Перформативный субъект и проблематика аутентичности в эстетике глэм-рока: на материале альбома Дэвида Боуи "The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars"
Ценность аутентичности в культурном контексте. Сущность идентичности. Перформативное конструирование идентичности и перформативный субъект. Боуи: эстетика масок и театрализация рок-музыки. Глэм-рок. Культурная идентичность: образ рок-исполнителя.
| Рубрика | Культура и искусство |
| Вид | дипломная работа |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 04.12.2019 |
| Размер файла | 4,7 M |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Аналогичным образом Торнтон считает, что важно изучать именно практики потребления музыки (Thornton, 16-17). Она утверждает, что функционирование дискурса и возможные изменения, происходящие внутри оппозиции «аутентичный»-«неаутентичный», имеют свою социокультурную и социально-экономическую логику (15). Как мы говорили выше, по мнению Торнтон, позиция музыкального продукта в культурной системе обусловливается процессом культурного освоения. Она описывает культурное освоение как процесс, который зависит от развивающихся и трансформирующихся культурных практик, основывается на конкретных практиках производства и потребления и объединяет множество акторов и отношений (17). Он может включать в себя такие многочисленные элементы, как музыкальная и звуковая среда, финансовая система, условия труда, медийная структура, новые пространства, трансформирующаяся архитектурная среда, культурные сообщества, аудитория и фанатские группы, музыкальные профессии и музыкальная индустрия в целом. Взаимодействия этих социальных агентов обусловливают становление музыкального продукта как «аутентичного». То есть, в результате включения музыкального продукта в культурную ткань сообщества, в его ценностную систему становится возможно эстетически окрашенное суждение о нем как об аутентичном.
Таким образом, в исследовании эффекта аутентичности необходимо обращать внимание на социокультурный контекст. При этом, если эстетическое суждение о музыкальной аутентичности является эффектом действия дискурса и строится на дискурсивных бинарных оппозициях («аутентичный»-«неаутентичный»), то аутентичность как культурный эффект этим бинарным оппозициям чужд. Эффект аутентичности возникает в результате опыта, который происходит в определенном социокультурном контексте.
3. Аутентичность как ценность
Занимаясь исследованием музыкальной аутентичности в контексте в рамках практик и отношений производства и потребления, а также в контексте социокультурной специфики сообществ, Фрит и Торнтон предлагают говорить об аутентичности как о социокультурной ценности (Frith, 1981, 1996; Thornton, 1995). Такой путь концептуализации этого понятия выявляет методологию исследователей, выбор которой обусловлен интересующими их проблемами. В своем исследовании субкультурных сообществ, используя конструкцию «субкультурный капитал», Торнтон адаптирует принципы структурно-генетического анализа социальной действительности и социальных отношений, разработанные известным французским социологом П. Бурдье (1993, 1994, 2001). Согласно Бурдье, социальный мир имеет особую структуру, а его структурирование имеет диалектический характер. С одной стороны, он организован социальными отношениями, которые основаны на распределении разнообразных ресурсов. С другой -- социальный мир структурирован восприятием социальных агентов этого мира -- тех отношений, которые он предполагает и в которых они участвуют -- и своего положения в нем. Диалектическое устройство социальной действительности может быть представлено как процесс интериоризации-экстериоризации (Бурдье, 2001, 66). «Социальные отношения, интериоризируясь в процессе осуществления практик, превращаются в практические схемы -- в схемы производства практик. Такие инкорпорированные структуры обусловливают экстериоризацию, т.е. воспроизводство посредством практик агентов, породивших их объективных социальных структур» (Шматко, 2003, 114). Согласно Бурдье, модусом социальной действительности является «поле». Поле -- это относительно автономная подсистема социальных отношений, имеющая особую структуру, в которой социальные агенты могут занимать различные позиции. Расстановки в поле связываются с теми благами и ресурсами, за которые социальные агенты ведут борьбу и которыми стремятся обладать. Эти многочисленные блага и ресурсы являются, таким образом, структурами власти и господства, которые в терминологической системе Бурдье обозначаются понятием «капитал». Различные капиталы имеют как материальный, так и нематериальный характер и составляют несколько категорий: экономический капитал, культурный капитал, социальный капитал и символический капитал. Позиции агентов социальных отношений, которые они могут занять в некотором поле, определяются структурой и объемом капиталов, которыми они обладают. При этом, условием, на котором социальный агент может войти в поле и занять ту или иную позицию, помимо капитала является также «габитус» агента. Под габитусом понимается специфическая структура, которая, с одной стороны, определяет социальные практики, представления и восприятие социальной действительности, а с другой -- сама структурирована этой действительностью. Итак, «поле представляет собой совокупность позиций, которые статистически определяют взгляды занимающих их агентов как на данное поле, так и на их собственные практики, направленные либо на сохранение, либо на изменение структуры силовых отношений, производящей настоящее поле» (115). Т.е. в результате действий социальных агентов внутри поля возможны изменения и конфигурации позиций.
Бурдье уделяет особое внимание анализу культурного поля и практикам производства и потребления, которые обусловливают и составляют этот тип поля социальной действительности. Для этого он предлагает комплексный подход. Для анализа культурного потребления необходимо «определить условия, в которых сформировались потребители культурных благ и их вкусы; рассмотреть различные способы потребления легитимных благ (тех, которые в данный момент времени считаются произведениями искусства), а также социальные условия становления принятых в обществе способов освоения и присвоения культуры» (116). Для анализа культурного производства, в свою очередь, нужно рассмотреть процесс «формирования и автономизации художественного поля, становление институтов профессионализации, посвящения и освящения, целой сети специфических инстанции?, составляющих условия производства и распространения произведении?» (117). Согласно Бурдье, культурное поле структурировано специфическими позициями, характерными для этого поля, а также восприятием и практикой входящих в него агентов. Агентами культурного поля являются институты производства (куда включаются не только авторы произведений искусства, но и различные школы и курсы), потребители культурных продуктов, исследователи (историки, критики, эксперты, искусствоведы и т.д.), различные институты посвящения (премии, академии и т.д.), а также специализированные агенты (продавцы, галерейщики, оценщики и т.д.). Все эти агенты играют свои роли в производстве и воспроизводстве практик, на которых строится функционирование культурного поля.
Говоря об таких агентах культурного поля как авторы произведений искусства, Бурдье отмечает, что их деятельность подвержена сильному давлению со стороны культурного поля, а именно -- со стороны установленной иерархии жанров и произведений искусства. Эта иерархия формируется в результате длительного процесса борьбы авторов за доминирующие позиции в поле и за признание со стороны других агентов поля. При этом, хотя, с одной стороны, автору приходится учитывать действие иерархической системы для того, чтобы пойти в поле, с другой -- он стремится занять доминирующую позицию в этом поле. Для этого автор старается обозначить свое творчество как отличное от творчества других авторов, что предполагает элемент новации и, таким образом, может стать импульсом для реконфигурации позиций поля. В результате всего этого процесса «позиции в поле и занимающие их авторы рассматриваются в зависимости от сложившейся на данный момент структуры, где каждой позиции соответствует определенная ценность, детерминированная специфическим сочетанием капиталов (культурных, экономических, символических, бюрократических) и соответствующих возможностей и запретов» (119).
Подходя к анализу культурного потребления, Бурдье рассматривает стили жизни и ценностно-вкусовые суждения различных социальных групп. Критикуя представления о том, что вкус является своего рода природным даром, он находит прочную связь между культурными предпочтениями индивида, его эстетическими представлениями и ценностно-вкусовыми суждениями, с одной стороны, и положением индивида в социальной структуре, с другой. Это значит, что культурные предпочтения являются следствием социального положения индивида, его габитуса и занимаемой им позиции. Отсюда вытекает, что «социально признаваемой иерархии течений, стилей, школ в искусстве соответствует социальная иерархия потребителей, поэтому вкус служит «маркером» класса» (116). Это в свою очередь дает основания говорить, что некоторое произведение искусство является специфической символической системой, включающей набор культурных кодов, которые могут быть считаны только в условиях подготовленности индивида. Произведение искусства наделено смыслом и ценностью, которые могут быть восприняты только при наличии определенной компетенции. «Эстетический взгляд конструирует произведение искусства как таковое» (116-117), а, значит, ценность культурного продукта устанавливается таким же образом -- через воспринимающий, подготовленный и сформированный особым образом взгляд.
Понимание музыкальной аутентичности как ценности позволяет Фриту и Торнтон следовать аналитической логике, которую предложил Бурдье. Культурная ценность конструируется практиками и восприятием социокультурной группы. Она также формируется в результате множества действующих сил, различных отношений и институтов. Таким образом, говоря об аутентичности, как о культурной ценности конкретного сообщества, Фрит и Торнтон находят способ, чтобы отойти от понимания аутентичности в терминах некой чувственности (sensibility) или эстетики и применить в исследовании музыкальной аутентичности структурный анализ. Описание устройства и развития производственно-потребительских отношений и практик, функционирования различных институтов -- т.е. объяснение структуры культурного поля и действия многочисленных агентов поля, в котором главным «фетишем» является продукт музыкального творчества -- позволяет Фриту и Торнтон описать развитие представлений о музыкальной аутентичности, а также трансформации дискурса аутентичности.
Мы соглашаемся с исследователями популярной музыки с тем, что представления о музыкальной аутентичности существуют в рамках конкретного места и времени и формируются в конкретных условиях. Мы также признаем, что изучение музыкальной аутентичности предполагает анализ конкретных социокультурных групп, их ценностей, представлений и интересов, а также способов организации их отношений. Однако вся совокупность отношений и практик производства и потребления не является главным интересом нашей работы. Занимаясь изучением музыкальной аутентичности, в центр внимания мы хотим поставить такие категории как опыт, восприятие и процесс. Мы собираемся говорить о музыкальном опыте, в частности, об аутентичном музыкальном опыте и о восприятии музыкального продукта.
Нужно, впрочем, оговориться, что, обозначив такие важные для нашей работы категории как опыт и восприятие, мы не вполне отходим от теории П. Бурдье. Опираясь на размышления С. Фрита и С. Торнтон, мы смотрим на «аутентичную» музыку в отношении к системе представлений и ценностей социокультурной группы. Иными словами, «аутентичный» есть характеристика музыкального продукта, которая конструируется воспринимающим взглядом. Как подчеркивает Бурдье: «опыт произведения искусства в качестве непосредственно наделенного смыслом и ценностью есть результат согласования двух моментов одного и того же исторического института: культурного габитуса и художественного поля» (Bourdieu, 1997, 97 (цит. по: Шматко, 2003, 117)). Однако, говоря об опыте восприятия произведения искусства, Бурдье стремится продемонстрировать структурированность социального мира. В его логике восприятие культурного продукта обусловлено той позицией, которую занимает человек в структуре социального мира, его социальным классом и сформировавшейся в результате длительного процесса воспитания и образования компетенции. Атрибуция ценности и смыла произведения искусства возможна в той ситуации конкретного опыта, при котором культурное и социальное положение человека и позиция культурного продукта в культурной иерархической системе, или в культурном поле, согласуются между собой.
Проблематика музыкальной аутентичности в рамках специфики структурирования социального мира не является предметом нашего исследования. Нас интересуют не условия (экономические, производственные, социокультурные и др.), в которых становится возможна музыкальная аутентичность, и не дискурсивное конструирование аутентичности. В данной работе мы постараемся рассмотреть прежде всего тот механизм, который обусловливает восприятие музыкального продукта как «аутентичного». Нам интересен непосредственный момент музыкального опыта, при котором некоторой музыкальный продукт наделяется характеристикой «аутентичный». По этой причине мы собираемся рассматривать аутентичность именно как культурный эффект, который возможен в результате опыта и который имеет социокультурное основание. «Аутентичный», таким образом, -- это особая характеристика, приписываемая тому или иному музыкальному продукту (исполнителю, автору, музыканту, исполнению, музыке, музыкальному стилю и т.д.) в том случае, если он соответствую концепции и практике аутентичного музыкального опыта. Аутентичный музыкальный опыт, в свою очередь, основывается на системе представлений и ценностей некоторой социокультурной группы, некоторого сообщества, имеющего свой набор идентичностей. В аутентичном музыкальном опыте посредством актуализации различных идентичностей социокультурной группы и артикуляции ее ценностей и представлений происходит воспроизводство этого сообщества. При этом актуализация идентичностей -- это результат перформативного разыгрывания идентичности, в котором субъект считывает культурный код собственной идентичности. Эффект аутентичности, таким образом, возможен в том случае, если считываемый культурный код, через который перформативно транслируется некоторая идентичность (или идентичности), согласуется с набором идентичностей социокультурной группы.
Ключевыми понятиями, составляющими теоретический каркас нашего исследования являются понятия «идентичность» и «перформативность». Их применение в том числе позволяет нам отойти от концептуализации аутентичности, предложенной Фритом и Торнтон, основывающимися на теории Бурдье.
4. Идентичность
В самых общих чертах, под идентичностью понимается восприятие субъектом самого себя, его осознание своей принадлежности к тем или иным -- социальным, культурным, этническим, гендерным, политическим, национальным, профессиональным и т.д. -- группам. Ощущение принадлежности к некоторой группе возможно в том случае, когда ценности, представления, идеалы и нормы, разделяемые этой группой и человеком совпадают (House, 1981). Применяя данное понятие в нашей работе, мы вкладываем в него этот смысл. Однако в разговоре об идентичности от нас требуется гораздо бульшая тщательность в ее определении и конкретизации. Это обусловлено достаточно сложным контекстом применения данного понятия в науках об обществе.
Введенный в научное поле в середине 20-го века, этот теоретический концепт широко используется в большом числе социо-гуманитарных наук, таких как -- социология, психология, социальная психология, антропология, культурология, политология и т.д. При том, что на протяжении истории отношение к нему со стороны научного сообщества сочетало как большой интерес, так и резкую критику, полностью отказывающую ему в аналитической ценности, понятие идентичности до сих пор признается центральным для исследования множества гуманитарных проблем. Комплексность генезиса понятия идентичности выразилась в отсутствии его однозначного определения в современном научно-гуманитарном поле. Поэтому построение разговора об идентичности нужно проводить скорее с точки зрения проблематики идентичности, которая рассматривается через множество исследовательских оптик.
Популяризатором понятия идентичности в социо-гуманитарном поле стал американский психолог Э. Эриксон (Erikson, 1950, 1968). Он был заинтересован в том, каким образом происходит развитие идентичности на протяжении человеческой жизни. При этом под идентичностью Эриксон понимал некую внутреннюю цельность и согласованность человека, на основе которой формируется человеческая личность. Таким образом, речь шла именно об индивидуальной идентичности. Для Эриксона она выражалась в индивидуальном ощущении человеком самого себя как непрерывной и неизменной личности. Это ощущение собственной стабильности есть условие «здорового» развития личности. При этом, оно полностью никогда не достижимо и, поэтому, является индивидуальным проектом человека, бесконечным стремлением к такой цельной идентичности. Сложность ее достижения объясняется тем, что формирование личности состоит из двух компонентов: индивидуального и социального. Индивидуальная идентичность «здоровой» личности достигается, если удается сохранить баланс индивидуального и социального -- собственных стремлений, ценностей и идеалов, с одной стороны, и общественных ценностей, норм, требований и ожиданий, с другой. Она является результатом диалога с общественными ожиданиями. Поэтому важными элементами индивидуальной идентичности являются: ощущение собственной принадлежности человека к сообществу, понимание собственного места в обществе и культуре, разделение общих ценностей и норм. При этом, внутренние устремления человека не всегда могут находится в пределах общественной нормы. Поэтому поиск идентичности, по Эриксону, всегда связан с борьбой, с противостоянием, с беспокойством, неудобством. При этом, допускается, что в случае обстоятельств, неудачного исхода человек может вовсе не достичь этого ощущения собственной идентичности, основанного на равновесии внутреннего и внешнего. Возможность найти этот баланс появляется в кризисные ситуации, с которыми человек встречается на разных этапах жизни. Теории этапов занимали достаточно общее место в психологии 50-х -- 70-х годов, и Эриксон был одним из ярких представителей этих разработок. В рамках такой теории происходит попытка охватить весь цикл человеческой жизни целиком, предсказать события жизни через условные этапы. Человеческая личность не считается абсолютно неизменной -- сталкиваясь с нормативными границами социума, с общественными ожиданиями, человеку приходится проводить как внутреннюю, так и внешнюю работу по социальной переориентации. В этих моментах трансформируется самовосприятие человека и формируется его идентичность. Однако, хотя личность преобразуется в течение времени, теория этапов предлагает универсальную модель жизни человека. В соответствии с этой моделью возможны изменения.
Теория Эриксона была достаточно влиятельной как в психологии и психоанализе, так и в других гуманитарных науках. Более того, та модель мысли, которую предложил Эриксон, с некоторыми расхождениями уже применялась в антропологии в 30-х годах. М. Мид (M. Mead, 1928) и Р. Бенедикт (Benedict, 1934), еще не вводя в свой терминологический аппарат понятие идентичности, предлагали изучать человека в контексте социального взаимодействия. Они утверждали, что поведение отдельного человека и его повседневные практики являются результатом соглашения по поводу общей нормы. Социальный субъект разделяет с остальными участниками социального взаимодействия общепринятые модели мысли и действия. Важное для нас дополнение к этим положениям мы находим в работах антрополога К. Гирца. Занимаясь исследованием социальных взаимодействий, он подчеркнул, что они строятся на символической связи (Geertz, 1973). Хотя для Гирца непосредственно проблемы идентичности не входили в его научный интерес, на основе его работ можно обнаружить, что процесс формирования личности человека имеет культурное измерение. Идентичность, если понимать ее как согласование индивидуального и социального в разных ситуациях, формируется в рамках той или иной культурной системы. Утверждение о том, что индивидуальная идентичность формируется в результате социального взаимодействия, стало основой для концепции циклического взаимоотношения между структурой и субъектом, между культурой и личностью (Abram Kardiner and Ralph Linton, 1939). Согласно этой модели, личность формируется в процессе усвоения культуры, принятия культурного кода. При этом, культурная система -- есть результат человеческой мысли и деятельности, а значит -- она формируется личностью.
Важным результатом научных разработок социальных психологов и антропологов первой половины 20-го века, посвященных проблемам субъекта, личности и идентичности, стал большой интерес к единичному человеческому существу как к предмету научного интереса. Дальнейшие разработки в исследованиях индивидуальной идентичности проводились с опорой на традицию, которая произошла от идей указанных нами ученых. Так, к примеру, американский антрополог У. Гудинаф (Goodenough, 1963) в описанной нами традиции говорит об идентичности через призму взаимодействия человека и общества. Для него социум и культура являются той средой, в которой идентичность человека может быть определена. При этом определение идентичности -- есть результат выбора индивидуальных стратегий социального действия и ориентирования. Указывая на множественность стратегий, отвечающих множеству социальных ситуаций, Гудинаф делает важное уточнение -- он говорит о множественности идентичностей, которыми может обладать отдельный человек.
Одновременно с представлением об идентичности как об индивидуальном проекте, некоторые исследователи развивали идеи об идентичности, которая связана с социальным положением, с социальными категориями, с включенностью в социальные группы. Эта позиция стала особо активно развиваться в 1960-е годы в связи социальными движениями и протестами, а также с феминистской критикой биологического детерминизма. Исследователи стали все чаще говорить об идентичности различных социальных категорий -- о расовой, этнической, национальной, религиозной, сексуальной идентичности. При определении того, кем является человек, центральным пунктом стал факт его принадлежности к некоторой социальной группе. Критикуя психологический редукционизм, известный социолог Н. Элиас говорил об индивидуальных человеческих особенностях и характеристиках как о результате социальных функций, которыми обладает человек как член социальной группы или общества в целом (Elias, 1991). Социальная позиция, которую занимает человек, обусловливает все его внешние и внутренние особенности -- восприятие, мысли, мотивы, интересы, ценности, внешний вид, действия и знания. Таким образом, групповые идентичности могли быть рассмотрены как предзаданные позиции. Этот функционалистский подход критиковался теоретиками марксизма, которые рассматривали идентичность через властные отношения, социальные классы и классовые конфликты (Seve, 1978). В этой перспективе формирование идентичности было результатом практического социального действия.
Понимание идентичности как групповой и анализ отношений власти, которые определяют идентичности, позволил говорить об идентичности, а также о социальных представлениях, ценностях и смыслах как об искусственном конструкте. В гендерных исследованиях (Moore, 1988), например, это проявляется в анализе патриархальных отношений и тех социальных структур, через которые воспроизводится неравенство и разного рода угнетение по отношению к женщине. Однако понимание категорий, групп и групповых идентичностей как неизменных, изолированных субстанций со своими четкими границами, имело свои недостатки. Представление о том, что все члены некоторой социальной группы разделяют общий идентичный опыт и набор ценностей и интересов, не позволяло изучать другие социальные различия и противоборства интересов. Канадско-американский социолог и психолог И. Гоффман (Goffman, 1959) не говорил непосредственно об идентичности, но его труды позволили иначе посмотреть на проблему. Делая в своей работе акцент на театре, перформативных практиках, взаимодействии, ритуале и практиках презентации себя, он продемонстрировал множественность и мобильность социальных ролей, в которых человеку приходится ориентироваться. Гоффман также обратил внимание на коммуникационные и семиотические практики, через которые социальные идентичности могли сообщаться, обозначаться и поддерживаться.
Период 60-х -- 70-х годов был отмечен важными изменениями в изучении идентичности. Исследователи все чаще пытались найти путь объединения индивидуального и социального элементов. При анализе социального действия и группового поведения стало очевидно, что подход к той или иной группе как простой сумме психологически различающихся индивидуальностей является неэффективным (Tajfel, 1982; Turner et al., 1987). Было ясно, что поведение человека зависит от его вовлеченности в ту или иную социальную группу, что сложно объяснить только с позиции психологической уникальности человека. Представители феноменологической традиции П. Бергер и Т. Лукманн рассматривали взаимоотношения индивидуального и социального как диалектический процесс (Berger and Luckmann, 1971). С точки зрения исследователей, существует два взаимосвязанных процесса интернализации и экстернализации, которые строятся на циклическом отношении. Взаимодействуя с некоторым социальным продуктом (норму, ценность, роль, систему взглядов, знаковую и символическую систему и т.д.), человек усваивает его в соответствии со своим внутренним устройством (интернализация), что впоследствии выражается в социальном действии (экстернализация). Переработанный и воспроизведенный таким образом -- через социальное действие -- продукт объективируется как коллективная норма, ценность, роль, которая вновь проходит процесс индивидуального усвоения (интернализации).
Если такого рода теоретические разработки, которые были предложены, например, Бергером и Лукманом, подчеркивали сложность взаимодействия индивидуального и социального элементов при формировании идентичности, то те работы, в которых рассматривалось групповое конструирование идентичности, были важным дополнением к этим размышлениям. Говоря о национальной идентичности (Anderson, 1983) и этнической идентичности (Barth, 1969), о проблемах, связанных с гендером, возрастом, профессиональной идентичностью и т.д., ученые указали на важную задачу, стоящую перед современным исследователем идентичности. В последние десятилетия 20-го столетия стало ясно, что больше нельзя говорить о некоторой тотальной идентичности. Различные социокультурные процессы наделены разными знаковыми системами, затрагивают разные стороны человеческого опыта и могут актуализировать различные ценности человека. Таким образом, стало важно говорить именно о множественности идентичностей, которыми может быть наделен человек и которые могут быть задействованы, актуализированы в зависимости от культурной значимости того социокультурного контекста и социального взаимодействия, в которое человек включен в тот или иной момент.
Можно также отметить, что этот сдвиг в разговоре об идентичности происходил вместе с изменениями представлений о культуре. К концу 20-го века стало важно считаться с комплексностью культурного контекста. В рамках мультикультурализма и процессов глобализации, разговор о культуре как о стабильной и неизменной системе смыслов и ценностей, в рамках которой могло совершаться социальное взаимодействие, был более не актуален. Это также дополнялось представлением о специфике взаимодействия различных культурных систем. Оно рассматривалось через призму властных отношений и борьбы за культурную гегемонию. Отношения различных культур строились на стремлении занять доминантную позицию в ценностном и знаковом структурировании социального порядка (Wright, 1998). В результате, идентичность в научном дискурсе стала рассматриваться в терминах различия и разнообразия, а не схожести и однородности.
Это повлияло на представления о механизме формирования идентичности. Еще в начале 20-го века знаменитый немецкий социолог и философ Г. Зиммель установил, что при самоопределении некоторой социокультурной группы важную роль играет категория «другого», или «чужого» (Зиммель, 2008). Приписывание человека к некоторой группе происходит не только через узнавание схожих элементов, но и через понимание различий. Идентификация себя является в том числе апофатическим процессом -- т.е. утверждением того, кем человек не является, осознанием совей сущности через отрицание. Зиммель показал, что «другой» является важнейшим фактором, влияющим на самосознание социокультурной группы. В современном контексте мультикультурализма изучение идентичности через призму взаимодействия между «своим» и «чужим» обрело новую силу. В условиях, когда социальное взаимодействие может одновременно строиться на основе нескольких культурных систем, утверждение идентичности может происходить через осознание различий по отношению к другим. Можно сказать, что человек понимает кем он является только тогда, когда ему ясно, кем он быть не может (Woodward, 1997). Таким образом, осознание различий и чуждых культурных элементов становится условием формирования идентичности.
Наиболее актуальной и популярной позицией в исследованиях идентичности стало установка на множественность идентичностей, которые конструируются на основе различных пересекающихся и часто противостоящих друг другу, антагонистичных дискурсов, практик и позиций. Значимой стала идея того, что человек обладает определенным набором идентичностей, которые проявляются в различных обстоятельствах (Battaglia, 1995; Holland and Lave, 2001; Quinn, 2006; Strauss, 1997; Strauss and Quinn, 1997). В этом контексте для нас важна позиция британского социолога культуры и массовых коммуникаций, представителя Бирмингемской школы культурных исследований С. Холла. Он говорит:
I use 'identity' to refer to the meeting point, the point of suture, between, on the one hand, the discourses and practices which attempt to 'interpellate', speak to us or hail us into place as the social subjects of particular discourses, and on the other hand, the processes which produce subjectivities, which construct us as subjects which can be “spoken” (Hall, 1996, 5-6).
То есть, идентичность, по словам Холла, является точкой, в которой осуществляется временное приписывание человека к субъектной позиции, которая обусловлена некоторым дискурсом. Это своего рода связующее звено различных сконструированных позиций субъекта, которые могут иногда сталкиваться друг с другом, быть противоречивыми по отношению друг к другу. В виду того, что человек может быть множество раз вовлечен в различные дискурсы, в которых множество раз конструируется его «Я», его «самость» (self), Холл предлагает говорить не об идентичности, или идентичностях, а об идентификации, подчеркивая таким образом процесс формирования и актуализации различных идентичностей человека. По словам ученого, процесс идентификации является бесконечным процессом, он не может быть завершен и продолжается в течение всей человеческой жизни (Hall, 1996, 6).
Понимание идентичности, предложенное Холлом, крайне важно для нас. В соответствии с предложенной им позицией мы можем дополнить определение идентичности, выведенное в начале нашего разговора об этом понятии. Говоря об идентичности, мы, таким образом, понимаем самовосприятие человека, при котором он осознает собственную принадлежность к социокультурной группе в соответствии с разделяемыми (им и социокультурной группой) ценностями, взглядами, представлениями. При этом, самовосприятие имеет процессуальный характер, оно зависит от времени и места и может трансформироваться. Иначе говоря, соотнесение человека с какой-либо социокультурной группой происходит в процессе его идентификации с ней. Наряду с этим, идентификация может быть разносторонней, иметь несколько слоев. Это зависит от конкретной ситуации, от контекста социального взаимодействия, в котором актуализируются различные идентичности человека. Они могут как дополнять друг друга, так и вступать отношения противоречия.
Мы говорим об эффекте аутентичности как о результате процесса идентификации. В аутентичном музыкальном опыте актуализируются различные идентичности социокультурного сообщества. То есть, музыкальный продукт может быть значим для сообщества, поскольку оно находит в нем средства для собственного воспроизводства. При этом, сам процесс идентификации связан с перформативным актом. Считывание культурного кода происходит в процессе перформативного разыгрывания идентичностей перформативным субъектом.
5. Перформативное конструирование идентичности и перформативный субъект
В разговоре о перформативном продуцировании идентичности центральную позицию занимает американская исследовательница, представитель постфеминизма Дж. Батлер, которая развивала идеи перформативности в рамках гендерной теории (Butler, 1990, 1997, 2004). Говоря в основном о гендерной идентичности, Батлер использует понятие перформативного субъекта, или перформативной субъективности. В своей теории перформативности идентичностей она основывается на генеалогической методологии, разработанной Фуко. В рамках генеалогии социокультурная действительность рассматривается как эффект. У изучаемых явлений нет своего оригинала, изначального основания, которое с течением времени трансформируется под действием различных сил. Социокультурная действительность -- все составляющие ее явления -- сконструирована властными отношениями и постоянно ими продуцируется, воспроизводится. При этом, власть не является персонифицированной и не имеет конкретного места. Отношения власти рассеяны повсеместно и пронизывают всю человеческую жизнь. Это дисциплинарные процедуры, стратегии и отношения, которые устанавливают в обществе регламентирующую нормативность. Властные отношения поддерживаются и воспроизводятся посредством различных дискурсов.
Батлер говорит об отношениях власти, чтобы показать, что наши тела являются также объектом конструируемой нормативности. Они подвергаются воздействию властных дискурсов. Батлер критикует онтологическое понимание пола, сексуальности и гендера. Гендер -- категория, обусловленная социокультурно. Гендерное деление, внутри которого создается четкое представление о том, что значит «быть женщиной» или «быть мужчиной», есть результат властных отношений и практик. Он дискурсивно воспроизводится на всех уровнях человеческой жизни в социуме.
При концептуализации идентичности для Батлер важно понятие перформативности. Концепт перформативности, на который она опирается, был применен в философской теории речевых актов Дж. Остина. Разделяя высказывания на констативы и перформативы, Остин показывает, что наряду с высказываниями, описывающими реальность (констативы), есть высказывания-акты, которые создают и преобразуют реальность (перформативы). Перформативы -- это выказывания, с помощью которых «при наличии конкретных условий и института» могут производиться действия, что, в свою очередь, конституирует институты (Номеровская, 2012, 146).
Критикуя патриархальную систему как определенный вид отношений власти, как ее специфическую конфигурацию, теоретики постфеминизма подвергают сомнению существование таких категорий как «мужчина» и «женщина», они указывают их сконструированность. Устоявшееся восприятие этих категорий как «истинных», с точки зрения постфеминизма, является результатом действия власти и условием ее господства. Вводя концепт перформативной субъективности, Батлер стремится выявить иллюзорность идентичности. Любая идентичность -- не только гендерная -- конструируется под давлением регулятивной власти и, при этом, представляет собой процесс. В нормативных рамках идентичности перформативно исполняются в практиках повседневной жизни.
Батлер подчеркивает различие между выражением и исполнением. Было бы не совсем верно считать, что идентичности проявляются в человеческой деятельности и практиках, что они выражаются через социальные акты, жесты, поведение и прочее. Настаивая на том, что идентичность обладает перформативной природой, она говорит что они перформативно конструируются, продуцируются во время исполнения. Батлер рассуждает об этом следующим образом:
Gender reality is performative which means, quite simply, that it is real only to the extent that it is performed. It seems fair to say that certain kinds of acts are usually interpreted as expressive of a gender core or identity, and that these acts either conform to an expected gender identity or contest that expectation in some way. That expectation, in turn, is based upon the perception of sex, where sex is understood to be the discrete and factic datum of primary sexual characteristics [i.e., the seemingly unarguable givenness of anatomical differences between male and female]. This implicit and popular theory of acts and gestures as expressive of gender suggests that gender itself is something prior to the various acts, postures, and gestures by which it is dramatized and known; indeed, gender appears to the popular imagination as a substantial core which might well be understood as the spiritual or psychological correlate of biological sex. If gender attributes, however, are not expressive but performative, then these attributes effectively constitute the identity they are said to express or reveal (Butler, 1990, 278-279).
Таким образом, гендерная идентичность (как и любая другая) не выражается через человеческую деятельность как нечто предзаданное, что подлежит проявлению. Напротив, она конструируется в каждом отдельном перформативном акте. «Gender is not being but doing; it is not who you are but what you do, that is, how you express your identity in word, action, dress, and manner» (Auslender, 2008, 74). Идентичность исполняется в процессе множественных практик и отношений, а ее перформативное конструирование подчинено дискурсивной нормативности.
Любой социальный символический порядок является пространством действия властных отношений. Он устанавливается и сохраняется различными нормами и запретами, на которых основывается перформативная реализация идентичностей. Говоря о субъекте перформативного социокультурного действия, Батлер подчеркивает, что условием любого действия в социальном мире является подчиненность (subjection) установленному властному порядку, который проявляется на уровне языка, закона, правил, норм, ценностей и т.д. Власть -- это не только нечто внешнее по отношению к нам: мы внутренне подчиняемся ей, что и является залогом становления субъектами. «A power exerted on a subject, subjection is nevertheless a power assumed by the subject, an assumption that constitutes the instrument of that subject's becoming» (Butler, 1997, 11). При этом, подчинение властному порядку не означает полного определения им субъекта. Последний наделен множеством индивидуальных характеристик и особенностей, которые никогда не могут быть сведены к социальной системе или к какой-либо отдельной идентичности. Субъект перформативного действия, как считает Батлер, наделен агентностью (agency): акт перформативной реализации субъекта обладает потенциальной подрывной (subversive), трансформирующей силой по отношению к социальному символическому порядку. Таким образом, перформативное производство идентичностей не только воспроизводит властный порядок. Основываясь на трансформирующем, подрывном импульсе, перформативное действие субъекта способно производить новые возможности, траектории и формы социального бытия.
В связи с разговором об агентности перформативного субъекта, о способности субъекта трансформировать нормативный порядок Батлер уделяет особый интерес квир- и транс-идентичности, маргинальным сообществам и практикам переодевания (cross-dressing). В процессе такого рода практик могут продуцироваться, исполняться идентичности, в которых стираются границы культурных категорий, регулируемых дискурсом властной нормативности.
Перформативность глэм-рока можно трактовать в этом же ключе подрывного перформативного акта по отношению к контркультурной системе ценностей. Культура дрэга, эксперименты с гендерной идентичностью, эстетика игры, исполнение транс-идентичностей, кросс-дрессинг и ношение макияжа во время сценический выступлений -- эти аспекты перформативности глэма выходили за рамки нормативности контркультуры 60-х годов. Одно из наиболее ярких исполнений маргинальной идентичности можно обнаружить в творчестве Боуи, в его выступлениях в роли андрогинного, или бисексуального, инопланетного существа. Игра с нормами идентичностей, принятыми в рок-музыке, установка на трансформацию идентичности прослеживаются не только в выбранной им образности Зигги Стардаста, во его внешнем виде, но и в практиках взаимодействия с участниками группы на сцене. Его коммуникация, к примеру, с гитаристом Миком Ронсоном, подрывала модели поведения рок-музыкантов во время выступлений.
Идеи Дж. Батлер о перформативном продуцировании идентичностей и ее концепт перформативного субъекта становятся одним из главных ориентиров для Ф. Ауслендера -- исследователя перформативности и специалиста в области музыки, медиа и технологий -- в его изучении поп-музыки и глэм-рока. Применяя метод перформативного анализа, он интересуется тем, какие знаки и смыслы производятся во время перформативной деятельности музыкальных исполнителей. При этом, в качестве материала своего исследования Ауслендер берет не только сценическую деятельность музыкантов. Перформативное разыгрывание идентичностей выходит за рамки исключительно сценического действа. Фокусируясь на Боуи, Ауслендер рассматривает также другие области публичной деятельности (например, интервью). Кроме этого для него становятся важны тексты песен Боуи. Такой комплексный материал Ауслендер анализирует разные аспекты перформативной деятельности Боуи. Он рассматривает ее как набор перформативных актов-высказываний, в которых продуцируются различные идентичности. Причем, исполнение идентичностей происходит на разных субъектных уровнях -- через разные субъектные инстанции. На перформативную деятельность Боуи можно смотреть как в свете выступлений Зигги или публичных появлениях Боуи, так и в игре от лица многочисленных лирических персонажей -- субъектов песенной лирики Боуи. Продуцируемые идентичности, будучи сами по себе конфликтными по отношению к набору идентичностей контркультурного сообщества, конструировали комплексный образ Боуи.
Говоря об опыте восприятия, в котором опознание перформативно исполняемых идентичностей, для нас важен концепт перформативного субъекта. Однако, трактовка, предложенная Дж. Батлер, не вполне применима в исследовании механизмов восприятия. Она говорит о перформативной субъективности и вводит этот концепт для того, чтобы описать положение субъекта в контексте отношений власти. Для Батлер важно указать на проблематичность и парадоксальность положения действующего субъекта. С одной стороны, он является эффектом властных отношений, он сконструирован ими, а с другой -- субъект наделен агентностью, способностью исполнять индивидуальную идентичность, которая не сводится исключительно к социальному порядку, а значит -- субъект также наделен способностью влиять на устоявшийся порядок. Опираясь на концепцию Батлер, нам важно подчеркнуть именно, что идентичность субъекта перформативно исполняется.
Однако же, в контексте изучения восприятия (процесса восприятия) мы будем говорить о перформативном субъекте как о культурном эффекте. Под перформативным субъектом мы понимаем тот образ исполнителя, музыканта, который формируется в результате восприятия его перформативной (творческой, публичной и т.д.) деятельности. Эффект перформативного субъекта основывается на процессе считывания культурных кодов различных идентичностей. При этом, восприятие деятельности исполнителя происходит на различных уровнях -- через различные субъектные инстанции. Идентичности могут исполняться через разные субъектные инстанции и при этом иметь разное отношение друг к другу. Так, может быть возможна как трансляция единственной идентичности через все или несколько субъектных инстанций, так и исполнение различных идентичностей через эти инстанции. При этом, через разные инстанции могут исполняться противоречащие друг другу идентичности.
В понимании перформативного субъекта как культурного эффекта, который формируется через различные субъектные инстанции, мы опираемся на концепцию исполнителя (performer) Ф. Ауслендера. С точки зрения исследователя, перформативная деятельность исполнителя может осуществляться на нескольких уровнях. Ауслендер выделяет три уровня исполнителя: «the real person (the performer as human being), the performance persona (the performer's self-presentation), and the character (a figure portrayed in a song text)» (Auslander, 2006, 6) В разработке структуры исполнителя Ауслендер опирается на теории автора, диалогизма и гетероглоссии М. Бахтина, которые он развивал в своей работе «Проблемы поэтики Достоевского» (1972). В ней Бахтин обратил внимание на комплексность того, как устроено восприятие автора и литературного текста, а также обратил внимание на структуру автора -- деятельность автора может восприниматься через несколько авторских инстанций.
Теории Бахтина используются Ауслендером для исследования перформативности музыкального исполнителя. По этой теме см.:
Auslander P. Theory for Performance Studies: A Student's Guide. New York: Routledge, 2008..
Ауслендер отмечает, что все три уровня исполнителя могут быть активны в единственном исполнении (Auslander, 2006, 4). При этом, транслируемые на этих уровнях идентичности могут как совпадать, так и различаться. От этого зависит формируемый в процессе восприятия образ исполнителя -- эффект перформативного субъекта.
6. Гипотеза, цели и задачи исследования
Мы полагаем, что существует причинная связь между аутентичностью как возникающим в процессе восприятия культурным эффектом, с одной стороны, и перформативным субъектом, с другой. Как мы отметили выше, перформативный субъект также является культурным эффектом, который возникает в результате восприятия перформативной деятельности исполнителя. Мы считаем, что этот эффект зависит от особенностей продуцирования идентичностей и их считывания через различные субъектные инстанции -- от того, транслируется ли и считывается ли та или иная идентичность через одну или несколько инстанций или через все одновременно. Эффект аутентичности в этом случае -- это эффект второго порядка, это свойство перформативного субъекта, которое возможно в том случае, когда при восприятии исполняемой идентичности (или идентичностей) она соотносится с идентичностью (или идентичностями) социо-культурной группы как субъекта восприятия. При этом, условием эффекта аутентичности становится такая ситуация, при которой считывание идентичности происходит через несколько (или через все) субъектные инстанции. То есть, в случае, когда разрыв между субъектными инстанция с точки зрения идентичности минимален, перформативный субъект воспринимается как аутентичный.
На предмете перформативной деятельности Дэвида Боуи мы хотим рассмотреть его стратегии производства идентичностей, а также то, каким образом контркультурное сообщество воспринимало его перформативные акты и высказывания через различные субъектные инстанции. Нам интересно посмотреть, какие идентичности исполнялись Боуи через субъектные инстанции, каким образом происходило считывание культурных кодов исполняемых им идентичностей и как эти идентичности соотносились с культурной ценностной системой контркультурного сообщества 60-х, с его набором идентичностей. Мы предполагаем, что для контркультурного сообщества музыка и деятельность Боуи маркировалась как «неаутентичная», по двум причинам. Во-первых, перформативно исполняемые Боуи идентичности не соотносились с набором идентичностей контркультурного сообщества, а напротив -- противоречили им. Во-вторых, сам эффект был достаточно велик, поскольку в структуре перформативного субъекта устранялся разрыв между субъектными инстанциями -- через них разыгрывался единый набор идентичностей.
Говоря о перфомативности Боуи, мы выделяем четыре субъектных инстанции:
- исторический субъект,
- публичный субъект,
- сценическое амплуа,
- лирический персонаж.
Исторический субъект -- это реально существующий человек, историческое лицо. Это та сторона перформативного субъекта, о которой в силу различных причин можно получить меньше всего информации или о которой может быть не известно ничего. При этом, в некоторых случаях образ исполнителя может быть сформирован таким образом, что черты исполнителя будут восприниматься как черты именно исторического субъекта. В случае с нашим кейсом инстанцию исторического субъекта представляет Дэвид Джонс -- человек, чья творческая и публичная деятельность осуществлялась под именем Дэвида Боуи. Публичный субъект -- это та инстанция перформативного субъекта, которая действует на уровне всей публичной деятельности исполнителя (в основном речь идет о появлениях на публике вне сценического пространства, об интервью и т.д.). Перформативность исполнителя может также исполняться через такие субъектные инстанции как сценическое амплуа и лирический персонаж. Нужно оговориться, что сценическая деятельность может также входить в область публичного субъекта. Как правило это зависит от специфики восприятия.
В нашем разговоре о перформативном производстве идентичностей на материале перформативной деятельности Боуи мы выберем три типа идентичностей:
- антропологическая идентичность,
- культурная идентичность,
- гендерная идентичность.
В практической части нашей работы мы посмотрим на примере Боуи как перформативного субъекта, через какие субъектные инстанции воспринимались выбранные нами идентичности.
Отношение между субъектными инстанциями и идентичностями, а также эффект перформативного субъекта можно представить в виде таблицы. Мы полагаем, что эффект аутентичности возникает тогда, когда субъектные позиции сливаются, когда разрыв между ними с точки зрения исполняемой идентичности минимален. Этот культурный и эстетический эффект может быть представлен в виде шкалы, которая зависит от конфигураций отношений между идентичностями и субъектными инстанциями. То есть, в этом случае будет неверным обращение к дискурсивным категориям «аутентичный» и «неаутентичный». Мы имеем дело с различными случаями «более аутентичного музыкального опыта» и «менее аутентичного музыкального опыта».
Подобные документы
Понятие и сущность идентичности. Сущность конфликта и основные конфликтологические теории. Угрозы идентичности как источник конфликта в России и современного конфликта в Украине. Взаимосвязь конфликтности и идентичности в посттрадиционной культуре.
курсовая работа [58,0 K], добавлен 19.06.2014Связь американской национальной идентичности и музеев в историографии истории США. Культура, образование и национальная идентичность: взгляды американских интеллектуалов и политиков. Формирование национальной идентичности в музейном пространстве.
дипломная работа [108,3 K], добавлен 27.11.2017Понятия идентификации и идентичности как фундаментальные категории человеческой личности. Проблема культурной идентичности в культорологии. Механизм культурной идентификации, противоречивость работы сознания. Самоидентификация человека, этноидентификация.
контрольная работа [39,0 K], добавлен 09.02.2010Культурная идентичность и определение её в рамках термина, который считается результатом использования культурологического подхода к исследованию указанного явления. Картина мира как "культурный ландшафт", в котором размещаются прочие элементы культуры.
статья [19,7 K], добавлен 23.07.2013Современная исламская культура. Сравнительная ценность модерна и аутентичности. Сущность понятия "фундаментализм". Дискурс "подлинного Ислама". Основные характеристики досуга в странах исламского мира. Главные особенности организации верблюжьих бегов.
контрольная работа [24,0 K], добавлен 28.11.2012Британский рок на примере бит-группы "Биттлз" и рок-группы "Пинк Флойд". Блюз - источник рок-музыки. Появление в Англии под влиянием народной музыки групп, играющих новую форму танцевальной музыки - бит-музыку. Расцвет прогрессивного рока и его истоки.
реферат [32,8 K], добавлен 03.03.2010Рок-музыка в контексте молодежной культуры. Основные направления и стили. Специфика русского рока. Взаимовлияние рок-музыки и других музыкальных направлений. Воздействие рок-музыки и особенности формирования личности в формате современной культуры.
дипломная работа [119,2 K], добавлен 27.09.2016Субъект как носитель предметно-практической деятельности или познания, источник и агент активности, направленной на окружающий мир. Черты человека и человеческих сообществ, в которых проявляется человеческое, культурное. Различие мира человека и природы.
лекция [19,2 K], добавлен 29.04.2010История возникновения культурной антропологии - научного направления, возникшего в XIX в., изучающего человека как субъект культуры. Объекты исследования культурной антропологии, типы решаемых познавательных задач. Основные школы данной дисциплины.
курсовая работа [44,4 K], добавлен 05.12.2014Тема эстетической ценности искусства в литовской эстетике начала XX в. Полемика представителей старого и нового дискурсов. Критика неосхоластической эстетики с позиций незаинтересованности эстетической установки и относительной автономии искусства.
статья [20,7 K], добавлен 14.08.2013
