Эволюция коммуникативного пространства СССР в эпоху перестройки

Таким образом, в ходе изучения взаимосвязи общества и коммуникационной сферы, а также феномена коммуникативного пространства мы пришли к выводу, что коммуникативное пространство СССР должно было обеспечиваться развитой системой средств массовой информации и пропаганды (СМИП), которая позволяла бы выстраивать взаимодействие различных социальных групп и социальных слоев советского общества. Мы полагаем, что именно система СМИ вкупе с системой воспитания воспроизводила и транслировала населению СССР базовые советские идеалы, смыслы и ценности, что обеспечивало воспроизводство советского общества.

Глава 2. Система смыслов и ценностей советского общества

Содержание системы смыслов и ценностей советского общества. Философское обоснование происхождения идеала в СССР Смыслы являются ос новой воспроизводства общества, его стержнем. Смыслы, на наш взгляд, тождественны идеалам и базовым ценностям, присущим отдельному обществу. Для того, чтобы разобраться в содержании советских идеалов, вначале обратимся к пониманию идеала как такового. Нам близка позиция советского философа Эвальда Ильенкова, занимавшегося проблематикой идеала в философии. Ильенков в своей диссертации «О природе мышления» писал: «История «духа» и начинается в лоне чувственно-предметной деятельности, и завершается в нем же, а «чистое (теоретическое) мышление» выступает как «опосредующая середина». И если схема Гегеля выглядит как мышление - практика - вновь мышление (наученное горькими уроками своего «воплощения»), то схема Маркса будет выглядеть так: практика - мышление - вновь практика (но уже освещенная светом теоретической мысли)». Мы опираемся на позиции Ильенкова, когда утверждаем о наличии общественных идеалов в следующем виде: мир идеального, который функционирует на уровне общественного сознания, представляет собой мир представлений «о действительном материальном мире в исторически изменяющемся общественном (коллективном) сознании людей, в «коллективном» безличном - «разуме», в исторически сложившихся формах выражения этого «разума». По Ильенкову, «в грамотно понимаемую категорию «идеального» входят именно те, и только те, формы отражения, которые специфично отличают человека и не ведомы никакому животному, даже и обладающему весьма высокоразвитой высшей нервной деятельностью и психикой. Именно эти…специфические формы отражения окружающего мира человеческой головой философия как наука рассматривала под названием «идеальных» форм психической деятельности». Коммунистический идеал в этом контексте - образ деятельного преобразования природы и самого человека, снимающего прежние социальные противоречия. «В марксистско-ленинском понимании идеал выступает как активная форма общественного сознания, организующая массу индивидуальных сознаний и воли вокруг решения одной, исторически назревшей задачи, проблемы». Соответственно, идеал - это внутренний образ, потребность, побуждение к действию. И «человеческая голова» из определения Маркса («материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней») - это не просто физическое тело, а личность - совокупность общественных отношений, все формы которых суть продукты и формы общественно-человеческого развития, включающие в себя в том числе формы языка, словарный запас, логические категории. И, следовательно, общественный идеал - категория образов, включающих в себя представление чело века о мире. Идеальное, по Ильенкову, как форма человеческой деятельности, существует только в деятельности, а не в ее результатах, поскольку деятельность есть постоянное «снятие» в новых формах чувственно воспринимаемых вещей, протекающее по всеобщим закономерностям, выраженным в идеальных формах. Снятие обозначает отказ от прежней формы существования объекта и в то же время - сохранение и синтез, благодаря чему создается новая форма предмета. В голове сытого человека, занятого строительством дома, не возникает идеальный хлеб. Но если взять общество в целом, в нем всегда наличествует и идеальный хлеб, и идеальный дом, и любой идеальный предмет, с реальным воплощением которого человеку приходится иметь дело в процессе воспроизводства реальной жизни. Без постоянной идеализации объектов реальной общественно-человеческой жизнедеятельности, без превращения их в идеальное, т.е. без их символизации, человек не может выступать в роли деятельного субъекта, потому что у него утрачивается цель существования, выраженная в стремлении воплотить идеалы в процессе деятельности в жизнь.

Идеальное, пишет Ильенков в статье «Идеальное» для советской «Философской энциклопедии», есть не что иное, как совокупность осознанных индивидом всеобщих форм человеческой деятельности, определяющих, как цель и закон, его волю и способ индивидуальной деятельности. Идеальный образ есть абстрактно внешняя форма общественно-человеческой деятельности и всегда связан с конкретизацией этого образа, корректировкой в соответствии с конкретными условиями, с новыми общественными потребностями и т.п. Получается, Ильенков говорит о том, что сами идеалы могут трансформироваться в общественном сознании - как только изменятся социальные запросы. С одной стороны, такой вывод существенно упрощает нам жизнь в плане нахождения причин перестройки как радикальной смены тогдашнего состояния общества: изменились общественные идеалы, вот и все. Но как они изменились? Является ли это предметом нашего исследования? В.Г. Аладьин в 1990м году в статье «Идеология и коммуникация» пишет: «Человеческое бытие и есть система освоенных коммуникативных реалий мира». Таким образом, проблема функционирования смыслов, формирующих идеологию развития общества, неразрывным образом связана с проблемой их реального воспроизводства в сознании людей и существования посредством коммуникации.

Конституирующие советское общество смыслы и ценности. Их содержание

Никлас Луман для определения и обозначения границ реальности вводит понятие формы. Форма - это «границы, пограничные линии, как обозначения различия, которые позволяют опознать, какую сторону обозначают, т.е. на какой стороне формы находятся и к какой соответственно нужно обратиться для дальнейших операций». По Луману, форма имеет две стороны различения реальности - внешнюю и внутреннюю. Данное толкование формы становится важной предпосылкой возможности выстраивания смыслового мира для его интерпретации: благодаря двусторонней форме реальность способна кодироваться в смысло-конституирующих системах.

Смысл является вершиной эволюции систем, создавших механизм обработки, редуцирования и выстраивания комплексности. Всякая операция системы представляет собой выбор между внутренней и внешней стороной формы, повторяющей различие системы и окружения. Луман называет эти операции саморефренцией и инорефреренцией. Саморереференция это обращение к внутренней стороне формы, инореференция является отношением системы к внешней стороне формы, т.е. внутренне повторенному окружению. Для того чтобы вообще можно было различать действительность, необходим смысл. Смысл есть не что иное, как единство этого различия. Смысл различает две стороны, полагая одну как актуальную, другую как потенциальную. Это различение процессируется в системе дальше. Функция смысла заключается в производстве селекции в условиях переизбытка селекционных возможностей. Осуществляя негацию невостребованных возможностей, он не уничтожает их, а сохраняет в своем распоряжении, трансформируя тем самым в собственную комплексность системы и предоставляя механизм, способный создавать высококомплексные системы. Смысл представляет собой взаимосвязь актуализированных и неактуализированных возможностей, потенциализируя то, что не было в данный момент актуализировано.

Смыслы необходимы для того, чтобы вообще можно было различать действительность. Смысл различает две стороны действительности, полагая одну как актуальную, другую как потенциальную. Смысл - единство этого различия. Функция смысла заключается в производстве выбора в условиях переизбытка селекционных возможностей. Осуществляя отрицание невостребованных возможностей, он не уничтожает их, а сохраняет в своем распоряжении, трансформируя тем самым в собственную комплексность системы и предоставляя механизм, способный создавать высококомплексные системы. Таким образом, осуществляется дальнейшее развитие общества как сложной и дифференцированной системы. При помощи смыслов система конституирует и воссоздает себя. Общество, в отличие от сознания, есть система, конституируемая смыслом посредством коммуникации. Смысл - это осуществление самого процесса коммуникации, порядок отбора актуальностей и установления между ними различий. Смысл является процессом постоянного прочитывания бинарного кода. На самом примитивном уровне это категории «что та кое хорошо?» и «что такое плохо?».

Инструментом декодирования смыслов у Лумана выступает теория бинарного кодирования, являющаяся одной из немногих попыток использовать в социальных науках язык и представления точных наук, информатики. «Под ко дом мы будем понимать такую структуру, которая для каждого произвольно го элемента в пределах своей области релевантности может найти и упорядочить другой дополнительный элемент». Исходя из того, что всякая операция происходит путем выбора одной стороны из двух, то применение бинарного кода и означает отнесение операции к одному из двух универсальных значений этого кода, исключая третье значение. Луман подчеркивает, что заимствует модель кодирования из теории информации, определяющей условия машинной обработки данных. Кодирование в его понимании - явление универсальное, поскольку встречается и в органической, и в неорганической природе (положительный и отрицательный электрические заряды и т.д.). С эволюцией и ростом сложности систем значение кодирования существенно возрастает. По Луману, наглядным примером такого усложнения кодирования может служить система науки, в которой процесс освоения действительно подчиняется коду двузначной логики «истина/ложь», опирающейся на за кон исключения третьего. Правовая система оперирует посредством кода «право/бесправие»; для экономики таким кодом будет «иметь/не иметь». Система, в зависимости от глубины дифференциации, может иметь множество кодов. Декодирование же позволяет вернуться к источнику, к тому, что было закодировано.

Посредством кодирования вещь обретает две стороны существования. Благо даря тому, что утверждение соседствует с отрицанием, становится возможной внутренняя дифференциация соответствующих систем (надо полагать, если действие происходит в одной автопоэтической системе, то подсистемы). Кодирование служит построением структурной комплексности. Кодирование канализирует всю обработку информации в своей области, оно служит исходным и руководящим различием для дальнейших различений. «Бинарное кодирование является формой, т.е. двусторонней формой, которая облегчает переход от одной к другой стороне, от ценности к противоположной ценности и обратно тем, что они отличают себя как формы от других форм… Они включают позитивную и негативную ценность в симметричное, циркулярное отношение, которое символизирует единство системы и одновременно открывает возможность прерывания круга».

Бинарные коды как высокоабстрактные схематизмы образуются только в смысло-конститутивных системах. Способность сознания редуцировать комплексность восприятий к различию между актуальным и потенциальным - корреляту бинарного кода утверждения и отрицания - Луман закладывает в основу возникновения и функционирования смысла.

Общество - сложная дифференцированная социальная система, структурно обладающая большим количеством функциональных подсистем. Советская система воспитания, как функциональная общественная подсистема, формировала в сознании советских людей такое отношение к базовым общественным смыслам и ценностям, которое позволяло воспроизводить полноценно функционирующий определенный тип общества - советский. Функционал этой подсистемы определялся другим аспектом самовоспроизводства системы - самореференцией, т.е. «использованием системой в качестве эталона воспроизводства самой себя».

Для немецкого социолога смысл - это форма различения действительности, посредством бифуркационных кодов принимающая или отрицающая поступающую информацию. За счет этого процесса воспроизводится определенное общественное состояние. В годы перестройки сформировалось особое коммуникативное пространство, зафиксировавшее в себе отказ от прежнего толкования конституирующих общество смыслов и ценностей. Наиболее ярко этот феномен отразился в печати второй половины 1980х. Единомыслие больше не котировалось как ценность. В подтверждение приведем некоторые результаты анализа материалов журнала «Огонек» за 1989 год:

Появляются понятия-посредники, которые, при перенастройке категориальной сетки политического режима, административных реформ, социальной мобильности, выстраивают новую сеть универсалий для постижения реальности, приходим мы к выводу, пользуясь терминологией Бикбова. Первыми на новые трактовки привычных понятий откликаются обладатели двойственных или зыбких мировоззренческих позиций. По Бикбову, способы насыщения содержательными свойствами понятия проекта неизменно сопровождаются дискуссией о существовании самой реальности, которая ему соответствует. Интеллектуальные высказывания воспроизводят опорные кон текст понятия, и только кризис способствует конденсации этой реальности.

Природа образования нового понятия проекта (и любого другого ключевого понятия) такова, что «кардинальную роль выполняет не последовательная реализация того или иного семантического априори, а постепенный и, строго говоря, случайный захват новых контекстов, которые могут становиться (или нет) проектными признаками».

«Метод анализа контекстов (т.е. связи признаков понятий между собой) как результатов взаимодействий, определяющих смысл знакапонятия через его отношение к другим знакам, неизменно служит здесь ключом к верному про чтению всей понятийной сетки». Сверхлегитимная советская интеллигенция, которая с 1960х становится частью социальной структуры советского общества, представляет собой весьма сложный в понятийном смысле элемент. Как пишет А.Т. Бикбов, «мы имеем дело с тщательно замаскированной

– и политически крайне успешной - операцией внедрения в классовую структуру по-настоящему конкурентного ей принципа: классово нейтрального социопрофессионального различия». На наш взгляд, это размывало идейную основу советского общества.

Если в 1960х понятие проект «социализм» реализовывалось через такие смысловые категории как «мир» и «наука», то в 1970х - эпоха стабильности!

– через «социальную однородность» и «управление прогрессом». В целом, соблюдается логическая последовательность эволюции ключевых смыслов, как их определяли в ЦК КПСС (в проводнике советской идеологии). Как вер но отмечает А.Т. Бикбов, «официальная риторика советского периода была очень подвижной, как и все ее трансформации (смещение смысла центральных понятий, появление новых тем, выпадение целых понятийных пластов и т.д.)». Согласимся с утверждением автора о том, что «даже официальную советскую риторику с ее «затертостью» и принципиально анонимным характером, следует рассматривать как продукт множества социальных проекций, в том числе следов присутствия и борьбы политических (внутри и межпоколенческих) фракций - носителей различающихся взглядов на политический режим и его составляющие». Это утверждение в равной степени относится как к центральным понятиям смысловой системы советского общества, так и к понятиям, «появлявшимся (и исчезавшим) в ходе структурных сдвигов и в контексте которых получает [новый] политический смысл…прежний социальный порядок».

Одна из центральных понятийных оппозиций, характерных для советского общества, противопоставление «советского социалистического» «западному буржуазному». Эта оппозиция как географическая, так и идейная. Для ее обеспечения использовался целый понятийный набор. Проанализируем такое понятие как «гуманизм». В терминологии А.Т. Бикбова «гуманизм» понятие посредник. Это понятие не встречается в директивных документах партии, но, как правило, появляется в материалах прессы либо в художественной литературе. Мы использовали в качестве источников именно публицистику, в ходе анализа которой выяснили, что «гуманизм», несмотря на свое периферийное положение в официальных документах, несет важную нагрузку при расширяющейся трактовке советского социализма. В конце 1970х - в 1980х годах «гуманизм» «сохраняет не содержательную, а функциональную устойчивость, прежде всего маркируя оппозицию между полюсами «социализма» и «капитализма». Именно тогда появляется сочетание понятия «гуманизм» с «правами человека», в контексте которого акцентируются преимущества советского понимания прав и свобод над буржуазным западным. Этот процесс протекает в рамках провозглашенного еще в 1960х мирного сосуществования двух идеологических систем. К примеру, в 1971 году относительно гуманизма в «Комсомольской правде» писали: «Наши цели и практические действия, проникнутые заботой… о благе человека труда как ничто другое говорят о высоком гуманизме политики Коммунистической партии и Советского правительства».

Такая важная категория для советского общества, как труд, в 1970х начинает ассоциироваться уже в большей степени не с радостью от того, как славно люди потрудились, а с однокоренным словом «трудно» или «очень трудно». Косолапов в своей статье приводит пример письма читателя, ветерана партии и труда, в редакцию журнала «Журналист»: «почему-то наши корреспонденты стали прямо-таки выспрашивать у передовиков производства, актеров: «А вам, наверное, трудно работать?» Слова «трудно» и «очень трудно» становятся все модней и популярней. Я думаю, что это не в пользу дела…Люди, которые перенесли всю войну на своих плечах, не говорили «труд но»…Советские люди себя сами мобилизовали на всякие трудности…Мне непонятно, почему слово «трудно» стало так модно. Ведь рабочим всех отраслей…созданы благоприятные условия для работы, учебы и отдыха…Вот и бесятся некоторые люди от безделья».

И Косолапов подчеркивает в своей статье, что, когда в 60х годах у части выпускников средних школ появилось неудовлетворенность получаемой поначалу работой, то дело было вовсе не в «избыточном образовании», как писала пресса тех лет. Проблема заключалась в том, что «молодые люди, выросшие в достатке, стали предъявлять намного большие требования к условиям труда и к вознаграждению за него, чем к собственным способностям и трудовому вкладу. Не секрет, что и сейчас часть подростков созревает быстрее как потребители и медленнее - как сознательные граждане и работники». Наблюдение Косолапова дает нам подтверждение искажения механизмом трансляции советских ценностей - в системе воспитания - и ошибочное понимание проблемы другим механизмом трансляции - советскими СМИ. Вторит Р.И. Косолапову 1979 года Шеварднадзе, в 1983м отмечавший в своем докладе «значительно возросший уровень образованности и запросов советских людей». Он же отмечает, что «ошибки семейного воспитания трудно исправимы, и они становятся причиной нравственных аномалий в среде молодежи. Некоторые родители, растя детей в тепличных условиях, поощряя у них иждивенчество, индивидуализм, неразумные потребности, по сути дела, наносят вред и самим детям, и всему нашему обществу». Р.И. Косолапов, ссылаясь на публикацию армянской газеты, рассказывает об 11класснике Анатолии К., которому отец - тракторист дал в дорогу на школьную экскурсию в Москву и Ригу 500 рублей, очень большие деньги по меркам даже взрослых людей.

В 1980х годах направление официальной риторики сохраняется, однако, как мы уже отмечали выше, оно становится более общим: «Мы за мир, утверждающий гуманизм на деле, возвышающий человека труда». М. С. Горбачев на XXVII съезде (февраль, 1986й год) важнейшими составляющими идеи социализма назвал «коллективизм и товарищеская взаимопомощь, торжество идей свободы, неразрывное единство прав и обязанностей каждого члена общества, достоинство личности, подлинный гуманизм». Прослеживается четкая связь понятий посредников «гуманизм» и «труд», подкрепляющих центральное понятие проект «социализм».

В эту же понятийную сетку можно включить такую связку как «народ и труженик», напрямую связанную с понятием труда, а через него - с ключевым понятием советского общества - «социализмом». Эта связка получает оформление тематического монолита разнообразных контекстов в научных текстах: «При коммунизме труд из средства к жизни превращается в первую жизненную потребность, а высшей целью общества становится развитие самого человека. Поэтому Маркс называл коммунизм реальным, практическим гуманизмом (см. Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений. 1956. С.637). Противники коммунизма отрицают гуманистический характер марксизма на том основании, что он опирается на материализм и включает в себя теорию классовой борьбы. Эта критика несостоятельна, ибо [эта теория]… вовсе не является апологией насилия. Она оправдывает вынужденное приме нение революционного насилия для подавления сопротивления меньшинства в интересах большинства в тех условиях, когда без него становится невозможным решение назревших социальных проблем». Таким образом, гуманистическая сущность социализма проявляется в избавлении «трудящихся масс», «простых трудящихся» от эксплуатации, в освобождении труда в отличие от капитализма. А.Т. Бикбов особо выделяет такой тип высказываний, однокоренных «гуманизму» и связанных с использованием характеристики личности - «гуманист». Так, Бикбов отмечает, что использование оценки «гуманист» по отношению к писателям (Н. Некрасов, М. Шолохов) или государственным деятелям (Л. Брежнев) - людям, обладающим высши ми государственными наградами - «существенно дополняет схему учреждения границы между «социализмом» и «капитализмом» как границы между режимом социальных привилегий и режимом депривации».

Подытоживая разбор понятия «гуманизм», мы отметим, что в публичной советской риторике оно подкреплялось двумя взаимодополняемыми контекстами: прогрессистским представлением об освобожденном труде и патриархальным мифом о заботливом старшем родственнике (в виде партии и ее духовных и официальных лидеров).

Как и для системы, для протекания коммуникации требуются автокатализа торы - те структуры, которые способствуют и благоприятствуют возникновению автопоэзиса. Автокатализаторы, такие как символическая генерализация, помогают системе справляться с задачами обработки информации высокой степени комплексности. Символическая генерализация, или генерализация символов, обозначает всю совокупность средств коммуникации, какую бы форму они не приняли. Именно символическая генерализация конституирует смысловую реальность. Понятие «символ»/ «символический» Луман трактует как «средство приведения в единство». Понятие генерализации обозначает функцию «оперативной обработки множества»: генерализация является процессом обобщения данных и сведения их воедино, в единство, которое бы символически представляло это множество.

Смысл в этом случае способен воспроизводиться. Способность быть многократно в распоряжении - как в рамках индивидуального сознания, так и в рамках коммуникации - на первом, наиболее нижнем уровне достигается символической генерализацией путем создания смысловых конденсатов. Это происходит на уровне конкретных предметностей и событий до того, как они могут быть обозначены словом или понятием. Более высокие степени абстракции, типы и понятия подразумевают более высокие уровни конденсирования смысла. Таким образом, символическая генерализация обозначает широкий класс явлений смысла, имеющих постоянство. Однако генерализация - всегда процесс, а не статичный схематизм. Символическая генерализация «уплотняет» структуры отсылок каждого смысла в форму ожиданий. Сами ожидания также направляют генерализации. Благодаря этому становится возможна ориентация в смысловом пространстве. Все символические генерализации - посредством таких идентичностей, как вещи, события, типы или понятия - содержатся и воспроизводятся в «сетях ожиданий». Без подобного уплотнения смысловых отсылок груз селекции для операций коммуникационной системы был бы очень высок.

Мы согласимся с выводом, сделанным А.Т. Бикбовым в своей работе: «устойчивое воспроизводство контекста, который гарантировал смысл… целого ряда ключевых понятий официального словаря советского периода был результатом контроля со стороны основных институций за наиболее явными отклонениями от легитимной догматики», и, по большей части, только за ними.

Понятие символической генерализации охватывает значительную область форм смыслоконституирующих систем и подразделяется Луманом на три уровня: уровень языка, уровень средств распространения коммуникации и символически генерализированные «медиакоммуникации».

Символически генерализированные медиакоммуникации преодолевают общественную апатию. Используя их, можно с высокой степенью уверенности исходить из того, что сообщение будет принято. «Символически генерализированные коммуникационные медиа создают новую связь кондиционирования и мотивации. Они ставят коммуникацию в своей медийной области, на пример, в денежной экономике… в определенные условия, которые повышают шансы принятия даже в случае «неудобных» коммуникаций. Люди от дают свои блага или оказывают услуги, если (и только если) за них платят…… С помощью институционализирования символически генерализированных коммуникационных медиа может быть устранен порог непризнания коммуникации, который находится очень высоко, если коммуникация осуществляется за пределами интеракции присутствующих». Мотивы принятия, по Луману, должны быть встроены в селективность коммуникации. Селекция должна уметь мотивировать посредством самого способа селекции. Другими словами, ситуация должна быть таковой, чтобы принимающий не мог отказаться от данного диалога.

Язык является основной формой символической генерализации, обеспечивающей автопоэзис коммуникации и общества. Сам язык в интерпретации Лумана не является системой, поскольку не имеет собственных операций, а используется в рамках или психических, или коммуникативных систем. Как вид символической генерализации он является медиумом, поставляющим субстрат для образования смысловых форм сознания и коммуникации. Он служит одним из важнейших автокатализаторов для эволюции сложных систем. Ключевым для языка является обращение со знаками. Сигнал в сигнальных, доязыковых формах коммуникации самостоятелен, он ни к чему не отсылает. Знак является формой, которая маркирует различение обозначающего и обозначаемого, но не для того, чтобы отсылать к внеязыковому окружению. Напротив, он содержит в себе возможность абстрагироваться от внешней среды и остаться внутри событий, «репрезентируемых» внутри языковой системы. В противовес традиционным теориям языка как именования Луман в качестве ключевой выдвигает изоляционистскую трактовку природы знака. Она опирается на гуссерлевское различение ноэмы и ноэзиса как внутренних смысловых структур познавательного акта. «Различение обозначаемого и обозначающего является внутренним различием, которое не предполагает, что существует внешний мир, который обозначается. Ее особенность лежит в изолировании этого различения, благодаря которому достигается то, что отношение обозначающего и обозначаемого остается стабильным независимо от контекста использования»130. Возможность оперативного замыкания коммуникационных систем посредством языка становится одним из решающих факторов эволюции социальных систем. Благодаря рекурсивному использованию знаков происходит образование собственного замкнутого мира, к которому можно постоянно обращаться и внутри которого можно жить без нужды выхода во внешний мир. Коммуникативный мир, возникающий в ходе использования языка, является принудительным: нельзя к кому-нибудь обращаться без желания быть услышанным; нельзя слышать без желания понять. Для участников коммуникации невозможно отвернуть ситуацию коммуникации, коль скоро она возникла. Коммуникацию нельзя обойти, в худшем случае адресат неправильно поймет адресанта.

Обозначившаяся в 1960х годах смысловая инверсия закрепила в 1970х, в рамках нового политического поворота, дальнейшую интеграцию СССР в международную систему связей. В публичной риторике лидируют такие те мы как «мир и дружба, братство народов», а также тема «производственные отношения» и «права личности». Понятие «социализм» в таком контексте утрачивает связь с «борьбой», «трудом» и классовым противостоянием и при обретает размытую идентификацию: «Извращенному и опошленному буржуазной и ревизионистской пропагандой толкованию понятий демократии и прав человека мы противопоставляем самый полный и реальный комплекс прав и обязанностей гражданина социалистического общества». В 1970х годах из публичной риторики практически исчезает такое понятие как «массы», в коммуникативном пространстве СССР все более активно используется термин «личность».

Нам представляется любопытной исследовательская точка зрения, связывающая подобную трансформацию с деятельностью различных правозащитных организаций и разворачиванием диссидентского движения. Высшей формой ответа на обозначенные выше действия является включение в Конституцию 1977 года статьи, посвященной правам советских граждан.

Ключевые понятия официального советского словаря, отвечавшие за воспроизводство советского общества, в 1970е годы претерпевают содержательную трансформацию - при сохранении формы их употребления. Такие категории как «народ» или «благосостояние» начинают интерпретироваться в публичной риторике в технократическом ключе. К примеру, понятие «народ» под меняется категориями «население» или «трудящиеся». «Благосостояние» все более явно связывается с категорией «научно-технический прогресс». В кон це 1980х устойчивая смысловая схема социализма связана с триадой «труд - свобода - демократия».

Подводя итоги, мы можем сказать, что коммуникативное пространство под воздействием изменившихся механизмов трансляции базовых смыслов отражает трансформацию общественного сознания советского человека. Изменения в публичной советской риторике можно охарактеризовать, по замечанию А.Т. Бикбова, как «серию последовательных сдвигов, вызванных в том числе сменой господствующих фракций государственной бюрократии, в ходе которых сохранялось тематическое ядро и элементы устойчивой смысловой связи предшествующего периода и одновременно замещался по крайней мере один из ключевых элементов, тем самым перестраивая схему в целом». Нам близка позиция автора, в которой он упрекает «тех наблюдателей и аналитиков, которые… [полагают, что] советская риторика была полностью вымышленной или полностью бессмысленной». «Однако ее смысл выявляет не тонкий анализ семантики сам по себе, а реконструкция силовых обстоятельств - внеязыковых условий поддержания и смещения границ понятийных классификаций. Такой параллельный анализ смысловой и социальной конструкции в их изменении способен вернуть политической риторике ее характер символического акта - акта вербального учреждения мира, как его описывает Эмиль Бенвенист, постепенно обретающего осязаемую реальность. Вместе с тем такой анализ способен вести нас дальше - к пониманию политических изменений в прежнем СССР и современной России». Эволюция официальной публичной риторики и словаря гуманитарных наук, напрямую встроенных в воспроизводство проекта «социализм», дает представление о глубоких сдвигах в его основаниях - не всегда объявленных административных и символических революциях. Одним из таких сдвигов стало возвращение понятия «личность» в публичное употребление. Масштабная символическая революция происходит в 1960х годах в сфере использования связки «личность трудящихся» и их «благосостояния». Использование системы оппозиций, в которую входят связки «практика - теория», «материализм - индивидуализм», «детерминизм - индетерминизм», «коллектив - индивид» определялось базовым противопоставлением социализма и капитализма. В позднесоветский период, когда политическая связь между этими оппозициями утратила былую прозрачность, эти понятия активно используются представителями разных идейных моделей. В 1970е годы появляется новый тематический блок, который можно обозначить как «всестороннее развитие личности», сопряженное с научно-техническим прогрессом. К концу 1970х развитие этого блока в публичной риторике получает свое логическое завершение. В качестве примера приведем длинную цитату, характеризующую социализм: «Цели, на которые направлено использование достижений научно-технического прогресса в названных системах [социализма и капитализма], принципиально различаются. … В социалистическом обществе планы научно-технической революции являются одним из главных факторов реализации высшей цели социалистического общественного производства - все более полного удовлетворения материальных и духовных потребностей членов общества. …Об этом, в частности, свидетельствует систематическое увеличение индекса объема произведенного национального дохода в расчете на душу населения…». «Всесторонне и гармонически развитая личность, обладающая всем богатством потребностей», соотнесена со списком «основных направлений возвышения потребностей», который первым среди прочих содержит «ускоренный рост потребностей в жизненных благах, отличающихся повышенным качеством», а в числе растущих показателей указаны «мебель, предметы культуры и быта» и «культурно-бытовые услуги». На наш взгляд, происходит поворот к буржуазному пониманию личности как потребителя, причем такая личность продолжает отождествляться с полюсом социализма. Закрепляется автономизация личности как потребителя. Точно так же автономизируется и досуг личности. В проанализированном нами корпусе источников категория «свободное время» является необходимым условием «развития личности» зачастую в противовес категории «труд». Начинается противопоставление понятия «личность» понятию «коллектив». Изменяется сама модель советского человека, и это отражается в коммуникативном пространстве Советского Союза. «От аскетической модели советского человека как члена мобилизованного общества [происходит переход] к смягченной и нюансированной модели индивида, распоряжающегося ассортиментом материальных благ, непроизводственным временем, качеством товаров и услуг и возможностью их выбора». Таким образом, в 1970е годы неофициально новым субъектом коммуникативного пространства становится не коллектив, а личность. Мы отмечаем этот процесс, в том числе и по направленности исследовательских работ социогуманитарной сферы 19701980х годов. Продолжается процесс «обуржуазивания» социалистического общества. К 1980 м годам складывается -в подкрепление обозначенной выше триады - семантически близкая ей смысловая структура: «общество - личность - человек» (а не «общество - народ - люди»). Оппозиция «личность -коллектив» осмыслялась наукой, к примеру, в виде известного сборника «С чего начинается личность», выпущенного в 1978 году. Автономная интерпретация понятия «личность» (с обязательным наличием свободной воли) приводит к структурному сдвигу от аскетически мобилизационных схем социального порядка к «технократическому» социализму. Э.В. Ильенков писал в указанном сборнике:

«Подлинная личность, утверждающая себя со всей присущей ей энергией и волей, и становится возможной лишь там… где возникают и утверждают себя новые формы отношений человека к человеку, человека к самому себе». Вскоре оппозиция «личность - коллектив» трансформируется в «личность - система», что используется критикой советского режима и в лозунгах второй половины 1980х.

Специфика 1970х годов обуславливает утрату базовыми оппозициями понятий их прежних однозначных толкований. Отраженный в коммуникативном пространстве процесс выразился не только в формате публичной речи или опубликованных сборников, но и в практике государственного управления. Так, уже в 1970м году появляется государственная лотерея «Спортлото», на практическом уровне вводящая принцип индивидуально направленной случайности. Фактически легитимизованы т.н. «нетрудовые доходы».

Таким образом, мы наблюдаем характерную для 1970х и первой половины 1980х годов символическую модель политического компромисса. К концу существования Советского Союза понятие «личность» уже открыто допускает трактовку в «буржуазном» духе: «Мы должны освободиться от имперской модели личности в советской психологии личности, которая проявляется только как сверхчувственное системное качество; сверхнормативное, внеситуативное образование, которое существует в других людях… Это имперское чудище сковывает нас, но его обозначение, даже самое обобщенное, является первым шагом на пути к выздоровлению личности в советской психологии». Заложенный, по оценкам А.Т. Бикбова, еще в 19501960х годах, политический смысл понятия «личность» высвобождается из-под прежних сдержанных, компромиссных трактовок во второй половине 1980х годов. Так, в 1986м мы наблюдаем следующую картину, анализируя журнал «Вопросы психологии»: «Обеспечить оптимальное сочетание личных интересов, интересов трудовых коллективов, различных социальных групп с общегосударственными, общенародными интересами и таким образом использовать их как движущую силу интенсивного роста экономики». В том же журнале, два года спустя, в статье с характерным названием «Пути перестройки психологической науки» отмечается благотворная роль XX съезда в измене нии подхода к изучению личности человека. В целом, любопытен ряд использованных в период с 1986 по 1989 годы авторами журнала «Вопросы психологии» конструкций, семантически связанных с концептом «всестороннее развитие личности» и обладающих радикализированным смысловым ударением на индивидуализм личности: «проблема активной социальной позиции личности» (1985), «формирование всесторонне развитой личности» (1985), «решение актуальной современной проблемы - диагностика творческого потенциала личности» (1985), «психологическая перестройка людей, реализация важнейших личностных факторов, их творческого духовного потенциала каждой личности» (1986), «новый масштаб подхода к изучению - личности - биографический» (1986), «становление творческой личности» (1988), «целостная личность, которая способна управлять собой в любых ситуациях» (1988), «психологические условия раскрепощения личности… и смены образа жизни» (1989) и т.д. Во время перестройки происходит отказ от предшествующей модели компромисса и одновременно - критика коллектива как средства растворения личности в нем. Относительно второй половины XX века уже можно говорить о вырождении коммунистических идеалов в сознании советского человека. Фиксация необратимого разрушения советской системы идеалов отразилась в коммуникативном пространстве СССР эпохи перестройки. В опубликованном в «Правде» ответе на письмо Нины Андреевой задавались вопросом: «Какие принципы и ценности следует считать действительно социалистическими? И если сегодня мы вглядываемся в свою историю критическим взором, то лишь потому, что хотим лучше, пол нее представить себе пути в будущее».

Совокупность контекстов использования понятия «личность» в 19701980е годы свидетельствует, как минимум, о совмещении двух цивилизационных проектов, выраженных в аскетической и мобилизованной ранней версии социализма и модели индивидуального потребления, стоящей на буржуазных началах. На основе проанализированных источников мы пришли к выводу, что в позднесоветском обществе понятие «личность» выступает средством наложения двух ранее противопоставляемых идеологических систем, а точнее, средством «растворения» проекта «социализм» в проекте «капитализм» (используя терминологию А.Т. Бикбова).

Понятие научно-технического прогресса с брежневской поры становится ключевым для определения социализма. Когда в 1986 году М.С. Горбачев объяснял смысл и задачи перестройки, он обращался в первую очередь к ценности научно-технического прогресса как понятию посреднику (наряду с гуманизмом): «Это настоящая революция во всей системе отношений в обществе, в умах и сердцах людей, психологии и понимании современного периода, и прежде всего задач, порожденных бурным научно-техническим прогрессом». Научно-технический прогресс используется как основа научного управления обществом. В советском смысловом поле, выраженном в коммуникативном пространстве, понятие «научно-технический прогресс» сообразуется с такими понятиями посредниками как «рост материального благосостояния граждан» или «развитие личности». По мнению А.Т. Бикбова, «радикальная утопия человека будущего уступает место более скромным и прагматическим надеждам людей настоящего». Кстати говоря, пресловутая дисциплина «научный коммунизм» вводится в учебных заведениях только в 1963 году, а обязательный экзамен по этой дисциплине только в 1974. Вслед за А.Т. Бикбовым, рассматривавшим историческую социологию советских понятий, мы полагаем, что это явление обусловлено «сциентизацией политического правления», когда наука официально закрепилась в качестве экспертного центра в процессе государственного планирования. Тандем науки и государственного управления продолжался с начала 1960х до (в большей степени) 1989 года, в меньшей - 1991го. Такой категориальный разрыв определяется по электронному библиографическому классификатору ИНИОН, в котором из 7336 наименований, содержащих словосочетание «научно-технический прогресс», последние публикации датированы именно 1989 годом. В базе данных РГБ встречаются данные о наличии публикаций (в основном, диссертаций) вплоть до 1991, однако объем существенно сократился. Происходит замещение категорий «научно-технического прогресса» на «научно-производственный» и «научно-технический потенциал». Бикбов прав, определяя переломный этап для советской академической науки в 1991 году: ведь именно тогда происходит отказ от плановой экономики и сокращается государственное финансирование научных центров. Соответственно, перестает действовать обязательная система академической экспертизы государственных проектов. Однако начало этих процессов обозначается еще в 1988 году - с выходом постановления Совета Министров СССР от 15 октября, в котором объявлялось, что необходимо «отменить существующую практику финансирования содержания научных организаций из государственного бюджета и перейти к целевому финансированию конкретных программ, тем и инициативных поисковых исследований на конкурсной основе». Победа либералреформистской экономической модели привела в итоге к отказу от прежней понятийной категории.

В результате проведенного анализа используемых в официальной публичной риторике понятий, мы пришли к выводу, что социальные и политические смысловые кластеры, сформированные вокруг понятий проектов, занимают ключевые позиции в понятийной сетке коммуникативного пространства позднего СССР. Ключевую роль в анализе сдвигов и стабилизации смыслов играет не изолированное отношение между концептом и референтом, а кон текстообразующая связь понятий между собой, с учетом синхронных процессов в структурах государственной администрации (по сути, в коммуникативном пространстве).

Механизмы трансляции и воспроизведения смыслов в коммуникативном пространстве СССР

Система воспитания есть комплекс воспроизводства и социализации определенного типа личности для определенного типа общества. Система средств массовой информации служила (в Советском Союзе - осознанно и изначально) задаче повторения тех базовых смыслов и ценностей в общественном сознании в коммуникативном пространстве. В.Г. Афанасьев в статье в журнале «Вопросы философии» в 1979 отмечает: «Вместе со становлением общества в нем складываются и действуют два типа, два механизма управляющего воздействия на общественную систему - стихийный и сознательный». Стихийный механизм, по определению Афанасьева, есть усредненный результат взаимодействия сил, массы случайных единичных актов. К примеру, рынок, где множество актов купли-продажи являются следствием действия объективного закона стоимости и установленных им определенных пропорций (которые нарушаются и вновь устанавливаются). Наряду со стихийными механизмами действуют сознательные факторы управления, связанные с целенаправленной деятельностью людей. Именно так «формируются специфичные общественные институты, система органов и организаций, осуществляющих сознательное воздействие на общество с целью достижения определенных результатов». Система воспитания и система средств массовой информации и пропаганды как раз относятся к «системе органов и организаций», отвечающих за воспроизводство именно таких личностей, которые нужно обществу, и являющихся инструментами общественных институтов (семья, государство, гражданское общество) «социальных форм существования человека».

Пресса, как часть системы СМИ, транслирует обществу базовые смыслы и ценности. Источниковой базой исследования, как мы указывали, является пресса, поскольку именно печать «имеет, как правило, наибольшую информационную насыщенность». Медиа, по Марксу, служат «средством распространения конкретной системы взглядов - буржуазной идеологии, а так же способом … или дискредитацией альтернативной или противоположных воззрений». Терминология разная, суть одна.

Главная функция средств массовой коммуникации (СМК), частью которых являются СМИ - организация социального управления. Цель СМК - обеспечивать управление обществом. Еще Д. Белл писал, что каждое общество «связано сетями («инфраструктурой»)», причем эти сети, как правило, в руках государства. Идеи, транслировавшиеся через СМИ, объектом своего воздействия имеют общественное сознание. Общественное сознание - это сознательное отражение бытия личностью и обществом.

Система средств массовой информации и пропаганды постоянно транслировала и повторяла в коммуникативном пространстве те смыслы и ценности, что воспроизводила система воспитания.

Специфика системы СМИ в СССР заключается в том, что советская власть изначально смотрела на СМИ как на средство воспитания масс. Печать должна была выполнять три функции - агитатора, пропагандиста и организатора. СМИ выступают как регулятор самого широкого спектра взаимодействия , как система связей партии с массами. Через систему СМИ партия осуществляет руководство трудящимися, через нее направляет энергию миллионных масс на преобразование общества, через нее партия осуществляет координацию деятельности всех звеньев системы управления. Государством в советское время задавалась система и зона контроля: при наличии текстов одного типа, фиксировавших официальную позицию и благодаря вертикали распространявших прессу (и не только) везде, средства и способы передачи текстов адресатам строго контролировались: массовые коммуникации - это зоны усиленного контроля. В рассматриваемый нами период «масс-медиа [уже] не коэффициент, а оператор идеологии». Такое отношение к себе у работников СМИП в СССР формировалось благодаря не только ленинским установкам, опубликованным в газете «Искра» в 1901 году: «Пресса должна выступать агитатором, пропагандистом и воспитателем для масс». Для российской, а затем и советской журналистики в целом характерна связь с публицистикой и литературой: Некрасов, Герцен, Гиляровский, Симонов, Твардовский и другие известные персоны служат тому примером. Прежде всего, советская журналистика выступала в качестве просветительского и культурного института. Главная традиция российской журналистики еще с начала XIX лидерство литераторов, публицистов, журналистов в формировании информационной и дискуссионной повестки дня, в направлении общественного мнения, в организации публичной дискуссии. Как отмечает в 2014 году Е. Вартанова, история российской (и советской) журналистики неразрывно связана с традициями отечественной литературы и филологии: Некрасов был главным редактором журнала «Современник», Белинский писал очерки в различные журналы и т.д. Зачастую журналистика в СССР вступала в разрез с информационными и социальными запросами аудитории: не спрос порождал предложение, а предложение формировало, даже воспитывало спрос. Советские медиа-исследователи определяли журналистику как «общественную деятельность по сбору, обработке и периодическому распространению ин формации через каналы массовой коммуникации, нацеленные на агитацию и пропаганду».

Советская журналистика имела явный нормативный характер; ее профессиональные нормы определяли приоритет партийности над не предвзятостью, точности информации над актуальностью, жанр полемики заметно преобладал, особая роль принадлежала публицистике «на политические или воспитательные темы», обуславливающей связь журналистики не только с идеологией, но и с литературой. Журналистика как профессия в СССР долгое время формировалась на стыке двух сфер - филологии и идеологии. Вместе с богатыми литературными традициями советская журналистика характеризовалась зависимостью от политики и идеологии. При этом она оставалась сильно персонифицированной. Теория отводила журналистам роль активных членов общества и пропагандистов политик КПСС, что объясняет тесную связь между профессионализацией и инструментализацией журналистской деятельности в СССР. Журналистика и система средств массовой информации является инструментом и посредником в советском коммуникативном пространстве.

Медиа распространения служат увеличению социальной редундантности. Луман под редундантностью понимает плотность, сплоченность и внутреннюю согласованность системы. Медиа распространения, дублируя сообщения и доводя информацию до всех участков системы, упрочивая взаимосогласованность элементов системы.

Медиа распространения расширяют круг участников коммуникации приемников информации. Благодаря им возникает избыток возможностей коммуникации, а следовательно - повышение ее комплексности: все большее число участников могут ее продолжить. Однако с расширением редундантности увеличивается степень неопределенности успеха коммуникации: будет ли она воспринята и понята? Сам по себе рост технических сетей коммуникации еще не означает роста объема информации или интенсификации коммуникационных потоков. Информация производится и потребляется вне технических сетей, в рамках коммуникационной системы общества. Не происходит никакого их пересечения, более того, технические средства коммуникации создают лишь шум для информации и сами по себе мешают коммуникации.

Технические и коммуникационные сети могут сочетаться и катализировать друг друга лишь в форме структурных соответствий. Это находит выражение в физически ощущаемой зависимости коммуникации от техники и ведет к технически индуцированному взрыву коммуникационных возможностей. Исчезают многие границы коммуникации, вызванные ограниченными возможностями человеческого организма. Книга и телекоммуникационные средства позволяют разводить сообщение и прием информации, открывая тем самым различные временные и пространственные комбинации для коммуникации.