Дипломатия Древней Руси

Появление печенегов резко изменило политическую расстановку сил в Северном Причерноморье, и, как отмечал М. И. Артамонов, «хазары утратили свое прежнее значение для Византии». Все чаще и чаще Византия организует против своего бывшего союзника народы Северного Кавказа. Вслед за созданием антихазарской коалиции 912 г. Византия в 932 г. поднимает против каганата алан. Антихазарская политика Византии приобретает все более четкие очертания в период правления Романа I Лакапина, когда в империи началось преследование иудеев. В те годы хазары, исповедоавшие иудаизм, испытали на себе всю силу византийской внешнеполитической интриги ²⁷.

Противоречия между Хазарией и Византией этого периода нашли отражение в еврейско-хазарской переписке X в. _и так называемом Кембриджском документе. Даже если согласиться с П. К. Коковцовым, что сам этот документ не являлся оригинальным памятником X в., а лишь вобрал в себя ранние сведения какого-то утраченного византийского литературного произведения X в., то и в этом случае как в том, так и в другом источнике ясно проглядывает мысль о нарастании противоречий между империей и каганатом и между Хазарией и Русью. Так, обращает на себя внимание, что испанский корреспондент хазарского царя Иосифа, как это явствует из его письма (переписка), никак не мог доставить письмо адресату и сделал это лишь через Венгрию, Русь, Волжскую Булгарию, но не непосредственно через Русь или Византию с выходом на Хазарию. Мы согласны с замечаниями П. К. Коковцова, что для такого маршрута существовали какие-то политические причины. В «Кембриджском» же документе говорится о подстрекательстве Романом I Лакапином Руси к выступлению против Хазарии, о войне руссов с хазарами, о нападении в отместку за это хазарского войска «на города Романа» (под которыми мы вполне можем понимать крымские владения Византии), о последующем походе хазар на руссов, поражении последних и о нападении руссов по наущению хазар на империю. Несколько ранее этого текста документ сообщает, что «во дни царя Вениамина (хазарского царя середины второй четверти X в. -- А. С.) поднялись все народы на [хазар] и стеснили их (по совету] царя Македонии (т. е. Византии.--А. С.)»²⁸. Среди этих народов анонимный автор называет асиев, турок, печенегов и др. Таким образом, линия хазарско-византийско-го противоборства проходит практически через весь документ.

В 30--40-х годах X в., исключая период русско-византийской войны 941--944 гг., завершившейся новым мирным договором между двумя государствами, мирные и союзные отношения между Русью и Византией остаются на прежнем уровне. Так, в 934 г. семь русских кораблей с 415 воинами находились в составе византийской эскадры, направленной к берегам Лангобардии. В 935 г. в составе другой эскадры руссы ходили к берегам Южной Франции ²⁹.

Историки, как правило, не комментировали факт военных действий Руси против печенегов в 920 г., после того как она заключила с кочевниками мир 915 г., но не исключено, что и эта война не была изолированной военной схваткой печенегов с Русью, а отражала более широкие международные противоречия в тогдашнем мире.

Заметим, что и в древнем мире, и позднее, в раннем средневековье, военные союзы, разного рода политические комбинации были обычным явлением в отношениях между государствами. В этой связи участие древней Руси в различного рода политических комбинациях начала X в. представляется делом вполне естественным. Кстати, историки неоднократно цитировали слова Константина VII Багрянородного о стремлении Византии опереться на печенегов в борьбе против Руси и «турков», под которыми он имел в виду угров. Однако реже обращалось внимание на то, что этот же автор сообщил о стремлении Руси жить в мире с печенегами и заручиться их военной поддержкой.

Таким образом, после событий 907--911 гг. Русь на протяжении 30 лет находилась с Византией в мирных и союзных отношениях, которые в одном случае предполагали воздержание древнерусского государства от поддержки Симеона Болгарского, в другом -- помощь Византии в действиях против мусульманских государств Закавказья и Прикаспия, в третьем -- участие в экспедициях греческой армии на Запад.

В 945 г. русское войско вновь появляется в Закавказье и захватывает город Бердаа. Лишь за год до этого был заключен русско-византийский договор 944 г., который содержал более развернутую и определенную, чем в договоре 911 г., статью о военном союзе между странами: «Аще ли хотети начнеть царство от васъ вой на противящаяся намъ, да пи-шемъ къ великому князю вашему, и послетъ къ намъ, елико же хочемъ: и оттоле уведять ины страны, каку любовь имеють грьци съ русью». Эта статья обязывала Русь направлять по просьбе Византии своих воинов, сколько потребуется, против того противника, которого определит империя. В связи с этой статьей следует рассматривать и статью «О Кор-суньстей стране», где говорится, что русские обязуются «не имать волости» в этой стране. В то же время если русский князь где-либо будет вести войну и попросит у Византии помощи, то получит столько греческой подмоги, сколько потребуется: «...да воюеть на техъ странахъ, и та страна не по-каряется вамъ, и тогда, аще просить вой у насъ князь руский да воюеть, да дамъ ему, елико ему будетъ требе» . Одна из статей договора непосредственно направлена против врагов «Корсунской страны» -- черных болгар. Русский князь должен был вступать в противоборство с ними по просьбе империи. Как видим, эти статьи договора 944 г. охватывают широкий круг союзных двусторонних обязательств двух государств.

Ученые давно уже обратили -внимание на то обстоятельство, что данные статьи договора 944 г. очень быстро были реализованы. В 949 г. руссы в количестве 629 человек участвовали в экспедиции против Крита, затем, в 954 г., -- на этот раз вместе с болгарами и армянами -- сражались против сирийского эмира³². Таким образом, реализация статей о союзе непосредственно была направлена против арабов на Крите и в Сирии.

Уточнение даты похода руссов на Бердаа (945 г.) таит в себе дополнительные возможности для исследования проблемы. Если русское войско начало свой поход в 945 г., то, следовательно, в это время уже вступил в действие заключенный в 944 г. русско-византийский договор с упомянутыми статьями. А это значит, в свою очередь, что русское нападение на Закавказье точно соответствовало усилиям Византии в ее борьбе с арабами на разных фронтах.

Поддержав точку зрения о новой дате похода, А. П. Новосельцев допустил в дальнейшем, на наш взгляд, неточность, заметив, что «Игорь действовал против Византии вдоль обоих берегов Черного моря». В 945 г. Игорь не действовал против Византии вообще -- ни на одном, ни на Другом берегу Черного моря. В свете этой даты неправомерной является и версия Н. Я. Полового о том, что поход руссов на Бердаа был возможен лишь в союзе с Хазарией, при активном противодействии Византии. Вероятно, ближе к истине был А. Н. Насонов, полагавший, что поход состоялся в результате соглашения Руси с Византией, при противодействии Хазарского каганата, на что указывает и выбор руссами иного пути на Кавказ, чем в несчастливом для них 912/13 г., -- с восточного побережья Черного моря сухопутьем через Северный Кавказ к Каспию, а оттуда в устье Куры, т. е. в обход хазарских владений, где 30 с лишним лет назад руссов истребили на обратном пути ³³.

945 год указывает на то, что в развитие возобновленного русско-византийского союза, в основе которого, как мы показывали, лежала уплата империей ежегодной дани Руси, древнерусское государство оказало Византии активную помощь в ее борьбе с арабами и на Западе, и на Востоке. Во всяком случае, трудно по-иному вскрыть внутреннюю связь событий 944--945 гг., которые ведут нас от русско-византийского договора 944 г. к русской экспедиции против мусульманских владетелей Закавказья в 945 г.

А. Ю. Якубовский и М. И. Артамонов, анализируя данные о походе руссов на Бердаа в 945 г., обратили внимание на то, что они стремились не просто пограбить здешний край, но и подчинить его своей власти³⁴. Это замечание представляется чрезвычайно важным.

Город Бердаа был в IX--X вв. богатейшим торговым центром, древние источники называли его «Багдадом Кавказа». Руссы вопреки прежней практике IX -- начала X в., захватив Бердаа, не предали его огню и мечу, а повели себя иначе: заверили жителей, что их не интересуют вопросы вероисповедания, что они хотят лишь одного -- «власти» и будут хорошо относиться к горожанам, если те будут «хоро-шо повиноваться» .

После возникшего конфликта между завоевателями и побежденными руссы ограбили горожан, но само ограбление приняло своеобразную «легальную» форму: у мусульман в виде выкупа изымали все ценности -- золото, серебро, ковры, а взамен вручали «кусок глины с печатью» как гарантию от других поборов, т. е. руссы пытались ввести военные реквизиции в рамки «законного» управления. В этом же направлении ведут нас и данные персидского анонимного источника «Худуд ал-алам», согласно которому руссы поначалу даже не вошли в Бердаа, а остановились неподалеку, в селении Мубараки. Албанский же историк М. Каланкатваци пишет о том периоде, когда руссы уже «предали 'город лезвию меча». Время мирных отношений руссов с местными жителями осталось ему неизвестным. Так, он сообщил, что руссы боролись здесь с дейлемитами, с которыми прежде, по словам Ибн-Мискавейха, поддерживали мирные отношения³⁶. А это значит, что, явившись в этот край, руссы довольно точно определили своих противников -- это те, кто воевал с главой дейлемитов Марзубаном -- союзником Византии. Необходимо заметить, что обстановка здесь была крайне сложной. Мар-зубан лишь незадолго перед приходом руссов утвердился в Аране, изгнав оттуда вассалов халифата. И именно с дейлемитами поначалу и поддерживали руссы мирные отношения. Конфликт возник лишь позднее. Поэтому вывод А. П. Новосельцева о том, что руссы овладели Бердаа, «изгнав наместника Марзубана и его дейлемитский гарнизон», на наш взгляд, несколько прямолинеен. Руссы действительно так поступили, но после мирной паузы, которая свидетельствует об их первоначальном стремлении установить добрые отношения с союзником Византии -- Марзубаном. А. П. Новосельцев считает, что «действия руссов понятны: они собирались двигаться на Византию и рассчитывали по крайней мере на нейтралитет аранцев»³⁷, но, по нашему мнению, логика была иной. Руссы сохраняли нейтралитет, потому что иначе им пришлось бы столкнуться с союзниками Византии, но, выполняя свои союзнические обязательства, они стремились одновременно прочно утвердиться в Аране, хотя безусловно вынуждены были считаться с политикой империи.

Руссы пробыли в Бердаа несколько месяцев, и лишь тяжелые болезни и неустанные бои вынудили их однажды ночью оставить город и уйти к Куре. Погрузившись на стоявшие там лодки, руссы отбыли на родину.

Осуществляя намерение подчинить определенные районы Закавказья своему постоянному влиянию, руссы позаботились о дипломатическом обеспечении похода.

Н. Я. Половой говорит о возникновении в это время русско-хазарско-аланского союза и об укреплении в ходе русского похода южных границ Хазарского каганата. А. Ю. Якубовский, М. В. Левченко и другие авторы обращали внимание на то, что в одной из позднейших (рубеж XI--XII вв.) редакций так называемой еврейско-хаэарской переписки, принадлежащей перу Иехуды бен Барзиллая, говорится именно об этом походе, совершенном руссами в союзе с народами Северного Кавказа: «...вышли разные народы: аланы, славяне и лезги и дошли до Азербайджана, взяли город Бердаа». Это сообщение подтверждается и свидетельством Ибн-Мискавейха, как и других восточных авторов, о том, что руссы «проехали морем, которое соприкасается со страной их, пересекли его до большой реки, известной под именем Кура» . Ученые по-разному трактовали это сообщение. Н. Я. Половой и М. И. Артамонов считали, что руссы прошли на Бердаа тем же путем, что в 912/13 г. Б. А. Дорн, А. Ю. Якубовский и другие полагали, что руссы пересекли территорию Северного Кавказа.

Нам представляется более правильной последняя точка зрения, так как она отражает политические реалии того периода, сложившиеся в районе Причерноморья, Северного Кавказа и Закавказья. В 30--40-х годах X в. налицо было охлаждение отношений между Византией и Хазарией, в основе которого лежали неспособность каганата выполнять по отношению к империи прежние союзнические функции в Причерноморье и Закавказье, религиозная рознь, обострившаяся при Романе I Лакапине, и возрастание мощи древней Руси как новый политический фактор в Восточной Европе и Передней Азии. В этих условиях Хазария вряд ли могла поддержать русскую инициативу на Востоке. Удар руссов по Бердаа, их намерение создать там постоянный опорный пункт не укрепляли, а, напротив, ослабляли южные границы каганата, так как позволяли Руси осуществлять давление на Ха-зарию и с севера, и с юга и способствовали переходу под контроль древнерусского государства старинных торговых путей в Причерноморье и Прикаспии, что в течение долгих лет было привилегией каганата.

Преследуя свои экономические и политические цели, Русь вместе с тем выполняла союзнические обязательства по отношению к Византии, помогая ей в борьбе с арабами. Об этом недвусмысленно говорят и русско-византийский договор 944 г., вслед за заключением которого был организован поход в Закавказье, и последующие военные союзные русско-византийские действия на Западе. Организуя поход в Закавказье, Русь не только получила поддержку Византии, но и заключила союз с аланами и другими народами Северного Кавказа. Поэтому трудно допустить, чтобы Хазария помогала руссам. Теснимая новой растущей державой, она в крайнем случае могла соблюсти нейтралитет. Наличие в то время алано-византийских противоречий вовсе не исключало участия алан в выгодном для них русском походе, наносившем удар вассалам халифата.

Таким образом, поход 945 г. состоялся после переговоров с правителями северокавказских народов, возможно Хазарии, и явился выражением военно-политического русско-византийского союза. Конкретные события похода определялись изменявшимися местными условиями.

Возвращаясь к истории русских походов на Восток, необходимо отметить, что их масштабы увеличивались от похода к походу. Если в 60-х годах (предположительно) IX в. нападение на Абесгун было осуществлено ограниченными силами, то в начале X в. учащается периодичность таких военных предприятий (если признать наличие походов и 909--910 гг., и 912/13 г.), растет количество русских сил, отправлявшихся на Восток. Экспедиция 912/13 г. была уже крупным военным предприятием сильного государства. В 945 г. поход также был предпринят солидными военными силами, о чем говорят его длительность и упорная борьба за контроль над захваченным районом.

Менялось и качественное, политическое содержание походов. Если нападения 60-х годов IX в. и 909--910 гг. являлись довольно ограниченной по своим задачам реализацией союзнических обязательств Руси, рекогносцировкой на волж-ско-каспийском торговом пути и одновременно типичной грабительской экспедицией, то походы 912/13 и 945 гг. решали задачи серьезного и длительного противоборства с вассалами халифата в Закавказье, а поход 945 г. даже имел в виду попытку закрепиться в Бердаа.

Наконец, следует отметить и возрастание дипломатической активности руссов в связи е походами на Восток: нападение 912/13 г. сопровождалось договоренностью с Византией, соглашением с Хазарией; судьба похода 945 г. зависела от событий на Дунае, переговоров в Киеве и Константинополе, соглашения с народами Северного Кавказа и, возможно, с хазарами.

Разумеется, восточные военные экспедиции руссов во всех случаях носили захватнический, грабительский характер, как и другие подобные предприятия раннего средневековья, и не случайно были направлены на богатые города, расположенные вдоль старинных торговых путей. Захват добычи являлся при этом естественной целью. Но уже в то время подобные экспедиции решали и такие политические задачи, как выполнение союзнических обязательств, сокрушение или ослабление своих традиционных внешнеполитических соперников, намерение закрепиться на важных торговых путях. Решение этих задач на Востоке отражало экономические и политические потребности развивающегося феодального древнерусского государства, поэтому вполне закономерными были дипломатические усилия, которые предпринимала древняя Русь для осуществления своей политики на Востоке, тесно связанной с другими внешнеполитическими задачами в Причерноморье и на Балканах.

Русско-византийский договор 944 г. Обзор источников и историография вопроса

В 941 г., согласно греческим источникам -- «Житию Василия Нового», хронике продолжателя Георгия Амартола, сообщению кремонского епископа Лиутпранда, а также русским летописям¹, последовавшим за греческими сообщениями², новая русско-византийская распря надолго нарушила ход мирных отношений между двумя странами. Новый мир был заключен лишь в 944 г.

В «Житии Василия Нового» говорится, что болгары и стратиг Херсонеса сообщили в Константинополь о движении русской рати, Руссы вошли в пределы империи, повоевали ее земли вплоть до Пафлагонии (Малая Азия), жестоко разоряя все на своем пути. Подошедшее с востока 40-тысячное войско доместика Памфира, армии патрикия Фоки из Македонии и стратига Феодора из Фракии потеснили руссов, и те, погрузившись в ладьи, «отбегоша». Затем последовало морское сражение, в котором греки пожгли русские суда «греческим огнем». Часть руссов сгорела, часть утонула в море, оставшиеся в живых двинулись обратно, но по дороге многие из них заболели «от страшного расслабления желудка» и умерли. Добравшиеся до Руси поведали сородичам о тяжких испытаниях, выпавших на их долю ³.

Продолжатель Георгия Амартола повествует, что руссы в середине июня прибыли к греческим берегам на 10 тыс. судов и что в составе русского флота были и «скеди, глаголем, от рода варяжска», т. е. суда варяжского происхождения. Руссы вошли в Босфор и здесь, на ближних подступах к византийской столице, у местечка Иерон, были встречены греческими кораблями, применившими «огнь». Флот Игоря потерпел поражение, после чего оставшиеся русские корабли отошли в сторону Малой Азии. Лишь в сентябре греческим полководцам удалось вытеснить руссов из Малой Азии, и они были разбиты во втором морском сражении, когда пытались уйти от преследовавших их греков ⁴.

Лиутпранд весьма краток в своем сообщении, но и он отмечает тяжкое положение Византии и огромные усилия, которые пришлось предпринять империи по отражению русского нападения. Византийский флот в это время ушел на борьбу с арабами, и грекам пришлось практически формировать флот заново, возродив к жизни уже заброшенные суда. Все решила морская битва, где греки применили огонь⁵.

«Повесть временных лет» также сообщает, что в 941 г. на 10 тыс. судов «иде Игорь на Греки». Болгары подали весть в Константинополь о движении русской рати. Пока Византия собирала силы, руссы повоевали «Вифиньские страны», опустошили и пленили земли по «Понту» вплоть до Пафлагонии, учинили разгром пригородов Константинополя, расположенных на берегах Босфора, жестоко расправились с полоненным населением. В ожесточенных боях на суше и на море руссы были разбиты подошедшими из провинции войсками и «възъвратишася въ свояси» ⁶.

Русская летопись, смягчая рассказ о поражении Игорева войска, передает его весьма близко к тексту жития. Однако и «Повесть временных лет», и «Новгородская первая летопись» не сообщили о факте разгрома русских у Иерона сразу же по прибытии их к Константинополю, обошли молчанием историю последующей длительной и упорной борьбы части русской рати против греков в Малой Азии вплоть до сентября и представили всю кампанию таким образом, что поражение Игорева флота от «греческого огня» якобы явилось завершением похода.

Н. Я. Половой и особенно Я. Н. Щапов убедительно показали смысл упорного отстаивания русскими летописцами иной, отличной от данных греческих хроник версии похода. Они включили в летописи официальную, княжескую концепцию похрда (Я. Н. Щапов), которая была, вероятно, создана еще в X в. и в рамки которой не укладывался факт бегства Игоря на родину с частью войск, в то время как значительная часть русских сил продолжала воевать в Малой Азии⁷.

Последующее изложение событий -- рассказ о втором походе Игоря против Византии -- и текст русско-византийского договора 944 г. сохранились лишь в составе «Повести временных лет»⁸, хотя отзвуки двух походов Игоря на греков, как мы об этом писали выше, имеются и в «Новгородской первой летописи». Договор 944 г., не вызвав в историографии столь бурных и бескомпромиссных споров, как прежние дипломатические соглашения Руси с Византией, тем не менее породил в исторической науке немало спорных проблем, гипотез, домыслов.

В отечественных исторических трудах XVIII -- первой половины XIX в. история двух походов Игоря против Византии и заключения русско-византийского договора 944 г. излагалась в основном информативно, в полном согласии с летописными данными⁹. Но уже в то время в некоторых работах наблюдается стремление исследовательски подойти к решению неясных аспектов событий 941--944 гг. Так, В. Н. Татищев попытался обосновать причину новой русско-византийской распри, отметив, что Игорь двинулся на греков потому, что те «не хотели положенного со Ольгом платить». М. М. Щербатов высказал мысль, что инициатива переговоров в 944 г. исходила от Игоря, о чем говорит посылка русского посольства в Константинополь; статьи же договора 944 г. лишь подтверждали «прежние, учиненные при Олеге с прибавлениями». И. Н. Болтин не согласился с подобной трактовкой договора 944 г. и заметил, что он представляет собой фактически иное соглашение, в нем много новых статей.

В начале XIX в. А. А. Шлецер, верный своей «скептической» концепции русско-византийских договоров X в., попытался бросить тень фальсификации и на договор 944 г.Аргументы Шлецера и здесь не новы: молчание о договореиных источников, кроме «Повести временных лет», и в первую очередь византийских хроник; странный беспорядок,который он обнаружил в статьях соглашения; «темныйтекст», которым мы обязаны «глупости и небрежностиписцов».

Однако сомнения Шлецера не нашли поддержки у отечественных историков XIX в. Н. М. Карамзин поверил летописи и заметил, что отношения между Византией и Русью нарушились лишь после 935 г., так как в этом году русские воины еще участвовали в экспедиции греческого флота на Запад '².

Г. Эверс рассматривал договор 944 г. (как и 911 г.) в плане общего развития дипломатических норм X в. Он отметил, что обоим договорам предшествовали предварительные на их счет соглашения. Такие переговоры с Игорем в Киеве провели греческие послы, отправленные на Русь Романом I Лакапином, а уже в Константинополе был заключен «формальный мирный договор», оформление которого проходило по той же международной схеме, что и оформление соглашения 911 г. Однако в 944 г. «вводятся говорящими и предлагающими условия одни только греки», именно они, как победители, предписывают условия, и соглашение 944 г. отражает лишь интересы Византии; оно было дополнением к «главному договору» -- 911 г. Повторяющиеся статьи, которые оставались в силе, не вошли в соглашение 944 г. ¹³

Н. А. Лавровский, как и Г. Эверс, считал, что договор 944 г. явился отражением развития международной дипломатической практики того времени, но обратил внимание на некоторые особенности этой грамоты. Она не отличается такой точностью, как акт 911 г.: во вступлении и заключении говорит русская сторона, а весь постатейный текст идет от имени греков.

Лавровский отметил и меньшее число грецизмов в тексте соглашения, и -- в отличие от Шлецера -- больший порядок слов в предложениях, что, по его мнению, свидетельствует либо о более богатом опыте составителей и переводчиков договора, либо о том, что он являлся дополнением к акту 911 г., который был составлен наскоро. Именно поэтому в нем нет жестких формальностей строгого перевода, язык его прост и естествен ¹⁴.

С Г. Эверсом не согласился В. В. Сокольский, отметивший, что соглашение 944 г. нельзя считать дополнением к акту 911 г., что оно носит совершенно самостоятельный характер, так как в его состав целиком вошли статьи прежних договоров, статьи же, не включенные в договор 944 г., следует, по его мнению, считать не сохранившими силу и отмененными ¹⁵.

И.И. Срезневский также оценивал договор 944 г. как стереотипное международное соглашение. Он был первоначально писан по-гречески, а затем переведен на русский язык, что в известной степени ограничивало проявление русского языкового элемента в тексте договора. Многие термины договоров И. И. Срезневский считал переводными, а к чисто русским относил лишь те, которые повторялись в других русских памятниках ¹⁶.

Большое внимание уделил документу С. А. Гедеонов. Вслед за Г. Эверсом и Н. А. Лавровским он рассматривал его с точки зрения международной дипломатической системы, но выявил и некоторые особенности памятника. Отразившийся в летописи текст, полагал С. А. Гедеонов, представляет собой греческую копию с экземпляра, идущего от Руси к грекам, и болгарский перевод экземпляра, идущего от греков к Руси. Объединение летописцем двух разных грамот и составило, по его мнению, соглашение 944 г.; об этом говорит тот факт, что в начале и конце договора говорит Русь, а вся конкретная часть акта излагается от имени Византии¹⁷.

Д. И. Иловайский попытался определить причину русско-византийского конфликта 941 г., предположив, что она заключалась в начавшейся борьбе Руси и Византии за Болгарию, где в это время происходили междоусобия. Он полагал, что причина столкновения могла возникнуть и из-за противоречий в Крыму. Что касается договора 944 г., то, по мнению Д. И. Иловайского, «подтверждение Олеговых договоров» сочеталось в нем с рядом' новых условий, в частности о «Корсунской стране». «Очевидно, предприимчивый Игорь, -- замечает историк, -- успел распространить русское господство в этом крае...» ¹⁸

С. М. Соловьев считал, что договор лишь подтвердил краткие, может быть изустные, условия, заключенные на Дунае тотчас после окончания похода. Он был не так выгоден для Руси, как договор 911 г.: «...ясно виден перевес на стороне греков; в нем больше стеснений, ограничений для русских» ¹⁹.

В. И. Сергеевич согласился с тем, что договор 944 г. был создан по образцу других международных дипломатических документов раннего средневековья. Используя сравнительно-исторический метод, он сопоставляет русско-византийские договоры 911, 944, 971 гг. с крестоцеловальными грамотами русских князей более позднего времени, а также с сакрой греко-персидского договора 562 г. Грамоту 944 г. он считает первым таким русским документом .

Принципиальная позиция А. Димитриу о русско-византийских договорах изложена выше. Соглашение 944 г. он рассматривал как вид императорского хрисовула, однако полагал, что сам хрисовул не сохранился, а до нас дошла лишь отдельная хартия, идущая от русской стороны к грекам. Договор 944 г. А. Димитриу трактовал как выгодный для империи. Он подчеркивал, что текст этого документа проще и понятнее, чем текст соглашения 911 г., и объяснил это более высоким уровнем перевода²¹.

Д. Я. Самоквасов первым высказал мнение о договоре 944 г. как о равноправном и взаимовыгодном, подтвердившем и обновившем соглашение 907 г., Это обновление он усматривал в ряде дополнительных -- по сравнению с договорами 907 и 911 гг. -- статей; те же их статьи, которые в документе 944 г. были опущены, продолжали, по его мнению, действовать без изменения. Одним из основных аргументов в пользу такого предположения Д. Я. Самоквасов считал молчание источника о возобновлении уплаты Византией ежегодной дани -- «укладов» Руси, как это явствует из летописного текста под 941 г.: если продолжает действовать Статья об уплате дани -- «укладов», не обозначенная в договоре 944 г., то это указывает на возможное действие иных опущенных статей ²².

А. В. Лонгинов считал, что соглашение 944 г. построено на тех же принципах, что и договор 911 г.: ему предшествовали предварительные переговоры, как и при заключении соглашения 911 г.; были выработаны две аутентичные хартии, идущие от греческой и русской стороны; налицо совпадение вступительной и заключительной части документов, где слово берет русская сторона; окончательная редакция договора, как и в 911 г., проведена в Византии, которая являлась инициатором заключения соглашения; одинаково и оформление договоров: в Киев для ратификации был доставлен дубликат хартии, идущей от греков, с переводом его на русский язык, а подлинник остался в Константинополе. Русские присягали на идущем от русской стороны тексте, который и сохранился в княжеском архиве. Сам же договор 944 г., по мысли А. В. Лонгинова, является подтверждением соглашения 907 г. Это двусторонний, равноправный договор. Как и Д. Я. Самоквасов, А. В. Лонгинов считал статьи прежних договоров, не включенные в это соглашение, действующими. Сравнивая договор 944 г. с дипломатическими актами XII--XIII вв., он отметил, что в нем прослеживаются некоторые международные стереотипы, указывающие на общность этого документа с памятниками восточноевропейской дипломатии раннего средневековья ² .

Д. М. Мейчик, разбирая правовые основы договоров 911 и 944 гг., признал, что они выразили синтез русского и византийского права при руководящей роли греческого элемента, отразили в основном направляющее значение византийской дипломатии и круг ее «нравственных чувств и юридических понятий». В договорах 911 и 944 гг. он увидел неумелую попытку руссов овладеть незнакомыми им дипломатическими понятиями и категориями ²⁴.

А. А. Шахматов рассматривал договоры 911 и 944 гг. как результат компиляторской работы летописца. И на грамоту 944 г. он перенес свой метод анализа в связи с исследованием формулы «Равно другаго свещанья...», идущей в начале документа. А. А. Шахматов считал, что на основании этих слов летописец и создал искусственно версию о появлении византийских послов в Киеве и посылке русского посольства в Константинополь. «Сознательная переделка» текста о событиях 944 г. и самого договора -- таков вывод А. А. Шахматова. Темные места документа, имеющаяся в тексте путаница с притяжательными местоимениями, по его мнению, говорят о том, что «переводчики с трудом справлялись с лежавшею перед ними редакционной) задачей -- изменить форму договоров». А. А. Шахматов полагал также, что второй поход Игоря на греков летописец выдумал, для того чтобы объяснить появление в дальнейшем русско-византийского договора, а сам второй поход -- это заимствование из «Жития Василия Нового» ²⁵.

Оценку договору 944 г. дали в общих курсах русской истории М. К. Любавский (1916 г.) и А. Ё. Пресняков (1918 г.). М. К. Любавский считал грамоту 944 г. торговым соглашением, которое с «некоторыми незначительными изменениями» повторило Олегов договор. Эту же мысль по существу выразил и А. Е. Пресняков ²⁶.

Советская историография в известной степени отразила различные точки зрения на договор 944 г., существовавшие в XIX -- начале XX в. Так, В. М. Истрин в 1924 г. повторил мысль о том, что нормы греко-римского международного права неприменимы к древней Руси: договор 944 г., как и 911 г., переведен с греческого гораздо позже -- уже в XI в., а в X в. он не имел никакой практической ценности для киевских князей и нужен был лишь грекам. Грамоту 944 г. В. М. Истрин считал экземпляром, идущим от Руси к грекам; греческий оригинал, по его мнению, был безвозвратно утрачен, что также объясняется отсутствием у руссов интереса к данным документам ²⁷.

С. П. Обнорский, изучив лингвистическую основу договоров 911 и 944 г.., убедительно опроверг точку зрения В. М. Истрина о позднейшем переводе этих документов и доказал, что переводы появились одновременно с составлением самих актов. При этом он показал, как изменился уровень перевода за 30 с лишним лет: договор 944 г. переведен относительно хорошо, руссы того времени уже овладели многими стереотипными международными понятиями и терминами и последние уже не переводились с греческого языка; менее ощутим здесь болгарский языковый элемент, «зато заметно дает в нем себя знать русская языковая стихия». М. А. Шангин, анализируя отдельные статьи документа, пришел к выводу, что «едва ли не каждая статья греко-русских договоров находит обоснование в византийском праве». Он показал, как в статьях, посвященных херсонским рыбакам, вопросам помощи при кораблекрушениях, отразились международные правовые нормы ²⁸.

Б. Д. Греков в своей книге «Киевская Русь» изложил летописную версию двух походов Руси против Византии в 941 и 944 гг. и. анализируя соглашение 944 г., пришел к выводу, что оно выразило «новое соотношение сил между договаривающимися сторонами». Русь, по его мнению, вынуждена была отказаться от прежних своих преимуществ, должна была отныне платить торговые пошлины и взяла на себя ряд обязательств по отношению к грекам: защита Византии от врагов, и в частности оборона Крыма ²⁹. Таким образом, Б. Д. Греков посчитал соглашение 944 г. дипломатическим актом, выгодным лишь Византии, документом, отражающим преимущества лишь одной стороны.

Через год в комментариях к академическому изданию «Повести временных лет» Д. С. Лихачев подошел к вопросу иначе. Возражая А. А. Шахматову в связи с его предположением, будто второй поход Игоря на Византию был выдуман летописцем, Д. С. Лихачев указал на то, что договор 944 г. как раз свидетельствует в пользу реальности второго похода, так как он «выгоден для русской стороны». Что касается совпадения отдельных фраз в «Житии Василия Нового» и летописном тексте о событиях 944 г., на что указывал А. А. Шахматов, то оно, по мнению Д. С. Лихачева, «ни о чем не свидетельствует» ³⁰.

Через два года А. А. Зимин вновь поддержал версию о том, что договор 944 г. отразил неудачу русского похода 941 г.³¹

Ряд историков (А. Ю. Якубовский, В. В. Бартольд, Б. Н. Заходер, Н. Я. Половой, М. И. Артамонов, А. П. Новосельцев и некоторые другие), как отмечалось выше, рассматривали события 941--944 гг. в тесной связи с восточной политикой Руси, и в частности с отношением Киева к Хазарскому каганату, народам Северного Кавказа, мусульманским государствам Закавказья и Ирана. Так, Н. Я. Половой считал, что Игорь организовал против греков «два грандиозных похода» и «заключил выгодный для Руси договор с Византией». В сочетании с завоевательным походом на Бер-даа эти события «поставили тогда Русское государство в центре всей политической жизни Восточной Европы» ³².

Кстати говоря, Н. Я. Половой не только, на наш взгляд, убедительно доказал реальность сообщения русской летописи о втором походе на Византию, но и привел интересные соображения относительно датировки этого похода, отнеся его к 943 г. В этом году, полагал Н. Я. Половой, Византия потерпела тяжкое дипломатическое поражение, так как была принуждена согласиться на заключение невыгодного и малопочетного мира. Поскольку поход 943 г. был не окончен, он, по его мнению, и не нашел отражения в византийских хрониках ³³.

М. И. Артамонов, анализируя те же события и также сквозь призму восточной политики Руси, пришел к совершенно противоположному выводу. Он считал, что военное выступление Руси против Византии в 40-х годах X в. было предпринято с ведома и при сочувствии Хазарии, чей конфликт с империей принял начиная с 30-х годов X в. затяжной характер; но это наступление закончилось полным поражением Руси, и договор 944 г. отразил политическое преимущество империи. В нем Византия продиктовала свои условия Руси; обязательства последней носят «односторонний характер», и сам тон документа является «директивным» по отношению к Киеву. Именно так М. И. Артамонов оценил, в частности, статьи, связанные с судьбой Херсонеса: они говорят об обязательствах Руси «порвать союз с хазарами и действовать против них на стороне Византии» ³⁴.

М. В. Левченко попытался выявить причины нового русско-византийского конфликта, указав на укрепление внешнеполитических позиций империи в 20--30-х годах X в. и возможное ее стремление освободиться от тяжких обязательств договора 907 г., и прежде всего предоставления руссам беспошлинной торговли на территории Византии. Он пришел к странному, на наш взгляд, заключению, что поход 941 г. «нельзя рассматривать как агрессивный акт со стороны Руси», которая вынуждена была предпринять ответные меры «для защиты насущных экономических интересов». М. В. Левченко отметил крупные масштабы похода 941 г. (морем и по сухопутью), большое напряжение византийской военной машины для отражения нашествия, но скептически отнесся к версии летописи о том, что руссы в конце концов добились возобновления Византией уплаты ежегодной дани, поскольку в договоре 944 г. нет на этот счет никаких сведений. М. В. Левченко оценил договор 944 г. как совершенно самостоятельный документ, лишь включающий ряд прежних статей. Он менее выгоден Руси, чем договор 911 г., но вовсе не носит характера односторонних русских обязательств, как это утверждали А. Димитриу и некоторые другие ученые; в нем есть и прямые обязательства Византии: о приеме русских послов и купцов, выделении им места для размещения, предоставлении слебного и месячного, снаряжения на обратную дорогу; сюда же включает он и обязательство Византии оказывать Руси военную помощь. Нельзя сказать, замечает М. В. Левченко, что Игорев договор ограничивается лишь торговыми сюжетами: «...в нем имеются статьи, регулирующие внешнеполитические отношения между Византией и Русью» ³⁵.

Подробный анализ событий 941--944 гг. и разбор договора 944 г. дал В. Т. Пашуто. Он считал, что прежние союзные отношения нарушил Игорь. На основании переговоров греков с Игорем, предложения византийцев уплатить большую дань, чем брал Олег, направления дорогих подарков печенегам -- союзникам Игоря В. Т. Пашуто пришел к выводу, что «заинтересованность Византии в поддержании мирных торгово-политических связей с Русью очевидна». Он рассматривает соглашение 944 г. как «договор о вечном мире, взаимопомощи и торговле». Обязательство о взаимопомощи сформулировано в статьях о предоставлении русскому князю воинов, «елико ему будетъ требе», и соответственно помощи со стороны руссов императору по письменной просьбе. Статьи о «Корсунской стране» В. Т. Пашуто оценил с позиций общего усиления влияния Руси в Крыму, а упрочение отношений двух государств, дальнейшее развитие политических и экономических связей между ними усмотрел в статьях о регулировании посольских и торговых контактов. В. Т. Пашуто оценил договор 944 г. как самостоятельное равноправное двустороннее соглашение³⁶.

С. М. Каштанов, основываясь на классификации Ф. Дэльгера и И. Караяннопулоса, сопоставляет акт 944 г. со схемой хрисовулов, составляемых Византией после переговоров ее послов в другой стране. Первую часть грамоты 944 г. С. М. Каштанов сближает с характерным для хрисовулов этого типа определением полномочий послов другой страны. Один кусок текста в начальной части грамоты и один кусок текста в его заключительной части, содержащие клятву Руси крещеной и некрещеной хранить и соблюдать договор, С. М. Каштанов трактует как клятвенное обещание соблюдать условия соглашения, которое давалось византийскому императору другой стороной. Тексты, идущие в грамоте от лица русских, по наблюдению С. М. Каштанова, образуют в совокупности клятвенно-верительную грамоту послов. Текст, идущий от лица греков, содержит прежде всего условия договора и сведения о способах его утверждения. Таким образом, в тексте клятвенно-верительной грамоты нет договорных статей, что характерно для хрисовулов, где условия договора находятся вне текста клятвенной записи иностранных послов. С этим обстоятельством он связывает и характер обмена экземплярами договора 944 г. Раз в клятвенно-верительной грамоте послов не было условий договора, значит, экземпляр договора нуждался в подтверждении русского правительства и был направлен Игорю для принесения на нем присяги. Далее, высказывает предположение С. М. Каштанов (и это, на наш взгляд, самое основное в построении автора), после скрепления князем данного экземпляра «византийские послы забрали его и вручили русским хрисовул... Какая-то копия с утвержденной грамоты послов могла остаться на Руси» ³⁷.

А. Г. Кузьмин в одной из своих последних работ также коснулся событий 941--945 гг. и вновь скептически оценил ряд известий русской летописи. Так, он отметил: «Указание на то, что греки согласились выплатить еще большую дань, чем Олегу, явно противоречит содержанию реального договора». Не подвергая сомнению достоверность и цельность договора, А. Г. Кузьмин считает, что путаница с местоимениями произошла в нем потому, что летописец «как будто не смог удержать под контролем свои источники». Вместе с тем сама эта путаница греческого и русского противней договора является, по его мнению, косвенным признаком оригинальности источников ³⁸.

В советских обобщающих работах договор 944 г. также не получил однозначного рассмотрения. «Очерки истории СССР. Период феодализма» отразили точку зрения Б. Д. Грекова. В «Истории Византии» отмечается, что инициатива заключения соглашения принадлежит Византии, послы которой, встретив войско Игоря на Дунае, сумели склонить руссов к миру; что содержание договора 944 г. более благоприятно для империи, чем соглашения 911 г. В многотомной «Истории СССР» упоминается о двух походах Руси против Византии в 40-х годах (941 и 944 гг.) и отмечается, что в обоих случаях Игорь шел на греков во главе русских войск, «усиленных наемными печенегами и варягами». О договоре 944 г. сказано, что он предусматривал широкие торговые связи с империей и опирался, как и согла-шение У11 г., на «покон русский» .

Зарубежная историография уделила событиям 941-- 944 гг. несравненно меньше внимания, нежели истории нападений руссов на Константинополь в 860 и 907 гг. В общих курсах и специальных работах на этот счет имеются сообщения информативного характера. Оценке русско-византийской войны 941 г. и договора 944 г. посвящены статьи или разделы статей К. Бартовой, А. Боака, И. Свеньцицкого, С. Микуцкого, А. Грегуара и П. Оргельса, И. Сорлен, Д. Миллера, а также разделы в книгах Д. Оболенского, статьях Д. Шепарда, Ф. Возняка ⁴⁰.

К. Бартова, уделившая внимание известной еврейско-ха-зарской переписке X в., проводит связь между данными так называемого Кембриджского документа и событиями 941-- 944 гг., полагая, что таинственный Хельгу -- это один из воевод Игоря, продолжавший воевать после возвращения князя на родину. А. Боак отмечает грандиозность похода 941 г., секретность его подготовки, «специфическую» цель -- захват Константинополя -- и устранение императором Романом I Лакапином угрозы нового нашествия дипломатическим путем. Договор 944 г. он считает полнокровным развернутым соглашением, «широко возобновившим ранние договоры». В нем, по мнению А. Боака, отразился интерес киевских князей к торговле с Византией ⁴ .

И. Свеньцицкий, сравнивая договоры 907, 911, 944 гг., показывает, что соглашение 944 г. было тесно связано с предыдущими актами, развивало и дополняло дипломатические нормы прежних договоров. По его мнению, греческие послы привезли в Киев готовый проект договора, а Игорь в ответ направил в Константинополь посольство, имевшее на руках русский проект соглашения. И. Свеньцицкий полагает, что перед нами равноправное межгосударственное соглашение, в выработке которого принимали активное участие обе стороны

С. Микуцкий, анализируя текст договора 944 г., обратил внимание на то, что начало документа и его заключение идут от имени Руси, основной же текст -- статьи соглашения -- от имени Византии; что в тексте договора в то же время упоминается о составлении его в двух хартиях -- русской и греческой. В связи с этим С. Микуцкий высказывает предположение, что русская хартия по существу является переделкой греческого оригинала: императорская формула, идущая в начале документа и в его заключении, опущена и заменена текстом, идущим от русской стороны, в начальную часть документа добавлены список послов и преамбула русского автора. Основная же часть -- статьи договора -- осталась без изменения, как и подтверждение императорской хартии. И все это связано воедино с русскими добавлениями в конце -- клятвой Игоря и санкциями. Поскольку статьи, пишет С. Микуцкий, отражают интересы греков, имеют характер милости с их стороны, не дают никаких прав Руси, а лишь налагают на нее обязательства, по своему содержанию документ сближается с императорским хрисовулом. Однако С. Микуцкий обращает внимание на то, что формула подтверждения, имеющаяся в договоре 944 г., в хрисовулах не встречается⁴³.

А. Грегуар и П. Оргельс разбирают историю похода 941 г. в соответствии с данными византийских источников и показывают, что после поражения в морской битве у Иерона русские войска отошли на юго-запад Малой Азии и там продолжали военные действия. Авторы отметили масштабы похода и то напряжение, которое пришлось пережить империи для преодоления русского нашествия ⁴⁴.

И. Сорлен поддерживает тех ученых, которые склонны не доверять «Повести временных лет» относительно сообщения о втором русском походе на Константинополь и считать его плодом компиляции сведений хроники Георгия Амартола о походе угров на византийскую столицу в 943 г. и данных «Жития Василия Нового». Она убеждена в достоверности договора 944 г. и отмечает, что он представляет собой несомненный перевод с греческого, причем более правильный, чем в случае с договором 911 г. По ее мнению, обе хартии были составлены в императорской канцелярии, о чем говорит и упоминание о русских христианах, которым якобы отдано преимущество перед язычниками, и наличие в грамоте обязательств не только Руси, но и Византии (относительно предоставления руссам торговых прав). Основная же часть договора -- обязательства Руси -- взята из императорского хрисовула, к которому по желанию руссов были добавлены преамбула и заключительная часть. Таким образом, И. Сор-лен также придерживается мнения об искусственном происхождении помещенного в летописи текста договора, составлении его из разнородных частей ⁴⁵.

На основе анализа статей договора И. Сорлен совершенно справедливо утверждает, что в них нашло отражение развитие русской дипломатической традиции: упоминания русских письменных документов-удостоверений свидетельствуют, по ее мнению, о том, что русские князья в середине X в. «начали создавать канцелярии», взяли под свои контроль торговлю с Византией. Она полагает, что в новом договоре были отменены для руссов льготы на торговые пошлины и введены некоторые торговые ограничения как результат поражения Игоря. Статью договора 944 г. о военной помощи Руси со стороны Византии И. Сорлен считает плодом небрежности переводчика, исказившего текст, так как здесь, по мысли автора, речь должна идти об обязательствах Руси не нападать на владения Византии в Крыму и помогать в этом районе империи. В то же время она справедливо указывает, что договор 944 г. отразил изменение характера отношений Руси и Византии по сравнению с 911 г.: Русь для империи становится «союзной державой», И. Сорлен защищает весьма спорный тезис о том, что в договоре 944 г. стороны преследовали прежде всего экономические цели ⁴⁶.

Д. Миллер в обобщающей статье «Византийские договоры и их выработка: 500---1025 гг.» рассматривал русско-византийские договоры, в том числе и соглашение 944 г., на равных основаниях с византино-арабскими, болгарскими и иными соглашениями раннего средневековья, определяя их как «торгово-политические договоры X в.». Он показал, что русско-византийские договоры включают в себя все наиболее значительные компоненты дипломатических соглашений, заключаемых Византией с другими государствами, а некоторые аспекты этих соглашений в русско-византийских договорах представлены наиболее ярко, и в частности в них дано «наиболее полное описание торговых прав» как средства византийской дипломатии по урегулированию отношений с другой державой. Д. Миллер выделяет и такие особенности этих актов, как точное определение участвовавших в переговорах сторон и их представителей, которые названы по именам; изложение намерений участников переговоров; их клятвы; подробное содержание статей; сведения о порядке ратификации соглашения. По его мнению, лишь византино-пер-сидский договор 562 г. может в какой-то степени сравниться в этом смысле с русско-византийскими договорами.

Разбирая такой аспект дипломатических соглашений Византии с «варварскими» государствами, как договоренность о союзе и взаимопомощи, Д. Миллер показал, что в договоре 944 г. сделан шаг вперед по сравнению с соглашением 911 г. и Русь из государства, допускающего наем своих людей на военную службу в Византии, стала подлинным и равноправным военным союзником империи. Он отмечает международный характер и других статей, входящих в соглашение 944 г., и в частности статьи о порядке регистрации руссов, приходящих в Византию. Порядок ратификации договора 944 г. напоминает Д. Миллеру процедуру, сопровождавшую заключение византино-арабского договора 687 г.: тогда также составлялись две копии договорных грамот, состоялся, обмен ими, давались соответствующие клятвы в верности 'заключенному соглашению⁴⁸. Ни о каких односторонних обязательствах Руси, ни о каком сравнении с хрисо-вулами в работе Д. Миллера нет и речи.

Д. Оболенский, верный своей идее о втягивании империей соседствующих с ней стран и народов в некое византийское сообщество государств⁴⁹, сквозь эту призму рассматривал и русско-византийские договоры. Русский поход 941 г. он считал экспедицией в стиле викингов, неожиданной и коварной, о втором походе умалчивает; обходит, естественно, и вопросы о переговорах на Дунае, о дани и т. п. Договор 944 г. Д. Оболенский рассматривает как крупный успех Византии на пути ликвидации русской опасности, которая нарастала с IX в. Эту опасность империя постепенно нивелировала при помощи искусной дипломатии. По его мнению, договор 944 г. отразил заботы Византии о своих крымских владениях и показал, как империя в отношениях с Русью изменила баланс сил в свою пользу.