Проблемы сельской жизни

Проблемы сельской жизни

Повышенный по сравнению с другими районами РСФСР отток рабочей силы из сельского хозяйства Нечерноземной зоны был вызван, с одной стороны, близостью городов и промышленных предприятий и с другой стороны, более высоким уровнем ручного низкооплачиваемого труда и неудовлетворительными жилищными и бытовыми условиями.

Во время анкетных опросов, проведенных в 60-80-е гг. во многих различных в природном, экономическом и демографическом отношении районах страны (Поволжье, Северный Кавказ, Западная Сибирь, Центр и северо-запад России, Украина) повсюду одной из основных причин миграции работники сельского хозяйства называли неудовлетворенность содержанием труда.

По данным обследований, проведенных в Нечерноземье в начале 80-х гг. на первом месте среди причин отъезда из села оставалась неудовлетворенность трудом: работа вручную, отсутствие работы по специальности, плохие условия труда, ненормированный рабочий день. По этим причинам покинули село до 40% мигрантов. 18% селян уехали для повышения квалификации, столько же - для продолжения образования, 13% ~ из-за плохих бытовых условий, 22% - из-за невозможности в полной мере удовлетворить культурные потребности. Средний уровень образования мигрантов - 8 классов. Среди тех, кто намеревался продолжать жить в деревне - лица с образованием 7 классов. 97% мужчин и 82% женщин-мигрантов были в возрасте до 30 лет. II это понятно, ибо 75% колхозников, выполнявших физическую работу, работали вручную, в том числе 78,3% лиц со средним образованием. 60% не имели какой-либо профессиональной подготовки.

Сельскохозяйственное производство было связано с тяжелым физическим трудом. Механизация медленно входила в трудовую жизнь колхозов и совхозов. Финансовая отсталость многих хозяйств, высокие цены на технику и запасные части не позволяли им в достаточно сжатые сроки переоснащать фермы и комплексы современной техникой и оборудованием. Для строительства новых у значительного числа колхозов и совхозов не было средств. Покупка техники для работы на полях растягивалась для многих хозяйств на годы.

За 60-80-е гг. уровень механизации многих сельскохозяйственных работ повышался медленными темпами. К концу 80-х гг. лишь половина площадей картофеля, выращиваемого в колхозах и совхозах России, убиралась машинами, механизирована была на четыре пятых посадка и на четверть - уборка овощей.

Темпы строительства и переоборудования животноводческих ферм и комплексов были несколько выше. В 60-е гг. уровень комплексной механизации в молочном животноводстве составил менее 10%, в 70-е гг. - 40%, в 80-е гг. - 67%; на свиноводческих фермах - соответственно; 25; 67 и 76%; на птицеводческих - 17; 73, 91%. Для многих работников сельского хозяйства условия труда оказались приемлемыми, и они связывали свою жизнь с селом. Но немало оказалось ферм и комплексов, где оборудование и механизмы полностью или частично не работали, ремонт длился месяцами и годами и механизация оставалась лишь в отчетах. В колхозах и совхозах Нечерноземья только треть ферм крупного рогатого скота и половина свиноводческих была переведена на механизированный режим работы °. По данным единовременного учета к концу 70-х гг. лишь треть работников колхозов и совхозов России работала при помощи машин и механизмов, в конце 80-х гг. - менее половины. Остальные трудились вручную. В животноводстве применение ручного труда оказалось еще больше. Даже в совхозах, где уровень механизации выше чем в колхозах, в 80-е гг. до 70% работников были заняты ручным трудом.

Типичные рассказы о жизни. Письмо из совхоза «Салобелякский» Яранского района Кировской области от доярки К. Матвеевой (60-е гг.): «Я окончила 8 классов и работаю дояркой. У нас все доярки неграмотные. Я почти весь день на ферме, т. к. очень много работы и все вручную. Воду носим из колодца, который находится далеко от фермы. Кормлю 12 коров, если принести только по 2 ведра на корову - уже 24. Подумайте, сколько надо сил и времени. Дрова пилят тоже доярки. Навоз кидаем из окошек. Силос накладываем на возы, скотники возят, а нам надо еще рубить силос. Работа тяжелая, зарплата гроши. За декабрь я получила 50 руб. 61 коп.».

Из совхоза «Онежский» Архангельской области телятница В. М. Семенова писала в «Сельскую жизнь» (70-е гг.): «Телятник выстроен в 1962 г. и до сих пор не было капитального ремонта. Вышел из строя титан, в котором греется вода, молоко и обрат для поения телят. Каждый день к молочной ношу по 100 л молока. Дороги нет - грязь, не знаешь как ноги вытащить. Есть у нас подвесная дорога - но она неисправна. Носим воду с другого двора».

Письмо от дояра М. М, Горелова из села Чернава Милославского района Рязанской области (80-е гг.): «Я работаю дояром третий год, условия работы у нас очень тяжелые. Коровник холодный, ворот вторых нет и в этих воротах гуляет ветер. Руки мерзнут, горячей воды нет. Моем цедилки и ведра в ледяной воде. Красный уголок превратили в телятник. Полы и кормушки очень плохие. Подстилки тоже нет»

Многие сельские жители находили выход из подобных ситуаций в трудоустройстве в городе. Маятниковая миграция носила большей частью производственный характер. За 1925-1975 гг. трудовая маятниковая миграция в стране выросла в 27 раз, ежедневные межпоселенные поездки с культурно-бытовыми целями - в 16 раз.

Доля маятниковых мигрантов в общей численности занятых в городах Костромской области, составляла: в Костроме - 3,8%, Галиче - 3,3, Буе - 1,4, Шарье - 1,7, Мантурове - 2,7%. В городах Калужской области в 1966-1970 гг. работало 3 млн. сельских жителей, а в 1971-1975 гг. - 4 млн. человек. Трудовая маятниковая миграция давала возможность пополнять рабочую силу города без дополнительного строительства жилья, школ, детских садов, следовательно, самого города. При этом, как правило, работал в городе только один из трудоспособных членов семьи, а остальные трудились в сельском хозяйстве. Таким образом, маятниковая миграция наносила меньший ущерб, чем обычный переезд в город.

Как правило, маятниковые мигранты работали в промышленности и были заняты менее квалифицированным трудом, чем горожане. Средняя заработная плата маятниковых мигрантов была ниже, чем городских рабочих. Обследования в ряде районов России показали, что из числа маятниковых мигрантов, работавших в городах, около 70% из них были заняты в промышленности. Среди них свыше 30% работали разнорабочими и младшим обслуживающим персоналом, 14 - высококвалифицированными рабочими промышленности, 13 - рабочими лесхозов и леспромхозов и 10% служащими непроизводственной сферы.

Маятниковая миграция явление чрезвычайно сложное. Она позволяла частично удовлетворить потребности города в малоквалифицированных и неквалифицированных работниках без дальнейшего территориального расширения города. Кроме того, она увеличивала долю промышленных рабочих на селе, внося в образ жизни селян определенные элементы городского образа жизни. В то же время значительное количество таких мигрантов и их в начале 80-х гг. насчитывалось до 5 млн. человек, оказались в трудном материальном положении, поскольку не могли получить квартиру в городе, где они работали, но не были прописаны, ни в селе, где они жили, но не работали. Тем не менее трудовая маятниковая миграция оценивалась с точки зрения интересов общества позитивным социальным процессом.

Другой важной стороной маятниковой миграции являются межло-селенные поездки с культурно-бытовыми целями. Объем таких поездок велик. В 70-е гг. доля культурно-бытовых поездок в сумме с деловыми в зонах пригородных сообщений составляла от 40% до 80%, в среднем около 60%. По итогам обследования Московской агломерации около 33% трудовых поездок жителей пригородной зоны становились «совмещенными» с культурно-бытовыми. Это наблюдалось и в крупнейших агломерациях и в небольших локальных группах городов и поселков. С учетом «совмещенных» поездок, общая численность «неместных» посетителей межгородских и межселенных центров обслуживания в СССР составляла в 1972 г. не менее 16 млн. человек в среднем в день.

Проведенный ленинградскими учеными в 1979 г. опрос 4,5 тыс. жителей разных сел и деревень России показал, что треть населения (в основном молодежь и интеллигенция) посещали город еженедельно, половина - раз в месяц, каждый шестой - один или два-три раза в год, 5% - еще реже и менее 1% опрошенных, как правило, преклонного возраста, почти не выезжали в город. По сравнению с подобными исследованиями, проведенными в конце 60-х гг., частота посещений города увеличилась более чем в 2 раза.

Какие причины побуждали сельского жителя бывать в городе? 50-60% ездили в город за покупками, воспользоваться услугами мастеров службы быта, 40 посещали город по делам, связанным с работой, 30 - ездили к родственникам, 17 посещали клуб, дом культуры, кинотеатр, библиотеку, 7 побывали в театре или музее, 4% сельского населения в основном молодежь, совершали поездки в город в связи с учебой \

В зоне влияния крупных городов маятниковая миграция достигла в 80-е гг. 25-35 поездок в год на одного жителя. Но 75% всех поездок приходилось на бытовые учреждения, 8% - социально-культурные учреждения и 2% - уникальные. В Московской и Ленинградской областях соотношение поездок на работу и с культурно-бытовыми целями оказалось одинаково». Каковы цели поездок? 38% всех своих покупок селяне осуществляли в городах из-за неразвитости системы торговли села. За покупками в магазины обычно ездили 71% селян, по работе - 42, в гости - 42, в кинотеатр - 13, для продажи продуктов - 6, ремонтные и пошивочные мастерские - 6, в отпуск - 5, на учебу - 3, на работу - 6 % '».

Сельскохозяйственный график работ разбит по сезонам. Наиболее трудоемкие периоды - посевная и уборочная. В это время от тружеников земли требовалась полная отдача сил, труд от зари до зари. И так было всегда. Так и сейчас. Даже при хорошей организации труда, вышкой механизации процесса в земледелии в эти два периода работники всех хозяйств заняты практически круглосуточно. С середины октября, как считалось после Дня покрова, деревня брала отдых. Отдых от полевых работ, до следующей посевной. Но это было не время праздной жизни, а время переключения на другие виды труда.

Деревня постоянно трудилась. Так называемые подсобные промыслы в селах Нечерноземья были очень распространены. Вышивание и плетение кружев, гончарное ремесло и скобяное, столярное и плотницкое и многие другие - вот занятия мужчин и женщин села в межсезонье.

Со временем подсобные предприятия и промыслы свертывались. Статистика фиксировала: в середине 60-х гг. в осенне-зимний период в колхозах и совхозах недоиспользовалось 8 млн. трудоспособного населения страны. Директор Ждановского совхоза В. В. Арзамасцев из Горьковской области писал в 1965 г.: «Сельскохозяйственное производства дело сезонное. В нашем совхозе зимой 1,5 тыс. человек баклуши бьют. Чем их занять? Нужны подсобные промыслы. У нас был план - создать мастерские по пошиву спецодежды. Не разрешили. Говорят - люди от земли отойдут. На это есть госпредприятия. А люди именно потому от земли отходят, что мы не можем занять их работой и обеспечить хороший заработок. 14 тыс. человек живет на территории совхоза, а в совхозе работает 2,8 тыс. Где остальные? В город ездят. Да и те, что в совхозе числятся, то только потому что имеют землю. 20 соток - это 6 тыс. руб. в год семейного дохода. Дай им эту землю независимо от участия в совхозном производстве, так в совхозе некому работать будет. Семья - в огороде, глава семьи - в городе истопником, пожарником».

В некоторых хозяйствах сумели организовать подсобные предприятия по переработке сельскохозяйственной продукции - и это дало в 1964 г. прибыль в 802 млн. руб., от производства товаров народного потребления из отходов промышленности и местного сырья 335 млн. руб., от производства строительных материалов (кирпич, известь) - 176 млн. руб. В 1964 г. подсобные предприятия и промыслы произвели валовой продукции на 3422 млн. руб. Кроме того, валовая продукция межколхозных предприятий составляла 1605 млн. руб. В целом это составило до 10% к общей сельскохозяйственной продукции. Но подсобные производства сокращались, а промыслы вымирали. К середине 70-х гг. в Нечерноземье удельный вес колхозников и рабочих совхозов, занятых на подсобных промыслах и предприятиях, не превысил 7%. В последующие годы - менее того. Статистика фиксировала: в зимний период селу требовалось работников в 1,5 раза меньше чем, например, в июле. Неполная занятость отражалась на заработной плате, низкий культурно-бытовой уровень деревни усугублял сельскую жизнь.

Многие видели выход в отъезде - в город, на стройки. Заведующий в 80-е гг. сектором прогноза трудовых ресурсов научно-исследовательского экономического института при Госплане СССР В. Г. Костаков писал: «Достаточно ли построить в деревне клуб, стадион, торговый центр, ресторан, чтобы молодежь здесь осела? Многочисленные исследования показывают, что это далеко не так. Даже отсутствие благоустроенного жилья сельский труженик согласен временно перетерпеть. Нередко люди меняют родительский дом на койку в общежитии. А вот без работы, без сферы приложения своих сил существовать невозможно. Село теряет людей главным образом потому, что не находит им полного применения».

Заметно возросла потребность в повышении уровня культуры места проживания. Напряженный нерегламентированный рабочий день в разгар сезона сельхозработ и слабо развитое бытовое обслуживание препятствовали культурному развитию. По данным В. И. Староверова, миграция по этой причине возросла с 3% (1953-1957 гг.) до 14% (1968-1969 гг.). Результаты исследования, проведенного в начале 80-х гг. среди сельских мигрантов Новгорода, показали возросшие требования сельских жителей к культурно-бытовым удобствам. Это был один из главных мотивов миграции. Четверть опрошенных увидели выход для решения этого вопроса в переезде в город

Финансовые возможности хозяйств были ограничены. Большинство колхозов Нечерноземья работали со значительными убытками. Они были лишены возможности обустраивать свою жизнь. Производственные трудности тесно переплетались с культурно-бытовыми. Селяне оказывались в культурной изоляции. Многие из них, в первую очередь молодежь, не хотели с этим мириться. Они переезжали в город. Жители села Городецкое Скопинского района Рязанской области в 1970 г. писали в «Сельскую жизнь»: «Молодежь бежит из села. Почему? Потому что в нашем селе плохо поставлена культмассовая работа. Клуб - это одноэтажный домишко - бывшая больница, переделанная 3 года назад под клуб. Подходит зима, а здание клуба не подготовлено. Окна разбиты, двери плохие, в помещении холодно. Фильмы демонстрируются редко, танцев не бывает, т. к. нет музыки. Библиотека работает нерегулярно. Придет время, молодежь разбредется из села, если так будет продолжаться дальше».

Удельный вес мигрантов различных возрастных групп населения был существенно отличен. Подвижность молодежи оказалась в пять раз больше, чем других возрастных групп.

При опросах в Нечерноземье 60% молодежи ответили, что мотив ухода из села - продолжение образования, 30 - «у нас в деревне скучно и неинтересно», 43 - «нет специальности, которая интересует», 24 - слабая организация сельскохозяйственного труда, 64 не удовлетворяли культурно-бытовые условия, 26 - оплата труда, 16% - «низкая механизация производства».

Производственные трудности множились на культурно-бытовые проблемы и следовал переезд. Рабочие совхоза «Троицкий» Верховского района Орловской области писали (1967 г.): «Из-за невыносимых условий работы с фермы начинают разбегаться, в результате группы коров стоят недоенными по 2-3 дня. На скотном дворе холодно как на улице. Телята болеют, падеж. От простуды болеем часто и мы, животноводы. Везде все вручную делаем, дояркам приходится за 100 м таскать на 15 голов барду или жом, свеклу, солому, а мороз до 30 градусов и более. И оплата за такой труд низкая». Письмо из деревни Солдари Фа-ленского района Кировской области (1969 г.): «От районного центра мы живем в 12 км, но «по-солдаревски» за 120, а все потому, что автобус к нам ходит редко, а с наступлением зимы вообще перестал ходить. В селе магазин работает плохо, чаще бывает закрыт. В магазине ничего нет, на витрине одна помадка вся в плесени. Бывают перебои с хлебом, с товарами широкого потребления совсем плохо. Отдохнуть после работы молодежи негде. Помещение клуба ветхое. Часто из-за холода срывается показ кинокартин. Музыкальных инструментов нет. Молодым здесь жить скучно, они стараются уехать из деревни».

В Нечерноземье мигранты в возрасте 16-29 лет составляли в 1974 г. 70% всех выбывших, тогда как среди приехавших в деревню их было 28%, Удельный вес молодежи в возрасте 20-29 лет в городах Нечерноземной зоны увеличился до 17,8%, а в селах - снизился до 8,9%. Данные по региону за 1982 г. фиксируют, что высшее и среднее специальное образование имели 14% сельских мигрантов, полное среднее - 60%, восьми-девятиклассное - 19%, ниже 8 классов - 7%. Наибольший процент мигрантов приходился на группу работников со стажем до 5 лет и 11-15 лет.

Имелась и определенная зависимость между стажем работы и уровнем квалификации мигрантов. Наибольший удельный вес мигрантов составляли механизаторы третьего и первого классов. Первые из них, видимо, еще не смогли в полной мере овладеть своей профессией и адаптироваться в коллективе; вторые - достигли «потолка» в своей квалификации и не видели перспектив роста.

Среди различных групп механизаторов выше средней была текучесть шоферов - 30% и механизаторов широкого профиля - 22%, т. е. тех категорий работников, потребность в которых постоянно возрастала.

Наличие среднего образования у сельской молодежи ориентировало ее на механизированный труд. А в деревне большинство работников по-прежнему были заняты на работах, выполняемых вручную. Недостаточная техническая оснащенность сельскохозяйственного производства, низкий квалификационный уровень сельского труда - одна из главных причин миграции сельской молодежи.

Старшее поколение покидало производство, уходя на пенсию, молодежь не заполняла освободившиеся участки. «С развитием научно-технического прогресса постепенно снижается и потребность в неквалк-фированных работниках, но происходит это не столь быстро, как растет нежелание молодого поколения выполнять простую работу», - писали в конце 70-х гг. известные социологи В. И. Староверов, А. И. Ти-муш и Н. В. Цуркану *.

Развитие «научно-технического прогресса» и в 90-е гг. для сельского хозяйства далекая перспектива. В то время этот «прогресс» выглядел так: «Раньше работали в тяжелых условиях, все делали вручную. Были очень рады, когда построили новый скотный двор. Надеялись, что к лучшему изменяется условия труда. Но надежды не сбылись. В помещении установили всего один транспортер для уборки навоза. Как носили на себе корма, так и носим. Сколько мы переносили тонн груза на плечах! Кроме того, моем посуду, аппараты, цедилки, а вода не идет, канализация вечно забита, приходится носить воду за 20-30 м. Даже доить часто приходится вручную, не бывает света». (Колхоз им. Калинина Невельского района Псковской области. 1976 г.). Пользуясь любой возможностью, молодежь покидала деревни.

Н. А. Аигов в работе «Социальное развитие регионов» (М., «Мысль* 1985 г.) писал, что в период до мартовского (1965 г.) Пленума ЦК КПСС, когда деревня существенно отставала от города по уровню материального потребления, главной причиной миграции из села в город было стремление иметь более высокий уровень дохода. Уезжали из деревни представители различных возрастных и образовательных групп. Поскольку с тех пор разница в уровне жизни горожан и селян существенно изменилась, го оказалось, что ныне деревня может удовлетворить ценностные ориентации пожилых жителей с низким образованием. Поэтому миграция из деревни перестала быть сплошной, а стала по преимуществу молодежной.

Напомним историческую канву. До 1976 г. колхозники не имели паспортов. Достигшие 16-летнего возраста их дети автоматически становились колхозниками, а значит также были лишены паспортов. Из этого следует, что ни о каком добровольном перемещении для любой цели не могло быть речи. Существовали немногие возможности покинуть село: организованный набор, замужество и т. п. Велика была стихийная миграция, проще говоря бегство из деревни. Для остальных - как в пословице «Хоть реви да живи». И жили, и работали на износ, и тащили на себе сельское хозяйство и, конечно, мечтали о лучшей доле для детей. Колхоз сам направлял на учебу одного-двух выпускников в вуз или техникум исключительно сельскохозяйственного профиля и с нетерпением ждал своего агронома или зоотехника обратно.

Сложился деревенский парадокс: ручной труд от зари до зари столь велик, что не требовал большое число специалистов сельского хозяйства - некем и нечем руководить. Но без этих специалистов не могла восстать экономика, безнадежно запущенная годами. Необходима была техника, но кто сядет за руль трактора и штурвал комбайна, все уехали. Писатель Евгений Носов, посвятивший свое творчество деревенским проблемам, писал так: «Что же хотят эти парни и девчата? Вряд лн они знают. А вот что не хотят - знают определенно: не хотят больше жить в своих исконных местах».

При переезде в город в 70-е гг. в первые два года 60% семейных новоселов и 40% одиноких снимали жилье и 18% семейных и 50% оди-яоких жили в общежитиях. Среди проживших в городе от двух до пяти лет половина семейных и шестая часть одиноких продолжали снимать жилье и 11% семейных и 60% одиноких жили в общежитиях. И тем не менее. Городские трудности пугали меньше. Люди по-прежнему покидали деревни. Не останавливала и не столь высокая, как ожидалось, зарплата на новом месте. В Тюменской области половина бывших селян из Нечерноземья имела доход на одного члена семьи до 75 руб. в месяц. Тем не менее обратно в деревню они не собирались.

Молодежь, приехавшая учиться в ПТУ, техникумы и институты, в деревню, как правило, не возвращалась. Долгие годы основной контингент учащихся профтехучилищ составляли выпускники сельских школ. После окончания ПТУ сельская молодежь получала направление на работу в промышленность, транспорт, строительные организации и постепенно теряла связь с деревней.

Выпускники учебных заведений, которые готовили кадры для работы непосредственно в сельском хозяйстве, предпочитали устраиваться на работу в городе. До 80% механизаторов, подготовленных для работы в колхозах и совхозах, оставались в городе. В некоторых районах Вологодской области в 70-80-е гг. выбывало до 80% молодых механизаторов. В город прежде всего переезжали те, кто имел техническую специальность - шофер, тракторист, строитель. Как правило, люди с низким уровнем образования переезжали в город редко: здесь они могли устроиться лишь на неквалифицированную работу. В Вологодской области в 70-е гг. свыше 60% переехавших в город рабочих совхозов имели специальности тракториста и шофера '. В результате рост численности трактористов заметно отставал от роста тракторного парка.

Через систему профтехобразования деревня ежегодно получала тысячи механизаторов, шоферов и других специалистов сельского хозяйства. Большинство из них приезжали на Родину в лучшем случае на год-два, иногда лишь чтобы забрать невесту и уехать с семьей в город и начать новую жизнь. «Считать себя городским» - это не просто работать в городе, но и чувствовать себя выше на одну социальную ступень. Это уже на «вы», а не «ты» - «деревенщина». Откуда-то пришло неуважительно-пренебрежительное отношение к деревне, оно укрепилось и до сих пор доминирует в сознании многих.

Получив паспорта, селяне поехали в город: учиться, работать, стать горожанами. До 70% деревенских жителей приобрели родственников в городе. Но новые горожане в своем большинстве в душе еще долгое время оставались селянами. Отметим такой огромный интерес к садовым участкам, где большинство не праздно проводит время, а трудится от зари до зари:

Так, может, и работали бы у себя в колхозе, будь тогда труд полегче, жизнь поинтересней, а перспективы для детей поярче? В городах коренных жителей насчитывалась всего половина. 45,1% горожан были выходцами из села.

Справедливо суждение Р.В. Рыбкиной: «Сейчас общепризнано, что сельского жителя, настроенного уезжать из деревни, выталкивают только и не столько причины, связанные с трудом, сколько вся система сельской жизни, характерный для деревни образ жизни, и что и миграция, и текучесть, и отношение к труду, и закрепляемость кадров - функция более широкого круга факторов, лежащих не только внутри труда, но н вне его, т. е. функция образа жизни в целом».

Молодежь покидала родные места. Многим не хотелось мириться с тем, что они «деревенщина», что «нам сойдет что похуже, нами лишь бы дыры заткнуть» (из высказываний школьников Костромской области), Солидарны с ними были и их родители. Прожитые в деревне годы, прошедшие в каждодневном тяжелом труде на общественном и личном подворье, для многих не создали возможностей благополучной жизни. Производственные трудности множились на бытовые, бюджет значительной части сельских семей оставался более чем скромным. Благополучная жизнь виделась в городе.

Обращение «ты, деревня», обозначение вкуса, культурных потребностей «деревенским» в сознании большинства горожан ассоциируется с пренебрежительно-уничижительным восприятием. Деревенское - следовательно третьесортное. Такое мнение достаточно устоявшееся. Его формированию способствовало состояние деревни: экономическая беспомощность большого числа хозяйств, ликвидация старых и недостаток новых социально-культурных потребностей, отсутствие до середины 60-х гг. социальных гарантий и до середины 70-х гг. паспортов.

Не находилось желающих чувствовать себя хуже лишь потому, что ты родился и вырос в деревне, а не в городе. Вырваться из деревни - это не только получить более высокую зарплату, нормированный рабочий день и квартиру в городе. Это еще и для себя и для окружающих стать горожанином, а не «деревней». Многим это давало ощущение собственной значимости. Будучи в деревне специалистом сельского хозяйства или трактористом, видным человеком в селе, многие предпочитали переехать в город и работать рядовым исполнителем на производстве или водителем автобуса и одновременно перестать называться «деревней». Для значительной части молодежи протест выражался в отъезде из села:

«На машину мил садился, Преклонил головушку. Ты вези, вези, машина, На чужу сторонушку.»

В благополучных хозяйствах кадровая проблема решалась за счет собственной молодежи. Имевшаяся школа ежегодно выпускала десятки юношей и девушек, многие из которых изъявляли желание работать на механизированных производствах. Т. Демина из села Шугурово Боль-шеберезниковского района Мордовии писала в 60-е гг. «Наверное, ни я, ни подружки не забудем, как вручали нам трудовые книжки и ларец с землей. А еще до этого памятного праздника я решила: буду механизатором… Работой, отношением старших я довольна», Для некоторых, лучших выпускников хозяйства открывали возможность учиться в городских вузах и техникумах на свои стипендии. По окончании институтов и средних специальных учебных заведений колхоз и совхоз приобретали квалифицированных специалистов.

«Говорят, в колхозе плохо, А в колхозе весело. Трактор лашет, трактор сеет, А нам делать нечего».

Их ждала родная деревня, где они родились и выросли. Здесь не стояла жилищная проблема, во всяком случае сразу по приезду, большинство продолжало жить в одном доме с родителями. Они знали свое хозяйство. Они были членами конкретного села, им не было нужды адаптироваться к сельским условиям, они вливались в ту же жизнь, прерванную городским обучением на 4-5 лет:

«Мы приехали домой - Ботинки старые долой. Здравствуйте, родители. Приехали строители».

Это лучшие колхозы и совхозы. В большинстве отстающих и убыточных хозяйств усматривали наиболее простой путь. До середины 70-х гг. отсутствие паспорта у колхозника лишало его возможности передвижения. Это был главный путь сохранения кадрового баланса хозяйства. В этом же направлении работала и психология значительного числа руководителей хозяйств. Многие из них давали такие рекомендации школьному коллективу педагогов: «Ставьте побольше двоек, это будут наши люди» (Владимирская область), открыто заявляя, как. например, председатель колхоза «Путь большевика» Боровичского района Новгородской области в 1966 г.: «Колхозной молодежи учеба не очень-то и нужна, кому-то надо и коров доить!» И доили, руками. Здесь действительно не требовалось образования.

Складывалась ситуация, при которой председатели отстающих колхозов отчаянно удерживали сельскую молодежь, но кроме силовых методов они ничего не могли противопоставить. В 1967 г. из колхоза им. Мичурина Переелавского района Ярославской области жители писали в «Сельскую жизнь»: «Больше нет сил жить и работать. Хотя, конечно, никуда не денешься. Паспортов нет и человек к колхозу привязан хуже, наверное, чем при рабстве».

Не было средств на подъем экономики, на социально-культурную сферу и молодежь, пользуясь каждой возможностью, покидала забытые всеми деревни. В хорошо отлаженных хозяйствах кадровые проблемы решались успешно. Здесь не переходили на меры принуждения. Молодежь находила радость в труде и жизни у себя дома. В труде на механизированном производстве и жизни в благоустроенном селе. Именно в отстающих хозяйствах применялись все меры принуждения работы на земле и именно отсюда отток населения, не только молодежи, оставался самым высоким в Нечерноземье. Именно здесь появились первые заколоченные дома и заброшенные сельскохозяйственные угодья.

По действовавшему примерному Уставу сельскохозяйственной артели от 1935 г. членство в колхозе должно было оформляться подачей заявления с последующим решением о приеме на общем собрании членов артели. На практике это правило не соблюдалось по отношению к детям колхозников, которых механически правление заносило в списки колхозников без заявления о приеме. Из этого следовало, что паспорта у них на руках не было. Для его получения требовалось разрешение правления колхоза и, конечно, председателя. Как правило, паспорт мог выдаваться в связи с отъездом из деревни. Отъезд был нежелателен, справку на получение паспорта в райцентре председатель не давал.

Из деревни Сычево Устюженского района Вологодской области в 1972 г. жители писали: «Из колхоза нас не отпускают и справок не дают, а условий для отдыха не создают. В клубе нет даже библиотеки».

В 1974 г. Н. Саламатникова из села Кирейково Ульяновского района Калужской области написала в «Сельскую жизнь»: «Я заканчиваю среднюю школу и передо мной встает вопрос моей дальнейшей судьбы. И вот тут я столкнулась с тем, что колхоз не выдает мне паспорта. А что делать молодежи? Заработки у нас в колходе низкие - не больше 30 руб. в месяц, клуб в 5 км, магазина тоже нет». Сложилась и частушка:

«Мой залетка в Москве И меня с собой зовет. Председатель из колхоза Мене справку не дает.»

Так было до середины 70-х гг. Тем не менее, эта сверхмера не всегда оказывалась эффективной.

Многочисленные вербовки на Север, в Сибирь, целина, замужество, женитьба, служба в армии открывали возможности переезда. Многие покидали село и без наличия паспорта, надеялись получить его позже. Радикально настроенные руководители хозяйств предлагали еще более ужесточить меры при отъезде, практически лишив передвижения «своих» граждан. Имевшиеся директивы им казались недостаточными и они предлагали законодательно закрепить селян на земле. Председатель колхоза им. Ленина И. Е. Балов из Рязанской области в 1965 г. писал в «Сельскую жизнь»: «Мы платим хорошо: среднемесячный заработок колхозника за 1964 г. составил 71 руб. Построили замечательный клуб, не хуже городского, но молодежь все равно уходит от нас. Уходит в город - там нормированный рабочий день, в колхозе осталось 208 трудоспособных, И это на 4 тыс га пашни, 1 тыс. голов крупного рогатого скота, на 1 тыс. свиней! Продадут колхозу новую технику - купим, деньги есть, а кто сядет за нее? Специалистов-механизаторов нет. Нужен какой-то закон по закреплению рабочей силы на селе», Такого рода настроения не нашли поддержки в государственных инстанциях. Скорее, наоборот. Возобладал здравый смысл и через 10 лет колхозники стали получать паспорта и распоряжаться своим будущим по собственному усмотрению.

28 августа 1974 г. постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР «О мерах по дальнейшему совершенствованию паспортной системы в СССР» принимается решение о введении с 1976 г. паспорта гражданина СССР нового образца. Новое положение о паспортной системе 1976 г. устанавливало, что «паспорт гражданина СССР обязаны иметь все советские граждане, достигшие 16-летнего возраста». Выдача и обмен паспортов должны были проводиться с 1976 ло 1981 г. Деревня обрела свободу.

Положение нечерноземной деревни России усугублялось низким уровнем медицинского, торгового обслуживния, бытовыми неудобствами, недостатком учреждений культуры, школ. Во многом это объяснялось относительно обособленным характером развития сельских поселений, неразвитой системой дорожно-транспортной сети и коммуникаций в сельской местности.

На протяжении многих лет значительная часть создаваемого в сельском хозяйстве дохода направлялась на решение общенародных задач. Совокупные затраты на социально-бытовые нужды в городе значительно лревышали аналогичные расходы на селе. Основные непроизводственные фонды России за 60-80-е гг. увеличились в 5 раз, Нечерноземья - в 7; на жилищное и культурно-бытовое строительство Российского Нечерноземья в сельскую местность за 1981 -1985 гг. было направлено 8,8 млрд. руб., что в 1,5 раза больше чем в 1976-1980 гг. и в 3 раза больше, чем в 1971-1975гг. Несмотря на возраставшие капиталовложения по уровню развития материальной базы социальной инфраструктуры село заметно отставало от городских поселений. Так, за 1976-1980 гг. в расчете на одного сельского жителя капитальные вложения в развитие учреждений и предприятий социальной сферы на селе были почти в 3 раза меньше, чем в городе. Положение осложнялось еще и тем, что объемы инвестиций в непроизводственную сферу села осваивались на 60-70%.

В хозяйствах Нечерноземной полосы в течение 60-80-х гг. планы строительства объектов социально-культурного назначения в колхозах и совхозах систематически не выполнялись. Ввод жилья в колхозах не превышал 80-90% (в совхозах - 50%), детских дошкольных учреждений соответственно 70 и 60%, клубов и домов культуры - 45 и 30%. Эти трудности жилищного и бытового характера усиливали отток сельского населения. Но село жило и строилось. В 1975-1980 гг. в Кировской области на социально-культурные нужды было выделено 80 млн. руб., что в 30 раз больше, чем в 1965 г. За это время для села было построено 1575 тыс. кв. м жилья, из мелких сел в крупные переселено 8 тыс. семей. В Новгородской области за 1975-1980 гг. построено 276 тыс. кв. м жилой площади для села, школ и детских садов на 6450 мест. В Архангельской области за 1981-1983 гг. было построено 410 тыс. кв. м жилья, детских садов и школ на 3,5 тыс. мест, клубов - на 2 тыс. мест. В Ярославской области за этот же период строители сдали 695 тыс. кв. м жилья для сельских жителей, 700 км автодорог За годы десятой пятилетки (1976-1980 гг.) государство и колхозы построили в Нечерноземье дома общей площадью 16 млн. кв. м, детские дошкольные учреждения на 112 тыс. и школы на 416 тыс. мест, здания культурно-бытового назначения, И тем не менее: социальная сфера в Нечерноземье развивалась слабо. Так, объем бытовых услуг, оказанных, например, населению в Ивановской области в одиннадцатой пятилетке (1981 -1986 гг.) возрос на 15%. В сельской местности за этот же период времени он снизился на 3%, или на 1 млн. руб. Если в 1988 г. городскому жителю в среднем предоставлялось бытовых услуг на 41 руб., то сельскому - лишь на 25 Отсутствие магазинов вынуждало селян ездить за покупками в соседние села, в город. Из колхоза «Восток» Родннковского района писали: «Жизнь нашего колхоза улучшается. Оплата труда увеличилась в 5 раз. У нас появились хорошие фермы с механизацией трудоемких работ. Построен новый клуб. Резко поднялось материальное положение колхозников, в домах появились телевизоры, приемники, стиральные машины. Однако, чтобы купить все это, нам надо ехать в Москву, Иваново и другие города Советского Союза. А сейчас стало негде купить даже товары первой необходимости, т. к. закрыли магазин. Мы ездим за хлебом, солью, папиросами, спичками за 6-25 км».

Нередко в имевшихся на селе магазинах ассортимент товаров был довольно узким, не рассчитанным на сельского жителя. В совхозе «Но-вогоркинский» в торговом центре в продажу не поступали стиральные и швейные машины, бензопилы, будильники, валенки, полушубки и другие необходимые селянину товары. Сельские жители ездили за ними в город. В результате потери рабочего времени в 1985 г. в Ивановской области в колхозах и совхозах составили 1 млн. человеко-дней. В это же время для выполнения сельскохозяйственных работ привлекалось значительное число горожан: за 1975-1986 гг. их число возросло вдвое и составило 7 тыс. человек.

На начало двенадцатой пятилетки обеспеченность врачами на 10 тыс. сельского населения в Ивановской области составила 4,1. Это на 22% ниже, чем в среднем по Нечерноземью и на 45% - чем в России. Многие годы аналогичная ситуация наблюдалась и в обеспеченности больничными койками. Из деревни Сувориха Савинского района жительница В. Киселева писала: «В дер. Ногнно прекрасный медпункт, но вот беда: нет постоянного медработника. Вот мы и мучаемся. До больницы от нас 7 км, когда же у нас будет постоянный медработник?» '*За 1981-1985 гг. сельская телефонная сеть области увеличилась на 4,5 тыс. номеров. Однако за тот же период только в г. Иваново и его пригородах было установлено телефонов в 4 раза больше, причем в основном в квартирах граждан. Незначительным оставался уровень газификации сельских домов в области. Положение усугублялось характерным для Российского Нечерноземья бездорожьем '*.

Низкий уровень механизации сельскохозяйственного производства, нерешение социальных вопросов все более усиливали миграцию из села, усугубляли демографическую ситуацию во многих регионах страны. В их число входила Чувашия.

В животноводстве республики преобладал тяжелый ручной труд. Комплексная механизация составляла: крупного рогатого скота - 33%, свиноводческих ферм - 56%. До 20% коров доил к вручную. Медленно решались и социальные проблемы. Планы строительства детских садов, школ выполнялись на 60-70%. Дети из многих деревень ходили в школу за несколько километров. Из колхоза «Заветы Ильича» Иоргаушского района Чувашии родители писали (1970 г.): «Наши дети ходят в школу за 6-8 км. Они ходят в слякоть, в дождь, в стужу, в пургу. Часто болеют, пропускают занятия. От этого низкая успеваемость. Мы хотим, чтобы наши дети были счастливые и здоровые». Чтобы обеспечить будущее своих детей, многие семьи перебирались н город.

Кадровый состав на селе ухудшался. Среди руководителей среднего звена лишь 44% являлись специалистами сельского хозяйства, в отдельных хозяйствах 25-30%, остальные были практики. Высокой оставалась текучесть кадров, составившая 15%. Всего в колхозах и совхозах республики трудилось 35 тыс. юношей и девушек. В животноводстве работало 5,7 тыс. человек в возрасте до 30 лет, или треть работников ферм.

Лучшие хозяйства Нечерноземья финансировали строительство всего комплекса культурно-бытовых построек, включавших дом культуры, магазины, больницу, поликлинику, столовую, почту, школу и интернат. Так выглядели центральные усадьбы экономически крепких хозяйств: колхозов «Большевик» Владимирской области, «Мир» Торжокского района Калининской области, «Путь к коммунизму* Дзержинского и «Россия» Козельского района Калужской области, «Большевик» Палехского района Ивановской области, совхоза «Фрунзе» Суздальского района Владимирской области.

Элитарное положение Москвы и Подмосковья позволяло получать большие капиталовложения. Сюда привлекалась дополнительная финансовая поддержка, в первую очередь направлялись стройматериалы, рабочая сила. В целом по Подмосковью положение выделялось в лучшую сторону: и производственные и культурно-бытовые условия здесь были выше. В Московской области за 1959-1962 гг. было построено 427 тыс. кв. м жилья, совхозы и колхозы области вложили в жилищное и коммунальное строительство 65 млн. руб. На их средства построено 100 бань, 1 тыс. км дорог- О лучших хозяйствах складывали такие частушки:

«Я в колхозе звеньевая, Председатель - мшшй мой. Как же нам ие погордиться - Наш колхоз передовой».

Экономика большинства колхозов Нечерноземья не давала возможностей для расходов на культурно-бытовое строительство. Достаточно сказать, что в 1959 г. отчисления на эти цели составляли менее 1% всех денежных доходов колхозов.

Тяжелое экономическое положение значительного числа колхозов страны лишало их возможности решать социальные проблемы, заниматься строительством жилья, объектов культуры и быта. В 1980 г. в России 8,9 тыс. колхозов, или 74% их числа, закончили год с убытками. Убыточными оказались и 7,9 тыс. совхозов, или 67% общего количества. К 1987 г. пятая часть колхозов (0,2 тыс.) и совхозов (2,4 тыс.) работали с убытками. Введение в 1988 г. системы дифференцированных надбавок к закупочным ценам позволило хозяйствам закончить 1989 г. с прибылью в размере 27 млрд. руб. и уровнем рентабельности 37%. В сравнении с 1988 г. сумма прибыли увеличилась на 7%. Число убыточных хозяйств сократилось - 0,1 тыс колхозов и 0,2 тыс. совхозов, однако сумма убытка в расчете на одно такое хозяйство возросла более чем в 1,2 раза.

Финансовая нестабильность колхозов и совхозов не позволяла им в достаточных объемах вести жилищное строительство. Дефицит средств заставлял хозяйства концентрировать материальные ресурсы на производственные объекты. Колхозы и совхозы выделяли часть средств на строительство жилья для своих работников. Но кардинально решить проблему не удалось. А это в свою очередь являлось одной из важных причин, побуждавших семьи к перемене места жительства.

За 60-е гг. в сельской местности России было построено жилых домов полезной площадью 180,2 млн. кв. м, за 70-е гг. - 144,8 млн. кв. м, за 80-е гг. - 165,7 млн. кв. м. За эти годы значительно возросло участие государства в сельском строительстве: если в 60-е гг. государственные и кооперативные предприятия и организации строили менее 40%, то в 70-е гг. - 55%, в 80-е гг. - 63%. Объемы строительства в Нечерноземье в различных областях и автономиях резко отличались. Если в Ленинградской области в год строилось в среднем 26 квартир на один совхоз, то в Омской - 24, Новгородской - 12, Брянской, Рязанской областях и Чувашии - по 7, Калужской области - 5 на одно хозяйство.

Используя государственные кредиты, жители деревни в 60-е гг. построили пятую часть жилья, в 70-80-е гг. - седьмую часть. Жители колхозов в 60-е гг. отстроили 40% жилья, в 70-е гг. - треть, в 80-е гг. - четверть. Дома усадебного типа составляли 80% вновь вводимой в селах жилой площади.

Отметим, что сельские жители предпочитали жить в собственном доме. Многочисленные социологические обследования подтверждали это. Большинство опрошенных сельских жителей Поволжья предпочли отдельный коттедж или двухэтажный дом с коммунальными удобствами и приусадебным участком (64%), четвертая часть была согласна на собственный дом без коммунальных удобств с приусадебным участком и лишь 11% предпочли жить в многоквартирном доме со всеми удобствами.

Нередко качество сдаваемой площади было довольно низким, оставалось много дефектов и недоделок. Из села Любница Валдайского района Новгородской области в 1981 г. жители писали: «Живем мы в 16-квартирном совхозном доме. Плохо нам в нем, неуютно, хлопотно, беда за бедой. Крыша течет, подвал полон воды, в квартирах сыро, печи требуют ремонта, поэтому тепла не видим. Обращались везде и нет толку. Что делать? Бежать отсюда? Но мы здесь выросли, завели семьи, хотим работать в совхозе. Кому же позаботиться о нас, как не руководству совхоза?»«В деревне достаточно часто жители строили дома на свои сбережения. Прибегали и к государственным кредитам. Иметь свой собственный дом считалось престижно. Это говорило о достатке и благополучии семьи. Кроме того, при строительстве можно было по своему усмотрению распланировать жилые и подсобные помещения, использовать понравившиеся материалы и оборудование. Как правило, для возведения дома нанимались бригады плотников, столяров и других рабочих. Принимали участие в строительстве и сами будущие новоселы и их родственники. Основные траты шли на приобретение стройматериалов и их доставку. Зажиточные хозяйства помогали своим селянам. Но таковых было немного. В основном все трудности ложились на самих будущих новоселов.

Самые большие трудности приходилось преодолевать при приобретении стройматериалов, скобяных и других изделий для внутренней отделки дома, В. А. Романова из совхоза «Успенская ферма» Переслав-ского района Ярославской области писала в 1965 г. в «Сельскую жизнь»: «Мы жили на частной квартире, потом в 1956 г. купили плохонький домик под соломенной крышей. В июне нынешнего года провалился потокол и жить нам стало негде. В совхозе квартир нет. Все это время копили деньги на постройку дома. С большим трудом покупаем стройматериалы, а шифера нет. Живем с детьми во дворе, дети часто болеют, детям надо готовить уроки, а негде. У самих тяжелая работа, а отдыха нет» -.

Нередко строительство приостанавливалось из-за отсутствия скобяных изделий: дверных и оконных скоб, петель, замков, краски. Не хватало и печного литья. В сельских и городских магазинах отсутствовали в продаже плиты, задвижки, дверки, колосники. «А как быть, если отопление дровяное в доме, пищу готовим на плитах?» - спрашивали из села Богдановское Устьинского района Архангельской области (1979 г.) \

Были случаи, когда помощь в строительстве оказывала церковь. Из деревни Игнатинская Некоузского района Ярославской области И, И. Смирнов писал в 1971 г.: «Мы с женой работаем в совхозе, И вот в 1967 г. мы начали строиться. В строительстве совхоз ничем не помогает, не выделяют ни стройматериалов, ни цемента. Подходит осень, где жить? Вот по этой причине я и даже вся семья обратилась за помощью к церковному владыке. И представляете, он немедля тотчас повел по деревням, где у них закуплены дома и разрешил взять нам любую недостающую деталь. Таким методом не я один строюсь, и не один я обращался к церкви. Сосед мой Назаров достраивал дом тоже с помощью церкви.

Вы будете надо мной смеяться, что бывший солдат, боевой офицер пошел в церковь. Иначе нет выхода, жилье надо строить. Идут дожди, а у нас вся одежда сырая, посушить негде да и пищу готовить где-то надо. Жена совсем обезножила. Я работаю на коровнике; где санитария отсутствует. Прихожу в свой балаган в навозе, а помыться негде».

Благоустройство жилья в сельской местности намного отставало от городского. Сельское население Нечерноземья, как правило, проживало в собственных неблагоустроенных домах, построенных и ремонтируемых за счет своих сбережений. В частном секторе бытовые удобства часто и нёпредусматривались. Даже в многоквартирных домах нередко отсутствовало центральное отопление, водопровод, канализация. Обобществленной жилой площади в 1974 г. в среднем на одного сельского жителя Нечерноземной полосы (включая семьи работников промышленности, здравоохранения, просвещения и торговли) приходилось по 2,3 кв. м. при этом в Брянской, Орловской и Горьковской областях, Чувашской АССР и Мордовской АССР - до 1,2 кв. м. В то же время только четвертая часть обобщественного жилого фонда была оборудована водопроводом, канализацией и центральным отоплением, а в Архангельской, Вологодской, Костромской, Пермской областях, в Коми АССР и Карельской АССР - 8-10 процентов.

Статистика зафиксировала: к концу 70-х гг. инженерные системы (центральное отопление, водопровод, канализация) были лишь в 20 - 30% сельских домов России. К концу 80-х гг. почти половина жилищного фонда села России была обеспечена водопроводом, треть центральным отоплением и канализацией. Горячим водоснабжением обеспечивалась шестая часть. Газ был проведен в 80% сельских домов. Сравнение этих данных с числом благоустроенных поселков оказалось таково: лишь 13% сельских населенных пунктов России пользовались водопроводом, менее 3% канализацией, 58% - газом.

Жилищная проблема усугублялась наличием большого числа ветхих домов. К концу 80-х гг. 35 млн. кв. м. или 1,5% всего жилого фонда России было размещено в ветхих и аварийных строениях. В города* и поселках городского типа каждая четвертая квартира не была оборудована центральным водоснабжением, канализацией, центральным отоплением. На селе даже в обобществленном жилищном фонде 55 - 60% всех квартир не имели этих видов инженерного оборудования.

Неизменное место встречи селян - у колодца. Для деревни, где мир общения довольно ограничен, это возможность обмена новостями, которые разлетались затем по всему селу. Даже имевшие в доме водопровод предпочитали брать воду на чай из колодца или родника, а заодно и пообщаться. Но обеспечение коммунальными удобствами на селе было минимально и селяне ходили за водой с ведрами на коромысле за несколько киломертов. Вынуждены были ходить. Ибо нередко. около дома или даже во всей деревне исправного колодца не было. Из совхоза «Васильевский» Верховского района Орловской области г» 1970. г. жители писали в «Сельскую жизнь»: «Надоело ходить за водой за 2 км, да еще и в гору. Раньше люди возили воду на лошадях, теперь на себе. Зимой таем снег. Наша молодежь не остается на селе. Мы согласны заплатить свои деньги за скважину, только бы была вода. И когда же мы напьемся вольной воды, не говоря о том, чтобы лишний раз помыться».

Бывало и так. Письмо из деревни Якимово Кировского района Калужской области (70-е гг.): «Зимой воду берем из реки, она недалеко, но крутой берег, один одного тащим на веревках. Начиная с весны, вода в реке непригодна для питья и за водой ходим на другой конец деревни за 1,5 км».

Для городского жителя радио - один из источников получения информации, спутник отдыха. Для деревни - это часто единственная возможность узнать новости, для стариков - просто не чувствовать себя одинокими в пустом доме. Но нередко радио молчало, усугубляя и без того трудную жизнь. В 1970 г. радиотрансляция не была проведена в шестую часть сел и деревень Нечерноземья. Из села Нюховцы Ско-линского района Рязанской области жители писали (70-е гг.): «В течение 2-х лет все село отрезано от внешнего мира. Радио трансляционная се-, ь бездействует. Куда мы только ни обращались, все бесполезно. Радио молчит».