Личные доходы супругов в структуре бюджетов семей в 1990-2010-е гг.

Размещено на http://allbest.ru

Институт экономики и организации промышленного производства

СО РАН

Личные доходы супругов в структуре бюджетов семей

в 1990-2010-е гг.

Черкашина Татьяна Юрьевна

кандидат социологических наук,

старший научный сотрудник

отдела социальных проблем

Введение

С метафоры закрытости начинается не одна статья об экономических отношениях в супружеских домохозяйствах [Bennett 2013: 582]. Семейный бюджет сравнивают с «чёрным ящиком», который трудно открыть [Pahl 1989]. Отмечается, что в семье «экономическое поведение осуществляется (буквально) за закрытыми дверями» [Burgoyne et al. 2006]. Попытки преодолеть эту закрытость через самооценку роли в формировании семейного бюджета дают, как правило, зеркально смещённые ответы: мужчины и женщины переоценивают свою финансовую ответственность.

Исследование внутрисемейных экономических отношений поэтому -- определённый методический вызов, один из вариантов ответа на который заключается в оценке вклада супругов в семейный бюджет на основе автономных ответов каждого об их личных доходах.

Предполагается, что такой подход к измерению даёт более приближённые к реальности результаты. Анализ структуры семейных бюджетов через соотношение личных доходов мало распространён в российской исследовательской практике; обычно при описании элементов семейного бюджета воспроизводят структуру доходов населения, представленную в российской статистике: доходы от занятости, социальные трансферты, доходы от собственности, предпринимательской деятельности и другие. Статистика зарубежных стран (например, США, Канады) отражает численность супружеских семей с одним или двумя личными доходами, что позволяет представить риски и возможности внутрисемейной «подстраховки» в случае, если доходы одного из супругов сокращаются.

Именно динамичность социально-экономических и институциональных условий в России за последние 25 лет делает перманентно актуальными исследования внутрисемейных экономических отношений по поводу формирования и распределения ограниченных экономических ресурсов. Структурные изменения в экономике в 1990-е гг., рост уровня жизни населения в начале 2000-х и экономические кризисы 1998, 2008-2010 и 2014-2016 гг., различающиеся ролью государства в поддержании уровня жизни экономически уязвимых групп населения; технологические и институциональные изменения банковской сферы, влекущие изменения в финансовом поведении населения; трансформация гендерных норм и гендерных контрактов; активное монетарное вмешательство государства в семейные отношения через стимулирование рождаемости и поддержку молодых семей и другое -- вот лишь контурное перечисление макроусловий, отражение которых можно обнаружить на микроуровне, на уровне семейных бюджетов. Много ли среди российских семей таких, в которых бюджет формируется только одним из супругов? В какой части доходного распределения они сосредоточены? Если женщина обеспечивает больший доход в семье, это, скорее, результат успешной профессиональной карьеры или вынужденный статус в ситуации безработицы или низкого дохода партнёра? Насколько вообще изменчиво участие мужчин и женщин в формировании семейных бюджетов в последние 25 лет?

Пожалуй, единственная база данных, позволяющая ответить на эти вопросы и восполнить пробелы в оценке распространённости разных моделей участия супругов в формировании семейных бюджетов, причём в динамике, -- это Российский мониторинг экономического положения и здоровья населения Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (РМЭЗ НИУ ВШЭ)Данные и другие материалы мониторинга доступны на сайте НИУ ВШЭ (см.: https://www.hse.ru/rlms/).. В качестве эмпирического объекта исследования выбраны супружеские домохозяйства, то есть состоящие из супружеской пары (в официально зарегистрированном браке или в неофициальном партнёрстве) без детей или с детьми, не имеющими самостоятельных доходов. В некотором отношении это модельная семья, позволяющая точнее соотнести доходы из трёх категорий источников: (1) личные доходы мужчины; (2) личные доходы женщины и (3) надындивидуальные доходы (помощь родственников, социальные трансферты, доходы от вкладов, деньги, полученные от возврата домохозяйству долгов, и т. п.).

Цель исследования, вытекающая из предпосылки, что макроэкономические процессы отражаются в структуре семейных бюджетов, состоит в том, чтобы выявить в благоприятных и кризисных социальноэкономических условиях распространённость различных типов семейных бюджетов российских домохозяйств, отличающихся соотношением вкладов личных доходов супругов и надындивидуальных доходов. В первой части статьи задан теоретический и эмпирический контекст исследования участия партнёров в формировании и управлении семейным бюджетом, обзорно описываются социально-экономические условия в России за последние 25 лет, важные, на мой взгляд, для понимания внутрисемейных экономических отношений. Раздел о методологии исследования включает описание эмпирического объекта (супружеских домохозяйств) и основных переменных, характеризующих личные и надындивидуальные доходы и структуру семейного бюджета. Эмпирические расчёты, охватывающие 1994--2016 гг., показывают динамику численности супружеских домохозяйств с одним или двумя личными доходами и их разным соотношением. Детализация анализа данных за 2004--2016 гг. позволила проявить состав и роль надындивидуальных доходов, а также социально-демографические характеристики супружеских домохозяйств с разным соотношением доходов мужчин и женщин. Также обсуждаются методические проблемы выполненного анализа: в какой мере динамика численности семей с разными бюджетами отражает изменения совокупности таких семей, а в какой -- изменение «правил бюджетообразования».

Формирование и управление семейным бюджетом как объект социальных исследований

Именно исследования потребительских расходов семьи в зависимости от соотношения доходов, получаемых супругами, «приоткрыли крышку» на «чёрном ящике», которым было домохозяйство для экономистов и социологов, внесли сомнения в представления о единой функции материального благосостояния семьи и тем самым показали, что при изучении потребительского поведения домохозяйств в расчёт нужно принимать, помимо экономических факторов, внутрисемейную ролевую структуру в управлении финансами.

Оппонирование тезису о существовании единой функции полезности домохозяйства, предложенной в новой экономике домашнего хозяйства [Беккер 2003], выстраивалось через сравнение потребления в семьях с разной финансовой организацией.

Объединение ресурсов супругов -- эмпирический тест модели общей функции полезности домохозяйства: если домохозяйство действует как единый субъект, то безразлично, кто из супругов осуществляет контроль над семейным потреблением. Но ряд естественных экспериментов (например, изменение системы выплат детских пособий в Великобритании в 1970-х гг. [Lundberg, Pollak, Wales 1997; Pollak 2002], специализация мужчин и женщин на выращивании разных культур в африканских странах [Duflo, Udry 2004]) обнаружили обратное: увеличение дохода женщины влечёт увеличение расходов на детей и в целом на семейные нужды.

Жан Пал, анализируя в качественной методологии финансовую организацию домохозяйств Великобритании, эмпирически выделила несколько систем финансового менеджмента и показала, что чаще встречается управление семейными финансами под контролем женщины. Но большее участие женщин в управлении семейным бюджетом не означает, что они извлекают из этого «персональную выгоду»: женщины гораздо чаще, чем их мужья, ограничивали себя в покупке продуктов и одежды при семейных финансовых трудностях [Pahl 1995]. Выводы Пал о том, что женщины в своих тратах более ориентированы на семью и чаще, чем их мужья, ограничивают себя в покупке продуктов и одежды, имеют меньшие персональные траты, были подтверждены и на больших массивах данных [Laurie, Rose 1994; Vogler 1994].

Однако все выводы основаны на субъективных оценках супругов и согласованности этих оценок, а не на калькуляции реального потребления и расходов. Данные панельного обследования британских домохозяйств свидетельствуют, что только три пятых домохозяйств в двух последовательных волнах помещают себя в одну и ту же категорию управления деньгами, то есть системы финансового контроля изменчивы, когда фиксируются со слов респондентов [Laurie, Rose 1994].

В то же время анализ контроля и управления финансами в семье ставит под сомнение реализуемую в исследованиях экономического неравенства предпосылку о равенстве доступа членов семьи к её ресурсам, что может скорректировать макроуровневые оценки масштабов бедности и неравенства, хотя работы в этом направлении пока лишь свидетельствуют о внутрисемейном неравенстве [Bennett 2013; Cantillon 2013], но не предлагают методику его учёта в макроуровневых расчётах.

Анализ «зеркального» потреблению процесса формирования семейного бюджета балансирует на учёте экономической необходимости занятости обоих супругов, возможностей для этого (как индивидуальных в виде навыков, которые можно предъявить на рынке труда, так и институциональных, позволяющих сочетать семейные и профессиональные роли) и нормативной толерантности. Эмпирическими объектами современных исследований внутрисемейных экономических ролей и отношений являются супружеские пары «с двумя карьерами» (dual career couples) или «с двумя доходами» (dual-earner families, two-earner families). При близком содержательном наполнении этих обозначений акцент в первом случае делают, скорее, на сопряжённости карьер супругов на разных этапах жизненного цикла семьи и при разном социальном статусе, во втором случае внутрисемейная структура личных доходов рассматривается в контексте экономической безопасности -- насколько семья потенциально уязвима в ситуации снижения или потери доходов у одного из супругов.

Л. Дж. Уайт и М. Нильсен, анализируя многолетние (за 1963-1997 гг.) тенденции в распределении совокупного времени членов американских домохозяйств между рыночной занятостью и домашней работой и динамику численности семей с разным участием супругов в формировании бюджета, уверены, что именно «семьи с двумя получателями заработной платы были главными победителями в этой перестановке жизненных шансов; по крайней мере, если мы считаем финансовое благополучие показателем успеха» [Waite, Nielsen 2001: 23-24].

Более поздние данные Бюро статистики труда показывают, что пик численности американских семей с двумя получателями заработной платы среди всех супружеских семей (married-couple families) пришёлся на середину 1990-х гг. (60,4% в 1995 г.), тогда как в последующие годы она сокращалась (до 52,8% в 2011 г.) и лишь примерно на 10 п. п. превышает зафиксированную в конце 1960-х гг. (43,6%), что связано с увеличением в последнее десятилетие доли супружеских семей, не имеющих заработной платы среди доходов.

Численность семей, в которых доход имел только муж, сократилась с 35,6% в 1967 г. до примерно 20% в середине 1980-х гг. и с того времени до 2011 г. колеблется в диапазоне 16-19%. А вот доля супружеских семей, в которых заработную плату получает только женщина, медленно, но стабильно увеличивалась в течение полувека с 1,7 до 6,8%. Усреднённая доля доходов женщины в семейном бюджете выросла с 26,6% в 1970 г. до 37% в 2011 г. [U.S. Bureau of Labor Statistics 2014; 2017].

На данных Current Population Survey (Текущее обследование населения) за 1970, 1980, 1990 и 2001 гг. было проведено сравнение численности и социальных характеристик пяти категорий супружеских семей с супругами в возрасте 24-54 года. Категории были следующими:

— три группы семей с «двумя доходами»:

1. пары, где муж обеспечивает большую часть дохода;

2. пары с примерно равными заработками супругов (каждый из них вносит 40-60% в общий бюджет);

3. пары с женщиной-«кормильцем»;

— две группы семей с одним получателем личных доходов, мужчиной или женщиной.

Сравнение показало, что к 2001 г. подавляющее большинство пар (70%) имели два личных трудовых дохода (были dual-earner families) по сравнению с 41% в 1970 г.

Численность семей с мужчиной -- единственным получателем доходов значительно сократилась: с 56 до 25% супружеских пар. Партнёров с примерно равными личными доходами, наоборот, стало существенно больше: от около 9% в 1970 г. до 24% в 2001 г.

Пары, в которых вклад жены в бюджет составлял более 60%, по-прежнему были относительно небольшим меньшинством в 2001 г., но их доля утроились -- с 2 до 7% от всех пар. Семей, в которых доход обеспечивается только женщинами, также мало: только 2% пар в 1970 г., 5% в 2001 г. [Raley, Mattingly, Bianchi 2006].

При тестировании гипотез, объясняющих такую динамику численности американских семей с разным участием супругов в формировании бюджета, оказалось не опровергнуто предположение о том, что образование будет положительно связано с участием женщин в семейных доходах, но авторы предполагают, что со временем эта связь ослабнет (с увеличением численности образованных женщин).

Пожилые женщины чаще выступают в роли единственного получателя доходов или в качестве «второго» получателя. Жёны, состоящие в браке с мужчинами, занятыми меньше, чем полный рабочий день в течение года, в большей пропорции представлены среди женщин, которые являются «равными» или основными получателями дохода в семье. Также подтвердилось, что сохраняются давние расовые различия: среди чёрных пар больше семей с двумя доходами.

Однако эти расовые различия стали менее выраженными с течением времени [Raley, Mattingly, Bianchi 2006].

В Канаде в течение 1976-2015 гг. доля семей (среди всех супружеских пар, по крайней мере, с одним ребёнком в возрасте до 16 лет), в которых только один родитель имел доход, сократилась с 59 до 27%. В свою очередь, доля семей с двумя доходами почти удвоилась -- с 36 до 69% [Statistics Canada 2016]. В общей численности канадских семей В данном случае семьи включают (1) супружеские пары (в официальном браке или нет, в том числе однополые пары), живущие в одном и том же жилище с детьми или без них, и (2) одиноких родителей (мужчин или женщин), живущих с одним или несколькими детьми. в 2011-2015 гг. доля супружеских пар, в которых мужчина был единственным получателем заработной платы, составляла 17,2-17,7%; семей, в которых в такой роли оказывалась женщина, -- 7,9-8,3%; в 62,3-62,8% заработную плату получали оба супруга (остальные семьи были семьями родителей-одиночек) [Statistics Canada 2018].

Современные различия в моделях женской занятости, принятые в разных европейских странах, обобщены в недавнем докладе Организации экономического содействия и развития, который называется «Осмелиться поделиться: опыт Германии в обеспечении равного партнёрства в семьях» [OECD 2016]. Хотя, как следует из названия, он посвящён Германии, ситуация в стране представлена в европейском контексте. Участие мужчин и женщин в составе рабочей силы измеряется продолжительностью занятости (в часах в неделю) в разных возрастных группах. И если для мужчин норма -- полная занятость практически во всех возрастных группах (до 64 лет), за исключением не достигших 30 лет (в разных странах 20-40% молодых мужчин получают образование), то женская занятость вариативна. Европейские страны можно разделить по данному критерию на четыре группы [OECD 2016: 136-138]:

- страны с продолжительными периодами частичной занятости женщин (Австрия, Бельгия, Великобритания, Германия, Ирландия, Люксембург, Нидерланды, Швейцария). На примере Германии показано, что в возрастных группах старше 36 лет доля работающих в режиме частичной занятости (40-45%) выше работающих в режиме полной занятости {full-time) или вовсе не работающих;

- страны с поляризованным участием женщин в рабочей силе: женщины либо работают в режиме полной занятости, либо не работают вовсе (Греция, Испания, Италия, Литва, Польша, Португалия, Словения). Для примера выбрана Италия, где среди женщин 30-60 лет имеют полную занятость примерно 40%, частичную -- 15-20%, не работают -- 30-35% (с увеличением доли этих последних в старших возрастах при сокращении частично занятых);

- страны с коротким периодом неактивности (Венгрия, Латвия, Словацкая Республика, Финляндия, Чешская Республика, Эстония). К примеру, среди чешских женщин 30-34 лет почти две пятых экономически не активны, в группе 35-39 лет -- не активна каждая пятая, но во всех возрастных группах после 40 лет и вплоть до пенсионного возраста доля экономически неактивных очень низка, а подавляющее большинство (50-60% в группах 25-39 лет и 75-80% среди тех, кому 40-54 года) работают в режиме полной занятости;

- страны со стабильными, но небольшими различиями в занятости мужчин и женщин (Дания, Исландия, Норвегия, Франция, Швеция). В Швеции как представителе этой модели занятости практически во всех возрастных группах доля женщин, работающих full-time, -- 60-65% (сокращается до 40% после 60 лет), частичная занятость охватывает примерно треть женщин.

Соответственно европейские страны будут дифференцированы по численности семей, различными способами сочетающими режимы занятости партнёров и их доходы от участия в занятости. Различия обусловлены культурными и институциональными условиями, выраженными в мерах социальной политики, которые задают разные наборы способов адаптации семейных ролей к «требованиям рынка и партнёрства». Расчёты, выполненные на данных Люксембургского исследования доходов (Luxembourg Income Study -- LIS) за последнее десятилетие ХХ века и оценивающие вклад заработной платы женщин в суммарную величину заработных плат в супружеских домохозяйствах (с супругами в возрасте 25-60 лет), показывают, что максимальный экономический вклад женщин в семейный бюджет в Скандинавских странах и бывших социалистических (Венгрия, Чехия, Словакия) составляет 40-42% в семьях с двумя работающими и 35-40% во всех супружеских семьях. В странах, отличающихся низким участием женщин в занятости, средние значения относительных доходов женщин будут минимальными (например, в Бельгии, Австрии, Италии, Нидерландах, Испании, Люксембурге) [Stier, Mandel 2009].

К. Хаким, говоря о современных моделях семьи, определяет в составе внутрисемейной экономической структуры «основных добытчиков» (primary earners) как тех, кто может принять решение работать больше или меньше часов или изменить свои трудовые усилия другими способами, но для кого даже не стоит вопрос, участвовать ли в приносящей доход занятости. «Вторые получатели доходов» (secondary earners) могут выбирать, учитывая широкий круг обстоятельств, работать им или нет; они не зарабатывают на жизнь, финансово зависимы от других людей или государства, их доходы дополнительные по отношению к доходам партнёра, большим и более регулярным. Если в роли основного добытчика оказывается женщина, то, по материалам британских исследований, только две трети из них заняты полный рабочий день, одна пятая -- это работницы ручного труда, у каждой третьей партнёр не имеет работы и дохода, у половины занят в режиме полной занятости [Hakim 2003a: 77-81]. В целом финансовое лидерство женщины в семье ассоциируется с более низким уровнем жизни; тем не менее Хаким подходит с позиций теории предпочтений к выбору женщины работать или нет, работать по жёсткому или гибкому графику -- это определяется её персональными предпочтениями. Именно «персональные предпочтения для собственной жизни», а не социальные установки и толерантность к определённым гендерным нормам позволяют выделить среди женщин тех, кто ориентирован (1) на карьеру, (2) на семью и (3) промежуточный, адаптивный, тип, включающий работающих женщин без карьерных устремлений [Hakim 2003b]. Эта классификация уместна и для мужчин, но эмпирическое наполнение типов будет иным. Критика данной точки зрения заключается в том числе в проблематичности жёстких различий между типами, особенно между адаптивным и каждым из остальных. Объясняется это в первую очередь, отсутствием «центрального жизненного интереса» в условиях нестабильности занятости, меняющихся семейных обстоятельств, которые влияют на занятость как женщин, так и мужчин [Charles, James 2003; McRae 2003].

Однако нормативный контекст существования разных экономических моделей семей так или иначе проявляется в результатах многих исследований. К примеру, изучение браков, организованных вокруг карьеры жены, а не мужа (М. П. Аткинсон и Ж. Боулс обозначают их как Wives as Senior Partners (WASP) -- «жены в качестве старших партнёров»; см.: [Atkinson, Boles 1984]), показывает, что три обстоятельства способствуют WASP-ситуации: женщина выполняет традиционно мужскую работу (30 лет назад, когда проводилось исследование, к таким занятиям отнесли профессоров колледжа, учёных-физиков, министров, корреспондента международной сети, владелиц малого бизнеса), у мужа гибкий, непостоянный характер занятости (самозанятый графический художник, адвокат, риелтор, индивидуальный предприниматель, конферансье и др.)В выборке качественного исследования, включающей 46 партнёров из 31 брака, также были две семьи, в которых у мужей инвалидность. и в доме нет детей, требующих постоянного ухода. Респонденты говорили об отношении окружающих к их брачной ситуации преимущественно как девиантной: мужья воспринимались как проигравшие, ленивые, безответственные и немужественные, а жены -- как неженственные (unladyli), властные и манипуляторы.

Такова цена нестандартности экономических ролей супругов, и, чтобы ее минимизировать, супруги предпочитали не посвящать окружающих в экономические обстоятельства своей жизни, а в личных отношениях женщины стремились проявлять традиционно ожидаемое от них поведение -- «быть привлекательными для своих мужей, быть доступными сексуально, организовывать романтические события и угождать своим мужьям» [Atkinson, Boles 1984: 865]. Вариант компенсаторного поведения со стороны мужчины -- взять на себя часть домашних обязанностей. По прогнозу Максин П. Аткинсон и Жаклин Боулс, численностьWASP-семей будет увеличиваться по мере роста экономической активности женщин, большего представительства женщин в профессиях, в которых ранее было больше мужчин [Atkinson, Boles 1984].

С. Нок вводит в оборот термин «браки одинаково зависимых супругов» (Marriages of equally dependent spouses -- MEDS), определяя зависимость сугубо с экономической точки зрения (и метафорически уподобляя семью ферме или малому предприятию) [Nock 2001]. В этих семьях заработная плата каждого из супругов составляет 40-59% от суммарной заработной платы. На данных мартовского приложения к «Текущему обследованию населения» (March Current Population Survey Income Supplement) за 1999 г. -- обследования, проводимого Бюро переписи США, и данных Национального обследования семей и домохозяйств (National Survey of Families and Households -- NSFH) за 1987-1988 и 19921994 гг. о семьях с супругами в возрасте 25-60 лет Нок определяет, что MEDS-семьи, скорее, моложе остальных, с большей вероятностью обнаруживаются среди темнокожих (в группах семей с сопоставимым уровнем доходов); распад брака в таких семьях более вероятен, что, по Ноку, объясняется неготовностью мужчин принять меняющуюся роль женщины. «Муж -- глава, и его доход основной в семье» -- один из нормативных параметров американской семьи, и этот «институциональный идеал более важен для мужчин, чем для женщин, поскольку является основным способом продемонстрировать статус зрелой, ответственной маскулинности» [Nock 2001: 771]. Нок также прогнозировал, что численность MEDS-семей будет только увеличиваться, и сегодняшняя нестабильность брака в таких семьях -- это плата за адаптацию к трансформации семьи [Nock 2001].

Как показало исследование бельгийских социологов, партнёры в парах с раздельным проживанием (Living Apart Together (LAT) Partnerships) сохраняют отдельные денежные счета и контролируют собственные средства индивидуально, не используя общие счета. Такая индивидуализация финансового поведения исчезает, когда пары начинают жить вместе. Денежные практики, которые в итоге принимали пары, были результатом сложных согласований между противоречивыми дискурсами пола (идеология ролей), ожиданиями от отношений и доходами партнёров. Мужчины в LAT-партнёрствах были склонны воспринимать и рассматривать свои деньги как коллективный ресурс независимо от возможного развития отношений пары. Готовность мужчин выступать в качестве «кормильцев» независимо от того, в какой тип отношений они вовлечены, свидетельствует, по мнению исследователей, о том, что мужчины продолжают воспринимать роль экономического лидера как центральную часть своей мужской идентичности. Женщины демонстрируют большую противоречивость между идеалами полной экономической независимости и равенства и тем, что редко достигают такого состояния на практике: лишь небольшая группа женщин в постоянных партнёрских LAT-отношениях сохраняла полностью «отдельные кошельки» и в равной степени участвовала в совместных расходах независимо от уровня своего дохода [Lyssens-Danneboom, Mortelmans 2014].

Представленные исследования позиционируют супружескую семью как «фабрику гендера» (gender factory) [Berk 1985] -- пространство производства и воспроизводства норм и ролевых моделей. Отталкиваясь от метафоры Г. Беккера «семьи как небольшой фабрики», за которой стоит экономическая функция семьи по удовлетворению потребностей её членов через комбинацию рыночной занятости и получаемого от этого дохода, покупок товаров на рынке и производства услуг и предметов конечного потребления в домохозяйстве, Сара Берк расширяет «воспроизводственную» функцию семьи до нормативного и символического пространства. И, казалось бы, ожидаемая экономическая рациональность по максимизации доходов семьи «спотыкается» о нормативные ожидания в отношении супругов. Тем не менее высокая вовлечённость женщин в рыночную занятость в экономически развитых странах становится повсеместной, и можно отметить «лингвистические» и статистические маркеры важности феномена: отражение в статистике численности семей с двумя личными доходами и предложение терминологии и понятийного языка описания семей с разными моделями финансовой ответственности и финансового лидерства (или партнёрства) супругов.

Социально-экономический контекст формирования доходов российских домохозяйств с середины 1990-х гг.

Российские семьи за последние 25 лет вырабатывали свои экономические стратегии в «многомерных» условиях, включающих унаследованную от советской экономики высокую вовлечённость женщин в оплачиваемую занятость; необходимость для большинства семей в занятости всех трудоспособных членов, чтобы обеспечить приемлемый уровень жизни; прохождение традиционных этапов жизненного цикла семьи, связанных с рождением детей. Если, к примеру, в США обзор статистики о росте участия женщин в формировании семейных бюджетов публикуется с заголовком «Америка становится нацией семей с двумя работающими» («America Has Become a Nationof Dual-Income Working Couples») [Hodge, Lundeen 2013], в России и бывших социалистических странах, наоборот, плюрализация гендерных контрактов в 1990-е гг. позволила женщине не работать: легитимной женской биографией становится также биография домохозяйки [Вовк 2006]. Но всё же в начале 2000-х гг. «модель семьи с мужчиной-кормильцем и женщиной-домохозяйкой -- практически фантастика» [Ашвин 2006: 59]; экономические условия таковы, что для семьи нужны доходы обоих. В этом плане «более устойчивыми оказываются правила организации жизни, восходящие к советским гендерным контрактам» [Тёмкина, Роткирх 2002: 11]: доминирующим постсоветским контрактом остаётся работающая мать, а в целом идеология, институты и практики советского гендерного порядка, унаследованного Россией, сложились ещё в 1930-е ггФрагментарные задокументированные количественные оценки участия советских женщин в формировании семейных бюджетов можно получить, к примеру, из данных исследования «Таганрог - II» (1978 г.). Заработная плата женщин была в 1,5 раза меньше зарплаты мужчин (133,6 руб. против 195,5 руб.); такое же соотношение в уровне заработной платы женщин и мужчин наблюдалось и при первом обследовании в Таганроге в 1968 г. Самый высокий уровень зар-платы фиксировался как у мужчин, так и у женщин в возрасте 35-40 лет. Он составлял в 1978 г. 216,4 и 144,3 руб. соот-ветственно. Дифференциация в оплате труда объяснялась приложением труда в разных сферах и отставанием в уровне квалификации, что являлось компромиссом в сочетании женщиной производственных и семейных ролей. Макроуров- невые различия в оплате труда транслировались на уровень семейных бюджетов. Так, численность семей, в которых за-работная плата мужа была больше, чем у жены, в старшей возрастной когорте составляла 73,5%, а в младшей -- 76,7% [Римашевская, Оников 1991: 37-38, 123]. По мнению С. Ашвин, приверженность жёстким и несбалансированным семейным ролям, унаследованным от «советского гендерного строя», когда в семейной паре работают оба партнёра, но мужчина зарабатывает больше и выполняет роль «кормильца», обострила проблемы семейных пар во время переходной эпохи (высокие доходные ожидания к мужчинам и напряжённые отношения в семьях, где выше доходы женщины) [Ашвин 2000; 2006], хотя обзор зарубежных работ показывает, что закрепление роли основного получателя доходов за мужчиной в качестве нормы совсем не уникально для России, советской или постсоветской.

Вариантами усиления роли женщин для благосостояния семьи могли быть как трансформация в некоторых случаях контракта «работающая мать» в «женщину-профессионала», так и вынужденная ответственность женщин за обеспечение семьи в случае безработицы мужа. Именно исследования семейных стратегий адаптации к новым экономическим условиям обнажили в 1990-е гг. проблематику внутрисемейных экономических ролей супругов. Среди экономических стратегий домохозяйств в России в то время наибольшее распространение получили формы поведения, основанные на предыдущем опыте выживания: сокращение потребления, экономия ресурсов семьи, самообеспечение продуктами питания. Следующая по распространённости группа жизненных практик объединяла различные формы дополнительной занятости и освоение новых видов экономической деятельности, то есть в той или иной мере касалась смены или достижения качественно иного трудового статуса. Домохозяйства, во главе которых стояли женщины, чаще ориентировались на дачно-огородную деятельность, получение помощи родственников или государства, «затягивание поясов», тогда как «мужские» семьи чаще стремились подработать, сменить профессию [Мезенцева, Космарская 1998; Давыдова 2000]. Данные социологических исследований того времени указывают, что женская адаптация более гибка, но в целом наиболее успешные её образцы были представлены как раз «зависимой адаптацией» на уровне своих социальных сетей, то есть субъектом реальной экономической поддержки для женщин являлись семья, родственники. Мужская же адаптация предполагала жёсткую ориентированность на собственные усилия, подкреплённые стартовым капиталом в виде связей, собственности, власти [Балабанова 1999]. По результатам более позднего исследования (качественные лонгитюдные интервью в 1999-2010 гг.), динамика стратегий занятости среди женщин демонстрирует их высокую ориентацию на работу, готовность зарабатывать больше и быть экономически независимыми. Но переход женщин в рыночную сферу услуг, как свидетельствуют устойчивые практики занятости, не способствует повышению заработной платы, сдерживается возможностями заработка на доступных местах, «удобной работе». Динамика личного благополучия складывается так, что «женщины всё больше преобладают в категории “выживающие”, и всё меньше из них тех, кто остаётся в категории “успешные”» [Ярошенко 2013: 45].

Но вторые позиции с точки зрения получаемых доходов не означают меньшие властные полномочия женщины в семье. Скорее наоборот, мужчина играет внутри домашнего хозяйства второстепенные роли и «становится инструментом женских стратегий» [Лыткина 2004: 89]. Однако, если говорить об управлении семейными финансами, вероятность выбора практики, когда деньгами в домохозяйстве «заведует» женщина, максимальна при низких среднедушевых доходах; с ростом материального благосостояния увеличивается вероятность выбора системы общего или частичного пула (объединение всех или части доходов партнёров), из которого осуществляются совместные и личные расходы, что совпадает с выводами, полученными в обследованиях британских семей: модели управления семейными финансами с доминированием женщины более характерны для малообеспеченных домохозяйств [Ибрагимова 2012]. Проблематичность идентификации семейных систем управления финансами, со слов респондентов, проявилась и в данном исследованииТретья волна «Мониторинга финансового поведения и доверия населения финансовым институтам» НИУ ВШЭ (октябрь -- ноябрь 2011 г., 1600 респондентов). Дизайн выборки обеспечивает общероссийскую репрезентативность взрослого населения (старше 18 лет) РФ по полу, возрасту, образованию, типу населённого пункта и федеральным округам.. В ответах о чьём-либо полном управлении финансами наблюдаются наибольшие различия: при сравнении ответов женщин и мужчин оценки не совпадают. Женщины в 1,4 раза чаще мужчин сообщили о том, что в их семье действует женское полное управление (26,1% по сравнению с 18,6%), тогда как мужчины в 3,2 раза чаще женщин заявили о мужском полном управлении (9,2% по сравнению с 2,9%) [Ибрагимова 2012: 34]. В распределении ответов о других системах управления семейными доходами различий практически нет.

Если говорить о макроэкономических обстоятельствах с точки зрения возможностей формировать семейный бюджет, в течение последних десятилетий они были очень разные: 1990-е гг. отличаются высокой инфляцией (сводный индекс потребительских цен в 1994 г. составлял 320%, в 1998 г. -- 184,4%, в 1996 и 2000 гг -- примерно 120%), и рост потребительских цен в 2008-2010 и 2014-2015 гг. (108-113%) существенно уступал тому, что наблюдался в 1990-е [Цены в России 2018]. Темпы роста реальных доходов населения, «набрав разгон» в начале 2000-х гг. (до 2007 г. росли примерно на 10% в год), стали отрицательными в 2014-2016 гг. (94-99%). Но если 1990-е характеризуются как обесцениванием доходов, так и снижением занятости (минимальный уровень занятости фиксируется в 1998 г.: 63,5% для женщин и 68,2% для мужчин трудоспособного возраста), к середине второй декады 2000-х гг. статистика демонстрирует рост занятости до 73% среди женщин и 78-80% среди мужчин трудоспособного возраста [Труд и занятость в России 2018].

Негативный маркер 1990-х с точки зрения доходов населения -- задержки основных видов выплат населению, пенсий и заработной платы. В 1996 г. задолженность по выплате пенсий (на конец года) составляла 193,8% от общей суммы назначенных месячных пенсий, в 1998 г. -- 203,9%, но уже в 2000 г., по данным статистики, пенсионных долгов перед населением не было [Российский статистический... 2001: 197]. На 1996 и 1998 гг. приходится максимум задержек заработной платы -- более чем на 100 тыс. предприятиях в 2000 и 2002 гг. 55 тыс. и 37 тыс. соответственно. Объем просроченной задолженности на предприятиях, ее имеющих, составлял 243, 374, 209 и 190% от месячного фонда заработной платы в указанные годы, при этом максимальный уровень бедности населения по данным статистики, наблюдается в 2000 г. В целом за рассматриваемый период резкое ухудшение макроэкономической ситуации трижды номинировалось как кризис (1998, 2008-2010 и 2014-2015 гг.).

В качестве отличительной особенности периода начала 2000-х называют финансиализацию (financialisation), подогревающую внутренний спрос [Nesvetailova 015] и проявившуюся в росте кредитования населения и реформировании системы социальной поддержки.

С 2003-2004 гг. растут как абсолютные, так и относительные показатели предоставления потребительских кредитов; к примеру, если на конец 2001 г. объем кредитов у населения составлял 2% от объёма денежных доходов населения, то в 2009-2010 гг. --12,5%, к концу 2016 г. -- 20% Определялось как отношение суммы кредитов физическим лицам на 1 января к сумме денежных доходов населения, полученных в течение предшествующего года. (рассчитано по: [Показатели деятельности. 2018; Объем и структура. 2019]). В структуре располагаемых ресурсов домохозяйств доля привлечённых средств и израсходованных сбережений увеличились с 3,8% в 2004 г. до 7,0% в 2016 г., пик доли таких поступлений в бюджеты домохозяйств приходится на предкризисные 2007-2008 гг. (10-10,8%) и 2013 гг. (11,8%) [Доходы, расходы. 2018]. Реформирование системы государственных трансфертов, в том числе «монетизация льгот», подразумевало не только отмену ряда льгот, не подкреплённых финансовыми возможностями государства, разграничение льгот по уровню ответственности бюджетов (федерального и региональных), но и появление возможности для получателей заменить натуральные льготы фиксированным денежным эквивалентом. Сюда же можно отнести стимулирование рождаемости через программу материнского (семейного) капитала, региональные программы поддержки молодых семей с детьми. Хотя эти средства предоставлялись в виде сертификатов с ограниченными вариантами использования (первоначально покупка жилья, образование детей, пенсия матери), позднее в качестве антикризисной меры семьи могли получить 25 тыс. рублей из материнского капитала на личные нужды семьи.

Методология исследования

Информационная база исследования. Объект представленного исследования -- структура бюджетов супружеских домохозяйств, и критерием дифференциации бюджетов выступает соотношение личных доходов супругов. Предлагается посмотреть на экономический статус домохозяйств не через усреднённые или суммарные показатели доходов, а с учётом внутренней структуры бюджетов. Важно отметить, во-первых, что, хотя основа измерения -- вклады каждого из супругов в семейный бюджет, личные доходы анализируются в сочетании с надындивидуальными как одним из ресурсов экономической безопасности домохозяйства. Во-вторых, структура бюджетов определяется не со слов респондентов, а через расчёт и сравнение личных доходов каждого из супругов (они фиксируются со слов отвечающих). Анализ выполнен на данных РМЭЗ НИУ ВШЭ, в котором ежегодно отдельно опрашиваются взрослые члены домохозяйства, а анкету домохозяйства заполняет наиболее информированный о доходах и потреблении член семьи (к примеру, в 2016 г. 89,6% из них -- женщины). Основная часть расчётов выполнена на данных 2004-2016 гг., но динамика численности домохозяйств с разной структурой бюджетов показана за 1994-2016 гг. (с двухгодичными интервалами между волнами, но с ежегодным представлением расчётов для кризисных периодов 2008-2010 и 2014-2016 гг.; в 1997 и 1999 гг. опросы не проводились). Единицей наблюдения выбрано супружеское домохозяйство, состоящее из супружеской пары с детьми или без детей, то есть те домохозяйства, где присутствуют два реальных или потенциальных получателя личных доходов. В данной работе супружеской будет считаться пара независимо от того, зарегистрирован брак официально или нет. В число детей включаются все лица моложе трудоспособного возраста, а также лица трудоспособного возраста, находящиеся на иждивении родителей. У взрослых детей, живущих вместе с родителями, мог быть самостоятельный доход. Если он составлял менее 5% от совокупного денежного дохода семьи, считаем, что взрослый ребёнок находится на иждивении родителей, и именно в таком случае семьи из супружеских пар с взрослым младшего поколения включались в эмпирический объект исследования.

В общей численности домохозяйств пары с детьми или без детей, где дети -- лица в возрасте от 0 до 15 лет включительно, составляли в середине 1990-х гг. примерно две пятых (40,5% в 1994 г., 38,6% в 1996 и 1998 гг.), с начала 2000-х численность таких домохозяйств сократилась до трети (33,1% в 2016 г.). Если определять детей не по возрасту, а по родству с членами супружеской пары, то численность супружеских пар с детьми (0-15 лет) или без детей, а также с взрослым младшего поколения (по отношению к супругам) составляла в 1994-2016 гг. 12-15% от всех домохозяйств. Суммарно доля домохозяйств с одной супружеской парой без взрослых старшего поколения сократилась с 52,9% в 1994 г. до 50,8% в 2000 г. и до 45-46% в 2004-2016 гг. Увеличилась как доля домохозяйств с одним взрослым (с 20-21% во второй половине 1990-х до 25-26% в 2015-2016 гг.), так и доля домохозяйств более сложного состава, хотя и в меньшей пропорции (с 26-27% до 28-30%).

Попадание домохозяйств в «рабочие» выборки РМЭЗ определялось не только названными критериями (состав семьи и отсутствие самостоятельного источника дохода у детей по родству), но и сообщением обоими супругами информации о своих доходах. При соблюдении этих двух условий «отсечения» «рабочая» выборка составляла 33-36% от общей численности домохозяйств и включала примерно 12002300 домохозяйств в разные волныАлгоритм построения рабочих файлов с учетом возможностей всей базы данных РМЭЗ был следующим: в файлах домохозяйств выделялись те, в составе которых была одна супружеская пара и не было взрослых старше супругов и других родственников, кроме детей, внуков, племенников. По номерам членов домохозяйств, состоящих в отношениях брака, конструировались индивидуальные идентификационные номера, по которым к файлам супружеских домохо-зяйств последовательно добавлялись данные из индивидуальных файлов с информацией о каждом из супругов. Кон-троль слияния файлов осуществлялся по полу и году рождения индивидов..

Показатели структуры доходов супружеских домохозяйств. Под доходом понимаются денежный эквивалент натуральных благ и денежные средства, полученные членами семьи из разных источников в течение 30 дней перед опросом, которые обеспечивали денежные расходы и создание сбережений без привлечения ранее накопленных или привлечённых заёмных средств. Это определение основано на трактовке доходов, принятой в программе «Выборочные обследования бюджетов домашних хозяйств» (ОБДХ), осуществляемой Росстатом [Методологические положения... 2017]. Если связывать денежный доход не с текущим потреблением, а понимать под ним всю совокупность средств, полученных и привлечённых за определённый период, среди располагаемых ресурсов будут фигурировать израсходованные сбережения, возвращённые семье долги, займы и кредиты, доход от продажи имущества. Расширительная трактовка дохода, когда он включает денежный эквивалент предоставленных льгот и услуг (через бесплатные для граждан транспортные и медицинские услуги, льготы по оплате жилищно-коммунальных услуг и т п.), также применима при изучении уровня и характера потребления. Но для целей настоящего исследования важен иной аспект: роль доходов супругов в формировании первичных доходов домохозяйства, поэтому условно исчисленные доходы от предоставления льгот (иммобильные доходы) исключены из рассмотрения. Однако в последних волнах присутствует переменная «денежная оценка льгот по оплате квартиры и коммунальных услуг в виде денег, которые возвращаются до или после оплаты, не считая субсидии»; она будет включена в сумму надындивидуальных доходов. Заёмные средства (кредиты и займы у частных лиц), израсходованные сбережения, средства от продажи драгоценностей, валюты не калькулировались в составе доходов; помощь родственников и друзей включалась в расчёты доходов, если значение переменных не превышало трёх величин прожиточного минимума (ПМ) (для всего населения РФ в III квартале соответствующего года).