Образ христианской антропологии

За веру, за "догматические различия" можно и нужно страдать, но заставлять за них страдать других - значит, предавать свою веру, предавать эти вопросы, предавать Христа, который обуславливает их важность - и служить лукавому. Самыми большими еретиками в истории христианства были те, кто в рвении сохранить "чистоту веры" мучили и сжигали людей, ибо они отрицали самое главное в христианстве - свободу, ведь чтобы даровать людям свободу, умер Бог на кресте. Свободной веры ждет Господь, а не веры по принуждению, которая и не вера вовсе. Господь говорил, что принявшие Его будут гонимы, и весь мир будет против них, но Он ничего не сказал, что верующие в Него будут гонителями, ибо гонители при всей своем религиозном рвении приняли в свое сердце отнюдь не Христа. Это еще одно свидетельство о глубине падения человека, что церковь выступала в роли преследователя и гонителя.

Не надо бояться, что религиозные убеждения станут началом противостояния (ибо не возможен компромисс веры в Бога с неверием), но нельзя использовать их как предлог для его начала. Исповедание веры может стать причиной розни, но желание поссорится и начать вражду не должно быть причиной исповедания.

4. Не принадлежность к церкви определяет спасение, а обращенность человека к Богу. Церковь - это не институт спасения, а сторона бытия человеческой личности. В церкви человек не найдет Бога, если он не нашел Его в себе, т.е. другие люди никогда не смогут компенсировать и заместить его личное усилие воли своим коллективным усилием, и если он сам не придет к Богу, то никто не сделает это за него; но в церкви верующий человек найдет человека, своего другого. Это и есть соборность, подлинная церковность. "Соборность есть прежде всего общение с отшедшими - их больше, чем нас, и они больше нас - не земная о них память, но память вечная, не приверженность к их былому обличию и к их былым делам, но верность их бессмертному, умопостигаемо-единственному лику" (Вяч. Иванов). Почитание святых, иконы, поминовение усопших - вот выражение этой соборности, в этом человек преодолевает время уже во времени. Бог присутствует в Церкви не как-то отвлеченно, над людьми, Бог присутствует в каждом и так, через человеческую личность, сущую со всем, Он присутствует во всем.

Почитание святых в современной церкви во многом стало способом магии - очень распространенное теперь выражением: "святой имярек отвечает за то-то"; от болезней глаз надо молиться одному святому, от неприятеля другому, для успеха в учебе - третьему. Но это с церковностью ничего общего не имеет, это прямое возрождение язычества с его пантеоном: один бог -бог целитель, другой бог - бог воитель, третий бог - бог мудрости и искусства. Люди молят о спасении у святых, хотя только Господь Иисус Христос есть Спаситель, "и нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы спастись" (см. Деян. 4:11,12). Разве Павел (или кто еще из святых) распялся за вас (1Кор. 1:13)? Молиться надо только одному Богу, Бог есть основание всякой соборности и всякого единства, "и никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос (1Кор. 3:11)". Нельзя класть другого основания, нельзя молится или просить "покровительства" и "заступничества" у того или иного святого, ибо "вы не Павловы или Апполосовы, но Христовы", и сам Христос, Дух Святой ходатайствует за нас (см. Рим. 8:26,27,34); поклонение же ангелам апостол прямо назвал лжеучением (Кор.2:8). Также надо сказать, что почитание святых, соборность, ничего общего не имеет с тем варварским и суеверным, в языческом фетишизме берущим начало, "почитании святых мощей", когда каждый храм старается заполучить какую-нибудь частичку земных останков святого: "Нечистому приступать к жертвоприношению - значит оскорблять Бога. Но еще более оскорбляет Его тот, кто чтит всякие останки мертвых". (св. Григорий Богослов)

В истории христианства всегда существовало стремление к обожествлению Богородицы - еще в первых веках существовала ересь коллиридиан, уже сравнительно был принят догмат о непорочном зачатии Девы Марии и в наши дни существуют богородичные секты. Но Богородица, как, впрочем, и все святые, являет чудо обожение человеческой природы, Дева Мария - не полубог, но человек во всех смыслах этого слова, человек от начала до конца, своим смирением в себе преодолевший греховность и падшесть человека. Ее обожествление обессмысливает всю идею святости. Пускай Марию почитают, пускай Господу поклоняются. Пускай никто не поклоняется Марии!" (Св. Епифаний)

Верующий, пока он живет в этом мире, должен в нем выживать. Он просит у Бога хлеба насущного, он просит у Бога помощи, не потому, что верит в Него ради достижения чего-то в этом мире, но потому что не хочет отделять то, что важно ему в жизненном плане, от самого главного, самого важного - от Бога. Он хочет Его участия в своей земной судьбе, просьба о помощи - это прежде всего выражение доверия. Верующий выстраивает единую систему ценностей, все дела свои делая с Богом и во имя Божье, ничего в своей жизни (важного в жизни и важного для жизни) не желая от Него отделять. Он преображает свою жизнь, он и работой служит Богу (об этом верно говорили протестанты), он прорывает мир вещей иным миром, миром своих личностных отношений с Богом. Завершим этот во многом полемический пункт нашей главы, который просто нет места здесь развивать, словами из псалма: " Кто Бог, кроме Господа, и кто защищает кроме Бога нашего? (Пс. 17:32)" 5. Про церковные таинства надо сказать только одно - они не есть средства спасения, очищения от грехов и пр. Только Бог - наш Спаситель, только Он может очистить нас от грехом, как Он в конце времен очистит от них весь мир, и Он дал нам возможность освободится из рабства греху. Нужен лишь акт нашей свободы, внутреннее приятие Спасения и решительный отказ от греха. Спасение - это торжество личности и оно не зависит от вещей и от манипуляций с вещами. Таинства обретают свой смысл и свою важность только через личность, через ее личное чувство Бога и Его действия они бессмысленны как внешние по отношению к человеку, полумагические действия. Можно сказать, что вне человека, к Богу обращенного, хлеб и вино остаются хлебом и вином, но в человеке и через человека они пресуществляются в Тело Божье, пресуществляются не символически, а действительно, действительно настолько, насколько человек действительно ощущает Бога и верует в Него.

Глава 12. Этика.

1. Бытие человека в этом мире есть не пограничное бытие, не стык вещественного и невещественного, а предельное бытие. Человек в мире - это человек у предела, он может его перейти, подчинившись греху и слепым силам, но может и его преодолеть, утвердив себя как я с Богом, вопреки всем силам отчуждения, и тем самым снять этот предел, преобразив отчужденный мир, ставший таковым из-за его греха. Человек способен не только противится, разрушать, сопротивляться, но он может преобразить и освободить то безличное нечто, что пыталось его поработить. Человек может глубинным, радикальным образом изменить всё, освободится и освободить бытие в себе, а не только бороться и действовать в рамках раз и навсегда установленной, конечной, структуры, метаться на поверхности. Поэтому этика христианства есть, прежде всего, этика преображения, а не разрушения и не подчинения, и в этом она радикальнее самых радикальных учений, радикальнее буддизма, могущего только разоблачать иллюзии.

Спаситель обострил предельность человеческого бытия в мире, Он дал возможность человеку отказаться от греха, Он открыл перед ним бесконечность, и тем самым еще острее поставил перед человеком вопрос: бесконечность или конечность, личность или вещь, свобода или подчинение, бытие или небытие. Христос сделал актуальным наше бытие, Он придал апокалипсический характер нашей жизни. Он, говоря о событиях последних дней, добавляет: "Не прейдет род сей, как всё сие будет" (Мф. 24:34). И действительно, бытие любого человека вне зависимости от близости Конца истории всё равно апокалиптично.

Неверно думать, что христианская вера обесценивает сегодняшнюю жизнь, что верующий будто бы ей пренебрегает. Наоборот, каждый миг в ней для верующего особо значим в свете вечности, в то время как большинство неверующих жизнь транжирят. Человек самоопределяется во времени относительно вечности, и потому и каждый его поступок имеет поистине вечный смысл. Каждый поступок происходит пред Богом. Человек, став самим собой, став личностью, станет всем и со всем и все станет через него - а может и отказаться от себя и стать вещью: через раскрытие я он может раскрыть всё. В этом он решает в своей обыденной жизни судьбу всего. Жизнь человека есть свободный окончательный выбор между вечностью и временем, Богом и идолом, и потому она вся проходит под знаком Конца, Конца всего и Начала нового Всего.

2. Люди заблуждаются, считая, что вера делает человека бессильным, безвольным, что начало веры коренится в его беспомощности. Все эти упреки можно опровергнуть одной фразой из Евангелия: "Царствие Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его" (Мф.11:12) Чтобы творить Волю Божью, надо иметь собственную волю, прикладывать усилия, действовать вопреки сопротивлению греха в себе и в окружающем мире. Слова "на всё Воля Божья" должны вызывать за собой слова молитвы: "да будет Воля Твоя и на земле, как на небе". Человек должен осуществлять Волю Божью в себе и в мире, а не оправдывать свое безволие и бездействие Волей Божьей, ибо это есть хула на Бога.

Вера происходит не из беспомощности и бессилия, воля есть всегда волевой акт, тогда как безверие означает безволие. Смирение перед безличной видимостью вещей, смирение перед бессмыслицей, которое нам предлагает материализм и атеизм - вот какое смирение более всего достойно презрения. Человек должен распахнуться навстречу бесконечности, открыть дверь Тому, Кто стучится в нее, а не жаться в конуре своей ограниченности. Господь победил мир (Ин.16:33), и вера в Него есть также победа над миром. Вера критична. Вера есть прежде всего сомнение в той мнимой очевидности, которая заставляет кого-то отрицать Бога. Вера есть различение духов, человек верит вопреки низшей очевидности во имя Очевидности Высшей, и эту самую низшую очевидность актом веры озаряет Высшим светом. Вера свободна и предполагает свободу. Чтобы искать помощи в Боге, надо сначала отбросить те подпорки, те костыли, за которые хватаются неверующие.

"Верующий подобен рыцарю, действительно вооруженному и на хорошей лошади, который скачет и разрывает строй врагов без страха, потому что никто не может ему противостоять" (Цветочки св. Франциска).

3. Есть три типа этического поведения человека в мире. Первый тип есть подчинение человека неким авторитетам, и нет большой разницы, есть ли это подчинение законам общественной нравственности или авторитету Божественных установлений. В первом случае человек осознает себя как продолжение стоящего вне его общества (племени, полка, класса), во втором - как орудие в руках Бога.

Второй тип предполагает автономность человека: человек сам вырабатывает законы своего поведения и сам им следует. Следующих этому типу поведения гораздо меньше, чем следующих первому, ибо этот тип поведения невозможен без активной работы мысли.

Первые два типа этики предполагают лишь взаимодействие человека с определенным порядком и законом, выработанным им самим или данным извне. Христианская нравственность тем принципиально отличается от всех прочих систем морали, что уже исходно представляет собой не ряд требований, предъявляемых человеку обществом Богом или самим собой, но способ существования, бытия личности в согласии с бытием всего и с Тем, Кто выше бытия. Этика христианства заключается, прежде всего, не в сравнивании действий человека с неким эталоном, а в личностном общении Бога и человека, она представляет собой личностный, творческий, богочеловеческий процесс. Нравственность - это не норма и требования, а жизнь человека в общении с личностным Богом. Бог не предъявляет требований любви, Он сам есть Любовь, и, веря в Него, обращаясь к Нему всем своим существом, мы не можем не осуществлять эту любовь в мире, из которого обращаемся к Богу, в котором существуем. Нравственность есть не требование, а часть нашей жизни, она предполагается нашим существованием как такого, как личности.

Любить каждого искренне, всем сердцем, очень сложно, обычно тот, кто заявляет, что любит всех людей, не любит никого. Любить сложно - но надо всех жалеть, жалеть и злобных, а не подчиняться их злобе и злиться в ответ, надо быть ко всем расположенным, а не замыкаться в себе и в своих предвзятых представлениях о людях. Надо отметить, что мы знаем человека только с одной, земной его стороны, и нам очень сложно возлюбить в нем именно человека, а не свое знание о нем, т.е. прекратить сводить его только к земному, но, напротив, в этом земном видеть проявление его бесконечности, его вселенской значимости.

Нравственность предполагает и критическое отношение к себе и к своим поступкам, оно требует нашей рассудительности, чтобы не поддаться искушениям, соблазну внеличностного бытия, соблазну отдаться течению, ибо почти всегда в этом мире нас захватывает течение смерти, а не течение жизни. Нравственность - это неотъемлемая сторона существования личности, и потому оно предполагает внутреннее и внешнее делание, волю, а не безвольность, рассудительность, а не слепое подчинение извне идущим силам. Нравственность коренится в личностном общении человека и Бога, а не во внешней стихии отчужденного, нежизненного бытия.

4. Те, кто носятся со своей свободой, как курица с яйцом - тут их-де ущемляют, тут их-де порабощают - никакой свободы не имеют. Они меняют работы, ссорятся, выясняют отношения - и всё из-за того, что бояться потерять свободу, но им просто нечего терять. Это показывает их повышенная чувствительность к внешним условиям, внешней свободы, ибо они обезличены, выброшены во вне. Свободен же тот, чья свобода не зависит ни от чего внешнего. "Не то, что входит в вас, оскверняет вас, а то, что исходит от вас". Только наше личное отношение к потенциальному поработителю - отношение злобы или подчинения - способно лишить нас свободы. Никто не в силах поработить человека, если только он сам не сделается рабом.

"Как птица, когда летает в высоте, не имеет забот, не боится ни ловцов, не хитрых зверей и, паря высоко, над всем посмеивается; так и душа, прияв крила Духа и воспаряя в небесные высоты всего выше, над всем посмеивается (Св. Макарий Великий)". Вот истинное состояние свободы, когда свободный не боится за свою свободу, когда свободный не вынужден отвечать на гнев гневом, на оскорбление оскорблением, а "посмеивается", вопреки всем внешним препятствиям продолжая быть самим собой и быть с Богом, быть личностью в этом мире, любить, а не ненавидеть.

Несвободны и никогда не станут свободными те, кто чают обрести свободу в смене общественных отношений, ибо они полагают свою свободу во вне, они зависят от внешних, вещественных, экономических или политических отношений, и из этой зависимости никогда не возникнет свободы. Бунт рабов всегда останется бунтом рабов. Революция может быть оправдана только свержением человеконенавистнического режима, но свободы после и во время революции не станет больше, чем было в сердцах людей до нее. Верно отметил Бердяев, что революция является таковой только в зависимости от того, сколь много в ней использовалось насилия и террора. Какая же это революция, если насилие и произвол в ней торжествуют так же, как торжествовали и ранее? За тысячей убитых не последует миллион счастливых. Арифметический подход не применим к людям, к личностям, количественно сравнивать можно только вещи.

5.Смирение часто понимается как духовная сломленность, опять же, как безволие. Но на самом деле смирение может проистекать только от духовной силы, смирение есть выражение свободы и величия человеческой души, независимости ее от внешнего мира, от греха и зла, царящих в нем. Тщеславие же и самопревозношение (внутреннее или внешнее) всегда означают духовную пустоту, застой. Гордость безмерная и бессилие непомерное - отличительные черты любых демонических идей. Гордость проистекает от бессилия или же есть его начало.

Ненависть, злоба и насилие - вот показатели величайшего бессилия и унижения того человека, от которого они исходят. Он унижен и хочет унизить других, он обижен и хочет обидеть других. Неспособность прощать - это высшая степень несвободы человека, когда он полностью подчинен исходящим извне обидам и злобе. Злоба и месть - это показатели мелочности человека, его суетности, его лишенности, его несчастья как личности, его бессилья в себе. Желание сделать на зло может возникнуть только у несвободного, у того, у кого нет ничего своего. Лишь в жалости проявляется величие личности.

Демоническое отрицание всего сущего, кроме себя, есть только иллюзия самоутверждения, в действительности же потребность такого отрицания обусловлена страхом перед миром, незнанием личности, как образа Божьего, и потому боязнью растворится в ином. Такой боящийся за себя (вернее, за свое эго) человек начинает, мысленно или даже действием, разрушать и презирать все сущее, не понимая, что оно есть сторона его бесконечного бытия. Крайний индивидуализм (как, впрочем, и коллективизм) - философский или практический, состоящий (в теоретическом или практическом плане) в постулировании ничтожности и иллюзорности всего, кроме себя самого, всегда вызван слабостью собственного самосознания, личностного, человеческого бытия. Только тот без опаски и открыто может смотреть в мир, кто осознает свою вечность, кто верит в Бога. Всё и этот мир реальны, и их реальность предполагается моей реальностью как человека. Человек может взять на себя крест всего мира, потому что с ним Бог, он может победить весь греховный мир, победить, значит не разрушить, а преобразить, освободить из-под власти греха. Личность не может бояться раствориться во всем, ибо она предполагает своим бытием всё, реальность бытия всего берет начало в ее реальности.

Стыд есть чувство своего достоинства: стыдно - значит, не достойно меня. Аскетизм - это показатель свободы личности, ее независимости от темной, родовой, животной стихии, распутство же всегда вызвано несвободой, ущербностью человека, его подчинением животным страстям+.

Один из центральных моментов христианской этики - это призыв Спасителя "возненавидеть душу свою в мире сем", возненавидеть свое эго, отказаться от духовного мещанства, от эго-бытия, и обратится к Богу, открыться для бесконечности и открыть в себе бесконечность.

6. Человека, личность, можно уподобить ковчегу. Каждый человек в этом греховном мире существует как бы в преддверии потопа и в то же время уже в его волнах. Всё уносится потоками времени или будет унесено, всё меняется или всё изменится. Но человек способен ввести сущее в свой ковчег, всех зверей и птиц, все его многообразие, своеобразие. Поэтому ничто не сгорит в огне последнего Дня, ничто не будет унесено потоками, когда вода отступит - ничего из того, что дорого, что ценно, что своеобразно - исчезнут лишь силы, обезличивающие и уничтожающие, изменится сама структура бытия. Человек всё сохраняет и с Богом всё преобразит, ничто из того, что было прожито и сделано не исчезнет, оно лишь преобразится из конечности в бесконечность, семена, взятые в ковчег, прорастут и станут райским садом, где львы не будут терзать агнцев, где всё будет свободно, где всё будет таково, как оно хочет быть, где восторжествует свобода, и бог будет всё во всем, ибо Он есть только в свободе. Человек, услышавший зов Божий, есть ковчег всего. Бог вводит в него всю вселенную и в нем она становится Вселенной, и в человеке остается место. Человек, распахивающий окно, вот человек христианской антропологии.