Россия в начале XVII в. "Смута"

Размещено на http://www.allbest.ru/

РОССИЯ В НАЧАЛЕ XVII В. «СМУТА»

Р.Г. Скрынников

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ФЕОДАЛЬНОЕ ПОМЕСТЬЕ

ГЛАВА 2. БОЯРСКАЯ КРАМОЛА

ГЛАВА 3. ГОЛОД

ГЛАВА 4. ЮРЬЕВ ДЕНЬ

ГЛАВА 5. БОЕВЫЕ ХОЛОПЫ

ГЛАВА 6. ВЫСТУПЛЕНИЯ НИЗОВ В 1602--1604 гг.

ГЛАВА 7. МИРНЫЕ ДОГОВОРЫ

ГЛАВА 8. САМОЗВАНЧЕСКАЯ ИНТРИГА

ГЛАВА 9. КАЗАЧЕСТВО

ГЛАВА 10. ГОСУДАРЕВА ДЕСЯТИННАЯ ПАШНЯ

ГЛАВА 11. ПОДГОТОВКА МОСКОВСКОГО ПОХОДА

ГЛАВА 12. НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЕ ПРОЕКТЫ

ГЛАВА 13. ВТОРЖЕНИЕ

ГЛАВА 14. МЯТЕЖ В ЮЖНЫХ КРЕПОСТЯХ

ГЛАВА 15. В «ВОРОВСКОМ» ЛАГЕРЕ

ГЛАВА 16. ВЛАСТИТЕЛЬ КРЕМЛЯ

ГЛАВА 17. ВОССТАНИЕ ПОД КРОМАМИ

ГЛАВА 18. ПОХОД НА МОСКВУ

ГЛАВА 19. ПЕРЕВОРОТ В СТОЛИЦЕ

ГЛАВА 20. ВОЛЬНОЕ КАЗАЧЕСТВО В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ

ГЛАВА 21. БОЯРЕ И САМОЗВАНЕЦ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПРИМЕЧАНИЯ, ИСТОЧНИКИ, ЛИТЕРАТУРА

ВВЕДЕНИЕ

В начале XVII в. в России произошла первая гражданская война, которую современники метко назвали «Смутой».

Историография «смутного времени» весьма обширна. На взгляды ранних дворянских историков определенное влияние оказала летописная традиция. В. Н. Татищев искал причины «Смуты» в «безумной распре знатных шляхетских родов». В то же время он первым высказал мысль, что «великая беда» начала XVII в. была следствием законов Бориса Годунова, сделавших невольными крестьян и холопов¹. Наблюдение В. Н. Татищева заложило основы научной концепции «Смуты».

Дворянский историограф Н. М. Карамзин не видел закономерности в народных выступлениях начала XVII в. и утверждал, что в то время «разврат» затронул все слои общества -- «от черни до вельможного сана». По мнению Н. М. Карамзина, в наибольшей мере «Смута» была вызвана вмешательством иноземных врагов России².

Крупнейший буржуазный историк С. М. Соловьев связывал «Смуту» не с внешними, а с внутренними факторами -- с «дурным состоянием нравственности», династическим кризисом и в особенности с выступлениями противообщественных элементов в лице казаков, людей безземельных и бродячих. С. М. Соловьев решительно отвергал мнение историков, полагавших «причиной Смуты запрещение крестьянского выхода, сделанное Годуновым»³.

Н. И. Костомаров подчеркивал, что казачество сыграло положительную роль в защите границ, но бунты казаков, поднявших «кровавое знамя переворота Русской земли вверх дном», имели одни отрицательные последствия, мешая «успеху развития русской общественной жизни»⁴.

В. О. Ключевский впервые разработал цельную концепцию «смутного времени» как порождения сложного социального кризиса. Поводом к «Смуте», писал В. О. Ключевский, явилось пресечение династии Калиты, но ее подлинные причины коренились в самом строе государства, в неравномерном распределении государственных повинностей, порождавшем социальную рознь⁵.

С. Ф. Платонов -- автор крупнейшего монографического исследования о «Смуте», не утратившего своего научного значения до настоящего времени, -- характеризовал начальные этапы в развитии московской «Смуты» как династический и социальный. По Платонову, прекращение династии в конце XVI в. породило политический кризис, питательной почвой для которого стала давняя вражда «московской верховной власти с родовой княжеской аристократией»; выражением этой вражды была опричнина Ивана Грозного, подготовившая условия для «Смуты». С. Ф. Платонов развил знаменитую схему В. О. Ключевского, согласно которой все классы русского общества последовательно входили в «Смуту» «в том самом порядке, в каком они лежали в тогдашнем составе русского общества». Начали «Смуту» бояре, затем настала очередь дворян, позже поднялись низы⁶.

Советские историки пересмотрели концепцию «Смуты», выдвинув на первый план фактор классовой борьбы. «Смута», писал М. Н. Покровский, началась не сверху, а снизу⁷. В России имел место мощный взрыв классовой борьбы -- «крестьянская революция»⁸. Появление самозванцев было связано не с иностранной интервенцией, а с внутренней борьбой. Лжедмитрий I был казацким царем, возглавившим казацкую революцию в России⁹.

Труды Б. Д. Грекова и И. И. Смирнова открыли новую страницу в изучении событий начала XVII в. Исследовав историю крестьян, Б. Д. Греков пришел к выводу, что именно закрепощение крестьян в конце XVI в. подготовило почву для восстаний начала XVII в.¹⁰ И. И. Смирнов отверг представления о самозванческом движении как проявлении крестьянско-казацкой революции ¹¹.

Ранняя советская историография, преодолев тезис о непрерывном характере «революции» начала XVII в., в известной мере утратила цельный взгляд на «Смуту» как на единый комплекс внутренне связанных событий. Термин «Смута», выдвинутый русской общественной мыслью уже в XVII в., получил одностороннее толкование в дворянско-буржуазной историографии. В «Смуте» видели проявление анархии, антиобщественного бунта низов. М. Н. Покровский наполнил термин новым содержанием, усмотрев в «Смуте» цепь народных восстаний. Однако И. И. Смирнов неправомерно отверг понятие «Смута», объявив его буржуазным. В литературе утвердился термин «интервенция», а самозванца Лжедмитрия I стали рассматривать исключительно как орудие иностранных интервентов. Тем самым игнорировался факт поддержки самозванцев социальными низами. Изучение «Смуты» стали вести по нескольким, в значительной мере изолированным друг от друга направлениям: одни историки ограничивались изучением Крестьянской войны, другие -- польско-шведской интервенции.

Последующие дискуссии способствовали преодолению разобщенного взгляда на «Смуту»¹². Вступив в спор с И. И. Смирновым, А. А. Зимин высказал мысль, что Крестьянская война не прекращалась на протяжении всего периода с 1603 по 1614г., являясь как бы стержнем процесса исторического развития в тот период. Называя Лжедмитрия I игрушкой в руках польских магнатов, А. А. Зимин в то же время связывал его успех с нарастанием Крестьянской войны на южных окраинах страны и с восстанием низов в Москве¹³.

Д. П. Маковский тоже рассматривал все события «смутного времени» как последовательные этапы Крестьянской войны, но при этом он называл Лжедмитрия I вождем революционного плебса и казаков, а события начала XVII в. трактовал как раннюю форму буржуазной революции¹⁴. Фактически Д. П. Маковский попытался возродить концепцию «Смуты», разработанную школой М. Н. Покровского. Однако эта попытка не получила поддержки у историков.

Значительным событием в историографии явилась книга В. И. Корецкого, всесторонне исследовавшего на огромном архивном материале социальную политику государства на разных этапах «Смуты»¹⁵. Большой интерес представляют труды Л. В. Черепнина, В. И. Буганова, Б. Н. Флори, В. Д. Назарова, раскрывающие особенности первой Крестьянской войны, посвященные земской соборной практике и дипломатической истории начала XVII в.¹⁶

Обзор историографии позволяет сделать вывод, что история «Смуты» требует дальнейшего исследования. Важно выяснить природу и характер народных выступлений, роль в них различных групп населения. При анализе событий «смутного времени» необходимо учитывать все факторы -- политические, социальные и экономические -- в их взаимодействии. Такой подход поможет дать цельную концепцию истории первой гражданской войны в России.

Данная книга посвящена начальному этапу «Смуты», завершившемуся падением династии Годуновых в 1605 г. Книга служит продолжением ранее изданной монографии «Россия накануне «смутного времени»».

ГЛАВА 1. ФЕОДАЛЬНОЕ ПОМЕСТЬЕ

Эволюция феодального землевладения, стремительное развитие поместной системы и формирование служилого дворянства в XVI в. оказали значительное влияние на развитие Русского государства в указанное время. Этот вывод получил всестороннее обоснование в историографии последних десятилетий, но он был подвергнут сомнению в недавно опубликованном исследовании В. Б. Кобрина, задавшегося целью выяснить «связь землевладения и централизаторской политики государства». В итоге В. Б. Кобрин пришел к выводу о несостоятельности схемы, согласно которой становление централизованного государства было связано с развитием поместного дворянства, в то время как противниками централизации выступали крупные вотчинники бояре.

По мнению В. Б. Кобрина, различия между вотчиной и поместьем в первой половине XVI в. носили несущественный характер, и, как во многом схожи были между собой поместье и вотчина, так же был близок (если не идентичен) состав помещиков и вотчинников. «Отсюда, -- пишет В. Б. Кобрин, -- вытекает необходимость пересмотреть традиционное противопоставление помещиков и вотчинников как разных социальных категорий господствующего класса. Но только на это противопоставление по сути дела опирается ставшее общим мнение о разных политических позициях помещиков и вотчинников, о «борьбе» боярства и дворянства, под которыми часто понимают владельцев вотчин и поместий. Изучение поместья склоняет автора к скептическому отношению к этой концепции извечной «борьбы» боярства и дворянства»¹.

Взявшись за опровержение «общего мнения», В. Б. Кобрин не заметил того, что ключевым пунктом современной концепции политического развития Русского государства XV--XVI вв. является не пресловутый тезис об извечной борьбе боярства и дворянства, а положение о фундаментальной перестройке феодального сословия, связанной с развитием поместной системы и трансформацией старого боярства периода феодальной раздробленности в служилое дворянское сословие XVI в.

До XV в. в России господствовала боярская вотчина, столетие спустя ведущая роль перешла к поместью. Процесс роста феодального землевладения не приостановился, а ускорился в XV--XVI вв.

Но он имел свои особенности. Росли земельные богатства в руках аристократии, и одновременно усиливался процесс дробления вотчинного землевладения, который привел к появлению многочисленного слоя мелких вотчинников -- детей боярских. Разорение низшего слоя старого боярства привело к кризису феодального сословия, преодоленному благодаря развитию поместья.

Поместная система возникла на новгородских землях в конце XV в. В. Б. Кобрин не придает этому факту серьезного исторического значения, поскольку отвергает разделение феодалов на вотчинников и помещиков. По его словам, «историческое значение возникновения поместной системы состояло... не столько в создании новых кадров землевладельцев, сколько в обеспечении землей растущих старых феодальных семей»².

Однако факты свидетельствуют о том, что образование поместной системы в Новгороде стало одной из важнейших вех в истории русского феодального сословия. Новгородщина принадлежала к числу самых обширных и экономически развитых русских земель. Боярское землевладение возникло здесь раньше, чем в других районах. Местная боярская знать сконцентрировала в своих руках огромные вотчинные богатства. Присоединив Новгород, Иван III конфисковал вотчины у всех поголовно новгородских бояр, а заодно и у прочих феодальных землевладельцев. Таким путем была заложена основа поместного фонда земель в России. Сохранив за собой право собственности на конфискованные боярщины, московские власти передали их новым владельцам на поместном праве: помещики сохраняли землю, пока служили московским государям.

Из Москвы в Новгород переселилось примерно полторы-две тысячи лиц. Среди них было немало представителей старых боярских семей. Определяющим фактом, однако, было их реальное положение, а не генеалогические воспоминания. Поместьями в Новгороде были наделены большей частью измельчавшие вотчинники -- дети боярские, дворяне, или «слуги вольные» из состава великокняжеского двора, а также «слуги под дворским», происходившие из бывших великокняжеских боевых холопов. К ним было присоединено некоторое количество военных послужильцев холопов из распущенных боярских свит³.

Перераспределение земель между различными группировками феодалов, превращение поместья в ведущую форму землевладения шли рука об руку с расширением состава военно-служилого сословия и упрочением его экономических позиций.

В период феодальной раздробленности крупные боярщины обеспечивали потребности военной службы. Бояре выступали в поход в сопровождении своих дружин. С образованием поместной системы началась перестройка военной службы на новых основах. Реформы Ивана Грозного узаконили положение, при котором все члены феодального сословия были обязаны нести службу как с поместий, так и с вотчин. Уложение о службе середины XVI в. определило порядок и нормы формирования вооруженных холопских отрядов, ставших важной составной частью дворянского ополчения.

Разгром новгородского боярства, образование поместного фонда земель, находившегося в распоряжении казны, возникновение централизованной приказной системы управления резко усилили власть монарха, неслыханно расширили материальные ресурсы центральной власти. Дворянское поместное ополчение стало мощной военной опорой монархии. В составе Боярской думы появились думные дворяне и дьяки, представлявшие служилое дворянство. Разветвленной канцелярией Боярской думы стали приказы. Вместе с приказами народилась дворянская бюрократия. Приказы обеспечивали необходимый для единого государства минимум политической централизации.

Процесс консолидации господствующего класса оказывал всестороннее влияние на политическое развитие Русского государства. Но этот процесс растянулся на длительный исторический период -- к XVI в. относится лишь его начальный этап. Сплочению феодальных сословий препятствовали экономическая разобщенность земель и традиции раздробленности. Сложившиеся к середине XVI в. институты и учреждения обеспечили объединение, прежде всего верхов господствующего класса. Определяющее влияние на политическую структуру государства оказывали два учреждения -- Боярская дума и «государев двор».

Боярская дума сохранила значение высшего органа монархии. В ее руках были сосредоточены все нити административного и военного управления. На протяжении XVI в. думу неизменно возглавлял удельный князь, а состав ее оставался исключительно аристократическим. В итоге общей переписи членов «государева двора» была составлена Дворовая тетрадь, пополнявшаяся с 1552 по 1562 г.⁴ Этот документ дает точное представление о положении различных групп правящего боярства в рамках двора. На высших ступенях «государева двора» стояли члены Боярской думы, «служилые» (удельные) князья, титулованная знать, занесенная в княжеские списки, и нетитулованное старомосковское боярство. Служилые князья (Бельские, Воротынские и др.) или были потомками недавних выходцев, или сами являлись выходцами из Литвы и других соседних стран. Они претендовали на высшие посты в думе и армии, но среди коренной русской знати оставались чужаками. Число их было невелико. Нетитулованное старомосковское боярство (Захарьины, Шереметевы, Морозовы и др.) было сильно своей многочисленностью и давней службой при московском дворе, хотя в целом занимало более низкую ступень в дворовой иерархии, чем титулованная знать.

Особое положение при дворе занимали потомки местных княжеских династий Владимиро-Суздальской земли -- князья Суздальские-Шуйские, Ростовские, Ярославские, Стародубские, сравнительно рано перешедшие на службу к московским государям. По своим историческим судьбам и значению к ним примыкали князья Оболенские. Установление численности названных князей, служивших по княжеским спискам, затруднено тем обстоятельством, что список «Князья Стародубские» Дворовой тетради, в котором указано 15 лиц, сохранился лишь частично. Реконструировать утраченную часть списка помогают «княжеские списки» Тысячной книги и Боярского списка 1588--1589 гг., а также разрядная документация. Стародубские князья, служившие в 1552--1562 гг. и не внесенные в городовые списки Дворовой тетради, очевидно, проходили службу по княжеским спискам⁵. В реконструируемый список следует включить Хилкова, Татевых (3), Палецких (3), Ромодановских (4), Кривоборских (3), Ковровых (3), Гундоровых (3). Князья Гагарины (22 человека) служили по уездам. С учетом приведенных данных можно заключить, что в середине XVI в. при дворе служило не менее 60 Стародубских князей, из них 35 -- по княжескому списку.

Дворовые и разрядные документы зафиксировали деление суздальских княжат на две большие группы: одни проходили службу по княжеским спискам, другие -- с уездными дворянами. Различие в положении этих групп, как отмечено в литературе, определялось особенностями их землевладения. «Служилые князья» занимали высшие ступени дворовой иерархии, потому что владели уделами или «великими» удельными вотчинами. По тому же принципу формировались суздальские и оболенские княжеские списки. В них записывали дворян, сохранивших родовые вотчины на территории некогда принадлежавших им княжеств⁶. Князья, растерявшие родовые земли, переходили на службу в те уезды, где располагались их поместья и другие владения.

Ввиду утраты большинства писцовых книг XVI в. исключительное значение приобретает дворовая документация, позволяющая решить в самом общем виде вопрос о том, какую долю родовых вотчин сохранила в своих руках суздальская и оболенская знать. Ниже приводятся данные о численности названных князей, служивших по княжеским спискам (в скобках указаны сведения о князьях, служивших по уездам): Суздальские -- 3(11), Ростовские -- 18(37), Ярославские -- 83(77), Стародубские -- 35(25), Оболенские -- 56(12)⁷. Еще 24 лица из названных фамилий входили в Боярскую думу, имея высшие думные чины. Приведенные цифры доказывают, что коренная русская знать -- в первую очередь владимиро-суздальского происхождения -- продолжала сидеть крупными гнездами на родовых вотчинах, чем и определялось ее политическое могущество. Кроме Оболенских, все названные князья состояли в родстве с правящей династией, поскольку их общим предком был владимирский великий князь Всеволод Большое Гнездо. Иван Калита вел род от Александра Невского, Шуйские -- от его брата владимирского князя Андрея. Суздальские князья далеко разошлись между собой в родстве, и в их среде постоянно царили раздор и соперничество. Но их объединяло сознание исключительного права на участие вместе с монархом в управлении государством.

«Государев двор» был таким же старинным и традиционным учреждением русской монархии, как и Боярская дума. Двор вырос из наследственной службы московских вотчинников своим государям. Развитие поместной системы сделало зависимость двора от монарха более тесной. Поместье более всего потеснило вотчину на окраинах. Главный фонд вотчинных земель сохранялся в XVI в. в Центре. Именно Центр оставался основой «государева двора Московской земли» времен Ивана Грозного. Именным списком этого двора была Дворовая тетрадь 1552--1562 гг.

К концу XVI в. территориальная база двора расширилась, но и тогда двор не включал помещиков большинства Новгород-Северских городов, вновь освоенных южных уездов, Казанской земли и других окраин. В Новгороде Великом «лучшие» помещики обладали привилегией прохождения службы по дворовым спискам. Однако трудно сказать, в какой мере они могли использовать эту привилегию на практике. Дворовая служба всегда была службой при особе государя и требовала присутствия служилого человека в столице.

Стремясь приобщить новгородских помещиков к столичной службе, власти в 1550 г. включили в состав тысячи помещиков -- «лучших слуг» -- 346 новгородцев, псковичей и др. Кроме дворовых в их число попало некоторое количество городовых помещиков из северо-западных уездов. Все они должны были получить небольшие подмосковные поместья.

В какой мере правительству удалось осуществить тысячную реформу, сказать трудно. Нести постоянную службу в Москве новгородцам мешали многие обстоятельства: отдаленность Новгорода, плохое состояние дорог, непрекращавшаяся 25-летняя война из-за Ливонии, поглощавшая все силы новгородско-псковского дворянского ополчения. Управлять из Москвы поместным фондом Новгорода было трудно, поэтому решением поместных дел там ведала Новгородская приказная изба. Аналогичным было положение с дворовой службой. Новгородцы несли службу не по московским, а по новгородским дворовым спискам. Верхи новгородского поместного дворянства так и не стали органической частью «московского государева двора». К началу XVII в. новгородские служилые люди перешли в ведение местного «Новгородского разряда».

Существенное влияние на формирование двора оказал дворянский «выбор». В Дворовой тетради 1552--1562 гг. «выбор» не фигурировал. Ценным дополнением к Дворовой тетради служит Разряд полоцкого похода 1562 г., в котором записаны 550 дворян выборных и «приборных из городов». Всего в Дворовой тетради числилось до 3000 лиц, но из них на службе находилось одновременно не более 1500--2000 человек. В Боярском списке царя Федора Ивановича 1588--1589 гг., отличавшемся наибольшей полнотой, значилось 1100 дворовых детей боярских Московской земли, более половины которых приходилось на долю выборных детей боярских из городов⁸.

Служилое дворянство России исчислялось несколькими десятками тысяч человек ⁹. Основную его массу составляли городовые дети боярские, владевшие небольшими поместьями. Низшее дворянство было разобщено в значительно большей мере, чем знать и высшее дворянство: оно не имело единой для всей страны организации наподобие «государева двора».

В XVI в. шло быстрое формирование поуездной организации -- служилого города. Землевладельцев уезда объединяли общие интересы: они имели преимущественное право (по сравнению с иногородними -- служилыми людьми других уездов) на приобретение выморочных земель своего уезда. В походах уездные дворяне -- и дворовые, и городовые -- совместно несли военную службу, образуя особые соединения под командованием своих сотников и голов. Без сомнения, мелкое городовое дворянство поддерживало с собственными уездными верхами более тесные связи, чем с низшим дворянством других уездов и земель. Наличие служилого города оказало влияние на поведение дворянских корпораций в годы «Смуты», когда местные служилые люди (прежде всего на южных поместных землях, оставшихся за рамками «государева двора») неоднократно выступали «всем городом» на стороне самозванцев.

В XVI в. «государев двор» оставался оплотом политических привилегий знати и дворянских верхов. Какую позицию занимали дума, двор и правящее боярство в целом по отношению к процессу политической централизации?

Следуя традиционной точке зрения, А. А. Зимин в своих ранних исследованиях доказывал, что знать и бояре противились централизаторским мероприятиям Грозного, тогда как масса дворянства поддерживала их. Эта концепция целиком базировалась на противопоставлении крупных вотчинников бояр поместному дворянству и выдвигала на первый план их борьбу¹⁰. В последующих трудах А. А. Зимин постепенно изменил свою точку зрения и в конце концов сформулировал вывод, что в XVI в. княжеско-боярская знать вообще не была носительницей традиций феодальной раздробленности, ибо «нельзя усмотреть децентрализаторские тенденции, стремление воскресить времена феодальной раздробленности ни у одной из групп княжеско-боярской знати. Речь может идти лишь о борьбе за различные пути централизации государства» ¹¹.

Решительно поддержав вывод А. А. Зимина, В. Б. Кобрин дал новую пищу дискуссии¹². Представляется целесообразным, прежде всего, уточнить исходные моменты спора. Русская монархия нуждалась в поддержке аристократии и феодального сословия в целом. Она пользовалась такой поддержкой. Источником же коллизий внутри господствующего класса в XVI в. был не абстрактный принцип централизации (в политическом сознании того времени он вообще не получил отражения), а вполне реальная проблема, четко сформулированная современниками. Власть московских государей настолько усилилась, что они пытались ввести в стране самодержавные порядки с неограниченной властью монарха. Однако знать пользовалась большим влиянием и добивалась того, чтобы сохранить ограниченную монархию.

Объединение земель и политическая централизация XV-- XVI вв. сопровождались массовыми конфискациями крупного боярского землевладения. В Новгороде Великом старое боярское вотчинное землевладение было уничтожено полностью, в Твери и Рязани конфискации вотчин носили частичный характер. В наименьшей мере конфискации затронули территорию бывших суздальских княжеств, рано попавших в орбиту московского влияния. Знать, сохранившая родовые вотчины и успешно служившая при московском дворе, имела возможность присоединить к родовым землям владения в других уездах государства, получив там поместья и пр. Эта знать, очевидно, не стремилась вернуться к феодальной раздробленности посредством расчленения государства на отдельные княжества и земли. Но могущественное боярство пыталось сохранить порядки, которые на протяжении многих веков феодальной раздробленности обеспечивали ему политическое господство.

Самодержавные устремления царской власти нашли поддержку в дворянской среде. Дворянский писатель Иван Пересветов обосновал программу ограничения влияния аристократии. Он советовал Ивану IV обрушить грозу на головы вельмож, жаловать простых воинников, утвердить в царстве неограниченную власть монарха. Церковное руководство выступило с обоснованием тезиса о божественном происхождении царской власти. После бегства в Литву князя А. Курбского-Ярославского царь обратился к нему с письмом, которое стало подлинным манифестом самодержавия. Сам бог, утверждал Иван IV, отдал предков князя Курбского -- княжат и бояр -- в работу (рабство) московским государям, которые, таким образом, вольны казнить и миловать своих подданных -- холопов.

Важнейшее значение для понимания политического развития России в XVI в. имеет опричнина Ивана Грозного. В литературе нет единого мнения относительно происхождения, целей и характера опричнины. Однако совершенно очевидно, что для суждений об опричнине наибольшее значение имеет анализ ее земельных мероприятий, затронувших как фонды поместных земель в пределах собственно опричных уездов, так и вотчинные владения княжат, располагавшиеся за пределами опричнины.

Какую роль сыграла опричнина в истории феодального поместья? Поставленная проблема связана с другим вопросом. Сопровождалась ли опричнина массовыми конфискациями поместных земель в пределах опричных уездов и выселениями местных помещиков? «Сегодня, -- утверждает В. Б. Кобрин, -- в распоряжении исследователей нет данных, подтверждающих тезис о массовых переселениях из опричных уездов»¹³. Такой вывод находится в явном противоречии с фактами.

Официальная московская летопись сообщает, что после учреждения опричнины Иван IV организовал опричное войско в 1000 голов детей боярских, испомещенных «заодин» в опричных уездах ¹⁴. Летописная цифра находит подтверждение в цифровых данных Разрядного приказа. Ниже приводятся данные о численности уездных полковых дворян в пределах опричной территории на 1563 г. (в скобках указаны данные по тем же уездам на 1572 г.): по Суздалю -- 636 (210), по Можайску -- 486 (127), по Вязьме -- 314 (180), по Козельску -- 290 (130), по Галичу -- 250 (150), по Медыни -- 218 (95), по Малому Ярославцу -- 148 (75), по Белеву -- 50 (данные отсутствуют)¹⁵. Итак, число дворян полковой службы в опричных уездах уменьшилось после учреждения опричнины примерно до 1000 «голов», как то и было предусмотрено царским указом.

Приведенные цифры следует сопоставить с общими данными о состоянии поместного дворянского ополчения во второй половине XVI в. На рубеже 60--70-х годов XVI в. Россия пережила неурожай и голод, положившие начало «великому разорению» 70-- 80-х годов. Вслед за голодом страну опустошила чума. Армия понесла в те же годы большие потери в войне с крымцами и в войне за Прибалтику. Из-за разрухи началось быстрое запустение поместного фонда. Все это не могло не привести к сокращению численности поместного ополчения. Численность полевых армий во время крупнейших военных кампаний исследуемого периода составляла 18 105 детей боярских в 1563 г., 11 974 сына боярских в 1572 г., 13 137 детей боярских в 1604 г.¹⁶ В этих кампаниях Разрядный приказ старался собрать наибольшие силы, поскольку отмеченные мобилизации проводились в критических ситуациях. В самом деле, в 1571 г. крымцы сожгли Москву, а год спустя предприняли решительное наступление с целью овладения русской столицей. Иван IV собрал все воинские силы, какие только мог. Аналогичную мобилизацию провел Борис в 1604 г., когда ему пришлось бороться за спасение своего трона.

Если численность дворянского ополчения сократилась в 60-- 70-х годах XVI в. вдвое, тогда как количество дворян полковой службы в уездах, попавших в опричнину, уменьшилось более чем вдвое, а по Суздалю -- втрое¹⁷, то на основании этих фактов можно сделать лишь один вывод. В опричных уездах помещиков, не принятых на опричную службу, действительно выселяли в земские уезды, причем эти выселения, сопровождавшиеся конфискацией поместий, носили массовый характер. (Надо учесть также, что опричные уезды находились в привилегированном положении и не они, а земские уезды подвергались погромам.)

Сведения об опричных «переборах людишек» способствовали возникновению исторического мифа о борьбе дворянства с боярством. Царь Иван, писали современники, собрал на опричную службу худородных детей боярских, «косолапых мужиков», чтобы с их помощью разделаться с высокородной знатью. В действительности опричнина не делила феодальное сословие на знать и низшее дворянство. Подавляющая часть мелких помещиков оставалась в земщине и терпела злоупотребления опричников наряду с прочими земскими людьми. При организации опричнины Грозный опирался на сложившуюся структуру служилого города. За единичными исключениями, в опричнине оказались уезды с развитым поместным землевладением. Опричная передвижка подтвердила тот факт, что право казны распоряжаться поместным фондом земель сохраняло в XVI в. реальный характер.

Важное значение имели мероприятия опричнины в отношении княжеских вотчин. Анализируя земельную политику опричнины, В. Б. Кобрин подчеркивает, что эта политика не была ни антикняжеской, ни антибоярской¹⁸. Однако такой вывод вступает в противоречие с фактами.

Для оценки земельных мер опричнины исключительное значение имеют писцовые книги Казанского края времени опричнины. Введение их в научный оборот дало исследователям новые факты для решения вопросов о роли княжеской знати и направленности опричнины Ивана Грозного. Согласно официальному летописному отчету, царь при учреждении опричнины сослал «в вотчину свою в Казань на житье» неких дворян и детей боярских. Разрядные книги четко зафиксировали тот факт, что в Казань сослали князей (Ярославских, Ростовских и др.), что их сослали в царской «опале», что местом ссылки стали три города: Казань, Свияжск, Чебоксары¹⁹.

Расшифровать показания разрядной документации позволили писцовые книги Казанского края 1565--1566 гг. По указу об опричнине опальные дворяне, сосланные с семьями на поселение в Казань, должны были получить там небольшие поместья. Таким путем власти избавили казну от расходов на содержание ссыльных²⁰. Описание Казанского посада, а также казанских и свияжских уездных земель проводилось в 1565 г. в непосредственной связи с введением опричнины. В писцовых книгах, поименованных «книги Казанского уезда новых поместных дач», фиксировались продажа дворов на Казанском посаде «новым жильцам» и наделение поместьями дворян, которых царь «прислал в свою отчину в Казань на житье». Свияжская писцовая книга также зафиксировала раздачу земель «князем и детем боярским, которых государь велел оставити в Свияжском городе на житье»²¹. Казанские писцовые книги дают в распоряжение исследователя массовый материал, исключительный по своей достоверности. Факт ссылки опальных на восточную окраину зафиксирован в них с протокольной точностью. Удалось установить имена 180 ссыльнопоселенцев, из которых половина приходилась на долю титулованной знати. Полученные факты позволили сделать вывод об антикняжеской направленности опричнины.

Первая в русской истории политическая ссылка носила достаточно патриархальный характер. Административная власть в Казанском крае была передана в руки опальных князей. Этот момент вызвал определенные сомнения. «...Трудно поверить, -- пишет В. Б. Кобрин, -- чтобы (Казанский. -- Р. С.) край, который всего десять с небольшим лет тому назад вошел в состав государства, болезненно мнительный царь Иван отдал целиком в руки тех, кого он подозревал в политической неблагонадежности»²². Если сведения об опале казанских воевод сомнительны, то сомнительны и выводы об опале других казанских жильцов. Такая аргументация представляется неосновательной. Совокупные массовые данные казанских писцовых книг невозможно опровергнуть с помощью единичных наблюдений о воеводах, тем более что сведения об опале казанских воевод отличаются высокой степенью достоверности.

Накануне опричнины и в течение последующих лет Казанским краем управляли бояре князья Куракины. В начале 1565 г. главным воеводой Казани был боярин И. А. Куракин. После издания указа об опричнине он был арестован, пострижен в монахи и заточен в монастырь. Сразу вслед за тем на воеводство в Казань были посланы его братья боярин П. А. Куракин и Г. А. Куракин. Царь продержал их на казанской службе 10 лет (случай беспрецедентный), после чего вызвал П. А. Куракина в Москву и казнил²³. Как боярину П. А. Куракину положен был оклад в 1000 четвертей «доброй угожей земли». В Казани его наделили поместьем в 130 четвертей пашни и 30 четвертей перелога. Г. А. Куракин владел еще меньшим поместьем²⁴. По указу об опричнине земли опальных казанских ссыльных подлежали конфискации. Иначе говоря, опальные Куракины получили казанские поместья не в дополнение к их прежним земельным богатствам, а взамен отнятых в казну земель.

К числу наиболее авторитетных документов принадлежат записи Разрядного приказа. Одна из таких записей относит всех казанских воевод к числу ссыльных, точно определяет время их прощения царем и выхода из опалы: «Тово же году (1565 г. -- Р. С.) послал государь в своей государской опале... многих князей... в Казань... на житье... а в 74 (1566 г. -- Р. С.) государь пожаловал, ис Казани... (половину. -- Р. С.) опальных дворян взял; а приехал в Казань с государевым жалованьем... Черемисинов майя в 1 день. А другую половину дворян взял и пожаловал государь после. А в Казани осталися воеводы годовать, и поместья у них не взяты казанские: князь Петр да князь Григорей Ондреевичи Куракины, да князь Федор Иванович Троекуров, да князь Данило Васильевич Ушатой, да князь Ондрей Иванович Засекин Сосунов»²⁵. Итак, Куракины и другие казанские воеводы, помилованные «после», т. е. во вторую очередь, даже после прощения были оставлены «годовать» в Казани на казанских поместьях. По случаю амнистии бывшим опальным стали возвращать ранее отобранные у них вотчины. Неуверенные в будущем, некоторые из них сделали через несколько лет земельные пожертвования монастырям. Это обстоятельство не опровергает факта опричных конфискаций вотчин, а лишь свидетельствует об аннулировании казанской ссылки в 1566 г.

По-видимому, царь Иван IV следовал примеру своего деда -- Ивана III, который перевел в московские города опальных новгородских бояр, превратив их в мелких землевладельцев. Иван IV попытался превратить опальных князей в мелких казанских помещиков -- опору царской власти в неспокойном инородческом Казанском крае. Опальные были сохранены для государственной службы.

Опричнина нанесла удар по Боярской думе. Среди коренной княжеской знати Северо-Восточной Руси особое место занимали князья Шуйские-Суздальские. К началу опричнины старшие Шуйские сошли с политической арены. Единственным исключением был князь А. Б. Горбатый-Суздальский, один из старших бояр думы. Горбатый пользовался исключительной популярностью в народе как покоритель Казани. В первые дни опричнины А. Б. Горбатый был казнен вместе с сыном, а его вотчины в Суздале подверглись конфискации. Единичный факт казни А. Б. Горбатого, пишет В. Б. Кобрин, не доказывает тезиса, будто главный удар опричнины был направлен против суздальской знати²⁶. Факты, рассмотренные в их совокупности, отнимают почву у такого вывода. Одновременно с Горбатым опричники казнили бывшего боярина князя С. В. Ростовского, а боярина князя А. И. Катырева-Ростовского и десятки других видных дворян (князей Ростовских, Ярославских и Стародубских) отправили в ссылку на восточную окраину государства.

Понятие «владимиро-суздальская (или суздальская) знать» имеет в виду не один лишь род князей Шуйских-Суздальских, а всех потомков коренных княжеских династий Северо-Восточной Руси. Исследование истории опричнины высветило значение суздальской аристократии. Задумав утвердить в стране самодержавную систему управления, Грозный обрушился на те группировки и прослойки правящей аристократии, которые ограничивали его власть в наибольшей мере. Указ об опричнине предусматривал конфискацию имущества у опальных княжат. В. Б. Кобрин мимоходом соглашается с тем, что у опальных княжат отбирали их вотчины (а это решающий пункт), но высказывает сомнения по поводу значительности и последствий этой меры.

Во всех дворовых документах XVI в. первое место среди суздальских княжеских списков занимает список Ростовских князей. «Вероятно, -- пишет В. Б. Кобрин, -- ростовские князья почти полностью лишились своих родовых вотчин». Этот исключительно важный вывод В. Б. Кобрин подкрепляет не цифровыми данными, извлеченными из массовых источников, а общими рассуждениями. Во-первых, он ссылается на три случая сохранения родовых вотчин в руках Ростовских княжат и один (!) случай отчуждения; во-вторых, отмечает, что в описях ростовских сел Троице-Сергиева монастыря Ростовские князья не упоминаются среди монастырских соседей, а в других ростовских актах они не числятся среди «послухов»²⁷. Подобные соображения могли бы иметь некоторую доказательную силу, если бы ростовская документация сохранилась в сколько-нибудь полном виде, а не в отрывках.

Ввиду утраты писцовых книг наиболее авторитетным источником по истории княжеского землевладения приходится признать дворовые документы. По общему правилу службу по княжеским спискам несли при дворе главным образом (или исключительно) те князья, которые сохраняли вотчины в родовых гнездах. Приведенные выше цифры показывают, что Ростовские князья сохранили меньше родовых вотчин, чем, например, князья Ярославские или Стародубские. Однако треть Ростовских князей все же имела возможность служить по княжеским спискам с родовых вотчин²⁸. Эти факты опровергают утверждение В. Б. Кобрина.

В числе казанских ссыльнопоселенцев были боярин А. И. Катырев, И. Ю. Хохолков, дети боярина Д. Ю. и И. Ю. Темкины, двое детей Г. И. Темкина, Н. Д. и Ф. Д. Яновы, И. Ф., В. Ф. и М. Ф. Бахтеяровы, В. В. Волк-Приимков, а также сын казненного опричниками боярина И. С. Лобанов. Следует подчеркнуть, что в казанскую ссылку было отправлено подавляющее большинство Ростовских князей, служивших по княжескому списку, и очень немногие из тех, кто служил по городам и, следовательно, не имел родовых вотчин.

Опричники уморили в тюрьме сына боярина А. М. Курбского, бежавшего в Литву, а их земли отписали в казну. В казанскую ссылку была отправлена семья окольничего Д. С. Шестунова (10 человек), сын боярина Ф. И. Троекуров, А. Ф. Аленкин-Жеря, двое Сицких, двое Ушатых, а всего 37 князей Ярославских, их сыновей и братьев из числа тех, кто проходил службу по княжеским спискам. Из 77 князей Ярославских, которые несли службу по городам, в ссылку попало всего лишь 7 человек.

Реконструкция стародубского княжеского списка позволяет установить, что из числившихся в нем лиц еще накануне опричнины опале подвергся князь Д. И. Хилков, ранее получивший боярство. Земли Хилкова были отписаны в казну. На поселение в Казань были отправлены Ромодановские (3), Кривоборские (4), Ковровы (3), Пожарские (5). Оболенские князья пострадали от опричнины меньше, чем владимиро-суздальская знать, по той причине, что они подверглись разгрому в 1562--1564 гг., а опричнина лишь довершила их крушение. Пострадавшие не только служили по княжескому списку, но и возглавляли этот список, т. е. были самыми знатными и богатыми землевладельцами. В числе их были боярин Курлятев с двумя сыновьями, боярин Д. И. Немого, боярин М. П. Репнин, боярин Ю. И. Кашин, его брат И. И. Кашин, А. В. Ногтев, Д. Ф. Овчинин, Д. Ф. Щепин-Шевырев и др. Из немногих Оболенских князей, служивших по уездам, в казанскую ссылку отправились князья Тюфякины (3 человека)²⁹.

В XVI в. государство не обладало достаточными средствами, чтобы длительное время проводить политику, грубо ущемлявшую материальные интересы верхов правящего класса. Массовые данные казанских писцовых книг показывают, что уже через год после введения опричнины царь объявил о «прощении» опальных княжат. Большинство из них получило разрешение вернуться в Москву, где ссыльным либо возвращали их прежние земли, либо компенсировали их землями в других уездах. Но компенсации могли лишь отчасти возместить аристократии нанесенный опричниной ущерб. Массовые источники, содержащие количественные характеристики, дают основание для вывода об упадке политической роли суздальской знати после опричнины. Ниже приведены данные о численности суздальских княжат, служивших по Дворовому списку 1552 -- 1562 гг. (в скобках указаны соответствующие данные, извлеченные из списка 1588/89 г.): в Боярской думе -- 17(7), по княжескому списку -- 125 (35), всего по дворовым спискам -- 265 (88)³⁰. Опричные конфискации и казни 1565--1572 гг. явились одной из важных причин того, что во второй половине XVI в. политическое могущество суздальской знати стало клониться к упадку.

Раздор между монархом и княжеской знатью и раскол феодального сословия, сохранявшийся на протяжении 20 лет (в форме опричнины и «удела», а позже -- «двора»), продолжали оказывать существенное влияние на политическое развитие России до начала XVII в. Могущество знати было поколеблено, но не сломлено опричниной. Аристократия ждала своего часа. Этот час пришел, едва настала «Смута».

Опричнина с ее «переборами людишек» и конфискациями оставила глубокий след в истории поместья. Во второй половине XVI в. в развитии поместья наметились новые явления. Создав поместную систему, государство обязало дворян-помещиков нести царскую службу. Одновременно оно взяло на себя обязанность повышать поместные оклады тем помещикам, которые отличились по службе, а главное, обеспечивать поместьями пригодных к службе дворянских детей. Такой порядок сложился в период экономического подъема в первой половине XVI в., когда фонды поместных земель быстро росли, повсюду возникали новые поселения, расширялась запашка.

Кризис 70--80-х годов XVI в., трехлетний неурожай и голод начала XVII в., разруха «смутного времени» создали новую ситуацию. Фонд поместных земель стал сокращаться, резко уменьшилось количество «жилой» пашни в поместье, усилилось массовое бегство крестьян с поместных земель. В новых условиях все резче проявлялась тенденция к дроблению поместья (см. табл.).

Изменения размеров новгородского поместья в XVI в. (в %)³¹

* В трех полях

** Без Обонежской пятины.

На протяжении первой половины XVI в. фонд поместных земель на сопоставимых землях новгородских пятин увеличился в полтора раза. Но даже это обстоятельство не предотвратило сокращения средних размеров поместья. Дробление старых поместий и испомещение новых помещиков привело к тому, что удельный вес мелких поместий возрос почти вдвое.

Можно ли утверждать, будто указанная тенденция, резко проявившаяся в период процветания новгородского поместья в первой половине XVI в., исчезла в период его упадка во второй половине XVI в.? На первый взгляд средние размеры новгородского поместья в 1540--1580 гг. почти не изменились. Но все дело в том, что в ходе разорения 70--80-х годов XVI в. огромное количество мелких и мельчайших поместий запустели и выбыли из поместного оборота. Таким образом, приведенные в таблице данные на 80-е годы не включают в себя сведений о процессе деклассирования низшего дворянства, связанном с дроблением и разорением мелких поместий. При интерпретации приведенных цифр надо учесть, что к 1580 г. на долю «порозжих» поместных земель в Новгороде приходилось около 43% всего поместного фонда. Из списка фамилий землевладельцев, известных по писцовым книгам 1540 г., в книгах 80-х годов исчезло около 220 фамилий (63%)³².

В XVI в. процесс дробления и измельчания поместья продолжался. По наблюдению В. М. Воробьева и А. Я. Дегтярева, в середине XVI в. в среднем на каждое новгородское поместье приходилось 20--25 дворов, тогда как через сто лет -- всего 6 дворов. В результате среди новгородских помещиков на долю мелких и мельчайших землевладельцев приходилось теперь около 85% ³³.

В отличие от Новгорода в Центре и на Рязанской окраине поместье развивалось при наличии значительного фонда вотчинных земель. В Рязани структура служилого города сохраняла некоторые архаические черты. Наряду с помещиками службу там несли (согласно полоцкому Разряду) «рязанцы с вотчин» (32 человека). В походе 1562--1563 гг. участвовали 80 рязанских дворовых детей боярских и 322 городовых (в Дворовой тетради были записаны 107 дворовых и 7 отставленных от дальней службы), а также ряжские помещики (171 человек), дети боярские «малой статьи» из Рязани (21 человек), Михайлова города (85) и Шацка (50). В «малой статье» служили измельчавшие помещики, большинство которых не могли нести дальнюю службу и в полоцком Разряде не фигурировали. Обилие «скудных» дворян в Рязанском крае было связано с процессом дробления феодального землевладения, а также и с другими обстоятельствами. Проанализировав массовые данные писцовых книг конца XVI в., О. А. Шватченко показал, что поместные владения Рязанского края были затронуты процессом дробления в большей мере, чем поместья замосковных уездов. В 1595-- 1599 гг. в Рязани более половины землевладельцев были мелкими помещиками, имевшими в среднем по 40 и менее четвертей пашни в одном поле. Мелкие рязанские помещики владели лишь одной третью земель, положенных им в соответствии с их поместными окладами. В двух рязанских станах половина помещичьих усадеб была заброшена их владельцами³⁴.

Подвергшиеся дроблению и растерявшие крестьянское население поместья не могли противостоять экономическим бедствиям, поразившим страну дважды на протяжении трех десятилетий. «Великое разорение» 70--80-х годов XVI в. и голод 1601 --1603 гг. нанесли громадный ущерб не только крестьянству, но и низшим, наиболее многочисленным слоям дворянства. Мелкопоместные дети боярские подверглись разорению в неслыханных ранее масштабах.

Своеобразное положение сложилось во вновь освоенных южных уездах, где власти пытались заново насадить поместную систему. Возникшая там военно-служилая система отличалась от традиционной рядом черт. Во-первых, в степных уездах не было достаточных дворянских контингентов. Во-вторых, в «диком поле» количество распаханных земель было невелико, а крестьянское население отличалось малочисленностью. Особенностью южных «украин» было то, что казацкая колонизация «дикого поля» опережала правительственную. Казацкое население имело опыт борьбы с кочевниками, и власти, испытывая острый недостаток в воинских людях, стали привлекать для охраны южных границ казаков, предоставляя им земельное обеспечение.

Сожжение Москвы крымцами в 1571 г. послужило толчком к реорганизации сторожевой службы в южных уездах государства. Многие «сторожа» из мелкопоместных детей боярских (рязан-цев и пр.) были отставлены от пограничной службы и переведены на городовую, а на их место определены служилые люди «по прибору», прежде всего казаки. Организация казачьих гарнизонов по замыслам властей должна была резко сократить денежные расходы казны на содержание дворянских отрядов. Конные казаки, прибранные в степные гарнизоны, получали небольшие поместья и служили (согласно боярскому приговору) «з земли без денег»³⁵.

Положение в Орловском уезде было в общих чертах таким же, как и в южных «украинных» городах. Активная колонизация края началась в середине XVI в., а уже к концу столетия треть уездной земли была пущена в поместную раздачу. Вотчин в уезде не было. По данным П. Смирнова, в Орловском уезде на 1594--1595 гг. земельные владения до 50 четвертей составляли 71,4%, до 100 -- 24,7, свыше 100 -- менее 4%. Казаки владели землей на тех же условиях обязательной службы, что и дети боярские. Поэтому чиновники, описавшие Орловский уезд в 1594--1595 гг., не провели никаких разграничений между владениями указанных категорий служилых людей. Согласно росписи 1604 г., Орловский уезд выставил «в поле» 129 детей боярских полковой службы и 287 детей боярских с пищалями (самопалами). Помимо того, в уезде было испомещено несколько сот казаков. Их высший земельный оклад составлял, как и в Рязани, 50 четвертей ³⁶. Среди орловских служилых людей преобладали низшие категории -- дети боярские с пищалями и казаки, что было связано с преимущественным распространением в уезде мелкопоместного землевладения. Такое положение следует признать типичным для большинства южных городов. Этот вывод находит подтверждение в разнообразной документации.

В 1597 г. охрану Засечной черты на пространстве от Брянских лесов до Рязани несли 78 детей боярских полковой службы, 247 детей боярских конных с пищалями, 160 засечных сторожей, 460 казаков и стрельцов (преимущественно из ближайших городов) и другие ратные люди³⁷.

Среди помещиков Ряжского уезда, явившихся на смотр в 1597 г., только 44 человека числились детьми боярскими полковой службы, зато прочие дети боярские -- 301 человек -- служили с пищалями. Ряжская десятня с полной очевидностью доказывает, что службу с огнестрельным оружием несли наименее обеспеченные помещики, утратившие возможность служить «конно, людно и оружно». Поместные оклады пищальников были в 2--3 раза меньше, чем у тех, кто нес полковую службу. Особую группу ряжских служилых людей составляли 110 охудавших детей боярских и нетчиков, т. е. не явившихся на смотр. Некоторых из них изгнали со службы, а прочим оставили минимальный поместный оклад (20 четвертей пашни) и зачислили на осадную службу «с пищалью без денег». Дети боярские высшей группы имели 150--300 четвертей пашни поместной земли, дети боярские второй группы -- 50--100, редко 250 четвертей³⁸. В десятнях помечены лишь оклады помещиков, а реальные их владения с «живой пашней» были значительно меньшими. Поместные оклады низших категорий детей боярских немногим отличались от земельных окладов казаков, несших сторожевую службу «в поле».