таких, как пропаганда (лозунги, призывы, выступления в прессе и на собраниях), массовые выступления и забастовки, до разной степени легитимности насильственных (организованные беспорядки, забастовки, гражданское неповиновение, террористические акты, методы партизанской войны и т.п.).

Часто действия экстремистов характеризуют крайняя агрессивность и нежелание идти на компромиссы. В то же время по сути «экстремизм» и «терроризм» - это два разных понятия, которые необходимо разграничить. В противном случае ярлык «террорист» (подразумевая «экстремист») может быть навешан на любое, в том числе легитимное, противостояние проводимой политике государства. На это, в частности, справедливо указывает Е. Тукумов: «Учитывая нечеткость, расплывчатость и, следовательно, огромный потенциал широкой интерпретации определения экстремизма, возможности манипулирования, притягивания под данную квалификацию любого выходящего за рамки общепринятого действия весьма велики» [51, с. 21].

В этой связи, представляется, что без законодательного разграничения понятий «терроризм» и «экстремизм», в том числе в уголовно-правовом законодательстве, сложно будет преодолеть существующее расширительное толкование отдельных насильственных актов политической направленности как проявлений терроризма. Тем более что в действующем законодательстве отсутствуют такие ключевые дефиниции, как «политический экстремизм», «религиозный экстремизм», «общественная организация экстремистской направленности», «деструктивная религиозная организация» и другие юридические понятия, необходимые для активизации и согласованности действий органов власти по противодействию политическому и религиозному экстремизму.

Что касается непосредственно проблемы классификации терроризма, представляется наименее спорным и наиболее эффективным с прикладной точки зрения деление терроризма на международный (в том числе, транснациональный) и внутренний, поскольку на основе данного деления возможна экстраполяция стандартов, применяемых в отношении преступлений международного характера на акты терроризма, носящие международный характер, а преступлений против мира и безопасности человечества - на террористические акты внутренней направленности.

Для обоснованного определения дефиниции «терроризм» немаловажное значение имеет и его разграничение от различных форм вооруженного противостояния, прежде всего с агрессией, а также с различными типами ведения войны. С теоретической точки зрения подобное сопоставление значимо, поскольку, как правило, субъектом соответствующих действий является государство, что позволяет путем сравнительного анализа исследовать возможный круг легитимных ответных мер.

Таким образом, учитывая базовую, признаваемую большинством характеристику терроризма - его нелегитимность, а также то, что он является одной из форм вооруженных насильственных конфликтов, целесообразно определить его отношение к другим таким формам и их антиподам.

Другими словами, для того, чтобы выработать наиболее приемлемое определение терроризма, необходимо экстраполировать существующие принципы традиционной войны (между странами) на принципы нетрадиционной войны (под ней понимается насильственная борьба между организацией и государством).

Но определения терроризма как насильственной борьбы, намеренно использующей или угрожающей использованием насилия против гражданского населения для достижения политических целей, все же недостаточно и оно требует уточнения.

На наш взгляд, терроризм целесообразно определить как осознанные действия лиц, организаций или государств с применением насилия (или угрозой такового), направленные в отношении преимущественно невоенных целей для психологического воздействия на государственные институты, население страны и достижение таким путем политических целей. Тогда как война, агрессия будут рассматриваться как использование насилия (или угроза такового) в отношении военных целей в целях оказание воздействия на вооруженные силы, службы безопасности и органы государственной власти и достижение таким путем политических целей.

Тем самым, разграничение осуществляется как по объектам, так и целям воздействия. А в более общем смысле грань будет проходить по одному признаку - признанию или нет законов войны.

Террористы объявляют войну населению, властям, законам государства, которое они атакуют. И если по стратегии, заявленным причинам и целям (политическим) террористы не выходят за рамки военной стратегии, то и в оценке последствий их действий надо быть последовательными, оценивая их действия с позиции законов войны.

Если они признают такие законы и следуют им, тогда они заслуживают обращения как политические противники, если они отрицают их, то и обращение с ними должно быть соответственным - как с военными преступниками: никаких политических переговоров, иначе как с позиции уголовного закона, их объединения незаконны и запрещаются, а любая помощь таким организациям или лицам (пусть и не направленная на совершение конкретного преступления) признается пособничеством в преступлении.

Кроме того, терроризм и война различаются по субъектам участия и по используемым методам. Субъектом терроризма может быть индивидуум, группа лиц или организация и государство. Субъектом войны только организация (в случае ведения внутригосударственных войн) и государство.

По используемым методам для терроризма характерно использование насилия для достижения конечной цели, непосредственное воздействие на власть и ее представителей, опосредованное воздействие на власть - через невинных жертв (не являющимися непосредственными участниками конфликта), наличие жесткой иерархии и структурной организации, тактика устрашения, публичная демонстрация результатов действий, секретный характер деятельности. Для войны - использование насилия для достижения конечной цели, непосредственное воздействие на власть и ее представителей, наличие жесткой иерархии и структурной организации.

Одним из вариантов решения проблемы выработки дефиниции терроризма может стать подготовка и согласование на уровне ООН перечня конкретных видов деятельности или деяний, которые международное сообщество считает неприемлемыми, и которые могут рассматриваться как террористические.

Таким образом, от того, насколько четко и обоснованно будут проведены разграничения различных насильственных акций от террористических, зависит определение совокупности средств и методов, применяемых государством для разрешения конкретной конфликтной ситуации.

1.2 Борьба с терроризмом и обеспечение прав человека

Одной из основных проблем, часто рассматриваемых в научной литературе и средствах массовой информации, обсуждаемых в политических кругах и среди «обывателей» - является то, что в ходе решения вопросов противодействия терроризму может быть нанесен ущерб основам демократии, могут быть ущемлены права человека, а в случае жесткой реакции со стороны государства демократические основы могут вообще быть отменены.

Часто интенсивность террористического насилия вынуждает государство к решительным мерам, которые могут вызывать неоднозначную оценку как внутри государства, так и у международного сообщества.

Особенно жесткая реакция на такие ограничения в обществах, совсем недавно переживших тоталитарные режимы, к каковым относятся и нынешние государства Содружества Независимых Государств. В то же время, мировой опыт показывает, что не всегда такое противодействие несет в себе положительный эффект.

Ограничение прав, связанных со свободой выражения своего мнения, может иметь место (при обязательном наличии такой возможности в законодательстве) в интересах обеспечения территориальной целостности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.

Как отмечают некоторые эксперты, «уже сейчас заметно определенное игнорирование прав человека и его свобод в связи с осуществлением различных антитеррористических мероприятий…» [46, с. 56].

Исторический опыт показывает, что обычно при относительно небольшой интенсивности террористического насилия любое ограничение демократических свобод в обществе воспринимается крайне отрицательно, как использование государством неблагоприятной ситуации для того, чтобы усилить свое вмешательство в личную жизнь граждан, облегчить для себя контроль за их действиями и снизить планку требований к себе.

Многовековая борьба прогрессивных сил общества за основные права и свободы граждан приучила относиться крайне негативно к любому их ограничению, пусть даже временному и вынужденному. Вместе с тем, еще с древних времен признавались право и обязанность государств использовать все возможные средства для защиты общества от преступных посягательств на благо последнего [59].

В то же время, часто интенсивность террористического насилия вынуждает государство к решительным мерам, которые могут вызывать неоднозначную оценку как внутри государства, так и у международного сообщества.

Например, террористические акты в ФРГ в начале семидесятых годов ХХ в. стали возможными во многом потому, что федеральная система безопасности была неэффективна и не вмешивалась в вопросы обеспечения земель, возможность ограничения прав и свобод напоминала о еще свежих в памяти прежних режимах. Как отметил Джефри Придхэм, «Федеративная Республика Германии заметно отличалась от других стран Европы тем, что над ней висела тень Веймарской республики и нацистского прошлого» [60].

В свою очередь, Соединенные Штаты Америки, пережившие эпоху маккартизма и скандал Уотергейта, более чем когда-либо настороженно относилась к любым ограничениям свобод граждан даже перед лицом угрозы терроризма по той причине, что считала более губительным для демократии, чем последствия терроризма, сам жесткий ответ на него, тем более, если учесть то обстоятельство, что долгое время США полагали маловероятной интенсивную атаку на себя даже со стороны иностранных террористов, тем более - американских.

О соответствующем решении, введенных мерах и причинах их принятия, а также об отмене их и возобновлении в полном объеме действия на территории государства положений Конвенции информируется Генеральный секретарь Совета Европы.

Таким образом, статья 15 допускает ограничения лишь при наличии необходимых условий, определенных конвенцией, и в соответствии с установленной процедурой.

С момента вступления Конвенции в силу, государства-члены зарегистрировали свои оговорки о праве отступления по статье 15. Так, например, Великобритания сделала оговорку по статье 5 (о правилах задержания и ареста) в отношении применения Акта о предупреждении терроризма (1989). Правда, поводом к такой оговорке послужила констатация Европейским судом по правам человека нарушения Правительством Великобритании статьи 5, заключавшегося в том, что без предъявления обвинений или предоставления соответствующих процедурных гарантий лица, подозреваемые в участии в «террористической» деятельности», были подвергнуты заключению под стражу (Дело Броугэн и другие против Великобритании (1988 г.)) [63].

Турция зарегистрировала свое первое право отступления от положений конвенции в 1961 г. в отношении всей своей территории. Впоследствии турецкое правительство аннулировало свое право отступления, но ввело новое, которое относится только к определенным городам и распространяется только на определенные периоды. С тех пор в ряде случаев Турция регистрировала свое право отступления в отношении тех или иных городов.

Греция зарегистрировала свое первое право отступления после государственного переворота в апреле 1967 г., а затем несколько других, и так вплоть до 1969 г., когда греческое правительство вышло из Конвенции. Вскоре после этого Греция вышла из Совета Европы, но позже вновь присоединилась к этой организации. Она вновь присоединилась к Конвенции в 1974 г.

Республика Ирландия дважды воспользовалась своим правом отступления в связи с применением Акта о чрезвычайных полномочиях [64, с. 103].

К сожалению, странами Содружества Независимых Государств, в том числе и Казахстаном, никакие оговорки относительно права отступления от тех или иных норм международного права, если этого требуют интересы национальной безопасности, сделаны не были. В результате в настоящее время это позволяет некоторым представителям Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, представителям правозащитных организаций, неправительственных организаций и оппозиционных сил трактовать введение ужесточающих мер, ограничивающих отдельные права и свободы граждан, как нарушающих международные нормы.

Надо отметить, что в Великобритании в ноябре 2001 г. получил поддержку Палаты представителей законопроект, значительно расширяющий сроки и основания внесудебного ареста по сравнению с действующим Актом о терроризме (2000 г.).

США значительно расширили права спецслужб и полиции на вторжение в частную жизнь граждан, например, упростив порядок прослушивания их телекоммуникационных сообщений [65, с. 68].

В Италии приняли решение увеличить срок задержания полицией до выяснения личности с 12 до 24 часов, ввести именные телефонные карты с целью создания банка данных и контроля за разговорами, осуществляемыми из телефонов-автоматов [66].

В последнее время значительно изменился сам взгляд на демократические меры защиты государственного строя. По мнению профессора Э. Йессе, концепция «воинствующей демократии», встречающая понимание в некоторых странах и означающая разумное применение силовых методов в правовом государстве для защиты демократических прав и свобод, базируется на следующих принципах:

- провозглашение и отстаивание государством приоритетных ценностей, отражающих интересы большинства населения;

- надежная государственная защита провозглашенных ценностей;

- превентивная их защита правовыми и иными средствами от возможных угроз [67, с. 91-92].

Как видим, данная концепция имеет превентивный характер - ею предусматривается ограничение демократических свобод в случае необходимости для защиты приоритетных ценностей общества. Собственно ориентация на преимущество таких ценностей перед отдельными свободами и правами закреплена и в Европейской конвенции о защите прав и свобод граждан (а также в Пакте о гражданских правах и свободах и Всеобщей декларации прав человека).

Так, провозглашенные ею права на свободу мысли, совести и религии (статья 9), право на свободу выражения своего мнения (статья 10) и право на свободу мирных собраний и свободу ассоциации с другими (статья 11), могут подвергаться ограничениям, установленным законом и необходимым в демократическом обществе в интересах общественного спокойствия, охраны общественного порядка, здоровья и нравственности, или для защиты прав и свобод других лиц [68, с. 37-38]. А последние два также и в интересах национальной безопасности и в целях предотвращения беспорядков и преступлений.

Кроме того, ограничение прав, связанных со свободой выражения своего мнения, может иметь место (при обязательном наличии такой возможности в законодательстве) в интересах обеспечения территориальной целостности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.

Аналогичные основания ограничения устанавливает Европейская конвенция о свободе мнений и передачи информации [67, с. 96].

В случае борьбы с терроризмом очень много споров возникает по поводу ограничений возможного негативного влияния средств массовой информации на разрешение контртеррористической операции. Действительно, использование средств массовой информации предоставляет безграничные возможности для манипуляции общественным мнением, политической дезориентации общества, подрыва авторитета государства, дискредитации и разложения его институтов, разжигания социально-политической вражды и межнациональной розни, провоцирования конфликтов.

Варианты регламентации поведения средств массовой информации в подобных ситуациях могут быть самыми различными: от введения профессиональных кодексов поведения самим журналистским сообществом до неофициальных соглашений с правительством и жесткой регламентации в законе.

Так, германская пресса, при похищении германского дипломата Шлейера в Стокгольме по запросу правительства ограничила информацию о данном деле. Тем самым террористов лишили одной из основных их целей - публичности.

Просьба правительства и Федерального бюро расследований о бойкоте СМИ информации о похищении была поддержана Национальным Советом Прессы в Германии. Издатели приняли решение давать новости в соответствии с определенными стандартами, а именно: оберегать жизнь заложников, не мешать следствию и не давать террористам театральной сцены для пропаганды [69, с. 159].

Но таким ограничениям не была подвергнута иностранная пресса. В результате полной общественной изоляции террористов избежать не удалось.

Редактор «Diе Wеlt» заявил потом: «Это был монстр, потому что каждый бойкот новостей оборачивается против каждого журналиста. Это не значит, что редакторы переложили свою ответственность на правительство. Оценка того, какую новость стоит публиковать, а какую нет - в рамках их ответственности. Но бойкот новостей не будет иметь эффекта, если журналисты не будут в состоянии сами проверять новости. Это означает цензуру и не может быть приемлемым» [69, с. 160].

Вместе с тем опрос общественного мнения показал, что 70% населения считали бойкот новостей разумным и оправданным и не требовали кровавых фактов с места событий.

Характерен пример, когда общественное мнение было шокировано случаем при захвате в 1990 г. в колледже в Беркли (штат Каролина, США) 33 заложников. Тогда террорист по телевизору наблюдал все действия полиции. Сообщение же репортера о приближающемся начале штурмовой операции вызвало заявление террориста о немедленном расстреле одного из заложников.

Пример жесткой законодательной позиции по ограничению возможностей превращения террористами прессы в свою трибуну продемонстрировало Правительство Ирландии, запретившее трансляции интервью с представителями запрещенных организаций [70, с. 158]. Партия Временная Щинн Фейн стала протестовать против такого ограничения, заявив, что она является легальной политической партией (хотя и незарегистрированной), с 26 избранными от нее членами местных советов по всей Ирландской Республике, и что, следовательно, она имеет законное право на время в эфире. В ответ на это министр, наложивший запрет - доктор Конор Крюиз О'Брайен, сказал, что не считает Временную Шинн Фейн легитимной политической партией, а рассматривает ее как «агентство общественных связей банды убийц» [44, с. 176].

Попытки вводить ограничения на освещение событий на территории Чеченской Республики предпринимались и в России.

Так, Постановлением Правительства РФ от 9 декабря 1994 года №1360 «Об обеспечении государственной безопасности и территориальной целостности Российской Федерации, законности, прав и свобод граждан, разоружения незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и прилегающих к ней регионов Северного Кавказа», Временному информационному центру при Госкомпечати было предписано немедленно лишать аккредитации журналистов, работающих в зоне вооруженного конфликта, за передачу недостоверной информации, пропаганду национальной или религиозной неприязни.

Однако данное Постановление было признано неконституционным. В частности, Конституционный суд РФ постановил, что «в соответствии с частью пятой статьи 48 Закона Российской Федерации от 27 декабря 1991 года «О средствах массовой информации» журналист может быть лишен аккредитации, если им или редакцией нарушены установленные правила аккредитации либо распространены несоответствующие действительности сведения, порочащие честь и достоинство организации, аккредитовавшей журналиста, что подтверждено вступившим в законную силу решением суда.

Таким образом, абзац второй пункта 6 рассматриваемого постановления вводит новые основания и порядок лишения журналистов аккредитации, не предусмотренные законом. Это противоречит статье 29 (части 4 и 5), закрепляющей право на свободу информации, статье 46, гарантирующей судебную защиту прав и свобод, а также статье 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации» [71].

Ограничения в части освещения событий и соответственно прав граждан на получение информации могут быть применены и по законодательству Казахстана.

В частности, статья 2 Закона РК «О средствах массовой информации» не допускает использование СМИ для пропаганды или агитации насильственного изменения конституционного строя, нарушения целостности Республики Казахстан, подрыва безопасности государства, войны, социального, расового, национального, религиозного, сословного и родового превосходства, культа жестокости и насилия, порнографии, а также распространения сведений, составляющих государственные секреты Республики Казахстан и иные охраняемые законом тайны [72].

Кроме того, п.3 статьи 15 Закона Республики Казахстан «О борьбе с терроризмом» определяет, что «нахождение в зоне проведения антитеррористической операции представителей средств массовой информации допускается с разрешения руководителя оперативного штаба» [73].

В то же время в национальном законодательстве Республики Казахстан отсутствуют нормы, ограничивающие свободу слова в условиях проведения контртеррористической операции.

В этой связи, нами предлагается ввести запрет на распространение информации, раскрывающей специальные техническое приемы и тактику проведения контртеррористической операции; способной затруднить проведение контртеррористической операции и создать угрозу жизни и здоровью людей, оказавшихся в зоне проведения контртеррористической операции или находящихся за пределами указанной зоны; служащей пропаганде или оправданию терроризма и экстремизма; о сотрудниках специальных подразделений, членах оперативного штаба по управлению контртеррористической операцией при ее проведении, а также о лицах, оказывающих содействие в проведении указанной операции.

С учетом положений проанализированных выше международно-правовых норм в области ограничения свободы слова, а также с целью создания условий для эффективного противодействия действиям террористов, введение данной нормы представляется совершенно оправданным.

Следует также подчеркнуть, что недавно в целом ряде государств - Австрии, Бельгии, Канаде, США, а также Советом Европы, были приняты общие принципы поддержания СМИ общественно-моральных норм. Причем большинство организаций, связанных с новостями, добровольно согласились с полезными руководящими принципами. Компиляция их основных пунктов может быть представлена следующим образом:

- освещение новостей должно быть ограничено фактами. Слухи и спекуляции не должны сообщаться. Любое усилие должно прилагаться к избежанию сенсации событий и особенное внимание должно уделяться тому, чтобы избежать использования оскорбительной фразеологии;

- прямой эфир должен избегаться в большинстве обстоятельств, поскольку он часто предоставляет террористам нередактируемую платформу. Это не исключает репортажей с места событий, если только они не даются в прямом эфире;

- не должно даваться никакой информации, которая могла бы помочь террористам в совершении их преступлений, такой как раскрытие позиций полиции. То же и в отношении информации, которая повысила бы коллективное беспокойство террористов или усилила бы напряженность проблемной ситуации - например, прибытие спецгруппы по освобождению заложников не должно транслироваться;

- должен соблюдаться баланс между заявлениями террористов и их очевидной пропагандой, с одной стороны, и информацией и интервью с другой стороны;

- избегать романтизации террористов и их борьбы; никогда не описывать их с симпатией [74].

На сегодняшний день подобного самоограничения в Казахстане и других странах СНГ не существует. Однако о необходимости стимулировании журналистского сообщества на разработку правил и принципов поведения в экстремальных ситуациях, в том числе при проведении контртеррористических операций, говорят многие специалисты, полагая, что «введение подобных правил в существующий Кодекс профессиональной этики журналистов РК будет способствовать вовлечению институтов гражданского общества в политический процесс» [75, с. 46-48].

Говоря о руководящих принципах работы журналистов, следует отметить, что они только часть ответа. Как признал Дэвид Энэбл из Сhristiаn Sсiеnсе Mоnitоr, требуется большее, чем самоограничение средств массовой информации. СМИ необходимо делать более интенсивные усилия по введению большей меры баланса в репортажи о насилии и терроризме. Это включало бы не только заголовочное освещение террористических грубых нарушений закона, но и глубокое исследование относительно террористических групп, целей и методов, для того, чтобы поместить каждый инцидент в подходящий контекст и дать его в перспективе, имея в виду долгосрочные последствия необузданного насилия для общества и привлекая внимание к неудачам и произволу террористов, а не только к их победам [74, с. 75].

Однако нельзя сказать, что поскольку у СМИ и государственных органов, осуществляющих борьбу с терроризмом, разные задачи и интересы при освещении соответствующих контртеррористических операций, и значит, разные представления о пределах вмешательства государства в деятельность представителей прессы, - они не могут взаимодействовать в целях достижения оптимального баланса между правом граждан на получение своевременной и достоверной информации и интересами защиты права граждан (заложников, сотрудников спецслужб, задействованных в операции) на жизнь.

В этой связи, анализируя и обобщая имеющийся передовой опыт по данной проблеме, начальник Управления по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом КГБ Республики Беларусь О.А. Чернышев указывает на необходимость соблюдения компетентными органами следующих принципов взаимодействия со средствами массовой информации:

1. Стремиться не контролировать, а воздействовать на СМИ путем регламентирования отношений с ними с точки зрения предоставления им апробированной информации, не наносящей ущерб делу, проводимым операциям.

2. Главная цель, которая ставится при подготовке к передаваемой в СМИ информации: не нанести вред людям, причастным к проводимой операции, будь это захваченные заложники или оперативные работники, участвующие в операции.

3. Прессе предлагается и второй главный тезис для распространения среди общественности: государство не может позволить шантажировать себя кому бы то ни было.

4. В отдельных случаях, особенно если это связано с потенциальными жертвами, возможно обращение со стороны администрации к представителям прессы с просьбой не касаться определенных аспектов или тем, связанных с осуществляемыми мероприятиями. В данном случае речь идет о создании определенного климата, а также о моральной ответственности журналистов [76, с. 88-89].

В то же время, несомненно, какие бы жесткие правовые или политические ограничения в данном вопросе не предпринимались со стороны властей, одну из основ политики недопущения использования террористами средств массовой информации в своих преступных (в том числе пропагандистских) целях должен составить компромиссный (с учетом интересов и прессы, и властных структур) этический кодекс поведения СМИ при освещении событий, непосредственно связанных с деятельностью террористических организаций и противодействием им компетентными органами.

Необходимо упомянуть о еще одном аспекте права на свободный доступ к информации.

В частности, законодательство ряда стран настолько широко трактует данную свободу, что это напрямую мешает нормальному функционированию деятельности правоохранительных органов по выявлению, пресечению и расследованию актов терроризма.

Так, Закон о свободе информации рассматривается разведывательными подразделениями США как создающий препятствия по сбору информации, важной для борьбы с терроризмом.

Фрэнк К. Карлуччи, будучи заместителем директора Центрального разведывательного управления, в своих показаниях Палате представителей Конгресса США (в Комитете по разведке) заявил, что его организация теряет важную информацию потому, что многие внутренние и иностранные информаторы боятся того, что их личности будут раскрыты на основании положений указанного закона.

Причиной же этого стал закон, предоставляющий общественности право на доступ к правительственной информации (с положениями, позволяющими агентству удерживать определенные секретные материалы специальных категорий). Закон разрешал даже иностранцам запрашивать данные в агентствах, включая ЦРУ [77, с. 135].

Учтя негативное влияние подобной чрезмерной прозрачности и доступности, власти США ввели определенные ограничения на доступ к конфиденциальной информации.

Это особенно было важно для обеспечения эффективного сотрудничества как непосредственно американских правоохранительных органов и спецслужб, так и их взаимодействия с зарубежными партнерами. В частности, действующие нормы международного сотрудничества прямо предусматривают обязательства государств по обеспечению конфиденциальности полученной информации (например, Конвенция ООН по транснациональной организованной преступности). Если же подобная гарантия государством не может быть дана в силу особенностей ее правовой системы, необходимые данные могут быть не предоставлены.

Несомненно, право граждан на получение доступа к соответствующей оперативной информации, затрагивающей их интересы, является одной из гарантий обеспечения судебной защиты от неправомерного вторжения в их личную жизнь, вместе с тем, как показывает жизнь, и последний принцип не безусловен.

Международные документы, в числе которых Европейская конвенция по правам человека, подчеркивают право каждого «на уважение его частной и семейной жизни, его жилища и корреспонденции» (статья 8). Однако тут же дается существенная оговорка: «вмешательство публичной власти в осуществление этого права не допускается, за исключением случаев, когда это предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, общественного порядка или экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, охраны здоровья или нравственности, или для защиты прав и свобод других лиц» [62].

Вообще отправной точкой при решении вопроса об ограничении прав отдельных лиц, особенно права на неприкосновенность частной жизни служит баланс интересов индивидуума и общества.

По определению, данному А.Г. Спиркиным, «право - необходимое условие осуществления свободы свободных граждан в обществе. Но если человек хочет быть свободным, он должен ограничить свою свободу фактом свободы других, а это и есть собственно правовое отношение. Право есть нечто святое уже потому, что оно является выражением идеи свободы, идеи законопорядка в жизни общества» [78, с. 602].

Приоритет принципа уважения личности к правам общества зачастую закрепляется конституционно. Например, пункт 1 статьи 39 Конституции Республики Казахстан устанавливает, что «права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены только законами и лишь в той мере, в какой это необходимо в целях защиты конституционного строя, охраны общественного порядка, прав и свобод человека, здоровья и нравственности населения» [79]. Подобные положения имеются в основных законах большинства государств мира, в том числе признаваемых демократическими.

Например, в основном законе Западной Германии признается, что граждане имеют круг основных прав, но они ограничиваются нормами проживания в сообществе, т.е. статья 2 признает за каждым право «на свободное развитие его личности» в той мере, в какой это «не нарушает прав других лиц и не посягает на конституционный порядок или нравственный закон» [80, с. 181].

Как указывает Дж. Придхэм, эта смесь индивидуальных свобод и квалификация норм приобрела в последние годы противоречивый характер в отношении трактовки ее государством, где Bеrufsvеrbоt (1972) настаивал на том, что граждане «должны быть готовы в любое время поддержать основы свободного демократического порядка и активно защищать этот демократический характер. В вопросе терроризма преобладающая точка зрения заключается в том, что демократия не должна быть безоружным обществом. По выражению министра внутренних дел, внутренняя безопасность была «необходимой обратной стороной» либеральной демократии. Однако это мнение было возведено в абсолют утверждениями, подобными газете Frаnkfurtеr Аllgеmеinе, о том, что службы безопасности «требуют солидарности... от всех нас в вопросе внутренней идентификации и внешней видимой и слышимой идентификации» [60, с. 46].

Собственно, существующие в американском обществе постоянные споры в отношении пределов внутренней разведки и контроля за ней со стороны различных ветвей власти (закономерным результатом чего и стал возможный доступ любого гражданина практически к любой интересующей его информации) берут начало в «Уотергейте», существующий страх перед избыточной реакцией на терроризм наиболее ярко до последнего времени проявлялся именно США. Это был страх перед тотальной слежкой со стороны государства за собственными гражданами. Обычно, сознавая себя под пристальным взглядом спецслужб, человек более сдержан в выражении своих мнений и участии в политической жизни, а власть тяготеет к простому решению -- концентрации супернадзора и использованию результатов разведывательной деятельности даже в качестве доказательств.

К. Робертсон приводит следующие аргументы сторонников точки зрения, что разведывательная деятельность внутри страны наносит ущерб гражданским свободам, поскольку граждане в таком случае не могут контролировать соответствующую деятельность: «Акценты смещаются с собирания доказательств после совершения преступления при расследовании на собирание их разведкой до того, как какое-либо преступление было совершено. С этой «упреждающей» точки зрения любые граждане, особенно социально негативно характеризующиеся личности, являются целью для подозрения и надзора. Это совершенно очевидное развитие намерения полиции виртуально поставить все общество под надзор.

В то время как арест должен базироваться на разумном подозрении, что подозреваемый совершил преступление, слежка включена в различные стадии сбора информации до того, как разумные подозрения могут существовать -- таким образом, тот, кто невиновен в совершении преступления или против кого не существует доказательств, может стать целью специального расследования, прослушивания переговоров или контроля почтовой корреспонденции как результат смешивания с «плохими» людьми» [81, с. 558].

Вместе с тем, опыт Великобритании подтверждает возможность и необходимость эффективной разведки, не препятствующей осуществлению основных прав граждан. Обычно сторонники усиления разведывательной составляющей в стратегии контроля над терроризмом подчеркивают существование двух форм разведывательной контртеррористической деятельности. Первая направлена на задержание, арест и передачу суду тех, кто подозревается в совершении уголовного преступления. В таком случае она не может иметь доказательственного значения, что зафиксировано в Правилах Судьи, устанавливающих, что информация, собранная для разведывательных целей, не может использоваться в суде как легитимное доказательство. Как отмечает К. Робертсон, «Принцип, лежащий в основе этого подхода, состоит в том, что гражданские свободы действуют, когда государство намерено покарать гражданина. Если гражданин не совершил незаконного действия, должны существовать специальные правила, определяющие использование государством карательной власти. Например, могут существовать очень жесткие правила, регулирующие использование информации для запугивания граждан. Очевидно, что в отрыве от судебного процесса существует много других способов наказать гражданина и что это основная сфера, где должны быть сфокусированы гражданские права на проведении или нет сбора информации. Именно использование информации образует основную угрозу свободам граждан» [81, с. 564].

К вопросу ограничения возможностей для злоупотребления разведывательными данными существует два подхода. Во-первых, возможно законодательное ограничение пределов вторжения разведслужб в частную жизнь.

И второй - наличие эффективных контрольных механизмов, в том числе судебных и парламентских.

Первый путь предпочтителен, если террористические акты не носят систематического характера и не представляют серьезной угрозы самому существованию государственной системы. Второй путь эффективен и целесообразен, когда уровень насилия в обществе достаточно высок и использование разведывательных возможностей специальных служб не только способно предотвратить конкретные акты терроризма, но и предсказать развитие событий и дать возможность государственным органам политическими методами и средствами повлиять на ситуацию в самом начале.

Возвращаясь же к вопросу ограничения прав граждан, связанного с вторжением спецслужб в их личную жизнь, следует еще раз подчеркнуть, что само общество обычно демонстрирует приверженность тому или иному выбору. Так Дж. Волф отмечает: «Несмотря на свои опасения и очевидность недавних злоупотреблений, граждане демократических стран должны были настаивать, чтобы избранные муниципальные полицейские получили разведывательную подготовку с единственной целью - сдерживать терроризм в стадии зародыша. С другой стороны, использование идентификационных карт и более широкая интерпретация существующих законов об аресте, обыске и выемке, может однажды стать обычным явлением в каждом демократическом государстве» [77, с. 51].

Пока в США (до 11 сентября 2001 г.) шли споры о том, как далеко может государство вторгаться в личную жизнь, Европа этот вопрос для себя уже решила: когда речь заходит о противостоянии личности и государства, государство неизменно побеждает. «В Европе упор традиционно делается на важности и возможности полицейского и государственного вмешательства», - говорит профессор права Парижского университета Жан-Пьер Дюбуа [82, с. 46].

Как считает директор лондонского отделения Рrivасy Intеrnаtiоnаl Симон Дэвис: «Культура уважительного отношения к правительству в Европе дает возможность нарушать права скорее правительству, чем гражданам». Он приводит в пример Голландию, имеющую репутацию наиболее свободной страны в Европе, где граждане, по существу, находятся под очень жестким контролем: они обязаны иметь SоFi - социально-финансовый номер для уплаты налогов и установления личности; голландская полиция за год устанавливает в среднем в четыре раза больше подслушивающих устройств, чем все федеральные органы США. Как отмечает Дэвис, «голландцы очень терпимые люди и поэтому система наблюдения действует эффективно. О голландской модели мечтают все правоохранительные органы» [82, с. 35].

Существующий обычно в обществе в угрожающее время перед лицом масштабной угрозы консенсус относительно возможного ограничения или приостановления гражданских прав и свобод, в ситуации терроризма достигается гораздо сложнее и зависит от сознаваемого обществом уровня угрозы со стороны терроризма.

По словам бывшего члена федеральной комиссии по торговле Роберта Пифотски - одного из наиболее активных защитников принципа неприкосновенности личной жизни - «11 сентября многое изменило. В обществе, охраняющем личную жизнь, террористы чувствуют себя как рыба в воде. И если для того, чтобы обнаружить их, необходимо в чем-то поступиться этой неприкосновенностью, большинство готово сказать: «Хорошо, мы согласны» [83, с. 41].

Подобное осознание объективной необходимости введения ограничений в демократических институтах пришло в последнее время во многие государства мира, до этого рьяно защищавших демократические устои.

Например, в Италии приняли решение увеличить срок задержания полицией до выяснения личности с 12 до 24 часов, ввести именные телефонные карты с целью создания банка данных и контроля за разговорами, осуществляемыми из телефонов-автоматов.

Франция позволила жандармерии и спецслужбам обыскивать автомобили, прослушивать телефонные звонки и читать электронную почту частных лиц. На Украине законодательство о борьбе с терроризмом вменяет в обязанность граждан доносить на террористов и их пособников [84].

Пример США и других западных стран перед лицом террористической угрозы наглядно подтверждает правило, согласно которому «нарушение гражданских свобод должно исследоваться в отношении к фундаментальной свободе самосохранения и сохранения политической системы, в рамках которой эти и другие свободы вообще имеют смысл. Это подразумевает, что взаимоотношения между терроризмом, разведкой и гражданскими свободами - вопрос баланса» [81, с. 561].

Когда вопрос касается пределов вторжения государства, в лице его силовых структур, в частную жизнь, возникает страх перед возможностью тотального контроля со стороны государства за частной жизнью отдельного человека, особенно учитывая грандиозные возможности, предоставляемые в данном отношении государству современными технологиями.

Поскольку современные информационные технологии предоставляют практически неограниченные возможности сбора разведывательных данных о частной жизни человека - его финансах, местонахождении, индивидуальных физических данных и т.п. -- вопрос уже сейчас состоит в том, чтобы наиболее эффективным образом использовать эти сведения, обеспечивая при этом гарантии от незаконного вмешательства в личную жизнь граждан.

В прессе можно часто прочитать, что большинство стран не были подготовлены к жестокому всплеску террористического насилия, причем не только морально, но и институционально и, прежде всего, законодательно. Лишь действительно шокирующие публику своей бесчеловечностью акты терроризма вынудили ряд очень либеральных правительств, находившихся после второй мировой войны под гипертрофированным страхом перед любыми недемократическими мерами, на принятие уже назревших кардинальных решений, в том числе направленных на ограничение прав и свобод граждан.

К сожалению, во многих случаях применение государственных мер реагирования происходит после того, как угрозы, исходящие от терроризма, приобретают масштабный характер, а зачастую эти меры носят запоздалый характер. Подтверждений этому в мировой истории достаточно. Например, террористический акт, совершенный во время Мюнхенской олимпиады, побудил немцев к оказанию воздействия на своих законодателей в целях ревизии конституции для расширения полномочий федерального центра в вопросах борьбы с терроризмом, а также другими преступлениями, включающими интернациональный аспект.

Террористические акты, совершенные в разных городах России, способствовали одобрению политики применения силы в отношении незаконных вооруженных формирований в Чечне и объявлению антитеррористической операции.

Действия международных террористов в Америке позволили провести через Конгресс США ограничивающие свободы граждан положения, которые еще несколько лет назад всплывали в многочисленных законопроектах, но получали отпор, как недемократичные, как посягающие на конституционные права и свободы граждан.

Опыт истории свидетельствует, что в обстановке военного времени или в периоды жесткого давления внешних сил (каковым можно назвать международный терроризм), в условиях осознанной большинством населения необходимости напряжения общих усилий по решению жизненно важных проблем всеобщее государственное регулирование и регламентирующий контроль, в том числе со стороны специальных служб, воспринимаются как неизбежная плата за выживание.

И напротив, в ситуации нормального развития общества мобилизационные усилия власти и накладываемые ею на общество ограничения отражаются в сознании людей как произвол и ущемление их гражданских прав, что может вызвать резкий сбой в функционировании всей системы, включая механизм обеспечения безопасности. Следовательно, введение ограничений гражданских прав и свобод со стороны государства возможно, однако ограничения должны быть адекватны существующей угрозе, и в любом случае должны найти поддержку у большинства общества.

К сожалению, страх быть признанным государством, которое отступает от демократических принципов, довольно долго сдерживала многие правительства от применения адекватных мер реагирования на террористические акты, несмотря на многочисленные жертвы. В то же время перед такой жестокой опасностью, которую представляет собой терроризм, существует ряд крайних правовых мер, которые может и вправе использовать государство для защиты себя и своих граждан.

Для контроля же над правомерностью использования спецслужбами исключительных полномочий и эффективной защиты прав граждан должна существовать четко отлаженная система контрольных механизмов -парламентских, судебных, надзорных, внутриведомственных и общественных. В противном случае, полная бесконтрольность государства, его непререкаемый авторитет во всех сферах жизнедеятельности, подкрепленные властью, силой и насилием, могут привести к деградации этого государства и его отчуждению от гражданского общества.

При осуществлении борьбы с терроризмом, когда государство идет на ужесточение проводимой политики, ограничение отдельных гражданских прав и свобод, особенно с применением силы, есть опасность превращения такого государства из демократического в тоталитарное.

Поэтому, прежде чем устанавливать ограничения прав человека в условиях возрастания угрозы терроризма, необходимо изучить и проанализировать имеющийся мировой опыт организации борьбы с терроризмом и определить наиболее приоритетные направления в этом вопросе.

Подводя итоги исследования вопроса соотношения борьбы с терроризмом и соблюдения гражданских прав и свобод, на наш взгляд, не лишним будет сослаться на принципы, сформулированные П. Улкинсоном: 1) как бы силен не был бы кризис, право предоставления и прекращения специальных полномочий должно быть зарезервировано за законодателями; 2) конституция как таковая никогда не должна приостанавливаться; 3) законодательная сессия должна продолжаться весь период чрезвычайного законодательства; и 4) специфические чрезвычайные полномочия должны предоставляться только на фиксированный и ограниченный период... И в полномочиях законодателей продлить или прекратить специальные полномочия в зависимости от обстоятельств [44, с. 168].

Несомненно, права граждан есть высшие ценности, охраняемые и гарантированные государством. Их наличие является одной из гарантий обеспечения судебной защиты от неправомерного вторжения в их личную жизнь, вместе с тем, как показывает жизнь, и последний принцип не безусловен.

2. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ПРИКЛАДНЫЕ АСЕПКТЫ ОРГАНИЗАЦИИ ОТВТСТВЕННОСТИ И БОРЬБЫ С ТЕРРОРИЗМОМ

2.1 Кибертерроризм и обеспечение информационной безопасности государства

терроризм борьба информационный безопасность

В ежегодных Посланиях Президента Республики Казахстан к народу в числе главных проблем в сфере внешней политики и укрепления безопасности постоянно называется необходимость усиления работы по обеспечению информационной безопасности страны.

Почему такое внимание уделяется проблемам информационной безопасности? На наш взгляд, актуальность её обеспечения обусловлена, прежде всего, возросшим влиянием информационных технологий на многие стороны общественной жизни. Проникая во все сферы деятельности государства, информация приобретает конкретное политическое, материальное и стоимостное выражение. Поэтому обеспечение информационной безопасности выдвигается в число основных наиболее важных и приоритетных задач.

Статистика свидетельствует о том, что в последние годы отмечается стремительный рост количества террористических актов, направленных против информационно-вычислительных центров. Компьютеризация существенно расширила формы террористических актов и на сегодняшний день более значимая угроза исходит не от террориста-камикадзе, а от киберакций, то есть выведения из строя инфраструктуры с помощью современных компьютерных технологий. Более того, воображение и технологические возможности террористов таковы, что никакая рациональность не может им противостоять [85, с.29].

Стремительное развитие информатизации привело к появлению новых видов преступлений, таких как компьютерная преступность и компьютерный терроризм. Как отмечает В.А. Номоконов: «В условиях широкого распространения интернет-технологий в экономической и иной деятельности преступность в виртуальной сфере представляет серьезную угрозу» [86, с.186].

Как новое и недостаточно изученное преступное явление, кибертерроризм заслуживает отдельного внимания и требует особого подхода к решению этой опасной для человечества проблемы.

Слово «кибертерроризм» является составным и его можно разделить на две части: приставку «кибер», полученную сокращением слова киберпространство, означающего виртуальное пространство, т.е. пространство, созданное при помощи компьютеров, и пространство, в котором хранятся и перемещаются данные и слово «терроризм».

Особую озабоченность у правоохранительных органов вызывают террористические акты, связанные с использованием глобальной сети Интернет, из открытых источников которой можно получить технологию изготовления биологического, химического и даже ядерного оружия. Кроме того, с помощью Интернета «практически беспрепятственно формируется и пропагандируется криминальная идеология, обеспечивается связь и обмен опытом участников преступлений, координация преступной деятельности» [86, с.186].

Компьютеры и электронные коммуникации являются для кибертеррористов инструментом террора.

Наибольшую опасность в действиях хакеров и других преступных элементов представляет внедрение ими компьютерных вирусов в программные средства, управляющие жизненно важными системами. Такие вирусы могут начать действовать в заранее установленное время или при наступлении определённых событий.

Для всех стран в настоящее время актуальной становится борьба с распространением в Интернете сведений, содержащих государственные и коммерческие секреты; информации экстремистского, националистического содержания; а также оскорбляющих честь и достоинство глав государств, общественных и политических деятелей.

Понятно, что без подключения к мировому информационному пространству страну ожидает экономическое прозябание. Оперативный доступ к информационным и вычислительным ресурсам, поддерживаемый глобальной сетью, разумеется, следует приветствовать как фактор преодоления международной экономической и культурной изоляции, преодоления внутренней дезинтеграции, как условие укрепления государственности, институтов гражданского общества, развития социальной инфраструктуры. Но следует отчётливо представить себе, что участие Казахстана в международных системах телекоммуникаций и информационного обмена невозможно без комплексного решения проблем информационной безопасности.