Н.И.Лапин, А.И.Пригожин и др. выделяют еще инновационный процесс как вид социального изменения. Инновация - комплексный процесс создания, распространения и использования нового практического средства для удовлетворения человеческих потребностей и сопряженные с этим новшеством изменения в социальной и вещественной среде. Однако социальные изменения - это не только упомянутые "изменения в социальной среде", связанные с новшествами. Дело в том, нововведение всегда включает в себя: 1) само новшество; 2) новаторов, т.е. его творцов; 3) распространителей; 4) восприемников. Значит, инновационная деятельность всегда социальна. При этом ее можно разделить на совершенствующую и радикальную. Совершенствующая инновационная деятельность вписывается в существующие социальные структуры. Радикальная - взрывает их. Поэтому совершенствующие инновации не вызывают такой болезненной реакции, такого сопротивления, как радикальная.

Нетрудно видеть, что эти виды социальных изменений связаны между собой. Изменения одного вида влекут за собой изменения других видов. При анализе конкретных социальных явлений бывает трудно отграничить один вид изменений от другого. Изменения одного вида или в одной сфере общества воздействуют на изменения других видов или в других сферах общества, но эти воздействия не являются ни автоматическими, ни однозначно предсказуемыми. Поэтому каждая ситуация, каждый случай общественных перемен требуют конкретного анализа всей совокупности взаимодействующих факторов.

Причины и источники социальных изменений нельзя сводить только к экономическим или культурным факторам. Среди всего многообразия факторов социальных изменений надо выделить три группы: технологические, идеологические и научные.

Сегодня, говоря о технологических факторах социальных изменений, к сожалению, редко используют понятие "научно-техническая революция". Между тем это понятие очень точно раскрывает связь технологических изменений с изменениями социальными. Дело в том, что технологические процессы, происходящие в обществе, начиная с середины ХХ века, решают проблемы основных видов материальных ресурсов, обеспечивая в перспективе возможности выхода человечества на такой уровень развития производительных сил, когда становится реально достижимым господство постматериальных интересов. Речь идет об автоматизации, решающей проблему трудовых ресурсов; о химизации, решающей проблему сырья; об освоении новых видов энергии (термоядерная, солнечная и пр.) и, соответственно, о решении проблем энергетических ресурсов; об освоении космоса и решении проблем пространственных ресурсов, а, в очень далекой перспективе, конечно, и решении, на основе теории относительности, проблемы ресурсов времени.

Кроме создания новых возможностей, изменения в технологии иногда создают и другие проблемы социального порядка. Например, изменения профессиональной структуры общества вследствие технической революции всегда предполагает необходимость формирования новых социальных ролей, норм, ценностно-мотивационных структур групп и индивидов. В таких случаях часто возникает культурный лаг (У. Огборн), т.е. разрыв между существующими нормами, ролями, ценностями и новыми требованиями, обусловленными новыми технологиями.

При этом новые технологии нередко создают новые формы взаимодействия между людьми, как это, например, происходит с мобильной связью.

Другим существенным фактором социальных изменений являются идеологии. Человеческая деятельность, изменяющая мир, всегда носит целенаправленный характер и, в этом смысле, всегда основывается на каких-то идеях. Что бы ни лежало в основе этих идей, люди поступают так, как им это "предписывают" соответствующие представления о ситуации, облеченные в форму "идеи". Но изменения происходят, благодаря не действиям, а взаимодействиям, движениям, объединяющим в единый поток массовые действия социальных групп. А это объединение массовых действий тоже требует идеологического или мифологического обоснования: надо разъяснить людям необходимость совместных действий и их технологию. Так или иначе, но и здесь не обойтись без "идей", объединяемых в общую систему взглядов, представлений и пр., т.е. в "идеологию". Дело в том, что сами социальные изменения, - даже вполне стихийные, никем не желаемые, - никак не могут полностью обойтись без идеологий, т.к. они не могут происходить иначе, чем посредством деятельности людей, преследующих свои цели, фиксированные их сознанием в форме идей.

Наконец, в ХХ веке важнейшим фактором социальных изменений стала наука. Это связано с проблемами управления социальными изменениями. С одной стороны, усилились взаимосвязи и взаимовлияния различных социальных изменений. Сегодня колебания индекса Доу-Джонса самым непосредственным образом сказываются на динамике семейных отношений самых обычных людей. Поэтому неуправляемые изменения могут вызывать далеко идущие непрогнозируемые последствия самого неожиданного характера. С другой стороны, современные социальные изменения могут достигать такого масштаба, что, при неуправляемости, а, значит, и при непрогнозируемости, они становятся просто опасными для людей и человечества в целом. Важно уметь отслеживать происходящие в обществе и в среде его обитания процессы (мониторинг), уметь объяснять их (диагностика), разрабатывать и принимать адекватные решения (менеджмент), организовывать их выполнение (социальные технологии). Научный подход придает социальным изменениям устойчивость и систематичность.

Но при любом подходе социальные изменения могут реализовываться в разных формах.

Хорошо известны эволюционные и революционные изменения. Можно говорить о цикличности изменений, т.к. любые изменения переживают стадии возникновения, роста, расцвета, кризиса и увядания. Социальные изменения могут происходить в рамках восходящих и нисходящих тенденций (прогресс и регресс). Сами циклы могут быть ускоряющимися и замедляющимися, короткими (малыми) и длинными (большими).

2. В современном российском обществе, как показывают социологические исследования (Ф.Ф.Исламова, О.В.Полякова, Ю.В.Степанова, Л.И.Тимербаева и др.), большинство экономически активного населения стремится к стабильности. К сожалению, за этим стремлением часто стоит разочарованность в реформах, их способности удовлетворить насущные потребности населения. Достаточно распространенным стало представление о том, что стабильность тождественна неизменности, что любые изменения ведут только к ухудшению благосостояния людей. На примере студентов-экономистов прослеживается даже такая довольно устойчивая тенденция: оптимизм младших курсов, связанный, очевидно, с ограниченностью жизненного опыта и, прежде всего, с ограниченностью опыта неудач, на старших курсах начинает вытесняться пессимизмом в отношении перспектив своего социального роста. Ориентация на восходящую межпоколенную мобильность сменяется сомнениями в возможности даже простого воспроизводства социального статуса родителей. Возникает не всегда ясно осознаваемое желание законсервировать текущее состояние, которое воспринимается как более стабильное, по сравнению с уже подзабытым или вообще не известным, да еще и фальсифицируемым нашей пропагандой, прошлым, тогда как недавно пережитое и переживаемое сейчас убеждает в том, что, по крайней мере, сегодня все изменения - к худшему.

Изменения в сознании масс достаточно устойчиво противопоставляются стабильности.

Но стабильность - не застой. Стабильность - это такая устойчивость социальных структур, процессов и отношений, которая при всех изменениях сохраняет их качественную идентичность, целостность. Россия - стабильное и даже супер-стабильное социальное образование, поскольку никакие нашествия, революции, реформы до сих пор не смогли его уничтожить. Данное социальное образование изменялось, но оставалось Россией.

Социальная стабильность складывается из трех уровней: 1) внутренней стабильности социальных систем (например, семьи, коллектива, фирмы); 2) стабильности взаимосвязей и взаимодействий социальных систем между собой (например, стабильные фирмы всегда имеют достаточно стабильный круг партнеров; и наоборот, отсутствие стабильного круга партнеров сразу вызывает недоверие к фирме, к устойчивости ее позиций на рынке); 3) стабильности всего общества (социетальная стабильность).

Ясно, что наличие социетальной стабильности создает благоприятные условия для стабильности и первых двух уровней, хотя, конечно, автоматических гарантий стабильности, например, семьи в стабильном в целом обществе нет. Тем более это важно учитывать, когда речь идет о фирмах, кампаниях, объединениях в рыночном обществе: социетальная стабильность создает благоприятные предпосылки, но не дает гарантий внутренней стабильности систем и стабильности взаимосвязей и взаимодействий. Наоборот, отсутствие социетальной стабильности повышает риск для стабильности первых двух уровней, но тоже не гарантирует нестабильность конкретных социальных систем и взаимосвязей в рамках этого нестабильного в целом общества. Проще говоря, и в стабильной Дании, например, существуют банкротства, разводы и пр. В то же время и у нас в России некоторые фирмы развиваются вполне устойчиво, семьи живут дружно, и далеко не все совершают преступления.

Какие же факторы воздействуют на стабильность социальных систем?

Очевидно, что на каждую социальную и даже социетальную систему воздействует своя совокупность внутренних и внешних факторов. Решающее значение для поддержания стабильности или, наоборот, дестабилизации системы имеет сбалансированность этих факторов.

Дело в том, что, как уже неоднократно подчеркивалось в наших лекциях, в современном обществе происходит очень интенсивный процесс становления новой социальной субъектности. Постоянно о себе своими действиями заявляют все новые социальные группы и слои. Эта групповая активность приобретает форму социальных движений. Реакцией на действия движений становится образование контр-движений. Взаимодействия этих разнообразных движений и контр-движений и вызывают социальные изменения самого различного уровня (от межличностных до международных систем отношений). В результате процессы социальных изменений оказываются не вполне прогнозируемыми. Возрастает значение фактора неопределенности в процессах социальных изменений. Соответственно, возрастают риски, сопровождающие такие процессы. Возникает объективная необходимость социального консенсуса, согласия, солидарности. Здесь возможны два варианта. Первый - тоталитарная система, где царит всеобщее и всеохватывающее (тотальное) единообразие во мнениях и действиях. Понятно, что такая система подавляет своеобразие социальных субъектов, не дает им возможности удовлетворять те свои потребности, которые отличают их от других социальных субъектов. "Как один человек весь советский народ…". Второй вариант - демократический дискурс (обсуждение), когда в непрерывном процессе переговоров достигаются взаимоприемлемые на данный момент соглашения по конкретным вопросам. Такой вариант дает возможность учесть качественное разнообразие интересов социальных групп и слоев, вырабатывать способы и формы неконфронтационных решений возникающих противоречий. Но он же придает социальным процессам ту незавершенность, незаконченность в каждый данный момент, которая, по мнению лауреата Нобелевской премии И.Пригожина, является общей фундаментальной характеристикой всего мироздания.

Эта незавершенность вызывает постоянные частные деформации систем. Наиболее распространенная форма таких частных деформаций в социальных системах - конфликт. Деформация отдельных структур, функций или процессов, отдельные нарушения межсистемных связей, накапливаясь, может вызвать общую нестабильность социальной системы, т.е. такие изменения структуры, функций или процессов, которые деформируют систему в целом, угрожают ее целостности. В свою очередь, общая нестабильность может привести к катастрофе данной системы, из которой, как показывает история, есть только два выхода. Это - или переход в принципиально новое состояние системы, качественное изменение системы, через гибель старой системы (революционное обновление), или тоже переход в новое состояние, качественное же обновление системы, но посредством более или менее длительной, постепенной трансформации старой системы. Эта эволюция от частных деформаций через общую нестабильность к катастрофе определяется как социальный кризис.

Если в социальной системе есть элементы, которые способны компенсировать частные деформации, то, очевидно, общая нестабильность, не говоря уже о катастрофе, не наступает. Такими "социальными балансирами" в современном обществе являются, как показал опыт истории второй половины ХХ века, демократические институты, созданные в ходе ожесточенной классовой борьбы на Западе. Достаточно развитая на тот момент система таких институтов позволила Западу успешно преодолеть элементы общей нестабильности, проявившиеся в западном мире в 60-70-х годах ХХ века. Отсутствие такой системы у нас и сохранение достаточно влиятельных остатков тоталитаризма, привело к тому, что элементы общей нестабильности проявились у нас на десятилетие позже, а предотвратить их перерастание в катастрофу не удалось. Сохраняющаяся недоразвитость демократических институтов, вполне объяснимая тем, что большинство из них пришлось создавать практически на пустом месте, не говоря уже о формировании системы таких институтов, к сожалению, сохраняет и альтернативу выхода из социального кризиса, - трансформация общества идет очень болезненно, оставляя все еще вероятность перехода к революционному варианту обновления данной социальной системы.

Иначе говоря, не столько решение экономических проблем как таковых, сколько углубление демократических процессов на сегодняшний день становится важнейшим условием развития российского общества.

Но чем же развитие отличается от изменения?

3. Когда говорят о развитии, то подразумевают прогрессивные изменения. С ХУIII века ученые отстаивали идею линейного прогресса, согласно которой человечество развивается в направлении некоей конечной цели - идеальному состоянию общества. При этом, как подчеркивал П.А.Сорокин, существовало четыре варианта линейных теорий: 1)прямолинейная; 2)волнообразная (циклическая); 3)веерообразная, полагавшая, что по мере развития общества увеличивается число вариантов дальнейшего хода развития общества (но обязательно развития, т.е. прогрессивных изменений); 4)спиралеобразная (восходящие циклы Г. Гегеля, К. Маркса).

В настоящее время принято делать различие между социальными изменениями, под которыми понимаются любые перемены, и социальным развитием, под которым понимаются только прогрессивные перемены. Таким образом, допускается и возможность регрессивных изменений.

Само развитие характеризуется тремя взаимосвязанными чертами.

Необратимость означает постоянство накопления перемен в течение определенного времени. Это - относительная необратимость, т.к. то, что накапливается десятилетиями и столетиями, может быть, как свидетельствует история, разрушено в течение очень короткого отрезка времени.

Закономерность - необходимость накопления перемен, не случайный характер развития. Если какие-то перемены случайно совпадают в пространстве и во времени, что не исключено хотя бы теоретически, то о закономерности процесса, как целостности, говорить нельзя. Здесь есть элементы развития, но нет целостного, системного процесса перемен к лучшему.

Направленность как раз и выражает эту системность, целостность процесса перемен, которая выражается в том, что они происходят и накапливаются как бы по одной линии, по оси.

Социальное развитие предполагает, как правило, структурное усложнение социальной системы - объекта развития. Структурное усложнение происходит потому, что расширяются и углубляются функции объекта (например, развитие экономики). В результате повышается эффективность объекта.

Возникает вопрос: чем же измеряется эффективность объекта социального развития?

На этот вопрос можно ответить вопросом: а для чего возникают социальные системы? Для того чтобы удовлетворять потребности людей. Значит, все более полное удовлетворение потребностей все возрастающей массы людей таким способом, когда потребности одного человека удовлетворяются не за счет, а наряду с потребностями других людей, и является, в конечном счете, наиболее достоверным критерием общественного прогресса. Нельзя считать прогрессивными изменения, в результате которых часть населения получает более широкие возможности удовлетворения своих потребностей за счет того, что превосходящая ее количественно часть населения утрачивает имевшиеся ранее у нее возможности удовлетворения своих потребностей, а возможности удовлетворения потребностей большинства остаются на прежнем уровне. Конечно, та часть, которая выиграла от перемен, будет считать их прогрессивными и говорить о развитии. Проигравшие будут утверждать, что имеет место регресс. Большинство пожмет плечами. Однако такая картина, отражающая результаты российских реформ, не говорит об относительности критериев прогресса. Дело в том, что социальная система, в которой потребности одних удовлетворяются за счет других, всегда начинает превращаться в самоцель, тогда как в теории социальные системы - средство удовлетворения потребностей людей, а поддержание системы является только условием успешного осуществления ее миссии. Социальное противостояние же "преуспевающих" и "аутсайдеров", чем бы его ни объясняли, приводит к тому, что все возрастающую часть своих ресурсов система вынуждена тратить на собственную защиту, на самосохранение. Укрепление системы выдается за критерий развития, прогресса. На самом же деле высокий уровень развития, например, производительных сил общества в таких системах не только не приводит к все более полному удовлетворению потребностей основной массы населения, но и может сопровождаться даже обнищанием каких-то групп и слоев. Высокоразвитая экономика и нищета населения, - возникает вопрос: кому нужна такая система? Чем более широкие массы задаются этим вопросом, тем больше ресурсов затрачивается на сохранение системы.

Это - одно из проявлений нелинейного характера социальных изменений в современном мире.

Нелинейность социальных изменений проявляется также в том, что в каждый момент мы совершаем один выбор из многих возможностей. Иначе говоря, всегда есть точка изменений (бифуркации), после которой изменения могут менять свое направление.

Нелинейность проявляется еще и в том, что прогресс в одном отношении может не просто сопровождаться регрессом в другом отношении, а даже вызывать регресс. Кроме этого, следует учитывать и возможность латентных (скрытых, непредвиденных) последствий социальных изменений.

Таким образом, общая картина социальных изменений оказывается достаточно сложной. Но очевиден и объективный критерий изменений. Он выражается понятием "качество жизни", применительно, как это и должно быть в демократическом обществе, к большинству населения страны, региона, города и т.п. Его основные компоненты определены международными правовыми актами (Декларация прав человека и пр.). Если качество жизни улучшается, мы говорим о прогрессе. Если, наоборот, ухудшается, то налицо регресс. И то, и другое - социальные изменения. Изменения происходят всегда и везде. Но изменения разные. Понимать изменения, значит, контролировать изменения. Это открывает возможности для управления изменениями.

Иначе говоря, изменения неизбежны, но, когда мы не понимаем их, они застают нас врасплох. Когда же мы их понимаем, то мы можем влиять на эти изменения в нужном нам направлении, хотя наши возможности, конечно, ограничены рамками той социальной системы, в которой мы живем. В конце концов, мы оказываемся перед выбором: попытаться сохранить систему или, наоборот, попытаться ее изменить.

Тема 18. Формирование мировой системы и процессы глобализации

1.Глобальные проблемы современности.

2.Россия и мировое сообщество.

Литература

Социология. Основы общей теории. Под ред. Г.В.Осипова и Л.Н. Москвичева. М, 2002, гл.18.

Глобальные проблемы современности определяются тем, что развивается сходство условий жизнедеятельности людей всего мира. Оно определяет сходство организационных структур. На этих основах развивается сходство социокультурных представлений и норм. Мы видим, как практически одинаково люди воспринимают Битлз или Чайковского; как складывается универсальный набор бытовых благ преуспевающего человека (жилище, загородный дом, машина, семья, дети, профессия и пр.). Универсальными становятся рыночные структуры, технологии и т.п. В этом и проявляется процесс глобализации.

В основе этого процесса лежит глобализация экономики. М.Кастельс в социологическом бестселлере конца ХХ века "Информационная эпоха" отметил: "основные виды экономической деятельности, такие, как производство, потребление и циркуляция товаров и услуг, а также их составляющие (капитал, труд, сырье, управление, информация, технология, рынки) организуются в глобальном масштабе непосредственно либо с использованием разветвленной сети, связывающей экономических агентов". В отличие от мировой экономики, существующей с ХУI в., суть которой в том, что накопление капитала происходит по всему миру, глобальная экономика - это экономика, "способная работать как единая система в режиме реального времени в масштабе всей планеты" (Информационная эпоха. М, 2000, с.14). Формирование такой системы, прежде всего, поставило перед мировым сообществом проблемы разумного использования окружающей среды (сырьевые и энергетические ресурсы), рационального устройства общества (человеческие ресурсы во всем широчайшем спектре этих вопросов - от выживания человечества под угрозой ядерной катастрофы до решения "женского вопроса", здравоохранения, образования и пр.), защиты самого человека от самоуничтожения (наркомания, алкоголизм, генетические и психические нарушения и т.д.). Дело не в том, что глобальные проблемы актуальны и в Америке, и в Африке, и в Европе. Дело в том, что эти проблемы не могут быть решены в рамках одной страны или одного континента.

Действительно, современные информационные технологии сделали любую информацию в принципе общедоступной. В результате информация о различных моделях поведения, сферах и способах деятельности, нормах, образцах, стилях жизни и т.д. стала доступной людям, независимо от их социального статуса, гражданства, расовой или этнической принадлежности и т.п. Этот ассортимент выборов, коллективный опыт приобрел глобальный масштаб. Следствием этого стало следующее.

Во-первых, люди становятся все свободнее от социальных структур. Место групповой идентификации все чаще занимает идентификация личностная: не гражданин Великобритании или чуваш, а человек. Э. Гидденс правильно подметил, что при этом, рутина обыденной жизни, индивидуальная повседневность как бы отделяется и противопоставляется фундаментальным социальным проблемам. Личностная идентификация, как следствие информационной революции, перерастает в индивидуализм. Социальные проблемы воспринимаются и переживаются умозрительно, как в кино, до тех пор, пока они не задевают непосредственно индивидуальную повседневную жизнь данного конкретного индивида. Человек уходит в сферу интимных, межличностных отношений, замыкается в малых группах. Возрастает роль первичных групп, характеризующихся эмоциональностью переживаний, их ориентацией на самого себя и своего непосредственного партнера в условиях эмоционального равенства. Человек стал чувствовать себя в известном смысле равным любому другому человеку, какое бы положение в обществе тот ни занимал. Человек становится как бы более свободным от влияния групп, т.к. они перестают непосредственно влиять на представления человека об обществе, своем месте в обществе, желаемом образе жизни и т.п. Возникает ощущение свободного выбора. В то же время социальные структуры и институты (СМИ, реклама, товарообмен, культурный обмен и пр.) формируют единые стандарты "цивилизованного" образа жизни и даже универсальные стандарты восприятия социального мира. Человек как бы отрывается от "своей" группы, чтобы оказаться в зависимости от тех групп, которые стоят за сообщениями телевидения, за популярными реалити-шоу, за рекламными роликами и т.д. Наличие этих групп не осознается, но под их влиянием люди начинают менее трезво оценивать свои реальные возможности, неадекватно соотносить свои желания, устремления с обстоятельствами.

Получается, что, менее завися от конкретно воспринимаемой и даже осознаваемой "группы влияния", человек оказывается в действительности более зависимым не от объективных обстоятельств, а от скрытых групповых влияний. Эти влияния приобретают всеобщий и всеохватывающий, универсальный и тотальный характер посредством глобальных информационных сетей.

Таким образом, глобализация оказывается не только очередным шагом в развитии общественного разделения труда, но и принципиально новой формой интернализации и унификации всего образа жизни людей. Причем общество незаметно, но все более четко, разделяется на тех, кто формирует эти культурные универсалии, контролируя глобальные информационно-экономические системы, и тех, кто выступает в качестве индивидуального, лишенного каких-либо устойчивых социальных идентификаций за пределами первичных групп, пользователя поставляемой на мировой рынок универсальной продукции. И более того, эта продукция, в силу своей универсальности, приобретает все более упрощенный вид, как это демонстрирует нам массовая культура или Макдональдсы. Социальные группы, контролирующие эти процессы, фактически принудительно отчуждают всех остальных от какого-либо влияния на общественные процессы за пределами своего маленького мирка. Складывается новая по форме и содержанию мировая система, охватывающая уже не только внешние связи сообществ, но -даже внутренний мир индивидов. Глобализация проникает в душу человека.

Но отношение к данному процессу не однозначно. С одной стороны, идет борьба между теми, кто сегодня контролируют глобальные системы, и теми, кто претендует, если не на всю полноту контроля, то хотя бы на участие в нем. Примером такой борьбы является соперничество между США и Объединенной Европой. С другой стороны, идет борьба между "хозяевами" и теми, кто не хочет жить по чьей-то указке. В этом плане типично движение антиглобалистов.

С этими обстоятельствами связано второе следствие глобализации - организационная глобализация.

Новый уровень общественного разделения труда, воплощаясь в глобальной экономике, привел к формированию мировых рынков валюты и капиталов. Информатизация находит выражение в появлении новых инструментов, средств глобализации, таких, как Интернет, сотовые телефоны, спутниковое телевидение и пр. Появляются новые социальные субъекты, чья деятельность неразрывно связана как с новыми экономическими процессами, так и с новыми средствами организации социальных процессов, - Всемирная торговая организация, транснациональные корпорации, всемирные сети неправительственных организаций (экологи, те же антиглобалисты и пр.). Складываются и соответствующие нормы и правила типа международных соглашений по вопросам торговли, интеллектуальной собственности и др., которые формально или неформально признаются мировым сообществом в целом.

Получается, что, с одной стороны, глобализация стала фактом объективной социальной реальности и действительно отражает существенные прогрессивные изменения в жизни современного общества; с другой же стороны, глобализация, именно как факт объективной социальной реальности, ведет к прогрессирующему отчуждению людей от общества, к сосредоточению все возрастающего объема действительной власти в руках немногих социальных субъектов, контролирующих увеличивающуюся массу общественных ресурсов.

Возникает третье следствие глобализации - расхождение в ее оценке.

Одни видят в глобализации только выражение прогресса общественного разделения труда и не хотят видеть никаких негативных сторон этого процесса. Если они и допускают какие-то сомнения в правомерности глобализма в тех формах, которые сложились на сегодняшний день, то не более чем по вопросу "кто должен руководить этими процессами в мировом масштабе - США, Объединенная Европа или еще кто-нибудь".

Другие правомерно обращают внимание на то, что, будучи выражением и следствием углубления общественного разделения труда, глобализация неизбежно ведет к появлению на общественной сцене новых действующих лиц, которые так или иначе, рано или поздно, но обязательно заявляют о себе, как о социальных субъектах, обладающих собственными интересами и целями. В этом плане доминирование интересов одних не просто над интересами других, но и за счет интересов других, препятствует становлению новой социальной субъектности. В частности, тревогу в этом отношении вызывает обнаружившаяся тенденция к упрощению социальных структур, культурных универсалий и т.п. Это входит в противоречие с устойчивыми признаками социального развития. Дело не в том, чтобы свернуть глобализацию, а в том, чтобы придать ей демократический характер, выработать соответствующие институциональные формы, закрепить их в адекватных новому видению глобализации нормах культуры.

Третьи видят в глобализации только происки США, промышленных корпораций, грабительски относящихся к общественным ресурсам и т.п. В отличие от апологетов глобализма, они не хотят или не могут увидеть ничего прогрессивного в глобализме, объединяющим людей, заставляющем их осознавать не только общность своих интересов в мировом масштабе, но и то, что каждый имеет право на свои интересы, цели, действия, в той же мере, в какой этим правом обладают и другие, а ущемление прав одних неизбежно негативно отражается на интересах других, хотя бы вынуждая якобы выигравших возрастающую часть контролируемых ими ресурсов тратить не на развитие, а на сохранение своего положения. Логика глобализма такова, что, как показывает пример США, принуждение других к игре по правилам, выгодным одному более чем другим, так или иначе, в той или иной форме, оборачивается и против "победителя". То, что сегодня, делая выводы из трагедии, например, Ирака, в самих США все больше людей приходят к выводу о предпочтительности неконфронтационных решений спорных вопросов за столом переговоров, предполагающих равноправное и взаимовыгодное партнерство, а не диктат сильнейшего, - это тоже положительное проявление глобализма.

Наконец, четвертые пытаются вообще увести обсуждение проблем глобализации в область исключительно большой политики, с одной стороны, и массовой культуры, с другой. Тем самым глобализация рассматривается в отрыве от своих объективных основ. Углубляется и закрепляется разрыв между "политиками" и "массой". Интересы этих двух социальных сил противопоставляются друг другу. При чем интересы "политиков" оказываются более "высокими", а значит, и более значительными, чем интересы обычных людей, погруженных в свою повседневность. Эта повседневность противопоставляется "настоящей", "большой" жизни высших сфер общества. Большинству внушается мысль о собственной ничтожности и незначительности. Подтекстом следует и мысль о необходимости и даже пользе передачи своих прав на участие в решении общих вопросов "компетентным специалистам". При этом забывают или не понимают, что эти "специалисты", конечно, действительно профессионально разбираются в своих делах, но понимают ли они что-нибудь в наших делах? Мы живем в эпоху, когда даже поддержание чистоты в помещении требует профессионализма, специальных знаний и навыков. У специализирующихся на тех или иных видах деятельности людей складываются свои потребности, интересы, представления и пр., в чем-то схожие, а в чем-то отличающиеся от потребностей, интересов, ценностей других людей. А общественное разделение труда еще и такое следствие имеет, как усиление взаимозависимостей между функционально обособляющимися субъектами. Проще говоря, если дворник забастует, обидевшись на бизнесмена, бизнесмен не сможет выехать со двора и не сможет заняться бизнесом, без работы останется его шофер и телохранители, сотрудники и партнеры, - начинается далеко идущая цепная реакция. Пренебрежение чьими-то интересами или попытка их фальсификации, когда за действительные и жизненно важные интересы студентов, например, телевидение настойчиво выдает тусовки в ночных клубах, оказывается невыгодным всем. Те же студенты журфака КГУ, впитав, видимо, то, что вещает наше телевидение, оказываются, возможно, очень продвинутыми в плане посещения ночных клубов, но мало привлекательными в качестве специалистов-тележурналистов. Дело не в только, да и не столько в том, что страдают студенты, а в том, что страдает и телевидение, и рекламодатели, фактически сами себя лишающие квалифицированных работников посредством подмены их интересов своими. Поэтому попытки вырвать глобализм как социальную проблему из общесоциального контекста, оторвать глобализацию от ее объективной основы, от экономического базиса, противоречат самим основам глобализации.

Глобализация - явление социетальное, всеохватывающее. Так или иначе, но с ним приходится считаться и приходится к нему адаптироваться.

Это актуально и для каждого человека в отдельности, и для России в целом. Вопрос в том, что глобализация разворачивается на фоне перехода от индустриального общества к постиндустриальному, от модерна к постмодерну. Для России же и россиян актуальна модернизация, которую развитые страны Запада уже осуществили не менее чем полвека назад.

Суть дела в том, что концепции модернизации отражают те объективные процессы, которые легли в основу веберовской теории перехода от традиционного к современному обществу.

Промышленная революция ХIХ века положила начало созданию многоотраслевой экономики. Развитие общественного разделения труда создает все новые социально-экономические слои и группы. У них формируются свои особые интересы, цели, ценностно-мотивационные установки. Традиции и обычаи, столетиями и тысячелетиями выступавшие регуляторами общественных отношений, уже недостаточны. В то же время, рост противоречий в групповых и индивидуальных интересах сопровождается встречным процессом роста значения взаимодействий. "Мужество создает победителей, согласие - непобедимых!". Субъектами, призванными обеспечивать социальное согласие, солидарность, становится бюрократия. А для того, чтобы она не могла навязывать свои групповые интересы обществу в качестве новых культурных универсалий, бюрократия должна стать последовательно рационалистичной. Это обеспечивается научным подходом к управлению общественными делами. Получается, что социальные субъекты не делегируют бюрократии свои права, а только контролируют исполнение бюрократией своих обязанностей по управлению общественными делами, объем которых определяется научно. Это, в свою очередь, предполагает и защиту той же бюрократией прав других социальных субъектов на основе последовательного разделения общих и частных интересов и действий. Такое разделение тоже осуществляется не посредством прямых переговоров между бюрократией и прочими социальными субъектами, а на строго рационализированной, научно обоснованной основе. М.Вебер, по существу, развивает идею Платона о государстве философов. В этом и заключается существо современного общества, модернизации.

У нас же всевластие партократии не сопровождалось ни научно обоснованным выбором путей и способов развития общества, ни, тем более, защитой прав граждан.

Новый уровень общественных производительных сил, складывающийся в ходе научно-технической революции ХХ века, настоятельно требует и научно обоснованного подхода к определению путей и способов развития общества, и защиты прав и свобод социальных субъектов. Если эти требования не обеспечиваются, то субъектам в качестве их "подлинных интересов" навязываются интересы отдельных социальных групп, слоев. Это мешает субъектам эффективно выполнять свои социально значимые функции и удовлетворять свои потребности. Происходит накопление частных дисфункций и соответствующих деформаций в различных системах социальных отношений. Складываются предпосылки социального или даже социетального кризиса.

Эта ситуация лежит в основе концепций запаздывающей модернизации В.А.Ядова и наверстывающей революции Ю.Хабермаса.

России, как и всем странам "социалистического лагеря", приходится решать проблемы модернизации тогда, когда другие страны переходят к решению проблем постмодернизма.

Сущность постмодернизма состоит в повороте к человеку, к микроструктурам его жизнедеятельности. Постмодернизм выражает генетическое происхождение современного глобализма от глобального культурного обмена, исторически формировавшегося тысячелетиями, начиная, по крайней мере, с эпохи эллинизма (IУ век до н.э.). Глобализм, выражая тоже исторически сложившиеся тенденции общественного разделения труда, проявляется сегодня не столько в производственно-технологических процессах и связанных с ними явлениях организационной культуры, сколько в процессах повседневности и связанных с ними явлениях репрезентативной культуры.

С одной стороны, люди ощущают, осмысливают и переживают динамичные новации сегодняшнего дня не умозрительно, посредством идеологий, а непосредственно, в процессе обыденной, повседневной жизни. Их меньше волнуют макропроцессы, чем то, что происходит "здесь и теперь". Как уже отмечалось, это - одно из важнейших социальных проявлений глобализации.

С другой стороны, отчуждение от решения общих для всех членов данного общества вопросов также непосредственно отражается на повседневности граждан. В этом проявляются экономические корни глобализации. Экономическая интеграция (не только производственная) влияет на обыденную жизнь россиян не намного слабее, чем на обыденность граждан США или Японии. Поэтому усиливаются предпосылки "возвращения человека действующего" в социальную жизнь (А.Турен). Более того, это возвращение становится необходимым условием стабильного развития современного общества, вне которого сопротивление субъектов навязыванию им чуждых для них интересов может привести к войне всех против всех, когда каждый будет пытаться диктовать свою волю зависимым от него партнерам, не считаясь с собственной зависимостью от тех же партнеров. В таких обстоятельствах бюрократии не останется ничего иного, как, для защиты общих интересов, противопоставить "систему" гражданам, превратив представляющее эту систему государство в того самого Левиафана, о котором писал еще Т.Гоббс. Следовательно, постмодернизм предполагает радикальное изменение отношений между государством, представляющим социетальные системы, и гражданским обществом, представляющим интересы "действующего человека", частника. Попыткой разрешения этой проблемы и является организационная глобализация, выражающаяся в создании негосударственных объединений разного уровня и повышении их роли в обсуждении и решении общесоциальных вопросов.

Мы же не только медленно создаем подобные организации, но, в ходе реформ разрушили едва ли не все организации, которые могли бы стать основой организационной глобализации современной России. Речь идет о массовой партии, молодежных и женских организациях, даже профсоюзах, роль которых сейчас более чем скромна, и т.д.

Иначе говоря, втягиваясь посредством рыночных отношений в процесс экономической интеграции, мы оказались перед необходимостью решать проблемы постмодернизации одновременно с решением проблем модернизации, а не последовательно, как это было в странах З.Европы и С.Америки.

Следует иметь в виду и еще одно обстоятельство. Сегодня глобализация происходит в форме вестернизации. Но усиливается сопротивление такому направлению мирового развития. Оно находит свое выражение не только в антиглобализме, отрицающем любую глобализацию. Возрастает влияние глокализма, признающего глобальную экономическую интеграцию как закономерное проявление исторического развития общественного разделения труда, но отрицающего культурную интеграцию, унификацию и универсализацию образа жизни граждан как процесс, противоречащий становлению новой социальной субъектности, обусловленной все тем же общественным разделением труда. Люди сталкиваются с самыми разными проявлениями глобализации постоянно - в быту, на производстве, на отдыхе и т.д. Но они переживают глобализацию не столько на своем рабочем месте или в магазине, сколько у экрана телевизора, в кинотеатре или на концерте. Стандартизация материальной культуры воспринимается как норма, как естественный процесс. Стандартизация духовной культуры - как покушение на личность. Поэтому глокализм, непосредственно направленный на защиту национальных и региональных культур и субкультур, находит поддержку в широких кругах населения и, прежде всего, интеллигенции. Защита прав личности в современном мире сливается с защитой прав социальных субъектов, включая как индивидов, так и социальные группы, этносы, государства. Идет борьба не только между сторонниками и противниками глобализации, но и между сторонниками однополярного и многополярного глобального сообщества.

Англичанин Б. Мур и француз Ш. Тилли убедительно показали, что вестернизация обрекает страны, не прошедшие тот путь исторического развития, который прошли З Европа и С.Америка, на участь вечных аутсайдеров, не имеющих никаких шансов догнать лидеров. А это значит, что объекты вестернизации никогда не могут рассчитывать на равноправное партнерство с лидерами. И именно лидеры будут определять объем прав аутсайдеров.

Едва ли зависимость от США, - а именно они представляют этот вариант мирового развития, - соответствует чьим-либо национальным интересам, включая и интересы России.

Вывод: России надо искать свое место в рядах глокалистов, признающих прогрессивность экономической и организационной глобализации, но отстаивающих равноправие субъектов глобализации, прежде всего в форме сохранения и развития их культурных традиций. Не противопоставление себя мировому сообществу, а вхождение в это сообщество в качестве равноправного партнера всех других субъектов глобализации, будь то Латвия или США, Грузия или Япония. Это предполагает как уважение прав других, так и последовательную и адекватную потенциальной угрозе защиту своих прав. Путь к этому, очевидно, тот же, что и путь к согласию в современном многосубъектном обществе вообще, - через постоянный переговорный процесс, через достижений взаимоприемлемых соглашений по конкретным вопросам двух - и много сторонних отношений.

Надо не "права качать", к чему мир привык в течение тысячелетий, а искать консенсус на данный момент и по конкретным вопросам. Это - культура мира, предложенная ЮНЕСКО. Альтернатива - кризис всего современного общества.

Размещено на Allbest.ru