Семиология и культура

Линейный характер означающего

Соссюр в своем Курсе общей лингвистики делает набросок будущей науки, часть которой должна стать лингвистика. Язык, ограниченный совокупностью фактов речевой деятельности, может быть классифицирован среди прочих человеческих фактов. Мы пришли к тому, что язык есть социальное устройство, однако он отличается по многим моментам от других устройств политических, юридических и т.п. Чтобы понять его специфическую природу, следует изобрести новый порядок фактов. Язык есть система знаков, выражающих идеи, и, тем самым, сравним с письмом или с азбукой глухонемых, с символическими ритуалами, формами вежливости, с военными сигналами и т.п. Просто он является среди этих систем наиболее важной. Так что вполне можно предположить существование науки, изучающей жизнь знаков внутри социальной жизни, и эта наука составила бы часть социальной психологии, а следовательно, и общей психологии; мы даем ей название семиология. Эта наука показала бы нам, в чем состоят знаки, какие законы управляют ими. Поскольку она еще не существует, то нельзя сказать, что это и есть именно то, чем она будет; однако она имеет право на существование, ее место определено заранее. Лингвистика есть только часть этой общей науки, законы, которые откроет семиология, будут применимы и к лингвистике, и последняя окажется, тем самым, связанной с определенной областью в совокупности человеческих фактов. Именно психологу предстоит определить точное место семиологии; задача лингвиста состоит в том, чтобы определить то, что делает из языка особую систему в совокупности семиологических фактов.

Критики Соссюра

В то же время, объект лингвистики, язык, представляя собой иерархически упорядоченную систему знаков, оказывается ограниченным рамками фразы. Собственно говоря, именно такое ограничение объекта лингвистики и определило в дальнейшем как характер критики в адрес Соссюра, так и тенденцию развития собственно лингвистики и возможного расширения лингвистической проблематики. Уязвимость соссюровского учения, в частности, обнаружилась в следующих моментах. Прежде всего, она касалась того предпочтения, которое Соссюр отдавал исследованию языка по сравнению с речью. Фактически, для Соссюра речь не представляла особого научного интереса, будучи чем-то случайным и сугубо индивидуальным. Но именно критический пересмотр этого положения позволил в дальнейшем развиться такому плодотворному направлению, как лингвистика речи, лингвистика текста. Следующим уязвимым моментом в его концепции является также и само понятие языка. Рассматривая язык как некую данность, намертво закрепленную за определенным сообществом индивидов, Соссюр не принимал во внимание того обстоятельства, что само это сообщество неоднородно, но сформировано из различных социальных групп с различным социальным статусом. Во многом можно сказать, что соссюровский язык это научная абстракция, базирующаяся, в интересах исследования, на необходимом допущении о гомогенности коллектива носителей языка. Или, говоря словами У.Лабова, «у Соссюра термин «социальный» означает просто «плюрииндивидуальный» и не предполагает никакого социального взаимодействия» Парадокс Соссюра, по мнению Лабова, заключался в том, что, говоря о языке как о социальном, Соссюр опирался на свой собственный опыт носителя языка, причем носителя высокообразованного. В то же время, как только мы пытаемся исследовать язык, мы сталкиваемся с необходимостью исследовать речь отдельного индивида в социальном контексте. Критика соссюровского понимания языка и противопоставление ему понятия языкового варьирования, в свою очередь, привели к развитию социолингвистики «одна из важнейших задач социолингвистики показать, что это варьирование отнюдь не «свободно», а определенным образом соотносится с системно упорядоченными социальными различиями. В этом плане языковые различия являются основным объектом социолингвистики». Далее, пересмотру подвергся и знаменитый соссюровский пассаж о семиологии, общей науке о знаках. Для сравнения приведем две цитаты: «Можно таким образом мыслить себе науку, изучающую жизнь знаков внутри жизни общества; такая наука явилась бы частью социальной психологии, а следовательно, и общей психологии; мы назвали бы ее семиология. /…/ Лингвистика только часть этой общей науки; законы, которые откроет семиология, будут применимы и к лингвистике, и эта последняя таким образом окажется отнесенной к вполне определенной области в совокупности явлений человеческой жизни». «Соссюр, поддержанный ведущими исследователями в области семиологии, полагал, что лингвистика является лишь частью общей науки о знаках. Все дело, однако, в том, что у нас нет доказательств, что в современном обществе, помимо естественного языка, существуют иные сколько-нибудь обширные знаковые системы. /…/ Таким образом, хотя на первых порах семиология имеет дело с нелингвистическим материалом, она рано или поздно наталкивается на "подлинный" язык. Однако это вовсе не тот язык, который служит объектом изучения лингвистов: это вторичный язык, единицами которого являются уже не монемы и фонемы, но более крупные языковые образования, отсылающие к предметам или эпизодам./…/. Отсюда следует, что в будущем семиология, возможно, растворится в транслингвистике, объектом которой станут миф, рассказ, журнальная статья либо предметы, созданные в рамках нашей цивилизации, в той мере, в какой мы о них говорим (в прессе, в рекламном описании, в интервью, беседе и, быть может, даже посредством внутренней фантазматической речи). Иначе говоря, уже теперь мы должны признать возможным перевернуть формулу Соссюра: лингвистика не является частью пусть даже привилегированной общей науки о знаках; напротив, сама семиология является лишь одной из частей лингвистики, а именно той ее частью, которая должна заняться изучением больших значащих единиц языка; в результате обнаружится единство поисков, ведущихся в настоящее время в области антропологии, социологии, психоанализа и стилистики вокруг понятия значения».

Такой подход расширил и само понятие языка: теперь это не только «естественный язык», но и любая кодифицированная система значений и значимостей. Наконец, укажем и еще одну, весьма существенную линию критики Соссюра. Речь идет о ряде работ французского лингвиста Э. Бенвениста, изданных в 60-е годы 20 века под общим названием «Проблемы общей лингвистики». Бенвенист, отмечая несомненные заслуги Соссюра, указывал, что швейцарский ученый подошел к языку именно как к системе знаков, т.е. во многом оставаясь именно на семиотическом уровне исследования. В этом смысле весьма важное место в концепции Соссюра занимает понятие языковой значимости, тесно связанное с принципом различия знаков внутри некоторой знаковой системы. В то же время, по мнению Бенвениста, Соссюр, опять-таки в силу предпочтения, отдаваемого языку, не принимал в расчет реальную ситуацию общения, в которой и протекает обмен языковыми знаками. Именно поэтому, разрабатывая концепцию значимости и не уделяя должного внимания проблеме значения, Соссюр оставался лишь на уровне семиотики, не поднимаясь до уровня семантики. «Язык сочетает два разных способа означивания, один из которых мы называем семиотическим, а другой семантическим. Семиотический способ означивания это способ, присущий языковому знаку и придающий ему статус целостной единицы. Говоря о семантическом способе означивания, мы имеем в виду специфический способ означивания, который порождается речью. Сообщение не сводится к простой последовательности единиц, которые бы допускали идентификацию каждая в отдельности; смысл не появляется в результате сложения знаков, а как раз наоборот, смысл (речевое намерение) реализуется как целое и разделяется на отдельные знаки, каким являются слова. Семантический аспект принадлежит сфере высказывания и миру речи. Семиотическое должно быть узнано, семантическое должно быть понято».

Бахтин: критика учения Соссюра («Марксизм и философия языка»). Критики Соссюра.

Бахтин и семиотика

Мих.Мих.Бахтин (1895 -1975) философ, литературовед. В 20-е годы им был опубликован ряд работ «под маской» эти работы выходили под именами членов бахтинского кружка Волошинова, Медведева. Всемирную известность Бахтину принесла его работа «Творчество Ф.Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» (1965). Область философских интересов философская антропология, включающая рассмотрение всех основных видов человеческой деятельности. Особенно значителен вклад Бахтина в литературоведение. Бахтина трудно назвать «чистым» семиотиком, хотя в отдельных его работах дана достаточно стройная концепция знака. В частности, исследованию знака, который он неразрывно связывает с понятием идеологии, посвящена его работа, написанная «под маской» «Марксизм и философия языка». Эта работа впервые была опубликована в 1929 году под фамилией его друга В.Н.Волошинова в издательстве «Прибой». Согласно Бахтину, смыслы, которыми занимаются все науки о человеке, всегда выражаются в знаках, т.е. должны быть материально оформлены, выражены. Знак должен быть доступен восприятию, материален.

Одним из главных достижений ранних работ Бахтина в области изучения знаков было установление принципиального различия между знаком как элементом системы и знаком в конкретном высказывании. В этом смысле его позиция совпадает с позицией Бенвениста, которую тот высказал почти сорок лет спустя. И пирсовская, и соссюровская трактовка знака неприложимы к исследованию высказывания. И это первым обнаружил Бахтин. Система, построенная из знаков в отвлечении от реальных текстов, была в центре внимания Соссюра и его последователей (например, Ельмслева). ПО существу, такая система была алгебраической, и поэтому она представляет большой интерес для современных работ по математической лингвистике. Именно недостаточность теорий знака для изучения речевого общения была показана Бахтиным. Ему также принадлежит заслуга создания программы исследований высказывания в «металингвистике» (см. работу «Проблемы поэтики Достоевского», 1963), которая частично совпала с тем, что позднее было предложено Бартом и Бенвенистом. В высказывании слово обрастает дополнительными значениями, которых у него нет в системе (ср. понятие денотации и коннотации). Знак не перестает быть частью системы, но внутри текста обрастает новыми контекстуальными значениями, определяемыми спецификой данного речевого акта. Таким образом, два подхода, представленные соответственно Соссюром и Бахтиным, Пирсом и Бенвенистом, структурализмом и постмодернистской деконструкцией, не противоречат друг ругу, а являются взаимодополняющими и отвечают разным задачам.

Для соединения этих двух подходов к знаку как элементу системы и как составной части текста особенно существенно понятие речевого жанра, над которым Бахтин работал на протяжении последних десятилетий жизни. Речевой жанр складывается под влиянием конкретных исторических условий общения в коллективе. Разные языки и разные общества различаются набором речевых жанров. Литературные жанры опосредованно связаны с речевыми, что особенно видно в романе. Этот литературный жанр включает в себя разные жизненно-бытовые и идеологические формы общения (см. Вопросы литературы и эстетики, 1975; Эстетика словесного творчества, 1979).

Для жанра романа особенно важна роль многоязычия (полифонии). Романное слово осознается как способ постижения реальности благодаря сопоставлению разных языков. Язык в романе сам является предметом изображения. Но литературные жанры не выводятся прямо из речевых или жизненных жанров, а зависят, главным образом, от «памяти жанра». Это понятие, введенное Бахтиным, оказалось важным средством преодоления дихотомии синхронии и диахронии по отношению к литературной эволюции.

В реализации бахтинской программы построения металингвистики (науки, которая должна исследовать коммуникативный аспект высказывания) ключевая роль принадлежит введенному им различению свой и чужой речи и разных степеней перехода между ними. У Бахтина соотношение с другим человеком рассматривается как основная предпосылка для самосознания: «сознание себя самого все время ощущает себя на фоне сознания о нем другого, «я для себя», на фоне «я» для другого» (Бахтин, 1963). Диалогическая и монологическая точки зрения у мыслителя и писателя Бахтиным рассматриваются как две полярно противоположные идеологические позиции. Монологический подход, по Бахтину наиболее распространенный, предполагает изложение только одной точки зрения, без возможности познакомиться с альтернативными. Диалог же дает возможность раскрыть альтернативные точки зрения. Бахтин показывает, что диалогический подход можно проследить в макроструктуре сюжетной композиции романа и одновременно в микроструктуре отдельного отрезка текста, изучаемого металингвистикой. Бахтиным впервые были систематизированы различные аспекты «двухголосой» речи (с установкой на чужое слово). См. «Проблемы поэтики Достоевского», 1963.

Критика идей Соссюра излагается Бахтиным в работе «Марксизм и философия языка». Бахтин выделяет два направления философско-лингвистической мысли: индивидуалистический субъективизм и абстрактный объективизм.

Представителем первого направления являлся В.Гумбольдт. Это направление рассматривает как основу языка (в смысле всех без исключения языковых явлений) индивидуально-творческий акт речи. Источником языка является индивидуальная психика. Законы языкового творчества, поскольку язык есть непрерывное становление, это законы индивидуально-психологические. Основная точка зрения на язык сводится к следующему:

1.язык есть деятельность, непрерывный творческий процесс созидания, осуществляемый индивидуальными речевыми актами;

2.законы языкового творчества суть индивидуально-психологические;

3.творчество языка осмысленное творчество, аналогичное художественному;

4.язык как готовый продукт, как устойчивая система языка (словарь, грамматика, фонетика) является как бы омертвевшим отложением застывшей лавой языкового творчества, абстрактно конструируемый лингвистикой в целях практического научения языку как готовому продукту.

Также к этому направлению относились Штейнталь, Вундт, Фосслер, а из русских авторов Потебня.

Второе направление представлено, прежде всего, именем Ф. де Соссюра. Основная точка зрения на язык сводится к следующему.

1.Язык устойчивая система нормативно тождественных языковых форм, преднаходимая индивидуальным сознанием и непререкаемая для него;

2.Законы языка суть специфические лингвистические законы связи между языковыми знаками внутри данной замкнутой языковой системы. Эти законы объективны по отношению ко всякому субъективному сознанию;

3.Специфические языковые связи не имеют ничего общего с идеологическими ценностями (художественными, познавательными и иными). Никакие идеологические мотивы не обосновывают явления языка. Между словом и его значением нет ни естественной и понятной сознанию, ни художественной связи;

4.Индивидуальные акты говорения являются, с точки зрения языка, лишь случайными преломлениями и вариациями или просто искажениями нормативно тождественных форм, но именно эти акты говорения объясняют историческую изменчивость языковых форм, которая куак такая, с точки зрения системы языка, иррациональна и бессмысленна. Между системой языка и его истории нет ни связи, ни общности мотивов. Они чужды друг другу. Исторические корни второго направления Бахтин усматривает в творчестве Лейбница и его концепции универсальной грамматики.

Бахтин рассматривает школу Соссюра, наряду со школой Дюркгейма, как социологическую. Его критика выражается в следующем. «Конститутивным моментом для языковой формы как знака является вовсе не ее сигнальная себетождественность, а ее специфическая изменчивость, и для понимания языковой формы конститутивным моментом является не узнание того же самого, а понимание в собственном смысле слова, т.е. ориентация в данном контексте и в данной ситуации,, ориентация в становлении, а не ориентация в каком-то неподвижном пребывании. /…/ Языковое сознание говорящего и слушающего понимающего, таким образом, практически в живой речевой работе имеет дело вовсе не с абстрактной системой нормативно тождественных форм языка, а с языком-речью, в смысле совокупности возможных контекстов употребления данной языковой формы./…/ Языковая форма, данная говорящему лишь в контексте определенных высказываний, дана, следовательно, лишь в определенном идеологическом контексте. Мы в действительности никогда не произносим слова и не слышим сова, а слышим истину или ложь, доброе или злое, важное или неважное, приятное или неприятное и т.д. Слово всегда наполнено идеологическим или жизненным содержанием и значением. Как такое мы его понимаем и лишь на такое, задевающее нас идеологически или жизненно, слово мы отвечаем. /…/ Язык в процессе его практического осуществления неотделим от своего идеологического или жизненного наполнения. И здесь нужна совершенно особая, не обусловленная целями говорящего, установка, чтобы абстрактно отделить язык от его идеологического или жизненного наполенения.

Если мы это абстрактное отделение возведем в принцип, если мы субстанциализируем отрешенную от идеологического наполнения языковую форму, как это делают некоторые представители второго направления, мы снова придем к сигналу, а не к знаку языка-речи. Разрыв между языком и его идеологическим наполнением одна из глубочайших ошибок абстрактного объективизма.

Проблема чужого слова

Ошибки абстрактного объективизма.

1.Устойчивый себетождественный момент языковых форм превалирует над их изменчивостью.

2.Абстрактное превалирует над конкретным.

3.Абстрактная систематичность над историчностью.

4.Формы элементов над формами целого.

5.Субстанциализация изолированного языкового элемента вместо динамики речи.

6.Односмысленность и одноакцентность слова вместо его живой многосмысленности и многоакцентности.

7.Представление о языке как о готовой вещи, передаваемой от одного поколения к другому.

8.Неумение понять становление языка изнутри.

Тема 6. Функциональная лингвистика. Пражский лингвистический кружок

В 1926 году по инициативе чешского лингвиста В.Матезиуса был создан Пажский лингвистический кружок. Среди представителей данного кружка следует упомянуть Б.Трика, Б.Гавранека Я.Мукаржовского В Скаличку. В работе ПЛК также принимали участие и русские лингвисты Н.Трубецкой, С.Карцевский и Р.Якобсон. Теоретические взгляды представителей ПЛК изложены в «Тезисах ПЛК», предложенных 1 международному съезду славистов, состоявшемуся в Праге в 1929 г.

Представители ПЛК во многом восприняли основные идеи Ф. де Соссюра, однако специфика их концепций заключалась в том, что они, во-первых, ввели в лингвистическую проблематику проблему структуры, структурного характера языка и взаимосвязанности его частей. Во-вторых, новым в подходе пражцев было то, что их интересовало выявление функциональных аспектов языка, интерес к функции языка, понимаемой как задачу, предназначение, а не как зависимость.

Опираясь на тезис о том, что ни один живой язык не существует в отрыве от языкового коллектива, а, следовательно, выполняет функции общения и выражения, функционалисты полагали, что, в зависимости от конкретной цели, которую говорящий ставит перед высказываемым им сообщением, определяются и различные функции языка. Разработка основ фонологии Н.Трубецким (1890-1938).

Трубецкого интересовало изучение вокалических систем различных языков. При сравнении этих систем Трубецкой исходил из соссюровской дихотомии язык/речь, соответственно разграничивая науку о звуках языка (фонологию) и науку о звуках речи (фонетику). Задача фонологии состоит в том, чтобы исследовать, какие звуковые различия в данном языке связаны со смысловыми различиями, каковы соотношения различительных элементов и правила их (элементов) сочетания в слова. Фонология, по мысли Трубецкого, должна принимать во внимание то, что в составе звука несет определенную функцию в составе языка. Трубецкой выделял три функции:

кульминативную (вершинообразующую) функцию звука она указывает, какое количество слов и словосочетаний содержится в предложении. Например, главное ударение в словах немецкого языка.

делимитативную (разграничительную) функцию указывает на границу между двумя единицами.

дистинктивную (смыслоразличительную) функцию.

Наиболее пристальное внимание Трубецкой уделил смыслоразличительной функции. На первое место в учении о смыслоразличении он выдвинул понятие оппозиции. Так, оппозиция фонем о а для русского языка является смыслоразличительной, так как существуют пары слов, которые различаются только этими фонемами (мол-мал). существуют также и несущественные, или несмыслоразличительные оппозиции (суд-сад). Фонологические единицы, которые, с точки зрения данного языка, невозможно разложить на более мелкие фонологические единицы, Трубецкой назвал фонемами. Фонема не совпадает с конкретным звуком. Физически различные звуки, в которых реализуется одна и та же фонема, Трубецкой назвал вариантами фонемы. (Кон конь).

Модель коммуникации по Р.Якобсону и основные функции языка

Роман Осипович Якобсон (1896-1982) оставил после себя значительное и разностороннее творческое наследие. В период между первой и второй мировыми войнами его творчество было в основном посвящено вопросам поэтики и литературы. В тесной связи с работами русских формалистов он предложил определять поэзию по ее форме, а не по темам или психологическим и социальным характеристикам автора: «прием вот единственный герой литературы». В итоге его исследование вышло далеко за рамки чистого литературоведения и поэтическая функция, перестав быть прерогативой литературы, стала рассматриваться как одна из тенденций речи, которую можно обнаружить в поговорках, объявлениях, и даже в повседневных разговорах.

Еще одно направление творчества Якобсона разработка вопросов фонологии. В этом плане ему, вместе с Николаем Трубецким, принадлежит главенствующая роль. При изучении чешского стихосложения он разработал понятие фонемы и составил комбинаторную таблицу фонем, которая по своей значимости сравнима с таблицей элементов Менделеева. В работе «Два аспекта речи и два типа афазии» Якобсон свел две формы данного заболевания к двум речевым осям парадигматической (ось выбора) и синтагматической (ось комбинаторики). Если первая форма афазии связана с метафорическими ассоциациями (сгущение), то вторая с метонимическими (смещение). Не остановившись на достигнутом, он попытался распространить противопоставление между метафорой и метонимией также и на область искусства, отмечая явную метонимическую ориентацию кубизма, который трансформирует объект в ряд синекдох; тогда как художники-сюрреалисты воздействуют посредством метафорической концепции.

Большое значение для теории информации и коммуникации представляет также его работа «Лингвистика и поэтика» (1960 г.), в которой он предложил свою трактовку схемы коммуникативного акта по Шеннону, а также выделил и охарактеризовал основные функции языка.

Целью данной работы было продемонстрировать значение поэтической функции языка, что сближало Якобсона с русскими формалистами, для которых в художественном произведении важно было не только и не столько то, что сказано, но то, как именно это сказано. Однако для выявления важности именно данной функции языка Якобсон подробно рассмотрел и еще пять функций. Выделение функций языка было сделано Якобсоном на основе анализа элементарной схемы коммуникативного акта, которая выглядит следующим образом:

КОНТЕКСТ

СООБЩЕНИЕ

АДРЕСАНТ КОНТАКТ АДРЕСАТ

КОД

Каждому элементу коммуникативного акта соответствует определенная функция языка, так что схематически это изображается следующим образом:

ЭМОТИВНАЯ ПОЭТИЧЕСКАЯ КОНАТИВНАЯ

ФАТИЧЕСКАЯ

МЕТАЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ

Эмотивная функция это выражение, при помощи языковых (и, прежде всего, интонационных) средств отношения говорящего к передаваемой им информации. Референтивная функция это указание на контекст, отсылка к тому объекту, о котором идет речь, привязка к реальности. Конативная функция это использование языковых средств для того, чтобы вызвать у адресата определенную реакцию, изменить его поведение. Данная функция может быть также названа регулятивной. Фатическая функция это использование языковых средств не для передачи какой-либо информации, но лишь для установления или поддержания контакта (разговора). Металингвистическая функция язык выступает в качестве языка описания по отношению к некоторому языку-объекту. Примером проявления данной функции может служить учебник по грамматике. Наконец, мы можем говорить о поэтической функции, когда использование языковых средств направлено не на передачу информации, а на само сообщение. Данная функция характерна, прежде всего, для художественных произведений, но выявить ее не представляется сложным также и в разговорной речи, и даже в научных работах. Учение Якобсона о шести функциях языка вполне приложимо и к другим знаковым системам. Выделение этих функций может быть осуществлено и там, где сообщение в рамках коммуникативного акта передается другими, нежели вербальные, средствами выражения.

Тема 7. Французский структурализм

Структурализм стал быстро отождествляться с одним именем Клода Леви-Стросса. Структурализм в антропологии явился результатом особой ситуации, сложившейся в нарождающейся антропологии, а в более широком смысле подъемом понятия науки в области изучения обществ. Первым объектом изучения для ЛС стал запрет инцеста, и это, помимо всего прочего, было поводом отстраниться от того, что по этому поводу говорил Э.Дюркгейм. Не удовлетворившись ограничением этого явления во временных и географических, пространственных рамках, ЛС стремился обнаружить те вневременные, универсальные корни, которые высветили бы постоянство этого запрета.

В творчестве К.Леви-Стросса можно выделить 2 момента, представляющих непосредственный интерес для теории коммуникации. Первый момент это исследование феномена запрета инцеста и выявление элементарных структур родства, второй анализ мифов. В то же время, оба эти момента объединяет стремление обнаружить «единство человеческого духа». К числу наиболее значительных работ Леви-Стросса относятся «Элементарные структуры родства» (1949), «Печальные тропики» (1955), «Структурная антропология» (1958), «Первобытное мышление» (1962), «Тотемизм сегодня» (1962), «Мифологические» (19641971).

Запрет инцеста и его значение для формирования Культуры

Анализируя различные социальные теории функционалистские, эволюционистские Леви-Стросс приходит к выводу, что ни одна из них не может в полной мере способствовать как разрешению фундаментального вопроса о происхождении Культуры, так и созданию позитивной социальной науки. Неубедительной оказывается эволюционистская перспектива, которая постулировала строгое соответствие между техническим развитием и возрастающей сложностью социальных отношений. Однако эта аргументация не могла оказать сопротивления очевидности фактов. Действительно, в "Структурной антропологии" Леви-Стросс указывает, что австралийские племена, владевшие примитивной технологией, в то же самое время располагали столь развитой сетью социальных отношений, что это и по сей день представляет загадку для исследователей.

Не устраивала Леви-Стросса и функционалистская интерпретация, предложенная Малиновским и Радклиф-Брауном. Для функционалистов любой социальный институт представлял собой выражение определенной функции и имел повсеместно определенную функцию. И каждая функция неукоснительно преобразовывалась в институт. Между тем, неверно, будто один и тот же институт имеет всюду одинаковую функцию. Например, вилка европейца не может быть приравнена к вилке полинезийца, предназначенной для ритуальных пиршеств.

В создании собственной версии происхождения культуры Леви-Стросс опирается на идеи М.Мосса, в частности, на его "Очерк о даре". Историческую перспективу Мосс заменяет понятием взаимности. Он делает несомненной очевидность феномена дара, который называет глобальным социальным фактом. Обязанность получать не менее принудительна, чем обязанность давать. Отказ от дара равносилен отказу от союза. Символическая сторона дара не менее важна, чем его экономическая ценность. Понятие взаимности становится стержнем этнологической рефлексии. Леви-Стросс воспользовался этим понятием. Однако там, где Мосс видел всего лишь фундаментальный треугольник "давать, получать, возвращать", он делает акцент на общий знаменатель, каковым является обмен. Именно обмен гарантирует взаимность как союз между людьми. Однако отношения обмена располагаются на поверхности, они уже свидетельствуют о принадлежности к культуре. Для Леви-Стросса же важно обнаружить тот бессознательный механизм, который еще внутри природы делает возможным появление культуры. Таким механизмом, оказавшимся способным положить начало социальному, для Леви-Стросса является запрет инцеста. Леви-Стросс не был первым, кто обратил внимание на этот феномен. Однако именно Леви-Стросс пришел к выводу о том, что запрет инцеста представляет собой явление одновременно и биологическое, и социальное. Именно его амбивалентность позволяет установить точный момент появления культуры. Леви-Стросс настаивает на фундаментальной характеристике инцеста: это есть сама зарождающаяся Культура. "Его происхождение, пишет он, не является ни чисто культурным, ни чисто природным. /.../ Он заключает в себе тот фундаментальный шаг, благодаря которому, посредством которого, но в особенности в котором совершается переход от Природы к Культуре. С одной стороны, он принадлежит Природе, поскольку является общим условием Культуры, и, следовательно, не стоит удивляться, что он получает от природы ее фундаментальную черту, т.е. универсальность. С другой стороны, действуя и навязывая изнутри свое Правило явлениям, которые сперва от него никак не зависят, он уже является Культурой".

Запрет инцеста Леви-Стросс называет "превосходным правилом, единственно универсальным и обеспечивающим власть культуры над природой". В противоположность Дюркгейму, рассматривавшему этот запрет как ограничение, Леви-Стросс полагает, что именно запрет инцеста лежит в основе создания позитивной и систематической организации, в которой принципиальную роль играют отношения обмена. Как указывает в "Истории структурализма" Ф.Досс, "леви-строссовский переворот заключается в де-биологизации феномена, в изъятии его одновременно из схемы простого кровосмесительства и этноцентристских моральных рассуждений. Структуралистская гипотеза производит здесь смещение объекта для того, чтобы восстановить в нем в полной мере его трансактивный, коммуникативный характер, который устанавливается с брачным союзом. Он делает отношения родства первичной основой социального воспроизводства".

Таким образом, мышление первобытного дикаря, полагает ЛС, это не самое раннее состояние человеческой мысли. Оно опирается на уже происшедший раздел между природой и культурой. В «Элементарных структурах родства» переход от природного союза, основывающегося на единокровности, к брачному союзу, основывающемуся на запрещении инцеста, трактуется как установление, которое соединяет универсальный характер инстинктивной жизни с ограничительным характером социальных норм, как единственное культурное правило, которое является всеобщим. Другой стороной запрета инцеста выступает обмен как общая основа функционирования социального организма и прежде всего обмен женщинами (экзогамия) и обмен информацией (язык), подключающие природного индивида к символическому миру культуры.

Механизм обмена, лежащий в основе функционирования символических социальных систем, не дан в непосредственном опыте, но должен быть построен в теоретическом плане: социальный мир это мир символических отношений. Изменение этих отношений является. По ЛС, важным фактором обще-социальных изменений. «Всякая культура может рассматриваться как совокупность символических систем, к которым прежде всего относятся язык, брачные правила, искусство, наука, религия. Все эти системы ставят целью выразить некоторые аспекты физической и социальной реальности и, кроме того, те отношения, которые связывают эти два типа реальности между собой, а также сами символические системы друг с другом. Эти символические системы внутри каждого данного общества всегда остаются в известной мере несоизмеримыми, они характеризуются различным ритмом эволюции, и именно эта неравномерность изменения различных символических систем и определяет в конечном счете скольжение общественной структуры, переход от одного состояния общества к другому».

Внутри символического порядка культуры также происходит взаимоопосредование социального и индивидуального: только внутри социального порядка индивидуальные отличия приобретают целостность своего выражения и одновременно лишь через посредство конечного индивидуального опыта социальный факт воплощается в реальности. Основой для построения символического функционирования сознания выступает понятие «мана» одно из наиболее обобщенных понятий первобытного мышления обозначающее «нулевую» символическую ценность, нечто вроде алгебраического символа, способного вместить любое содержание. Реляционный характер символического мышления предполагает, что во всяком типе структур человеческого сознания существует несовпадение между порядками означающего и означаемого, причем означающего всегда больше, и этот избыток распределяется между предметами реального мира в соответствии с законами символического мышления. Именно это свободное означающее делает, по ЛС, соизмеримыми любые проявления человеческого духа и, следовательно, является условием всякого духовного творчества, равно как и возможности его познания.

В статьях «Структурной антропологии» развиваются темы предшествующих работ и намечаются перспективы будущего исследования. Здесь ЛС развернуто применяет лингвистическую методологию (прежде всего приемы фонологического анализа Н.Трубецкого) к этнологическим объектам системам родства, мифам, а в последующих работах также и к тотемизму.

Метод ЛС при рассмотрении систем родства сводится к следующему. В терминах родства он, во-первых, выделяет их дифференциальные признаки (пол, возраст, поколение, ступень родственной близости и т.д.), во-вторых, он исследует не сами эти термины, а их соотношения (типа: братские, брачные, родительские). Воссоединение в единой сетке всех этих отношений дает пучок дифференциальных признаков (так выглядит фонема в фонологическом анализе), которые в различных составах и пропорциях реализуются в различных обществах. Применение лингвистических методов усложняет и одновременно упрощает исходные параметры анализа, делает соизмеримым внешне несходный материал и позволяет выявить наиболее общие типы систем родства.

В "Структурной антропологии" ЛС пишет: Изначальный и несводимый к более дробным единицам характер элемента родства является непосредственным следствием универсальности запрета инцеста". "Будучи системами символов, системы родства представляют для антрополога благодатную почву, где его усилия почти что могут объединиться с усилиями лингвистики. При этом объединении... никогда не следует забывать о том, что мы имеем дело целиком с символами".

"Необходимо рассматривать брачные правила и системы родства как некий язык, то есть как множество операций, обеспечивающих возможность общения между индивидами и группами индивидов. То обстоятельство, что "сообщение" в данном случае состоит из женщин группы, которые циркулируют между кланами, линиями или семьями, не препятствует тождеству рассматриваемого явления в обоих случаях". "Не отождествляя общество или культуру и язык, можно приступить к этой "коперниковской революции", которая будет состоять в толковании общества в целом в зависимости от теории коммуникации. В настоящее время эта попытка возможна на трех уровнях, поскольку родственные и брачные правила служат обеспечению коммуникации женщин между группами, так же как экономические правила служат для обеспечения коммуникации имущества и услуг, а лингвистические правила для коммуникации сообщений". Исследование мифологии Леви-Строссом. Анализ мифов.

Второй аспект творчества Леви-Стросса, представляющий интерес для теории коммуникации, связан с его анализом мифов. Обращение Леви-Стросса к анализу мифов имеет целью обнаружить "единство человеческого духа" на уровне более сложных, не чисто языковых, а экстралингвистических образований, каковыми являются мифемы. Подобно фонемам, они являются знаками с присущим последним делением на означающее и означаемое. Однако в отличие от языковых знаков как форма, так и содержание мифемы гораздо богаче: она сообразуется с внешним по отношению к языку, реальным миром. Предпринимаемый ЛС анализ выявляет двойственность мифа, который в качестве исторического повествования в прошлом диахроничен и необратим, однако в качестве инструмента объяснения настоящего синхроничен и обратим. Подобно смыслу систем родства, смысл мифа заключен не в отдельных его элементах а в связи этих элементов между собой.

Примером исследования мифа с помощью лингвистической методологии является анализ мифа об Эдипе. Все мотивы мифа (короткие фразы, связь элементов которых соответствует связи событий в мифе) поляризуются на две главные оппозиции: переоценка или недооценка родства, отрицание или подчеркивание кровной связи человека с землей (автохтонии). Исходная для мифического мышления проблема это невозможность и одновременно необходимость перейти от представления о природном, растительном возникновении человека из земли к представлению о его культурном возникновении от брака мужчины и женщины. Эта проблема возникает, по мысли ЛС, во всех вариантах мифа об Эдипе, начиная от Софокла и заканчивая Фрейдом. Поэтому неправомерно брать за основу только один миф более ранний или более поздний и считать все остальные варианты неаутентичными. Утверждение собственной ценности каждого мифа позволяет вскрыть в мифах третье, вневременное измерение мифам свойственна не только синхроническая и диахроническая размерность в пределах каждого данного варианта, но также и общая временная последовательность, в которой располагаются все варианты мифа в истории. Основной логический смысл мифа заключается в постепенном опосредовании противоположностей жизни и смерти, растительного и животного и пр. Миф развертывается в постепенном снятии противоположностей.

Конкретным анализом логики мифа в действии является четырехтомное исследование мифов южноамериканских индейцев «Мифологические». Задача исследования мифов, полагает ЛС, заключается в том, чтобы установить для каждой последовательности мотивов мифа группу преобразований внутри общего, хотя и незаконченного корпуса материала. Это необходимо для того, чтобы отношения изоморфизма между различными последовательностями. На различных уровнях и в различных кодах географическом, технико-экономическом, социологическом, космологическом исследователь должен выявить общую систему оппозиций, вскрыть измерение безличной бессознательной комбинаторики, представляющей собой глубинный пласт человеческого разума, присутствующий не только в мифах примитивных племен, но и в явлениях современной культуры. Это оказывается нелегко, поскольку здесь существенен разрыв между внутренней и внешней точкой зрения на миф, между сознанием аборигена и сознанием исследователя; например, опорная для ЛС оппозиция природы и культуры оказывается фактически незначимой в самом мышлении дикаря, для которого тенденция к сближению природы и культуры порой оказывается сильнее, чем тенденция к их противопоставлению.

Значение отдельных элементов мифа не универсально, универсальна лишь логика связи этих элементов: «Истина мифа заключается не в каком-то привилегированном содержании. Она заключена в логических отношениях, лишенных содержания, или, точнее, таких, инвариантные свойства которых исчерпывают их операциональное значение» (М:С/В). Значение мифов это не статистическое отношение некоторого означающего к отдельному означаемому, но динамическое отношение, связывающее между собой многие мифы и многие части мифов.

Не менее важной является идея Леви-Стросса о том, что "мифы переговариваются между собой". Не существует архаической или аутентичной версии мифа. Миф конституируется совокупностью своих вариантов. В этом смысле фрейдистская интерпретация также составляет часть мифа об Эдипе. И труд мифолога в той или иной мере относится к мифологическому мышлению. "Так и эта книга о мифах, пишет Леви-Стросс в "Сырое и вареное", является, в своем роде, мифом". Например, расшифровка одного только исходного мифа в «Мифологических» вовлекает в анализ свыше 180 мифов двадцати племен. Элементы логики мифа занимают промежуточную позицию между восприятиями и понятиями: это уже не восприятия, но еще и не понятия.

Различные группы мифов имеют некоторую общую структуру. Так, этнологические мифы (т.е. мифы о происхождении какого-то природного или социального явления) обычно начинаются с инцеста, т.е. прямого или метафорического нарушения меры в семейных отношениях, которое влечет за собой разобщение элементов, обычно единых. Воссоединение этого разрыва, упорядочивание нарушенного равновесия предполагает в качестве дополнительного условия появление искомого элемента. Анализируя мифологические повествования, ЛС обычно вслед за анализом первого мифа берет из него какую-то побочную, на первый взгляд, тему, через которую данный миф связывается с другими мифами. В ходе развертывания мифического мышления и его анализа происходит разветвление бинарных оппозиций, концептуализирующих исходно неразрешимые противоречия. Например, исходная оппозиция культуры и природы расчленяется далее следующим образом: природа на космическое и биологическое, культура на техническое и социальное, социальное на групповое и внегрупповое; внутригрупповое предполагает возможность эндогамии или экзогамии, эндогамия возможность инцеста или целибата, внегрупповое порождает отношение союзничества либо войны. Это древо оппозиций может разветвляться до бесконечности, обнаруживая все новые оппозиции, которыми оперирует мифическое мышление.

ЛС воспринимает различные мифы как части распавшейся системы, которая и должна быть реконструирована исследователем. В ходе этой реконструкции, как полагает ЛС, безразлично, с чего мы начинаем с начала или с конца. На том общем уровне, где происходит исследование, важность исторических трансформаций стирается или, во всяком случае, сильно уменьшается. Таким образом, миф есть то, что стирает время, что стирает настоящее, прошлое и будущее. Мифы могут быть поняты не только как поиск потерянного времени, но и как подавление времени. Они развертываются и исследуются на таком уровне, где стирается и сама история. Мифы, по ЛС, как бы амортизируют социальную историю бесписьменных народов с ее миграциями, войнами, эпидемиями, дружественными или враждебными общениями, брачными связями. Будучи поколеблена в какой-либо своей точке, социальная система реагирует на это потрясение всей своей целостностью и находит равновесие и стабилизацию в системе мифологического мышления, которая разрешает эти противоречия посредством перевода исходной оппозиции в план других, более дробных оппозиций, являясь, таким образом, деятельностью расчленения и упорядочивания спонтанного потока жизненных переживаний. В этом логический смысл мифа противостоит ритуалу практически-магической деятельности, смысл которой заключается как раз в том, чтобы воссоединить произведенные мифической мыслью расчленения и вновь ввести их в континуум живого восприятия. Таким образом, в интерпретации ЛС ритуал является ответом не на саму жизнь, а на мышление о жизни, на его дискретный по отношению к непосредственному жизненному передживанию характер; ритуал это попытка осуществить обратный ход от мышления к жизни. На стыке мифа и ритуала и осуществляется, по ЛС, символическая функция, опосредующая мыслимое и переживаемое, чувственное и интеллектуальное. Понятие «символической функции».

Как отмечалось выше, важным моментом в работе Леви-Стросса являлось отыскание "бессознательных структур человеческого духа", утверждение «единства человеческого духа». Как бы ни стремился сам Леви-Стросс уйти от философии и ее проблем, но налицо здесь задача чисто философская по своему размаху. Поиск бессознательных структур что это, как не поиск формулы идентичности Культуры в целом, в ее отличии от Природы? Запрет инцеста представляет интерес и с этой точки зрения: в самой идентичности Природы зарождается некое различие, перерастающее затем в иную идентичность Культуру. В отличие от Фрейда, для которого бессознательное это определенный слой сознания отдельного индивида, Леви-Стросс использует категорию "коллективного мышления", "человеческого духа", бессознательно рационального, на уровне которого достигается арбитрарность знака (языкового и любого другого) и складываются структуры (устойчивые отношения), мотивирующие социальную жизнь. Коллективное бессознательное структурировано наподобие языка и, подобно языку, является универсальным кодом, заключающим в себе идентичность Культуры. "Дело заключается не в том, чтобы перевести в символы внешние данности, но в том, чтобы свести к их природе символической системы вещи, которые избегают ее лишь для того, чтобы не быть выраженными. Как и язык, социальное есть автономная реальность, символы являются более реальными, чем то, что они символизируют, означающее предшествует и определяет означаемое" (IaMM).

Коммуникация осуществляется лишь посредством символического. И если возможна коммуникация вещей, то лишь благодаря вмешательству символической системы. Бессознательное для ЛС ответственно за эту возможность и является носителем этой системы. Бессознательное есть "категория коллективного мышления"(IaMM), оно обеспечивает возможность общаться с другим, оно фундирует символическое мышление. В Структурной антропологии " он указывает: "Вся психическая жизнь и весь внешний опыт невротика организуются одной исключительной, доминирующей структурой, причем катализатором служит некий изначальный миф. Но эта доминирующая структура, равно как и другие, занимающие у невротика подчиненное положение по отношению к первой, характерна и для психики нормального человека, будь он членом цивилизованного общества или членом общества первобытного. Совокупность этих структур и составляет то, что мы называем бессознательным. Бессознательное перестает быть прибежищем индивидуальных особенностей, хранилищем личной истории, которая делает каждого из нас существом уникальным. Термин бессознательное обозначает символическую функцию, отличительную для человека, но у всех людей проявляющуюся согласно одним и тем же законам и, в сущности, сводящуюся к совокупности этих законов. Если эта концепция верна, то, вероятно, между подсознательны и бессознательным нужно установить более четкое различие. Подсознание, хранилище воспоминаний и образов, которые каждый индивидуум накапливает в течение жизни, в этом случае становится одним из аспектов памяти. Бессознательное всегда остается пустым, лишенным образного содержания, или, точнее, оно имеет такое же отношение к образам, как желудок к находящейся в нем пище. Бессознательное является инструментом с единственным назначением оно подчиняет структурным законам, которыми и исчерпывается его реальность, нерасчлененные элементы, поступающие извне: намерения, эмоции, представления, воспоминания. Можно сказать, что подсознание это индивидуальный словарь, в котором каждый из нас записывает лексику истории своей индивидуальности, и что бессознательное, организуя этот словарь по своим законам, придает ему значение и делает его языком, понятным нам самим и другим людям( причем лишь в той мере, в какой он организован по законам бессознательного". Таким образом оказывается, что идентичность Культуры в целом изначально условна, арбитрарна с самых первых шагов вступает в действие "специфически человеческая символическая функция", формирующая специфическую же символическую реальность.

И.Симонис, автор монографии, посвященной творчеству ЛС, указывает: "Структурализм, прежде чем предложить переход от лингвистического метода к социальным наукам, осуществил рефлексию над языком и социальной действительностью. Ему показалось, что в этом плане совместная жизнь людей отмечена обменом, и что этот обмен обязан своим существованием символическому характеру их отношений. Люди характеризуются символическим мышлением и обменом внутри некоторого поля, которое, по этой причине, является общим для них. Люди связаны друг с другом символическим обменом, и именно это и есть поле социального. Символическое возникает одновременно с появлением языка и запретом инцеста. Язык предлагает наиболее совершенную модель обмена и символического". Через анализ элементарных структур родства, через анализ мифов Леви-Стросс стремился доказать единство человеческой природы, существование некоторых исконных универсальных структур человеческого духа, которые, при всем различии в степени развития отдельных народов, делают возможным коммуникацию (базирующуюся на понимании) между культурами.

Семиология Ролана Барта

Ролан Барт (1915 1980). Один из крупнейших представителей французского структурализма. Основные работы: «Система моды», «Мифологии», «Основы семиологии», «Нулевая степень письма», «Структурализм как деятельность», «Эффект реальности», «»Риторика образа», «От произведения к тексту», «Смерть автора», «Удовольствие от текста». В его творчестве выделяют условно три периода: доструктуралисткий, к которому относятся работы "Нулевая степень письма", "Мифологии". Поворот к осознанному структурализму отмечен работами "Воображение знака", "Структурализм как деятельность". Наибольший же интерес представляют работы, в которых он разрабатывает так называемую концепцию текста ("Удовольствие от текста", "S/Z»).

Однако уже начиная с самых ранних работ, к каковым относяться, прежде всего"Мифологии", Барт делает попытку развенчать мнимую естественность идеологии. Особенно явственно это видно в работе "Мифологии", где он показывает , каким образом создаются различные мифы мелкобуржуазного сознания. Во всех его работах подчеркиваются следующие аспекты идеологии:

ее принципиальная неполнота; именно потому, что идеология выражает интересы отдельной группы, ни одно идеологическое изображение мира не может его исчерпать, дать целостный и связный образ; идеология частична по определению и в силу этого ущербна;

ее "империализм" и претензия на универсальность: не признавая собственную частичность, она стремится к глобальной трактовке и потому не терпит соперничества;