Семиология и культура

Тема 1. Семиотика как научная дисциплина

СЕМИОТИКА (греч. semeion знак) научная дисциплина, изучающая производство, строение и функционирование различных знаковых систем, хранящих и передающих информацию. Термины семиотика, семиология и даже семиография употребляются, начиная с 16 века, для обозначения той отрасли медицины, которая занимается «знаками» болезни и которая в настоящее время известна под именем симптомология. Слово семиология в течение долгого времени использовалось также теоретиками военного искусства, где служила обозначением той части устава, в которой шла речь о коде барабанной дроби и сигналов горна. В столь изначально широком смысле семиологией может быть названа также и метеорология, равно как и любой социокультурный феномен, обладающий значимой символической ценностью: например, покупка особого типа машин определенной социопрофессиональной группой.

В действительности же именно выдающийся лингвист Фердинанд де Соссюр избавил слово семиология от его разнообразных технический употреблений во французском и ввел в обиход в современном научном языке. В противовес этому, в англо-саксонской традиции прижилось слово семиотика (начиная с Бэкона и Локка); в 19 веке оно использовалось Мэллери, а к началу 20 века обнаружилось в трудах великого логика Пирса. /.../ Соссюр предложил называть семиологией «науку, изучающую жизнь знаков внутри общества» (в своих заметках он иногда называет ее сигнологией). Это определение попрежнему остается весьма широким. Семиология «составит часть социальной психологии, пишет он, и, следовательно, общей психологии», что даже в настоящее время вдохновляет некоторых ученых использовать соссюровское определение в качестве поддержки в их исследованиях социальных признаков (индексов) отдельных символический поведений. В это поле, границы которого он лишь бегло наметил, Соссюр включил также «ритуалы, формулы вежливости» и даже «обычаи» и «привычки». С другой стороны, его тщательный анализ понятия знака обернулся стремлением свести границы семиологии к социально созданным знаковым системам, переданным посредством формального социального обучения и, подобно естественному языку, являющемуся их моделью, созданным для того, чтобы обеспечить коммуникацию между субъектами, принадлежащими к одному сообществу. В качестве примеров таких явных систем коммуникации он называл письмо, алфавит глухонемых, а также военные сигналы.

Эта наука, основы которой были заложены ФдС в 1916, не получила развития вплоть до 1960 года, и это несмотря на то, что Эрик Бюиссанс прояснил и проиллюстрировал основные принципы соссюровского учения достаточно рано и достаточно хорошо в своей работе «Языки и дискурс» (Брюссель, 1943). Начиная с середины 60-х годов 20 века наблюдается развитие двух различных направлений, предложенных Фердинандом де Соссюром. Первое направление, возможно, более ортодоксально соссюровское, придерживается линии семиологии коммуникации. Среди его приверженцев Луис Прието, Жанна Мартине, Жорж Мунен, а также те, кто сосредоточил свое внимание на изучении таких коммуникативных систем, которые известны и определяемы как таковые социальными институтами (исключая естественные языки, изучение которых остается привилегией лингвистикой): знаки дорожного движения, азбука Морзе, шрифт Брайля, язык глухонемых, геральдика, различные морские и железнодорожные коды и т.д. Второе направление, к которому принадлежит Ролан Барт и наиболее исчерпывающее определение которого было сделано Юлией Кристевой, имеет дело со всеми наблюдаемыми социокультурными феноменами с целью сделать очевидной «скрытую логику» «означивающих социальных практик» (системы родства, мифы, мода, стереотипные или ритуальные поведения). Согласно Прието, это есть семиология сигнификации, которая утверждает, что признаки (симптомы, индексы), наблюдаемые в социокультурных сферах, являются знаками, и эти знаки образуют «значащие системы» или «знаковые системы». Таким образом, для Кристевой семиология не является общей наукой о всех знаковых или символических системах, посредством которых человеческие существа (а, возможно, и животные) общаются друг с другом, но, в более широком плане, представляет собой науку о сигнификации. Эта наука по определению объемлет «всю методологию наук, имеющих дело с означающими системами, т.е. все гуманитарные науки»; тем самым она даже становится «критической наукой и критикой науки», поскольку включает также выискивание идеологической сигнификации методологий; наконец, семиология становится эпистемологией, поскольку «имеет дело с матрицами самого познавательного процесса». Как и следовало ожидать, такое внезапное возрастание объема семиологического исследования создало проблемы терминологического характера. В то время как семеология остается привязанной к сфере медицины, термин семиология отстаивает свое право на существование в борьбе с термином семиотика. Последний во французском языке представляет собой заимствование из английского, где семиотика является наиболее частым эквивалентом семиологии (термин, также существующий в английском), и становится многозначным. Он обозначает, или стремится обозначать семиологию сигнификации, и в то же время сохраняет тенденцию к включению в себя и семиологии коммуникации. Наконец, он используется и в более узком смысле для указания на определенную систему коммуникативных знаков: например, семиотика фильма, семиотика номеров гостиничных комнат, семиотика пчелиных танцев, и т.д. (именно в этом смысле Бюиссанс употребляет слово семи (semy): код химических символов, язык цветов, язык ордена траппистов, и т.п. все это отдельные семы). Кристева, для того, чтобы указать на более широкое понятие, которое она закрепляет за словом семиология, предпочитает использовать термин семанализ. Эти слова не могут считаться синонимами пирсовского семиозиса, термина, под которым он подразумевает любое явление, способное порождать значение и который включает все науки, все коммуникативные системы и все интерпретативные системы определенного класса явлений. Слово сема (seme) также существует и используется в семиологии (но не в лингвистике) для обозначения базовой семиологической единицы; каждый знак дорожного движения есть сема; точно так же, каждый жест патрульного является семой; красный, желтый и зеленый цвета светофора образуют ряд из трех сем, и т.д. Наконец, Себеок предложил термин «зоосемиотика» для обозначения науки, которая исследует коммуникацию животных.

Для того чтобы подтвердить семиологический анализ рядом явлений, прежде всего следует удостовериться, имеем ли мы дело со знаками или нет. Что же есть знак? Пирс, чьи идеи не имели никакого развития вплоть до 1950 года, предложил трехчленную классификацию знаков с целью устранить двусмысленность традиционного греческого словоупотребления. Он различал символы (которые соответствовали соссюровским арбитрарным знакам), индексы (соответствующие признакам у Прието и других исследователей, использующих этот термин, а также симптомам в медицине), и иконы (которые соответствуют соссюровским символам).

Вклад Соссюра состоял в том, что он прояснил следующий факт: знак состоит из означающего, которое представляет собой наблюдаемый феномен. Означающее дает информацию о другом феномене, уже ненаблюдаемом, который представляет собой означаемое знака. Соссюр также подчеркивал тот факт, что в знаковой системе единицы арбитрарны. Под этим он подразумевал то, что здесь нет никакого отношения подобия а, следовательно, и необходимости между означающим и его означаемым. Напротив, согласно Соссюру, в символических системах существует естественное необходимое отношение подобия между символизирующим (материальной поддержкой) и символизируемым (значением сигнала): например, стилизованный рисунок вигвама на дорожном знаке, указывающий наличие кемпинга, до сих пор рассматривается как символ.

Бюиссанс и Прието показали, что критически важно отличать знак (или сигнал) от индекса(признака). Они утверждают, что индекс (признак) и в этом его близость к знаку есть наблюдаемый факт (индикатор), который передает информацию о другом факте, не наблюдающемся (указуемый); дым указывает на наличие огня. Однако и сигнал, и знак представляют собой искусственные индексы, т.е. производимые добровольно отправителем для передачи информации о другом ненаблюдаемом факте получателю: дым лесного пожара индекс, дым от костра, зажженного индейцем для оповещении о приближении врага сиг нал.

В этом и заключается различие между семиологией коммуникации и семиологией сигнификации. Первая ограничивается изучением коммуникативных систем, базирующихся на сигналах или знаках, которые известны как таковые через явное социальное обучение. Напротив, семиология сигнификации утверждает, что все социокультурные феномены, которые могут функционировать как индексы, всегда функционируют как знаки и представляют собой коммуникативные факты. Это могло бы быть подтверждено тем фактом, что эти социокультурные феномены обладают значением. Именно поэтому они рассматриваются как знаки, состоящие из означающего и означаемого и, таким образом, они способны образовывать знаковые системы или «значащие системы». Тем самым, все эти социокультурные феномены рассматриваются как сообщения с отправителем и получателями. Задача заключается в том, чтобы расшифровать коды, посредством которых все эти так называемые сообщения соединены вместе.

Семиотика и коммуникация

Систематическое исследование знаков необходимо отличать от теории коммуникации. Несмотря на то, что обе эти области делят между собой одну и ту же понятийную и методологическую территорию, теоретики коммуникации в большей степени фокусируются на создании сообщения как процессе, тогда как семиотики основное внимание уделяют тому, что означает сообщения и как оно создает значение. Таким оразом, семиотика нацелена на изучение различных знаков, кодов, в которые организованы эти знаки, а также на культуру, внутри которой действуют данные коды. Семиотика в первую очередь исследует сигнификацию, и только во вторую коммуникацию. Категориальный аппарат семиотики.

Знак. В предельно общем виде это нечто (материальное) что используется в качестве замены чего-то другого. Вещь, служащая заменой другой вещи.

Код. Это понятие широко используется в семиотике. Оно позволяет раскрыть механизм порождения смысла сообщения. Код понимается как совокупность сигналов (Шеннон), как «семиотическая структура», «знаковая система» (Якобсон, Эко). Код и сообщение различаются между собой так же, как язык и речь у Соссюра. Итак, можно определить код трояким образом: 1.знаковая структура; 2. правила сочетания, упорядочивания символов, или как способ структурирования; 3. как окказионально взаимооднозначное соответствие каждого символа какому-то одному означаемому (Эко). Наиболее близким по смыслу термином выступает «язык». Однако эта точка зрения не всегда разделяется в силу устойчивости ассоциации «язык» с чем-то «естественным», изначальным, не всегда осознаваемым, а код с искусственным, машинным, идеальной моделью языка. Эко предложил термин S-код (семиотический код). Имеется в виду то, что любое высказывание не просто организовано по определенным правилам, но и с определенной точки зрения. Например, различные классификации могут оперировать одними и теми же единицами, организуя их различным образом в соответствии с различными целями. В этом плане код оказывается близким по значению к понятию идеологии.

Символ (например, слово «собака»), референт (объект), референция (понятие, мысленное представление, информация, которую имя сообщает слушателю. Связь между символом и референтом произвольна, внеприродна. Связь между символом и референцией непосредственна, взаимна, обратима. Тот, кто говорит слово собака, думает о собаке, а у того, кто это слово слышит, рождается в голове образ собаки. Бывают символы, у которых есть референция, но нет референта (единорог). Бывают символы с разным значением, у которых один референт (утренняя и вечерняя звезда).

Денотация логико-философское понятие. Это предметное значение слова. В зависимости от количества десигнатов (обозначаемых объектов) имена делятся на: 1. нулевые чемпион мира по шахматам 1814 года; 2.единичные (Ньютон, «создатель периодической системы химических элементов); общие имеющие более одного десигната (доцент, собака, студент).

Коннотация логико-философский термин, выражающий отношение между смыслом (коннотат) и именем или комплексом имен («Философия ХХ века. Постмодернизм. с.373). В отличие от денотативного значения, рассматриваемого как предметного, прямого, словарного, коннотативное значение связано с употреблением знаков (прежде всего, слов) в речи и распознается при учитывании социокультурного и исторического контекста. Коннотативные, или, в трактовке Р.Барта, идеологические смыслы нестойки, летучи, латентны, и, вместе с тем, стремятся подавать себя как естественные и очевидные. Коннотативные смыслы надстраиваются над знаками естественного языка, истощая их денотативное содержание, превращая эти знаки в означающие для новых, коннотативных, идеологических означаемых.

Семиозис. Процесс интерпретации знака, или процесс порождения значения. Пирс применял понятие семиозиса для характеристики триадической природы элементарного знакового отношения «объект знак интерпретанта». По мысли Пирса, знак не функционирует до тех пор, пока он не осмысливается как таковой. Т.е. знаки должны быть интерпретированы, чтобы быть знаками. Согласно Пирсу, это знание достигается благодаря интерпретанте. Интерпретанта это перевод, истолкование, концептуализация отношения знак\объект в последующем знаке (например, объяснение значения некоторого слова при помощи других слов). Каждый знак способен порождать интерпретанту, и этот процесс фактически бесконечен. Семиозис это деятельность знака по производству своей интерпретанты. Идея семиозиса выражает самую суть отношений между знаком и внешним миром объект репрезентации существует, но он удален и недосягаем, будучи как бы спрятан в череде семиотических медиаций. Моррис характеризовал семиозис как процесс, в котором нечто функционирует как знак. Он выделял три измерения семиозиса: семантика отношение знака к своему объекту; синтактика отношения знаков друг к другу; прагматика исследует отношения между знаками и теми, кто ими пользуется (интерпретаторы).

Тема 2. История античной и средневековой семиотики

Развитие семиотики как науки о знаках и знаковых системах относится к рубежу 1920 вв. и связано с именами Пирса и Соссюра. Однако это не значит, что интерес к имени, к знаку, логико-философское осмысление соотношения вещи и имени также возникает именно в это время. Напротив, уже в различных мифологических системах античности обнаруживается попытка прояснить механизм ономатопеи, выявить характер связи между вещью, ее репрезентацией и замещающим эту вещь именем. Так, по библейским преданиям, именно Адам был наделен властью именовать животных, которых он встречал в райском саду. Очевидно, что первоначально это были имена собственные, которые, впоследствии распространились на весь род, вид, семью и т.п. С мифологическими истоками именования мы сталкиваемся и в греческой, и в древнеиндийской мифологических системах так, в Ригведе говорится о ришах, певцах,дающих имена вещам, о богах, нарекающих именем. В сказаниях различных племен и народов часто фигурирует миф о герое-изобретателе не только вещей, но и имен (ономатет).

Ономатет (установитель имен), по указанию В.Вс.Иванова, не фигурирует прямо в дргр. мифологии, однако на его существование ссылаются дргр философы (пифагорейцы, Платон).

Центральной темой является проблема установления имен в диалоге Платона «Кратил». Эта проблема тесно связывается у Платона с другой, не менее важной проблемой о том, соответствуют ли слова их значению (обозначаемым вещам) по природе или по установлению, закону. Оппозиция природа/закон, как указывает Иванов, была присуща дргр мысли 5 века до н.э. , проявляясь в различных областях праве, морали, политике. В области установлния имен этот спор предвосхитил позднейшие дискуссии о связях между означаемым и означающим языкового знака (ср. у Якобсона магическая функция языка, вытекающая из неконвенциональной природы языкового знака). К этой же проблематике относится и существующее в различных индоевропейских языках понятие «славного имени» (санскр. Бхагават).

Спор об условном и естественном происхождении имен в диалоге Платона «Кратил». В диалоге Платона «Кратил» противопоставляется мнение Гермогена, ученика Протагора, об условности всех имен человеческого языка, их зависимости исключительно от произвола людей, от обычая и закона и мнение Кратила, ученика Гераклита, об их естественности, т.е. об их полном соответствии природе вещей, понимаемой как нечто совершенно текучее. Посредником в данном споре выступает Сократ. Кратил довел до крайности идею Гераклита о текучести, говоря, что в одну реку нельзя войти даже единожды. Проблематика данного диалога, по мнению А.Ф.Лосева, может быть представлена следующим образом:

1.Критика теории условного происхождения имен, т.е. субъективизма в учении о языке.

1.Полная условность привела бы к полной путанице и нельзя было бы различить, где человек, а где лошадь.

2.Имена могут соответствовать каким-нибудь предметам, либо не соответствовать, поэтому полного произвола здесь нет.

3.Разнообразие наименований одного и того же предмета действительно существует повсюду, но если сделать из этого вывод о всеобщей текучести имен, то все окажется смешанным. не будет ничего ни доброго, ни злого. Следовательно, вещи сами по себе имеют основу своей сущности, она непреложна и становящиеся, объективно существующие вещи с ней срослись. Поскольку именование вещей есть тоже одно из наших действий, то оно должно сообразовываться с их специфической природой, а не с нашим субъективным мнением. Таким образом, полный субъективизм и произвол при присвоении имен исключаются.

4.Присвоение имен происходит в силу объективного закона, и присвоителем имен может быть не кто попало, а законодатель, учредитель имен. Итак, наложение имен происходит не в силу субъективного произвола, а в силу объективной природы вещей и есть результат диалектики.

2.Вопрос о правильности имен.

1.Собеседники делят все имена на божественные и человеческие, причем первые целиком соответствуют своему предмету, вторые же то более, то менее.

2.Имена, даваемые людьми, могут быть правильными и неправильными. Неправильность имени не зависит от правильности или неправильности (уродства) вещей. Правильность наименования предмета зависит от правильности интерпретации этого предмета, т.е. она не есть результат простой репрезентации предмета в нашем сознании.

3.Правильность имен никак не сводится к простому звукоподражанию. Хотя слова и подражают вещам, подражание это совершенно специфическое, поскольку всякое имя вещи есть прежде всего подражание самой сущности вещи.

3.Критика релятивизма в учении об именах.

Кратил полагает, что все наименования вещей, как и все понятия о них, одинаково ложны и одинаково истинны.

1.Сократ: каждое имя относится к определенному предмету и есть подражание ему. Следовательно, если в подражании будет что-то искажено, то и имя вещи будет ложным. Это не значит, что подражание в имени должно быть абсолютным воспроизведением предмета, потому что такое подражание ничего бы не дало нового для познания самого предмета, к тому же, если бы это и было осуществимо, то оказалось бы два тождественных предмета вместо одного (ср. тезис Пирса о безграничном семиозисе). Т.е. подражание в имени есть только подражание в каком-нибудь определенном отношении. Этот оттенок привносится в имя его звуковой стороной, каковая сама по себе отнюдь не есть вещь, которой подражают и которую воспроизводят, но есть тот материал, с помощью которого отражается вещь, так что имя оказывается не просто подражанием вещи, но тем или иным заявлением вещи о самой себе человеческому сознанию.

Непосредственная проблем данного диалога можно ли понять сущность вещи, если знаешь ее имя, иначе говоря, могут ли имена быть орудиями познания вещей. Аристотель и проблемы семиотики.

К проблемам языка Аристотель обращался неоднократно в различных своих произведениях. Семантика. Остановимся на изложении его «знаковой концепции», предлагаемом в его работе «Об истолковании». «Звуки, издаваемые голосом, являются символами душевных состояний, а написанные слова символами слов, произнесенных голосом. И подобно тому, как письмена у разных народов не одни и те же, так и произносимые слова не одни и те же, хотя душевные состояния, непосредственными знаками которых являются эти выражения, одинаковы у всех, как одинаковы и предметы, образами которых являются эти состояния».

1.Аристотель говорит о символах, частным случаем которых являются слова.

2.В качестве примера символа Аристотель приводит такую его разновидность, как слово, определяемое отношением между тремя элементами: звуками, душевными состояниями и предметами. Второй элемент служит посредником между не связанными напрямую первым и третьим, способствуя, таким образом, установлению двух различных отношений: мотивации (между душевным состоянием и предметом) и немотивированности (между звуками и душевным состоянием).

Приведенныые положения Аристотеля следует рассматривать в свете многовековой полемики о познавательной потенции имен и связанной с ней проблемы естественного или конвенционального происхождения языка. Аристотель присоединяется к гипотезе о конвенциональной сущности знака. Это положение (о конв.сущности знака) позволяет отличать человеческую речь от криков животных: «Условность значения заключается в том, что ничто по природе не является именем, оно только тогда является таковым, когда нечто становится символом, ибо если нечленораздельные звуки, подобные крикам животных, что-то даже и значат, тем не менее ни один из них не составляет имени». Аристотель подразделяет символы на условные имена и естественныые знаки. В Поэтике он приводит другое основание для различения человеческой речи и животных звуков: последние не могут сочетаться, образуя более крупные единицы, наделенные значением. Обосновывая немотивированность связи между звучанием и смыслом, Аристотель привлекал к рассмотрению такие явления, как синонимия и полисемия (см. «О софистических опровержениях», «Риторика»).

3.Хотя в качестве примера типичного символа Аристотель приводит слова, они не единственная их разновидность. Вторым примером являются буквы. Ц.Тодоров подчеркивает, что сложно себе представить, каким образом тройное членение (звуки - душевные состояния предметы) применимо к таким символам, как буквы, т.к. здесь можно говорить только о двух элементах о написанных словах и о произнесенных.

4.Душевное состояние, о котором говорит Аристотель это, прежде всего, психическая сущность это то, что находится не в слове, а в душе говорящего. Вместе с тем, несмотря на то, что душевное состояние является фактом психики, оно не индивидуализировано, поскольку одинаково у всех людей. Таким образом, эта сущность скорее относится к сфере социальной или даже универсальной, а не индивидуальной психологии. Логика. Логическую теорию знака Аристотель изложил в «Первой аналитике» и в «Риторике».

Определение знака: «Сущность, чье существование или создание предполагает существование или создание другой вещи, предшествующей первой или следующей за ней, есть знак создания или существования другой вещи» (1А) (пример «Наличие у женщины грудного молока знак того, что она родила). Для Аристотеля это неполный силлогизм без вывода. Одна из посылок служит знаком, отсутствующий вывод есть его означаемое. В приведенном силлогизме совершается переход от одного суждения (у этой женщины есть молоко) к другому (эта женщина родила), а не от одного предиката к другому (от смертны к людям). Данный факт, по мнению Тодорова, имеет существенное значение: тем самым мы совершаем переход от субстанции к событию, что облегчает привлечение к анализу неязыковых символов.

Другая классификация знаков Аристотеля основана на значении предиката каждого суждения. «Среди знаков одни представляют отношение единичного к общему, другие общего к частному) (Риторика). Пример с родившей иллюстрирует второй случай, примером первого служит суждение: Знаком того, что ученые справедливы, является то, что Сократ был ученым и справедливым. В плане речи знаки представляют собой подразумеваемые суждения, но Аристотель предупреждает, что не всякое подразумеваемое суждение репрезентируется знаком. В действительности существуют имплицитные суждения, в основе которых лежат или общие для всех людей знания, или логика лексических значений («например, когда говорят, что некто есть человек, тем самым говорят одновременно, что он животное, что он одушевленное, двуногое существо и что он наделен разумом и знаниями». Топика). Т.е. суждения могут быть синтетическими и аналитическими. Теория логического знака не соприкасается с теорией языкового символа.

Знаковые концепции стоиков

Учитывая то, что до нас дошли лишь отдельные фрагменты произведений стоической школы, весьма сложно реконструировать в виде целостного образа их знаковую концепцию. «Стоики утверждают, что есть три взаимосвязанных вещи: означаемое, означающее и предмет. Из них означающее это звук, например, «Дион», означаемое это сама вещь, открывающаяся в слове и воспринимаемая как существующая в зависимости от нашей мысли, однако варвары не понимают ее, хотя и способны слышать произносимое слово; предмет же есть нечто, существующее вне нас, например, сам Дион. Две из этих вещей телесны звук и предмет, а одна вещь бестелесна, а именно, означаемая сущность, то, что может быть высказано (лектон) и является истинным или ложным». (Секст Эмпирик. Против ученых). Здесь появляются термины означаемое и означающее, но отсутствует термин знак. Как и у Аристотеля, здесь постулируется одновременное существование трех категорий. Различия касаются термина лектон.

Этот термин весьма сложен, поскольку он не является душевным состоянием, или же впечатлением души. Лектон пребывает не в душах говорящих, а в самом языке. Лектон это способность звука называть предмет. Тодоров указывает, что выбор имени собственного в качестве примера показателен в отличие от других слов оно не имеет смысла, но, как и они, способно называть.

Лектон может быть полным и неполным. (пишет; Сократ пишет). Понятие знака у стоиков разрабатывалось в рамках логической концепции. Для стоиков, по свидетельству Секста Эмпирика, «знак это суждение, которое, будучи антецедентом в главной посылке, позволяет обнаружить консеквент.. Они называют антецедентом первое суждение большой посылки силлогизма, которое начинается истиной и заканчивается истиной».

Теория знаков у стоиков примыкает к теории доказательств, их также интересует природа знания, которое можно извлечь из знаков. В их размышлениях обнаруживается то, что говорилось и об Аристотеле: предмет их внимания не логика классов, а логика суждений, пропозициональная логика, рассматривающая факты как события, т.е. в их становлении. Т.е. именно события можно трактовать как знаки. В то же время у Секста Эмпирика обнаруживается критика стоических размышлений о знаке. Речь идет о том противопоставлении как бы двух учений о знаке с одной стороны, учение о языковом знаке (пара означаемое/означающее), с другой о суждении (пара антецедент/консеквент). С.Э. разводит эти две теории, стремясь доказать, что между ними нет никакой связи:

1.означаемое и означающее одновременны, а антецедент и консеквент следуют друг за другом, следовательно эти два отношения не могут быть названы одним и тем же словом «знак».

2.означающее телесно, а антецедент бестелесен, будучи суждением.

Знаковые концепции средневековой философии. Августин Блаженный.

Средневековая философия, несмотря на свою преемственность по отношению к философии античной, все же в значительной степени от последней отличается. И, если позволить себе провести самое поверхностное, первым приходящее на ум различие, то характерную для средневековой философии черту можно сформулировать как склонность к мистическому постижению Бога, стремление разшифровывать, разгадывать божественные знаки. В этом смысле нельзя не согласиться с П.Бицилли, подчеркивавшем особый, амбивалентный, двухслойный и при этом всеобъемлющий характер средневекового символизма. Августин Блаженный. «Принципы диалектики (387 г.н.э.), «О диалектике» (авторство подвергается сомнению), «О христианской науке» (397 г.)., «О троице» (415г. ). «Знак есть нечто, само являющееся органам чувств и в то же время представляющее разуму еще что-то кроме себя. Говорить это подавать знак посредством членораздельного звука». (О диалектике). «Слово это знак какого-либо предмета; он может быть понят слушающим, когда его произносит говорящий».

Тодоров усматривает в этом определении два важных плана: план обозначение, или десигнации и план коммуникации. «Предметы познаются с помощью знаков» («О христианской науке) «Знак есть предмет, возбуждающий мысль о чем-то, находящемся за пределами того впечатления, которое сам предмет производит на наши чувства» (там же). «Единственная причина нашего означивания, т.е. производства знаков, заключается в необходимости проявлять вовне и передавать разуму другого человека то, что заложено в разуме производящего знаки» (там же).

Это уже не определение знака, а определение причин знаковой деятельности. Не менее показательно, как указывает Тодоров, что в центре внимания оказывается не отношение обозначения, а коммуникативная связь. Под воздействием знаков в уме слушающего возникает переживаемый смысл, обитающий в уме говорящего. Производить знаки значит проявлять смысл вовне.

Причина неудовлетворенности способами выражения мысли: «причина этого заключается в том, что интуитивное представление, словно мгновенная вспышка, озаряет мою душу, тогда как речь моя отличается от него длительностью и неторопливостью. Более того, пока она развертывается, представление успевает спрятаться в своем убежище. Тем не менее чудесным образом оно оставляет в памяти определенное количество отпечатков, которые сохраняются какое-то время, пока произносятся слоги, и которые помогают производить звуковые знаки, называемые речью. Эта речь может быть латинской, греческой, еврейской и т.д., независимо от того, мыслятся ли знаки разумом или же также голосом. Но отпечатки ни греческие, ни латинские, ни еврейские: собственно говоря, они не принадлежат никакому народу» (там же).

«Слово, звучащее вовне, есть знак слова, сияющего внутри, которое прежде всего и заслуживает того, чтобы называться словом (verbum). То, что сходит с наших уст, есть всего лишь звуковое выражение внутреннего слова, и это выражение мы также называем словом лишь потому, что внутреннее слово облекается в него для своего проявления вовне. Наше внутреннее слово как бы превращается в материальный звук, облекается в звук голоса, чтобы предстать людям в воспринимаемом виде подобно тому, как божье слово, чтобы тоже предстать людям в воспринимаемом виде, становится плотью, облекается в плоть» Процесс коммуникации по Августину (Тодоров,Теории символа) :

имманентное знание

божественная внутреннее слово

сила предметы познания

мыслимое внешнее слово произносимое внешнее слово

Тодоров: «В семиотической теории Августина материалистическая доктрина стоиков, основанная на анализе процесса обозначения (десигнации), постепенно, но неуклонно вытеснялась учением о процессе коммуникации».

Классификация знаков по Августину

1.Классификация знаков в зависимости от способа передачи сообщения. Речь идет о классификации знаков в соответствии с тем органом чувств, которым эти знаки воспринимаются.

2.Классификация знаков по их происхождению и употреблению. Прежде всего, некоторый знак можно рассматривать и как предмет, и как знак. Т.е., противопоставляются не предметы и знаки, а «только предметы» и предметы знаки. Но есть и такие предметы, существование которых обусловлено их использованием в качестве знаков.

Из этого Августин выводит существование еще одной пары знаков естественные и намеренные (интенциональные) знаки.

«Среди знаков одни естественные, другие намеренные. Естественные знаки это те, которые при отсутствии всякого намерения или желания что-либо обозначить сами по себе позволяют узнать нечто большее помимо них самих». Примеры естественных знаков: дым знак огня, след животного, лицо человека. «Намеренные знаки это те, которые все живые существа подают друг другу, чтобы высказать, насколько это возможно, движения своей души, т.е. все то, что они чувствуют и думают.»

К интенциональным (намеренным знакам относятся знаки, призводимые человеком, сюда же относятся крики животных, свидетельствующие о наличии пищи или просто о присутствии производителя знаков. Сравнивая две пары знаков, рассмотренных в данной классификации, можно сказать о том, что именно интенциональные знаки в большей степени подходят под определение чистых знаков, это предметы, создаваемые с целью их использования в качестве знаков (происхождение) и используемые только с этой целью (употребление). Иными словами, это предметы, чья вещна функция сведена к минимуму.

Классификация знаков в зависимости от их социального статуса

Августин делит знаки на естественные (или универсальные) и институциональные (или условные). Знаки первого рода понимаются спонтанно и непосредственно; понимание знаков второго рода достигается путем обучения. Вот пример, который, как мне кажется, в наибольшей степени демонстрирует данное противопоставление: «Отпечатки души являются продуктом разума, подобно тому как лицо является выражением тела. Так, гнев (ira) по-разному обозначается в латыни, в греческом, в других языках по причине разнообразия языков. Но выражение лица человека, пребывающего в гневе, не является ни латинским, ни греческим. Если кто-то скажет:Iratus sum (Я в гневе), то никто из людей, кроме латинян, его не поймет. Однако, если бушующая в его душе страсть прихлынет к лицу, изменив его выражение, то все наблюдатели вынесут суждение: «Этот человек гневается» (О христианской науке). Связь между словом и мыслью Августин, так же, как и Аристотель, считает произвольной (условной), а связь между мыслями и предметами универсальной, следовательно, естественной.

Классификация знаков в зависимости от природы символической связи.

Здесь Августин выделяет собственные и переносные знаки. «В действительности знаки являются или собственными или переносными. Их называют собственными, когда они употребляются для обозначения тех предметов, для которых они и были созданы. Например, мы говорим «вол, когда думаем о животном, которое все говорящие по латыни называют, как и мы, этим именем. Знаки являются переносными, когда сами предметы, обозначе6нные нами своими собственным именами, употребляются для обозначения другого предмета. Например, мы говорим "«вол"»и с помощью тих звуков представляем себе животное, обычно называемое этим именем. Однако в свою очередь это животное заставляет нас думать о проповеднике, который в Священном Писании, в соответствии с толкованием Апостола, обозначается такими словами: «Не заграждай рта у вола молотящего» (О христианской науке).

Собственные знаки, по сути дела, это те же интенциональные знаки: они создаются специально для использования в качестве знаков. Переносные знаки определяются через их вторичный характер: их означаемое становится означающим. Противопоставление собственных и переносных знаков позволяет Августину провести разграничение двусмысленности и лжи.

Классификация знаков в соответствии с природой обозначаемого (десигната) знака или предмета

Переносные знаки характеризуются тем, что их означающее само по себе является полноценным знаком. Рассмотрим случай, когда означаемое представляет собой настоящий знак. Это, во-первых, буквы, как знаки звуков, а во-вторых, металингвистическое использование языка.

а. буквы. Для Августина, вслед за Аристотелем, буквы это знаки звуков. Однако не любых, а лишь членораздельных; однако членораздельные звуки это как раз те, которые можно обозначить буквами. «Членораздельным звуком я называю тот, который может быть передан буквами». «Эти телесные знаки и другие знаки того де рода предполагают присутствие тех, кто нас видит, слышит и с кем мы разговариваем; письмо же было изобретено, чтобы позволить нам беседовать даже с отсутствующими» (О христианской науке).

б. металингвистическое употребление слов. «Мы можем говорить о словах только с помощью слов» (О диалектике) металингвистическое употребление слов. «Все эти знаки, разновидности которых я кратко охарактеризовал, я смог выразить с помощью этих знаков» - употребление слов, и только слов, в метасемиотических целях. Здесь обнаруживается специфика слов по сравнению с другими знаками.

Номинализм, реализм, концептуализм.

В средние века среди философов развернулся спор по вопросу об универсалиях (общих понятиях). Эта дискуссия продолжалась довольно долго. В результате вокруг полярных точек зрения сформировались два крупных течения, номинализм и реализм. Номинализм отрицал реальное существование общих понятий, полагая, что в действительности существуют только единичные вещи, тогда как общие понятия существуют в мышлении. Ясторонниками такой точки зрения были Иоанн Дунс Скот, Уильям Оккам, Иоанн Росцеллин. В более позднее время к номиналистам примкнул Локк. Противоположной точки зрения придерживались реалисты они полагали реальным, существующим до мышления существование общих понятий. К числу наиболее видных представителей реализма относится Ансельм Кентерберийский. Он также известен как автор «онтологического доказательства бытия Бога». Ему удалось соединить мышление и бытие через тезис о том, что если человеку дана идея высшего существа, то, следовательно, это высшее существо реально, поскольку человек сам по себе не может иметь идею чего-то высшего, чем он сам она ему внушена извне.

Методология и гносеология Т. Гоббса

В новаторской философии 17 века сложились две противоположные позиции в объяснении достоверного знания математического типа, отличающегося всеобщностью и необходимостью утверждаемого в нем содержания. Первой позиции придерживался, в частности, Декарт, Он связывал безошибочность математической дедукции с наличием в человеческом уме врожденных идей, отождествляемых с интеллектуальными интуициями; ясность, отчетливость, очевидность этих интуиций-идей делает их абсолютно надежными исходными основаниями выводимых из них более частных истин.

Гоббс увязывал истины математического типа, врожденность которых он категорически отрицал, только с опытом, но не с непосредственным чувственным опытом, поскольку последний бессилен обосновывать всеобщность и необходимость такого рода истин. Поэтому Гоббс трактовал как другую, более высокую и сложную разновидность опыта человеческую речь, выраженную в конкретных словах языка. Фактически, Гоббс сводил мышление к языку. Если ощущения составляют непосредственный опыт человека (который присущ также и животному), то речевая деятельность людей формирует более высокий уровень мыслительного опыта, до которого животный мир не поднимается. Заслуга Гоббса заключается в том, что он развил знаковую концепцию языка.

Сам речевой опыт как бы распадается у Гоббса на два уровня. Первый из них психологический. Бесчисленное количество образов-мыслей, возникающих у каждого человека как прямое следствие воздействия на него внешних факторов, бесследно исчезло бы в его сознании, если бы не было закреплено в различных словах, которые как бы переводят внутреннюю речь во внешнюю. И уже здесь слова становятся знаками для различных вещей. В принципе знаком можно считать любое предшествующее ему или последовавшее за ним событие, если событие представляется мыслящему субъекту так или иначе связанным. Слова же в качестве знаков вещей первоначально наполнены индивидуально-психологическим содержанием, и на этом уровне они весьма субъективны(метки). Однако слова не могут застыть на этом уровне, поскольку изолированная индивидуальная жизнь какое-то продолжительное время невозможна. Человеческое общение наполняет слова-метки более глубоким, логическим содержанием. Поэтому они становятся знаками в собственном смысле этого слова, и хотя и не утрачивают полностью своей произвольности и условности, но таковая значительно ограничивается, сужается.

Начальный этап познания. Учение о знаках

Теория познания Гоббса имела целью объяснить процесс познания причин. Прежде всего, следует удостовериться в нашем собственном незнании, чтобы очистить почву познавательной деятельности от неверных понятий, вызванных употреблением неверных слов. Именно язык повинен в ошибках и заблуждениях. В этом смысле новаторство Гоббса совершенно очевидно. Разумеется, в том, что касается заблуждений, в которых повинна речевая деятельность, то здесь он близок к бэконовским идеям об идолах площади и театра. Имена бывают источниками различных заблуждений, способствуют подмене вещей словами и антропоморфизации внешнего мира пустыми звуками схоластов. Однако и здесь Гоббс идет дальше Бэкона, говоря, что такое злоупотребление словами приводит к разжиганию мятежных страстей и политической дезориентации граждан.

Процесс познания начинается с чувственности, в чем следует видеть первый принцип теории познания("От рождения человек имеет лишь ощущения"). Продукты чувственного познания Гоббс называет "идеями", "Фантомами", "фантасмами", отнюдь не характеризуя ощущения и восприятия с отрицательной стороны. Термин воображение означает не иллюзорный плод произвольного духовного творчества, а образ памяти, несколько" потрепанный временем", и потому ослабленный, но вполне достоверный. Получив некоторое восприятие фантасм, люди обозначают его знаком. Теоретически познавать это, прежде всего, оперировать знаками. Однако на этом функция знаков не исчерпывается, и в соответствии с избранной ориентацией, Гоббс, полагая, что знаки создали самого человека, говорит, что человека можно определять как существо, оперирующее знаками. Язык определил собой появление человеческого общества, поскольку только разговору, как считает Гоббс, может состояться общественный договор, который знаменует собой переход к социальному состоянию.

Для Гоббса была совершенно очевидной природа знака: знак это нечто такое, что представляет отличное от него самого, и что состоит из значения и материала знака. Гоббс выделил шесть различных типов знаков сигналы(1), естественные и произвольные метки(2), собственно естественные знаки((3), собственно произвольные знаки(4), знаки в роли меток(5), знаки знаков(6).

Сигналами Гоббс называет различные звуки, издаваемые животными и призывающие их к тем или иным действиям. В жизни и деятельности людей Гоббс не выделил сигнальных знаков, а если таковые и имелись, то отнес их к разряду собственно произвольных знаков.

Метки это знаки, придуманные отдельным человеком для обозначения чего-либо для своих собственных целей. Под метками Гоббс понимал по сути дела знаки-идексы, позволяющие оживлять в сознании сведения о некоторых, прежде нам встречавшихся, предметах. Когда же он ссылается на существование естественных меток(озноб как метка заболевания), то имеет в виду то, что позднее стали называть знаками-признаками.

Естественные знаки в собственном смысле слова характеризуются Гоббсом следующим образом: "Разница между метками и знаками состоит в том, что первые имеют значение для нас самих, последние же для других" Происхождение знаков Гоббс описывает таким образом, что они оказываются некоторым преобразованием возникших ранее знаков-меток(2).

Произвольные знаки в собственном смысле слова, каковыми в особенности являются слова национальных языков. Гоббс придерживался той точки зрения, согласно которой слова произошли не по природе, а по произвольному установлению. Имена в языке это знаки наших представлений, обозначения "фантасм" воспринимаемых вещей. Пока мы не вышли за пределы отдельных слов, имена дают нам для познания совсем немного: они обозначают и указывают, и не более того. Гораздо больше познавательных сведений мы черпаем от естественных знаков, соединяющихся нередко в длинные ассоциативные цепи. Впрочем, многие из этих цепей случайны, и Гоббс отмечает их "неупорядоченность".

Гоббс дал набросок ассоциативных связей в мышлении. Исходя из общего тезиса о том, что мысль "может переходить от одной вещи почти к любой другой, он наметил классификацию случаев сцепления образов в сознании другс другом, то есть типов "переходов мысли": пассивные ассоциации на базе случайных последовательностей опыта, упорядоченные воспоминания о прошлых событиях, активные перескоки мыслей, например, в мечтаниях о будущем, воспоминания о каузальной последовательности и связи между вещами, а также обоснованные предсказания будущих событий и ожидание их.

Особо Гоббс выделил знаки в роли меток. В этом случае "слова служат метками для самого исследователя(а не знаками вещей для других), в силу чего отшельник, не имеющий учителей, может стать философом". Функционирующие в людском общении знаки используются затем для личного употребления, сохраняя и освежая прежние знания, укрепляя и обогащая память, помогая размышлениям.

Знаки знаков, на которые обратил внимание еще У.Оккам в 14 веке и назвал их "второй интенцией". Знаки знаков, или имена имен, это не что иное как универсалии. Гоббс здесь выступил как один из наиболее последовательных номиналистов: не существует, полагает он, никаких общих сущностей, "универсальны только имена", реально же существуют только большие или меньшие сходства между единичными предметами, так что "целое и совокупность всех его частей идентичны" Для обозначения совокупности похожих друг на друга частных и единичных предметов, чтобы легче их все было запомнить и ими опериродвать, обычно и употребляют знаки знаков, хотя при этом не следует забывать, что сами по себе общие представления не более чем призраки. Здесь Гоббс в особенности выступает против схоластических универсалий, которые для него "вообще не имеют смысла". Такие слова он называет абсурдом, бессмыслицей, нонсенсом.

Джон Локк"Опыт о человеческом разумении"

Эта работа, структуру которой впоследствии повторил Лейбниц в своем труде "Новые опыты о человеческом разумении", состоит из четырех книг, в первой из которых речь идет о врожденных принципах, во второй об идеях, в третьей о языке как средстве выражения абстрактных понятий, в четвертой о познании.

В первой книге Локк обращается к понятию врожденных идей или принципов, и именно в этом пункте проявляется его первое расхождение с рационалистами и реализация своей собственной, эмпирической позиции.

В отличие от рационалистов, для которых врожденность некоторых идей или исходных принципов представлялась не только очевидной, но и необходимой, поскольку все дальнейшее познание зависело именно от этих первых принципов, Локк начисто отвергает существование таковых. Для Локка весьма важным представляется факт связи идеи с некоторым закрепленным за ней звуковым оформлением, и в этом смысле он также продолжает традицию Гоббса. Как сторонник первичности чувственного опыта, Локк категорически отрицает наличие врожденных идей в человеческом разуме, говоря, что "люди исключительно при помощи своих природных способностей, без всякого содействия со стороны врожденных впечатлений, могут достигнуть всего своего знания и прийти к достоверности без таких первоначальных понятий или принципов".

Локк выдвигает собственную концепцию ступеней познания: "Чувства сперва вводят единичные идеи и заполняют ими еще пустое место, и, по мере того как разум постепенно осваивается с некоторыми из них, они помещаются в памяти и получают имена. Затем, продвигаясь вперед, разум абстрагирует их и постепенно научается употребленю общих имен. Так разум наделяется идеями и словами, материалом для упражнения своей способности рассуждения. С увеличением материала, дающего разуму работу, применение его с каждым днем становится все более и более заметным".

Во второй книге Опыта Локк обращается к исследованию идей: их происхождения, классификации и т.п. Определяя идею как объект мышления, Локк полагает, что все идеи приходят от ощущения или рефлексии. Здесь философ придерживается аристотелевской точки зрения о tabula rasa, чистой доске, которой подобен наш ум до всякого опыта. Только из последнего черпает он весь обширный запас знаков и идей. "На опыте основывается все наше знание, от него в конце концов оно происходит. Наше наблюдение, направленное или на внешние ощущаемые предметы, или на внутренние действия нашего ума, которые мы сами воспринимам и о которых мы сами размышляем, доставляет нашему разуму весь материал мышления. Вот два источника знания, откуда происходят все идеи, которые мы имеем или естественным образом можем иметь".

Существует, согласно Локку, два источника идей. Во-первых, наши чувства доставляют уму разные, отличные друг от друга восприятия вещей в соответствии с разнообразными путями, которыми эти предметы действуют на них. "Когда я говорю, что чувства доставляют их уму, я хочу сказать, что от внешних предметов они доставляют уму то, что вызывает в нем эти восприятия. Этот богатый источник большинства наших идей, зависящих всецело от наших чувств и через них входящих в разум, я и называю ощущением". Вторым источником идей является деятельность нашего ума: "другой источник, из которого опыт снабжает разум идеями, есть внутреннее восприятие действий нашего ума, когда он занимается приобретенными им идеями. Этот источник идей каждый человек имеет целиком внутри себя, и, хотя этот источник не есть чувство, поскольку не имеет никакого дела с внешними предметами, тем не менее он очень сходен с ним и может быть довольно точно назван внутренним чувством. Но, называя первый источник чувством, я называю второй рефлексией, потому что он доставляет только такие идеи, которые приобретаются умом при помощи размышления о своей собственной деятельности внутри себя. Итак, мне бы хотелось, чтобы поняли, что под рефлексией в последующем изложении я подразумеваю то наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность и способы ее проявления, вследствие чего в разуме возникают идеи этой деятельности". Ум приобретает идеи, когда начинает воспринимать.

В главе 9 второй книге Локк обращается к рассмотрению того, что называется восприятием. Восприятие, согласно Локку, первая простая идея рефлексии и одновременно первая способность ума. Восприятие бывает только тогда, когда ум получает впечатление. Здесь он касается вопроса о первых идеях, возникающих в нашем уме, и полагает, что в этом вопросе ясности нет, поскольку у детей "прежде всего запечатлеваются те идеи, которые суть первые встречающиеся детям чувственные качества". Восприятие устанавливает разницу между животными и низшими существами. Способность восприятия есть то, что отличает животное царство от низших областей природы. Что касается растений, то их Локк рассматривает как чистые механизмы, в которых все происходит "без всякого ощущения в предмете, без того, чтобы иметь или получить какие-либо идеи".