Слово. Текст. Дискурс. Прецедентные единицы

Относительно других критериев уместно вспомнить замечание Л.И. Гришаевой о том, что «повторяемость, общеизвестность сами по себе тоже не могут быть надежным критерием отграничения ПФ, известного в соответствующей культуре / субкультуре» [Гришаева 2004: 32].

Снимаются также ограничения и на объём прецедентного текста (О.А. Леонтович, Н.С. Мусхелишвили, Ю.А. Шрейдер, Г.Г. Слышкин и М.А. Ефремова).

Взгляд М.Я. Дымарского на прецедентность языкового явления как «отсылку к прецеденту» позволяет более точно отграничивать прецедентность феномена от интертекстуальности, с одной стороны, и прецедентность феномена «от простого воспроизведения языкового знака или от прямолинейного описания некоторого наблюдаемого /воображаемого явления», с другой. В соответствии с наличием и интенсивностью этих признаков применительно к ПФ учёный оперирует понятиями «прецедентность» и «протопрецедентность» [Дымарский 2004: 55].

В определениях прецедентности цитируемыми авторами обозначилось прототипическое прочтение прецедентности как когнитивно-дискурсивного свойства в целом и актуально как для ПФ, так и для других прецедентных явлений, а именно ПСФ, представляющих для данного исследования самостоятельный интерес.

Предложенная трактовка прецедентности Л.И. Гришаевой отличается от вышеприведённых бульшей дифференцированностью и программным характером. Если Ю.Н. Караулова можно смело назвать родоначальником традиции в исследовании прецедентности, то преимущество Л.И. Гришаевой заключается в алгоритмизации исследования прецедентности, которая легко поддаётся заимствованию в качестве исследовательской методики. Представляется целесообразным внести некоторые уточнения в общую типологическую характеристику ПФ, например, касательно их сущности.

Любой знак языка кодирует не всю информацию о денотате, представляющем объект, событие или ситуацию, а выделяет лишь значимые признаки. В этих признаках хранится определённый когниотип. Под этим понимается доминантная когнитивная модель номинации, которая манифестирует «настроенную модальность восприятия» человеком какой-либо сущности в тот или иной исторический момент [Голованова 2008: 54]. То есть в каждом ПФ содержится свой когниотип. По мнению Л.И. Гришаевой, ценностные признаки, выделенные коллективным сознанием, являются раз и навсегда сложившимися когниотипами данных денотатов и приводит соответствующие примеры: Илья Муромец в русской культуре - это всегда «хорошо», Соловей-Разбойник - это во все времена «плохо». Сущность ПФ имеет двоякий ракурс [Гришаева 2004: 31].

С данным суждением можно было бы полностью согласиться при отвлечении от такого реально существующего в онтологии мира факта, как «демифологизация», или «деканонизация», образа, на которую указывает Д.Б. Гудков [Гудков, Электронный ресурс]. Под этим предопределяется разоблачение старых кумиров и создание новых «идеальных героев», то есть смена когниотипа как результат адаптации и ориентации сознания в новых условиях бытия и соответственно языка, объективирующего сознание. Сослаться при этом можно на беспрецедентное в некотором смысле развенчание образа В. Ленина в нашей стране. Высказанные суждения о возможности смены когниотипа, то есть его временнум и врйменном одновременно характере подтверждает также представленная выше точка зрения Г.Г. Слышкина об относительной стабильности ценностного кода ПФ.

Каждый ПФ на правах «гносеологического прототипа» предрасположен к формированию концепта как социопсихического образования, характеризующегося ценностной значимостью. В формировании подобных концептов задействованы прямые ассоциации с широко известными художественными и историческими образами, а также архетипические категории, в которых концентрируется «огромный пласт общечеловеческого опыта», ср. прецедентный концепт «блудный сын» (О.А. Дронова), «смерть» (Е.М. Лукинова), «жизнь» (Е.А. Демидкина), претендующих на статус ПФ.

В последнее время имеет место широкое понимание ПФ как «культурных предметов» - способа выражения культуры (ср. лубок - А.И. Иванов), эпохи (гэльская культура - М.К. Попова, викторианство - Б.М. Проскурин), отдельного культурного мира (Франция - С.В. Кончакова).

Исследование дискурсов разного типа свидетельствует о расширении сферы бытования ПФ, которые имеют признаки кросскультурных универсалий (понятие Н.М. Орловой). Об этом свидетельствуют многочисленные научные публикации последних лет: художественный дискурс (М.Я. Дымарский, С.В. Кончакова, И.М. Попова, С.Н. Филюшкина), дискурс СМИ и жанр рекламы (Е.Е. Анисимова, М. Илюшкина, Г.Ф. Ковалёв, Ю.Б. Пикулева, А.М. Шестерина), политический дискурс (В.О. Алексеева, Д.Б. Гудков, О.И. Соколова), конфессиональный дискурс (В.В. Алпатов, И. Бугаева, Н.М. Орлова), фольклор (М.Н. Пирогова, С. Ячменёва), семейный нарратив (Е.Е. Сапогова), студенческий дискурс (А.Ю. Ларионова), аргументативный дискурс (А.Ю. Белецкая), научный дискурс (Т.Н. Тимофеева), социокультурный и исторический аспект (М.К. Попова, Б.М. Проскурин, Ж.Л. Ширяева,), дидактический аспект (И. Дулебова, М.Ю. Михеев, П.А. Никонорова, А.П. Сдобнова). Этот обзор публикаций указывает на то, что ПФ несут собой «социальное знание», то есть социолизированы.

Достаточно много написано и о функциях ПФ. Их многообразие мотивировано разными методологическими и исследовательскими установками: номинативная, персуазивная, людическая, парольная (Г.Г. Слышкин); эстетическая, кумулятивная или историческая, подтверждение правильности или ссылка на авторитет (А.Е. Супрун) самоидентифицирующая (Е.Н. Катанова); ритуальная (А.В. Коровашко, М.Н. Пирогова), когнитивно-прагматическая, этнообразующая (Н.Н. Семененко); смыслообразующая (Е.Д. Фатеева); смыслопорождающая (Э.М. Аникина); выдвижение (И.В. Арнольд); контактоустанавливающая или диалогизирующая (Ж.Е. Фомичева). Палитра взглядов на функции ПФ от их моно - до полифункциональности исчерпывающим образом отражена в матрице, составленной Л.И. Гришаевой [Гришаева 2004].

Степень кодифицирования восприятия ПФ определяется степенью (не) однозначности восприятия содержания текста. Исследователями единодушно выделяется когнитивный признак «жёсткости», проистекающий из принципа «жесткой минимизации» при их концептуализации в целом (Л.И. Гришаева, Д.Б. Гудков, Г.Г. Слышкин, Т.Н. Тимофеева). Параметр «степень кодифицирования восприятия» позволяет различать среди ПФ: 1) социумно-прецедентные; 2) национально-прецедентные; 3) универсально-прецедентые [Соколова, Электронный ресурс].

Анализ социумно-прецедентных феноменов в научном дискурсе позволил увидеть новые признаки прецедентности, сигнализирующие степень кодифицирования восприятия: известность, гештальтность, воспроизводимость содержания, стандартность формы, жесткая ассоциативность, частотность употребления [Тимофеева 2008]. Реализация этих признаков в научных экономических текстах на материале английского языка позволила автору выделить специфические ПФ - прецедентный факт и прецедентную модель.

Прецедентная ситуация

Прецедентная ситуация (ПС) - некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определённых коннотаций, дифференциальные признаки которых входят в когнитивную базу [Красных 2002: 46]. Д.Б. Гудков демонстрирует яркий пример ПС на предательстве Христа Иудой, которая понимается как «эталон» предательства вообще. Дифференциальные признаки указанной ПС (например, подлость человека, которому доверяют, донос, награда за предательство) становятся универсальными, а атрибуты ПС (например, поцелуй Иуды, 30 сребреников) фигурируют как символы ПС [Гудков, Электронный ресурс].

Таким образом, ПС - это широко известная носителям языка семантическая ситуация, напр., героическое поведение (единоборство великана-филистимлянина Голиафа, побеждённого пастухом из Вифлеема Давидом); географические и исторические события мирового значения (открытие Америки Колумбом, битва русского князя Олега Святославича с братьями его отца в 1078 году), а также культурные эпохи (кельтское возрождение, викторианство и др.).

Вербализация ПС часто происходит через упоминание прецедентного факта, который фиксирует эту ситуацию. Иногда ПС отождествляется с понятием «сюжет», успешно используемый в разных типах дискурса. Прецедентный сюжет предполагает повествование о протекании события, развёртывающегося во времени. Вместе с тем, отталкиваясь от признака динамичности события и статичности факта, ПС стоит ближе к понятию прецедентной идеи, если первая не обладает полновесным сценарием, а именно, временным параметром его развёртывания, который объективируется макротекстом.

Своеобразие всякой ПС в том или ином дискурсе заключается в её необычной значимости, что характерно для ПФ в целом. Однако этот существенный когнитивный признак может со временем проявляться ярче или слабее, что непременно сказывается на степени его прецедентности. Так произошло с ПС «Руфь» в русской языковой картине мира, свидетельствует Н.М. Орлова, и лишь традиции мировой классики (Н. Лесков, Конст. Леонтьев, С. Маршак, С. Брант, В. Гюго, Г.Х. Андерсен) не позволили свести прецедентность этой ситуации к нулю [Орлова 2008].

В каждой ПС можно отчётливо увидеть определённые когнитивные линии и соответствующие им концепты и суб-концепты, которые могут развёртываться в пределах других концептосфер. На примере ПС можно обнаружить как упрочение, так и ослабление связи с первоначальным дискурсом. Второй путь обусловливается часто снижением интереса к претекту прецедентного факта в целом. В частности, в случаях с ПС «Руфь», Каина и Авеля в романе Г. Фаллады «Железный Густав» - это ослабление концептуального влияния претекта Библии и как результат шаблонизация некогда сакральных ПС.

Иногда наблюдаются привнесения и искажения ПС, которые могут быть мотивированы современным прочтением и осмыслением матричного текста. То есть мифологические линии выводятся на уровень «неомифологического сознания» и концептуальные линии первичной ПС могут приобретать другие акценты, как произошло с ветхозаветными и новозаветными текстами в произведениях В. Максимова, которые перекодируются и пропускаются через исторические события двадцатого столетия [Попова И. 2004]. В этом случае этнические или конфессиональные проблемы сменяются идиллическими и семейными, как это имеет место опять же с рассматриваемой ПС «Руфь», а также с прецедентным образом Гретхен в романе «Железный Густав». А прецедентный образ Артура в пьесе Р. Хови «Ланселот и Гвиневра» звонче перекликается с Гамлетом, чем с первозданным образом в «Легенде о короле Артуре». (Подробнее о методах нивелирования когнитивных линий ПС см. [Ширяева 2004]). В этом случае имеет место т. н. рефрейминг - преобразованный смысл, помещённый в новую рамку, в новый когнитивный контекст, отличный от исходного», как правило, менее оптимистичный [Тарбаева 2009: 89].

Огромное количество ПТ, в которых эксплицируются ПС, свидетельствуют всё-таки о том, что в языковой, концептуальной и художественной картине мира архетипические концептосферы закрепились прочно. Так, ПС «Руфь» имеет продолжение во многих стихотворениях (В. Измайлов, Конст. Леонтьев, Р.М. Рильке, Е. Кузьмина-Караваева, Е. Козловский) [Орлова, там же]. Таким образом, одна и та же ПС может активизироваться в разных ПТ, то есть носит радиальный характер.

ПС довольно часто используются в публицистических текстах, выполняющих суггестивную функцию, а также в научном когнитивном контексте. Так, к числу ПС экономического характера Т.Н. Тимофеева относит события и ситуации, оказавшие значительное влияние на экономическое развитие того или иного сообщества [Тимофеева 2008]. В этом смысле, несомненно, прав Д.Б. Гудков, проводящий прямую аналогию между прототипическими и прецедентными ситуациями [Гудков, Электронный ресурс].

Прецедентный текст

Размышления о сущности, функциях и способах позиционирования ПФ в дискурсе во многом, если не во всём, касаются прецедентных текстов (ПТ). Это понятие трактуется в лингвистике многоаспектно и в основном в рамках «сильного понимания», т.е. наличия вербализованной «презумпции осведомленности» коммуникантов о прецедентном факте. Н.С. Валгина замечает: «Готовый образ, избитая фраза, известный фразеологизм, крылатое выражение, в целом - прецедентные тексты в современных публикациях занимают актуальные позиции» [Валгина 2004: 151-152].

ПТ может иметь художественный акцент - как произведение, мотив, образ, в которых воплощены и обобщены некие нравственные ценности и ориентиры, имеющие непреходящее значение [Попова М. 2004: 64].

При этом интеллектуальная ценность ПТ может быть как положительной, так и отрицательной, а усвоение текста социумом может являться как актом «доброй воли», так и результатом так называемого «текстового насилия», директивного или при помощи метода паразитической дополнительности» [Слышкин, Ефремова 2004: 40].

Многочисленные научные публикации, в которых ставшая уже классической концепция ПФ получила своё достойное продолжение, свидетельствуют о пристальном внимании филологов к ПТ (Д.В. Багаева, А.Ю. Белецкая, Н.С. Валгина, С.П. Денисова, А, А. Евтюгина, Н.Ю. Желтова, И.В. Захаренко, А.А. Земская, М. Илюшкина, С.И. Кузьминская, Ю.В. Назаранка, П.А. Никонорова, Н.В. Петрова, Ю. В Пикулева, А. А Пихурова, Е.Е. Сапогова, О.И. Соколова, Н.А. Фатеева и мн. др.).

О лингвокогнитивных критериях отнесения текстов к статусу прецедентных, которые в 1986 году выделил Ю.Н. Караулов, а позже уточнили его единомышленники, мы упоминали выше. С того времени ПТ трактуются как общеизвестные, устойчивые и узуальные выражения, составляющие когнитивный компонент культуры народа и включаемые автором в свою речь в целях успешной коммуникации. Частые отсылки к тексту в процессе построения новых текстов в виде реминисценций, «скрытого воспоминания» (концепция К.Г. Юнга) сигнализируют о степени его прецедентности.

Анализ тематической литературы подводит к выводу, что обилие возможных интерпретаций термина «текст» в целом сказалось на потенциальной многозначности термина «прецедентный текст». Выстраивание в ряд ПТ разнопорядковых явлений (семейные нарративы, прецедентные имена, имена собственные, паремии, цитаты, целиком взятые хрестоматийные тексты, глобализмы, окказионализмы, христианские притчи, былички, библеизмы, песни и др.) часто приводит к смешению понятий прецедентный текст / прецедентный жанр, прецедентный текст / прецедентное высказывание, прецедентное имя / прецедентная ситуация и др. Это обусловливает появление других терминов, описывающих в синонимах данное явление: прецедентный феномен / логоэпистема; прецедентный феномен / прецедентная единица / прецедентное слово; прецедентное слово / интертекстема.

Причина обозначенной выше интерпретационной полифонии объясняется на когнитивно-референциальном уровне. При объективации обычного текста и его фрагмента речь идёт о цельных автономных номинативных единицах, которые обозначают определённый референциальный объём гомогенной семантической ситуации.

Подобное нельзя сказать о ПТ, который объективирует прецедентную ситуацию. В отличие от непрецедентной семантической ситуации прецедентная ситуация членима, так как она представляет собой целый комплекс прецедентно-значимых ситуаций, «которые каузально связаны между собой и состав которого (комплекса) и порядок следования внутри него языковых средств именования более или менее константный» [Гришаева 1998]. Поэтому одна и таже прецедентная ситуация может объективироваться самостоятельными, цельными, дискретными прецедентными номинациями (прецедентным текстом, прецедентным именем, прецедентным высказыванием), которые с лингвистической точки зрения реализуются высказыванием, за которым стоит пропозиция.

При этом ПТ может быть и монопредикативным, как например в пословицах, поговорках, которым присуща концептуальная дискретность, структурно-синтаксическая цельнооформленность, коммуникативная завершённость и «культурная континуальность» (термин Л.И. Гришаевой), ср., Das Huhn wird nicht von den Eiern belehrt. Яйца курицу не учат. При сравнении этой пословицы и произведения «Евгений Онегин», популярной песни «Погода в доме» или классической репризы «Упал, очнулся - гипс!» можно говорить лишь о разнице в структурно-семантическом (референциальном) объёме этих прецедентных номинаций.

Здесь уместно вновь представить мнение Ю.Н. Караулова, который отмечает: «прием, с помощью которого прецедентный текст вводится в дискурс языковой личности и тем самым актуализуется в интеллектуально-эмоциональном поле коммуникации, оказывается в чем-то сродни языковой номинации» [Караулов 2003: 218].

Таким образом, многозначность термина ПТ в целях ясности укладывается в «прокрустово ложе» логико-семантического отношения функциональной синонимии между прецедентным текстом и его коррелятами (прецедентным высказыванием, прецедентным именем), выражаемых в зависимости от бульшего или меньшего референциального объёма номинативными знаками разной сложности как целое и его часть, как гипероним и гипоним.

Отталкиваясь от классического понимания текста с его функциональными свойствами, который может быть выражен в т. ч. одним предложением, и учитывая особую культуроотражательную и трансцендентную значимость прецедентного текста, последний предстаёт как лингвококогнитивный знак, объективированный определённой синтаксической формой, прецедентным содержанием и гиперфункцией. Под гиперфункцией понимается функция выделения высокого уровня интеллекта, в термах В.Г. Костомарова - логоэпистемическая функция, то есть особая, усиленная способность прецедентного текста служить единицей обозначения «фундаментальных ценностных ориентаций соответствующей лингвокультуры».

ПТ осознаются читателем или слушателем однозначно как прямой объект восприятия, понимания, переживания, рефлексии, то есть остаются с семиотических позиций знаками первичной номинации. При этом ПТ постоянно параллелизируют с ПЕ второго уровня, которые выступают их репрезентантами. Такого рода заметители являются «вторичными размышлениями» об исходном языковом факте (прецедентном тексте), его лингвокогнитивными трансформами, объективированными тоже в прецедентных номинациях, но с другой степенью прецедентности.

Такими репрезентантами являются, как правило, фразеологические выражения, «полуавтоматизированные» синтагмы, которые активизируют ассоциативное поле человека и обнаруживают себя в качестве ассоциативных реакций на ПТ. Эти единицы заставляют «оживать» репрезентируемый ими языковой знак - представляемое ими неординарное дискурсивное событие. При помощи ПЕ второго уровня, т. н. квази-прецедентных текстов, ПТ «вступает в игру».

Так при опоре на межтекстовое, «семиотическое пространство» (концепция Ю.М. Лотмана) возникает в речи прецедентная изотопия, которая имеет выход в т. н. «сверхтекст», если под ним понимать, вслед за А.Г. Лошаковым, «динамическое, многомерное, кросс-темпоральное, кросс-референтное, актуально или потенциально кросс-персональное, полижанровое, полистилистическое образование» [Лошаков 2008: 14].

Об этом, собственно, говорит Л.И. Гришаева, подчёркивая, что прецедентным является не само по себе классическое произведение «Евгений Онегин» как материализованный текст, существующий со дня его написания, а концептуальный знак для выражения целого комплекса важных для культуры сведений, которые активизируются в сознании носителей определенной культуры именем этого прецедента [Гришаева 2004: 27].

Прецедентное высказывание

Феномен рецедентного высказывания (ПВ) напрямую связан с вопросами «жизни текста», эволюция которого в лотмановском смысле предопределена «вне зависимости от воли его первоначального создателя», то есть любой текст, а тем более прецедентный, запрограммирован на включение его в процесс воспроизведения с той или иной степенью активности. «Текст не может неподвижно застыть (скажем, на книжной полке), он по природе своей должен сквозь что-то двигаться - например, сквозь произведение, сквозь ряд произведений» [Барт 1989: 216].

Нет оснований возражать утверждениям исследователей, что сегодня формы и приёмы включения ПТ очень разнообразны, а потому вопрос об унификации терминологического аппарата для их описания представляется затруднительным (Е.А. Земская, Б.В. Кривенко, В.П. Москвин, О.И. Соколова, Е.А. Супрун). Не потому ли, в частности, прецедентным выражениям посвящена целая книга В.Г. Костомарова и Н.Д. Бурвиковой «Старые мехи и молодое вино. Из наблюдений над русским словоупотреблением конца ХХ века». Производные тексты базируются на осмыслении и компиляции ранее созданных, наполняются «разными по степени эксплицитности фрагментами и оценками чужих текстов» [Слышкин 2000: 5] и нередко в результате этого преобразуются в ПВ.

ПВ трактуется специалистами в основном как прецедентный текст малой формы. В целом ПВ вписываются в когнитивное пространство, реализуемое сферой непрямой коммуникации, потому как они нуждаются в декодировании и узнавании первоначально посылаемых образов. Следует подтвердить важность способов и форм непрямой коммуникации, которая даёт на современном этапе слушателю возможность бесконфликтного мысленного «движения вперёд», расширяя при этом «диапазон эпистемиологических фильтров, опосредующих коммуникацию, более того, способных циркулировать без конкретного адресата» [Филиппова 2007; Михайлова 2004]. Прагматика непрямой коммуникации ретранслируется на все ПФ и лежит ещё в том, что «в основе культуры информационного общества лежит принципиальная возможность одновременного выбора нескольких вариантов кодирования, передачи, восприятия и творческой переработки информации» [Мальковская 2004: 40].

Обозначенная возможность творческого подхода к воспроизведению прецедентного содержания находит себя в цитировании крылатых выражений, пословиц, афоризмов и др., которые в разных контекстах наполняются разным интерпретационным смыслом Говорящего, ср. пословицу Jedem Tierchen sein Plдsierchen [Михайлова, там же].

По мнению многих лингвистов, ПВ являются особыми сигналами, апеллирующими к фундаментальным морально-этическим ценностям определённого лингвокультурного сообщества, по которым можно характеризовать языковую личность, типичную для данного социума (Л.И. Гришаева, В.И. Карасик, Е.В. Милосердова, С.В. Семочко и др.).

ПВ существуют в разных типах дискурса в первичном употреблении, в прямом значении, и «продолжают свою жизнь» в виде прямых цитат, как они пришли в языковой мир, например, лозунг прежних лет (Болтун - находка для шпиона), а также в виде квази-цитат и перифраз в трансформированном и / или переосмысленном виде.

Трансформированное ПВ может добавить экспрессивности матричному ПВ, «поднять ассоциативные пласты, выгодные автору материала, и, наконец, максимально сократить процесс дешифровки», ср., «Alles hat ein Ende, nur die Wurst hat zwei»; «Der Apfel fдllt nicht weit vom Pferd»; «Das schlдgt dem FaЯ die Krone ins Gesicht» (примеры - [Piirainen 1998: 111-112]).

Трансформация исходного ПВ может заключаться всего лишь в его усечении, результат которого сказывается на повышении роли его прагматической составляющей. При обрыве цитируемого ПВ происходит закономерное паузирование, которое, по мнению исследователей, делает более выпуклой его диалогичность, подчёркивает необходимость последующего вывода. Ср. пример из пьесы «Stellvertreter» (пример - [Михайлова 2004: 157]):

Ricardo: Wer Wind sдt… Russland ist schlieЯlich ьberfallen worden!

Незавершённая пословица, в которой отсутствует вторая часть Wer Wind sдt, wird Sturm ernten заметно повышает оценочный потенциал первой части пословицы, давая тем самым собеседнику понять всю важность и ответственность совершаемого им действия. Таким образом, идёт конденсация подтекста. Подобный способ аллюзии используется в разных дискурсах. Опуская часть реплики, Говорящий старается компенсировать имплицируемую информацию описанием психологического, физического состояния действующего лица, как бы подсказывая Слушающему правильное коммуникативное решение.

О достоинствах ПТ и их трансформах написано заслуженно много. Вместе с тем В.Г. Руделев предостерегает от слишком вольного обращения авторов по незнанию или умыслу с первичными ПТ. На примере матричного «Слова о полку Игореве» автор показывает ошибки логико-содержательного характера, которые в разное время были допущены при переводе этого литературно-исторического шедевра - памятника древнерусской литературы, которые привели к потере ценной информации [Руделев 2004].

При всей остроте мысли, актуальности, оригинальности и значимости содержания ПВ «долголетие» у них разное. Одни из них являются непреходящими бесценными «культурными предметами», другие отличаются прогнозируемой недолговечностью, потому как их мотивацией служили в разное время сиюминутные потребности. Эта участь постигла, по словам Е.В. Милосердовой, многие идеологические слоганы типа Верной дорогой идёте, товарищи! Коммунизм - это молодость мира, и его возводить молодым! и др. Особенность подобных ПВ заключается в том, что наряду с их общеизвестностью и устойчивостью в институциональном и персональном дискурсах, тональность первых была противоречивой: пафосность в официальном употреблении и откровенная ирония, граничащая с сарказмом, в анекдотах, в которых цитировались эти лозунги и призывы в персональном дискурсе [Милосердова 2004]. Это тот случай, когда «человек в постмодернизме ощущает социум как рационально организованный, но несоразмерный человеческому восприятию», в котором «личность оказывается объектом тотальных манипуляций в некоей макросистеме, состоящей из норм, кодов, конвенций, цитат, лишенных первоначального смысла лозунгов» [Нефагина 2003: 30]. Об этом красноречиво свидетельствует факт приписывания М.С. Горбачёву в угоду политической конъюнктуре в виде скомпилированной пословицы реально не существующего ПВ, которое он сделал, якобы, во время своего последнего визита в ГДР Wer zu spдt kommt, den bestraft das Leben от пословицы Wer zu spдt kommt, kriegt die Knochen [Mieder 2006].

Поэтому сегодня некогда актуальные, почти сакральные ПВ с «императивной тональностью» с большой лёгкостью трансформируются в квази-цитаты, в которых явно обозначена «игра на понижение» за счёт иронии, издёвки, насмешек, если не откровенного ёрничества вообще.

Среди прецедентных ПВ заметную роль играют т. н. «правильные» пословицы. Обосновывая статус ПВ на примере пословиц, Л.В. Лаенко усматривает в пословицах носителей когнитивных (феноменологических и лингвистических) структур [Лаенко 2004]. За пословицей, констатирует Л.В. Лаенко, стоит прецедентная ситуация, и именно это позволяет отнести пословицу к прецедентному высказыванию (см. также [Голубева 2009 (2): 224-240]).

Отдельную нишу среди прецедентных высказываний занимают интернационализмы, формирующие «общечеловеческое (универсальное) пространство прецедентности» [Кудрина 2004]. Это, прежде всего, интернационализмы французского и латинского происхождения в прямой и транслитерированной форме, которые закрепились в разных языках: le jeu ne vaut pas la chandelle (Игра не стоит свеч), consuetudo est altera natura (Привычка - вторая натура); Закон - dura; шерше ля фам, финита ля комедия, терра инкогнита.

К числу ПВ, используемых в научных текстах, можно отнести (иноязычные) цитаты и специальные термины, репрезентирующие научные понятия, мнения и взгляды ученых (см. 1.3.5; 2.4).

Прецедентное имя

Прецедентное имя (ПИ), по Гудкову, приобретает статус имени-символа, прототипа указывающего на некоторую эталонную совокупность определенных качеств, на определённый концепт, а потому сродни абстрактному имени (ср., Моцарт, Ломоносов) [Гудков 1998: 83]. Это есть лингвокультурологическая единица, обладающая экспрессивной, символической, коннотативной функциями. Вот лишь несколько фрагментов из газетных текстов, приводимых цитируемым автором, в которых фигурируют имена героев классической литературы: «Нашему обществу нужны не Обломовы, а деятельные и энергичные люди», «Поезд реформ набрал ход, и остановить его не сможет никакая Анна Каренина», «Девушка решила пойти по стопам Раскольникова и ограбила старушку». [Гудков, Электронный ресурс].

В ПИ Обломов видится лентяй, в Анне Карениной - женщина, бросившаяся под поезд, в Раскольникове - молодой человек, жестоко расправившийся со старушкой, хотя в целом каждого из этих героев отличают и другие поведенческие характеристики. То есть в когнитивной базе пользователя языка хранится минимизированное представление о прецеденте. Поэтому несколько нелепо воспринимается имя теплохода «Анна Коренина», что явно указывает на знание отечественной литературы, но больше подошло бы для фирменного поезда, а теплоходу логичнее было бы плыть под именем «Му-Му», подметили однажды журналисты [Ковалёв 2004: 279].

В ПИ актуализируется мифологическое мышление, вышеупомянутый «мифологический прецедент», благодаря которому в коллективном сознании формируются образы «героев», которые служат примером для подражания, и «злодеев», уподобляться которым по законам морали не приличествует.

ПИ можно отнести к «логоэпистемам» (Н.Д. Бурвикова, В.Г. Костомаров), они являются «культурными знаками» (Ю.Б. Пикулева), «культурными скрепами» (Л.И. Гришаева), которые обладают не только эпистемической, символической, коннотативной, но и номинативной, информативной и другими функциями, присущими номинативному знаку. Порожденные каким-либо (авторитетным) источником, они устойчивы и в отрыве от него способны менять первоначальный смысл и стилистическую тональность. Тем самым они становятся удобным, хранящим языковую и культурную преемственность средством манифестации прецедентов. ПИ являются номинативными знаками ПС, поэтому выступают символами определенных концептов (лень - Обломов, скупость - Плюшкин, флирт - Казанова).

Номинативный аспект ПИ получил свое программное содержание, прежде всего, в авторитетных трудах В.В. Красных и Д.Б. Гудкова. Так, В.В. Красных отмечает, что прецедентное имя может функционировать либо как имя собственное, указывая непосредственно на денотат, в этом случае дифференциальные признаки ПИ оказываются нерелевантными; либо как ПИ, т.е. употребляться в качестве «сложного знака», обладающего, помимо простого набора значений, некоторым инвариантом восприятия стоящего за именем «предмета». В этом случае имеет место апелляция к дифференциальным признакам ПИ, составляющим ядро инварианта его восприятия, его прецедентное ядро [Красных 2003: 202].

Двойственность функционирования ПИ, но более просто, выразил Д.Б. Гудков. Ученый подразделяет ПИ на те, которые функционируют денотативно (экстенсионально), т.е. именуют предмет, указывая непосредственно на денотат, и те, которые функционируют коннотативно (интенсионально), т.е. используются для характеристики объекта, обладающего свойствами и характеристиками первоначального носителя этого имени [Гудков 2003: 146]. По сути, речь идет соответственно о первичной и вторичной номинациях, совмещенных в одном языковом знаке, в котором одновременно реализуются два типа лексического значения, денотативное и назывное.

Данная точка зрения положена в основу исследований ПИ учёными Е.Е. Анисимовой, О.А. Ворожцовой, М. Илюшкиной, И.Р. Красниковой и др. ПИ рассматриваются данными авторами как средство выражения оценочности (соотношения денотата и коннотата), в процессе прецедентного словопроизводства. Здесь заслуживает внимания представление прецедентных онимов в ракурсе антономасии (метафорического использования собственного имени) в различных дискурсах: в публицистике (К.Р. Каграманов), в городской коммуникации как товарных знаков, в туристическом бизнесе и сфере потребления (Е.Е. Анисимова), в жанре рекламы (Г.Ф. Ковалев, С.Л. Кушнерук).

Несомненную филологическую ценность представляет анализ агионимов, имен собственных, которые служат для именования лиц и объектов, наделенных признаком святости. Они являются, по мнению И. Бугаевой, гиперонимами по отношению ко всем разрядам сакральных имен собственных [Бугаева 2007]. Каждое такое имя можно трактовать как единичный концепт, комплекс знаний об отдельном объекте, мысленную структуру, генерированную, в том числе пропозицией и наглядно-чувственным образом [Алпатов 2007]. Поэтому с позиций ономастики и когнитивистики подобные номинации можно смело считать прецедентнымиТипичным семантико-прагматическим признаком ПИ выступает т. н. признаковый дейксис, который эксплицирует оценку той или иной ПС, в результате чего «культурный предмет», на который указывает ПИ в качестве эталона, становится «порождающей моделью» для целого класса объектов, ср., улыбка Джоконды, тургеневская барышня, гомерический смех и др. При признаковом дейксисе, замечают исследователи, ПИ употребляются, как правило, для указания на те представления, которые не могут быть адекватно или рационально вербализованы. Поэтому часто ПИ синонимизируют с прототипическими именами нарицательными, ср., Эйнштейн - умный человек, Шаляпин - могучий голос и др.

Нет сомнения в том, что употребление ПИ диктуется достижением «эффекта усиленного ожидания», экспрессии, которая необходима для суггестивных текстов, а экспрессия неизбежно увязывается с оценкой, ср., «Про пиратов, СПИД и Принцессу Диану» (пример - [Шестерина 2004: 266]).

Сфера бытования ПИ, как и других ПФ, определяется разными типами дискурсов. Весьма оригинальным в этом смысле можно считать дискурс товаропроизводства. В этимологии словесных товарных знаков очень часто присутствуют ПИ, ср., Rotkдppchen < (Красная Шапочка - марка игристого вина или сыра); Arktis < Arktic (бальзам после бритья); J. Weck < Weckglдser (банки для консервирования по имени владельца патента) и др. [Данилина 2008].

Интересен для анализа также дискурс городской коммуникации, в котором ПИ позиционируют достаточно активно [Анисимова 2004]. В названиях городских объектов (магазины, кафе, рестораны, гостиницы, ателье и др.) фигурируют имена, связанные с мифологией, любимыми сказочными персонажами, достойнейшими представителями истории, деятелями литературы и искусства, ср., кафе «Лель», «Жар-птица»; рестораны «Иван Калита», «Князь Багратион»; гостиница «Александр Блок».

В этом смысле дискурсу городской коммуникации сродни жанр рекламы, которая не менее охотно использует ПИ. В частности, анализ функционирования имен собственных, предпринятый Г.Ф. Ковалёвым, дал интереснейшие результаты в синхронии и диахронии [Ковалев 2004].

ПИ функционируют в научном, в частности экономическом дискурсе [Тимофеева 2008], в настоящей работе они фрагментарно рассматриваются на базе лингвистического дискурса (см. 2.6).

Прецедентная модель

Изучению специфики ПФ и на их базе прецедентности в целом способствует выделение лингвистического и когнитивного контекстов их осмысления, на что и было направлено внимание лингвистов последнего десятилетия (Л.И. Гришаева, Д.Б. Гудков, В.В. Красных и др.). Доминанта исследования ПФ традиционно находилась в области лингвокультурологии и межкультурной коммуникации в художественном и политическом дискурсах. Однако не менее актуальным по сей день является рассмотрение ПФ в других типах текстов, в частности специально-научных. Это, в свою очередь, даёт возможность выявления новых когнитивных сфер (когнитивно-семантических аспектов) прецедентности и соответственно новых ПФ, таких как «прецедентная модель», «прецедентный факт» (Т.Н. Тимофеева). Эти лингвистические объекты прецедентности в силу их актуальности и специфичности заслуживают отдельного рассмотрения.

Едва ли кто усомнится сегодня в том, что знания человека систематизированы. А вот вопрос структурации этих знаний связан непосредственно с мнемоническими системами, которые включают в себя приёмы, служащие для облегчения запоминания и воспроизведения информации. В когнитивной психологии существует такое понятие как «семантическая память» (термин Р. Солсо).

С точки зрения когнитивной лингвистики и психолингвистики таким приёмом для лёгкого запоминания и воспроизведения информации путём использования определённой, хорошо известной пользователю языка информационной структуры является прецедентная модель (ПМ).

ПМ - это актуализаторы научного «модуса формулирования»; последний, в понимании В.Е. Чернявской, проявляется в образе стандартизованных, конвенциональных языковых единиц и текстовых компонентов, обязательных при воплощении нового знания в тексте [Чернявская 2006].

Для научного текста характерны разные способы изложения информации, включая её кодирование. Наряду с основным, вербальным способом, этому служат разнообразные схемы, диаграммы, графики, таблицы, уравнения, формулы. Т.Н. Тимофеева, ссылаясь на Т.В. Дроздову, обосновывает присутствие таковых в научном дискурсе функцией «не просто иллюстрировать представленную средствами естественного языка информацию, но и выразить ее другим «языком», создать иной образ описываемого концепта или понятия» [Тимофеева 2008: 10].

По результатам предпринятого исследования автор утверждает, что средства этого «другого языка» могут быть названы «прецедентными моделями», которые широко используются, узнаются и правильно интерпретируются представителями определённого научного сообщества. В свете заявленного постулата учёный выделяет два вида прецедентных моделей, которые находят своё применение в научных текстах экономической тематики: теоретические и эмпирические, включающие статистические и математические экономические прецедентные модели [Тимофеева, там же].

При самом поверхностном опыте работы с лингвистическим текстом подтверждается правомерность вышезаявленного постулата. Хотя этот вопрос для лингвистических текстов является самостоятельным и актуальным исследовательским мотивом, выскажем предварительно наши наблюдения общего плана, касающиеся непосредственно ПМ.

Научное лингвистическое знание как «законченный и оформившийся продукт познавательной деятельности» отражает существенные и необходимые признаки сугубо языковых, лингво-философских и психолингвистических объектов и явлений, и отвечает, таким образом, логическим, эмпирическим и экстралогическим критериям научности.

Как известно, специальные знания и общенаучная информация являются предметом рефлексии нетерминологической и терминологической лексики в научном дискурсе. Исследователи научных текстов единодушны в том, что с позиций когнитивной лингвистики термин несёт научное знание о референте. Вместе с тем он содержит информацию о себе самом как о единице естественного языка. При том, что он может употребляться в различных типах дискурса, полностью он реализует себя как знак лишь в рамках определенной терминосистемы и соответствующем контексте (в научной прозе, научном докладе, реферате и др.), взаимодействуя с другими функционально родственными единицами, которые реферируют «к одной и той же предметной области» (А.Н. Андреев, Т.В. Дроздова, А.Г. Спиркин, Т.Н. Тимофеева).

Наглядно и подробно этот путь представления научного знания прослеживается в терминах, подверженных процессам терминодеривации. Однако можно с уверенностью отнести термины-номены типа гагаринит, македонит, европий, менделевий и др., в которых именами собственными манифестируется прецедентное значение, к прецедентным моделеобразующим средствам языка. Когнитивный механизм т. н. терминологической аллюзии питает «деривационную память» (Т.Г. Борисова), в которой заложен определённый объём исторической, социо- и этнокультурной информации, представленный в этих терминах.

Специфика ПМ определяется социумной характеристикой при сохранении набора традиционных признаков прецедентности. Специфика ПМ, используемых в лингвистических текстах мало чем отличается от применяемых, например, в экономических текстах, но сказанное нуждается в уточнении и языковой иллюстрации. Очевидно одно - в лингвистическом дискурсе всегда и все ПМ (принципы, теории, эксперименты, тезисы, постулаты, схемы, модели и др.) наряду с дескриптивным имеют метакоммуникативный способ выражения через лексемы Prinzip, Theorie, Experiment, These, Schema, Darstellung, Idee и т.п. Ср.:

Die These von JACKENDOFF (1983), dass […] [RL, 72]

Levis (1986) wesentliche Idee besteht darin […] [Brьcken, 148]

Проследим универсальность лингвокогнитивных признаков ПМ.

С т а н д а р т н о с т ь формы, выражающаяся в повторяемости в неизменяемом виде, шаблонности, реализуется при помощи графических и цифровых средств (кавычки, тире, стрелки, скобки, таблицы, логические уравнения и языковые формулы). Ср.:

[…] nach der sogenannten Gazdar-Formel (nach dem amerikanischen Linguisten Gerald GAZDAR; vgl. Gazdar 1979):

Gazdar-Formel

pragmatics = meaning minus truth-conditions

[Studienbuch, 184]

Г е ш т а л ь т н о с т ь достигается за счёт использования аутентичных иноязычных цитат, лингвистических терминов и понятий. Ср.:

Diese Theorie der Prototypen ist […] Begriffstheorie. [Studienbuch, 176]

[…] wie im Falle der Stьtzung einer Behauptung oder These (also das quod est demonstrandum) durch einen Beweis. [Brьcken, 315]

Т и п и з и р о в а н н о с т ь вклинивания языковых метакоммуникативных языковых единиц (формул) в общую структуру высказывания:

Die Adversativitдt von «aber» wird hier, wie in 3.2.2 (1) formuliert, auf den paarweisen Unterschied der Konnekte bzgl. (K) bezogen […] [Brьcken, 83]

И з в е с т н о с т ь представления научного знания актуализируется в виде разного рода пояснений со значением референциального тождества (парантетические и аппозитивные внесения, дефиниции). Ср.:

Als […] Faktoren fungieren dabei (i) Topik - und Fokus-Werte der Konnekte […] - eines davon wurde in 3.1. bei (31) schon erwдhnt. [Brьcken, 82]

Definition […]: Konklusivitдt (die «folgernde» Satzverknьpfungsrelation) liegt zwischen zwei oder mehr Sдtzen bzw. den von diesen denotierten Sachverhalten vor, wenn […] [Brьcken, 375]

В о с п р о и з в о д и м о с т ь содержания обеспечивается за счёт определённого разряда функциональных языковых единиц (разного рода отсылок), т.е. «постоянное возобновление единства всех основных элементов целого, его свойств и связей» в рамках т. н. «изотопического концепта». Ср.:

Nach unserem Grundschema (siehe oben) kдme […] [KE, 471]

Ж е с т.к. а я ассоциативность, которая представляет собой когнитивную проекцию между определенной языковой единицей и известным языковым явлением, осуществляется через номинацию в виде ссылок и сносок, сигнализирующих наличие знаний в области лингвистики и широту научной полемики. Ср.:

Doris Burkhardt etwa schlдgt vor, «KONKLUSIVITДT als den […] Rekurs auf eine SchluЯregel […] zu definieren» (2002: 183) [Brьcken, 375]

Ч а с т о т н о с т ь употребления, предполагает многократное использование языковых единиц и символов в виде сокращений и аббревиатур, употребления фамилий авторов без инициалов, языковых примеров. Ср.:

Zum anderen ist auch das einzelne Element seinerseits - nach dem Saussureschen Postulat - eine Summe […] [Studienbuch, 165]

Языковой пример в лингвистической литературе является самой продуктивной прецедентной моделью для подтверждения, иллюстрации и конкретизации сформулированной автором ранее мысли. То есть как форма объективации уже приобретённого в процессе научного поиска лингвистического знания просто необходимо наличие огромного корпуса языковых примеров. Ср.:

In Beispiel (4c) kann […] das […] generische Merkmal zugewiesen werden. [TK, 179]

К прецедентным моделееобразующим средствам языка относятся грамматические формы (см. подробнее 2.1.2).

Проиллюстрированные ПМ лингвистического текста убеждают в том, что границы между ПФ подвижны. В реализации ПМ активно задействованы ПИ, ПВ и ПТ. Отрываясь от своего ПТ (дефиниции), её фрагмент может становиться автономным и переходить в разряд ПВ, а ПС, например, знаменитый «эксперимент с чашками» является носителем и ПИ (Лабов), и ПТ (описание этого эксперимента), широко цитируемых в лингвистике.

1.4 Производная номинация

Многовековое развитие человеческого сообщества, которое сопровождалась его познавательной деятельностью, вызывало перманентную необходимость появления новых языковых обозначений и соответственно исследования его механизмов. Номинативный аспект языкового знака непосредственно связан с процессом мышления. В нём чеканится отражение действительности в первообразных или уже готовых именах. Способность нашего сознания отражать каждый раз новые элементы познания воплощаются в разных номинативных знаках, отличающихся по объёму включаемой в них информации об этих элементах, семантическому, словообразовательному, референтному типу.

До середины прошлого века предмет ономасиологии традиционно ограничивался лексическими единицами и устойчивыми именными словосочетаниями. Однако уже к тому времени и чуть позже имелись другие взгляды на номинативную единицу, которые раздвигали её границы до уровня предикативного словосочетания и предложения. Эта номинативная единица называла «сущность», «событие», «ситуацию» в разных формах их бытования [Гак 1973; Уфимцева 1974; Колшанский 1975]; «events», «Satzreferent» [Reichenbach 1947; Daniels 1963; Davidson 1967; Kamp 1979; Van Dijk 1980; Barwise, Perry 1983; Paduиeva 1988].

Одним из механизмов обозначения элементов объективного и воображаемого мира является словообразование. Весь словообразовательный арсенал: средства, приёмы и модели, единицы и связи между ними подчинены процессу номинации. И это не случайно, ведь производные слова дают возможность вербализовать и закрепить концептуальные объединения, которые обнаруживаются в актах познания и оценки мира и являются результатом развития концептуальной системы человека [Кубрякова 2004: 393].

Известно, что слова и словосочетания обозначают отдельные предметы, а предложение как номинативный знак именует предметы в их взаимосвязи и взаимообусловленности, хотя и дискретно. Между словом и предложением стоит производное слово, которое, с одной стороны, соотносится с конкретным целостным элементом концептуальной картины мира, с другой, отражает дискретное его представление. Поэтому, подчёркивает Е.С. Кубрякова, «в производном слове, благодаря этому свойству, есть, как и в предложении, своя «тема» и своя «рема», свой «внутренний синтаксис»» [Кубрякова 1977: 227].

Каждому номинативному знаку соответствует определённое понятие, которое согласно логике формируется совокупностью суждений о предмете, то есть понятие вторично по отношению к суждению [Klaus 1964: 30; Кондаков 1975: 456]. Из сказанного вытекает, что производное слово, следуя всё той же логике, имеет дополнительную мотивацию своего существования в языке и поэтому будет обнаруживать бьльший объём суждений о предмете, которые складываются в понятие о нём.

Всякое производное слово есть продукт семантической деривации, которая касается не только основных слоёв лексической семантики слова: денотативного и сигнификативного, но и слоя парадигматических и синтагматических значений. А потому словообразовательная деривация в какой-то степени надлексична.

Продолжая мысль о мотивированности производного знака, мы подсознательно отталкиваемся от априорности суждений о нём. Так, если это космонавт, то неизбежно складывается суждение это тот, кто летает в космос и при тождественности семантической ситуации этому соответствует - как бы сказали сегодня когнитивисты - пропозиция он летает в космос. Правда, человечество в лице философов до сих пор мучает вопрос: Что же первично, а что вторично - суждение или понятие? На этот счёт Е.С. Кубрякова даёт убедительное объяснение. В синхроническом аспекте высказывание (читай: суждение) вторично, потому что оно опирается на систему первичных (готовых) языковых знаков с их понятиями, которыми владеет Говорящий.

Однако обозначившаяся векторность непостоянна. Какая-то сущность может получить своё обозначение в ходе коммуникации в описательной (вербализованной) форме и гипостазироваться в трансформе. Очевидно поэтому в теории трансформаций не всегда придаётся значение порядку следования «трансформант - трансформат» (У. Энгель). Важнее другое - роль констелляции и прагматической пресуппозиции, которая обнаруживает себя в рамках предложения, а точнее, высказывания. Ср.: