Еще одну обособленную группу составляют жены однодворцев. Идентифицировать себя таким образом могли только курчанки, так как однодворцы существовали только на юге. Надо сказать, что эта группа не самая малочисленная - однодворки составили 11% курчанок, фигурирующих в источниковой базе данной работы. «Бывшие служилые по прибору» «в ходе податной реформы были записаны в государственные крестьяне и образовали особую группу внутри этой категории, получившую название “однодворцы”. Некоторые из них впоследствии на протяжении многих лет пытались доказать свою принадлежность к дворянству» Там же. С. 40.. Тот факт, что женщины подписывались не крестьянской женкой, а женой однодворца, как представляется, свидетельствует о понимании и даже акцентировании ими специфичности своего положения. Это предположение подтверждает случай, произошедший в Курске в 1725 году. Аксинья Гончарова подавала челобитную, в которой жаловалась на помещика Давыда Овсянникова: после смерти мужа Аксинья жила у своих родственников, крепостных Давыда, шесть недель, по истечении которых он забрал ее к себе и выдал замуж за своего крестьянина. Аксинья прожила со вторым мужем тринадцать лет, после чего он умер. Заключила свою челобитную истица следующей фразой: «И ныне живу за ним, Овсянниковым, во крестьянстве тому тринатцеть лет по неволи ж, а прежний мой муж был однодворец» РГАДА. Ф. 981 Оп. 1. Д. 714. Л. 1об. .

Группа «дворянок», фигурирующих в данной работе, также в значительной степени условна: в нее были объединены как женщины, чья принадлежность к привилегированному сословию сомнений не вызывает (в челобитной прямо указывается, что истица является помещицей Всего 5 случаев из базы.), так и предположительные дворянки: жены подьячих и дьяков, боярских сыновей, средних армейских чинов, показания которых позволяют предположить, что они владели землями и крепостными, хотя, как известно, в рассматриваемое время это еще не являлось исключительной дворянской монополией.

В базе имеются две челобитные РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 347, Д. 525. одной женщины, социальное положение, а точнее самоопределение которой вызывает особый интерес. В обеих случаях она называет себя следующим образом: «вдова Анна Михайлова дочь Санкт Питербурхского жителя, что был вологжанин, посацкой человек, Васильевская жена Яковлева сына Сычюгова» /Курсив мой - АВ/. Подробности ее показаний в большей степени соотносятся с тем, что мы знаем о материальном положении и привычках провинциальных помещиков: она имела работников, большой дом в городе, в доме находилось немало драгоценностей; ее дочери, «Антонида и Алисана» (!), учились грамоте в девичьем монастыре. Однако нужно учесть, что сама Анна относила себя к посаду, что наталкивает на размышления об образе жизни посадских людей, в особенности зажиточных. Основной же интерес представляет ее настойчивое упоминание о Санкт-Петербурге. Во-первых, обращает внимание, что для Петербурга используется неопределенная в социальном отношении категория житель, а для Вологды - посадский. Во-вторых, непонятно, как соотносятся идентификации Санкт-Петербургский житель и вологжанин. Возможно, Василий Сычугов, бывший коренным вологжанином, перебрался на постоянное жительство в новую столицу, а может быть, пожил там короткое время и вернулся в Вологду, в любом случае, очевидно, что для Анны принадлежность ее семьи к столице имела большое значение, повышала ее статус и выделяла среди вологжан. Это позволяет сделать предположение о том, что провинциальные жители четко осознавали разницу между собой и столичными горожанами и, возможно, даже ощущали некоторое превосходство последних над собой. Или, с другой стороны, петербуржцы и москвичи считали себя носителями более высокой культуры и выказывали некоторое пренебрежение провинциалам.

Выявленные несоответствия, далеко не всегда имеющие объяснения, свидетельствуют о сложности социальной структуры рассматриваемого времени, о неустойчивости и проницаемости сословных границ, что в принципе характерно для периода преобразований, когда трансформации подверглась в том числе и социальная структура общества. Это, в свою очередь, ставит вопрос о возможности и необходимости попыток искусственно создавать такие границы в исследованиях.

досуг общество женщина социальный

Глава 2. Коммуникация и досуг

2.1 Круг общения

Прежде всего, необходимо оговорить, что понятие «круг общения» используется здесь для обозначения всей совокупности социальных связей и контактов, которые имели женщины в рассмотренных делах. «Общение» в данном случае включает как позитивный, так и негативный опыт взаимодействия с окружающими людьми. Как уже было сказано, в центре выбранного вида источников находится информация о конфликтах, т.е. о негативном опыте, но он предоставляет, хоть и не в таком явном виде, и сведения о том, с кем женщины «имели дружбу».

Введение рекрутской и постойной повинностей оказало особенно заметное влияние на столичные города: формирование социальных связей здесь отчасти перестало быть естественным процессом. Солдатки, относившиеся теперь, как и их мужья, к военному ведомству, имели право ехать к месту службы супруга, и здесь полковое начальство подыскивало им место постоя. Таким образом, от самой женщины мало что зависело: государство определяло, где и с кем она будет жить. Часто несколько семей селили к одному хозяину, иногда он выделял им отдельное помещение, где они пользовались сообща многими предметами обихода (например, печью).

Очевидно, что в таких условиях солдатки больше всего общались со своими соседками и хозяевами. При этом посадские вряд ли были рады новым постояльцам, а солдатки - перспективе жить под чужим кровом. Нельзя с уверенностью сказать, что все или даже большинство хозяев и их постоялиц не ладили между собой, т.к. до нас дошли только сведения о распрях. Тем не менее, очевидно, что постойная повинность резко повысила конфликтогенность общества. Обычным делом стали ссоры и драки между владельцами двора и живущими у них на постое солдатками. Зачастую разобраться, кто прав, а кто виноват в сложившейся ситуации практически невозможно: поданная челобитная чаще всего являлась кульминацией конфликта, тянувшегося на протяжении долгого времени. Вместе с тем она производила эффект прорвавшейся плотины: и хозяева, и постояльцы имели что предъявить и припомнить друг другу, и взаимным обвинениям не было конца. Порой постоялицы доставляли хозяевам немало хлопот. Так, солдатская вдова Меланья Вокченева, поставленная с детьми к курчанину Даниле Горяинову, в 1727 году, во время его отъезда из дома украла, согласно его показаниям, «ис клети ис сундучка из-за печати дватцать восемь рублев денег, которые деньги привезли ко мне в Курск для плотежа в полковом дворе подушного окладу за прошедший же 726 год Курского уезду Обмяцкого стану деревни Воробьевой жители» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 323. Л. 1.. Горяинова тут же обвинили в растрате денег и посадили в колодки на полковом дворе, солдатка Меланья же просто-напросто сменила место жительства.

Как уже было сказано, на постое стояли не только солдатки: нередко встречаются такие самоидентификации, как «жена подпрапорщика», «жена порутчика», «сержантская жена», «драгунская жена». Некоторые из этих женщин, по-видимому, принадлежали к мелким или разорившимся дворянским родам. Тем не менее, они жили на дворе у посадских, деля помещение с солдатками, чаще всего принадлежащими к низшим слоям общества. Разница в социальном положении едва ли ощущалась сторонами и играла какую-то роль в их взаимодействии.

В большинстве случаев женщины, однако, взаимодействовали с равными себе по социальному положению. Но, как демонстрируют источники, круг общения мог включать порой и неожиданные связи. Именно они и представляют особый интерес: такие связи свидетельствуют о том, насколько «реальны» были сословные и социальные границы, какую роль они играли внутри самого общества. К примеру, вологжанка, посадская Анна Сычугова, о которой уже шла речь выше, когда ее обидел родственник, за заступничеством обратилась ни к кому иному, как к «Преосвященному Павлу, епископу Вологоцкому и Белоозерскому» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 347. Л. 1об.. Очевидно, что женщина имела личное знакомство с духовным лицом и, вероятно, состояла с ним в хороших отношениях: едва ли любая вологжанка могла запросто просить о помощи епископа.

Для того чтобы понять, кто окружал женщин и с кем они коммуницировали, необходимо обращать внимание на сословную принадлежность не только основных участников дел, но и свидетелей. Женщины при этом неизменно проявляли большое любопытство ко всему, что происходило у их соседей. Если где-то случался скандал, то потом недостатка в свидетелях, а точнее в свидетельницах, ни у истца, ни у ответчика не было - все живущие поблизости горожанки буквально считали своим долгом присутствовать на месте. Кроме того, информацию о социальных связях содержат и «отводы» ответчиков, в которых они заявляли о «дружбе» истицы со свидетелями, или о своей «недружбе» с ними.

Названные примеры подтверждают тезис о том, что совместное проживание людей разного социального происхождения, ставшее следствием постойной повинности, «приводило к тому, что в повседневном общении сословные различия переставали играть сколько-нибудь существенную роль, а устанавливавшиеся отношения носили зачастую фамильярный характер» Каменский А.Б. Указ. соч. С. 294..

Как представляется, исследование круга общения женщин предоставляет возможность увидеть некоторую провинциальную и столичную специфику. Провинциальная специфика, в частности, состоит в том, что женщины поддерживали довольно тесные отношения даже с неблизкими родственниками. Сильным преувеличением было бы говорить, что они общались только с ними, однако немало случаев, в том числе конфликтных, свидетельствует о том, что все-таки основная коммуникация в провинции происходила именно внутри круга родственников. Московская выборка предоставляет основания для обратных выводов. С одной стороны, это связано с социальным положением участниц разбирательств: солдатки или оброчные крестьянки не имели возможности общаться с родственниками и по необходимости должны были заводить новые знакомства и связи. С другой стороны, можно сделать предположение, что такая ситуация связана с самим устройством столичного города и образом жизни москвичей. Под устройством города нужно в первую очередь понимать его масштабы, а под образом жизни - более быстрый уже в то время ритм жизни московских обывателей: наверняка «досуга» они имели меньше, чем провинциалы. Скорее всего представители одного рода далеко не всегда могли жить по соседству, а регулярно сообщаться с далеко живущими родственниками в пределах большого города куда труднее, чем маленького. В связи с этим на первый план выходило общение с соседями и товарищами по труду.

Характер коммуникативных связей женщин раскрывается и при анализе их времяпрепровождения, а также семейных отношений, рассматриваемых в последующих разделах роботы.

2.2 Досуг

Прежде всего необходимо разобраться в том, что понималось под досугом в рассматриваемый период. В.М. Живов считал, что «категория праздного (свободного) времени» появилась лишь при Петре I, как побочное явление государственных попыток «социального дисциплинирования» и «регламентации всего жизненного уклада населения на всем протяжении жизни субъекта» Живов В.М. Время и его собственник в России раннего Нового времени (XVII-XVIII века)// Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени. Под ред. В.М. Живова. М.: Языки славянских культур, 2009. С. 56.. При этом, по его мнению, необходимо разграничивать понятия «досуг» и «праздность». Первое из них возникло лишь в середине XVIII века и было применимо только к элите. Оно понималось как время свободное не от труда, а от государственной регламентации, и тратилось на «благородные» занятия. Образ жизни крестьян и горожан сам по себе не оставлял места свободному времени, поэтому если у высших слоев общества был досуг, то у низших пребывание в праздности расценивалось как безделье и непременно порицалось.

Тем не менее, не все дни российских женщин в XVIII в. проходили исключительно в трудах. Источники демонстрируют, что они довольно часто ходили в гости и принимали гостей у себя. Судебно-следственные документы оказываются весьма информативным источниками для изучения форм проведения досуга: в нескольких случаях конфликт происходит, когда разные люди - иногда враждующие между собой, иногда незнакомые, а иногда и родственники, оказываются в гостях у одного и того же хозяина. К примеру, вологжанка Прасковья Кощнева в 1717 году, будучи в гостях у родственника Дениса Кощнева, подверглась нападению своего деверя Дмитрия: «в вечеру, де, того дни он, Дмитрей Кощнев, взяв оловянное блюдо, ударил ея, вдову, в голову над левым ухом в косницу и прошиб до крови, да тем же блюдом попало ея, вдовы, в левое плече, да в то же время взяв он, Дмитрей, стокан, ударил ея, вдову, по чреву ея против сердца, и от того ево удара падши, лежала она, вдова Парасковья, многое время без памяти» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 192. Л. 2об.. А другая жительница Вологды, Устинья Семенова в 1719 году жаловалась на Василия Билкова, который во время именин их общего знакомого «напився пьян, учал меня, нижеименованную, бранить и бесчестить всячески при свидетелях, и трестою (тростью - А.В.) меня бил и увечил насмерть, и ту тресту свою всю об меня изломал» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 316. Л. 1об.. В описании празднования именин Устиньи присутствует одна интересная деталь: «и сидела я за столом с гостьми, з женщинами, вместе». По-видимому, даже свободное общение в обычной жизни не отменяло того, что на праздниках мужчины и женщины были разделены.

Для женщин низших слоев свободное общение с мужчинами в принципе было нормой, но в большинстве случаев они всё же взаимодействовали с со своими товарками. Нада Бошковска пишет, что в конце XVII в. еще существовали праздники, которые «справляли только женщины, следуя, может быть, преданиям языческой старины» Бошковска Н. Указ. соч. С.169.. В источниковой базе настоящей работы встречается два упоминания о старинных обрядах, в которых всегда непременно участвовали женщины. В первом случае истица сообщает, что «была в доме у него, ответчика, ради сватанья за него невест» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 475. Л. 1об., а во втором пишет, что ответчик «позвал меня на зговор и взял на своей лошади к жениху» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 295. Л. 1..

Данные, почерпнутые из источников, противоречат традиционному представлению об исключительно благопристойном провождении досуга женщинами. Нередко они напивались и без смущения сообщали об этом в суде, даже когда такая информация была не обязательна. Вряд ли однако это была наивная откровенность: логичнее предположить, что никем в обществе того времени подобное явление не осуждалось. И мужья этих женщин, и судебные власти воспринимали происходящее как норму. К примеру, в уже упоминавшемся деле ответчик Василий Билков писал, что истица Устинья Семенова «после, де, обеднаго времяни стала быть пьяна» и «убилась (ударилась - А.В.) в пьянстве своя» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 316. Л. 2об., а в 1724 году вологжане торговые люди, подозревавшие жену своего умершего товарища в сокрытии их товаров, «усмотрили ее пьяну» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 592. Л. 1. и тем временем обыскали ее дом. Несколько дел подтверждают, что пьянство часто вело к промискуитету.

Неоднозначно обстоит дело с нахождением в нетрезвом состоянии в момент совершения преступления. С одной стороны, истицы часто упоминают этот факт в своих обвинениях, видимо считая его «отягчающим» обстоятельством. С другой стороны, ни сами истицы, ни ответчики/ответчицы не скрывают того, что, их обокрали или изнасиловали, когда они были пьяны или сами творили бесчинства «пьянским обычаем», видимо, напротив, полагая это «смягчающим» обстоятельством. Как пишет П.В. Лукин, «во время следствия обвиняемые стремились, естественно, либо всячески откреститься от своих слов, либо объяснить их "малоумием", "простотой" или, на худой конец, "пьянским обычаем"» Лукин П.В. Указ. соч. С. 15.. Возможно, это отчасти подтверждает второе предположение, однако то, что служило оправданием в политических делах, могло только усугублять вину в гражданских.

Если для знатной женщины в начале XVIII в. открылось множество дотоле неизвестных форм времяпрепровождения, таких как балы и ассамблеи, то жизнь простолюдинок в этом смысле, как представляется, мало изменилась. И в XVII в. для них не было ничего зазорного в обществе мужчин и в чрезмерных возлияниях. Нет и оснований предполагать, что походы в гости стали новшеством петровской эпохи. С другой стороны, все те же постойная и рекрутская повинности могли наложить некоторый отпечаток на досуг женщин из низов: во-первых, солдатки, приезжавшие в город и начинавшие самостоятельно зарабатывать деньги тяжелым трудом, не знали другого развлечения, кроме распития спиртного в сомнительных компаниях. Во-вторых, количество военного контингента, всегда готового пить и дебоширить, а также пользовавшегося услугами «кружал и блядней», в городах резко увеличилось, что оказало прямое влияние и на жизнь женщин.

Источники не позволяют выделить какие-либо специфичные для крупного и мелкого города женские способы проведения досуга. Единственное, что можно предположить, исходя из количественных показателей, москвички имели меньше свободного времени, чем провинциалки: в Вологде о досуге упоминается в пяти случаях, в Курске - в шести, в то время как в Москве - лишь в одном.

Глава 3. Семейные отношения

Интерес к внутрисемейным отношениям прошлого возник в западной исторической науке в 60-е гг. XX в. как протест против изучения семьи в рамках «традиционной истории политических, экономических и культурных элит» Зоколл Т., Кошелева О., Шлюмбом Ю. Историческое изучение домохозяйства, семьи и родства. // Семья, дом и узы родства в истории. Под общей ред. Т. Зоколла, О. Кошелевой, Ю. Шлюмбома. СПб.: Алетейя, 2004. С.15.. Благодаря привлечению новых источников и выработке иных методов их анализа историкам удалось развенчать несколько стойких мифов, в частности, о раннем вступлении в брак, о многочисленности детей, об абсолютном преобладании расширенной семьи над нуклеарной. Исследование эмоциональной сферы семейных отношений также получило большое распространение и позволило переосмыслить явления, ранее не подвергавшиеся сомнению (например, об отношении к детству). Что касается истории семьи в России, то здесь наиболее освещенными темами являются взаимоотношения супругов в правовой (порядок расторжения и заключения брака, домашнее насилие) и имущественной сферах. В настоящее время история семьи уже считается отдельным направлением исторической науки.

3.1 Супруги

Для изучения отношений супругов между собой и родителей с детьми исследователи обычно привлекают материалы церковных учреждений и Синода, в компетенции которых находились подобные вопросы. Анализируемые в данной работе источники в силу своей специфики не могут дать сколько-нибудь полной картины таких отношений. Тем не менее, из них можно извлечь некоторые, хоть и отрывочные и второстепенные, но все же ценные сведения.

В фонде Вологодской земской избе за рассматриваемый период времени выявлено 7 кейсов, предоставляющих информацию о брачных отношениях, в фонде Курского надворного суда - 10, в московском Судном приказе - 4. Все эти дела условно можно разделить на несколько групп: к первой относятся случаи, в которых мужья защищают своих жен, ко второй - в которых жалуются на них, в третью - включены кейсы, где мужья обвиняются в убийстве жен, а случаи из четвертой группы дают косвенные сведения о внутрисемейных отношениях.

Из Вологды в первую группу попадают три случая. Они мало отличаются друг от друга: в каждом из них ответчик/ответчица обвиняется в том, что «бранил меня нижеименованного и жену мою всячески» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 383. Л. 1об., «жену мою бранила и меня нижайшего вором называла» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 188. Л. 1., «бил меня и з жены моей кунтыш … отбил» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 434. Л. 2 об.. Очевидно, что каждый раз мужчина жалуется на собственное бесчестье, мимоходом упоминая о том, что его жена тоже пострадала (что, возможно, расценивалось им как усугубление собственного бесчестья). Дел, в которых муж непосредственно заступался бы за жену, в выборке по Вологде не обнаружилось.

Что касается Курска, то здесь подобных случаев шесть; еще в двух ситуация противоположна. В первом жена однодворца подает иск в бое и бесчестье мужа и краже у него сена РГАДА Ф. 981 Оп. 2. Д. 306. Л. 1об., а во втором попадья жалуется на настоятеля пустыни, который вместе со своими помощниками бил ее мужа «смертным боем … незнаемо за что, и, бив, велел оной строитель тем людем взять к себе в келью, и в той кельи по приказу ево ж, строителя, оные люди били смертно плетьми» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 280. Л. 2.. Из названных выше шести дел одно идентично вологодским - «бьют меня и жену мою безвинно» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 988. Л. 3об., в трех мужья жалуются на бесчестье и увечье жен, и еще в двух - на обиды, нанесенные всему их семейству, включая жен.

По Москве дел, в которых муж заступается за жену, обнаружилось два: в 1721 году солдат Федор Евдокимов обвинял оброчного крестьянина Федора Игнатьева в том, что он «жену мою … бил и увечил, неведомо за что, и опростоволосил» РГАДА. Ф. 239 Оп. 1 Ч. 4. Д. 5826. Л. 1об., в 1720 году поручик Федор Казимеров жаловался на Дмитрия Рышкова, который во время пребывания жены истца у него в гостях «безстыдством своим ухватил ее поперек и зжал крепко» РГАДА. Ф. 239 Оп. 1 Ч. 4. Д. 5767. Л. 3..

Что до жалоб мужей на жен, то в Вологде таковых обнаружилось две, а в Москве одна. Все они связаны с самовольным уходом женщин из дома. Вологжанин Борис Холуев в 1718 году подавал явочную челобитную на свою жену Марфу, которая подговорила стоящего у них на постое солдата избить его, а сама, приняв участие в избиении, после собрала пожитки и «неведомо куда из дому своего девалась» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 270. Л. 1об.. В том же году Дмитрий Жижин извещал, что его жена Марья «побрав из дому моего всякия пожитки и приданое свое, неведомо куда бежала безвестно» Там же., и в 1719 году Яков Батин идентично сформулировал свою явочную челобитную РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 347. Л. 2..

Лейтмотивом этих «провинциальных» дел является сугубо прагматическое опасение мужей по поводу того, что жены, будучи «в бегах», могут что-либо натворить и привести их к разорению («А буде, оная жена моя явитца где в какой притчине или погублена, чтоб мне и родственником моим от того жены моей побегу в каком разорении и стяжании не быть» /Курсив мой - А.В./). На этом фоне резко выделяются челобитные московского сержанта Алексея Лодыженского. В 1722 году он жаловался на то, что год назад от него бежала жена, а теперь в Коллегии вотчинных дел явилась ее челобитная о передаче ее земельного имущества в наследство племяннице и ее сыну. Подозрение Лодыженского почему-то сразу пало на мужа этой племянницы Ивана Похвистнева: «и то значит и по всему, что жену мою и ныне оной Похвиснев укрывает и содержит в тайне у себя в доме» РГАДА. Ф. 239 Оп. 1 Ч. 4. Д. 5871. Л. 2.. Истец требовал допросить Похвистнева и выяснить, «нет ли над женой моей от него, Похвиснева, какова смертного похищения». По словам ответчика, в 1715 году Лодыженские поженились с условием, что Екатерина через некоторое время пострижется в монастырь. Интересно, что ответчик называл Екатерину не иначе как «бывшей» женой истца, а в опровержение обвинений заявил, что ее «в доме у себя преж сего не держал и ныне не держит, и не укрывает, потому что она свободна /Курсив мой - А.В./». Однако истец, несмотря на наличие его письменного согласия, настойчиво повторял в своих челобитных, что «в мужестве по-прежнему и ныне он с нею (своей женой - А.В.) жить желает». Он с обидой и горечью заявляет, что «увидев жены своей лживое челобитье и про болезнь неправду, принес челобитную в том Николаевском монастыре, что жена ево, исцова, била челом ложно и ему объявила про пострижение и про болезнь неправдою», просит допросить жену, «какие ради вины брак разрушается», и жалуется на Похвистнева, что «жену ево разлучает с ним своим самовольством в противность правил святых». Этот пример любопытно сравнить с приведенным в работе Д. Кайзера Кайзер Д. Развод, серьезная болезнь и супружеская любовь в России в ХVII в. С. 262.: в 1667 г. посадский человек Никифор Фомин подавал челобитную, в которой описывал болезнь своей жены - слабоумие - и все страдания, которые она (ее болезнь) приносила ему. Несмотря на это он не бросил ее, но пытался излечить, и, по его словам, в конце концов, это ему удалось.

Конфликты по поводу двоебрачия или побегов в России XVIII века вовсе не были редкостью. Историков до самого недавнего времени интересовал почти исключительно теоретический аспект этой проблемы, т.е., что говорило русское право по вопросу заключения и расторжения брака. В последних работах Кайзер Д. Развод, серьезная болезнь и супружеская любовь в России в ХVII в. // От Древней Руси к новой России / Юбилейный сборник, посвященный чл.-корр. РАН Я. Н. Щапову. М., 2005. С. 260-267; Кошелева О.Е. «Не ходя к правильному суду…». Практика развода в повседневности петровского времени. Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. 2014-2016. Вып. 11. Под ред. О.И. Тогоевой и И.Н. Данилевского;
Институт всеобщей истории РАН. - М.: «Индрик», 2016. С. 309-347; Бошковска Н. Указ. соч.; Левина Е. Указ. соч. наметился поворот к практической стороне: ученые стали изучать не то, как должно было быть и какие наказания предписывались за неповиновение, а то, как обстояло дело в реальности. Н. Бошковска на основе нескольких примеров отмечает, что побеги у женщин были весьма распространенной формой сопротивления домашнему насилию: «Не имея права просто оставить мужа, женщины стремились доказать, что с ними дурно обращались и приписать мужу что-нибудь еще» Бошковска Н. Указ. соч. С. 64.. И. Левин считает, что челобитные о побеге жен подавались мужьями, только чтобы обезопасить себя, а прошения о возврате сбежавших были простой формальностью: «целью прошений почти никогда не был возврат блудной жены; чаще всего муж просто хотел сообщить об исчезновении жены с тем, чтобы на него не была наложена церковная епитимья за неспособность сожительства с законной супругой. Такого рода прошение также открывало бы путь к повторному браку, допустимому для брошенного мужа» Левин И. Указ. соч. С. 380.. В свою очередь О.Е. Кошелева в статье «Не ходя к правильному суду…» также пишет, что основной «побудительной причиной» подачи челобитных о неверности или бегстве супруга «обычно являлась необходимость вступить в другой брак» Кошелева О.Е. «Не ходя к правильному суду…».. Изучив законодательные нормы, а также несколько конкретных случаев, где муж и жена заключали своеобразный договор, письменным свидетельством которого было «разводное письмо», исследовательница приходит к выводу, что часто люди «не просто игнорировали (курсив автора - А.В.) церковные нормы, но создавали собственные правила жизни и действовали согласно им» Там же..

Случаев убийства жен мужьями (или самоубийства первых) три, и все они произошли в Курске. В 1722 году жена крестьянина Павла Звягинцева была найдена лежащей в избе, «знатно, что удавлена» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 402. Л. 2об.. На допросе Павел отрицал свою причастность к смерти жены и утверждал, что «жены своей не давил и наперед сего не бивал, а как жена ево удовилась или хто ея удовил, про то он не ведает». Выяснилось, что брат ответчика, Федор в его отсутствие вынул его жену из петли «по повеленью» курчанки Афимьи Свиридовой. Афимья оказалась весьма осведомлена в подобных делах (это может свидетельствовать о том, что для курчан они редкостью не были): она сказала ему, «что, де, также наперед сего удовилась было у курченина Александра Долженкова жена ево, и в то ж, де, число он, Александр, в скором числе оною жену свою из осела вынел, и как вынял, и она в оное ж число ожила. Того ради и он, Федор, ево Павлову жену из осела вынел - чаял, что, де, она оживет». В конце концов, Павла освободили, так как все соседи показали, что ссор между супругами не было и жили они «в совете».

Вдове курского помещика Елене Озеровой в 1726 году также не удалось доказать вину зятя в смерти ее дочери Марьи, но само по себе дело весьма информативно по части брачных отношений. Елена со слов свидетелей утверждала, что по дороге из города в деревню зять, Мелентий Черенков, бил ее дочь «смертным боем», пытался утопить, и «уграживал ей, дочери моей, а своей жене: “дай, де, мне выехать на степь, я, де, тебя убью до смерти, невеликая, де, то мне дела, что, де, станет мне за тебя хорчей хотя сто рублев, а я, де, надену на себя платье свое с позументы, то возьму себе другую жену, еще лутчи тебя”» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 815. Л. 1.. Кроме того он взял с собой некую «женку» Феклу, с которой, по мнению истицы, состоял в связи. По приезде в город Марья лежала больная и на третий день умерла. Черенков в допросе сказал, что жену не бил и не топил, а она сама «металась в тот пруд, в воду», «а отчего она металась, он не знает, и оною, де, жену свою до той воды он, Черенков, не допустил и посадил ея по-прежнему в коляску». Умерла Марья, по словам ответчика «от огневой болезни», а Фекла - солдатка, муж которой на службе, и «живет она у него, Черенкова, ради ея скудости». Допрос свидетелей, в том числе и Феклы, показал, что Черенков действительно бил жену, после чего она сама пыталась утопиться.

В трех (если считать случай, упомянутый свидетельницей) описанных выше делах перед нами попытки самоубийства: одна удавшаяся, две - нет. По всей видимости, все три женщины решились на такой шаг из-за семейных неурядиц. Тот факт, что ни в Вологде, ни в Москве подобных кейсов не встретилось, вовсе не свидетельствует об особенных склонностях к суициду курских обывателей. А.Б. Каменский приводит несколько подобных случаев, имевших место в Бежецке. За период 1724-1755 гг. там произошло четыре самоубийства (или попытки самоубийства), в Курске - три за примерно десятилетие, что в целом позволяет согласиться с выводом историка: «Вообще для России XVIII столетия … самоубийство было явлением крайне редким» Каменский А.Б. Указ. соч. С. 227.. Однако самым главным вопросом, на который, к сожалению, едва ли возможно ответить с уверенностью, остается мотивировка самоубийц. В четырех бежецких случаях и в трех курских мы в основном имеем дело с крестьянским и посадским сословиями, лишь один раз встречается мелкая помещица. Внешние мотивы, если они и упоминаются в показаниях, как правило, сводятся к бытовым проблемам: семейные неурядицы, тяжелое материальное положение. Куда больший интерес представляют внутренние мотивы этих людей, каким образом они приняли решение расстаться с жизнью, какая цепочка мыслей привела их к этому. Мы привыкли принимать как данность, что «меланхолия - свойство человека рефлексирующего, склонного к самоанализу. … Но мы в данном случае имеем дело со средой, применительно к которой говорить о сколько-нибудь высоком уровне образованности и соответственно саморефлексии не приходится» Там же. С. 228.. И тем не менее, как дальше пишет А.Б. Каменский, люди, принимавшие решение покончить с жизнью, не могли не испытывать душевных метаний и не задаваться философскими вопросами. Такие феномены культуры «низов» ставят вопрос о возможности и правомерности широких обобщений и категоричных суждений.

В третьем случае ответчик сам сознался в совершенном преступлении. Дело началось с того, что группа посадских мужчин принесла в канцелярию надворного суда мертвое тело женщины. Один из них объявил себя ее братом и дал показания. Выяснилось, что не так давно он выдал сестру Феклу замуж за курчанина Данилу Слободина, но спустя некоторое время Слободин сообщил ему, что Фекла от него сбежала. А в тот день он встретил «объездчиков», которые вытащили найденное в болоте тело Феклы и несли его в канцелярию. Данила, его мать и брат опознали Феклу, и все трое сказали, что она сбежала от них четыре недели назад. Пока все трое пребывали в заключении, брат Данилы, Евстафий изменил показания, «чтоб ему с матерью безвинно не пострадать» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 180. Л. 1об., и сообщил, что подсылал своих знакомых к Даниле, и он им признался, что убил Феклу. Данилу допросили повторно, и он признался, что около месяца назад ходил с женой на болото, там у них произошла ссора, и она заявила ему, что «с ним, Данилом, жить не будет и побежит, де, от него прочь». Разозлившись, Слободин ударил ее палкой по голове «без умышления», «и видя, де, он, Данила, что она, Фекла, от того ударения умре вскоре, и, убоясь смертного убивства, в том болоте втоптал ее в тину». Как ни удивительно, но за это ответчик получил лишь 50 ударов кнутом и был отдан на поруки.

Дела из четвертой группы не объединены никакой общей темой и содержат разнообразную информацию о взаимоотношениях супругов. Так, например, из случая, произошедшего в Вологде в 1724 году, можно почерпнуть сведения касательно реакции жены на измену мужа. В 1722 году Осип Рыбников взял к себе в работницы девку Дарью Савельеву. Год спустя, он изнасиловал ее, и она забеременела. Обнаружив беременность работницы, жена Рыбникова, Фекла, по всей видимости, все поняла и решила выместить злобу на девушке. Она «стала ей девке говорить, что она, девка, з брюхом, и ударила рукою по щеке ее, девку, трижды, и, встав он, Осип, с лавки, бить больше ее, девку, не дал, и снялись они меж собою сщытатца» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 520. Л. 1об.. Семья вологодских дворовых Хромовых объединила усилия в борьбе с хозяином Василием Пудовым. В 1721 году последний жаловался, что Устинья Хромова, «покрадчи у меня … из горницы из ларца, из дому моего з детьми своими с малыми, девками Каптелиною и с Ыриною, неведомо куда бежала» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 397. Л. 1об.. А спустя короткое время взбунтовался и отец семейства, Василий Хромов, который «похвалялся дом мой … разорить и вверх дном поворотить» и от которого истец, «опасаясь какого умышления, над домом моим гибели или подводу и его побегу, держал ево в доме своем скована». Далее выяснилось, что Устинья взяла с собой не всех детей: Хромова отпросили у хозяина, чтобы «сходить для прощения с умершей дочерью ево, девкою Катериной, которая умерла у свойственников своих». Можно предположить, что между супругами существовала договоренность не бежать Василию до тех пор, пока не решится судьба третьей девочки, но, возможно, что родители вовсе и не собирались ждать ее выздоровления или смерти и в данных условиях действовали в интересах большинства членов семьи.

Курская крестьянка Наталья Холодова, которую привели в канцелярию вместо ее отсутствовавшего мужа, обнаружила полную осведомленность в его незаконных делах РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 301. Л. 3об.. Она подробно рассказала, когда, за сколько, кому и с кем ее муж продал краденых лошадей. Курской крестьянке Ефимье Раевской в 1726 году также пришлось отвечать за мужа, который, по видимости, уехал, не сдав собранных подушных денег. Но, если Наталья простодушно рассказала все, что знала и была отпущена, то Ефимье, упрямо утверждавшей, что «муж ея, Ефимьин, подушные деньги все уплотил, и доимки никакой нет», пришлось пострадать: заказной голова «учел ее бить плетью по голову и збил з головы кичку, и, взяв за волоса, таскал по избе, и топтал, и пинал безвинно», после чего «учинил над нею, Ефимьею, сильно блудное падение» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 1007. Л. 2. и отпустил домой. А в 1721 году уже москвичу Михаилу Арцыбашеву пришлось отвечать в суде за долги, сделанные его женой РГАДА. Ф. 239 Оп. 1 Ч. 4. Д. 5842. Л. 3об..

Приведенные случаи лишний раз свидетельствуют о том, насколько зыбки любые обобщения и попытки односложно резюмировать отношения между мужем и женой в конкретную эпоху, даже если речь идет о представителях одного социального слоя. Очевидно, что говорить здесь о каких-либо тенденциях вряд ли уместно: поведение людей каждый раз было обусловлено лишь их личностными чертами и конкретными обстоятельствами. Что касается провинциальной и столичной специфики супружеских взаимоотношений, то на основе рассмотренных кейсов, не представляется возможным делать какие-либо однозначные выводы. Можно предположить, что сравнительно малое количество дел, в которых мужья подают иски в бесчестье непосредственно жен, свидетельствует о большей самостоятельности последних. Также обращает на себя внимание распространенность побегов жен от мужей в провинции. Возможно, это связано с тем, что в небольших городах женщины сохраняли более крепкие связи с прежней семьей, благодаря чему у них создавалась иллюзия возможности беспрепятственно вернуться к старой девической жизни, если новая, замужняя не понравится. Но, с другой стороны, тот факт, что все случаи женоубийства пришлись на Курск, едва ли свидетельствует о склонности провинциалов решать таким образом семейные проблемы.

3.2 Дети и родители

О восприятии детства в России Нового времени написано немало книг и статей Семенова Л.Н. Очерки истории быта и культурной жизни России. Первая половина XVIII в. Под ред. Н.А. Казаковой. Ленинград: Наука, 1982; Кошелева О.Е. «Свое детство»: в Древней Руси и в России эпохи Просвещения (XVI-XVIII вв.) // Учебное пособие по педагогической антропологии и истории детства. М.: УРАО, 2000; Пушкарева Н.Л. Мать и дитя в русской семье XVIII - первой половины XIX вв. // Социальная история. Ежегодник. 1997. М.: РОССПЭН, 1998. С. 226-246. Белова А.В. «Женское детство» в дворянской культуре XVIII - середины XIX века. // Социальная история. Ежегодник. 2008. СПб.: Алетейя, 2009. С. 23-47; Tovrov J. Mother-Child Relationships among the Russian Nobility // The Family in Imperial Russia. Ed. by D. Ransel. University of Illinois Press, 1976. . Однако почти все они основаны на источниках личного происхождения и освещают только дворянское детство. Л.Н. Семенова, уделившая внимание и отношению к детям «простых людей», замечала, что с одной стороны, «привязанность к детям составляла вековечную основу отношений родителей и детей», но с другой, «весь уклад жизни семьи, деспотическая власть родителей служили постоянной помехой возникновению особой интимности между родителями и детьми» Семенова Л.Н. Указ. соч. С. 118..

Рассматриваемые в данной работе источники предоставляют главным образом информацию не о воспитании малолетних детей или отношении к ним в обществе, а о взаимоотношениях поколений, т.е. взрослых детей и их родителей. В целом можно сказать, что источники демонстрируют две противоположные тенденции: в одних родители и дети конфликтуют и жалуются друг на друга, в других - выступают на одной стороне или заступаются друг за друга. В Вологде две трети дел на данную тематику отражают первую тенденцию, в Курске соотношение обратное, а в Москве приходится по одному делу на обе тенденции.

Конфликты между родителями и их отпрысками возникали в основном из-за неподобающего отношения последних. Так, в 1718 году вологжанка вдова Наталья Нашивошникова жаловалась на своего взрослого сына Александра в том, что он «чинит мне непослушание и бранит меня всячески» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 270. Л. 2об.. В 1722 году курчанка вдова Аграфена Надеина подавала иск на своего старшего сына Якова. В нем она, во-первых, возмущалась, что он раньше срока пришел со службы («а по какому указу ис той службы отбыл, о том я неведома» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 349. Л. 1об.), во-вторых, жаловалась, что он «живучи в доме, меня не почитает и не поит, и не кормит, и пашню всю отнял», и в-третьих, требовала, «за то ево ко мне неблогочиния учинить ему наказанья, а меня, бедную, поить и кормить, как в людех водитца» /Курсив мой - А.В./. При этом от младшего сына подобного не требовалось, так как он «за своею скудостью для пропитания пошол по людям». В допросе Яков обещался кормить, поить и почитать мать «до ее смерти», за что был прощен истицей. Подобный случай приводит в монографии о Бежецке А.Б. Каменский. В нем бежечанин жаловался на своего сына «за чинимое ему … непочтение» Цит. по Каменский А.Б. Указ. соч. С. 285.. Без реакции властей жалоба не осталась, однако, как и в предыдущем случае, родитель простил сына, не дожидаясь наказания. Это дает основания предполагать, что подобные иски подавались в чисто «воспитательных» целях. Кроме того, нужно отметить, что конфликты со взрослыми сыновьями возникали чаще у вдовых матерей: по всей видимости, авторитет отца в семье был куда выше, чем матери.

С другой стороны, Е.Н. Швейковская, анализируя деятельность вдов в деревнях на севере страны, довольно высоко оценивала их место в семье и в обществе: «престиж и общественный статус женщин, стоявших во главе домохозяйства, был намного выше, чем женщин, включенных в семью. Исключения из правил свидетельствуют об умении женщин, оставшихся без мужей, организовать жизнь семьи и ведение хозяйства так, что оно оставалось деятельным. Их авторитет в семье был настолько высок, что с ним считались девери и взрослые сыновья, … а сила характера преодолевала возможное недовольство невесток. Главенство таких женщин в доме признавала не только семья, но и община, одной из обязанностей которой было наблюдение за исправностью дворов, как в морально-этическом, так и в хозяйственном плане, и в случаях необходимости община могла вмешаться во внутрисемейные дела» Швейковская Е.Н. Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI - начала XVIII века. - М.: Индрик, 2012. С. 121..

Другую группу конфликтов детей и родителей представляют дела о сбежавших из отчего дома дочерях; истцами здесь, как правило, выступают отцы, а произошедшее однозначно расценивается ими как бесчестье. К примеру, посадский Яков Захаров в 1723 году жаловался, что его дочь, прихватив пожитки, сбежала, а позже «явилась в бегах в Курском уезде за крестьянином Васильем Мартиковым замужем» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 423. Л. 1об.. В конце челобитной он просит допросить дочь «и в побрании пожитков, и в бесчести моем». Нельзя точно сказать, в чем Захаров видел свое бесчестье - в побеге дочери или в ее браке с крестьянином. Двумя годами ранее курчанка же Марина Чеменова жаловалась на некого крестьянина, который подговорил ее замужнюю дочь сбежать с ним и, как водится, забрать часть имущества. Подытоживая свой иск, Марина, также, как и Яков, просит допросить беглецов, но про бесчестье не упоминает, а пишет: «дабы мне по оному делу безвинно в розорении не быть» РГАДА Ф. 981 Оп. 1. Д. 149. Л. 2об. /Курсив мой - А.В./. Как представляется, за такой формулировкой могут стоять не только и не столько опасения поиздержаться на судебной волоките, сколько беспокойство за репутацию свою и семьи. А потеря доброго имени в свою очередь повлекла бы за собой недоверие и подозрительное отношение членов местного сообщества, в том числе в финансовых вопросах, что угрожало уже буквальным разорением. А у вологжан Киселевых в 1717 году сложилась обратная ситуация: отец семейства Кирилл сам выгнал из дома двоих своих сыновей с семьями, не дав им никаких пожитков РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 211. Л. 1об..

Лишь в одном деле из базы в роли пострадавшей стороны выступают дети, а в роли ответчика - отец. В 1720 году в Москве крестьяне пожаловались на своего соседа крестьянина Савелья Антропова, «что он, Савелей, с родными своими дочерьми з замужнею, да з девкою живет блудно» РГАДА. Ф. 239 Оп. 1 Ч. 4. Д. 5754. Л. 1.. Антропов сразу же во всем сознался, добавив лишь, что «учинил блудное воровство … с пьянства», «от жены своей Степаниды таясь». История эта стала известна после того, как младшая дочь, Дарья, рассказала о случившемся деду. Обращают на себя внимание несколько деталей. Во-первых, молчание старшей дочери Варвары, которая в меньшей степени зависела от отца и имела защиту в лице мужа, хотя, возможно, именно из страха перед последним она и не жаловалась. Во-вторых, то, что Варвара ночевала в отчем доме, когда подверглась изнасилованию. Не исключено, что она находилась в неладах с мужем, поэтому и осталась в родительской семье, а впоследствии не сообщила ему о случившемся. В-третьих, интересно, что защиту Дарья искала не у матери, а у деда, что указывает, по видимости, на неспособность Степаниды помочь дочерям. Правда, не вполне ясно тогда, почему ответчик подчеркнул, что «таился» от жены - возможно, чтобы она не стала соучастницей преступления.

Похожий случай, произошедший в провинциальном Бежецке, описывается А.Б. Каменским. Речь в нем, однако, идет о растлении священником своей духовной дочери и своячницы Каменский А.Б. Указ. соч. С. 236.. Каким образом произошедшее стало известно бежецким властям, здесь не указывается, но тот факт, что на Савелья Антропова из рассмотренного нами дела заявили крестьяне той же деревни, подтверждает следующий вывод автора: «в описываемое время городская община по-прежнему накладывала на поведение ее членов жесткие ограничения. Всякое отклонение от установленных церковью, письменным и обычным правом, а также традицией норм нравственности отслеживалось и жестоко каралось, а их нарушение могло привести к потере социального статуса» Там же. С. 241..

Особую группу составляют дела, связанные с конфликтами «приемных», или названых, детей и родителей. Всего таких дел три, и встретились они только в Вологодской земской избе. В первом из них, относящемся к 1717 году, названый сын, Андрей Копешин пишет, что Федор и Настасья Копешины «взяли меня к себе в малых летах вместо сына и держали меня до возрасту» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 211. Л. 1об., потом Федор умер, и Настасья женила Андрея. Жалуется же истец на то, что приемная мать, вопреки договоренности, «из дому своего сослала и пожитку своего мне не дала». В двух других случаях, наоборот, претензии возникали у названых родителей к детям из-за поведения последних («и ныне оной Семен не стал меня … ни в чем слушать и никакой работы не работает, и по ночам у меня в доме не спит» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 397. Л. 1об., «и ныне я … оного Никиту за домовную мою покражу и за непослушание, недодержав урочных лет, з двора своего сослал» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 397. Л. 1об.).

По всей видимости, практика принятия к себе на воспитание детей среди вологжан была достаточно распространена. Детей могли взять у нищих родителей более состоятельные и бездетные люди («взял … мальчика малолетного трех лет нищенства ради для пропитанья у отца ево» Там же.), но нередко сердобольные вологодские жители подбирали младенцев, оставленных прямо на улице. В базе имеются четыре челобитных вологодских жителей, которые каким-либо образом обнаружили подкидышей («оставили у двора» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 270. Л. 1., «явился у избы нашей на улице под окном» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 592. Л. 2., «шла я мимо церкви, … и той церкви на монастыре лежит мужеска полу младенец» Там же. Л. 4об.) и, «чтоб не померз или з гладу не умер», брали их «в дом свой» Там же.. Неясно, однако, можно ли считать такую практику одним из путей появления у вологжан названых детей. Тем не менее, то, что случаи «усыновления» или подбирания детей не встретились не только в Москве, но и в Курске, не позволяет считать их характерными именно для провинции.

Здесь же стоит сказать об отношениях между мачехами и пасынками. Имеющиеся в базе два таких дела (и принадлежащие опять же к вологодской выборке) показывают, что отношения эти были весьма напряженные, а после смерти отца, когда вставал вопрос о наследстве, переходили в острое противостояние. В 1722 году Матвей Оконишников жаловался, что мачеха, «похотя меня отлучить от наследства» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 417. Л. 2., сочинила подложную духовную его отца. Этот конфликт, однако, не идет ни в какое сравнение с драмой, разыгравшейся в 1724 году в семье Пролубниковых. Во время пожара Катерина Пролубникова вынесла все свое имущество из горящего дома во двор. Ее пасынок, улучив момент, забрал оттуда вещи, которые, по его мнению, должны были достаться ему после смерти отца. Спустя некоторое время Катерина со своим братом Иваном Ребровым пошли к Пролубникову «для усмотрения тех своих завладелых пожытков» РГАДА Ф. 717 Оп. 1. Д. 592. Л. 1об.. У берега они обнаружили «тех пожытков две лотки» и хотели было доставить их в канцелярию для освидетельствования, но «Пролубников, наехав на их в другой лотке, оные пожытки отбивал и весть не давал, и ево, Реброва, бил всячески и замахивался топором». В драку с обеих сторон включились оказавшиеся поблизости крестьяне, но в итоге «помянутые лотки» Пролубниковым были отбиты, а Катерина увезена, «и ныне оная сестра ево где обретаетца, того он, Ребров, не ведает». В базе нет ни одного дела, в котором бы конфликт из-за наследства произошел между родной матерью и сыном. Скорее всего пришедшая в семью извне женщина детьми, особенно подросшими, не расценивалась как родитель и большим уважением с их стороны не пользовалась.

В силу своей специфики источники в гораздо большей мере отражают конфликтные ситуации и неблагоприятные отношения в семье в том числе. Тем не менее нельзя утверждать, что на самом деле такие отношения имели место чаще, чем доброжелательные. В базе имеются и случаи, в которых дети и родители поддерживают друг друга, объединяются против кого-либо: условно их можно разделить на заступничество в конфликтах и совместное участие в преступлениях. Дела из первой группы встречаются во всех трех городах: в Вологде их три, в Курске - четыре, в Москве - одно. Лишь в одном деле, из Курска, сын подает иск в бесчестье матери РГАДА Ф. 981 Оп. 2. Д. 77. Л. 1об., во всех остальных случаях родители жалуются на обидчиков своих детей.