Россия в начале XVII в. "Смута"

Самая первая запись Разряда 7111 г., опубликованная И. И. Смирновым по так называемой Яковлевской Разрядной книге, посвящена назначению Алексея Фомина во Владимир. Разрядная книга из Эрмитажного собрания позволяет уточнить, кем был названный дворянин. Из Разрядов следует, что во Владимире разбойников разыскивал Алексей Фомич Третьяков-Головин¹². Он, как оказалось, был самым высокопоставленным из всех воевод, принимавших участие в борьбе с «разбоями» в 1602--1603 гг. До владимирской посылки А. Ф. Головин служил вторым воеводой в Новгороде Великом¹³.

Помощником у Головина был суздальский дворянин Тимофей Лазарев. В Боярском списке против его имени имеются две пометы: «За разбойники» и «На Двину»¹⁴. Первая помета зачеркнута. Отсюда следует, что Головин и Лазарев ездили во Владимир в самом конце 1602 -- начале 1603 г., поскольку ранее июня (в июне дьяки перестали пополнять Боярский список) Лазарев выехал на Двину. В Вязьму правительство направило князя А. И. Татева и А. Мелентьева. Татев был назначен воеводой в Чернигов между 21 февраля и 10 марта 1603 г. и служил там до своего пленения осенью 1604 г. Следовательно, он ходил «за разбойники» ранее февраля 1603 г. Эта дата подтверждается Боярской книгой, где против имени помощника Татева А. Мелентьева-Курлакова сделана помета «за разбойники»¹⁵. Итак, сыск разбойников в Вязьме имел место в декабре 1602 -- феврале 1603 г.

Представляется возможным уточнить время посылки в Ржеву И. Н. Салтыкова. В ноябре -- декабре 1602 г. Разрядный приказ принял решение послать его на воеводство в Белгород. Однако он был отозван оттуда досрочно: весной 1603 г. состоялся приговор о назначении в Белгород других лиц. Как видно, Салтыков вернулся в Москву не ранее весны -- лета и тогда же отправился в Ржеву. Помощником И. Н. Салтыкова был Ф. Жеребцов. В Боярской книге 7111 г. против его имени сделана помета «за разбойники»¹⁶. Этот факт подтверждает предложенную датировку.

Выборный дворянин из Коломны Р. III. Любученинов был послан «за разбойники», а после исполнения службы отозван в Москву. В Боярской книге 7111 г. против его имени имеются две пометы: «За разбойники» (зачеркнуто) и «На Москве б[ыть] у дела»¹⁷.

Ранее июня 1603 г. думный дворянин И. М. Пушкин выехал в Коломну для организации борьбы с разбойниками.

Вслед за Коломной меры по борьбе с разбойниками были распространены на Рязань и Торжок. Но произошло это не в 7111 г., а во второй половине сентября 7112 (1603) г. Согласно Разрядным записям, «того же году (7112. -- Р. С.) сентября в 17 день посылал государь на Рязань для разбойников князя Мирона Михайлова сына Шеховского да князь Богдана князя Ондреева сына Борятинскова»; «в Пронеск послали для разбойников же Якова Яковлева сына Вельяминова да Ивана Иванова сына Волынскова»¹⁸.

А. А. Зимин рассматривал выступления 1603 г. как единое восстание, охватившее одновременно Подмосковье, Владимир, Вязьму, Можайск, Волоколамск и другие города и уезды¹⁹. Анализ служебных назначений воевод, боровшихся с «разбоями», обнаруживает несостоятельность представлений о грандиозном восстании, будто бы охватившем Центр России. Согласно утвердившейся в литературе схеме, выступления «разбоев» рассматриваются как борьба угнетенных масс против феодалов. При этом факты, характеризующие эти выступления, анализируются вне связи с общей исторической обстановкой. Попытаемся заново исследовать их в контексте истории того времени.

Россия переживала голод. К 1602--1603 гг. бедствие достигло неслыханных масштабов. Надеясь на помощь казны, множество голодающих крестьян из Подмосковья и десятка других уездов хлынули в Москву, но там их ждала голодная смерть. Правительство предпринимало отчаянные усилия, чтобы наладить снабжение столицы. Направленные в провинцию чиновники старались собрать хлеб по крохам, где можно. Но их усилия не привели к нужным результатам. Запасы хлеба в стране были почти полностью исчерпаны, а то, что удавалось заготовить в уездах, не удавалось доставить в Москву. На дорогах появились многочисленные шайки «разбоев», которые отбивали и грабили обозы с продовольствием, направлявшиеся в столицу. Действия «разбоев» усугубляли народные бедствия, обрекали на гибель тысячи крестьян-беженцев.

Критическая ситуация определила характер правительственных мер. Чтобы обеспечить беспрепятственную доставку грузов в Москву, власти направили дворян на главнейшие дороги -- Владимирскую, Смоленскую, Рязанскую, связывавшие город с различными уездами. Думный дворянин И. М. Пушкин получил задание очистить дорогу на Коломну, чтобы Москва могла получить рязанский хлеб. Воевода А. Ф. Головин ловил разбойников на Владимирской дороге. М. Б. Шеин, И. Н. Салтыков, И. А. Татев, В. Д. Туренин действовали на путях, по которым шли в Москву обозы с запада и северо-запада. «Посыльные» Бориса Годунова появились не только на главных, но и на менее важных дорогах. В Боярских списках 1602--1603 гг. имеются пометы о посылке «за разбойниками» дворянина И. Ф. Проестева из Коломны, В. И. Игнатьева из Тулы, И. Д. Лодыженского из Алексина, С. Е. Мальцева из Мещеры, князя Г. Л. Волховского из Юрьева Польского, Н. М. Плещеева из Кашина, Л. М. Пушкина из Бежецкого Верха, И. 3. Воейкова из Можайска. Как правило, выборные дворяне несли службу в близких уездах. В Боярской книге 7111 г. против имени выборного дворянина И. С. Толбузина из Волока Ламского имеется помета: «В Можайску за разбойники»²⁰.

Следует подчеркнуть, что выступления «разбоев» имели место, как в провинции, так и в самой столице, что подтверждается документацией Разрядного приказа. Весной 1601 г. на улицах Москвы появились дворянские головы со стрельцами. Разрядный приказ поручил им охранять порядок на московских улицах и «беречь» город от огня. Весной 1602 г. все повторилось².

14 мая 1603 г. Борис Годунов провел в жизнь аналогичную меру. Но на этот раз для «бережения» Москвы были выделены не заурядные дворяне, а виднейшие члены Боярской думы. Москва была разделена на 11 округов. Кремль стал центральным округом, два округа были образованы в Китай-городе, восемь округов -- в Белом и Деревянном городах. Округа возглавили бояре князь Н. Р. Трубецкой, князь В. В. Голицын, М. Г. Салтыков, окольничие П. Н. Шереметев, В. П. Морозов, М. М. Салтыков, И. Ф. Басманов и трое Годуновых²². Бояре вместе со своими помощниками -- дворянскими головами регулярно совершали объезды отведенных им кварталов.

Описанные меры носили чрезвычайный характер. Они явились прямым следствием той критической ситуации, которая сложилась в Москве к 1603 г. Возможности помощи голодающим были исчерпаны, и раздача денег бедноте полностью прекратилась. В наихудшем положении оказались беженцы, которых было едва ли не больше коренных жителей Москвы. Беженцы забили площади и пустыри -- «полые места», пожарища, овраги и лужки. Они вынуждены были жить под открытым небом либо в наспех сколоченных будках и шалашах. Лишенные помощи, беженцы были обречены на мучительную смерть. Каждое утро по московским улицам проезжали повозки, которые увозили трупы умерших за ночь людей. Угроза голодной смерти толкала отчаявшихся людей на разбой и грабеж. Летописцы очень точно охарактеризовали положение, сложившееся в разгар голода, когда «бысть великое насилие, много богатых домы грабили, и разбивали, и зажигали, и бысть страхование великое, и умножашася неправды»²³.

Беднота нападала на хоромы богачей, устраивала поджоги, чтобы легче было грабить, набрасывалась на обозы, едва те появлялись на столичных улицах. Перестали функционировать рынки: стоило торговцу показаться на улице, как его мгновенно окружала толпа и ему приходилось думать лишь об одном -- как спастись от давки. Голодающие отбирали хлеб и тут же поедали его. Грабежи и разбои в Москве по своим масштабам, по-видимому, превосходили все, что творилось в уездных городах и на дорогах. Именно это и побудило Бориса возложить ответственность за поддержание порядка в столице на высший государственный орган -- Боярскую думу. Бояре получили наказ использовать любые военные и полицейские меры, чтобы «на Москве по всем улицам и по переулкам, и по полым местам, и подле городов боев и грабежов, и убийства, и татьбы, и пожаров, и всяково воровства не было никоторыми делы»²⁴.

Некоторые данные указывают на то, что чрезвычайное положение в Москве сохранялось продолжительное время.

Князь И. Д. Бабичев с мая 1603 г. исполнял службу «объезжего головы» в Белом городе. В Боярском списке 7111 г. против его имени помечено «на Москве». Летом Борис Годунов ездил в Троице-Сергиев монастырь. После возвращения царя с богомолья Бабичев отпросился у него «в чернцы». В Боярском списке, заполнявшемся до июня 1603 г., этот факт не получил отражения, из чего следует, что Бабичев ушел в монастырь после июня. Вместо Бабичева обязанности «объезжего головы» стал исполнять Р. Милюков. Другой страж порядка -- Шаховской после царского богомолья был отпущен в деревню. Назначенный на его место С. Рупосов в свою очередь был «отослан в посылку». После этого караульную службу в Белом городе стал нести И. Котенин. Место заболевшего князя П. Шелешпанского занял И. Протопопов, посланный затем «за Тулу для государева дела», в результате чего обязанности «объезжего головы» перешли к Б. Р. Нащокину²⁵.

В Белом городе помощником у Я. М. Годунова был князь В. Г. Щетинин. В Боярском списке 7111 г. против его имени сделана помета «111-го с Терки. На Москве». В списке, заполнявшемся до июня 1603 г., отсутствуют данные о его последующих службах. Но из Разрядов известно, что после московской службы он был послан «на заставу» для пограничной службы, «а на ево место ездил Василий Колединской». Некоторое время спустя В. Г. Колединский тоже был отставлен от московской службы и отправлен «на заставу», «а на ево место ездил князь Дмитрий Барятинский да Григорей Давыдов»²⁶.

Приведенные факты позволяют заключить, что меры по борьбе с «разбоями» проводились с наибольшим размахом и самое длительное время не в провинции, а в столице. Власти подвергали жестокому наказанию попавших в их руки лиц, повинных в нападении на «дома богатых», в поджогах и грабежах. Таковых разбойников «имаху казняше, ових жгли, а иных в воду сажали и всякими смертьми кончали их»²⁷.

Пока в окрестностях столицы действовали малочисленные шайки «разбоев», правительство гораздо больше опасалось восстания в городе, нежели нападения шаек извне. Но положение переменилось, когда «разбои» стали объединяться в крупные отряды. Самым большим повстанческим отрядом руководил Хлопко. Источники о восстании Хлопка скудны и противоречивы. Наиболее достоверные сведения о нем сохранили записки иностранцев, находившихся в то время в Москве и бывших очевидцами разгрома Хлопка. Интересные данные о восстании из «Нового летописца», составленного в 30-х годах XVII в., отличаются тенденциозностью и требуют всесторонней критической проверки.

Когда в окрестностях столицы появился Хлопко, повествует летописец, царь послал против него молодого воеводу И. Ф. Басманова и «многую рать». Исаак Масса более точен в своих показаниях. Он отметил, что с молодым воеводой Иваном Басмановым была примерно сотня лучших стрельцов. По словам того же очевидца, разбойники самыми большими шайками действовали на дорогах, связывавших Москву с Польшей и Ливонией²⁸. Показания Массы, сопоставленные с данными разрядной документации, позволяют установить, почему дума поручила борьбу с Хлопком Басманову.

14 мая 1603 г. Басманов был назначен «объездным» воеводой в «Деревянном городе от Москва-реки по Тверскую улицу». А это значит, что он должен был охранять порядок в кварталах, прилегавших к Чертольским, Арбатским, Никитским и Тверским воротам, а также в прилегавших к ним предместьях²⁹. Как раз через эти предместья пролегали дороги на Смоленск, Волоколамск и Тверь, т. е. дороги в Польшу и Ливонию, на которых, по словам Массы, действовали самые крупные отряды разбойников.

Борис Годунов впервые довел численность стрелецкого гарнизона Москвы до 10 тыс. человек. Столичные стрельцы играли при нем особую роль. Иностранцы называли их «императорской гвардией»³⁰. Московские стрельцы несли охрану Кремля, стрелецкие командиры конвоировали в ссылку опальных бояр и находились при них в качестве приставов, выполняли секретные дипломатические поручения и пр. Слова Массы позволяют предположить, что поддержание порядка и борьба с разбоями в Москве были возложены всецело на стрелецкие войска, выступавшие в этом случае в роли войск внутренней службы.

Московские стрельцы находились в привилегированном положении. Им платили до 7 руб. денежного жалованья в год, тогда как городовым стрельцам на окраинах нередко платили полтину. Столичные стрельцы занимались торгом, промыслами, и среди них, по словам Г. Котошихина, были «люди торговые и ремесленные всякие богатые многие»³¹. В борьбе с неимущими стрелецкие верхи могли служить надежной опорой.

Правительство не видело необходимости в том, чтобы использовать против «разбоев» отряды дворянской конницы. И. Ф. Басманов выступил против Хлопка с одними стрельцами. Как видно, он отправился на «воров» с той самой сотней, с которой он с лета 1603 г. совершал объезды в отведенных ему западных кварталах столицы. Разрядный приказ имел самое смутное представление о силах Хлопка. В противном случае непонятно, почему власти отрядили для борьбы с ним лишь одного из 11 воевод, охранявших порядок в столице. Как видно, Хлопко еще не успел проявить себя, и бояре не приняли необходимых мер предосторожности. По свидетельству Якова Маржарета, самый большой повстанческий отряд, действовавший в окрестностях Москвы, насчитывал 500 человек. Приведенные данные, по мнению В. И. Корецкого, могут быть отнесены лишь к восстанию Хлопка, поскольку ни о каких других столь же крупных выступлениях в то время не известно»³².

Не позднее середины сентября 1603 г. И. Ф. Басманов выступил из Москвы, имея задачу уничтожить отряд Хлопка³³. Обычно дворяне устраивали засаду и оттуда уничтожали разбойников. Однако Басманов не принял мер предосторожности и скорее всего сам попал в засаду. Повстанцы имели численное превосходство, и столкновение закончилось не в пользу стрельцов. Как отметил московский летописец, «разбои» «убиша до смерти» воеводу, и лишь после долгого боя правительственные войска «едва возмогоша их окаянных осилити». По словам Массы, повстанцы истребили вместе с И. Ф. Басмановым почти всю сотню московских стрельцов и лишь по прошествии какого-то времени властям удалось покончить с ними³⁴. Возможно, Исаак Масса и преувеличил успех повстанцев. Но факт остается фактом: царские войска понесли в бою тяжелые потери. Царь Борис велел устроить погибшему И. Ф. Басманову пышные похороны в Троице-Сергиевом монастыре и прислал старцам большой денежный вклад на помин его души.

Официальный московский летописец составил красочный рассказ о борьбе с «разбоями» при царе Борисе. «В то время умножишась разбойство в земле Рустей... Царь же Борис, видя... в земле нестроение и кровопролитие, посылаша многижда на них. Они же, разбойники, аки звери зубы своими скрежетаху на человека, тако противляхуся с посланными, и ничево им не можаху сотворити». И. И. Смирнов истолковал приведенное известие следующим образом: «Борису Годунову не удалось подавить движение в самом его начале, и карательные отряды, которые царь «многижда» посылал против Хлопка, терпели поражение один за другим»³⁵. С такой интерпретацией источника трудно согласиться. Можно заметить, что в летописном рассказе риторика в значительной мере заслоняет точное описание фактов. Лиц, назначенных для восстановления порядка, летописец называет «посланными», не уточняя, были ли то воеводы или дворяне, не указывая, кто именно и в какие города получил назначение. А между тем сведения подобного рода в Разрядах были. Вывод напрашивается сам собой. Летописец не использовал имевшуюся в архиве разрядную документацию о борьбе с «разбоями».

Как бы то ни было, повстанцы из войска Хлопка сражались с редким упорством и не давались в руки живыми. Хлопко был взят в плен после того, как его многократно ранили.

По случаю коронации Борис Годунов обещал править милостиво и никого не казнить. Татей и воров, которых прежде вешали за убийства и грабежи, теперь стали ссылать в ссылку в Сибирь и другие отдаленные местности. Посылка дворян «за разбоями», по-видимому, даже осенью 1602 -- зимой 1603 г. не сопровождалась массовыми экзекуциями. Осведомленные современники указывали на это обстоятельство с полной определенностью. Исаак Масса отметил, что Борис Годунов в течение пяти лет (т. е. до сентября 1603 г.) выполнял обет не проливать крови и «делал это явно по отношению к татям, ворам, разбойникам и прочим людям». Более точно высказался на этот счет Яков Маржарет. Бориса Годунова, записал он, считали очень милосердным государем, так как за время своего правления до прихода Дмитрия в Россию (в 1604 г. -- Р. С.) он не казнил публично и десяти человек, кроме каких-то воров, которых собралось числом до пятисот, и многие из них, взятые под стражу, были повешены³⁶.

Первые массовые казни «разбоев» были проведены после разгрома отряда Хлопка. Пленных привезли в Москву и там повесили вместе с их вождем.

Летописные сведения о том, что «разбои» многократно громили высланные против них правительственные войска, не выдерживают критики. Сохранился подлинный наказ о посылке дворянина «за разбоями» на Белую, который позволяет довершить критику летописной версии. Наказ замечателен тем, что он непосредственно отразил практику борьбы с «разбоями» от начальной фазы до конечных результатов. В преамбуле наказа изложены причины, побудившие царя направить на Белую дворянина Богдана Поли-карповича. Разбой на дорогах в окрестностях Белой достиг таких масштабов, что возникла необходимость в чрезвычайных мерах для наведения порядка. «Ведомо государю... учинилось, -- значилось в наказе, -- что на Белой по дорогам разбои великие, проезжих людей разбойники разбивают и побивают до смерти, и проезду и проходу всяким людем нет, да и села и деревни многие, по Белой ездя, разбойники разбивают и людей многих побивают до смерти. И государь... жалуючи крестьянства, послал про разбои сыскивать»³⁷.

В период массовых антифеодальных восстаний карательными действиями против повстанцев нередко руководили те, кто стоял во главе местных гарнизонов. На Белой высшим воинским начальником был воевода Федор Бобрищев-Пушкин³⁸. Однако в наказе о борьбе с «разбоями» на Белой имя его вовсе не упоминалось. Эмиссар Богдан Поликарпович должен был установить контакты не с Пушкиным, а с местными губными старостами С. Кашинцевым и Б. Лениным. Иначе говоря, он должен был использовать тот механизм, который и в обычное время служил для преследования разбойников и расследования уголовных дел.

Бельские дворяне оставались в распоряжении местного воеводы Пушкина. Лишь в тех случаях, когда Богдану Поликарповичу предстояло ехать в уезд «для великого дела», он имел право взять с собой белян детей боярских «сколько надобе». Однако власти строго запретили своему эмиссару тревожить уездных дворян без особой нужды. «...А за посмех, -- гласил наказ, -- многих детей боярских не имати, чтобы в том детем боярским волокиты не было». С помощью губных старост Богдан Поликарпович должен был получить лошадей и подводы из дворцовых волостей и организовать летучий отряд из стрельцов. Согласно наказу, «как он (Богдан Поликарпович. -- Р. С.) приедет на Белую, и ему взяти с собой белских стрельцов, сколько человек пригоже по тамошнему делу, а о подводах говорити ему... дворцовых сел старостам, и целовальникам, и крестьянам, чтобы они под тех стрельцов давали подводы»³⁹.

Бельский наказ полностью опровергает предположение о том, что правительство Годунова посылало против «разбоев» карательные силы из Москвы. В действительности назначенные Разрядным приказом дворяне и воеводы должны были покончить с «разбоями», опираясь на местные, преимущественно стрелецкие, воинские контингенты.

Во время антифеодальных восстаний крестьяне «миром» громили «дворянские гнезда», делили помещичье добро. Под их контроль переходила более или менее обширная сельская округа. Бельский наказ рисует совсем иную картину. Дворянин Богдан Поли-карпович получил задание хватать разбойников на большой дороге, для чего ему надо было организовать засаду «промеж дорог». В засаде ему надлежало «для разбойников в сыску стояти утаясь», пока те не обнаружат себя какими-нибудь действиями⁴⁰.

Составители наказа отмечали, что от разбойников страдают не только проезжие купцы и прочий люд, но и бельские крестьяне. Справедливо ли это утверждение? Чтобы ответить на этот вопрос, следует, прежде всего, обратиться к крестьянским челобитным тех лет. Приходные книги Новодевичьего монастыря сохранили в пересказе текст челобитной, поданной крестьянами оболенских сел незадолго до 4 августа 1604 г.⁴¹ Крестьяне жаловались, что у них был «хлебной недород по три годы», что многие люди в их селах вымерли, крестьянские жены и дети нищенствуют, а иные из крестьян «сошли кормитца в украиные города, а дворы тех крестьян пусты, а которые крестьяне остались, и те от разбойников разорены, а иные в розбойных вытех по язычным молвкам на правеже замучены»⁴².

Приведенная крестьянская челобитная замечательна тем, что в самых основных моментах она полностью совпадает с бельским наказом о борьбе с «разбоями». Оболенские крестьяне прямо указывали на разбой как на одну из причин их конечного разорения. Как видно, в оболенских селах «разбои» совершенно так же грабили зажиточных крестьян, как и в Бельском уезде.

На Белой дворянин Богдан Поликарпович получил предписание найти и взять под стражу не только разбойников, но и тех, кто укрывал их и принимал награбленное. Заподозренных следовало подвергнуть пытке: «Да будет те оговорные люди по язычной молвке доведутца до пыток, и ему тех оговорных людей пытати ж крепко и огнем жечь»⁴³. Царские эмиссары, ловившие «разбоев» под Оболенском, по-видимому, руководствовались аналогичным наказом. Они запытали до смерти некоторых монастырских крестьян, на которых «по язычным молвкам» (молве, наветам) пало подозрение в пособничестве разбойникам.

Челобитная оболенских крестьян и бельский наказ не дают основания для вывода о вспышке Крестьянской войны в районе Оболенска и Белой. Богдан Поликарпович должен был вести борьбу с «разбоями», собравшись ««со многими людьми» -- приказчиками, старостами и крестьянами из дворцовых, черных, церковных и помещичьих владений»⁴⁴. Иначе говоря, он должен был опереться на крестьянский «мир». Подобного рода распоряжения не могли быть изданы в обстановке массовых восстаний в деревне.

Многочисленные архивные данные, привлеченные В. И. Корецким для характеристики движения «разбоев» в 1602-1603 гг., обнаруживают на редкость пеструю картину. Источники зафиксировали случаи убийства отдельных помещиков в разных концах страны. Но в них нет и намека на их массовые избиения, характерные для времени восстания Болотникова. Примечательно, что иногда мелкие дворяне сами разбойничали на большой дороге или посылали на разбой своих людей. В Боярском списке 1602-- 1603 гг. против имен выборных дворян Ю. К. Акинфова и В. М. Свиблова имеются пометы: «В тюрьме в разбое». Среди дегей боярских Ельца в 1604 г. сидели «в разбое в тюрьме» Т. Логачев, С. П. Сутермин, П. Ф. Богословский, М. А. Миненок⁴⁵.

В движении «разбоев» как в зеркале отразился глубокий экономический и социальный кризис, охвативший страну в начале XVII в. Трехлетний неурожай привел к массовому вымиранию населения в стране. Как и всякое бедствие крупных масштабов, голод сопровождался одичанием, вел к разрушению социальных, семейных и родственных связей. Как писали современники, в годы голода «отцы чад своих и матери их не взведаше, а чады -- отец своих, матерей». По словам автора «Нового летописца», из-за бедствий голода «такая же бысть беда, что отцы детей своих метаху, а мужие жен своих метаху ж, и мроша людие...»⁴⁶. Француз Яков Маржарет нарисовал еще более страшную картину несчастий и одичания людей. Тогда, писал он, было привычно видеть, что муж покидал жену и детей, жена умерщвляла мужа, мать -- детей, чтобы съесть их. Очевидец событий Маржарет не избежал преувеличения. Но и другие современники иностранцы записали слухи о людоедстве⁴⁷. Бывало, что матери, будучи не в силах прокормить детей, оставляли их посреди дороги, надеясь на милосердие проезжих⁴⁸

В обстановке общего хаоса в стране резко выросло число преступлений: краж, грабежей и убийств⁴⁹. Нет сомнения, что в движении «разбоев» в 1602--1603 гг. участвовали всякого рода уголовные элементы. Но этот факт не может заслонить более важных социальных последствий голода. Как справедливо отметил В. И. Буганов, в годы крайних бедствий нередко имели место «голодные бунты», когда доведенная до крайности беднота нападала на владельцев продовольственных излишков, хлебных спекулянтов и пр.⁵⁰

Социальный характер выступлений 1602--1603 гг. проявлялся прежде всего в том, что порожденное угнетением и голодом насилие было обращено против богатых. Источники ничего не сообщают об участии крестьян в выступлениях «разбоев». Иначе обстоит дело с холопами. Их участие в выступлениях 1603 г. засвидетельствовано современниками с полной определенностью. К числу самых ранних свидетельств такого рода относятся «Записки» голландского купца Исаака Массы. Он находился в Москве во время голода, а к составлению своего сказания приступил не позднее 1610 г. По словам Массы, в 1603 г. под Москвой действовал отряд, состоявший из крепостных кнехтов. Эти кнехты, принадлежавшие различным московским боярам и господам, «частью возмутились, соединились вместе и начали грабить путешественников; от них дороги в Польшу и Ливонию сделались весьма опасными, и они укрылись в пустынях и лесах близ дорог». Масса точно знал, что выступление кнехтов имело место в сентябре 1603 г. и что подавлял его воевода И. Ф. Басманов. Достоверность его сведений установлена уже Е. Н. Кушевой⁵¹.

Сказание Авраамия Палицына подтверждает версию Массы и позволяет уточнить, кого именно последний называл «крепостными кнехтами». При Годунове, писал Палицын, вельможи кабалили не только простых людей, но и благородных, «чествующих издавна многим именем», «наипаче же избранных меченосцев и крепцих со оружии во бранех». Будучи прогнанными со двора во время голода, такие слуги «срама ради скончевахуся бедне, за отечества ради». Одни слуги умирали от голода и унижения, зато другие стали «уклоняться» на разбой. Особенно отличились в этом отношении слуги опальных бояр. В главе «О зачале разбойничества...» Палицын сообщает о том, что Годунов, разорив «домы великих боляр» (Романовых и их родни Черкасских, Сицких, Шестуновых и пр.), распустил всех их «рабов» и положил «заповедь» никому не принимать их на службу. Те, кто знал «ремество», кормились им. Зато боевые холопы, «иже на конех играющей, сии к велику греху уклоняхуся и к толику, якова же не бысть в России от начала благочестия». Из московских мест, утверждал Палицын, возмутившиеся боярские боевые слуги «отхождаху» в северские города, и «аще и не вкупе, но боле двадесяти тысящь сицевых воров обретшеся по мнозе времяни во осаде и сидении в Калуге и Туле» (в войске Болотникова)⁵².

Версия Палицына не могла удовлетворить Филарета Романова, в окружении которого 10 лет спустя был составлен «Новый летописец». То, что романовские кабальные слуги сначала учинили разбой по всей России, а затем сражались под знаменами Болотникова в Калуге и Туле, невольно бросало тень на доброе имя их господ. В «Новом летописце» можно уловить скрытую полемику с рассказом Палицына. Автор летописца называет сподвижников Хлопка ворами и разбойниками, не уточняя их социальной принадлежности. Подобно Палицыну, он признает, что уцелевшие после разгрома Хлопка воры «уидоша на украину», но тут же спешит убедить читателя, будто Борис «тамо их всех воров поимаша и всех повелеша перевешать»⁵³. А следовательно, будучи перевешанными, слуги Романовых не могли принимать участия в страшном для бояр восстании Болотникова.

Романовы принадлежали к числу самых богатых людей своего времени. Однако, сколь бы многочисленной ни была их вооруженная свита, современники упомянули о романовских холопах преимущественно потому, что они были на виду.

Главной причиной роспуска холопской дворни были, конечно же, не годуновские опалы, а экономические бедствия. Не только мелкие помещики, но и землевладельцы средней руки не располагали многолетними запасами. Палицын образно описал обстановку, побуждавшую дворян изгонять из дома своих холопов: «Во время же великаго глада сего озревшеся вси, яко не мощно питати многую челядь, и начаша рабов своих на волю отпускати; и инии убо истинно, инии же лицемерством»⁵⁴. «Истинствующие» уничтожали кабалы и выдавали кабальным отпускные. «Лицемерницы» же гнали людей из дома, не освобождая их от кабалы и надеясь вернуть их к себе на службу, когда трудное время останется позади.

Когда землевладельцы стали изгонять холопов и отказывать им в пропитании, из-за чего одни холопы умирали с голоду, а другие примыкали к «разбоям», правительство забило тревогу. Большой интерес в этой связи представляет указ Бориса Годунова от 16 августа 1603 г., изданный в дни восстания Хлопка⁵⁵. Основное содержание указа сводилось к следующему: власти объявили о немедленном освобождении всех холопов (кабальных и пр.), которых господа их «ссылали з двора, а отпускных им не дали и крепостей (кабал и пр. -- Р. С.) им не выдали, а велят им кормитца собою, и те их холопи помирают голодом, а иные многие питаютца государевою... милостинью, а за тем их не примет нихто, что у них отпускных нет»⁵⁶.

Указ проводил резкую разграничительную черту между беглыми (преступными) холопами и теми, кого господа незаконно лишили пропитания. Последние получили разрешение обратиться за отпускной в приказ Холопьего суда. Столичная знать и московские дворяне имели возможность опротестовать челобитья своих холопов. У провинциальных дворян такой возможности не было. Царь приказал выдавать их холопам отпускные по одному их заявлению, даже когда «государей их на Москве нет». Правительство постаралось максимально упростить процедуру освобождения холопов, имея на то веские причины. Закон предписывал без промедления выдавать отпускные, «чтоб те холопи голодом не померли»⁵⁷. Любая волокита грозила голодающим холопам смертью. Получив же отпускную, кабальный приобретал шанс на то, что ему удастся выжить, запродавшись в кабалу к состоятельным столичным господам.

По-видимому, указ 1603 г., как и законодательство о кабальных конца XVI в., ориентировался в большей мере на военных слуг и в меньшей -- на «черных» пашенных людей. Среди зависимого населения боевые холопы были единственной группой, располагавшей оружием и боевым опытом. События 1603 г. показали, что при определенных условиях боевые холопы могут стать ядром повстанческого движения. Это обстоятельство и вынудило власти пойти на уступки холопам в ущерб интересам дворян.

И. И. Смирнов отметил, что в восстании Хлопка участвовали различные группы холопского населения. Однако главное место в его построениях отводилось низшему слою холопства («деловым людям», эксплуатируемым на пашне, и пр.). Именно этот момент определил конечный вывод И. И. Смирнова о том, что восстание Хлопка таило в себе реальную угрозу самим основам феодального строя Русского государства⁵⁸. Вывод И. И. Смирнова потребует пересмотра, если признать, что направляющей силой разбойных выступлений 1602--1603 гг. явился высший, привилегированный слой холопов. Предположение, будто профессиональные «воинники»-послужильцы, среди которых было некоторое число выходцев из среды мелкого дворянства, помышляли о ниспровержении феодального строя, не находит опоры в фактах.

Прекращение голода, уступки холопам, разгром войска Хлопка привели к тому, что движение «разбоев» пошло на убыль. Однако следует подчеркнуть, что выступления, развернувшиеся в Центре в 1602--1603 гг., имели продолжение на отдаленных окраинах. С сухопутных дорог Подмосковья разбойные выступления перекинулись на волжскую торговую артерию, в Нижнее Поволжье. Голландский торговец Исаак Масса, пристально следивший за торговыми операциями западноевропейских купцов, отметил, что многие из них в 1602 г. отказались от обычных торговых поездок на Нижнюю Волгу, «ибо там повсюду полно разбойников, все казаки, которые грабят суда»⁵⁹.

Нападения на торговые караваны приобрели такой размах, что Посольский приказ счел необходимым выступить с разъяснениями за рубежом. По словам царских дипломатов, казаки в 1604 г. захватили и разграбили много судов «и многие товары, и деньги, и неисчетную казну взяли -- больши десяти сот тысяч золотых польских, а русским числом больши 300 000 рублев». Царский посол С. С. Годунов, ездивший в 1604 г. в Нижнее Поволжье, возложил ответственность за разбойные нападения на казаков, беглых боярских холопов, которые, «збежав, воруют»⁶⁰.

Выступления «разбоев» в Центре и в Нижнем Поволжье носили однотипный характер, и в них одинаково участвовали беглые холопы. Но были и некоторые различия. На Нижней Волге события развернулись в более позднее время, чем в Центре, когда голод в стране был в основном преодолен. Нападения казаков на купцов не имели ничего общего с «голодными бунтами». Они носили четко выраженный разбойный характер.

На периферии власти не располагали такими военными силами, как в Центре, и не смогли так же быстро справиться с выступлениями, в которые оказалась втянута значительная масса местного населения -- вольных волжских казаков. «Разбои» на Волге действовали очень крупными партиями. Нынешним летом, заявил ногайский князь Иштерек, казаки чинили нападения, «собравшись человек по 200 и по 300 и болши». В Центре лишь Хлопку удалось собрать войско в 500 человек. Когда в июне 1604 г. в Астрахань прибыл М. И. Татищев, следовавший с посольством в Грузию, он не смог получить конвой, потому что все астраханские стрельцы были посланы за разбойниками «на Яик, и к Солям, и по иным местам, и по Волге вверх для воров казаков, которые громили суды торговых людей»⁶¹.

В выступлениях участвовали волжские, яицкие, а по некоторым сведениям, и терские вольные казаки. Астраханские воеводы не могли с ними справиться. По заявлению Иштерека, посланные воеводами стрелецкие отряды не добились успеха, так как «те воры казаки, собрався со многими людми, и стрельцов побивали и грабили, и промысл над ними никоторой не учинился»⁶².

Восстание Хлопка и выступления казаков произошли уже после того, как в Литве объявился самозванец. Однако нет таких данных, которые позволили бы предположить, что участники этих выступлений пытались установить связи с Лжедмитрием I или выступали за «доброго царя». Выступления 1602--1604 гг. явились предвестниками надвигавшейся гражданской войны. Уже налицо было повсеместное недовольство низов. Произошли первые вооруженные выступления (Хлопка в Подмосковье и вольных казаков на Нижней Волге). Однако массы еще не смогли выдвинуть из своей среды вождей и сформулировать лозунги, которые бы объединили всех недовольных.

ГЛАВА 7. МИРНЫЕ ДОГОВОРЫ

В начале XVII в. Русское государство активизировало свои действия на Кавказе. К тому времени Османская империя захватила Азербайджан, ее флот появился на Каспийском море. Народам Кавказа пришлось вести тяжелую борьбу с османскими завоевателями.

После того как кахетинский царь Александр обратился в Москву за помощью и объявил о принятии русского подданства, Россия предприняла настойчивые попытки продвинуться в сторону Ширвана и обеспечить себе надежное сообщение с Грузией¹. Возобновив строительство укреплений на Тереке, русские в 1590 г. выстроили Сунженский острог, преградив туркам путь из Азова к «железным воротам» -- Дербенту.

Военное столкновение с Османской империей казалось неизбежным, и Россия решила заключить союз с Ираном, чтобы совместными усилиями изгнать турок из Дербента, Шемахи и Баку. Русские дипломаты получили наказ добиваться передачи всех названных городов под власть царя. В 1600 г. Годунов направил к шаху посла А. Засекина. Осенью следующего года воевода И. П. Ромодановский получил приказ готовиться к походу в Дагестан². Ряд причин помешал осуществлению этих планов. Но как только осенью 1603 г. война между Турцией и Ираном возобновилась, в Москве вновь вернулись к планам военного наступления на Кавказе.

Летом 1604 г. один из лучших московских воевод, окольничий И. М. Бутурлин, выступил из Москвы в Астрахань. С ним были посланы значительные воинские силы -- несколько тысяч ратных людей. Осенью русские полки прибыли на Терек, а с наступлением зимы заняли городище Тарки. Именно этот пункт был указан кахетинским царем Александром как наиболее удобное место для постройки русской крепости. Построив «город» в Тарках, русские взяли под свой контроль дороги, ведущие в Дербент, а также в Шемаху и Баку. В 1605 г. в Дагестане произошли крупные столкновения между русскими и османскими войсками. В окрестности города Тарки прибыл паша с янычарами и многочисленной ратью. Турки засыпали рвы и возвели «примет» из песка и хвороста на уровень крепостной стены. После трех дней осады Бутурлин был вынужден вступить в переговоры с турками. По договору, скрепленному «шертью», русские получили право беспрепятственно уйги на родину. Однако условия соглашения не были выполнены. При отступлении русская рать была окружена в степях и подверглась почти поголовному истреблению. По русским данным, погибло более 7 тыс. воинов, «окромя боярских людей»³.

Русские сожгли Сунженский острог и сосредоточили свои силы в Терском городке, чтобы отразить нападение врага. Однако турки отказались от похода на Терек.

В Москве понимали, что в случае столкновения с Османской империей Крымское ханство не останется в стороне от конфликта. События 1591 г. показали, что татарские вторжения по-прежнему угрожали не только южным уездам, но и столице государства.

В связи с активизацией восточной политики Борис Годунов приказал возобновить строительство крепостей на южных границах государства. В 1599 г. Разрядный приказ снарядил крупнейшую военную экспедицию, руководство которой было поручено окольничему Б. Я. Бельскому. Воевода получил наказ выстроить крепость у впадения реки Оскол в Северский Донец, в самом сердце Донецкого бассейна. В подчинении Б. Я. Бельского находились 3 дворянские сотни и 2600 человек стрельцов и казаков, а также «даточные» боярские люди с пищалями, «посошные люди», проводившие строительные работы, обозная прислуга и прочий люд. Наряду со служилыми гарнизонными казаками в походе участвовали волжские и донские казаки⁴.

Направляя экспедицию на Северский Донец, русское командование предусматривало опасность немедленной войны с Крымом и готовилось отразить нападение Орды. Вновь заложенная крепость получила претенциозное название «Царев-Борисов». Она располагалась на наибольшем расстоянии от всех построенных ранее оборонительных линий. Строительство Царева-Борисова поставило прочные барьеры на пути опустошительных вторжений кочевников в южные уезды государства. Хан не осмелился принять вызов, брошенный ему Годуновым. Появление крупных русских сил на Северском Донце создало военную угрозу Крыму и, кроме того, способствовало разъединению орд, кочевавших в Причерноморье, на Северном Кавказе и в Поволжье.

Стремясь предотвратить вспышку военных действий на южных границах, Борис Годунов в 1602 г. направил в Крым посла Г. К. Волконского с «поминками», оценивавшимися в 14 тыс. руб. Посол добился того, что хан Казы-Гирей подтвердил мир с Россией. Впервые за много лет прекратились почти повсеместно нападения татар на русские земли. Для Москвы отпала необходимость держать в течение лета крупные силы на Оке⁵.

Мир на южных границах создал условия для активизации русской политики в Прибалтике. Попытка Речи Посполитой и Швеции подкрепить антирусский военный союз личной унией не удалась. Польский король Сигизмунд III Ваза не смог удержать в своих руках шведскую корону. Шведским правителем стал герцог Карл, успешно отразивший попытку польского короля восстановить свою власть над Швецией. Распад польско-шведской унии и назревавшее столкновение Польши и Швеции из-за Ливонии радикально изменили положение в Прибалтике.

Тявзинский договор 1595 г. между Россией и Швецией означал для русских прекращение борьбы за выход на Балтику. В силу договора шведы получили возможность установить контроль за русской торговлей на Балтийском море, однако Москва в конце концов не ратифицировала договор. Не отказываясь от «вечного мира» со Швецией, русская дипломатия предпринимала усилия для того, чтобы изменить невыгодные для России пункты Тявзинского договора. В конфликте между Сигизмундом III и Карлом Москва стала на сторону последнего. Борис Годунов предложил Швеции помощь против Речи Посполитой на условиях уступки России морского порта Нарвы⁶. Одновременно в Москве был выработан проект образования под эгидой России вассального королевства в Ливонии. В 1599 г. Борис Годунов пригласил в Москву из Риги шведского королевича Густава, сына низложенного короля Эрика XIV. Ему предстояло занять ливонский трон в качестве царского вассала.

Подготовляя почву для возобновления борьбы за Прибалтику, царь Борис объявил милость пленным ливонским купцам, находившимся в России со времен Грозного. Некоторые из них получили чин московских гостей, или членов гостиной сотни, вместе с правом беспошлинной торговли в России и в ливонских городах. На заведение торгов казна ссудила им 5,5 тыс. руб. Услуги немецких купцов понадобились русскому правительству для того, чтобы ослабить торговые барьеры, воздвигнутые шведами в Прибалтике, а также активизировать сторонников России из числа ливонских бюргеров. Эта последняя цель была отчасти достигнута. Посланец Нарвы заявил в Москве в 1600 г., будто все нарвские немцы решили перейти под покровительство царя, а жители Таллина готовы признать власть королевича Густава⁷. В среде ливонских бюргеров-протестантов возникла партия сторонников России, опасавшихся оккупации со стороны католической Речи Посполитой.

В трудных для себя условиях шведский правитель согласился передать России Нарву, но обещание Карла было всего лишь уловкой. Расчеты на то, что союз со Швецией позволит России возродить «нарвское мореплавание», четверть века продержавшееся при Грозном, оказались беспочвенными. Когда дьяк А. Власьев в 1600 г. привел в устье Наровы два нанятых в Любеке корабля, шведский флот немедленно блокировал их⁸.

Королевич Густав оказался ненадежным вассалом. Он пытался вести переговоры с ливонцами втайне от царя и в ущерб интересам России. Обнаружив это, русские власти отправили его в почетную ссылку в Углич.

Как только Карл Шведский упрочил свои позиции в Ливонии, он учинил жестокую расправу со сторонниками царя и его вассала⁹. Проект образования вассального Ливонского королевства рухнул сам собой. Тогда Россия попыталась обеспечить себе союз с Данией -- второй державой, располагавшей первоклассным флотом на Балтике. Русско-датский союз предполагалось скрепить браком царевны Ксении Годуновой с датским герцогом Гансом. Вместе с рукой царевны Ганс должен был получить в России обширное удельное княжество -- «Тверское великое княжение» (без города Твери). Датский герцог прибыл в Москву, однако в разгар свадебных приготовлений в 1602 г. он внезапно умер. Переговоры о заключении союза с Данией так и не были доведены до конца.

Речь Посполитая пыталась вмешаться в избирательную борьбу, развернувшуюся в Москве в 1598 г. Ее сейм выдвинул Сигизмунда III в качестве кандидата на царский трон. В письмах к Годунову король обещал сохранить за ним положение правителя, русским дворянам сулил шляхетские вольности¹⁰. Однако его обращения не имели успеха.

В связи с близким истечением срока русско-польского перемирия Борис Годунов выступил с предложением о возобновлении мирных переговоров. Необходимость союза между Россией и Речью Посполитой диктовалась долговременными интересами. Народам Восточной Европы угрожала турецко-татарская экспансия. Османская империя оставалась крупнейшей военной державой своего времени. В 1592--1606 гг. австрийские Габсбурги с трудом отражали вторжения турок. Наиболее дальновидные политики в Кракове и Москве все чаще обращались к проектам объединения сил для борьбы против османской угрозы.

Существенное влияние на ориентацию польской внешней политики оказало наметившееся русско-шведское сближение. Осенью 1600 г. литовский канцлер Лев Сапега привез в Москву проект «вечного мира», а также проект о федеративном объединении двух государств. Согласно польским предложениям, в качестве членов федерации Речь Посполитая и Россия должны были выработать единую внешнюю политику, совместно оборонять южные границы от татар, завести общий флот на Балтийском и Черном морях, иметь общий порт в Нарве и Ивангороде; купцы получали право свободно торговать в пределах двух государств¹¹.

Во время переговоров русские дипломаты поддержали предложения о совместной обороне против татар, развитии торговли и пр. Однако в целом проект федерации не был принят. Бояре категорически отвергли пункт, предоставлявший шляхте право на приобретение вотчин в России, отказались разрешить строить костелы, венчать православных с католиками. Много споров вызвал вопрос о выборах главы федерации. Королевская дипломатия строила расчеты на том, что Сигизмунд III был достаточно здоровым человеком в свои 34 года, тогда как 50-летнего Бориса одолевали тяжелые болезни и ему предрекали близкую смерть. О наследнике Бориса в Польше толковали, что он слаб здоровьем и к тому же слабоумен. Условия замещения трона носили неравноправный характер. В случае бездетной смерти царя московский трон отходил к Сигизмунду III. В случае же бездетной смерти Сигизмунда III польская сторона не исключала возможности «выбрать паном господаря Русского», но на польский трон мог быть принят и любой другой кандидат в силу свободного выбора¹². Таким образом, русскому дворянству было отказано в роли равноправного участника выборов главы федерации.

Московские переговоры завершились 1 марта 1602 г. подписанием договора о 20-летнем перемирии.

Русское правительство не добилось благоприятного для себя решения балтийского вопроса, но его дипломатические усилия все же принесли свои плоды. На всех границах государства царил мир. Система договоров с соседями, казалось бы, надежно обеспечила России длительную мирную передышку. Однако мирная система, воздвигнутая Годуновым, вскоре обнаружила свою непрочность.

ГЛАВА 8. САМОЗВАНЧЕСКАЯ ИНТРИГА

Самозванство сыграло заметную роль в русской истории XVII--XVIII вв. Начало его связано с появлением на исторической арене Лжедмитрия I.

По преданию, под личиной самозванца скрывался Отрепьев. Предание оказало сильное влияние на историографическую традицию. Н. И. Костомаров первым подверг его всесторонней критике. Однако в защиту традиционной версии вскоре выступил П. О. Пирлинг¹.

Крупнейший знаток «смутного времени» С. Ф. Платонов полагал, что вопрос о личности Лжедмитрия I не поддается решению. Нельзя считать, что самозванцем был Отрепьев, но нельзя также утверждать, что Отрепьев им не мог быть: истина от нас пока скрыта². В таких выражениях С. Ф. Платонов подвел итог своим наблюдениям. Столь же осторожной была точка зрения В. О. Ключевского. Как отметил историк, личность неведомого самозванца доселе остается загадочной, несмотря на все усилия ученых разгадать ее; трудно сказать, был ли то Отрепьев или кто другой, что, впрочем, менее вероятно. Анализируя ход «Смуты», В. О. Ключевский с полным основанием заключил, что дело было не в личности самозванца, а в роли, им сыгранной, и в исторических условиях, которые сообщили самозванческой интриге страшную разрушительную силу³.

Советские историки сконцентрировали усилия на изучении острого социального кризиса начала XVII в., породившего самозван-щину, тогда как вопрос о происхождении самозванцев отступил в тень. М. Н. Покровский рассматривал Лжедмитрия I как крестьянского царя. И. И. Смирнов отверг оценку М. Н. Покровского и высказал мысль, что выступления низов в пользу «доброго царя» Дмитрия в начале XVII в. явились выражением «царистской» идеологии угнетенных масс, выступавших против феодального гнета. Будучи неспособными сформулировать программу нового политического устройства, выходящую за рамки традиционного монархического строя, угнетенные добивались свержения плохого царя и замены его добрым царем, способным защитить народ от притеснений «лихих бояр» и социальной несправедливости. Лозунг «хорошего царя», по мнению И. И. Смирнова, представлял собой своеобразную крестьянскую утопию. В. И. Корецкий считал, что самозванец был вынесен на московский престол волной крестьянского движения⁴.

К. В. Чистов рассматривал самозванство в России как «проявление определенных качеств социальной психологии народных масс, ожидавших прихода «избавителя»», как одну «из специфических и устойчивых форм антифеодального движения» в России в XVII в. Закрепощение крестьян и ухудшение их положения в конце XVI в., резкие формы борьбы Ивана Грозного с боярством, политика церкви, окружившей престол ореолом святости, -- вот некоторые факторы, благоприятствовавшие широкому распространению в народе легенды о пришествии царя-«избавителя». «В истории легенды о Дмитрии, -- писал К. В. Чистов, -- вероятно, сыграло свою роль и то обстоятельство, что угличский царевич был сыном Ивана Грозного и мог мыслиться как «природный» продолжатель его борьбы с боярами, ослабевшей в годы царствования Федора»⁵.

В силу своеобразия положения крестьяне значительно дольше других сословий сохраняли веру в «доброго» царя. Однако это не значит, что вера в пришествие «хорошего» царя возникла как своеобразная крестьянская утопия. В начале XVII в. взгляды такого рода были распространены не только среди простого народа, служилых людей -- провинциальных детей боярских помещиков, для которых царская власть была источником всех благ. Иван Грозный пролил немало крови своих подданных. Он навлек на свою голову проклятие знати. Но ни казни, ни поражение в Ливонской войне не могли уничтожить популярность, приобретенную им в народе и служилой дворянской среде после «казанского взятия». В фольклоре Иван IV остался грозным, но справедливым царем. В глазах народа Иван IV был не только представителем старой, законной династии Ивана Калиты, но и последним царем, при котором масса народа -- феодально зависимые крестьяне -- не утратила традиционной «воли» -- права выхода в Юрьев день. Популярности Грозного способствовало и то, что он публично казнил «изменных» бояр, всенародно объявлял их вины и обращался к толпе за одобрением⁶. Иван IV наказывал приказных правителей и судей, обличенных во взятках и мошенничестве.