Дипломатия Древней Руси
Основные особенности зарождения древнерусской дипломатии в VI-IX веках. Причины нападения Руси на Константинополь. Анализ содержания русско-византийского договора 971 года. Рассмотрение исторических условий появления русского посольства в Византии.
| Рубрика | История и исторические личности |
| Вид | книга |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 14.09.2012 |
| Размер файла | 619,2 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Нам же представляется, что расхождение хронологии перечня и последующего изложения объясняется совсем иными причинами. Во-первых, и в перечне, и в летописи нет четкого представления о первом и последнем годах правления того или иного князя. Какой год считать начальным в правлении Игоря: 912 г. (год смерти Олега) или 913 г. (год начала самостоятельного правления Игоря)? В перечне стоит дата 912 г., а в последующем летописном изложении -- 913 г. («Поча княжити Игорь по Олзе».) Та же ситуация повторяется и с некоторыми другими датами. Во-вторых, оказывается, что применительно к годам правления Олега, Игоря, Святослава, Ярополка между перечнем и летописью либо вообще нет расхождений, либо они равняются одному году, так как, видимо, трудно было определить, когда в действительности начал править тот или иной князь. Расхождение начинается с правления Владимира: его хронология в перечне определяется с 981 по 1018 г., а в тексте летописи -- по 1015 г. За исключением даты правления Владимира, мы не видим иных расхождений с погодным летописным летосчислением, как не видим и повода для исправления летописцем так называемых хронологических ошибок за счет искусственного удлинения времени правления Олега.
И еще одна деталь в данном летописном тексте привлекает внимание. «И приспе осень...» -- рассказывает летописец. Договор 911 г. был заключен 2 сентября. Процедура его подписания состоялась в Константинополе. Затем послов знакомили с городом, «церковной красотой». Далее был долгий путь в Киев, на который, по самым скромным подсчетам, требовалось не менее месяца25 Умер же Олег, как отмечает «Повесть временных лет», осенью, когда поехал смотреть на останки своего коня. Допустим даже, что послы добрались в Киев в октябре -- ноябре 911 г., и все равно весьма сомнительно, чтобы Олег «успел» при этом умереть осенью 911 г. Его смерть, как на это указал Д. С. Лихачев26, случилась, всего вернее, осенью 912 г., а уже в 913 г. на Киевском престоле, как об этом также говорится в «Повести временных лет», был новый великий князь -- Игорь.
Так обстоит, на наш взгляд, дело с «перебивкой текста», искусственными его «разрывами», «вставками» и т. п.27
Теперь посмотрим, в каком контексте стоит спорная формула в преамбуле договора 944 г. Там также присутствует знакомый текст: «Равно другаго свещанья, бывшаго при цари Рамане, и Костянтине и Стефане...» Однако повтор этот не носит механического характера. В договоре 944 г. говорится, что «другое свещанье» состоялось при царях Романе, Константине и Стефане. Все трое -- наряду с будущим Константином VII -- действительно занимали во время^ ввгработпии договора императорский престол.
Рассказывая о порядке выработки договора 944 г., летописец непосредственно сообщает об этой предварительнойдоговоренности: «Приела Романъ, и Костянтинъ, и Степааъ-слы к Игореви построити мира первого. Игорь же главалас ними о мире». Затем русские послы направляются в Византию, где ведут переговоры с «боляре» и «сановники».. В ходе этой константинопольской встречи и вырабатывается договор 944 г. Таким образом, летопись говорит о том, что предварительные переговоры по поводу договора состоялись в Киеве. Имеет ли их в виду начальная фраза договора 944 г., или здесь речь идет о каком-то другом совещании,-- точно сказать невозможно. Но несомненно одно: трое императоров -- реальных политических деятелей -- упомянуты в этой фразе вполне правомерно.
Есть еще одно отличие и одновременно общая черта в ходе переговоров о договорах в 911 и 944 гг. Если, в 911 г. переговорами руководили оба императора, то в 944* г. назван один Роман I Лакапин, и это естественно, так- каж именно он был императором-»автократом». Роман принимает1 Иве-ревых послов в Константинополе, а послы, вернувшись к Игорю, «поведоша» ему «вся речи царя Рамана»28. Исходя из формальной логики А. А. Шахматова, можно предположить, что и здесь составитель «Повести временных лет» совершил «грех»: вычеркнул по каким-то соображениям имена трех других Романовых соправителей. Однако историческая обстановка, сложившаяся в тот период в Византии, свидетельствует в пользу автора русской летописи и в этих сказанных мимоходом фразах: правящим императором в то время был действительно Роман I Лакапин29, который, видимо, и руководил всеми переговорами с руссами. Сам же этот факт подтверждает правильность сообщения летописца о том, что переговоры 907--911 гг. были проведены именно двумя «царями» -- Львом и Александром, как об этом говорит и преамбула соглашения 911 г. Специфика выработки соглашений 911 и 944 гг., отраженная в летописи, лишь подчеркивает прочное историческое сцепление и внутреннюю взаимосвязь текстов сообщений о русско-византийских договорах этих лет и убеждает в правомерности предложенной в историографии трактовки спорной формулы как предварительной договоренности или заранее согласованных, в ходе предварительных переговоров того или другого договоров».
Еще раз эта формула встречается в начале договора Святослава Игоревича с византийским императором Иоаннам Цимисхием в 971 г.: «Равно другаго свещанья, бывшаса при Святославе, велицемь князи рустемъ и при Свеналъде...»30 И здесь, как и в 911 и 944 гг., начальные слова акта указывают, при каких обстоятельствах он был выработан, какая договоренность явилась его государственно-юридическим основанием. Речь идет о переговорах, где были выработаны условия данного соглашения. Проходили они под руководством Святослава. Упоминание имени Свенельда, ближайшего Святославова соратника, может указывать на его особую роль в этих переговорах. Возможно, он возглавлял на них русскую делегацию. Упоминаются в начальной формуле и греки--»Фефел синкел» и император Иоанн Цимисхий, и здесь мы вновь сталкиваемся с тем кругом лиц. которые были связаны с выработкой именно этого соглашения.
Кроме того, необходимо принять во внимание и аргументы, приводимые А. В. Лонгиновым относительно фактов использования той же формулы в позднейших документах XI-- XVI вв. Во многих межгосударственных договорах этого времени говорится, что они были заключены на основании достигнутой между обеими сторонами договоренности.
Таким образом, формула «Равно другаго свещанья...», находящаяся в преамбуле трех русско-византийских договоров X в., является первым в отечественной истории упоминанием о государственно-юридической основе заключаемых договоров, раскрывает длительный характер выработки этих договоров, проводимой под руководством государственных деятелей двух стран. Данная формула не имеет никакого отношения к искусственному воссозданию договора 907 г., как полагали некоторые историки. Напротив, она указывает, что межгосударственные русско-византийские переговоры между 907 и 911 гг., закончившиеся заключением нового русско-византийского договора 911 г., состоялись на международно-правовой основе русско-византийского соглаше-ния 907 г.
Русско-византийский договор 971г. Историография вопроса
После военных потрясений 907 г. и заключения между Русью и Византией общеполитического межгосударственного соглашения в отношениях между двумя государствами наступила пауза в четыре года, во всяком случае так это выглядит, согласно «Повести временных лет». Да и историки, писавшие на эту тему, дружно согласились с тем, что между событиями 907 г. и последующим летописным упоминанием об отношениях между Русью и Византией никаких примечательных явлений не произошло. Годы 908, 909, 910-й летописец оставил пустыми; под 911 г. сообщил о появлении на западе звезды «копейным образом», а под 912 г. неожиданно изложил текст нового русско-византийского договора. Его дата, обозначенная в заключительной части договора, указывает, однако, не на 912 г., а на 911 г. В летописи совершенно определенно сказано, что договор заключен «месяца сентебря 2, индикта 15, в лето созданиа мира 6420» ', что соответствует 2 сентября 911 г.
Таким образом, после неоднократных русско-византийских конфликтов в IX--X вв., после заключения локальных полевых мирных соглашений, следы которых сохранились в агиографической литературе, после межгосударственных посольских переговоров в 60-х годах IX в. и в начале X в. русская летопись впервые представляет читателю цельный дипломатический документ, реальность которого не брались отрицать даже самые отчаянные скептики (за исключением А. Л. Шлецера, пораженного стройностью и масштабностью этого памятника).
В летописной записи, предшествующей договору, говорится, что Олег послал своих мужей «построити мира и положи-ти ряд» между Русью и Византией. А далее излагается сам текст соглашения2.
Вслед за изложением договора слово вновь берет летописец, который рассказывает, как после заключения соглашения Лев VI почтил русских послов, одарил их богатыми дарами, «пристави к ним мужи» и показал русским представителям храмы и палаты, а затем отпустил на родину с «честию великою».
Послы, придя в Киев, поведали «речи» императоров Олегу и рассказали, как они «сотвориша миръ и урядъ положиша» между Русью и Византией.
Договор 911 г. не дает оснований и для малой доли тех сомнений, которые вызвали в свой адрес, скажем, договоры 60-х годов IX в. или 907 г. Однако теперь для ученых трудность оказалась в другом -- определить, насколько это соглашение соответствовало международным дипломатическим традициям своего времени и как в связи с этим следовало оценивать уровень русской дипломатии по отношению к другим развивающимся государственным образованиям раннего средневековья.
Первые отечественные историки -- В. Н. Татищев, ]У1 В. Ломоносов, М. М. Щербатов -- без каких бы то ни было комментариев изложили в своих «историях» договор 911 г.
Критический же анализ документа начинается все с того же шлецеровского «Нестора», где автор написал удивительные для его общей скептической концепции слова: «Если договор этот был действительно, то он составляет одну из величайших достопамятностей всего среднего века, что-то единственное во всем историческом мире». А далее начинаются сомнения: введение слишком похоже на новейшее, византийские архивы хранят полное молчание об этом договоре, как и о походе 907 г. 3 Тень подделки, фальсификации отныне падает и на этот древнейший памятник международного права. Но ненадолго.
Сначала Н. М. Карамзин, а следом за ним Г. Эверс поставили договор 911 г. в русло изучения международных дипломатических актов раннего средневековья. Н. М. Карамзин, пожалуй, первым сравнил это соглашение с византино-персидским договором 562 г. между императором Юстинианом I и шахом Хосровом I, как он описан у греческого историка второй половины VI в. Менандра Протиктора4, и заметил, что договор 911 г., как и греко-персидское соглашение, был написан на двух языках и имел все черты международного договора. Однако сравнительного анализа двух документов Н. М. Карамзин не провел5. М. П. Погодин считал, что договоры 911 и 944 гг. вышли из византийской канцелярии, а в дальнейшем были переведены на русский язык6.
В 1853 г. Н. А. Лавровский вновь обращается к идее сравнительного анализа соглашения 911 г. и других международных соглашений раннего средневековья, в частности Менандрова греко-персидского договора. Он отметил, что вначале был изготовлен один экземпляр грамоты, который позднее был переведен на русский язык. В связи с этим изменилась и внешняя форма договора: переведенная грамота составлена уже от имени Олега. С этих двух экземпляров, как и в случае с греко-персидским договором, затем были сняты копии, которые стороны вручили друг другу, что также имело место в случае, описанном Менандром. Внимательно анализирует Н. А. Лавровский и форму договора, отмечая, что он, как и позднейший русско-византийский договор 944 г., состоит из трех частей: вступления, характерного и для других международных договоров, собственно статей и заключения. Причем вступление и заключение, по его мнению, содержат в основном «периодическую речь» и отражают чужеземное происхождение документа, а статьи отличаются краткостью, простотой и естественностью речи, «какая господствует в чисто своеземных древнейших наших памятниках». Те же общедипломатические принципы несет в себе и заключение. В договоре 911 г. много грецизмов, что говорит как о греческом происхождении оригинала, так и об относительной неопытности переводчика. Эти наблюдения привели Н. А. Лавровского к ответственному выводу о том, что договор 911 г. был соглашением «основным», «полным», «составленным с строжайшей формальностью» 7.
Одновременно с Н. А. Лавровским к схожим выводам пришел видный русский филолог И. И. Срезневский. Он также полагал, что договоры 911 и 944 гг. являются стереотипными дипломатическими документами и сначала были написаны на греческом языке, а затем переведены на русский8.
Идеи Н. А. Лавровского и И. И. Срезневского во многом определили последующее изучение русско-византийских договоров 911 и 944 гг. Так, С. А. Гедеонов поддержал сравнительно-исторический метод изучения договоров, предложенный Н. А. Лавровским, и указал на то, что договор между Персией и Византией вырабатывался в ходе особой конференции, проект договора составлялся каждой стороной на своем языке, причем они употребляли собственные канцелярские и дипломатические формы. «Греки, -- писал С. А. Гедеонов,-- договариваются с персами на равной ноге... ничего подобного у нас не было и быть не могло... Перевод очевиден...» «Языческая Русь, -- заключает С. А. Гедеонов,-- изъясняется чуждыми ей христианскими формулами...» Но тем не менее договор 911 г., по его мнению, -- это совершенно полный документ, созданный по образу и подобию других схожих дипломатических соглашений своего времени9.
С. М. Соловьев и В. О. Ключевский также рассматривали договор 911 г. в русле международных дипломатических соглашений 10.
Коснулся договора 911 г. и М. С. Грушевский. Он отметил, что это соглашение дополнило прежнее, родившееся после походов Руси против Византии в начале X в. "
Новый этап в изучении русско-византийских договоров 911 и 944 г. связан с выходом в свет в 1895 г. статьи А. Ди-митриу «К вопросу о договорах русских с греками» и в 1904 г. книги А. В. Лонгинова «Мирные договоры русских с греками, заключенные в X веке». В этих работах линия сравнительно-исторического анализа русско-византийских договоров с другими дипломатическими соглашениями раннего средневековья получила яркое раскрытие, хотя в позициях обоих авторов есть существенное отличие.
А. Димитриу впервые в отечественной историографии высказал мысль о том, что русско-византийский договор 911 г., по всей вероятности, был просто-напросто типичным хрисовулом византийского императора.
Он пришел к такому выводу на основании изысканий немецкого византиниста К. Неймана, который проанализировал договоры, позднее заключенные Византией с итальянскими государствами -- Венецией и Пизой. Именно К. Нейман первым заметил, что в X--XII вв. в византино-иностранных соглашениях перечислялись обязательства лишь одного государства -- Византии. Эти документы, идущие со стороны империи, получили форму хрисовула. Об обязательствах же другой стороны в этих соглашениях упоминалось лишь в общих чертах.
Другим источником для размышлении А. Димитриу явилось уже упоминаемое нами греко-персидское соглашение.
Вот эти-то документы А. Димитриу и называет «типическими» для византийской дипломатии. С этих позиций он оценивает и русско-византийские договоры. Они, по его мнению, были следствием «византийской дипломатической рутины», являлись типичными переводами с греческого и представляли собой «вполне надежный текст второй руки», т. е. копии со вторых экземпляров договоров, тех самых экземпляров, которые подписывались греческой стороной, переводились и передавались русским. В связи с этим А. Димитриу характеризует договор 911 г. как развернутый формальный межгосударственный договор, ради заключения которого послы Олега отправились в Константинополь. Однако он полагал, что этот договор никогда не вступал в действие, так как его оформление, если исходить из сравнения с другими подобными же соглашениями, не было завершено. Византийские послы не появились в Киеве. Олег умер до ратификации договора. Хрисовул, где были изложены обязательства Византии по отношению к Руси, так и не был вручен, и грамота 911 г. осталась лишь как след промежуточных переговоров, которые так и не дошли до стадии межгосударственного оформления 13.
А. В. Лонгинов также считал, что договор 911 г. лежит в русле международных принципов * создания дипломатических документов. Но ни о каком промежуточном характере документа, ни о каком сходстве с хрисовулом у него нет и речи. По Лонгинову, договорная грамота 911 г. (как и 944 г.) представляет собой окончательную редакцию документа, который изготовлен в Византии. Начало договора -- это «пре» дисловие русских уполномоченных», а далее «идут выработанные совокупными силами дипломатов русских и греческих двусторонние условия». А. В. Лонгинов полагал, что в киевском архиве отложился подлинник русского экземпляра договора 911 г., того самого экземпляра, который шел от имени русской стороны, содержал имена русских послов, остался на руках у посольства, хотя и допускал, что это мог быть и один из его списков. По мнению А. В. Лонгинова, проект договорных статей грамоты 911 г. был обсужден и выработан в Киеве, а окончательная редакция договора была принята в Константинополе после встречи «греческих и русских уполномоченных». В предисловии и заключении договора использованы обычные для того времени византийские дипломатические каноны, заметны следы «буквального заимствования», да и в статьях проявилось влияние византийцев, обладавших большим опытом и знаниями в правовой сфере, хотя ощущается и переработка статей русскими послами.
Однако в дальнейшем линия исследования А. В. Лонги-нова не нашла развития и поддержки в работах филологов, которые в дореволюционные годы и в первые годы Советской власти взяли разработку проблемы в основном в свои руки. Историческая постановка вопроса отошла на второй план. В ходе филологических изысканий наряду с интересными наблюдениями чисто лингвистического характера была поколеблена, казалось, уже устоявшаяся точка зрения об отражении в договоре 911 г. международных правовых норм. Внимание стало сосредоточиваться на языковых, переводческих проблемах, на неясных и темных местах документа, заколебалась сама историческая почва, это соглашение породившая.
В 1910 г. ощутимый удар по историческим реалиям договора 911 г. нанес Г. М. Барац. «В эпоху договоров, -- писал он, -- руссы далеко не были новичками в деле... формулировки трактатов и не вынуждены были писать, как школьники, под диктовку греков». Этот обнадеживающий для русской дипломатии вывод он подкрепил, однако, рассуждениями прямо противоположного свойства: значит, текст договора 911 г. принадлежит не грекам, а Руси, отсюда его неясность, запутанность, перестановки, заимствования из древних, в том числе библейских, источников и т. п. 15
Шаг назад от концепции А. В. Лонгинова сделал и Д. М. Мейчик. Акцентируя внимание на «невразумительных», «порченых» местах договора 911 г., он задал вопрос: «Разве русс или истый славянин, думая на своем родном языке и излагая на нем свои мысли, в состоянии был написать предложения в роде только что приведенных?» Он считал, что руководящая роль в создании этого договора принадлежала византийским дипломатам, что ни о каком сравнении с равноправным греко-персидским договором здесь не могло быть и речи 16.
А. А. Шахматов отметил, что договоры 911 и 944 гг. «не рабский перевод с греческого оригинала, а сознательная его переделка в определенных целях». А вот аргумент А. А. Шахматова: греческие оригиналы не могли иметь такого начала, какое представлено в договоре 911 г.; в тексте налицо недопустимая путаница с притяжательными местоимениями. Это не перевод, а «переделка и перевод». Международная форма договора тем самым нарушена, изменена. Практически это означает лишь одно: договор 911 г. не может рассматриваться как стереотипный международный акт.
В. М. Истрин, так же как и А. А. Шахматов, считал, что нормы греко-персидского договора совершенно неприменимы к соглашениям между Византией и «варварской, не имевшей своей письменности Русью». Они переведены с греческого оригинала, писал В. М. Истрин, но не в X в., а значительно позже. Плохой перевод, все та же путаница с местоимениями, отдельные ошибки свидетельствуют, по его мнению, о том, что тексты соглашений переводились не современниками, а в XI в., возможно в кружке переводчиков, существовавшем при дворе Ярослава Владимировича. Договоры привезли в Киев греки. Они представляли интерес лишь для Византии, а русские князья не придавали им значения 18. Так, В М. Истрин фактически зачеркнул смысл русско-византийских соглашений в X в. как международных дипломатических актов.
Полемизируя с В. М. Истриным, видный филолог С. П. Обнорский доказывал, что словарные и синтаксические особенности договоров указывают не только на их переводной характер, но и на совпадение по времени переводов с составлением и заключением договоров, что переводчиком был болгарин, а выправил текст русский редактор 19.
Советские историки, плодотворно разрабатывая проблемы раннефеодальной государственности на Руси, неоднократно обращались к анализу договора 911 г. и использовали при этом многие позитивные наблюдения отечественной историографии.
Б. Д. Греков признал факт заключения выгодного для Руси русско-византийского договора в 911 г., хотя, как мы уже отмечали, и включил в его состав все положения договора 907 г.20 Ученый поддержал точку зрения С. П. Обнорского.
Д. С. Лихачев, опираясь на исследования Н. А. Лавровского и С. П. Обнорского, также рассматривал договор 911 г. как документ, созданный и переведенный в X в. с греческого языка на русский, как соглашение, имеющее аналоги в виде других письменных договоров Византии с окрестными государствами. В частности, Д. С. Лихачев в своих комментариях к договору 911 г. возвращает нас к греко-персидскому соглашению, подчеркивая общность процедуры заключения обоих договоров 21.
В. Т. Пашуто на основании изучения большого историографического наследия, а также текста самого договора пришел к выводу о том, что соглашение 911 г. -- это «договор о мире и дружбе», т. е. развернутое политическое соглашение; что он основан на нормах русского и византийского права, «которые возвышены в нормы права международного, пригодного и обязательного для обеих сторон»22. Таким образом, В. Т. Пашуто вернул советской историографии концепцию договора 911 г. как равноправного политического русско-византийского соглашения.
Последним по времени научным выступлением по поводу соглашения 911 г. явились интересные статьи С. М. Каштанова. Он совершенно верно заметил, что вопрос о порядке заключения русско-византийских договоров изучался двумя методами -- лингвистического и конкретно-исторического анализа, что оба эти направления неотделимы друг от друга и в этой неразрывности представляют хорошую перспективу для дальнейшего исследования проблемы. Поскольку метод конкретно-исторического, или сравнительно-исторического, анализа в последние годы был в известной мере заслонен лингвистическими исследованиями, то именно к этому второму направлению и привлекает внимание С. М. Каштанов, а также к исследованиям А. Димитриу и польского историка С. Микуцкого, осуществивших подход к договорам именно с позиции сравнительно-исторического метода.
Изучая порядок заключения русско-византийских договоров, С. М. Каштанов, кроме того, использовал наблюдения зарубежных византистов Ф. Дэльгера и И. Караяннопулоса, которые в своей работе привели схемы формуляров визан-тино-иностранных договоров с конца X до середины XV в. 24 На основании анализа данных формуляров и сравнения их с формуляром договора 911 г. С. М. Каштанов пришел к выводу, что этот договор весьма близок по своей структуре к императорскому хрисовулу, который вручался иностранному посольству после заключения договора в Константинополе без предварительных переговоров в чужой стране, хотя, подчеркивает автор, летописный текст и не является непосредственным переводом такого хрисовула.
Отвечая на поставленный рядом исследователей вопрос, почему Олег в отличие от Игоря в 944 г. лично не утвердил договор 911 г., С. М. Каштанов обращает внимание на то, что содержание в клятвенной грамоте 911 г. условий договора, сформулированных от лица Руси, исключало необходимость скрепления договора князем 25.
Договор 911 г. нашел отражение в советских обобщающих работах. «Очерки истории СССР» оценивают его как письменный договор, «определявший отношения между Русским государством и Византией». В многотомной «Истории СССР» о договоре 911 г. лишь вскользь сказано, что он, как и договор 944 г., опирался на «покон русский». В «Истории Византии» памятник характеризуется как «еще один договор» между Русью и Византией, устанавливавший порядок регулирования конфликтов, обмена и выкупа пленных и т. п.26
В зарубежной историографии договору 911 г. уделили специальное внимание польский историк С. Микуцкий и француженка И. Сорлен, но их мнения относительно памятника разошлись.
С. Микуцкий считал, что, поскольку договор 911 г. включает в основном обязательства русской стороны, он не может напоминать по своему характеру императорский хрисовул. Что касается сравнения с процедурой заключения других византино-иностранных договоров, то он не видит здесь аналога договору 911 г. в связи с тем, что русский текст представляет собой, по его мнению, копию договора с греческого оригинала, но копию не официальную, как в греко-персидском договоре, а рабочую. Эта копия, полагает С. Микуцкий, была оформлена по инициативе русской стороны и сделана специально для русских, как и в случае с договорами 944 и 971 гг. Он обращает внимание на то, что из двух хартий договора, упоминаемых в заключительной части текста, одна имеет подпись императора, а вторая, по всей вероятности, идет от русской стороны, причем летописец донес до нас текст этой второй хартии. С. Микуцкий допускает, что русские составили текст грамоты вне императорской канцелярии и не согласились на императорский хрисовул, и в подтверждение приводит факты, указывающие, что протокол договора написан в русском стиле, а диспозитив, т. е. основная часть текста, напротив, носит следы греческого влияния2Т. В целом же, по его мнению, договор 911 г. в основном регулировал экономические отношения между странами 28.
И. Сорлен не видит оснований для сравнительно-исторического анализа договора 911 г. Она согласна с С. Микуц-ким, что в договоре 911 г. есть обязательства только русской стороны, но в отличие от польского историка утверждает, что как раз протокол говорит о константинопольском происхождении документа, а преамбула и диспозитив составлены русской стороной -- там берет слово Олег. По ее мнению, греки придали русскому проекту законченный вид. Грамота не перевод с греческого, утверждает И. Сорлен, греки просто продиктовали статьи русским.
В 1948 г. канадский историк А. Боак высказал точку зрения о том, что договор 911 г. подтвердил для Руси «важные торговые привилегии» и признал за русскими право вступать в качестве «наемников» в императорскую армию30.
Наконец, в 70-х годах вопрос о характере русско-византийского договора 911 г. вновь привлек внимание ряда зарубежных ученых в связи с исследованиями по истории византийской внешней политики и дипломатии. Д. Оболенский оценил договор 911 г. как «первый из нескольких торговых и политических соглашений, заключенных между Византией и Русью в X в.». Соглашение это, по мнению Д. Оболенского, показывает, как «варяжские хозяева Руси и их славянские подданные благодаря торговле, дипломатии и человеческим контактам были втянуты более прочно в экономическую и политическую орбиту Византии» . Таким образом, он отводит Руси пассивную роль объекта византийской дипломатии.
Д. Миллер, исследуя практику заключения дипломатических соглашений Византии с другими государствами и типы таких соглашений, отметил, что договоры Руси с греками 911 и 944 гг. стоят в одном ряду с византино-арабскими и ви-зантино-болгарскими соглашениями и являют собой образцы «торгово-политических договоров» с тщательно разработанными торговыми правами 32.
Итак, до настоящего времени в историографии, в том числе и в советской, отсутствует единая концепция этого первого в русской истории бесспорного письменного внешнеполитического соглашения. Многие вопросы до сих пор остались дискуссионными. Что перед нами -- стереотипное международное двустороннее соглашение или неравный договор высокоразвитого государства с делающими первые шаги на дипломатическом поприще «варварами»? Чьи обязательства отражены в этом документе -- русские или византийские? А может быть, это императорский хрисовул? Где договор был создан? Кто был его автором и переводчиком? Каково значение этого соглашения в системе русско-византийских отношений? Ограничивается ли этот договор лишь экономическими проблемами или затрагивает и область политических взаимоотношений между двумя государствами? Все эти и другие более частные вопросы были поставлены в исторических трудах. Ответы на них, как видим, были самые различные.
По нашему мнению, заслуживает рассмотрения и вопрос, в каком соотношении находится данный русско-византийский договор с другими русско-византийскими соглашениями IX-- X вв., какое место он занимает в развитии древнерусской дипломатии, которая прошла долгий путь от первых локальных пограничных соглашений до политических договоров 60-х годов IX и начала X в.
Процедура выработки договора 911 г. Состав русского посольства, его представительство
Для того чтобы ответить на интересующие нас вопросы, необходимо не только вновь обратиться к источнику и, опираясь на богатое историографическое наследие по этой проблеме, выяснить, какие дополнительные возможности для исследования он таит, не только использовать наблюдения, сделанные лингвистами и историками -- сторонниками сравнительно-исторического подхода к вопросу, но и провести исследование темы в тесной связи с анализом непосредственно предшествовавших договору 911 г. русско-византийских отношений, считая, что договор 911 г. лишь эпизод на долгом пути складывания древнерусской дипломатии.
Прежде всего несколько слов о методике исследования данного договора. Источники в данном случае ограничены: текст договора, сохранившийся в «Повести временных лет», а также летописные известия о заключении договора, пребывании послов Олега в Константинополе и их возвращении в Киев. Поэтому здесь кроме обращения к самому тексту договора и сопровождающих его записей использование сравнительно-исторического метода является наиболее благоприятной возможностью для прояснения некоторых спорных вопросов как происхождения самого документа, так и его содержания. В связи с этим мы предполагаем продолжить те усилия, которые отечественные и зарубежные ученые предприняли относительно сравнительного анализа договора 911 г. и греко-персидского соглашения 562 г. На наш взгляд, целесообразно прислушаться к замечанию Д. Миллера (который, кстати, свою работу по изучению типов византино-иностранных договоров 500--1025 гг. построил в значительной части на их сравнении с договором 562 г.) о том, что, «несмотря на частоту, с которой Византия заключала договоры всех видов, греческие источники недостаточно щедры насчет выяснения как содержания этих соглашений, так и процедуры, которая сопровождала переговоры, ратификацию договоров и их соблюдение... Мы имеем только единственный договор -- персидско-византийское соглашение 562 г., приведенное Менандром Протиктором, где вся процедура выработки договора, его содержание, ратификация представлены с начала до конца»1. Но сравнения договора 911 г. лишь с греко-персидским соглашением явно недостаточно для исследования интересующих нас вопросов, поэтому придется обратиться не только к иным русско-византийским соглашениям, но и к договорам Византии с Болгарией и другими государствами первой половины 1-го тысячелетия, которые в своем историческом развитии, как уже подчеркивалось, проходили те же этапы развития раннефеодальной государственности, что и древняя Русь.
Анализ содержания договора следует, по нашему мнению, предварить исследованием вопроса о том, существовал ли какой-то подготовительный этап выработки договора 911 г. по аналогии с практикой византино-иностранных переговоров. Некоторые данные «Повести временных лет» указывают, что, как и в других случаях выработки международных соглашений, здесь также имел место определенный подготовительный процесс.
Об этом говорят уже начальные слова договора 911 г.: «Равно другаго свещания...» Выше мы попытались доказать, что они имеют в виду достигнутую заранее договоренность относительно заключения данного договора. Впервые в отечественной истории русский документ зафиксировал обычное для того времени дипломатическое процедурное правило, согласно которому вопрос о заключении межгосударственного соглашения, а может быть, и его проект обговариваются заранее компетентными представителями обеих сторон. Эта договоренность является той международной правовой основой, на которую опираются обе стороны при последующей выработке того или иного конкретного соглашения.
Специальная встреча русских и греческих представителей по поводу выработки будущего договора могла состояться в любое время после 907 г., скажем и в 908-м, и в 909 г., при «тех же» правящих «царях» Льве и Александре, которые согласились и на договор 907 г.
Если мы обратимся к истории выработки греко-персидского договора 562 г., который является классическим примером межгосударственного дипломатического соглашения VI--X вв., то и там обнаружим, что после греко-персидского перемирия 558 г. стороны договорились рассмотреть вопрос о заключении окончательного договора и урегулировать все спорные вопросы на последующем посольском совещании2.
Не вдруг заключались и договоры Византии с Венецией, Генуей, Пизой, о которых писали в свое время К. Нейман, А. Димитриу, А. В. Лонгинов, а совсем недавно Ф. Дэль-гер, И. Караяннопулос, С. М. Каштанов. Выработка договоров Византии с итальянскими государствами начиналась с посылки туда греческих послов, имевших при себе верительные грамоты на проведение переговоров и наказ-инструкцию. Это был первый этап. Затем начинались сами предварительные переговоры, которые, прежде чем складывался договор, могли быть продолжены в столице другого государства. Ф. Дэльгер и И. Караяннопулос даже делят все византино-иностранные договоры на две категории: те, которые вырабатывались в ходе предварительных переговоров в другой стране, и те, которые такой практики не имели и заключались в Константинополе 3.
Предварительное соглашение о договоре 911 г., состоявшееся до этого года, приводит нас к выводу, что схема Ф. Дэльгера, И. Караяннопулоса, поддержанная С. М. Каштановым, нуждается в данном конкретном случае в некотором уточнении. Мы не можем сказать, что перед нами случай, когда договор был заключен без предварительных переговоров «в другой стране», как не можем согласиться с тем, что имеем дело с предварительной договоренностью, достигнутой «в другой стране», т. е. у нас нет никаких оснований считать, будто греческие представители путешествовали по поводу договора в Киев. Напротив, судя по упоминанию императоров Льва VI и Александра, переговоры проходили в Константинополе, т. е. предварительная договоренность состоялась, но не в другой, а в «этой» стране, в Византии. Само это обстоятельство в значительной мере подрывает возможность полностью применить схему Дэльгера -- Караяннопулоса к договору 911 г.
Затем была организована посольская встреча, непосредственно посвященная выработке договора 911 г. Ее следы явственно прослеживаются в тексте соглашения, где говорится: «А о главах, аже ся ключит проказа, урядимъ ся сице». А. В. Лонгинов не без основания считал, что в этой фразе отразился факт редактирования статей договора на посольском совещании. След еще одного известия о ходе выработки договора имеется в заключительной части договора об «устав-леных» главах, т. е. установленных, выработанных. И наконец, совершенно очевидное свидетельство о посольской встрече обнаруживается в летописном тексте о беседе послов с Олегом после их возвращения в Киев. Они поведали Олегу «вся речи обою царю, како сотвориша миръ, и урядъ поло-жиша... и клятвы не преступити ни греком, ни руси» .
Какое время продолжались такие переговоры?
Сообщение летописца о «речах», пересказанных послами П rv по возвращении из Константинополя, указывает на наличие посольских прений. Анализируя договор 907 г., мы тмечали, что и во время его выработки стороны вели дипломатические прения, которые отразились в самом характере летописных известий. В соглашении 911 г. есть уже совершенно определенные указания на этот счет.
На примере греко-персидского договора видно, что и тогда посольское совещание заключалось в том, что слово брал то византийский представитель магистр Петр, то персидский посол -- постельничий (Зих) Иесдегусн. Переводчики, представленные с обеих сторон, переводили речи послов. В основном и Петр, и Зих выступали по принципиальным вопросам взаимоотношений государств: о сроке действия мирного договора, о сумме и порядке выплаты византийцами ежегодной дани персам, по спорным территориальным вопросам. Одновременно, надо полагать, помощники послов, среди которых упомянут с греческой стороны Евсевий, готовили постатейный договор, который согласовывался, как теперь принято говорить, «в рабочем порядке». Об этом можно судить по тому, что к моменту достижения договоренности по основным вопросам постатейный договор был уже налицо, хотя Менандр и сообщает, что были споры «об этом и о других предметах» 5.
Та же процедура выработки договора имела место в период болгаро-византийских переговоров об условиях мирного договора в 773 г. и византино-венецианских переговоров6.
Несомненно, что во всех этих случаях прослеживаются два складывавшихся веками фактора создания подобных дипломатических документов: наличие предварительной договоренности о заключении договора и наличие посольской встречи, на которой обсуждались как принципиальные общеполитические проблемы будущего договора, так и его конкретные статьи.
Перед нами по существу традиционная картина дипломатических переговоров, в которых с русской стороны участвовало посольство, состоявшее из 15 человек. Среди них пятеро (Карл, Фарлоф, Вельмуд, Рулав и Стемид) упомянуты летописцем в составе посольства, посланного Олегом из своего военного стана в Константинополь для проведения переговоров и заключения договора «мира и дружбы» еще в 907 г.
А. А. Шахматов полагал, что имена этих пятерых летописец просто взял из договора 911 г. и перенес в воссозданный им текст о переговорах 907 г., а ограничился он пятью именами просто для «сбережения места и времени». В последующей историографии, как поддержавшей концепцию А. А. Шахматова об искусственности договора 907 г., так и оспорившей ее, этот сконструированный им факт не нашел опровержения. Однако с подобной трактовкой трудно согласиться.
Прежде всего обращает на себя внимание упоминание в обоих случаях на первом месте среди посольского ряда некоего Карла. Его имя открывает список посольских имен во время переговоров 907 г., он же стоит первым среди 15 Оле-говых послов, которые «от рода рускаго» были посланы для заключения договора 911 г. На переговорах 907 г. вторым идет Фарлоф. В договоре 911 г. он стоит третьим (пропустив впереди себя Инегельда), третьим под 907 г. упоминается Вельмуд. Он же идет четвертым в списке послов договора 911 г. Четвертым в 907 г. отмечен Рулав. И в договоре 911 г. он идет в начале списка, пятым. Практически лишь уже упомянутый Инегельд вторгся в эту первую четверку 907 г., которая и в 907, и в 911 г. приведена в одинаковой последовательности. Пятым, т. е. последним, в 907 г. шел Стемид. Последним, на этот раз уже пятнадцатым, в договоре 911 г. стоит тот же Стемид. Что сделал, по мысли А. А. Шахматова, летописец? Он выбрал «для сбережения места и времени» из договора 911 г. первого, третьего, четвертого, пятого и пятнадцатого послов, опустив второго -- Инегельда и всех последующих -- с шестого по четырнадцатого.
Причину этого, на наш взгляд, следует искать не в редакторских ухищрениях летописца, а в складывании системы посольской службы древнерусского государства, соответствовавшей дипломатическим традициям древности и средневековья. И одной из таких традиций являлась строгая иерархия членов посольства, направляемых из какой-либо страны в чужеземные государства. В рассказах греческих и римских авторов (Геродота и др.) о многочисленных переговорах древних греков с персами, римлян с сопредельными государствами и т. д. нередко упоминаются главные послы, ведущие переговоры: от их имени записаны посольские речи, к ним обращены слова монархов, принимающих посольство. Погибший под аварскими мечами в 558 г. Мезамир возглавлял антское посольство к аварскому кагану. Петр и Зих были первыми послами на посольской встрече во время выработки греко-персидского договора 562 г. Вторым в греческом представительстве упомянут некий Евсевий; кроме того, вместе с Петром и Евсевием на греко-персидскую границу явилось шесть переводчиков 7.
Впервые такое упоминание о посольской иерархии в русской истории встречается в летописи под 907 г. Карл, безусловно, являлся первым послом, возглавлявшим от имени Руси переговоры в Константинополе. Карл и четверо его соратников получили наказ от Олега о ведении переговоров, они же согласовали с греческими «царями» и «боярьством» статьи договора 907 г. Спустя некоторое время в Константинополь отправляется новое русское посольство. И вновь первым в списке послов стоит Карл, хорошо знакомый грекам и осведомленный в приемах и методах греческих дипломатов. Карл провел новые переговоры в византийской столице относительно договора 911 г. Вполне вероятно, что он возглавлял русскую миссию на предварительных переговорах, где обговаривались сюжеты будущих переговоров и было решено заключить договор (будущий договор 911 г.). Очевидно, и четырех соратников Карла по переговорам 907 г. не потому упомянул летописец в договоре 911 г., что они просто первыми попались ему под руку, а потому, что, пройдя «школу» переговоров 907 г., они являлись людьми наиболее пригодными для новых сложных переговоров с греками и действительно возглавили эти переговоры с русской стороны.
Трое из этой четверки стоят первыми в списке русских послов договора 911 г. Стемид, как отмечалось, в обоих случаях замыкает списки. По всей вероятности, он был одним из младших чинов посольства -- либо «секретарем», либо переводчиком, либо выполнял какую-то иную вспомогательную работу, т. е. не случайно занимал в обоих случаях последнюю строку в составе посольства. Это тоже не описка составителя «Повести временных лет», а точное отражение становления системы посольской иерархии в результате складывания государственной иерархии на Руси.
В подтверждение этого можно обратиться и к последующему русско-византийскому договору -- 944 г., где первым среди русских послов стоит некий Ивор, именуемый послом великого князя Игоря, а послы делились на первого, Игоре-ва «ела» и на остальных, «объчих» послов. И среди этих «общих», как перевел Б. А. Романов, а точнее, обычных, рядовых послов не все были равны. Их ранг определялся тем, кого они представляли.
Второй посол именуется «слом» Игорева сына Святослава, хотя наследнику, согласно летописи, в то время было всего два года; третий посол представляет княгиню Ольгу, остальные -- иных родственников великого князя и государственных Деятелей 8.
Интересно сопоставить функции уже знакомых нам дипломатов древности -- грека Петра, перса Зиха и русского Карла.
Магистр Петр возглавлял греческое посольство в Персию еще в 550 г., затем в 552 г. вел переговоры с папой Вергилием и, наконец, в 562 г. отправился для заключения мира к шаху Хосрову 19. Для истории византийской дипломатии характерны случаи, когда видные государственные и военные деятели, духовные особы, включая патриархов (как это было в X в. во время переговоров с болгарским царем Симеоном), регулярно подвизались на дипломатическом поприще, выступая в качестве руководителей посольских миссий в различные страны. Такая практика стала со временем международной.
Из «Истории» Менандра известно, что Зих неоднократно вел переговоры с византийским правительством по поводу спорных проблем 10.
Карла на дипломатическом поприще мы встречаем дважды-- в 907 и 911 гг. Вероятно, уже в X в. руссы не остались в стороне от международной дипломатической практики, согласно которой посольскую службу несли люди, искушенные в области международных дел. Карл по существу первый известный нам «кадровый», если можно так выразиться, русский дипломат. Да и другие четыре посла, включая и Стемида, уже встали на путь выполнения постоянных дипломатических поручений. Но уже в период переговоров 907 г. и в договоре 911 г. встречаются первые следы посольских рангов, которые получили столь яркое отражение во время выработки русско-византийского договора 944 г. Достоинство послов определялось не только их дипломатической искушенностью, но и их местом в системе складывавшейся феодальной иерархии. Очевидно, и появление Инегельда на втором после Карла месте среди первой четверки прежних послов указывает на определенное положение, занимаемое им то ли в великокняжеской дружине, то ли в какой-либо иной правительственной сфере.
Кого же представляли эти 15 послов? В договоре 911 г. записано, что послы рекомендуют себя следующим образом: «Мы от рода рускаго... иже послани от Олга, великого князя рускаго, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояръ...» И далее в договоре еще не раз проводится эта же мысль. Ниже говорится, что послы уполномочены «на удержание и на извещение» «любви» между Византией и Русью «похотеньем наших великих князь и по повелению от всех, иже суть под рукою его сущих Руси», что греки должны хранить «тако же любовь ко княземъ нашим светлым рускым и ко всем, иже суть под рукою свет-лаго князя нашего...» .
Эту характеристику русского посольства отечественная историография в основном рассматривала как факт, подтверждающий отсутствие на Руси единого государства и его раздробленность на отдельные политически независимые земли, что и отразилось якобы в титулатуре послов, представлявших не только великого князя Олега, но и других русских светлых и великих князей. Еще в 1847 г. В. Леш-ков писал: в X в. «посол не был представителем государства, потому что оно еще не состоялось». «Элемент народный» усмотрел здесь и А. В. Лонгинов. В. И. Сергеевич также подчеркнул, что греки обязались хранить «любовь» не только к одному Олегу, но и к светлым русским князьям. Д. М. Мейчик увидел в посольском титуле элемент широкого представительства. Реальными историческими фигурами, от имени которых действуют послы, считал «светлых князей» М. К. Любавский 1а.
С. В. Бахрушин также отметил, что «светлые князья» посылали в Константинополь для заключения договора самостоятельных послов наравне с великокняжескими, а их исчезновение из договора 971 г. Святослава Игоревича с Иоанном Цимисхием указывает на установление единства Руси 13- В 1938--1945 гг. эту точку зрения поддержал Б. Д. Греков. Он полагал, что договоры Руси с греками заключались в первую очередь в интересах «светлых князей» и бояр, которые принимали в этом процессе через своих «уполномоченных активное участие», что русские женщины Ольга, Предслава направляли в Византию своих послов и т. д.
По-иному подошел к вопросу С. А. Гедеонов. Он рассматривал слова «мы от рода рускаго» как «техническую формулу», как «формулу византийской дипломатии», соответствующую «обычным формулам договорных актов» 15.
Третью точку зрения высказал В. Т. Пашуто. «Договор заключен,-- пишет он,-- от имени «великого князя рускаго и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояръ», т. е. от имени главы государства и его вассалов (подручников)» 16.
Мы считаем, что ни о каком «народном представительстве», ни о каком представительстве «светлых князей» и бояр, «вассалов» великого князя, русскими послами в Константинополе не может быть и речи. Они представляли единое древнерусское государство, и само уже их появление в Константинополе являлось фактом единой древнерусской государственности, хотя можно, видимо, спорить о степени этого единства, о путях его дальнейшей эволюции. По данным епископа Пруденция, еще посольство 838--839 гг. представляло не какую-либо группу раннефеодальных правителей, а «народ» по имени «рос»; именно как представители народа, страны, государства послы были приняты в Константинополе при дворе императора Феофила, а затем препровождены вместе с византийским посольством в Ингельгейм, к королю франков. Общегосударственный характер посольства подтверждается не только тем, что и в 911 г. послы говорили «от рода рускаго», т. е. вновь представляли народ, государство, но и тем, как расшифровывается само это понятие «от рода рускаго» (потому что дальнейшее перечисление лиц, от имени которых послано посольство, нельзя понять иначе, как именно раскрытие данного понятия). Итак, на первом месте стоит великий князь Олег, а далее идут те самые «светлые и великие князья», которые дали повод к отрицанию общегосударственного, общерусского характера посольства. Важно отметить, что они упомянуты не просто через запятую после Олега -- о них четко сказано: все они «суть под рукою его». Во втором случае снова подчеркнуто, что послы появились при константинопольском дворе «похотеньем наших великих князь», т. е. великого, князя Олега, «и по повелению от всех, иже суть под рукою его, сущих Руси». И в третьем случае говорится, что греки должны хранить любовь ко всем светлым русским князьям, которые «суть под рукою светлого князя нашего». Таким образом, понимание «рода рускаго» в документе вполне определенно: послы представляют всю русскую землю, ее верховную власть -- великого князя Олега и всех подчиненных ему князей. Эта формула точно корреспондирует с процессами объединения русских племен под властью Киева, о которых летопись поведала несколькими страницами выше. Олег продолжил объединение восточнославянских племен под властью Киева, обложил их данью, повел с собой в поход на Византию. Это и есть видимое отражение той вассальной зависимости «светлых князей» от главы государства, о которой писал В. Т. Пашуто, наглядное свидетельство создания единого древнерусского государства. Представительство же русского посольства в договоре 911 г. отразило не одну из ступеней этого единства, а возникновение государства как такового. Подчеркиваем, что это было общерусское, общегосударственное представительство. Посольство, возглавляемое Карлом и его помощниками, действовало от имени Руси в целом. При этом под «Русской землей», Русью мы понимаем государство, включающее как территорию бывших восточнославянских племен, перешедших под власть Киева, так и зависимую от него «многоязычную сферу» 17.
Подобные документы
Основные этапы зарождения и развития дипломатического искусства в Древней Руси. Русско-византийские договоры 907, 911 и 944 годов, их содержание и значение для дальнейшего развития государства, место в его истории. Внешняя политика княгини Ольги.
реферат [53,7 K], добавлен 04.11.2009Традиционализм идеологических установок, сочетание христианского экуменизма с византийской идеей самодержавия. Принципы и методы византийской дипломатии во взаимоотношениях с Русью. Договоры с Византией, рецепция византийского права. Духовное влияние.
контрольная работа [25,5 K], добавлен 05.05.2011Могущество Древнерусского государства. Этапы развития византийско-русских отношений. Заключение Доростольского договора. Русско-Византийские отношения в XI-XII вв. Проблемы культурных отношений Древней Руси и Византии. Принятие христианства на Руси.
реферат [36,3 K], добавлен 28.04.2010Понятие дипломатии, виды дипломатических методов государства. Особенности дипломатии России с ХIII по XVII вв. Формирование органов властных скоплений Московской Руси. Межкняжеская дипломатия. Внешнеполитические отношения со странами Востока и Европы.
курсовая работа [382,7 K], добавлен 13.01.2011Культурные, торговые и дипломатические взаимоотношения между древней Русью и Византией. Русско-византийская война 941—944 годов, походы князя Игоря на Царьград. Посольство княгини Ольги в Константинополь. Принятие князем Владимиром христианства на Руси.
презентация [3,3 M], добавлен 27.09.2014Анализ феномена византийского миссионерства на примере религиозной обстановки в IV-V веках. Роль в христианизации варваров в Империи. Несториане и монофиситы как сторонники главных "еретических" течений. Версии жития знаменитого столпника V в. Симеона.
курсовая работа [59,4 K], добавлен 30.01.2013Форма, содержание, особенности, роль дипломатии, их изменения в зависимости от развития общества. Дипломатия как ведение международных отношений посредством переговоров. Жизнь и деятельность великого российского дипломата Александра Михайловича Горчакова.
реферат [62,0 K], добавлен 21.04.2011Особенности формирования Византийского государства. Развитие византийского права и его характеристика. Правовой статус населения Византии в IV—середине VII вв. Формирование феодально-зависимого крестьянства. Божественный характер императорской власти.
реферат [22,0 K], добавлен 26.05.2010Деятельность государства в изображении Прокопия Кесарийского. Внешняя и внутренняя политика Византии в конце V-VI веков. Структура византийского общества. Димы и другие общественные организации. Краткая характеристика положения женщины в Византии.
дипломная работа [84,7 K], добавлен 12.10.2015Успехи римской внешней политики, искусная деятельность сената. Становление методов "двойной дипломатии". Завещание Аттала III и аннексия Пергама. Отношения Рима с Селевкидами. Причины деградации римской дипломатии во второй половине II века до н.э.
курсовая работа [90,8 K], добавлен 19.03.2012
