Социальная природа глобализма

Социальная природа глобализма

Введение

Проблема глобализма, сравнительно новая для человеческого восприятия, внутренне противоречивая и далеко не однозначная в освещении средствами массовой информации, буквально ворвалась в повседневную жизнь каждого из нас. Глобализм у всех на слуху. Освещению его мерной поступи по судьбам континентов, стран, народов уделяют пристальное внимание ученые-обществоведы и журналисты, государственные деятели и финансисты, политики и служители церкви. Глобализм и антиглобализм, экономическая, военно-политическая и социокультурная глобализация человеческого сообщества, противостояние «золотого миллиарда» и остальной части человечества, глобальный экономический кризис и рост народонаселения, бедность и терроризм -- вот далеко не полный перечень проблем, с которыми сталкивается каждый из нас в повседневной жизни или сидя у экрана телевизора.

Сказанное выше вызывает настоятельную потребность в философском осмыслении его социальной природы. Необходимо разобраться в великом множестве фактов, событий и процессов реальной жизни, попытаться сопоставить и систематизировать концепции, точки зрения и претендующие на целостное видение теории глобализма. С этой целью в данной статье будут рассмотрены три группы вопросов.

Во-первых, на наш взгляд, следует оттолкнуться от обзора публицистического материала, представляющего своеобразный калейдоскоп взглядов, мнений, наблюдений «повседневности» глобализма. Необходимо рассмотреть, как интерпретируют глобализм политики, ученые, военные, священнослужители, журналисты и др., и выявить существенные черты глобализма на перекрестке мнений.

Во-вторых, следует обратиться к теоретическим основаниям глобализма, его социальной природе, сущностным характеристикам, связям и отношениям, к закономерностям развития и функционирования глобализма в его институциональных, деятельностных и социокультурных определениях.

В-третьих, необходимо проследить историческую и социокультурную динамику глобализма. Дело в том, что в работах современных философов, историков, политологов, культурологов высказываются суждения о различных сроках существования глобализма в контексте европейской истории, связанного в первую очередь с утверждением капиталистического уклада хозяйства. Ряд авторов отводит истории глобализации последние сто лет и связывает ее с началом передела мира между империалистическими державами и серией мировых войн. Иными словами, динамика глобализма, равно как и его внутренние противоречия и внешние проявления предполагают необходимость целостного философского осмысления глобализма как социального явления и глобализации как социального процесса в пространственно-временном континууме.

Глобализм на перекрестке мнений

Современный глобализм охватывает все сферы человеческой деятельности и жизни общества. Поэтому он оказывается объектом пристального внимания не только ученых, но и политиков, военных, священнослужителей, писателей. Каков политический спектр проблемы глобализма? Социальная природа глобализма весьма разнородна. В культурно-историческом определении глобализм предстает как общечеловеческая культура, охватывающая национальные культуры во всех формах своего проявления. В конце XIX в. осознание общности человеческой истории и судьбы обрело свои очертания в различных культурологических теориях как факт образования всемирной цивилизации. Так, А. Тойнби писал: «Сегодня человечество на всем земном шаре сталкивается с множеством острых проблем. Эти проблемы сегодня осаждают всех нас, богатых и бедных, технологически передовых или отсталых, вне зависимости от того, принадлежит ли религия предков индивида или народа к индуистской школе. Универсальность этих современных общих проблем является историческим следствием мировой сети технологических и экономических отношений, которая была создана экспансией деятельности западноевропейских народов за последние пять столетий. Технологические и экономические отношения порождают политические, этнические и религиозные отношения. Поистине, в наше время мы являемся свидетелями рождения общей всемирной цивилизации, которая появилась в технологических границах западного происхождения, но сегодня обогащается духовно, благодаря вкладам всех исторических региональных цивилизаций» [1]. Мы еще вернемся к данному суждению выдающегося английского ученого далее, но сейчас необходимо обратить внимание на его общий пафос: глобализм, глобализация (хотя и не называемые так автором) предстают как процесс, стремление к образованию «общей всемирной цивилизации».

В естественнонаучном определении глобализм предстает в ином обличии -- сквозь призму глобальных изменений, ведущих к природным катастрофам. Так, в вышедшей в 1977 г. книге М.И. Будыко «Глобальная экология» в качестве основной задачи глобальной экологии определялась задача разработки прогнозов «возможных изменений биосферы под влиянием деятельности человека при различных вариантах хозяйственного развития» [2]. И вот в недавно вышедшей коллективной работе акад. К.Я. Кондратьев, прослеживая ход исследований эволюционной динамики глобальных изменений природы и общества, приходит к весьма неутешительному выводу: «Подлинной глобальной экологической катастрофой окажется происходящее разрушение биосферы, обусловленное неприемлемо высоким уровнем использования биосферных ресурсов» [3]. Этот уровень, отмечает К.Я. Кондратьев в другой работе, «свидетельствует о возникшей перенаселенности Земли и необходимости поиска новой социально-экономической парадигмы» [4]. Из этого справедливого замечания о необходимости поиска новой социально-экономической парадигмы следует сделать вывод, что этот поиск может быть осуществлен лишь в области политических решений. Но именно здесь как раз и заключен весь клубок противоречий, порождаемый антагонистическими силами мирового развития. Страницы газет и журналов, другие средства массовой информации заполнены данными и суждениями, выражающими существо этих противоречий, которое в политической плоскости определяет глобализацию как новый этап обострения противостояния труда и капитала. Это этап утверждения империалистической глобализации, вызывающей мощную ответную волну -- антиглобализм. Ныне глобализм предстает как процесс становления нового мирового порядка, как современный этап колонизации мира. Колониализм, т.е. передел мира в начале XX в. империалистическими державами Западной Европы, в 50-х годах сменился неоколониализмом, который стремился поработить мир экономическими средствами. В конце XX в. новой формой колониализма предстал глобализм, который расколол мир на «золотой миллиард» и остальную часть человечества. Главным действующим лицом экономических и политических процессов глобализации являются транснациональные компании (ТНК). Их деятельность не знает национальных границ, они руководствуются интересами рынка, а не национальными идеологиями. О динамике развития ТНК говорят следующие цифры: они контролируют более 90% мирового рынка, им принадлежит преобладающая часть мировых инвестиций и более 80% всех патентов на новую технику. В середине 70-х годов XX в. насчитывалось около 7 тысяч ТНК, а к концу 90-х годов -- около 40 тысяч. Наибольшее их число было зарегистрировано в Германии (7100), Японии (3650), Швеции (3550), Швейцарии и США (по 3000 в каждой), в странах СНГ (более 2000), в том числе в России около 1000. Основными сферами деятельности ТНК являются современные технологии и производства -- электроника, телекоммуникации, авиа-космическая индустрия, приборостроение, топливно-энергетический комплекс. Наиболее крупными ТНК выступают «Майкрософт», «Дженерал моторс», «Форд», «Фиат», «Рено», «БМВ», «Шелл», «Экссон» и др. Между ними идет непрерывная борьба за инвестиции мирового капитала, подавляющая часть которого принадлежит ТНК. К примеру, 36% мировых инвестиций принадлежат Организации азиатско-тихоокеанского сотрудничества (АТЭС), 19% -- Европейскому союзу и Североамериканской зоне свободной торговли (НАФТА), 3% -- Содружеству независимых государств (СНГ) [5]. 

Становление нового экономического порядка, интеграция национальных экономик в единую глобальную экономику, у истоков которой стоят Международный валютный фонд (МВФ), Всемирная торговая организация (ВТО) и НАТО, как отмечается в различных публикациях, неизбежно приводит к появлению глобальных политических надстроек [6]. Иначе говоря, экономическая глобализация порождает соответствующие наднациональные, надгосударственные политические структуры. Так или иначе, но сохраняет свою силу ленинское определение политики как концентрированного выражения экономики [7]. В 1916 г. в статье «О работе на марксизм и об “империалистическом экономизме”» В.И. Ленин писал, что экономический империализм (или «эпоха» финансового капитала, дело не в слове) есть высшая ступень развития капитализма, именно такая, когда производство стало настолько крупным и крупнейшим, что свободу конкуренции сменяет монополия. В этом экономическая сущность империализма. Монополия проявляется и в трестах, синдикатах, и во всесилии гигантских банков, и в скупке источников сырья, и в концентрации банковского капитала и т.д. В экономической монополии -- все дело, утверждал Ленин.

Политической надстройкой над новой экономикой, над монополитическим капитализмом (империализм есть монополистический капитализм) является поворот от демократии к политической реакции [8]. В работе «Империализм и раскол социализма» Ленин подчеркивает одну из особенностей империализма -- «господство как раз не промышленного, а финансового капитала, стремление к аннексиям как раз не только аградных, а всяких стран» [9]. Кстати аннексия есть насильственное присоединение, захват всей территории или части территории, принадлежащей другому государству или народу.

За последнее столетие изменились масштабы империалистической аннексии. Однако суть осталась прежней. Она и получила выражение в глобализме по-американски. Небезызвестный З. Бжезинский делает одно заявление за другим по поводу превосходства США не только над всем миром, но и среди стран «золотого миллиарда». Он пишет: «Действительно важные задачи должны решаться Вашингтоном в одиночку». Или вот еще одно его откровение: «Америка стоит в центре взаимозависимости вселенной, такой, в которой власть осуществляется через постоянное маневрирование, диалог, диффузию и стремление к формальному консенсусу, хотя эта власть происходит в конце концов из единого источника, а именно из Вашингтона, округ Колумбия» [10].

Столь откровенные и безапелляционные заявления выражают безудержные заявления США закрыть последнюю страницу истории «холодной войны», представлявшей противостояние двух супердержав, и решать глобальные экономические, политические, военные и социокультурные проблемы «в одиночку». Однако этому стремлению противостоит набирающее силу и организованность движение антиглобализма. Антиглобализм обретает мировые масштабы, что показали выступления в Генуе, Нью-Йорке, Мюнхене, Монтеррее и других местах, где противостояния сторонников и противников глобализации доходили до уличных боев по сценариям детективного жанра. В движение антиглобалистов вошли многие известные политические деятели мира -- бывший министр юстиции и верховный судья США Р. Кларк, бывший министр финаисов ФРГ О. Лафонтен, бывший министр обороны Франции Ж.-П. Шевенман и др. Сотни тысяч западноевропейцев объединены в протестную группировку «Аттак». Организация «Интернешнл экшен центр» объединяет от 20 до 35 млн человек из 50 стран мира. Один из членов этой организации, русский по происхождению корреспондент двух американских агентств В. Герасимов, в интервью корреспонденту газеты «Новый Петербург» сделал весьма интересные признания. Итогом ряда акций этой организации, заявил он, явилось списание 200 млрд долларов задолженности со всех стран Латинской Америки и такой же суммы задолженности со всех стран Африки. Сама идеология антиглобалистского движения, и это важно, тоже обретает вполне осязаемые контуры. «Мы, -- заявляет В. Герасимов, -- за создание человеческой цивилизации, которая исключала бы войны, несправедливость, притеснение слабых сильными, мы хотим, чтобы народы сами определялись и сами решили, как им жить не в ущерб, конечно, другим народам… Наши идеи надклассовые, надрасовые, но мы за национализм. Мы считаем, что без здорового национализма общество не может развиваться нормально… Мы представляем мир как букет цветов, каждый из которых прекрасен и каждый из которых имеет право на существование и собственное виденье во всех сферах: политической, идеологической, расовой, национальной. Поэтому мы рассматриваем то зло, которое имеет глобальный характер, оно зло для всех стан -- и России, и Африки, и США в том числе» [11]. 

Своеобразное идеологическое кредо движения антиглобализма формулирует Г. Джемаль. Антиглобалистское движение (Джемаль называет его контрглобализмом) должно перерасти, полагает он, в четко оформленную оппозицию, как фиксированный плюс, противостоящий по своей силе и размаху миропониманию и власти системе глобализма, которая завершает процесс отчуждения от людей как результата их труда, так и их способности влиять на собственную судьбу. Современная Система, отмечает Джемаль, «создает алгоритм, при котором царство тирании циклически воспроизводится изо дня в день без какой-либо бреши, без какой-либо надежды на внутренние дефекты, которые могли бы вести в конечном счете к освобождению. Описанное положение дел становится реальностью с приходом информационного общества». И далее Джемаль обращает внимание на ряд моментов, характеризующих радикальное изменение человеческого бытия в информационном обществе: упразднение духовной свободы, основанной на противопоставлении внутреннего мира человека окружающим, исчезновение принципа достоверности и категории нормы. Джемаль пишет: «В условиях информационного общества впервые за время существования человека как разумного чувствующего существа исчезает не только противоречие, но даже внятное различие между внутренним миром субъекта и окружающим его объективным миром… В информационном обществе снимается всякое различие между живим сознанием и “искусственным интеллектом”» [12]. 

Так прослеживается единая цель процессов, связующих экономическую и политическую глобализацию с радикальными изменениями бытия человека в информационном обществе.

Эту же проблему совершенно однозначно оценивают служители церкви. Так, епископ Владивостокский и Приморский Вениамин (Пушкарь) пишет: «Новая эпоха -- эпоха так называемой глобализации -- ставит перед Россией и Православной церковью, ее священно начатием, рядовыми верующими очень трудные задачи. Разгул мирового богоборчества, диктат Запада во главе с США, пробуждение огромного исламского мира, жестокая борьба арабов и евреев за Иерусалим, слабость российской государственности, расчленение русского народа, оскудение истинной веры и одновременный рост религиозного фанатизма -- все это свидетельствует об огромном конфликтном потенциале современного мира, о близости “последних времен”, об активизации темных сил мировой закулисы, готовящих на волне разгорающейся смуты воцарение антихриста -- “человека греха, сына погибели”, предреченного еще апостолом Павлом на заре христианской эры… Глобализация есть “тайна беззакония” в действии -- так можно сказать короче всего» [13]. На заседании епархиального собрания Москвы Патриарх Алексий II отметил, что молох глобализации прошелся и по судьбам россиян. Он заявил: «В результате изменения общественного строя и экономических отношений в последнее десятилетие произошло резкое расслоение общества на сверхбогатое меньшинство и бедное большинство. Возросла социальная несправедливость. Более того, изменилась сама духовная атмосфера, менталитет населения. Главным мерилом и критерием все больше становятся деньги» [14].

Глобализм как современная форма империализма и высшая ее стадия опирается не только на военную экспансию, но также на экспансию экономическую и культурную. Этим самым закрепляется система несправедливого распределения ресурсов планеты: природных, трудовых, интеллектуальных. В этом отношении весьма привлекательным является одно из положений «Основ социальной концепции Русской Православной церкви», разработанных в 2000 г. Это положение звучит так: «В культурно-информационной среде глобализация обусловлена развитием технологий, облегчающих перемещение людей и предметов, распространение и получение информации… Однако данный процесс сопровождается попытками установления господства богатой элиты над остальными людьми, одних культур и мировоззрений над другими, что особенно нетерпимо в религиозной сфере. В итоге наблюдается стремление представить в качестве единственно возможной универсальную бездуховную культуру, основанную на понимании свободы падшего человека, не ограничивающего себя ни в чем, как абсолютной ценности и мерила истины. Такое развитие глобализации многими в христианском мире сопоставляется с построением Вавилонской башни» [15].

Современный глобализм выявил объективную ситуацию: ни одна страна не может войти в постиндустриальное сообщество без его согласия и поддержки. Принципы такого действия в политическом плане были изложены еще в 1823 г. в послании Конгрессу Президента США Дж. Монро: политика США в Западном полушарии сводилась к недопустимости распространения европейской системы как в Северной, так и в Южной Америке. В концепции национальной безопасности США для нового столетия (она была провозглашена Клинтоном в 1999 г.) границы этого доминирования расширяются до глобальных масштабов. Так утверждается глобализм по-американски: США должны доминировать в мире, поскольку только они способны взять на себя руководство и дать мировому сообществу ответы на вызовы современности.

В этих условиях начинает действовать геополитический закон: слабые объединяются в борьбе против сильного. Нарастание волны антиглобализма -- наглядный тому пример. Геополитический аспект глобализации имеет принципиальное значение, поскольку он характеризует органическую связь экономических и политических притязаний стран с их территориальной организацией, транспортной и информационной инфраструктурой. В этом смысле справедливо суждение авторов, утверждающих направленность формирования современной российской геополитической парадигмы под влиянием территориально-демографического, климатического, транспортного, ресурсного, финансово-коммерческого, военно-оборонного, внешнеполитического, интеллектуально-образовательного, административно-правового и ряда других факторов [16]. В осмыслении геополитической проблематики глобализации ведущую роль следует отводить военным геополитикам. Так, Л. Ивашов, бывший начальник Главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны РФ, а ныне вице-президент Академии геополитических проблем, настаивает на необходимости разработки четкой геополитической идеи для России нынешней и будущей. Россия, полагает он, должна предложить свою концепцию нового мироустройства в наступившем тысячелетии [17]. Причем эта концепция должна строиться с учетом ряда геополитических факторов, которые оказывают определяющее воздействие на глобализационные процессы.

Во-первых, это прогнозируемый рост народонаселения преимущественно за счет той части человечества, которая не входит в так называемый «золотой миллиард».

Во-вторых, это явно выраженная диспропорция между численностью населения и потреблением произведенного совокупного продукта. Уже сегодня, по данным ООН, население стран «золотого миллиарда» поглощает 86% совокупного мирового продукта, тогда как 22% народов беднейших стран мира -- всего лишь 1,5% этого продукта. Уже давно наметившийся глобальный экологический кризис при сохраняющихся аппетитах стран «золотого миллиарда» и необходимости значительного повышения уровня жизни остальной части человечества может привести к экологическому коллапсу и гибели биосферы. А это неизбежно приводит в действие, как отмечалось выше, геополитический закон: слабые объединяются против сильного.

В-третьих, становится насущной реализация этого закона в противовес явно выявившейся претензии на формирование единой системы глобальной власти (экономической, политической, военной, информационной, духовной) в проектируемом США однополярном мире. В этом отношении исключительно выразительным является одно из положений «Стратегии национальной безопасности США в следующем столетии», которая была разработана еще администрацией Б. Клинтона и одобрена Конгрессом США. Это положение гласит: «Преобразования, происходящие на территории России, Украины и других новых независимых государств, носят безпрецендентный характер. Обеспечение нашей вовлеченности в их осуществление отвечает ключевым национальным интересам Соединенных Штатов… Реализация американских стратегий в отношении России и других новых независимых государств делает безопаснее жизнь каждого американца». Из этого положения следует, что судьба каждого из нас должна быть подчинена жизни абстрактного американца. С формируемой таким образом стратегией явно контрастирует недавнее заявление министра обороны Российской Федерации С.Б. Иванова. В одном из интервью он весьма однозначно сказал следующее: «Россия давно уже отказалась от глобализма, который был присущ при строительстве Вооруженных Сил во времена Советского Союза». Это заявление он пояснил следующим образом: «Основной упор делается на локальный характер военных конфликтов с применением высокоточного оружия при наличии мобильной компактной армии» [18]. Однако «отказ от глобализма» в условиях интенсификации процессов глобализации -- это явная иллюзия. Другой вопрос, в какой форме российский вариант глобализма может противостоять глобализму по-американски при том условии, что военный бюджет России в 35 раз меньше военного бюджета США? Глобализм по-американски в условиях расширения фронта асимметричной войны должен, очевидно, по-новому задавать формулировки доктрины национальной безопасности, в том числе в части определения соотношения внешних и внутренних угроз. Глобализм по-американски обусловливает явное превалирование внешних угроз России по сравнению с внутренними. Это, кстати, четко просматривается при знакомстве с докладом «Глобальные тенденции 2015: диалог с неправительственными экспериментами», подготовленным в декабре 2000 г. Национальным разведывательным советом США, который является высшим аналитическим органом американского разведывательного сообщества. В этом докладе, в частности, отмечается, что США останутся ведущей силой в мировом сообществе и будут восприниматься им как главный организатор глобализации. В свою очередь, Россия теряет роль ведущей мировой державы, еще более неопределенной окажется конфигурация евразийского региона и его геополитическая динамика. К 2015 г. Евразия станет географическим понятием, лишенным каких-либо объединяющих экономических, политических и социокультурных реалий, а Россия уже не будет в состоянии бросить вызов США. Правда, в докладе Россия упоминается в связи с рассмотрением наихудшего сценария для США в той гипотетической ситуации, когда «Китай, Индия и Россия создают некий геостратегический союз как противовес растущему влиянию Западной Европы и Соединенных Штатов». Ни крах мировой системы социализма, ни развал СССР, приведший, по словам госсекретаря США К. Пауэлла, к «послевоенному периоду» (который, как он полагает, означал исключение возможности реставрации советской системы и возрождения СССР), ни террористический акт 11 сентября 2001 г., однако, не создали серьезной базы для стратегического партнерства России и США.

Наконец, в-четвертых, следует учитывать еще один геополитический фактор всеобщего масштаба -- это объединение всего человечества в единый социум, которое сопровождается утратой странами мира (кроме, пожалуй, России) самодостаточности развития по естественным, гуманитарным и техногенным параметрам. На фоне действия этих факторов глобальное стратегическое устремление США -- проникновение в сердцевину Евразии и овладение ею -- происходит по сценарию, прописанному еще в 1904 г. Х. Маккиндером. Его доклад «Географическая ось истории», прочитанный 25 января 1904 г. в Королевском географическом обществе, положил начало формированию той геополитики, которая стала теперь основной внешней политики США. «Пространства на территории Российской империи и Монголии, -- заявил Маккиндер тогда, -- столь велики, а их потенциал в отношении населения, зерна, хлопка, топлива и металлов столь высок, что здесь несомненно разовьется свой, пусть несколько отдаленный огромный экономический мир, недосягаемый для океанской торговли.

Просматривая столь беглым взглядом основные тенденции истории, не видим ли воочию нечто постоянное в плане географическом? Разве не является осевым регионом в мировой политике этот обширный район Евро-Азии, недоступный судам, но доступный в древности кочевникам, который ныне должен быть покрыт сетью железных дорог? Здесь существовали и продолжают существовать условия, многообещающие и тем не менее ограниченные, для мобильности военных и промышленных держав. Россия заменяет монгольскую империю. Ее давление на Финляндию, Скандинавию, Польшу, Турцию, Персию, Индию и Китай заменило собой исходившие из одного центра набеги степняков. В этом мире она занимает центральное стратегическое положение, которое в Европе принадлежит Германии» [19]. Утверждая интересы англосаксонской геополитики, Маккиндер переходит от констатации ситуации на евразийском континенте к формулировке геополитического закона. В 1919 г. он был британским верховным комиссаром Антанты на юге России и том же году издал книгу под названием «Демократические идеалы и реальность». Геополитический закон сформулирован в этой книге следующим образом: «Тот, кто контролирует Восточную Европу, доминирует над Хартлендом; тот, кто доминирует над Хартлендом, доминирует над Мировым Островом; тот, кто доминирует над Мировым Островом, доминирует над миром» [20]. К доминированию подобного рода стремятся США. Россия, очевидна, должна противостоять этим устремлениям США, обосновывая свою геополитическую стратегию на тех гуманных началах, которые формировались в ее культурной истории, представляя в данном случае смену геополитических эпох (о последних подробнее речь пойдет далее) [21]. Геополитическая стратегия России, помимо имманентно присущей ей гуманитарной направленности (извека сохраняющаяся конфессиональная и этническая совместимость, стремление к социальной совместимости и свободе духа, аскеза), несомненна, должна строиться на обеспечении военной безопасности. Генерал армии Ф. Николаев, ныне председатель комитета Госдумы по обороне, убедительно показал, как на протяжении ХХ в. стремлению России обеспечить экономическое процветание и военную безопасность противостояли глобальные силы стран Запада [22]. Речь идет о ставших предметом широкого обсуждения и осмысливания событий, предшествующих мировым войнам ХХ в. и событиям начала XXI в. И в том, и в другом случае речь идет об экономических причинах мировых войн, войны США в Афганистане. В каждом случае глобальной целью США оставалось обретение экономической, военной и геополитической выгоды за счет других стран, в первую очередь, России.

Более того, речь уже идет о наступлении третьей мировой войны -- войны Запада во главе США за передел мира и покорение остальной части человечества. А. Зиновьев определяет ее как войну нового типа -- перманентную, которая может растянуться на десять и более лет, опираясь на идеологическую и психологическую обработку населения. Эта по сути дела информационная война, одним из действенных принципов которой является «управление через хаос» (Г. Кисинджер как-то заявил: «Я предпочту в России хаос и гражданскую войну тенденции ее народов к объединению»). Идеологическим приемом этой войны является демобилизиция России и исламского мира в историческом, культурном, конфессиональном, геополитическом и других аспектах цивилизационного развития. Россия отождествляется с героем-неудачником мировой драмы, а исламский мир -- со страшным террористом, который представляется в образе мирового врага. Такова палитра глобального противостояния, суть которой, в его американском исполнении, предстает как слияние всех государств и народов мира в общее планетарное образование с единой экономикой, без национальных, расовых, этнических и иных различий во главе с мировым правительством. При таком раскладе сил судьба России решается просто -- она становится плацдармом для борьбы США против азиатского коммунизма. Зиновьев ссылается на слова одного из советологов, который заявил следующее: «Нам (т.е. США и НАТО) война против Китая обойдется в 30 или 50 миллионов русских». А для этого, по словам З. Бжезинского, Европа, создающая «постнациональную организацию», организуется как плацдарм для наступление на Евразию, т.е. Россию. Предварительная подготовка уже произведена: русские славяне (великороссы, украинцы и белорусы) разъединены и ослаблены [23].

В связи со сказанным выше становится очевидной необходимость решения по крайней мере трех задач. Во-первых, многоуровневое изучение глобализма как качественно нового (хотя и имеющего глубокие исторические корни) социального явления, его экономических, политических, военных, социокультурных, идеологических аспектов. Во-вторых, сохраняет свою актуальность изучение, объектное, беспристрастное и ценностно-содержательное, того реального коммунизма, который строился в СССР на протяжении десятилетий ХХ в. Хотим мы того или нет, но решение глобальных проблем человечества возможно в условиях реализации новой парадигмы культуры (культура есть не способ подчинения природы человеку, а способ выживания в окружающей среде и гармоничного развития личности), гуманистические начала которой заложены в коммунизме как идее и социальной практике [24]. В-третьих, жизнеутверждающее разрешение дилеммы гуманизм и глобализм в славянском мире должно быть осуществлено, как это отмечалось на VIII Всеславянском съезде (Москва, апрель 2001 г.), на пути создания Союза славянских государств. Этот союз -- реальная база евразийской концепции, противостоящей евро-американской концепции. Последняя основана на доминировании США и НАТО, претендующих на утверждение глобализма по-американски. Опорой евразийской концепции должен стать Союз славянских государств (в том числе России), Китая, Индии, утверждающий тот мировой порядок, который основан на принципах мира, социальной справедливости, гуманизма, заложенных в этих мировых цивилизациях.

Теоретические основания осмысления глобализма

Глобализация предстает как процесс формирования некоего «мирового общества», выходящего за национально-государственные границы и обретающего общие экологические, социально-культурные, политические, экономические и цивилизационные характеристики. Будет несправедливым утверждение, что какая-либо из этих характеристик является превалирующей по отношению к остальным, поскольку каждая из них выявляет ту или иную грань взаимодействия природы и социума (это, в частности, подтверждается в рамках концепции коэволюции природы и общества).

В системе современного социогуманитарного знания формируется глобалистика как относительно самостоятельное направление исследований, выражающее интегративные тенденции науки в целом. В самом деле, еще в 70-х годах XX в. социальную и теоретическую остроту обрели глобальные проблемы, которые в равной степени охватили как бытие природного (сохранение биосферы, рациональное использование природных ресурсов), так и бытие социального (сохранение мира на Земле, демографическая ситуация, продолжительность жизни, смысл человеческого бытия в техногенной цивилизации). Теоретическую оформленность глобалистике придает упомянутая выше концепция коэволюции, которая базируется на мировоззренческих основаниях современного естествознания, в первую очередь биологии и экологии, и на материалистическом принципе объяснения истории.

Предметом глобалистики является широкий спектр процессов глобализации -- от естественнонаучных до социально-политических и культурологических. С появлением глобалистики как науки можно усмотреть качественно новые тенденции развития науки в постмодернистской ситуации.

Во-первых, следует вести речь о превалировании интегративных процессов над процессами дифференциации научного знания, что получает выражение в формировании множества полей междисциплинарных исследований естественных, социогуманитарных и технических наук. Процессы интеграции научного знания в свою очередь сопровождаются усилением роли проективной функции по сравнению с собственно познавательной, что связано с повышением значимости социогуманитарного знания, наук о человеке.

Во-вторых, разрушаются устои научного рационализма, а наука более не претендует на исключительную роль в духовном освоении действительности. В системе человеческого знания наряду с наукой обретают эвристическую значимость околонаучные и даже псевдонаучные знания. Нам предстоит пережить своего рода «научное средневековье» как реакцию на прометеевский рационализм.

В-третьих, происходит своеобразная инверсия в бэконовском тезисе «знание -- власть» (Knowledge is power). Постмодернистская ситуация характеризуется тем, что не знание детерминирует власть человека над природой и социумом, а власть выбирает себе в подручные для выполнения проективных функций науку, мораль, мифы, финансы, военную технику и т.п.

Глобалистика, в свете указанных выше тенденций, должна быть рассмотрена не только в плане научных верификаций, но и в качестве основы для построения идеологии. Одним из вариантов таковой является идеология неолиберализма, т.е. идеология господства мирового рынка, действующая по чисто экономическому принципу, в соответствии с которым многомерность процессов экологической, культурной, политической, цивилизационной глобализации рассматривается сквозь призму хозяйственного, рыночного глобализма, глобализма по-американски. Наряду с такого рода глобализмом как высшей стадии империализма сохраняет свою силу «социалистический интернационализм». Последний следовало бы назвать в данном случаесоциалистическим глобализмом. Принципиальные различия между империалистическим глобализмом исоциалистическим глобализмом присутствуют не только в экономической и политической сферах, но и в глубинных сферах межнациональных отношений, взаимодействия культур, религий. В недрах этих двух типов глобализма существует принципиально различное отношение к природе, что находит выражение в противопоставлении экологических интересов «золотого миллиарда» и остальной части человечества. Итак, глобалистика имеет свои социально-философские и идеологические основания. Более того, источники понимания глобализма находятся в области философского и политического мировоззрения.

Как известно, понятие «глобальный» (от лат. Globus -- шар, от франц. Global -- всеобъемлемый, всеобщий) и термины «глобалистика», «глобализм», «глобализация», получившие столь стремительное распространение в 90-х годах ХХ в., с семантической точки зрения входят в синонимический ряд таких исторически сложившихся философских категорий, как «единое», «всеобщее», «всеединое». Всеединство означает, что все вещи во Вселенной в их внутренней связи и взаимодействии образуют единое целое. Идея всеединства («все есть единое») встречается у элеатов, занимает особенно важное место у неоплатоников, в пантеизме и в учении В.С. Соловьева. Диалектику единого и многого построил Платон в «Пармениде», диалектику всеобщего, особенного и единичного развил Гегель, который исходил из примата всеобщего как конкретно-всеобщего. Если абстрактно-всеобщее -- это то общее или сходное, инвариантное, которое фиксируется в ряде предметов определенного класса, то конкретно-всеобщее -- это понятие всеобщего (в данном случае -- глобального), которое не абстрагирует, не отрицает особенное, т.е. национально-культурное. По сути, такое всеобщее есть единство в многообразии, в составе целого. В историческом плане всеобщее тождественно особенному в высшем, т.е. наиболее совершенном, развитом, состоянии. Критерием же высшего, духовного состояния является общественное развитие личности как нравственного субъекта.

Философия глобализма, утверждающая ценности техногенной цивилизации односторонне, а потому далеко не полно, трактует понятие глобального, в котором есть свои логические и идеологические основания. В логике глобализма всеобщее берется как абстрактно-всеобщее, тем самым эта логика строится на принципе механицизма и возводит в ранг высших ценности, имеющие лишь количественную определенность. Глобализация, понимаемая таким образом, предполагает, что техногенная цивилизация, рожденная на Западе, порождает такую тенденцию планетарного (глобального) развития, которая характеризуется унификацией, стандартизацией, нивелированием многообразия форм социальной и национальной жизни. Следствием такой логики являются такие характеристики глобализма, как монетаризм и мамонизм (от «мамона» -- идол, покровительствующий богатству, стяжательству).

Смысл же глобализации как идеологического феномена заключается в том, что западные, т.е. частные, партикулярные, ценности выдаются за «естественные», «универсальные», «общечеловеческие». Современная глобализация в еще большей мере, чем в другие исторические эпохи, определяется зависимостью -- экономической, политической, культурной периферии от центра, колонии от метрополии, слабых от сильных. Глобализация -- это всегда воздействие какого-то внешнего фактора на сложившиеся структуры различных обществ и наций, а потому не может быть рассмотрена лишь как процесс взаимозависимости между различными социальными процессами.

Теоретическое осмысление глобализма следует осуществлять, во-первых, в контексте сопоставления ряда концепций современных отечественных и зарубежных авторов, во-вторых, опираясь на структуру понятий «политическое бытие», «политическое пространство», «политическое время» и, в-третьих, прослеживая трансформацию модернизма в постмодернизм. Остановимся поначалу на рассмотрении данной трансформации. А.И. Уткин представляет ее в развернутом виде следующим образом:модернизм -- антимодернизм -- постмодернизм -- неомодернизм [25]. Так, в традиции модернизационного подхода, основы которого закладывались в эпоху Просвещения как прометеевский дерзновенный проект покорения природы, глобализация олицетворялась противопоставлением традиционных обществ Востока модернизированным державам Запада. Одним из первых исследователей эпохи Просвещения, предпринявшим своеобразный глобальный подход к изучению теории и истории культуры, был И. Гердер. Однако и он, признававший Восток колыбелью человеческой культуры и, соответственно, отказавшийся от абсолютизации европоцентризма, заявлял, что «новая культура Европы… могла стать только культурой людей, какими они были и какими желали стать, культурой, порождаемой деловитостью, науками, искусствами» [26]. Модернизационная парадигма Запада формировала социальные и культурные ценности на основе приоритета рационализма, индивидуализма, секуляризации религиозных традиций. Модернизм утверждался как всеобщий образец устройства социума, претендующий на свое глобальное распространение и утверждение.

Основой модернизма выступает исторический оптимизм, вера в то, что магистральный путь исторического развития однозначно связан с переходом от традиционных обществ к глобальному обществу западного образца на основе унификации экономической (капиталистический способ производства), социальной и культурной жизни. Классическим примером подобной трансформации может служить Япония и ряд других стран Азиатско-Тихоокеанского региона, которые после второй мировой войны пошли по пути модернизации по-американски, сохраняя при этом традиционный во многом уклад жизни. Кризис модернизационного подхода был вызван тем, что абсолютизация теории линейного прогресса и универсализации западных ценностей все в большей степени приходила в противоречие с реальностью. Стала очевидной упрощенность представлений о выделении двух ступеней развития (традиционной и модернизационной), равно как в свое время оказалась очевидной упрощенная схема Л. Моргана «дикость -- варварство -- цивилизация». Уже в 60-х годах кризис модернизма как интерпретационной системы привел к необходимости углубленного анализа межцивилизационных различий. Подобный анализ все более утверждал исследователей в том, что модернизации более подвержена материальная культура, но не базовые цивилизационные ценности, геополитические и поведенческие коды.

Если обратиться к теоретическим дискуссиям 60-70-х годов, то можно проследить следующую эволюцию воззрений западных идеологов на трансформацию модернизма в антимодернизм. Правда, в те годы речь шла о «индустриализме» и «постиндустриализме», а понятие «глобализм» только еще входило в научный оборот, хотя глобальные проблемы человечества становились предметом детального исследования. В середине 70-х годов одним из первых о кризисе индустриализма заявил Э. Тоффлер. «То, что мы наблюдаем сегодня, -- отмечал он тогда, -- это общий кризис индустриализма, кризис, который одновременно подрывает нашу энергетическую базу, систему ценностей, наши семейные структуры, институты, способы общения, наше чувство пространства и времени, нашу теорию познания так же, как экономику. То, что происходит, ни больше ни меньше, как разложение индустриальной цивилизации на нашей планете» [27]. Осознание кризиса индустриализма сопровождалось расширением представлений об индустриальном обществе самом по себе. Прежде теоретики основное внимание обращали на внутренние закономерности развития индустриального общества, ограничивая его странами Западной Европы, США и Японией. Однако постепенно эти закономерности, представляемые в идеологическом плане в качестве модели общественного развития для всего мира, стали восприниматься зависимыми от условий общемирового развития. Индустриализм стал признаваться «мировой системой» в том смысле, что его проблемы и перспективы отождествлялись с глобальными проблемами и перспективами. Но это был уже не индустриализм, а постиндустриализм, который представлял собой футурологическую проекцию индустриального общества. В 1970 г. теоретик постиндустриализма Д. Белл заявил, что термин «постиндустриальное общество уместен не потому, что является определением новой социальной формы, а потому, что означает переход» [28]. Итак, главным объектом исследования выступает сам по себе «процесс социальных перемен», а не содержательная сторона постиндустриализма, обретающего глобальные очертания. При этом важно отметить, что если идеологическим выражением индустриализма являлась деидеологизация, ограниченность которой сказалась в попытках создания некоего глобального мировоззрения, то на смену деиделогизации приходит реидеологизация, т.е. то самое глобальное мировоззрение, в контексте которого получила утверждение концепция «нового мирового порядка». Кстати, эта концепция в настоящее время выступает основой утверждения глобализма по-американски.

Антимодернизм в своей основе выразил неудавшиеся попытки утверждения линейной «прогрессивной модернизации» для стран, не относящихся к «золотому миллиарду». Как отмечает А.И. Уткин, «впервые за многие века идеологами, интерпретаторами глобального материального развития был сделан вывод о недостаточности западных предписаний для большинства стран мира. Новые критики модернизации, как слепого следования западным схемам, определили идеологию как “культурную систему”, как совокупность модернизационных идей, релевантных только определенной культуре и определенному опыту группы стран. Были сделаны выводы, что нельзя все модернизационные идеи мира черпать только из западного источника… Впервые категории культуры и социальной структуры рассматривались не как некое приложение к индустриализации и демократии западного толка, а как базовые особенности развития отдельных регионов, оригинальных цивилизаций» [29]. Иначе говоря, антимодернистская парадигма при осмыслении и интерпретации процессов глобализации базируется на цивилизационном подходе, который позволяет отказаться от прямолинейной схемы противопоставления «образцовым» западным странам остального мира во всем богатстве народов и культур. Причем нельзя забывать и то, что укрепление позиций антимодернизма было обусловлено укреплением позиций Советского Союза и мировой системы социализма, ликвидацией остатков колониализма. Цивилизационный ренессанс незападных стран привел в конечном счете к той ситуации, которую позже С. Хантингтон определил как «столкновение цивилизаций». Но еще во второй половине 70-х годов антимодернизм постепенно стал угасать, причиной чему был ряд причин, в том числе усиление военного могущества СССР, которое воспринималось как реальная угроза Западу, а также изменение конфигурации сил в мировом геополитическом пространстве.

Постмодернизм как общее направление европейской культуры 70-80-х годов в части решения проблем глобализации выразил общее настроение «усталости от прогресса» (Э. Гидденс), осознание ограниченности рационализма в освоении окружающей человека деятельности. Постмодернизм как новая исследовательская программа выразил притязания на установление пределов вмешательства человека в естественную динамику природы и общества. Вспомним, что именно в те годы на повестку дня встали глобальные проблемы современности: предотвращение термоядерной войны, рациональное использование природных ресурсов, охрана окружающей среды и др. Осмысление их постепенно привело к пониманию культуры (в настоящее время насчитывают более 500 определений культуры) как способа выживания человека в окружающей среде.

Постмодернизм продолжил линию антимодернизма на интерпретацию социально-экономических и политических процессов сквозь культурологическую парадигму следующего рода: базовые культурные коды и ценности, порождаемые этнической историей, ключевыми параметрами историко-культурных зон, ментальностью, ныне выступают в виде ключевых детерминант межцивилизационных отношений во всех сферах общественной жизни. Характерной чертой постмодернизма явились попытки «воскрешения» фрагментов традиционных культур в современной социокультурной картине мира, представляемой западноевропейскими художниками, писателями, философами в интердисциплинарных формах постмодернизма. Тем самым нивелируются различия между Западом и остальными странами в цивилизационном контексте, а исследовательские акценты переносятся с противопоставления традиционализма и модерна на поиски путей их совместимости и взаимодополнения.

Многоступенчатая инверсия модернизма в последнее десятилетие проходила на фоне распада Советского Союза и стран социалистического содружества, что давало Западу основание вновь предъявить претензии на мировое господство, на утверждение однополярного мира. Осмысление такого «управляемого через хаос» мира, разделенного на «золотой миллиард» и «остальные миллиарды», осуществляется в новой теоретической парадигме -- неомодернизме.

Неомодернизм является, по сути дела, исходной логической конструкцией глобализма, в котором возрождаются усилиями западноевропейских и американских ученых и идеологов исходные интенции модернизма. «Поскольку возвращение к жизни свободного рынка и демократии произошло в общемировом масштабе, -- отмечала группа авторов в начале 90-х годов, -- и демократия, и рынок категорически являются абстрактными и всеобщими идеями, универсализм снова стал живительным источником социальной теории» [30].

Глобализм можно представить как своеобразный ренессанс модернизма. Недаром многие авторы отводят истории глобализма все 500 лет, связанные с зарождением капитализма, либо 100 лет, когда передел мира на рубеже XIX-XX вв. привел к разделу колоний между ведущими странами Запада, либо, наконец, последние десятилетия, наполненные реалиями глобальных проблем. Но тут же многие авторы пытаются затвердить status quo глобализма по-американски в назидание другим странам. Так, бывший глава Международного валютного фонда М. Камдессю открыто заявил: «Возможно, глобализация не является судьбой человечества, но в конечном счете главная мировая тенденция состоит в унификации всего мира. Это вовсе не пункт моей религиозной веры, это историческое наблюдение, которое заставляет серьезно относиться к этому феномену. Невозможно не видеть в глобализации огромные возможности для сближения человеческой расы» [31]. Следовательно, в неомодернистской парадигме глобализация предстает не только как ретроспективный взгляд в прошлое капитализма, но и как футурологическая конструкция. К сожалению, следует отметить, что государственная политика современной России тесно увязывается с отмеченной М. Камдессю «главной мировой тенденцией»: главной идеей Послания президента Российской Федерации Федеральному Собранию в апреле 2002 г. оставалось продолжение либеральных реформ с целью включения России в процесс глобализации по-американски.

При осмыслении процессов глобализации в различных сферах общественной жизни следует прибегнуть также к ключевым политологическим понятиям -- «политическое бытие», «политическое пространство» и «политическое время».

Рассмотрим основные подходы к определению глобализации. Многообразие определений вызвано тем, что во-первых, глобализация охватывает практически все сферы общественной жизни -- экономическую, социальную, политическую и духовную. Во-вторых это многообразие обусловлено теми различиями, которые присущи тому или иному научному подходу, цели исследования, идеологическому ориентиру и т.п. В качестве базовых подходов выделяют экономический, определяющий глобализацию в контексте развития мировых рынков труда, капитала, товаров и услуг. Экологический подход связывает глобализацию с ухудшением экологической ситуации на планете и определением пределов экономического роста. Глобализация в широком цивилизационном аспекте изучается с точки зрения культурологического подхода. Политологический подход ориентирован на исследование глобальных политических процессов, связанных с установлением нового мирового порядка, с противодействием глобализма и антиглобализма, глобализма и регионализма. Обращает на себя внимание анализ глобальной взаимозависимости, предпринятый Д.С. Льюком. Глобальную взаимозависимость он определяет как состояние, при котором «все государства находятся в политической, экономической и экологической зависимости друг от друга». «Сжатие мира» под влиянием этих зависимостей представляет собой одну из самых важных тенденций XX в., которая получила выражение, во-первых, в развитии глобальных коммуникаций и информационных технологий, во-вторых, в интеграции отдельных экономик в мировую экономическую систему, в-третьих, в установлении зависимости всех частей биосферы и, в-четвертых, в возрастании политического плюрализма. Причем среди них возникновение мировой экономической системы было замечено в первую очередь, и лишь после этого было признано образование других «глобальных систем» -- экологической, политической и социальной. Взаимодействия между этими системами разделяются на взаимозависимости и взаимосвязи. Взаимозависимости представляют более интенсивные, сильные и важные отношения, а взаимосвязи -- более слабые и второстепенные отношения. Но чтобы ориентироваться и действовать в условиях глобализации, заключает Льюк, необходимо тщательное изучение культуры, социальной структуры и языков стран мира, а также владение основами межкультурной коммуникации [32].