Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования

«Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»»

Факультет гуманитарных наук

Выпускная квалификационная работа

По направлению подготовки: «История»

На тему: «Женская повседневность в столичном и провинциальном городе: сравнительный анализ (1715-1728 гг.)»

Автор: Видничук Анастасия Олеговна

Научный руководитель: д-р ист. наук, проф.

А.Б. Каменский

Москва 2017

Оглавление

• Введение
• Глава 1. Социальное положение
• Глава 2. Коммуникация и досуг
• 2.1 Круг общения
• 2.2 Досуг
• Глава 3. Семейные отношения
• 3.1 Супруги
• 3.2 Дети и родители
• 3.3 Родственники
• Глава 4. Честь и бесчестье
• Глава 5. Материальное положение
• 5.1 Заработок
• 5.2 Имущество
• Заключение
• Список использованных источников и литературы
• Приложения


Введение

Во второй половине XX в. в исторической науке на Западе начался антропологический поворот Среди самих ученых нет единого мнения о хронологических рамках этого поворота. Большинство склонно относить начало изменений к 60-м гг., а становление исторической антропологии как общего поля дисциплин к 80-м гг. XX в.. Происходил «бунт молодого поколения историков против того, что стало называться “большими рассказами”: критический анализ национального государства, нападки на этноцентризм, смещение Европы с центральной позиции, дискредитация модернизационных моделей» Сэбиан Д., Кром М., Альгази Г. «История и антропология: путь к диалогу» / История и антропология. Междисциплинарные исследования на рубеже XX-XXI веков. Под общ. ред. М. Крома, Д. Сэбиана, Г. Альгази; пер. с англ. К.А. Левинсона, пер. с франц. Л.А. Пименовой. - СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге; Алетейя, 2006. - С. 14., появилось стремление к «реализации идеала не-событийной истории, состоящей из повторяющихся событий и церемоний религиозной и семейной жизни» Кром М.М. Междисциплинарность и возникновение новых направлений в исторической науке (на примере исторической антропологии) / «Стены и мосты»: междисциплинарные подходы в исторических исследованиях. М.: Совпадение, 2012. С. 44., был брошен «вызов “традиционной”, институциональной исторической науке, исключавшей из сферы своего интереса роль и поступки, опыт и переживания “маленького человека”» Журавлев С.В. Предисловие. История повседневности - новая исследовательская программа для отечественной исторической науки / История повседневности в Германии: Новые подходы к изучению труда, войны и власти / А. Людтке; [пер. с англ. и нем. К.А. Левинсона и др.; под общ. ред. и с предисл. С.В. Журавлева]. М.: - РОССПЭН; Германский исторический институт в Москве, 2010. С. 17.. Эти сдвиги в сознании ученых, как считает П. Берк, были откликом на объективную реальность: «историки реагировали на изменения в окружавшем их мире, в частности на утрату веры в прогресс, на рост антиколониализма и феминизма» Берк П. Историческая антропология и новая культурная история. Пер. с англ. М. Неклюдова / Электрон. дан. - Журнальный зал - Режим доступа : http://magazines.russ.ru/nlo/2005/75/ne5.html, свободный. . Одно за другим стали возникать новые исследовательские направления, подходы и предметные поля: микроистория, гендерная история, история ментальностей, локальная история, история повседневности и др.

Настоящая работа написана в русле последнего из названных направлений, однако ученые до сих пор не имеют общего представления о том, что представляет собой история повседневности, каковы ее задачи и предметное поле. Так, повседневность можно понимать, как: непраздничные, рабочие дни; жизнь «маленьких людей»; жизнь, далекую от политики, крупных исторических фигур или событий; частную жизнь с присущей ей эмоциональной стороной Вамбольдт Н.В., Шубина М.П. Повседневность в истории / Электрон. дан. - Электронный научный журнал «Вестник Омского государственного педагогического университета». Вып. 2006 - Режим доступа : http://www.omsk.edu/article/vestnik-omgpu-27.pdf, свободный. . Один из основоположников истории повседневности в Германии, Альф Людтке Сам А. Людтке изучал XX век: жизнь людей во время войны, их отношение к фашистскому режиму, повседневность рабочих и военных (Рабочие, Eigensinn и политика на германских предприятиях в 1880-е - 1914 годы. Его же. Война как работа: армейская служба в эру мировых войн // История повседневности в Германии: Новые подходы к изучению труда, войны и власти / А. Людтке; [пер. с англ. и нем. К.А. Левинсона и др.; под общ. ред. и с предисл. С.В. Журавлева]. М.: - РОССПЭН; Германский исторический институт в Москве, 2010. С. 84-131, 211-246. И проч.) Кроме того, Людтке известен и работами по теоретико-методологическим вопросам (Людтке А. Что такое история повседневности? Ее достижения и перспективы в Германии // Социальная история. Ежегодник. 1998/1999. М.: РОССПЭН, 1999. С. 77-100; Его же. История повседневности в Германии после 1989 г. // Казус. 1999. С. 117-126. И проч.) определял ее как «детальное историческое описание устроенных и обездоленных, одетых и нагих, сытых и голодных, раздора и сотрудничества между людьми, а также их душевных переживаний, воспоминаний, любви и ненависти, тревог и надежд на будущее» Людтке А. Что такое история повседневности? Ее достижения и перспективы в Германии // Социальная история. Ежегодник. 1998/1999. М.: РОССПЭН, 1999. С. 77.. При этом он призывал не сводить историю повседневности к изучению «быта, нравов и личной жизни». В центре его исследований - «повседневная жизнь простых людей, но не как «массы» или класса, а на уровне индивидов и семей», то, как эти люди «осваивали суровый мир, в котором им довелось жить, и приспосабливались к нему» Кром М.М. Повседневность как предмет исторического исследования (вместо предисловия) / История повседневности. Сборник научных работ. СПб.: Издательство Европейского Университета в Санкт-Петербурге; Алетейя, 2003. С. 13.. Тем не менее многие исследователи продолжают полностью отождествлять повседневность с бытом, игнорируя скрытые за бытовыми деталями культурные коды Там же. С. 9. , и принимать ее изучение за самоцель, вместо того, чтобы использовать в качестве метода постижения макроисторических процессов.

Необходимо отметить, что большая часть монографических исследований, посвященных повседневности или изучению ментальности, основаны на судебном делопроизводстве. Первым таким трудом, написанном в русле аграрной истории, но фактически положившим начало микроисторическим исследованиям, была книга Э. Ле Руа Ладюри «Монтайю, окситанская деревня». В ней автор на основе «Регистра инквизиции», составленного Жаком Фурнье, местным епископом, ставшим впоследствии папой, изучает «материальную жизнь, крестьянское общество, семью и культуру» Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324). Пер. с фр. В.А. Бабинцева, Я.Ю. Старцева. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2001. С. 7. французской деревни конца XIII - начала XIV вв. Сосредотачиваясь на «описании наиболее значительных сцен повседневной жизни», которыми «для подтверждения своих слов подследственные дополняли» Там же. С. 12. показания, Ладюри воссоздает крестьянский мир того времени, начиная с быта и социальной иерархии внутри деревни, и заканчивая анализом места определенных практик в менталитете людей. Однако историк не всегда проявляет необходимую критичность к источникам, полностью доверяя показаниям обвиняемых.

В скором времени после монографии Ле Руа Ладюри появилась книга К. Гинзбурга «Сыр и черви», написанная также в русле микроистории и основанная также на материалах инквизиторского суда. Работая на стыке истории и культурной антропологии, автор попытался восстановить «широкую картину мыслей и чувств, фантазий и чаяний» Гинзбург К. Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в. Пер. с итал. М.Л. Андреева, М.Н. Архангельской. М.: РОССПЭН, 2000. С. 31. обычного мельника Меноккио. Цель, которую Гинзбург ставит в своей монографии, - внести определенный вклад в изучение народной культуры. Но тут же он отмечает и неизбежное противоречие между целью и выбранными источниками: «их происхождение (источников - А.В.) связано с деятельностью лиц, прямо или косвенно причастных к доминирующей культуре», а значит, в итоге мы получим «искаженное изложение» «мыслей, верований, чувств живших в далеком прошлом крестьян или городских ремесленников» Там же. С.33.. Выход автор видит в использовании «нестыковок» между вопросами следствия и показаниями ответчиков, позволяющих понять особенности мировосприятия последних. Один из выводов, к которым приходит Гинзбург, состоит в том, что культуры «верхов» и «низов» не были полярными и изолированными друг от друга; напротив, по крайней мере, до середины XVI в. они находились в тесной взаимосвязи, и даже более того - «высокая европейская культура» имела «народные истоки» Там же. С. 232..

Н. Земон-Дэвис, изучившую историю, произошедшую в XVI в. с простолюдином Мартином Герром, интересовал в первую очередь «тайный мир чувств и стремлений крестьянина» Земон-Дэвис Н. Возвращение Мартина Герра. Пер. с англ. М.А. Барга. М.: Прогресс, 1990. С. 15.. Свое исследование Земон-Дэвис основывает не только на официальных судебных отчетах, протоколах и приговорах: она сопоставляет эти документы с повестью, написанной судьей этого дела, а также с другими источниками. Исследуя эмоциональные реакции действующих лиц рассматриваемой истории, автор пытается вникнуть в их мотивацию, выяснить, что влияло на «”моделирование” [ими] своих поведенческих стереотипов» Барг М.А. Послесловие // Земон-Дэвис Н. Возвращение Мартина Герра. Пер. с англ. М.А. Барга. М.: Прогресс, 1990. С. 195., хотя и допуская при этом некоторые домыслы. Дискуссия, последовавшая за изданием книги между ее рецензентом Р. Финлеем и самой Дэвис, поставила важный вопрос: может ли историк, конструируя ушедшую реальность, пользоваться достижениями других наук, таких как психология или литературоведение, или должен строго следовать источнику, не анализируя прошлое в современных категориях.

Что касается отечественной исторической науки, то в ней соответствующие изменения начались только в середине 1990-х гг. и были связаны с именами историков-медиевистов А.Я. Гуревича и Ю.Л. Бессмертного. Гуревич руководил ежегодником «Одиссей. Человек в истории», и публикуемые в нем исследования принято относить к истории ментальностей. Бессмертный основал ежегодник «Казус. Индивидуальное и уникальное в истории», и работы, выходящие в нем, более тяготеют к истории повседневности Сэбиан Д., Кром М., Альгази Г.. Указ. соч. С. 28..

Историографический обзор:

В настоящее время российские ученые активно разрабатывают историю повседневности как новую область исторической науки. Особое внимание, в силу обилия и доступности источников, сосредоточено на XX веке Журавлёв С.В. «Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920-1930-х гг. М., 2000; Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. - М.: РОССПЭН, 2000; Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб., 1999. . Для настоящей работы, однако, первостепенный интерес представляют работы, посвященные повседневности людей XVIII столетия, число которых невелико.

В первую очередь это монографии О.Е. Кошелевой «Люди Санкт-Петербургского острова Петровского времени» и А.Б. Каменского «Повседневность русских городских обывателей» написаны в рамках изучения городской повседневности. В первом случае автор стремится увидеть, как конкретное мероприятие Петра I - постройка новой столицы - повлияло на жизнь рядовых людей: как они расселялись и устраивались в Петербурге, как взаимодействовали с властью, какие прежние практики приносили с собой и какие новые отношения возникали на новом месте, наконец, каков был «новый тип русского человека - “петербуржца”» Кошелева О.Е. Люди Санкт-Петербургского острова Петровского времени. М.: ОГИ, 2004. С. 429.. Во второй работе предпринимается попытка выявить «отражение модернизационных процессов» в «повседневной жизни русского провинциального города на протяжении XVIII столетия» Каменский А.Б. Повседневность русских городских обывателей. Исторические анекдоты из провинциальной жизни XVIII в. М.: РГГУ, 2007. С. 10., в том числе проследить, как эти процессы затронули непривилегированные слои населения. В книге рассматриваются различные аспекты жизни горожан: их занятия, отношения с властью, отношения внутри городской общины и внутри семьи, категории, которыми они мыслили, и их представления об окружающем мире. В силу преобладания в источниковой базе автора судебно-следственных документов, больше всего информации мы получаем о криминальном мире города и о конфликтах вообще. Кроме того, изучение небольшого города предоставляет исследователю возможность отчасти восстановить историю некоторых родов и их положение в местной социальной иерархии.

Рассмотренными работами историография городской повседневности не ограничивается. В последние годы вышел ряд монографических исследований, либо непосредственно посвященных этой проблематике, но основанных на иных видах исторических источников и затрагивающих другой временной период Бессонова Т.В. Казанская суконная слобода в XVIII - первой половине XIX вв. Набережные Челны: Изд-во Института управления, 2000; Вишленкова Е.А., Малышева С.Ю., Сальникова А.А. Культура повседневности провинциального города: Казань и казанцы в XIX - XX вв. Казань: Изд-во Казанского гос. ун-та, 2008; Куприянов А.И. Городская культура русской провинции. Конец XVIII - первая половина XIX века. М.: Новый хронограф, 2007; Малышева С.Ю. Праздный день, досужий вечер: культура досуга российского провинциального города второй половины XIX - начала ХХ века. М.: Academia, 2011; Микитюк В.П., Яхно О.Н. Повседневная жизнь Екатеринбурга на рубеже XIX - XX веков: Очерки городского быта. Екатеринбург: Изд-во АМБ, 2014; Четырина Н.А. Сергиевский посад в конце XVIII - начале XIX вв. (Посад как тип городского поселения). МЖ АИРО-XXI; Спб.: Дмитрий Буланин, 2006; Швейковская Е.Н. Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI - начала XVIII века. М.: Индрик, 2012. , либо касающихся истории повседневности в более широком контексте городской истории.

В последнее время история повседневности стала активно изучаться и в рамках гендерного дискурса. Теоретико-методологическими вопросами в данной области занимается преимущественно Н.Л. Пушкарева. В своих статьях Пушкарева Н.Л. История повседневности: предмет и метод // Социальная история. Ежегодник. 2007. М.: РОССПЭН, 2008. С. 9-55; Ее же. Российская повседневность в зеркале гендерных отношений: тенденции, динамика, перспективы изменений (X - начало XXI в.) // Российская повседневность в зеркале гендерных отношений. Сборник статей / Ответ. ред. и сост. Н.Л. Пушкарева. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 5-24. историк отмечает, что исследования женской повседневности строятся в первую очередь на предположении, что «практики женщин и мужчин в одной и той же сфере не были схожими» Пушкарева Н.Л. Российская повседневность в зеркале гендерных отношений: тенденции, динамика, перспективы изменений (X - начало XXI в.) // Российская повседневность в зеркале гендерных отношений. Сборник статей / Ответ. ред. и сост. Н.Л. Пушкарева. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 8.. Как пишет Пушкарева, работы по гендерной истории и по истории повседневности оказывались так или иначе близки, потому что «повседневная», непубличная жизнь ассоциировалась с женским пространством. Также в статье намечаются важные для изучения истории повседневности (и актуальные для настоящей работы) вопросы: «Как и когда действующие акторы истории “вспоминают” о том, что они мужчины или женщины? Почему в повседневном общении гендерные различия то затушевываются, то выступают ярче? Для чего нужно это знание?» Там же. С.16..

Помимо Пушкаревой, теоретическими вопросами истории женской повседневности занимается А.В. Белова Белова А.В. «Четыре возраста женщины»: Повседневная жизнь русской провинциальной дворянки XVIII - середины XIX в. СПб.: Алетейя, 2010; Ее же. Женская повседневность как предмет истории повседневности: историографический и методологический аспекты // Российская повседневность в зеркале гендерных отношений. Сборник статей / Ответ. ред. и сост. Н.Л. Пушкарева. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 25-67.. Первую главу своей монографии «Четыре возраста женщины» она посвящает понятию истории повседневности вообще и женской повседневности в частности, их задачам, возникновению, развитию и современному состоянию, проблемам и перспективам. Несмотря на пространность рассуждений, Белова по большей части повторяет тезисы Пушкаревой. Автор дает точное определение женской повседневности «способы проживания и переживания всех форм, сфер и проявлений неинституционализированного женского опыта» Белова А.В. «Четыре возраста женщины». СПб.: Алетейя, 2010. С.45., подчеркивая этим ее принципиальное отличие от мужской: отсутствие каких-либо социальных институтов реализации жизненных практик.

Названные женщины-историки своими трудами, безусловно, вносят значительный вклад в сближение гендерной истории и истории повседневности, которое может быть в итоге весьма плодотворным. Однако при чтении их работ складывается впечатление, что эти две области взаимодействуют в них не на равных: скорее, история повседневности используется как способ «интеграции истории женщин в пространство всеобщей истории» Репина Л.П. Новая историческая наука и социальная история. М., 1998. Цит. по Белова А.В. «Четыре возраста женщины»: Повседневная жизнь русской провинциальной дворянки XVIII - середины XIX в. СПб.: Алетейя, 2010. С.50..

Что касается опытов непосредственного анализа жизни российских женщин XVIII в., то и здесь среди исследователей в первую очередь нужно назвать Пушкареву и Белову. Их монографии Пушкарева Н.Л. Частная жизнь русской женщины XVIII в.; Белова А.В. «Четыре возраста женщины». имеют одинаковые характеристики и во многом повторяют друг друга. Прежде всего, неослабный интерес у авторов вызывают исключительно представительницы высших слоев общества. Обусловлено это, как представляется, двумя важными факторами: во-первых, наличием источников, позволяющих без труда реконструировать их повседневную жизнь, во-вторых, разительностью перемен, произошедших с дворянками в XVIII в. При этом жизнь женщин непривилегированных слоев априорно воспринимается как нечто неизменное и незаслуживающее внимания. Помимо этого, данные работы основываются на одних и тех же, давно изученных комплексах источников Как отметила Н.В. Козлова, эти документы сводятся к «нормам обычного права и законодательным документам; церковным и светским сочинениям нравоучительного характера и литературным памятникам, в первую очередь Домострою; а также мемуарной литературе» (Козлова Н.В. Городская семья XVIII века. Семейно-правовые акты купцов и разночинцев Москвы. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2002). и не вводят в научный оборот новых материалов. В большинстве случаев исследовательницы выбирают выработанную еще дореволюционными историками структуру, деля жизнь женщины XVIII века на несколько возрастных периодов или ключевых моментов. Такое широкое обобщение, на мой взгляд, чревато упущением из поля зрения некоторых мелких, но важных и интересных аспектов. В целом же можно сказать, что авторы, «идя на поводу» у романтически настроенного создателя источника, стремятся создать идеальную картину повседневного быта женщин, не учитывая при этом нелицеприятные, но весьма распространенные жизненные практики.

На этом фоне особняком стоит вышедшая в 1998 монография швейцарского историка Нады Бошковской Бошковска Н. Мир русской женщины семнадцатого столетия / Пер. Р.А. Гимадеева. - СПб.: Алетейя, 2014. . В ней автор на основе неизвестных ранее архивных материалов освещает практически все стороны жизни русской женщины XVII века. В небольших главах-статьях Бошковска затрагивает важные и зачастую практически неизученные вопросы и иллюстрирует свои тезисы конкретными примерами.

Важное значение для настоящей работы имеет также монография П.П. Щербинина «Военный фактор в повседневной жизни русской женщины в XVIII начале XX в.» Щербинин П.П. Военный фактор в повседневной жизни русской женщины в XVIII - начале XIX в. Тамбов: Юлис, 2004., единственная существующая работа, полностью посвященная солдаткам. Однако нужно сказать, что самой повседневности женщин XVIII века в книге уделено сравнительно мало внимания: в основном автор говорит о социальном положении жен военных, о мерах властей по отношению к ним, но неоднократно упоминающиеся «многочисленные тяготы», выпавшие на их долю, не раскрываются ни на каких конкретных примерах. Однако сведения о социальном статусе, а также краткие и обобщенные характеристики жизни и занятий женщин оказываются весьма полезными при ответе на вопрос «что скрывалось за понятием “солдатка” в XVIII веке?».

В целом же исследователями, занимающимися женской историей, повседневность последних в разные эпохи практически не затрагивалась. Классическими сюжетами, начиная с дореволюционной и заканчивая современной историографией, были имущественные Антокольская М.В. Семейное право. - М.: Юристъ, 1996; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. - Ростов-на-Дону: Феникс, 1995; Дмоховский А. О правах женщины в России // Библиотека для чтения. 1862. №7; Маррезе М.Л. «Бабье царство: дворянки и владение имуществом в России (1700-1861)». - М.: НЛО, 2009; Рейнгардт Н.В. О личных и имущественных правах женщин по русскому закону. - Казань: 1885; Цатурова М.К. Русское семейное право XVI-XVIII вв. - М.: Юрид. лит., 1991; Kamenskii A.B. Business Women in Eighteenth-Century Russian Provincial Towns, in: Word and Image in Russian History: Essays in Honor of Gary Marker. Boston: Academic Studies Press, 2015. P. 206-221; Weickhardt G.G. Legal Rights of Women in Russia, 1100-1750// Slavic Review. V.55, №1. 1996. и семейные Антокольская М.В. Указ. соч.; Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч.; Дмоховский А. Указ. соч.; Никольский В.Н. Обзор главнейших постановлений Петра I в области личного семейного права. - Ярославль: 1857; Пушкарева Н.Л., Муравьева М.Г. Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.). - СПб.: 2012; Солонин Ю.Н. Женщина в структуре семейного быта: восемнадцатый век// Феминизм и российская культура: сб. трудов// Междунар. ин-т "Женщина и управление"; под ред. Г.А.Тишкина. - СПб.; ин-т "Женщина и управление": СПбГАК, 1995. - С. 23-31; Способин А.Д. О разводе в России. - М.: 1881; Цатурова М.К. Указ. соч.; Щеглов В.Г. Положение и права женщины в семье и в обществе в древности, средние века и новое время. - Ярославль: типография Э.Г. Фальк, 1898. права женщин, вопрос об их затворничестве и взаимоотношения с церковью Богословский М.М. Быт и нравы русского дворянства в первой половине XVIII века. - Пг.: Задруга, 1918; Гольцев В.А. Законодательство и нравы в России XVIII. - СПб.: Попова, 1896; Иконников В.С. Русская женщина накануне реформы Петра Великого. - Киев: 1874; Семенова Л.Н. Очерки истории быта и культурной жизни России. - Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1982..

Характеристика источников:

Возможности изучения российской повседневности Нового времени и, в частности, первой четверти XVIII в., весьма ограничены. Документы, в которых их создатели сознательно пытались отразить мир вокруг и внутри себя, т.е. дневники, мемуары, переписка и т.п., немногочисленны и принадлежат преимущественно перу представителей дворянства. Широкое распространение источники личного происхождения получили в основном со второй половины XVIII в., а от первой четверти столетия до нас дошли лишь единицы. Однако данный вид источников, как уже сказано выше, не единственный, способный предоставить сведения о повседневной жизни. Настоящая работа основана на изучении комплекса судебных документов, принадлежащих к первой трети XVIII в.

Выявление документов проводилось в Российском государственном архиве древних актов, в фондах Судного приказа (Ф.239), Курского надворного суда (Ф.981) и Вологодской земской избы (Ф.717). В рассматриваемое время эти учреждения выполняли сходные функции.

В основу создаваемой выборки было положено два основных критерия: во-первых, в базу заносились только те дела, в которых фигурировали женщины; во-вторых, туда попадали разбирательства, связанные преимущественно с оскорблениями Под оскорблением понимается брань, побои, «бесчестье» и т.п., а также с имущественными преступлениями (разбоями и кражами), дела об изнасилованиях, поджогах и побегах См. Приложение 3..

В результате работы с указанными архивными фондами было выявлено 77 архивных дел, датируемых 1715-1728 гг. Это все имеющиеся в рассматриваемых фондах дела за данный период времени, соответствующие обозначенным выше критериям и именно они составили источниковую базу данной работы.

Специфика выбранного вида источника изначально налагает на исследование некоторые ограничения. Прежде всего, потому что процедура судебного разбирательства и формуляр протокола были унифицированы, по крайней мере, в европейской части страны (о чем позволяют судить имеющиеся документы). Кроме того, чтобы сравнение стало возможным, необходимо было установить ситуативные рамки: как было сказано выше, в выборку попали только дела определенного содержания. Тем самым положение о том, что столичные и провинциальные женщины с определенной частотой попадали в одинаковые ситуации, изначально принимается как аксиома. Отчасти такое ограничение оправдано соответствующим распределением дел в фондах.

Для того чтобы охарактеризовать выбранный комплекс источников, необходимо сначала понять, в какой среде он сложился, т.е. разобраться в судебной системе, существовавшей в России описываемого периода. Важно также учесть, что в 1717-1723 гг. в России осуществлялась судебная реформа, полностью изменившая порядок судопроизводства в стране См.: Серов Д.О. Судебная реформа Петра I. Историко-правовое исследование. М.: Зерцало-М, 2009. С. 180..

В дореформенный период в стране функционировала приказная система. При «неотделенности органов правосудия от органов управления» каждый приказ «обладал теми или иными судебными полномочиями», что создавало «ведомственную “чересполосицу”» Серов Д.О. Указ. соч. С. 78-80; Анисимов Е.В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого. СПб.: Дмитрий Буланин, 1997. С. 66. . Кроме того, судебная система не имела единства. В 1699 г. была проведена городская реформа, в ходе которой появился новый орган, ведавший «судом и росправою» над «посадскими людьми большинства городов России» Анисимов Е.В. Указ. соч. С. 63., Ратуша. В 1717 г. была учреждена Юстиц-коллегия, ставшая впоследствии «центральной судебной инстанцией, которой подчинялись местные суды» Там же. С. 127.. Следующим шагом было создание подчиненных Юстиц-коллегии возникших ранее надворных и «нижних» судов, продолжавшееся в 1719-1721 гг. Итогом реформирования стала следующая судебная система:

«1) суды в небольших городах …;

2) Нижний … суд в городах-центрах губерний и провинции;

3) “высший” Надворный суд, который принимал к ведению и пересмотру дела Нижних судов …;

4) Юстиц-коллегия, которой подчинялся Надворный суд;

5) Сенат - высшая инстанция, отправляющая самостоятельное судопроизводство, но в основном работающая с апелляциями» Кошелева О.Е. Указ. соч. С. 48..

Однако далеко не все слои населения были подсудны какому-либо звену этой системы: «из-под судебной власти Юстиц-коллегии были вообще выведены купечество, предприниматели, мастеровые, работные люди, не говоря уже о военных и моряках» Анисимов Е.В. Указ. соч. С. 129..

Надворные суды были упразднены Верховным тайным советом в 1727 году, и именно период до их ликвидации изучается в настоящей работе.

На первый взгляд, судебно-следственные материалы не кажутся самым подходящим источником для изучения повседневной жизни, поскольку в первую очередь они иллюстрируют конфликтогенность общества. Кроме того, как пишет А.С. Лавров, «ограничиваясь маргинальной группой», исследователь вынужден «восстанавливать норму по девиации» Лавров А.С. Колдовство и религия в России. 1700-1740 гг. М.: Древнехранилище, 2000. С. 22.. Нельзя также и утверждать, что показания участников судебного процесса предоставляют нам прямые и непосредственные сведения о жизни людей того времени. Безусловно, поведение и высказывания ответчиков, истцов и свидетелей в значительной степени определялись ситуацией, в которой они находились (судебное разбирательство), и необходимостью убедить суд в своей правоте. Тем не менее, вне зависимости от правдивости показаний П.В. Лукин, изучая судебные документы политических процессов XVII века, выразил мысль, справедливую и для использованного в настоящей работе комплекса источников: «нас интересует не столько то, говорил ли на самом деле обвиняемый те или иные “непригожие речи”, а сама возможность их произнесения. То, какие именно высказывания могли быть сделаны с точки зрения людей XVII в., уже достаточно свидетельствуют об их представлениях». [Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М.: Наука, 2000. С. 15.], все участники тяжб упоминают о многочисленных практиках повседневной жизни того времени, напрямую касающихся конфликтной ситуации или находящихся «вокруг» нее. Именно эти, как правило, лишь вскользь упомянутые детали, не являющиеся частью стратегии «поведения в суде», и позволяют реконструировать элементы повседневности и именно на них и необходимо сконцентрировать внимание.

Однако на стадии отделения элементов защитных стратегий от подлинной информации о повседневных практиках работа с источником не заканчивается. Как отметил О.Г. Усенко Усенко О.Г. Примерная стратегия интерпретации следственных материалов по делам о государственных преступлениях в России XVII-XVIII вв. // Народ и власть: исторические источники и методы исследования. Мат-лы XVI науч. конф., Москва, 30-31 января 2004 г. М.: РГГУ, 2004. С. 366-369., данные, почерпнутые из следственных материалов, имеют два уровня: фактологический и концептуальный. Первый относится к интерпретации «низшего уровня» и позволяет получить конкретные сведения об «определенном лице, моменте времени, месте и ситуации». Второй представляет собой интерпретацию «высшего уровня», другими словами «реконструкцию психического и духовного мира изучаемых персонажей на том его уровне, где коренятся общественное сознание, групповое сознание, социальная психология и менталитет» Усенко О.Г. Указ соч. С. 368..

Преимущество данного вида источников перед, например, законодательством или сочинениями религиозного характера состоит в том, что историк имеет дело не с предписанным, а с реальным. Через судебные документы в некоторой мере можно увидеть, как преломлялись установленные нормы в повседневной жизни обычных людей, в какой мере они влияли на нее, а в какой - она на них. Существует точка зрения, согласно которой «расспросные речи» можно рассматривать как ego-документ. Она во многом оправдывает использование судебно-следственных документов для реконструкции повседневности, однако нельзя полностью принять ее, так как «мы не можем … игнорировать разницу между добровольным самоописанием в дневнике или воспоминаниях и допросом, принудительным по своей сути» Лавров А.С. Указ. соч. С. 29..

Как правило, судебное разбирательство было инициировано получением челобитной истца, после чего следовал допрос обвиняемого и свидетелей, если они были, и, если раньше этого дело не кончалось мировой. Челобитная содержала описание правонарушения, вокруг которого и велось следствие, как правило, не выходя за его рамки. Так, к примеру, в челобитных часто присутствуют такие формулировки обвинения: «в брани и бесчестье, в бою и увечье» Возможны иные комбинации, но суть обвинения от этого не меняется., иногда к этому добавляется перечисление вещей, «выбитых» в процессе избиения.

Довольно часто следствие останавливалось, поскольку истец просто переставал «ходить за делом», и на этом основании ему отказывали. Во многих случаях свидетели, указанные истцом, не подтверждали его слов или подтверждали их частично, и тогда истец опять же проигрывал. В одном из используемых в данной работе дел свидетель в допросе заявил, что истица пыталась подговорить его оклеветать ответчика, но он ответил отказом, аргументируя это тем, что за это положена смертная казнь. РГАДА. Ф. 239 Оп. 1 Ч. 4. Д. 5532. Л. 6об. Едва ли, однако, такая честность была присуща всем свидетелям. Если разбирательство затягивалось (а это не было редкостью, и затянуться оно могло на длительный период), истец, как правило, подавал еще одну челобитную, в которой просил ускорить процесс решения, ссылаясь в основном на финансовую невозможность продолжать его или даже в некоторых случаях жалуясь на намеренное затягивание дела подьячим, который «дружен» с ответчиком.

Безусловно, процедура составления судебно-следственных документов была строго регламентирована, существовал определенный формуляр, не допускавший прямой фиксации речей участников разбирательства Каменский А.Б. Указ. соч. С.36.. Но логично предположить, что формуляр этот соответствовал жизненным реалиям людей XVIII столетия. К примеру, брань в адрес женщин, скорее всего, не ограничивалась словами «курва», «воровка» и «блядь», но только их (за редким исключением) мы встречаем в тексте документов. Скорее всего, они попали в число допустимых для фиксации слов, потому что были в то время самыми распространенными ругательствами. К тому же наличие формуляра не обедняет информативный потенциал источников. Такие важные для изучения повседневности подробности, как куда, откуда, когда, зачем, с кем шла женщина или где она была, в то время как подверглась нападению, как она назвала произошедшее (брань, бесчестье, увечье и проч.), во что была одета и чего лишилась, никуда не исчезают.

Выбор хронологических рамок работы обусловлен прежде всего временем существования надворных судов в Российской империи, т.е. описанной выше судебной системы, поскольку с ее изменением следствие по тому типу дел, которые рассматриваются в данной работе, оказалось в ведении разнородных судебных инстанций, что не могло не сказаться и на характере их разбирательства. Кроме того, выбор хронологических рамок работы связан со стремлением выяснить, насколько петровские реформы Под «реформами» в данном случае понимаются не конкретные указы и мероприятия, а культурный перелом и «ситуация потрясения» в целом, характерные для царствования Петра I. коснулись повседневной жизни русских женщин, а также необходимостью за счет сужения рассматриваемого отрезка времени повысить тщательность проработки источников.

Разумеется, чтобы говорить о масштабных последствиях реформ, необходимо рассматривать гораздо больший отрезок времени после смерти Петра I, но для настоящей работы интерес представляет жизнь населения непосредственно во время преобразований, неконтролируемые реакции на неизбежные (но не всегда целенаправленные) изменения повседневных практик, стратегии приспособления к новым условиям. Как представляется, данный временной промежуток как нельзя лучше подходит для такого анализа: некоторые изменения были введены за несколько лет до этого, и население успело адаптироваться к ним, другие находились в процессе внедрения и меняли привычную рутину обывателей.

Географические рамки исследования включают в себя данные по трем городам - Москве, Вологде и Курску. Выбор провинциальных городов обусловлен сравнительно богатым количеством сохранившегося материала. При этом и Курск, и Вологда - это древние города, основанные соответственно в XI и XII вв. и удаленные от Москвы примерно на равное расстояние, но Вологда - к северу, а Курск - к югу. Что касается роли городов в рассматриваемый период времени, то оба они в ходе губернской реформы 1708 г. были приписаны к губерниям и административными центрами не являлись. Изначально Курск имел важное пограничное значение, связывая Москву с Крымом и Киевом, но позже превратился в крупный торговый центр. Вологда же до основания Санкт-Петербурга была одним из центров внешней торговли, а также крупным торгово-ремесленным городом. Таким образом, выбор данных провинциальных городов по ряду параметров (удаленность от столицы, социальный состав жителей и их основные занятия, размер и государственное значение) представляется репрезентативным для компаративного анализа.

Актуальность данной работы определяется, с одной стороны, возрастающей ролью и местом изучения повседневности в современной исторической науке, а с другой, - отсутствием в существующей историографии опытов сравнения повседневных практик жителей столицы и провинции вообще, и во время петровских реформ в частности. Между тем такое сравнение, как представляется, могло бы не просто обогатить представления историков о процессе и последствиях реформ, но и внести в них существенные коррективы, вне зависимости от того, удастся ли выявить существенные различия в повседневных практиках жителей столицы и провинции или они окажутся схожими.

Цель работы - выяснить степень влияния петровских реформ на жизнь горожанок, живших в разной удаленности от центра.

В соответствии с формулировкой цели задачами работы являются:

- сформировать комплекс источников и выявить в нем информацию, характеризующую повседневную жизнь женщин;

- провести компаративный анализ данных, касающихся столичных и провинциальных горожанок;

- в зависимости от полученных результатов предложить интерпретацию выявленной региональной специфики или, наоборот, идентичности жизненных реалий женщин в столице и в провинции;

- выяснить, какие аспекты повседневности могут быть изучены на основе судебно-следственных документов рассматриваемого времени, т.е. определить информационный потенциал привлеченных источников, и дать оценку применимости этих материалов для изучения женской повседневности.

Основной метод, используемый в данной работе - это метод компаративного источниковедения. Он «позволяет выявить как общее в социокультурных ситуациях, зафиксировав схожесть видовой структуры порождаемых ими систем исторических источников, так и особенное - через экспликацию специфики становления отдельных видов исторических источников» Источниковедение : учеб. пособие / И.Н. Данилевский, Д.А. Добровольский, Р.Б. Казаков и др. ; отв. ред. М.Ф. Румянцева. - М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015. С. 463.. Кроме того в работе используются количественный и качественный методы. Количественный метод позволяет операционализировать работу с массовыми источниками, к которым относятся судебно-следственные документы, сделать выводы на основе сравнения числовых показателей. Качественный метод помогает, напротив, увидеть уникальность ситуации, описанной в деле.

Для анализа собранного комплекса документов была создана база данных в редакторе электронных таблиц Microsoft Excel. В таблицу вносились следующие данные:

1. Шифр дела;

2. Информация об участниках:

- Имя

- Социальный статус

3. Основные вопросы, поднимающиеся в деле;

4. Подробности, релевантные для темы исследования.

Для наглядности были созданы графики, помещенные в приложение и иллюстрирующие распределение дел по годам и по городам, сословную принадлежность участниц рассматриваемых дел, наиболее часто встречающиеся причины конфликтов.

Объектом работы являются судебно-следственные материалы. Предметом - содержащиеся в источниках сведения о повседневности женщин XVIII в.

Структура: работа состоит из пяти глав, введения и заключения. В первой главе предпринимается попытка проанализировать, сведения о представительницах каких социальных слоев русского общества первой трети XVIII в. содержатся в рассматриваемых источниках. Остальные главы являются отражением информационного потенциала источника: они представляют собой анализ различных аспектов повседневности, которые удалось вычленить на основе изученных документов.

В настоящей работе частично использованы курсовые работы автора («Влияние петровских реформ на социальное положение русской женщины-дворянки в историографии XIX-XXI вв.», год написания и защиты - 2015, «Судебно-следственные документы как источник для изучения повседневной жизни женщины в России в первой четверти XVIII в.», год написания и защиты - 2016; научный руководитель - А.Б. Каменский).

Глава 1. Социальное положение

Проблема социальной структуры русского общества XVIII века - это одна из активно обсуждаемых и изучаемых проблем современной исторической науки. Суть ее главным образом состоит в вопросах, насколько определенные законом сословные границы в реальности отвечали социальным и экономическим фактам, насколько значима сословная структура была для людей того времени. Особенно острая и плодотворная дискуссия по этому поводу развернулась на страницах журнала «Cahiers du Monde russe» с 2008 года. Участие в ней принимали в том числе Д. Рансел, Э. Виртшафтер, М. Конфино, А.Б. Каменский и А. Смит Confino M. The Soslovie (estate) Paradigm. Reflections on some open questions // Cahiers du Monde Russe. 2008. Vol. 49. No. 4. P. 681?704; Kamenskii A.B. Do We Know the Composition of the 18th Century Russian Society // Cahiers du Monde Russe. 2014. Vol. 55. No. 1-2. P. 135-148; Ransel D. Implicit Questions in Michael Confino's Essay. Corporate State and Vertical Relationships // Cahiers du Monde Russe. 2010. Vol. 51. No. 2?3. P. 203; Smith A. The Shifting Place of Women in Imperial Russia's Social Order // Cahiers du Monde Russe. 2010. Vol. 51. No.2/3. P. 353-367; Wirtschafter E. Social categories in Russian Imperial history // Cahiers du Monde Russe. 2009. Vol. 50. No. 1. P. 231-250.. Данная проблема актуальная и для темы настоящей работы.

Для того чтобы разобраться в социальном статусе участниц дел, необходимо обозначить, на какие группы делилось русское общество к началу XVIII в. Прежде всего существовало две большие группы: «служилое» и «тяглое» население. Помимо этого, были еще холопы, которые не платили тягла и относились к низшему слою. Эти группы были неоднородны: первая делилась на служилых «по отечеству» (дворяне и дети боярские), служилых «по прибору» (т.е. служившие за жалование: стрельцы, казаки и проч.) и служилых «по призыву» (т.н. «даточные люди», служащие временно и набираемые из крестьян в качестве повинности). Тяглое население, в свою очередь, делилось на посадских людей и крестьян. Права и обязанности этих сословных групп были отчасти прописаны в Соборном Уложении 1649 г. Важно отметить, что по Уложению «все служилые люди получили исключительное право иметь землю в личной собственности, потомственные служилые люди (служилые по отечеству) - владеть крепостными» Миронов Б.Н. Социальная история Росии периода империи (XVIII - начало XIX в.). СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. Т.1 С. 79..

Такова была социальная структура русского общества к моменту начала петровских реформ. В ходе этих реформ она претерпела некоторые трансформации: к рассматриваемому времени деление на служилых по отечеству и по прибору стало уже неактуальным, так как появилась регулярная армия: «Создание регулярной армии на фоне многолетней войны быстро привело к окончательному слому всей старой системы взаимоотношений государства и служилых людей по отечеству (в это время их стали обозначать общим наименованием “шляхетство”). По мысли Петра, всем им следовало в обязательном порядке служить» Реформы в России. С древнейших времен до конца XX в.: В 4 т. Т. 2. XVIII - первая половина XIX в. / отв. ред. А. Б. Каменский. С. 38-39.. Податная реформа, преследовавшая в первую очередь фискальные цели, повлекла за собой важные последствия и в социальной сфере: «Податная реформа значительно повысила уровень “регулярности” Российского государства, унифицировав социальную структуру, установив довольно жесткие барьеры между социальными группами населения, сведя к минимуму юридическую возможность перехода из одной социальной категории в другую и сузив свободу выбора занятий» Там же. С. 42.. Введение Табели о рангах, а вместе с ним и иных принципов службы, оказало влияние на формирование дворянского сословия, во-первых, сделав возможным получение дворянства выходцами из иных социальных слоев, а во-вторых, превратив службу в обязанность высшего сословия.

Рассматриваемые в работе источники дают информацию о представительницах практически всех слоев русского общества XVIII века. Однако при этом в провинциальных городах в качестве участниц разбирательств преобладают посадские женщины, на втором месте - дворянки и крестьянки, в незначительном количестве представлены солдатки, однодворки и жены церковников. В Москве примерно с одинаковой частотой участницами тяжб становились солдатки, крестьянки, дворянки и посадские См. Приложение 2.. Некоторые особенности такого распределения объясняются спецификой состава населения рассматриваемых городов. Например, дворянок в Вологде мало, так как на Севере традиционно было немного дворянских имений. С другой стороны, в Москве насчитывается больше всего женщин с неопределенным социальным статусом, что подчеркивает пестроту состава населения. О некоторых других особенностях будет сказано ниже.

Главным маркером социального положения женщины, участвующей в судебном разбирательстве, являются ее собственные слова о себе в начале допроса или в конце челобитной. В одних случаях этой самоидентификации достаточно для более или менее ясного понимания места этой женщины в социальной иерархии, потому что она (самоидентификация) вполне укладывается в наше традиционное представление о сословной В рассматриваемый период не существовало не только самого термина «сословие», но многие историки склонны считать, что и сами сословия в их классическом понимании еще не сформировались. Поэтому употребление понятия здесь носит условный характер. структуре общества того времени. Однако встречаются и другие случаи: могут возникать противоречия между самоназваниями и остальными показаниями. Помимо этого, иногда социальное положение женщин, отнесших себя к одной и той же группе, в действительности оказывается различным.

Начнем с категории, которая появилась непосредственно в результате петровских реформ и место которой в сословной иерархии с наибольшим трудом поддается определению, солдаток. В рассмотренных делах солдатками назвали себя четыре москвички, три вологжанки и одна курчанка, однако это мало что дает в определении их действительного социального положения. К примеру, женщина, назвавшаяся солдаткой, могла через строчку упомянуть, что имеет деревню с крепостными, а другая такая же солдатка говорила, что зарабатывает на жизнь торговлей орехами в переулке. Э. Виртшафтер и П.П. Щербинин склонны считать, что солдаты и их семьи относились к особому «военному сословию», занимали особое положение в социальной структуре общества, и их «интегрирование … в более социальные рамки … [было] весьма затруднительно» Виртшафтер Э.К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи. Пер. с англ. Т.П. Вечериной. Под ред. А.Б. Каменского. М.: 2002. С. 105.. Призыв в солдаты крепостного давал свободу от помещика его семье, а в случае с посадским населением - независимость от общины. Тем не менее, едва ли эта свобода всеми расценивалась положительно, т.к. солдатки оставались не только без мужа, но и без материальной поддержки общины. С другой стороны, даже желанное освобождение обреталось далеко не всегда легко. Нередки жалобы солдат на то, что бывший хозяин не отпускает членов их семьи, истязает их в отместку за самовольную запись на службу.

Можно предположить, что указ Петра I от 1714 г., обязывавший дворян начинать службу с чина рядового Как пишет Е.М. Болтунова в монографии «Гвардия Петра Великого как военная корпорация», в царствование Петра I практика записи дворянских детей в чин с рождения еще не получила широкого распространения. См. Болтунова Е.М. Гвардия Петра Великого как военная корпорация. М.: РГГУ, 2011. С. 121., способствовал размыванию грани между сословиями внутри армии. Поэтому и неудивительно, что солдаткой могла назвать себя как дворянка, так и бывшая крепостная крестьянка. Интересен при этом тот факт, что эта новая идентификация - солдатка, т.е. через чин мужа, оказывалась актуальнее сословной принадлежности и именно она в первую очередь указывалась при самоидентификации. Она объединяла женщин из совершенно разных социальных слоев, которым, тем не менее, приходилось вести сходный образ жизни.

Очевидно, что многие петровские нововведения, такие как рекрутская и постойная повинности, не способствовали упорядочиванию российского общества. Сословную принадлежность солдаток действительно иногда трудно определить. Разумеется, «военное сословие» не было однородно, но тот факт, что женщины разного положения одинаково идентифицировали себя, говорит о том, что их повседневная жизнь определялась уже в первую очередь не происхождением, а государственными установлениями по поводу службы супругов. С поступлением последних в армию жены официально приобретали новый социальный статус, что было выражено в их подчиненности военному ведомству. Меняя или сохраняя прежнее место жительство, женщина по необходимости являлась и членом другой общности: посадской или крестьянской. Кроме того, у нее оставались многочисленные родственники, принадлежащие иногда к другим социальным группам.

Казалось бы, в тех случаях, когда женщина называет себя посадской или крестьянской женкой, все более или менее ясно. Однако в действительности социальное положение и этих групп далеко не всегда было четко определено. Говоря о реформах Петра I в социальной сфере, А.Б. Каменский пишет: «в 1699 г., во изменение прежде действовавшего порядка, именным указом было повелено записать в посад всех, включая помещичьих крестьян, кто торговал в городах и лавках или имел какие-либо промыслы в городских домах» Реформы в России. С. 38.. Следовательно, за самоидентификацией «посадская» теперь могла скрываться как действительно коренная горожанка, так и крепостная крестьянка. В случае с торгующими в городах частновладельческими крестьянами мера, изначально направленная, в том числе, на упорядочение социальной структуры общества, имела обратный результат: «социальный статус, сословная принадлежность этих крестьян приобретали двойственный, неопределенный характер» Там же. С. 38..